Рене засмеялась, не смотря на всю тяжесть, трагичность ситуации, все это казалась ей фарсом. Тот, кто истязал ее если не всегда физически, то духовно уж точно шесть долгих лет, объяснился ей в любви!... Может ли это быть правдой?! Чем больше она находилась рядом с ним, тем белее ее разум подвергалась испытанию на прочность. Аалеки мог одной фразой так исказить ее представление об истине, что от этого начинала кружиться голова и приходила тошнота. Господи, наверное, это очередной его опыт, по выворачиванию души наизнанку, в поисках затаившихся темных мыслей и страхов. Он назовет это изучением зарождения любви из страха. Рене ощутила свою близость к полному безумию и захохотала. Захохотала до слез, потому что знала, ей придется дорого заплатить за свой смех. Но сейчас, ей было все равно.

Аалеки был изумлен. Он смотрел на ее неистовый смех почти что брезгливо. Видимо, смех в ответ на его признание казался ему таким неестественным, что он испугался. Он чуть наклонился:

— Рери, дорогая, тебе плохо?.. Ты больна? Вот, выпей воды...

Он сам поспешно налил ей воды и подал стакан. Но Рене уже нельзя было так просто остановить. Она только отмахнулась от него неловкой рукой, и большой хрустальный стакан вылетел из его рук, упал на пол и разбился. Всерьез расстроенный ее состоянием и поведением Аалеки, поспешил за успокоительным.

— Тебе нужно придти в себя... Сейчас!...

Он сделал к ней шаг, но Рене разгадала его намерения сразу, имея огромный опыт, связанный с болью, она сделала вид, что успокаивается, а потом с силой оттолкнула его от себя. С такой силой, что он ударился о стол, стоящий сзади, стол перевернулся под его весом, увлекая Аалеки на пол, прямо на осколки стакана. Один из них глубоко врезался ему в руку.

Рене все еще хохотала, когда Аалеки дико взвыл от боли, и, подняв дрожащую руку к глазам, увидел осколок торчащий в ране, и кровь, струящуюся по руке.

Изумленная Рене замолчала и уставилась на него. Съежившись, он лежал на полу и кричал, тело его сотрясалось, по лицу пробегали легкие судороги, от красоты не осталось и следа, так сильно исказились черты. Он действительно страдал... от боли или вида собственной крови, или оттого и другого!.. Он, который изощренно мучил ее в течение одиннадцати месяцев, не мог перенести и пустяковой боли!

— О, боже... Арерия, помоги мне! Прошу тебя!

— Ты... Ты боишься боли?! Ты, причинивший адскую боль стольким живым существам! Господи, вот почему ты ее изучал! Ты до смерти боялся испытать в сотни раз меньшее, верно?

— Рене! Вытащи осколок!... О, я истеку кровью...

Он увидел собственную кровь на полу, и потерял сознание.

Теперь он лежал перед ней в луже крови. Он, ее мучитель. Жалкий и раздавленный. Она ненавидела его всем существом, поэтому в течении минуты остолбенело смотрела, как он лежит. В ее сознании еще какое-то время не укладывалось, что он может лишиться сознания, что он уязвим, и что вся та огромная жестокая сила, которую она сознавала все эти тяжкие годы, вот так легко повержена...

Она не сразу пришла в себя. Ее привела в себя мысль о Тоно.

Наверное, придется проверить, жив ли Аалеки. Она чуть склонилась к нему. Дышит ли?... Рене никак не могла заставить себя к нему прикоснуться. Кажется, он в обмороке, если, конечно, это не очередная игра... Сейчас вскочит и засмеется над ее страхом, довольный своей шуткой... Кровь продолжает вытекать, и лужа на полу довольно большая... Господи, неужели это ее второй шанс? Бежать? Найти Тоно? Но за дверью ожидает по-крайней мере, Дорлей, а у него палка...

Нет. Она поступит иначе. Сначала надо убедиться, что он не претворяется.

Рене подняла с пола тяжелый табурет с чеканными ножками и, сделав над собой усилие, отвернувшись, ударила его по голове. Он не шелохнулся. Возможно, она ударила не слишком сильно, это было нелегко, бить беспомощного, даже того, к кому испытываешь отвращение. Впрочем, она все еще испытывала страх.

