— Патрик, скажи, что случилось? — Ильга, взявшись за моё плечо, зашла со мной.
— Да я тут встретил одного человека, — я открыл бутылку и опрокинул её в себя. Вот оно и случилось, виски закончился...
— Вот чёрт, — процедил я и кинул бутылку на гамак, куда лёг и сам. Подумав пару секунд, я весьма коротко рассказал о произошедшей драке.
— Но ты мог просто уйти, — на её глазах проступили слезинки. — Он же тебя мог убить...
— Но не убил же, — я улыбнулся и прижал холодное тело бутылки к глазу. — Слушай, у меня кровь ещё течёт?
Она помотала головой и сказала:
— Её надо вытереть. Я сейчас приду.
Ильга вернулась через пару секунд с тряпицей, смоченной водой, и, положив левую руку на мою грудь, начала аккуратно вытирать потёки с моего лица. Её ладонь двигалась осторожно, а прикосновения, хоть я их и чувствовал сквозь ткань, были нежными, что я был готов медленно растаять.
— Зачем разбивать друг другу лица? — задумчиво сказала она. — Ведь всегда можно поговорить... и таверна, на мой взгляд, место для дружеских разговоров и встреч...
— Я работал в пивной... У нас стабильно дрались раз-два в две недели. По-моему, в этом ничего такого нет...
— И это говорит человек с разбитым носом и синяком под глазом? — Ильга убрала от моего лица тряпку и засмеялась. — Патрик...
— Что? — я улыбнулся и поставил бутылку на пол. Ильга чуть приподняла пальцы а потом снова опустила их на мою грудь.
— Обещай мне, что хотя бы в Менке ты ни с кем не подерёшься. Иначе нос у тебя будет, как у нашего повара... Плоский и сломанный...
— Обещаю.
— Отдыхай, а я потом может быть зайду. Спокойной ночи, Пат, — дождавшись моего ответа, Ильга вышла из каюты и прикрыла за собой дверь. Честно, мне немного странным показалось упоминание ночи, но я признал, что оно было уместным, стоило посмотреть в окно. Там уже во всю царил мрак вечера, и поднявшийся ветер со свистом отгонял кораблик от города. Что ж, я имею все основания закрыть глаза и откровено уснуть...
Байка Тридцать Седьмая.
Камбуз.
Не знаю, какого чёрта поднялся такой неприятный и холодный ветер, но он это изволил сделать. Закутавшись в сюртук, я выполз на палубу и, поёживаясь и щурясь, подошёл к капитану, гордо стоящему на носу.
— А! Наш любитель намять бока! — поприветствовал он меня. — Глаз, нос не болят?
— И вам доброго утра, — грузно ответил я. — Нет, спасибо, не болят...
— Хорошо... Какой ветер! Не помню, чтобы наше судёнышко так неслось по реке!
Я посмотрел на волны и мысленно полностью согласился с капитаном: вода и берег, попавшие в поле зрения, как казалось, проносились мимо борта с неимоверной скоростью. Попутный ветер и течение делали своё дело...
— И когда мы будем в Менке?
— Послезавтра, — капитан, улыбнувшись, повернулся ко мне. — Надеюсь, в этот раз ты на корабль не опоздаешь.
— Я тоже, — тихо и осторожно ответил я, зная, что уже чертовски хочу на него опоздать, ровно как и чертовски хочу на него попасть. Чтобы перевести тему и освободить голову от ненужных сейчас размышлений, я спросил:
— А как вы потеряли глаз?
— Глаз? А, это случилось через два года после того, как я женился. Да и произошло это по-глупому. Мы шли вместе с другим торговым кораблём восточнее Кромгора и попали в засаду. Тот корабль от разбойников отбился первым, и с него команда отправилась нам на помощь. И вот, мы почти расправились с теми, кто ещё был на нашей палубе, и отогнали их лодки. Но в этот момент один из матросов с другого корабля выстрелил из своего арбалета в кого-то... но стрела остриём прорезала мой глаз и улетела дальше. Вот и вся история... получил стрелу от своего...
Я многозначительно покивал.
