Поэтому в свой собственный дворец старший сын Эссалона заглядывал достаточно редко, от силы пару раз в десятилетие. Он был деятельной натурой, практически все время проводил в человеческих государствах, резонно считая, что такой шебутной и непредсказуемый народ, как люди, негоже оставлять без присмотра, а дела их — на самотек. К вечным интригам в политике и интрижкам в личной жизни Эс-Тьери давным-давно привыкли как младшие братья, так и сам Отец. Недаром был подарен титул — Божественный Герцог Эс-Дагара...
У которого не так давно появился серьезный конкурент.
Собственно, как раз из-за него и приехал полубог в свой почти заброшенный замок, который ехидные младшие братцы именовали Ледяным Покоем. Потому что он был лишен даже слуг. Территория пустоты и безмолвия, лишь несколько раз за век она слышала шаги своего хозяина.
Эссу требовалось поразмыслить. Еще раз прокрутить в голове события той последней встречи, которая, теперь уже очевидно, изменила весь мир — и его самого. Отец не хочет ни понимать, ни даже признавать этих изменений, он стар, а сейчас и занят совершенно другими делами... Иногда Эс-Тьери посещали странные мысли — что Отец не только стар, но еще и... недальновиден... Он замкнулся сам в себе, он самоуверен и горд — и поэтому слабеет день ото дня. На самом деле ситуация вышла из-под контроля Эссалона еще тогда, когда сумасшедший брат русалки пошел напролом и предложил ему пари. Спор-соревнование, которого не мог ожидать никто, и поэтому никто к нему не подготовился...
Именно поэтому стоял сейчас у окна в Ледяном Покое даже в одиночестве величественный полубог. Именно поэтому приехал он в свой почти забытый дворец, чтобы здесь, следя за далекими силуэтами хункастов, спокойно поразмыслить и принять решение.
По иронии судьбы только здесь, в Заоблачном Городе, под боком у своего отца, он мог быть уверен, что его мысли останутся лишь при нем. Ледяной Покой Эс-Тьери был единственным на планете местом, куда не распространялась всеобъемлющая воля Эссалона.
Может быть...
Полубог усмехнулся.
Может быть, теперь стоит сделать оговорку: единственным местом среди известных ему.
Но казуистика казуистикой, а решение проблемы нужно искать сейчас, не дожидаясь, пока означенная проблема заявит о себе всерьез, как болезнь, прошедшая инкубационный период. Эсс прокручивал в памяти точную запись события, положившего конец спокойной жизни Эс-Дагара, он пытался отыскать ключ, позволивший бы ему вернуть контроль над ситуацией.
Он находил этот ключ. Беда была в том, что замка для него не существовало...
— Ты опять здесь? Как же ты мне надоел... Неужели у тебя остались еще какие-то нелепые надежды?
— Отпусти Лори, Эссалон.
— Зачем? Она — украшение моей коллекции.
- Я не прошу, я — требую. Отпусти ее.
— Вот как? Маг, ты что, не понял, с кем имеешь дело? Да как ты вообще проник в мой мир?! Как смеешь в таком тоне разговаривать со мной?
— Нет, это ты не понял, Эссалон. Ты проиграл. В самом деле проиграл. Ты просчитался, именно из-за того, что полагал себя самым умным и коварным. На этом погорело немалое количество злодеев, и богов в том числе. Никто не вечен. Ни я... Ни ты.
— Как ты можешь чем-то мне угрожать? Я — бог! Я могу стереть тебя в порошок, могу ввергнуть в самую бездну индивидуального Ада, из которого ты никогда не выберешься. Я могу сделать с тобой все, что угодно. Ты глуп, если не понимаешь этого. Я всесилен в своем мире.
Нав выслушивает всю речь с понимающей усмешкой на губах. Он закутан в длинный черный плащ, капюшон которого откинут. Глаза его черны, как бездонная штольня, только где-то в этих глубинах бьется скорее угадываемый, чем зримый злой желтый огонь.
— Ты почти во всем прав, Эссалон. — Спокойным, даже скучающим тоном говорит он богу, как наивному человеку. — Ты действительно силен, может быть, почти всемогущ... Только сумей доказать мне это. Доказать свое право сильного. Реши мою маленькую задачку, и если решишь — я уйду. Навсегда.
— Какую еще задачку?
— А вот какую. Эс-Тьери, скажи-ка мне, ты не трус?
Старший сын Эссалона, пятисотлетний полубог, неторопливо приближается к наву, заложив руки за спину. Его скользящие движения чем-то напоминают стремительную и грациозную атаку акулы из-под воды. Голубые глаза с вертикальным зрачком, залитым древним серебром, как прицельные кресты, сошлись на незваном госте. Обозвать его трусом?! Вот это уже действительно наглость. Губы эсса изгибаются в холодной, слегка насмешливой улыбке. Сейчас он как следует проучит наглеца.
— Моя задача такова, Эссалон. Пусть самый сильный из твоих сыновей избавится от Искры Тьмы, которую я дарю ему. Ты не можешь мне отказать, ибо это мое Право.