Теперь, нужно было его втащить на кресло. Но для этого придется к нему прикоснуться. Господи, помоги!.. она накинула на него плед с дивана, чтобы не касаться кожи, и только после это подняла и усадила на кресло. Замки защелкнулись, видимо, части тела все же попали в нужные зоны.

Ей стало немного легче. Она попробовала пульт. Сначала ее испугала мысль, что кресло настроено на голос Аалеки и не будет ее слушаться. Но, оказалось, что главное — пульт управления, он идентифицировал голос с отпечатком пальца и запоминал нового хозяина.

Когда Аалеки очнулся, она сидела напротив него, ожидая.

— Рери... Что это со мной? — он попытался пошевелиться и не смог.

Аалеки быстро сообразил, что она усадила его в кресло, и, сразу побледнев, вспомнил про осколок.

— Не беспокойся, осколок я удалила. Рука перевязана, как видишь.

— Спасибо, дорогая...

— Хотя, боюсь, не все так уж хорошо, мне было некогда дезинфицировать рану, извини... Я торопилась. Может быть, попала инфекция, но сразу она тебя не убьет, — Рене снова зло рассмеялась, наслаждаясь своей властью над ним. Теперь настало ее время для игр.

— Где пульт? Дай мне сюда пульт! Немедленно, я не шучу!

— Пульт от кресла? О, право, не знаю... он куда-то запропастился... вспомни, куда ты его положил? Неужели не помнишь? Может, это Дорлей взял его и унес куда-то, пока ты был без сознания? Где он? — она продолжала смеяться.

— Арерия!

— О, я ищу, ищу ...

— Сейчас же... А-а-а... Мне больно!... ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА?

— Что я сделала? Задала новую программу. Не бойся, всего на несколько часов. Я не знаю о твоих пристрастиях, но думаю, ты должен испытать на себе все возможности этой машины, иначе ты не сможешь правильно использовать ее в работе. Я знаю, что раньше ты ее на себе не проверял!.. Поэтому, планируя программу исследования, решилась чередовать все виды боли, с увеличением периода болевого воздействия. В конце пятого часа период боли будет длиться двадцать пять минут. Интервал между воздействиями тоже будет уменьшаться. Ну, как тебе моя программа?

— Арерия! Ты сошла с ума! Ты знаешь, чем тебе это грозит? Мне придется сообщить о твоем поведении Совету, а они решат отдать тебя, как отработанный материл Олафу! Он мясник, он разберет тебя заживо на органы!

— Неужели?.. И ты думаешь, меня это испугает?.. О, нет! Он по-крайней мере убьет меня за несколько дней или даже часов. Нет, этого я не уже не боюсь!

— Тогда что ты хочешь? А-а-а-а!... Арерия!...Отключи!... прошу тебя!.. А-а!..

— Что, неужели, так больно? А давление у тебя в норме... с эмоциями сложнее, монитор все время показывает синие полосы. Очень однообразный рисунок. Подождем, пожалуй, не измениться ли он от другого вида боли или от ее интенсивности...

— Арерия, я умоляю тебя!

— Неужели? А помнишь, когда я умоляла тебя?.. я умоляла, молила, заклинала тебя, но... похоже, мои страдания лишь нагоняли на тебя скуку. Ты переставал обращать на меня внимание, и молча наблюдал за показаниями приборов.

— О, боже, но... я... люблю тебя! А-а-а!

— И ты говоришь о любви!... Ты!.. Да я скорее поверю этому креслу, созданному причинять страдания, чем тебе!... Ты любил меня все это время!?.. И потому мучил чаще других, интенсивнее ставил опыты, не так ли? И еще отравлял мою память, причиняя еще большую боль, оттого, что очернял близких мне людей. О, да, ты любил меня! И это выражалось в том, что ты иногда держал меня за руку, когда я мучилась от причиненной тобой боли!.. Хочешь, я подержу тебя за руку или поглажу твои волосы?.. Но нет, кажется, я не смогу это сделать. Мне противно дотрагиваться до тебя, Аалеки.