— Вот что, если, Патрик, ещё будешь драться, неважно с кем, то будь либо один, либо с теми, кого хорошо знаешь. Иначе...
Капитан с секунду помолчал, а потом засмеялся. Не знаю, чем это было вызвано, но я тоже улыбнулся, а потом отправился искать кока, ибо живот, ничего и никого не стесняясь, подавал сигналы о том, что его неплохо было бы чем-нибудь набить...
— А! Это ты! — крикнул кок сквозь грохот кастрюлей. Я угадал, маленькая дверка за лестницей вела именно на камбуз. Здесь было полно съестного, много посуды и каких-то плошек... По-моему, самая обычная корабельная кухня, с которой пытается управиться только один человек.
— Ты чего-то ищешь? — он улыбнулся и попытался поставить на полку над своей головой небольшую кастрюлю, которая с радостным звоном свалилась на его лысину, а потом и на пол, вызвав град проклятий и скверных слов.
— Не хочу показаться наглым, но я бы хотел позавтракать, — я изобразил жалостливое выражение и убрал руки за спину.
— Ф-ф-ф, — кок продолжительно выдохнул и указал на скопление посуды, стоящее на столе. — Там две одинаковые плошки будет. Точно не скажу, но в одной из них каша, манная, в другой, сам понимаешь, её нет. Так вот, бери первую... потом ложку поищи, их здесь много...
Я покивал и удивился: повар, то есть, кок, который не знает где что лежит на его "территории". Поиск еды, показавшийся мне безумно забавным, продлился около получаса. Фоном грохотало всё железное, что только могло быть на кухне, из чего можно было понять, что кок пытался всё-таки навести здесь хотя бы подобие порядка. Однако, всё закончилось тем, что гора утвари, с торжеством сложенная на полках разом рухнула на голову кока, стоило кораблику неожиданно перескочить с волны на волну.
— Больше так не могу! — взревел кок. — Я не могу работать в таких условиях! Сколько раз я говорил капитану, что если наш "пузан" разгоняется, как сейчас, то я теряю весь свой талант, ибо всё В ЭТОЙ КУХНЕ НАЧИНАЕТ ХОДИТЬ ХОДУНОМ!
Он судорожно отдышался, а потом продолжил:
— Всё, здесь всё настроено против меня! Просто!.. Когда мы вышли в море, начался настоящий кошмар! Весь пол, повторю, весь пол был ровным слоем засыпан крупой! Я здесь ходил, как по снежному полю! И, скажу более, она до сих пор осталась в щелях между досками! Вот...
Кок схватил нож, воткнутый в доску, на которой лежала недорезанная буханка хлеба, и, нагнувшись, провёл им по чёрной полоске на стыке. Когда он поднял лезвие, то вниз посыпалась, если меня не обманывали глаза, овсянка.
— Вот! — он воткнул нож на то же место и принялся собирать разлетевшиеся по полу склянки и плошки. — Здесь на целую команду хватит!..
— Вы же этим ножом в полу ковырялись...
— Да, — кок в недоумении посмотрел на меня.
— И вы им будете дальше хлеб нарезать?
Кок выразил на лице жуткое удивление, испуг и озадаченность, после чего несколько кастрюль, которые он держал, опять рухнули на пол. Он схватил нож и побежал к небольшому очагу, на котором закипал котелок, куда была запихнута "железка" и тщательно промыта.
С чувством глубокого сострадания я доел кашу и, отставив тарелку в сторону, вышел с камбуза. Признаюсь, я хотел помочь коку победить кухню, но я понимал, что если даже попытаюсь это сделать, то стану таким же её заложником, как он. И кастрюли на голову падают... больно. Да и раз он здесь кок, то, значит, может совладать со своей вотчиной без чьей-либо посторонней помощи, не был бы он тогда хозяином камбуза.
Этот забавный случай на кухне был единственным ярким и запомнившимся. Далее последовала спокойная, но утомительная для меня работа на палубе с канатами и верёвками поменьше. Капитан хотел подобрать наиболее выгодную в плане скорости комбинацию текилажа, и ему это удалось. Немного, но наш кораблик стал идти быстрее...
