— Вот это — подарок! — Лерн стукнул себя кулаками по коленям. — Милая, с меня серебряная марка, за добрую весть.
— Говоришь, ход там прямо в жилые покои? Это — хорошо, — усмехнулся Гарет.
— Люди добрые, что же вы...
— Погоди пугаться красавица, — окончательно развеселился Лерн. — Не думаешь же ты, что мы разбойники? Или похожи?
— Еще как! — Скила, между прочим, не шутила.
Лерн остался с Робертом у костра. Остальные перебрались в тесный шатер. Девушку перенесли на попоне.
— Рад, да? — ехидно осведомился друг.
— Согласись, это — выход.
— А если ты даже замковый мост пройти не сможешь? Всадят вам с Гаретом по стреле за воротник...
— Ты сам-то веришь в то, что говоришь?
— За дорогу я уже такого насмотрелся: спать стал плохо и все время оглядываюсь. В Святой земле всякое случалось, да что я тебе рассказываю, сам знаешь. Но это — там.
— Здесь, значит, такого быть не может? Когда там люди Роберта Нормандского деревушку вырезали от младенца до старика это — нормально. Гроб Господень все спишет. А когда дома озверелая шайка, используя боевой опыт, чужой замок к рукам прибрала — злодеяние?
— М-м-м, — Лерн застонал как от больного зуба.
— Я уж тебя добью, чтобы не мучился и не делил на там и здесь: кишки, мой друг, у всех одного цвета, что у сарацина, что у баронета Лебарского.
— Как с этим жить?
— Привыкай, — жестко поставил точку в разговоре Роберт.
Хаген, Марк и Лерн оставались. Скила кое-как поднялась утром, но далеко уйти или уехать верхом не смогла бы. Да и нужды в том не было. Еще вчера вечером Роберт настоял: в замок идут они с Гаретом — от этого отвязаться не удалось — остальные выжидают, наблюѓдают... в общем, сообразят, что делать.
— Матери твоей что передать? — спросил Гарет девушку.
— Скажите, у меня все хорошо, с надежными людьми осталась.
— А поверит?
— Ой, и правда!
— Ты, вот что, ты место укажи, где ее ждать будешь, а я уж ей шепну потихоньку. Найдется такое?
— Да в хижине у холма же. Никто кроме нее туда дороги не знает.
— Скила, — Роберт наклонился в седле, — в деѓревне какие настроения?
— Плохо. Боятся все. Хоть и скота нагнали — у каждого, почитай теперь корова есть — а все равно боятся.
На помощь сервов, с одной стороны запуганных, с другой — купленных, рассчитывать таким образом не приходилось.
Лерн вызвался проводить. После вчерашнего разговора, за все утро он рта не раскрыл. И — Слава Богу, поднимать сейчас в душе старую муть Роберту не хотелось. Однако на долго друга не хватило, уже на спуске с седловины он подал голос:
— Роберт, ты не знаешь, откуда родом Анна?
— Из Верхней Шампани. Младшая дочь барона Шаде.
— Вот это — да! — присвистнул Лерн.
— Ты с ней знаком?
— Представь, Шаде дальний родственник моего кузена Бодуэна. Я тебе рассказывал — мое детство прошло у двоюродного деда. Когда Анна с матерью прибыли в Генегау, я обретался у преславного родственника в качестве оруженосца его среднего сына. Толи их пригласили, толи они путешествовали и по дороге завернули к деду. Не знаю. Ехали они вдвоем. А теперь представь: вместо того чтобы с другими оруженосцами сопровожѓдать рыцарей на охоту, меня, — за провинность, надо полагать, догадался Роберт, — оставляют в замке с девчонкой, чтобы я эту пигалицу развлекал. Девчушка маленькая, остроносенькая. А я уже на фрейлин заглядывался тогда... и не только заглядывался. Платьице на ней старое. Глазки опустила и все вздрагивает. Слово скажу — вздрогнет.
