Девушка зажмурилась, моргнула... и с удивлением отметила, что башня Храма стала ближе. Задумавшись, она и не заметила, как прошла почти пятьдесят метров. Теперь уже приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть вершину этого образчика тэш'шской архитектуры.
Пещера сама по себе могла поразить воображение — от входа они прошли около четырех сотен шагов, и еще с сотню осталось до Храма. На глаз от подножия до вершины башни было метров сорок или все пятьдесят, а это значит, что и высота пещеры не меньше этой полусотни метров. Учитывая же, что над ними нависали не меньше двух-трех километров скальных пород, — смелости тэш'ша стоило позавидовать. С другой стороны, обвались все это на этот презрительно выпяченный вверх перст Храма — Жанна последней бы сокрушалась.
Хотя с обвалом все же стоило подождать, пока они отсюда не выйдут...
Туман влажно-холодно покусывал пальцы, в такт глухим ударам каблуков о странную поверхность дороги. Жанна с некоторым опозданием подметила, что ее первоначальное мнение о подсвеченной мгле идущим от башни светом — слегка неправильно. Бледно-молочное свечение пронизывало туман на метра два от идущих по черной тропе людей, оставляя все остальное надежно укрытым. Было странно — и чуть тревожно — смотреть, как в трех-четырех шагах начинается скорее угадываемая, чем различимая, вздымающаяся и опускающаяся темная, смутная волна. Странно смотреть, как уменьшающееся с каждым шагом расстояние до Храма не ни на каплю не улучшает видимость — будто свету была положена четкая граница, которую он не мог пересечь.
Так бывало, когда предрассветная мгла сжималась вокруг почти угасшего костра, смешиваясь с едва вившимся над золой дымком. Жанна поежилась, охваченная тревожным, непонятным самой себе предчувствием: слабый ветерок щекотал спину, локти, неровно обкорнанные сзади волосы. Мама клятвенно обещала, как только дождется возвращение своей упрямой дочери из похода, первым делом исправить последствия ее... самостоятельности. Жанна зябко повела плечами, потирая ладони — ей было холодно и неуютно.
Надо было взять куртку или попробовать разжечь заново костер.
Она сделала шаг к черному пятну, где должны были быть остывающие угли — запоздало удивляясь, почему никто не проследил за этим. Но до костра не дошла — на первом же шаге ей показалось, будто откуда-то со стороны доносятся невнятные, приглушенные голоса. А заодно поняла, что можно обойтись и без света: мрак медленно, но верно сменялся серыми, зыбкими сумерками.
Голоса стали тише...
— Звезда!!! — резкий окрик из-за спины...
...падает...
Жанна вскинулась — и с невольным вскриком отшатнулась назад: она на целый шаг сошла с дорожки, в объятия забурлившего, поднимающегося к плечам, шее тумана. Она выскочила на черную дорогу, но мгла, словно упустивший добычу зверь, не хотела оставлять ее в покое — и белесые хлопья выплеснулись вместе с ней и теперь медленно оседали, падали...
...над нами...
На долгий, страшный миг Жанна словно застыла между двумя совершенно реальными, отчетливыми, правдоподобными мирами. Прошлое и настоящее переплелись в борьбе, отчаянно пытаясь утянуть ее — каждое в свою сторону. Не давая пошевелиться, не давая даже вдохнуть...
... увести детей...
Холод пещеры и ледяной свет Храма — утренний холодок и усиливающиеся из-за спины мертвенно-белые отсветы. Туман тэш'ша и предрассветная мгла. Почти полное отсутствие запахов — и дым, и вереск и терпкий, слабый аромат влажной земли. Тихий, встревоженный шелест голосов перед ней — и резкие, глухие шаги за спиной...
...подожди... остановись...
— Звезда! — Шонт схватил ее за плечи и легко встряхнул, разрывая нить между прошлым и настоящим. Напряжение в мышцах прошло, и поддержка Шонта оказалась как нельзя кстати — в противном случае она наверняка не удержалась бы на ногах. — Звезда, успокойся! Это только воспоминания. Что бы ты ни видела — это твоя память, не более.
— Я... — Жанна резко и глубоко вздохнула, успокаиваясь. Сводящее с ума раздвоение окончательно исчезло, туман, признав свое поражение, успокоился. Отстранила руку напарника, шагнула к краю дорожки. — Все в порядке!