Байка Тридцать Восьмая
Рискованная пересадка
Вечером ветер стал куда злее, холоднее и неприятней, заставив всех, кто был свободен от вахты на палубе, попрятаться вниз, а остальных — закутаться в тёплое. Мне была выдана небольшая дощечка, полностью закрывающая окно, и тускловатая свеча, пламя которой начинало испуганно дрожать при любом производимом движении.
Поставив её на пол, как позавчера, я забрался в гамак и стал чего-то ждать.
Честно говоря, мне показалось немного странным то, что ко мне сейчас не зашла Ильга с картой наперевес, не уселась на гамаке рядом и не начала рассказывать то, что знает о землях севернее этой реки. Это нельзя назвать неожиданно сложившейся привычкой, но мне почему-то хотелось, чтобы так было. Я провожу последнюю ночь на этом корабле, если, конечно, ничего не изменится. Будь я на её месте, я бы стал пытать вопросами, пока отвечающий не начал плакать и не признался бы в том, что таскал в детстве сладости, которые были тщательнейшим образом спрятаны мамой за острыми приправами... Вот чёрт! Я не должен был этого говорить!
Но, тем не менее, она так и не пришла. Я погасил свечу и закрыл глаза...
Ко мне не пришла одна девушка, но в мыслях явилась другая. Да, я опять нарисовал в голове её портрет, опять попытался добавить ему ясности и чёткости, но... но почему в том пабе было так сумрачно! Буду в Кожжоте — лично прорублю там два окна, а то и три... С другой стороны, я о ней вспоминаю за последние несколько дней уже второй раз, а это, по-моему, не так уж и плохо...
Накинув на плечи пиджак, я медленно поднялся на палубу и встретился там с матросом с соломенными волосами, тем самым, который первый из команды заговорил со мной. Грустно улыбнувшись, он сообщил:
— Мы к ночи пристанем в Менке...
Я покивал и опустил глаза.
— Слушай, рыжий, а расскажи ту шутку... про... про море и остров, — матрос прикусил нижнюю губу и сосредоточенно приготовился меня слушать.
— А! Эту? Так вот...
"Встречаются два ирландца, и один у другого спрашивает:
— Куда, друг, идёшь?
— Туда, — отвечает тот и показывает рукой туда, куда шёл.
— Ага, — говорит первый, — к морю, значит?
— С чего вдруг к морю?!
— Так здесь все дороги к морю! Проклятый остров..."
Матрос посмеялся, я вместе с ним, а потом он сказал:
— Я её запомню... Друг, с тобой здесь немного веселее было.
Он ушёл на корму и начал там сматывать какой-то толстый канат, сложенный на палубе в углу. Проводив его взглядом, я развернулся, окидывая глазами всё пространство палубы, и увидел на носу задумчивую фигуру, в которой тут же узнал Ильгу. Девушка стояла, взявшись рукой за верх форштевня, и смотрела вдаль, придерживая волосы рукой, чтобы их не растрепал неутихающий со вчерашнего дня ветер.
Я надел пиджак по-нормальному, то есть, продел руки в рукава, и неслышно подошёл к ней, поэтому сказанная мною фраза заставила её немного вздрогнуть.
— "Лицо подставлю четырём ветрам..."
— Что? — повернувшись ко мне, Ильга округлила глаза, но потом улыбнулась.
— Это слова из одной песни...
— Но я её никогда не слышала, — она будто бы виновато опустила глаза.
— Это песня из моего мира. Я был бы удивлён, если бы ты её знала...
Ильга улыбнулась ещё шире и кивнула. Я встал рядом с ней так, что она была слева от форштевня, а я справа.
— Прости, я вчера не зашла, — сказала она. — Я увлеклась книгой и уснула над страницами...
— Думаю, она очень интересная, что не давала себя отложить в сторону. А про что там?
— В ней рассказана одна история, которая, думаю, тебе не понравится...
— Да... я и читать не люблю, — с горечью признался я. — Не знаю, от чего, но не люблю...