— Арерия!...Выключи! Ты же не такая, как мы, ты... Ты не можешь.. причинять страдание другим!

— Ты сделал меня такой. Ты ведь сказал Тоно, что я уже не человек!

— Что?.. Мне больно! .. Я сказал это, чтобы поселить в нем сомнения!.. А-а-а... чтобы... он перестал... тебя любить!

Боль, видимо, приобрела интенсивный характер и несколько минут от него больше не слышно ни слова, кроме стонов и криков. Рене дождалась, когда подействует болеутоляющее, и спокойно продолжила.

— Видишь, это не так уж трудно смотреть, как страдает другой!.. тем более, для не человека.

— С чего ты взяла... Я ведь объяснил тебе!.. это только для Тоно.

— Иногда я чувствую в себе некую силу. Иногда она сама дает о себе знать.

В глазах Аалеки тут же зажегся огонек интереса.

— Когда ты это почувствовала?

— После зета-излучения.

— И как она проявляет себя?

— Однажды моя кожа выделила кислоту, а еще, время от времени, на коже появлялись цветные пятна. Разводы...

— И только-то?.. Должен тебя разочаровать, после облучения зета-лучами это бывает у всех. В этом нет ничего сверхъестественного, дорогая! Просто остаточные явления. С каждым разом интенсивность их проявлений будет все слабее и слабее.

— Но сила внутри меня не слабеет! Я просыпаюсь ночью в страхе, что она уничтожит мой мозг, если я позволю ей вырваться!

Теперь Аалеки снова проявил некоторый интерес, разглядывая ее.

— Возможно, в твоем теле действительно сохранилась некоторая энергия. Видишь ли, зета-лучи еще не исследованы до конца, они были открыты совсем недавно, и энергия, которую они сообщают при длительном воздействии, тоже. Ты пока единственная здесь, кого облучали столь интенсивно. Могу сказать только, зета-лучи действительно обладают некоторыми свойствами... возможно, благодаря им , ты до сих пор интеллектуально полноценна.

— Так ты не знаешь, что это?

— Пока — нет! Но это уже интересно. Мы можем... Боже, опять началось! Выключи скорее, Рери! Выключи, и я тебе помогу!...А-а-а! .. Я... избавлю тебя от этой силы... и отпущу тебя!

Рене не отвечала. Она смотрела, как ее мучитель корчиться от боли. Это не доставляло ей ни малейшего удовольствия, более того, она многое бы отдала, чтобы не видеть, как его тело вытягивается и извивается, не слышать его стонов, потому что она так хорошо помнила боль, что, глядя на него, все чувствовала. Теперь она и врагу не могла бы пожелать испытать подобное. Но отвернуться и заткнуть уши, означало показать ему свою слабость. И Рене терпеливо смотрела на него. Шесть долгих минут.

— Я хочу знать, Аалеки, где находиться Тоно.

— Ах, Тоно!.. Он все еще занимает твои мысли? — прошептал Аалеки все еще бледный, как смерть, после пережитого страдания, — бьюсь об заклад, что он-то о тебе думает с каждым часом все...

— Где он? Ты готов говорить, или мне придется дожидаться следующего промежутка между болью?

— О, нет! Я скажу. Он в моей лаборатории, семнадцатый уровень, отсек 'Работа'. Отключи кресло!

— Это не все. Как я смогу улететь отсюда? Где 'Ринго'?

— Уничтожен. Инструкция по технике безопасности Эгорегоза, положение ? 443. После твоего побега Совет разработал новое положение. Теперь все корабли, прибывшие на планету, подлежат полнейшему уничтожению.

— А где твой корабль?

— Это не совсем мой корабль. Им, как и двумя такими же другими, распоряжается Совет Эгорегоза.

— Так, где он?

— Первый уровень. Отсек 'Скоротечный'.

— Как он охраняется?

— Никак. Пора тебе бы понять, что в Эгорегозе не существует охраны. Единственное препятствие — твой разум, — тут он улыбнулся с нескрываемым удовольствием от сознания своего превосходства.

— Код открытия входного замка?

— Этого я не знаю. Каждый день Совет меняет код.