Она даже не могла точно сказать, на кого больше злиться: на тэш'ша, устроивших на принадлежащей Конфедерации планете черт знает что, или на саму себя. Расслабилась, забыла, что с "котами" никогда нельзя терять бдительности — и поплатилась.
Туман никак не отреагировал на нее, словно ему не было никакого дела до рассерженной девушки, — но теперь Жанна ни на йоту не доверяла этому обманчивому равнодушию. Посмотрела через плечо на шпиль Храма — и на этот раз ей показалось, что величавое сооружение смотрит на нее со снисходительной усмешкой. Огромных усилий ей стоило не плюнуть в сторону белой башни — один раз она уже сглупила. Второй раз меньше чем за пять минут наступать на те же грабли ей совершенно не хотело.
— Теперь я понимаю, почему ты просил разрядить пистолет, Бабай, — пар ее дыхания вплелся в хаотичное движение прозрачных клубов. — Мог бы предупредить.
— Забыл, — прогудел Шонт. Постороннему человеку наверняка показалось бы, что пилот "Гетмана Хмельницкого" скупо роняет слова с циничным безразличием; постороннему — но не Жанне. Она-то слышала, что Шонт и сам недоволен, что не сказал ей о том, что это место может сделать. — Забыл, что со мной не Фарбах.
Жанна понимающе кивнула.
— Туман вызывает галлюцинации?
— Туман? Нет. Он катализатор. Средство нарушить концентрацию на окружающих тебя вещах, потерять ориентировку. И, Звезда, это не галлюцинации — только твои воспоминания.
Пожалуй, в этом был смысл. Она не сходила поначалу с дорожки, но вспомнила о предрассветном сумраке девятилетней давности. Туман пах вереском — запахом, преследовавший ее, стоило попробовать пищевой концентрат Серафимы. Вереском, покрывавшим поле до горизонта и холм, у подножья которого, на самой опушке леса они разбили лагерь. Последний лагерь в их тогдашнем походе, последний перед возвращением домой.
Жанна медленно, осторожно сдвинула с глаза визор — все равно в пещере он почти не помогал. Подняла глаза на Храм — и теперь ей почудилась уже не снисходительная, а заинтересованная усмешка. За спиной негромко стукнули каблуки — Шонт сделал один шаг к ней, но не сказал ни слова.
Туман аккуратно, бережно обволок ее руку. Жанна повторила жест напарника, зачерпнув полную горсть "вроде-как-тумана", и отступила от края.
Запах вереска вернулся... — и все. Она смотрела на стремительно тающую пенку в руке, вспоминая быт на боевой базе, вспоминая учебу, друзей, корабль Этвуда. Собранный в ладони туман таял, утекал сквозь пальцы, но так и не заставил ее — пусть и ненадолго — потерять контроль над собой.
— Удивлена? — мимолетная усмешка чуть оживила голос Шонта. Прежде чем ответить, Жанна вытерла ладонь о сьютер и встала рядом с напарником.
— Все дело в контроле, ведь так? В контроле и концентрации. Зачем же тогда дорога к Храму? Она же наоборот помогает концентрироваться...
— Тем, кто пришел на переговоры. Все остальным — дорога через туман.
Жанна помолчала, обдумывая слова Шонта. В груди лениво плеснуло глухое раздражение.
— То есть, это испытание? Игра? Эксперимент?
— Зеркало.
Подобно тому, как невидимое лезвие полосовало море тумана, голос вспорол стылый воздух. И почти секунда ушла у Жанны, чтобы понять, что ответил ей совсем не напарник.
Тэш'ша стоял в пяти метрах от них по направлению к Храму на самом краю освещенной области вокруг черной дороги. Высокая фигура сливалась с бархатисто-аспидным пологом, в котором Жанне немногим ранее почудилось мерное движение потревоженного моря. Темный силуэт выделялся только благодаря тому, что казался уплотнением, сгущением черноты, вокруг которого вихрилась мгла.