Я ее по замку провел, по стене выгулял. До того надоело! Иду, окрестности ей показываю, а сам только и думаю, как бы удрать. В саду она немного ожила, заговорила. А мне не до разговоров, сам понимаешь. У покойной графини, двоюродной бабушки за заборчиком был разбит розарий. Ход туда всем кроме графа и блиѓжайших фрейлин был строга настрого заказан. Сейчас-то розами меня не удивишь, в южных краях каких только цветов не встречал, а тогда, даже мы мальчишки-сорвиголовы бегали потихоньку на эти диковинные цветы смотреть сквозь изгородь. Ну, думаю, сейчас покажу ей чудо, с рук на руки сдам бонне, и был таков. Подвел. Она ручонками в досточки ограды вцепилась, смотрит, смотрит, а потом, веѓришь, до сих пор забыть не могу, глаза на меня подняла и спрашивает: 'Это — Рай?'. Как морозом по коже...
Мы потом долго еще по саду бродили. Она рассказала о своем Шаде. Ну и край: меловые пустоши, да сухой кустарник! Да сервы, кто еще не разбежался. Она о садах и слыхом не слыхивала. Цветов настоящих никогда не видела.
— А дальше?
— Ничего. Они в графском замке не загостились — уехали. Больше я ее никогда не видел.
— Даст Бог, увидишься еще.
— Если...
— Да, если...
Дорога, плотно стиснутая зарослями бузины и шиповника, на котором редкими брызгами светились последние ягоды, сделала очередной поворот. Людям открылась неширокая ложбинка, ниже — заболоченная, выше — ощетиненная поздней бледной отавой. По лугу разбрелись десятка два коров. Дальше поднимался лысый взгорок. Кустики обрамляли его как кудри плешь старика. А дальше в легкой дымке октябрьского полудня плыл замок.
Кладка даже отсюда, с большого расстояния, выглядела новенькой, аккуратной. Четко проступали узкие бойницы и мощные надвратные башни. Не зря покойный Филипп безвылазно провел в родовом гнезде все последние годы перед Походом: не замок — загляденье. За стенами виднелись деревянные, сложенные из толстых бревен постройки. Над ними гранитной массой нависал донжон, сложенный задолго до появления на свет самого Филиппа.
— Хороший кусок заброды себе отхватили, — в голосе Гарета ненаѓвисть мешалась с сожалением.
— Не ожидал? — усмехнулся Роберт. — У других бревна да горбыль, а туту, смотри-ка, цитадель.
— Может Филипп-то, упокой Господи его душу, собирался закреѓпиться здесь и всю округу под свою руку взять? Глядишь, новое бы виконтство появилось.
— К чему ты клонишь?
— Что если, его вдова вместе с родственницей тоже последнюю волю покойного исполняют? Окрестные земли уже под ними. А которые еще нет, сами с голодухи придут.
— Тогда, тем более — поехали.
С лысого пригорка они увидели крыши деревни. Как и везде в этих краях, хижины поселян выстроились вдоль одной улицы. Дворы и огороды окружали плетеные из тальника заборы, кое-где поваленные. Дальше на расчистках угадывались полоски наделов. Лес глухой черной стеной подступал совсем близко к жилью. По левую руку в мелкий распадок утекала суетливая речушка.
Барн царил над окрестностями. Роберт видел крепости и повыше и поосанистей, но толи удачно выбранное место на плоской скале в конце долины, толи по контрасту с приземистыми хижинами, замок выглядел грозным и даже величественным.
— Ну что, мессир, с Богом?
Мессир... Гарет был далек от подоѓбострастия. Некогда взрослый опытный уже воин впервые так назвал наследника своего господина, который только-только начал доставать макушкой до крышки стола. А после, всю жизнь, если старик тревожился или переживал, его хриплый голос насмешливо-почтительно выводил: 'мессир'. Так мать окликает свое выросшее чадо, в час тревоги.
— Закаркал, старый ворон! Страшно?
— А тебе?
— И мне страшно.
Деревня насчитывала едва ли тридцать домов, не считая высеѓлок, видневшихся за краем полей у леса. Двое рыцарей миновали ее споро, удивляясь застывшей, настороженной тишине. Жизнь будто забилась в дальние щели. Лица селян мелькали за заборами и тут же пропадали. Не они бы, впору подумать — вымерли окрестности замка Барн.