Лицо бога не изменяет презрительного выражения, но Эс-Тьери, повинуясь неслышимому приказу, останавливается. Нав что-то шепчет, складывает лодочкой ладони, и в них загорается яркий сгусток непроглядной черноты.
— Возьми его, Эс-Тьери... Попробуй впустить Тьму в себя, и ты узнаешь, как это прекрасно. Возьми его... Решись... Решись...
Молодой полубог отчего-то колеблется.
— Неужели ты не уверен в себе? Не уверен в своих силах? Докажи мне свою правоту! Докажи своему отцу свое Право!
Последний аргумент, похоже, заглушает сигналы врожденной осторожности эсса. Он протягивает ладонь, касаясь маленькой черной звезды одними кончиками пальцев. Глаза его полуприкрыты, и, когда искорка Тьмы бесследно растворяется от одного касания эсса, его руки начинают подрагивать.
— Вот видишь? Ничего не произошло, — уверенно произносит бог.
— Не торопись, Эссалон. Пусть твой сын откроет глаза.
Но из открытых глаз старшего божьего сына теперь взирает на мир его ночная хозяйка.
Благородное, чистое Серебро, блиставшее в вертикальных зрачках, стало тягучим холодным Мраком.
— Ну и что? Это ничего не значит. Сын мой, покажи ему, как легко ты справился с воздействием.
Эсс вновь улыбается, но на сей раз в его улыбке нет железной самоуверенности хозяйки морских просторов. Одно усилие воли — и пригашена Тьма в глазах, но только нет больше в них прежнего, чистого и незамутненного сияния звездного металл. Теперь цвет зрачков в нежно-голубом яблоке больше напоминает ртуть. Цвет почти тот же, но неуловимо другой оттенок — тусклее, безрадостней, безразличней...Разница почти не заметна, она различима лишь тогда, когда не всматриваешься в эти глаза, а бегло проскальзываешь по ним, считывая рисунок, выражение и суть...
То же самое, что смотреть на нестойкую радугу за оконным стеклом — боковым зрением отлично видна, но от прямого ускользает, растворяется и тает, как марево...
— В каждом мире должен быть свой Наместник Тьмы, Эссалон. Иначе нарушается мировое равновесие. Этот закон придуман не нами, и не нам нарушать его. Я, Истинный Темный, первым из нас прибыл в твой мир. Соответственно, именно я становлюсь Наместником Тьмы твоей Вселенной, Эссалон. — Это имя словно смаковалось навом, хотя его тон все так же был безразличен искучен. - Поздравляю сам себя с назначением, ибо от тебя чувства юмора не дождешься...
И звонко цокает о мраморный пол острое навершие длинного черного зонта-трости с крючковатой ручкой. Весело так цокает. Нарушает торжественность момента. Даже Эссалон очнулся, вероятно, впав в ступор от подобной наглости.
— Что за бред?! Эс-Тьери, вышвырни его из моего дома! — Бог Эс-Дагара был взбешен. Этот русалий названый брат вконец потерял всякие ум и совесть! Похоже, он действительно сошел с ума, или просто глуп и не понимает, с кем пытается дуэлировать. Но...
— Отец, а знаешь, убей-ка ты его сам, — вдруг лениво произносит родной сын. — А то он, кажется, в самом деле нас всех... Того...
— Что-о?!
Невероятно. Невозможно. Его собственное Дитя, плоть от плоти, кровь от крови, отказалось выполнить приказ Отца. Сын Божий не повиновался Господу! Что это?! Как это?!
— Еще не понял, Господь? — В голосе... Нет, уже не нава, а гораздо более страшного существа впервые звучит какая-то эмоция. И эмоция эта — откровенная издевка. — Тогда смотри, что вскорости станет с твоим миром! Всего-навсего из-за из-за одной похищенной русалки...Соразмерная плата, не правда ли?
С тихим щелчком раскрывается зонт, скрывая своего владельца. По пронизанному стальными спицами многограннику начинают скользить цветные картинки. И если всматриваться в них, то может показаться, что они медленно отслаиваются от упругой ткани, просто повисая в воздухе...
Видно, как гаснет укрытое черной пеленой солнце.
Как армии сходятся в узком ущелье, отрезая себе дорогу назад.
Как черные вороны выклевывают глаза еще живым и уже мертвым.
Как рушатся, оседая в тучах пыли, прекрасные и древние храмы.
Как эссы впервые в жизни затевают заговор против своего отца.
Как...
Как...
Как...
Хриплый, рвущийся крик "Пли!" — по толпе, в которой и женщины, и дети...
Вспышка — и столб огня, похожий на гриб, ярко освещает ночь, расчерченную всполохами трассеров и разрывов.
Набатом звучат слова "Истинная вера", а после — "Прогресс не остановить!".
И наконец, как апофеоз всего дьявольского кинопоказа — пожилой седенький профессор в очках, доказывающий с трибуны, что нет никакого бога, да и дьявола в том числе. А в храмах открыты лавки, музеи и магазины...