Шонт плавным, текучим движением отшагнул от Жанны вправо и вперед; девушка, не задумываясь, повторила его движение в противоположную сторону. Тэш'ша не шевелился, никак не угрожал, но черта с два она станет в присутствии "кота" расслабляться. На миг проснулось сожаление о разряженном пистолете, быстро забытое. Здесь и сейчас оружие им помочь не могло: захоти тэш'ша что-то с ними сделать — они и двух шагов сделать не успеют. В общем-то, они с Джоном могли спокойно стоять на месте, а не пытаться впечатлить "котов" слаженностью реакции.
"Идиотка!" — теперь она была определенно зла на себя. "Насмешка Храма", как же! Тэш'ша — конкретно этот, или еще парочка за компанию — все время шли рядом с ними, умудрившись ничем себя не выдать до самого конца. И — наверняка — от души повеселился, наблюдая за ней.
Тусклый свет и беспрерывные, бессистемные движения тумана сыграли злую шутку: Жанна не отрывала глаз от "кота", но пропустила миг, когда он двинулся ей навстречу. Темное пятно оторвалось от границы мрака и сделало два широких шага к дороге — почти беззвучно: чертово покрытие под ногами совершенно гасило звуки.
Случайно или нет, но тэш'ша остановился напротив Жанны, которой самой оставалось сделать шаг до границы дороги и тумана. Массивная, круглая голова повернулась в сторону Шонта, затем тяжелый, будто впитавший стылое, давящее дыхание пещеры, взгляд уперся в Жанну, неторопливо пройдясь по фигуре девушки от ног к голове.
Взгляды человека и тэш'ша скрестились.
Жанна давно уже не была сопливой курсанткой, трясущейся от страха рядом с "котом", доводилось ей пару раз смотреть им в глаза, как в записи, так и вживую, но привыкнуть к чуждости тэш'шского взгляда она не смогла и по сей день. Те, кто никогда не видел вблизи тэш'ша, могли сравнить их глаза с глазами кошек или змей: вертикальный, почти рассекший пополам белок вторичный зрачок, окаймленный тончайшей полоской радужной оболочки, действительно мог вызвать подобные ассоциации. Если не присматриваться, радужку легко было и вовсе не заметить, и тогда казалось, что в пронизанном тончайшей паутинкой кровеносных сосудов белке плавает небольшой изумруд, на сотнях граней которого весело играют злые, жалящие искорки. И только абсолютно черная бусинка основного зрачка, застывшая точно посреди ярко-зеленого "изумруда" мигом вышибала из головы все сравнения, вызывая исключительно сильное желание отвернуться, а еще лучше — оказаться как можно дальше от обладателя этих глаз.
Жанна выдержала. Ей лишь страстно хотелось, чтобы проклятый тэш'ша прочел в ее взгляде все, что она думает про него, его расу, их чертов Храм, этот туман... Про то, что тэш'ша совсем нет надобности смотреть ей в глаза, чтобы считать эмоции, она вспомнила, только вновь ощутив снисходительную иронию. Странное чувство — будто тебя окатило внезапно поднявшимся над берегом гребнем упругой, теплой воды, игриво облепившей с ног до головы густой пеной и на прощанье оставившей в тебе какую-то крохотную часть себя.
Огонек раздражения в груди девушки с готовностью вцепился в подброшенный хворост иронии, мигом разрастаясь до гудящего костра гнева. И, словно это прорвало некую преграду, бурлящая ярость затопила ее сознание, приятной, хмельной волной жара прокатилась по телу. Ярость влилась в нее вместе с обжигающе-холодным воздухом, сквозь стиснутые до хруста зубы. На неразличимо краткий миг ярость стала смыслом всего для нее. Краткий, но достаточный, чтобы обнаружить себя опять замершей перед туманной стеной, готовой очертя голову броситься вперед, к массивной фигуре в свободно ниспадающей шафранной мантии-балахоне.
Ярость ревела, давила изнутри, рвалась на свободу, как пар из перегретого котла. Всего пара метров, один хороший бросок, один рывок — и она достанет эту мохнатую, проклятую тварь! Прыгнуть, стремительным движением разметать в стороны этот фальшивый туман, врезаться в "кота", сбить его, вколотить в него каждую насмешку, заставить его ответить за каждую минуту горечи, отчаяния, боли, испытанных на этой войне! Достать его, доказать, что они тут не всесильны, что это мир людей! Всего один бросок! Так близко! Так легко! Один бросок вперед! Впередвпередвперед...