Ильга одарила меня улыбкой, но потом с грустью сказала:
— Сегодня мы расстанемся... Папа говорит, скоро мы будем в Менке... Мне хотелось столько всего спросить, но я теряюсь, не зная, как задать вопрос...
— Должен обрадовать, у тебя в распоряжении весь день...
— Но это же так мало...
— По-моему, более чем достаточно...
— Но мне бы не хватило...
Я посмотрел на неё и увидел в глазах постепенно разгорающийся огонёк.
— И не думаю, что было бы достаточно даже недели.
Честно говоря, мне показалось, что я почувствовал себя неуютно, но её слова... они... они меня тронули.
— Знаешь, — я ощутил лёгкое смятение, — будь я на твоём месте, то постарался бы использовать сегодняшний день полностью, без остатка...
Я должен был сразу догадаться, что это будет подобием толчка, от которого со склона может сорваться огромный снежный ком. Ильга в течение минуты собиралась с мыслями, а потом из неё, как из открытого краника в пивной бочке, полились вопросы. Конечно, все они, по сути, были похожи: я должен был что-то или о чём-то рассказывать — но их число, как казалось или на самом деле, было огромным. Произошло именно так, как я и предполагал прошедшей ночью, точнее, почти так.
Как итог, Ильга выяснила всё то, что хотела узнать и что я мог рассказать о тех землях, где побывал. А вокруг стало темно, ночь неожиданно вступила в свои владения. Закончив отвечать на последний вопрос, я умолк и с неожиданно наплывшей тоской посмотрел по сторонам. Капитан низким голосом раздавал команды, матросы готовились спустить парус, несли к борту швартовочные канаты и откуда-то из трюма вытаскивали трап. Слева и справа чёрными громадами лежали берега реки, которые вот-вот должны были оборваться и перейти в часть морского побережья.
Я снова повернул голову в сторону носа, туда, где на фоне неярких и очень близких огней города было лицо Ильги. Девушка смотрела на меня с грустью и печалью, которые нельзя было скрыть за ночной тенью. А эти блёстки на глазах. Сомнений не было, это слёзы... И чем больше я смотрел на неё, тем больше мне казалось, что я смотрю в зеркало, что у меня сейчас ровно такое же выражение лица, разве что без слёз... наверно.
— Хотя бы ты не грусти, Пат, — Ильга взяла меня за руки и попыталась изобразить улыбку. — Ведь скоро ты снова окажешься на дороге и забудешь...
— Забуду?! Поверь, я буду помнить этот замечательный кораблик, его замечательную команду, а ещё капитана и его мечтательную и красивую дочь...
Вскоре корабль остановился у пристани, его пришвартовали и спустили трап. Команда собралась вокруг меня и в немом ожидании готовилась к прощанию. Я замер на самом краю трапа и, удерживаемый за руку Ильгой, сказал:
— Друзья, я даже и не знаю, как вас отблагодарить...
— Да ладно... что уж там, — в разнобой ответили матросы, а кок неожиданно расплылся в широченной улыбке и заявил:
— Нет, ну не может он так уйти.
После он с удивительно большой скоростью спустился вниз, поднялся обратно на палубу и, подойдя ко мне, сказал:
— Открой-ка сумку.
Туда из его рук посыпались те самые бумажные свёртки, в которых, как я понимаю, был тот самый, эм, "шоколад".
— А откуда?.. — хотел спросить я, но кок хмыкнул и махнул рукой.
— Удачи, рыжий, — сказал кто-то из команды, на что я ответил кивком и негромким "спасибо". Далее последовали рукопожатия и прощания со всеми, кто был на корабле. Так я расстался с командой и капитаном, с людьми, которым я готов довериться полностью, и которые, думаю, считали меня больше, чем просто случайно появившемся на борту другом...
С мрачноватым и грустным видом мы с Ильгой сошли на причал и чуть отошли в сторону домов. Улицы, накрытые ночным покрывалом, немного освещённые редкими факелами, были пустынны. Кажется, даже в тавернах никто не сидел, по крайней мере, у той, что стояла прямо напротив причала, горел свет только в двух окнах на верхних этажах.