— Знаешь, в чем моя сила, Эссалон? Я могу жить даже тогда, когда в меня не верят. Тьма в душах людей не иссякнет никогда, ее тем больше, чем меньше в мире Света. Тебя, ибо ты есть Творец и Свет для этого мира. Сможешь ли ты существовать, когда тебя объявят отжившим свое анахронизмом? А они ведь объявят, Эссалон, ибо именно с моего прихода и начнется то, что принято именовать "научно-технической революцией". А остановить ее, уже начавшуюся, невозможно... Кстати, Тьери, а хочешь яблочко?
— Хочу! — Молодой полубог, оклемавшийся от ментально удара, решительно берет яблоко с черной костистой ладони. Не глядя на отца, надкусывает. — А неплохо, спасибо.
— Вот видишь, — с улыбкой говорит Наместник Тьмы. — Он впервые в жизни не спросил у тебя разрешения. Вот и готов первый потенциальный бунтовщик, и он уже из твоих детей, между прочим...
— Довольно!
Все пропадает. Пропадает весь мир. Остаются только четверо. Темный ставленник, Творец, его сын и похищенная русалка.
— Есть ли у меня гарантии, что ты уйдешь и никогда не вернешься?
— Каких же гарантий ты хочешь от Тьмы, Эссалон? Честного слова, что ли?
— Да, ты прав... Это смешно. Но я должен спросить вначале ее. Захочет ли она уйти с тобой, с таким, каким ты стал?
— Она меня любила...
— Да. Ты хорошо сказал — она тебя любила. Но своего брата, по мере возможностей старавшегося быть добрым и честным. А не того, кем ты стал.
— Пусть она будет гарантией, Эссалон. Если ты отпустишь Лори со мной, то я уйду и никогда не вернусь обратно. Правда, я уже не смогу излечить от Тьмы твоего сына, но это будет достойной платой за страдания моей сестры и твое самоуправство.
— А ты заплатил слишком большую цену за ее свободу... Что это?
— Любовь, быть может.
— Любовь... А ради любви можно пойти на все, не так ли?
— Сестренка, твое решение?
На этой минуте эсс вернулся в реальный мир. Остальные кадры изучать он не счел нужным, там была сплошная сентиментальщина внутрисемейных разборок, окончившихся полным пшиком. Русалка не поверила названому брату, а если и поверила, то тем хуже — она испугалась его. Он помнил ее чувства, помнил ярость, негодование и страх, охватившие девушку с серебряными волосами при встрече с преобразившимся родственничком. Помнил слова, что сказала она ему, когда наконец пришла в себя: "Ты не причинишь вреда этому миру. Я сама встану на твоем пути". А дальше была довольная улыбка Отца, и черный вихрь, унесший прочь самонадеянного глупца.
Но осталась в груди маленькая черная искорка, обжигающая то как лед, то как холод. Она поселилась внутри эсса, и всех его способностей и сил не хватало, чтобы полностью уничтожить занозу. Долгими неделями, ночами и днями он пытался перебороть... Что? Странные мысли, что стали приходить к нему с подозрительной частотой? Опасные идеи, нет-нет, да и возникающие в голове? Непонятные сны, в которых он часами мирно беседовал со своим заклятым врагом, тем, кто подарил ему искорку? Он! Беседовал! С ним! Теоретически невозможно, но... факт.
И больше всего пугало молодого полубога не то, что сны были потрясающе достоверными — яркие, четкие, отлично запоминающиеся и пронизанные стройной и острой, как паутина из линхельванных струн, логикой. Не то, что во многих случаях он находил общий язык с тем, кого намеревался уничтожить при первой же встрече. Даже не признание справедливости многих утверждений нава, излагаемых тем во снах, напрягало эсса. Нет...
Больше всего Эс-Тьери, считавшийся самым верным помощником своего отца, опасался не навеваемых мыслей и снов. Его страшило то, что он не может определить, какие из идей, образов и аллегорий приходят в его голову извне, а какие из них принадлежат ему самому. Тем более, что задолго до темной искорки некоторые из них у него уже были...
Замка не было. Во всяком случае, он его не видел.
Очень-очень давно, за много лет до всей этой истории его впервые посетила крамольная мысль. И ударила по мозгам не хуже боевой кувалды. Уже тогда он сам впервые задумался о том, что он, как ни крути, а всего лишь ПОЛУ-бог. Он всего лишь Полководец Пограничных Стражей. Ему не подняться выше, он задуман и воплощен в той форме, в какой вынужден жить вечность. Но почему он обречен? Почему не может развиваться, почему он, грыб возьми, должен всю бессмертную жизнь плавать в этой луже, среди человеческих мелких дрязг, среди их ничтожных интриг и сплетен? Тогда как ему, сильному, умному, деятельному, уже слишком мелко здесь, ему тесно так, что сдавливает плечи, а самое главное — ему унизительно.
Очень унизительно, сознавая свои возможности быть адмиралом флота, командовать речной баржей.
Потому что ключом к положению, в которое влип, был он сам. Эс-Тьери уже века четыре как не страдал юношеской наивностью, и прекрасно понимал, что Наместник умудрился сыграть на одном-единственном его тайном, безумном и жгучем желании.