— НЕТ!!!
В самый последний момент, когда, казалось, уже ничто не могло помешать сдаться такому притягательному зову гнева, ей удалось нащупать в глубине себя опору. Вцепиться в нее, собрать в кулак до последней капли волю, не позволить вновь ускользнуть контролю. Самообладание и дисциплина — особенно, дисциплина в собственной голове — этому учили ее сперва наставники, а затем война. Пилот, теряющий над собой контроль, дающий волю чувствам — не плохой, а мертвый пилот.
Но то, что ревело раненым зверем в ней, все равно требовало выхода. И Жанна выбрала самый простой путь — выплеснула всю ярость, ненависть, боль в исступленном, звенящем, опустошающем крике прямо в лицо тэш'ша.
И вместе с затихающим, вибрирующим под далекими сводами пещеры эхом, Жанна почувствовала, как эмпатическая волна снова ударила в нее, смела насмешку, смела ярость и злость — и, уже откатываясь, на миг подарила крохотную каплю одобрительного уважения. Все это время тэш'ша стоял совершенно неподвижно, ни один мускул не дрогнул под шерстью на его лице, но отчетливо представила себе, что будь на его месте человек, он наверняка медленно, задумчиво кивнул бы, потирая подбородок.
Только тогда Жанна поняла, что же, собственно говоря, произошло.
Чертов эмпат воспринял направленные на него эмоции, отобрал принадлежащие Жанне, и направил обратно, разжигая, усиливая ее же собственные чувства.
Зеркало.
Или тэш'ша умел разбираться в выражении человеческих лиц, или вновь просто прочитал эмоции девушки. Широкий шаг, вздыбившийся серо-белыми хоботами туман бессильно тянется вслед — и тэш'ша оказывается на черной дороге.
Жанна настороженно смотрела на "кота". Оставаться вплотную с тэш'ша ей не хотелось совершенно, потому она отодвинулась ближе к противоположному краю дороги. Разницу между трусостью и осторожностью девушка понимала, и здесь ей не составляло ни малейшего труда найти между ними грань.
— Живем, терзаясь неопределенностью. О будущем — мечтаем, о прошлом — забываем, — голос тэш'ша оказался обычным для его расы: низким, гортанным... и сильным. Сильным в звучании, сильным в осознании мощи, стоящей за ним — как в переносном, так и в буквальном, рвущем пополам мрак пещеры, смысле. Как бы ни хотелось Жанне, как бы она не твердила себе о "человеческом мире" — здесь, в свете Храма, под двухкилометровой толщей камня хозяевами были отнюдь не люди. — В настоящем — пребываем.
Выговаривал слова тэш'ша совершенно свободно и очень правильно. Настолько правильно, что именно подчеркнутая корректность произношения свидетельствовала, что для него лингвос был чужим языком, языком, который он хорошо выучил, но редко использовал. Лишь если очень-очень внимательно прислушаться, можно было почувствовать почти неуловимую странность в произношении шипящих согласных.
— Сполох мгновения, определяющий нас, теряется в сиянии последствий или в череде Оборотов, и с ним теряем понимание своей сути, — покрытое мягкой шерстью лицо тэш'ша оставалось бесстрастной, окаменевшей маской, на которой жили лишь серые губы и жутковатые глаза — расе эмпатов для общения более чем хватало очень сложного языка и способности обмениваться эмоциями. — То, что нарушает цельность, трудно увидеть. Нужно зеркало, в котором отразятся мысли, воспоминания; сон и явь сойдутся воедино, память станет дорогой к истоку, — нечто едва ощутимое коснулось разума Жанны. У нее вновь появилась твердая уверенность, что будь на его месте человек, он обязательно свел бы руки вместе, иллюстрируя соединение несоединимого. Тэш'ша не проецировал на нее свои эмоции, но и не блокировал, разговаривая с ней, как стал бы говорить со своим сородичем; другое дело, что воспринять без помощи самого тэш'ша она почти ничего не могла, кроме таких вот спорадических всплесков. — Грань реальности стирается, прошлое становится настоящим, и в зеркале отражается суть. С ней обретаем себя, а иллюзия неизвестности отступает.