К цитадели пришлось подниматься по узкой — в одну колею дороге. У моста остановились. Замковые ворота, несмотря на светлый день и отсутствие видимой опасности, оказались заперты. Рыцари не решались ступать на мост. Шутникам в замке, могло прийти в голову именно в этот момент поднять его на цепях. Роберт окликнул дозор. Никакого ответа. На стенах — тоже никого. Из-за ворот доносился глухой, многоголосый ропот, который прошивали визгливый фальцет и стук топоров.
— Да что у них там?! — возмущенно каркнул Гарет. — Отойди Роберт, не лезь на мост. Я — к воротам.
Гарет со всего маха врезал щитом по железной оковке створок. Они отозвались тяжелым гулом. Однако пришлось еще пару раз прилоѓжиться, пока из-за каменного козырька сверху высунулась растрепанная голова, принадлежащая чумазому подростку.
— Эй, малый, мы к мадам Анне. Друзья покойного барона, господина вашего, с посланием. Пусть велит открыть ворота.
— Казнят у нас — невпопад ответила голова.
— А заперлись чего?
— Чтоб ведьма не улетела.
— Ведьму, стало быть, казнят? Порчу на кого навела?
— Даму Гербергу извести хотела.
— Дела. Как же нам в замок попасть? Ты к хозяйке сбегай, доложи.
— Да я бы сбегал. Только все равно без разрешения дамы Герберги ворота не откроют.
— Так ей и передай! — потребовал вставший рядом с Гаретом Роѓберт.
Голова уставилась на осанистого рыцаря на красивом коне. Это с первым можно было болтать невозбранно, во втором за версту чувствовался синьор.
— А... че сказать?
— Передай, приехал рыцарь Роберт из Святой земли.
Ожидая, коротали время за обсуждением создавшейся коллизии. Наконец с той стороны оглушительно завизжал запорный брус. Одна из створок приоткрылась. Наружу вышел среднего роста и среднего возраста человек в вороненой рейнской кольчуге, несколько для него длинноватой. На голове — плоская мисюрка с серебряной насечкой. Длинный не по росту меч цеплял землю. Лицом являлись ярко рыжие усы, приставленные к маленькой бледно-веснушчатой физиономии с настороженными глазками.
— Кто такие? — голос подстать: не высокий, не низкий.
— К вдове барона Филиппа с посланием, — сквозь зубы процедил Роберт. По описанию он легко узнал капитана замковой стражи Герика.
— Мадам Анна недужна. Никого не принимает.
— Даже послание покойного мужа, написанное перед кончиной, откажется прочесть? — зарычал Роберт, направляя коня на, заткнувѓшего просвет ворот, Герика. — С дороги!
Вид рыцарь имел вполне убедительный. Герик опешил так, что Роберту без труда удалось его оттеснить. Следом под арку втянулся Гарет.
Миновав двухсаженный узкий проход они оказались на вымощенном булыжником дворе, где их тут же охватили знакомые запахи: скотины, сена, пота, мокрого камня и мокрого железа. Слева возвышалась черная громада старинного донжона. Двери помещения были распахнуты. На пороге трепетала покрывалами тонкая женская фигурка в черном. Слева же трое плотников, работая неспоро, как во сне, сооружали виселицу. Поперечина скорбной конструкции косо торчала в сторону, норовя сорваться.
Справа теснились сервы.
По бокам небольшой, человек в двадцать, толпы, не смешиваясь с ней, пребывали оружные числом не менее десяти.
Роберт цепко и быстро осмотрелся. Доспех у 'защитников' замка был разномастный но почти у всех дорогой. А вот лица неуловимо похожи. Наружу перла наглая и сытая вседозволенность. Появление в замке новых людей вызвало скорее недоумение, нежели настороженность, которой одному воину положено встречать другого.
Немая сцена несколько затянулась. За время, пока забывшая стpax охрана рассматривала гостей, те продвинулись к крыльцу. Имея за спиной Гарета, Роберт не опасался обитателей Барна.