Рене сделал вид, что уходит. Он испуганно закричал ей вслед.

— Стой! Выключи программу! Немедленно! Не заставляй меня страдать!...Я действительно не знаю код!

Рене остановилась. Он не мог лгать теперь, когда так сильно боялся.

— Мне жаль, Рери, но это правда.

— И мне жаль, Аалеки, я солгала тебе. Я нашла самую длинную программу исследований, на какую только способно это кресло. Так что, ты будешь страдать долго. Не так долго, как я, возможно, но достаточно долго, чтобы понять, часть моих чувств к тебе. Вряд ли ты сможешь это выдержать, а помочь тебе некому. Сюда никто не войдет сам, а звукоизоляция, я знаю, здесь превосходная. Поэтому советую тебе сказать мне, где находиться система самоуничтожения Эгорегоза. Чем быстрее я ее включу, тем быстрее придет конец твоим страданиям.

— Ты не посмеешь!..

— Как хочешь.

— Нет! Постой! Система находиться на нулевом уровне.

— Отсек?

— Там только один отсек. 'Начало конца'. Это оранжерея с экзотическими растениями, увлечение Главы Совета. Сама система находиться под желтыми цветами. Под желтыми цветами, Рери, не ошибись!... Но, боюсь, тебе ее не активировать!... Видишь ли, даже я ее никогда не видел, знаю только, что она представляет собой тест, выполнение которого и обеспечит доступ к включению. Боюсь, твой мозг все-таки слишком примитивен для этого! Не обижайся, дорогая, но все же, тебе придется это признать, — он снова улыбнулся, блеснув опасными огоньками во взгляде.

— Не буду. А ты промучаешься дольше, и только. Где система безопасности отсека?

— Я же говорю, там только тесты на адекватность. Ступай спокойно, — он улыбнулся еще коварней.

— Чтож, прощай.

Его улыбка вдруг исказилась гримасой гнева и страха.

— Я сказал тебе все, что знал, теперь ты должна послушать меня!.. Ты не сможешь выйти отсюда без моего на то согласия! А если и выйдешь, тебя быстро поймают. И тогда, тебя заберут от меня, и подвергнут мучениям гораздо более страшным... Пойми же, испытывая к тебе чувство, я щадил тебя, оттого ты и жива до сих пор! .. Одумайся! Тебе не выйти отсюда, да и что ты можешь против Эгорегоза? Я же прощу тебя, обещаю. Все останется по-старому. Я буду заботиться о тебе и по-прежнему любить тебя! Только выключи программу, и поскорее!.. Ну, же, Рери! Подумай! Ведь ты умна, и в глубине души ты понимаешь, что у тебя нет другого выхода!

— А я и не надеюсь выжить. После всего, что ты со мной сделал, я и не желаю этого. Моя память, отравленная тобою, как камень, тянущий меня на самое дно самого глубокого океана. Но я должна помочь Тоно. Я — его шанс.

Аалеки вкрадчиво зашептал:

— Я отпущу его, только... О, боже!

Он не договорил, лицо его вновь скривилось от отчаянья и страдания — началась боль.

— Арерия! Будь же милосердной!.. Я же люблю тебя! Никто так... А-А-А!

— Я и пытаюсь быть милосердной к тебе, Аалеки, как и ко всем твоим жертвам. Я попытаюсь уничтожить Эгорегоз.

— АРЕРИЯ!..

Рене уже вышла за дверь.

У двери, прямо на полу , ссутулив узкую спину и вытянув тонкие ноги, сидел Дорлей. Рене охватили, как всегда при виде него, острая жалость и страх, что подобная участь ждет и ее.

Дорлей медленно и устало поднялся. Она успела взять себя в руки.

— Аалеки просил тебя ждать здесь. Если ты понадобишься, он позвонит. В комнату не входить никому. Он занят.

— Да.

И он снова сполз вниз, уперев тусклый взгляд в стену напротив. Как она и думала, он полностью потерял свою собственную волю и слушался каждого, у кого она была. Она уже была такой, и, возможно, если удача отвернется от нее хоть на минуту, снова ей станет. С тяжелым сердцем Рене пошла к лифту.