Взглядом Роберт несколько раз пробеѓжал по черной фигурке на крыльце: довольно высокая, уже не по-девичьи крепкая. Лицо бледное, будто не бывает на воздухе. Черты мелкие, правильные. Рассыпанные по плечам волосы спутал ветер. Черные? Нет, глухо коричневые с тусклой рыжиной. Во всем ее облике было что-то кошачье. В Египте Роберт вдосталь насмотрелся на этих милых, грациозных, хитрых и пакостных созданий.
Темно серые, почти черные прищуренные глаза рыцаря и карие с желтизной — женщины наконец встретились. Дама глядела гневно, но по мере продвижения гостей к крыльцу, во взгляде прибывала тревога, и вся фигура натягивалась как струна.
Неестественная вязкая тишина накрыла замковый двор. Прекратился стук топоров, замерла толпа сервов, только копыта коней как набат бухали в брусчатку.
А потом тишина взорвалась. Одномоментно: заорали, за спиной упал таки, плохо закрепленный брус виселицы, толпа шарахнулась сначала в одну потом в другую сторону. А бывший граф Парижский, звеня кольчугой, соскочил с коня. Не доходя до крыльца шагов десять, он коротко кивнул и громко, чтобы все слышали, предстаѓвился:
— Я — рыцарь Роберт. Мы прибыли из Палестины. Соблаговоли провести меня и моего друга к благородной даме Анне. Барон Филипп умер у меня на руках в Фамагусте на острове Кипр. Со мной его послание, написанное накануне смерти.
Но диалога не получилось. За спиной раздался характерный лязгающий звук. Это, когда один меч в полете находит другой. Роберт обернулся. Вокруг Гарета столпились уже трое. Еще сколько-то бежали на подмогу. Одним прыжком Роберт оказался рядом с другом. Теперь они стояли спина к спине. И еще не известно, кто выйдет из неравного боя побеѓдителем. Роберт и Гарет представляли, кто перед ними. Лихое замковое воинство — нет.
Мечи уже во всю звенели, сыпались искры. Гарет оруѓдовал вцепившись в эфес обеими руками. Роберт отбивался двумя клинками. Бхелхета и спата мелькали как голубая и сеѓрая молнии.
Краем глаза Роберт зацепил некое шевеление на крыльце: к женщине метнулась приземистая фигура в коричневой рясе. В следуюѓщее мгновение она заслонила женщину, а в следующее их загородил здоровенный вавассор в тонкой кольчуге. Чтобы не мешал наблюдать окружающий мир, Роберт чиркнул его кончиком меча по груди. В разные стороны брызнули разрубленные металлические колечки. Детина схватился рукой за порезанную грудь. Больно, наверѓное. Одновременно, левой Роберт отбил выпад короткой франциски и, не оборачиваясь, крикнул Гарету:
— За мной! Не отставай.
Он шел к крыльцу медленно, куриными шажками. Каждый — сопровождался жужжащей восьмеркой. Их по очереди выписывали Табан и спата. Попробуй, прорвись за такую защиту. Так они и двигались пока не подошли к крыльцу вплотную. Следовало потребовать, чтобы женщина отозвала своих людей. А если не послушается...
Не понадобилось. Монах шмыгнул в дверь донжона. Подсматривал, конечно, но с безопасного расстояния. Дама вскинула руку в повелительном жесте и прокричала неожиданно сильным хрипловатым голосом:
— Прекратить. Все назад! Все назад, кому сказала! — а поскольку с первого раза дошло не до всех, добавила несколько более сильных выражений, чем нимало озадачила незваных гостей — не каждый день встретишь благородную даму, ругающуюся как портовый грузчик. Однако помогло. Замковая рать отступила. Роберт замедлил, потом и вовсе остановил полет своих мечей.
— Так-то у вас на севере принимают гостей?!
— Да. Если они врываются в дом с обнаженным оружием, — не задержалась с ответом дама.
— Приношу свои извинения, — хмыкнул Роберт. — Однако напомню: первыми начали не мы.
— В округе неспокойно, — быстро нашлась женщина. — Наши воины всегда настороже.
То-то они меня до самого донжона пропустили, страх потеряли, — подумал Роберт. А в глазках-то у девицы тоска.
