Из Терний

— Что ты... делаешь... Стой!..

Верить ему было нельзя. Этот "реактор", этот "лир" — в них всё дело, они свели Надару с ума, и только вместе с ними его безумие уйдёт.

— Стой...

Надару вскочил на ноги и бросился вдогонку, но Ларес уже заносил меч. Сотканное из света лезвие без труда прошло сквозь металл, разрубая башенку и разноцветные нити снаружи. На какой-то миг в разрезе сверкнул лир, слепящий, неостановимый — а потом наружу диким потоком хлынула тьма, захлестнув Лареса, чертог, всё вокруг, на ходу превращаясь в густой серый дым. В Тернии.

И я остался один. Едва фигура Лареса сгинула в волне тумана, едва волна эта расползлась по залу и залилась в глаза, настало ничто. Не стало ни рук, ни ног, ни головы, ни даже единой цельной души, как её рисуют иногда: круг, где всё на своём месте, где всё связано. Но она тоже разлетелась на куски, на дымные клочья. Очень долго, может, сто лет, я был ничем, зависшей в слепом мраке оболочкой. Потом в какой-то момент я понял, что вижу этот мрак над собой — значит, у меня есть глаза, значит, я существую. Ещё через десять, сто, тысячу лет почувствовал своё тело, опустил взгляд, увидел его, в тех же одеждах, с тем же Лезвием Ночи в ножнах — значит, это моё тело. Надару. Нет, нет, всё не так. Это тело Надару, но я внутри — уже не он.

Я встал на ноги, огляделся, попытался найти стены или пол — но сколько ни шёл в любом направлении, находил лишь больше Терний, таких холодных, сквозь два слоя ткани пробирающих до костей. Под ногами хрустела покрытая инеем голая земля. Не сто, а гораздо больше, много, много лет брёл я куда глаза глядят, и были у меня лишь я и моя вина. За безумие, что обуяло меня вблизи Источника. За предательство. Ларес оказался прав: вместе с Источником лира ушла и ярость, им рождённая. Но за свою правоту он заплатил жизнью. Старый друг. Нет, я не мог больше звать себя Надару, ненавистным, проклятым именем. Отныне я — Лас, недо-Ларес, бледная тень того, кто ради меня пожертвовал всем. Я хотел умереть, но даже на это не мог решиться, таким ничтожным себя чувствовал. Потому тенью бродил я в тумане целую вечность, угасая, готовый угаснуть насовсем. А когда наконец вышел к свету, сразу даже не понял, что случилось. Я проснулся в том же теле, в том же платье, и вокруг была та же серость — но туман ушёл.

Как внове смотрел я на серый тростниковый пол, серые стены, обтянутый серой бумагой потолок. Мне нечем было отплатить людям, которые — может, по доброте, а может, из страха — приютили лежавшего на краю Терний человека с мечом. Я как можно быстрее ушёл своей дорогой и начал заново узнавать вселенную. Выпущенная Ларесом "завеса ньора" накрыла мир туманом, в котором никто, кроме меня, не мог оставаться слишком долго: людей захватывало отчаяние, они сбивались с пути и гибли от истощения и печали. Лишь некоторые земли остались нетронутыми, и там жизнь продолжалась, как прежде. Различать цвета разучился только я. Вместе с этим моё тело потеряло, кажется, какую-либо способность накапливать Цвет. Я видел его вокруг и мог принимать в себя — но он почти сразу улетучивался, словно на месте меня был воздух. Постепенно в обычное зрение начали возвращаться тусклые оттенки, что-то почти неуловимое, позволяющее отличать мир живых от Терний, — но в остальном всё осталось без изменений. В богов давно уже никто не верит, но теперь они будто наказывали меня, издевались надо мной: у меня почти не росли ногти и волосы, я не старел, застыв во времени, но Цвет был мне почти недоступен. Случайный опыт открыл мне особую силу Лезвия Ночи — "вскрывать" людей, лишать их дарованной всем Невинным защиты от воздействия Цветом извне. Один раз взмахнуть мечом, рассечь воздух поблизости — и человек остаётся нагим, беспомощным против любых манипуляций, не строя сам свою защиту — ведь даже не догадывается, что произошло. И вновь стал слышен злой смех судьбы: с таким умением я мог бы повелевать городами и царствами, если бы только во мне самом оставалось достаточно Цвета для управлением волей других. Так же — я научился слегка склонять их в свою сторону, способность, которая с тех пор много раз мне пригодилась, но... почему именно так всё вышло?..

Как и почти весь известный мир, родная мне Тайра целиком исчезла в Терниях, а вместе с ней — школа, где мы с Ларесом учились искусству меча и знанию Цвета. Некому было рассказать, что за недуг меня постиг, и как с ним справиться. Зато я, хоть и не сразу, понял, что спасло некоторые края от тумана — ведь никто из живых, кроме меня, не знал всей правды. "Осколки реактора, — то есть лира, несомненно! — разбросало по всей округе" — вот что говорил Страж под стеклом. Тот самый лир, несущий жизнь, несовместимый с ньором, теперь отгонял его прочь и давал людям пространство для жизни. Первый осколок я отыскал, рассчитав расстояние от одного края Терний до другого в отдалённой деревне. Много лет пролежав глубоко в земле, он светил всё так же ярко и давал такую дикую, живую силу, словно маленький Источник. Так много её было, что в тот день впервые в жизни я почувствовал Аромат, о котором раньше лишь слышал от мастеров. В Цвете всегда отражаются прошлое и будущее — но когда его становится достаточно, можно ощутить Аромат, заглянуть далеко, далеко вперёд, в безграничном море ухватить всё, что способен понять несовершенный разум человека.

Но и эту силу я не мог удержать в себе — лишь отходил я от камня, она тотчас исчезала. Стоило же мне взять сигил в руки, как он начал таять, превращаясь в чистый свет. Как только от него ничего не осталось, деревня со всеми жителями канула в Тернии — а я за несколько часов из переполненного чудовищной силой небожителя вновь стал прежним Ласом, пустышкой. Пути назад не было. И когда уже казалось, что усмешка богов нашла свой предел, появился он. Слухи о человеке, окутанном чёрным туманом, сразу заставили насторожиться. А одного взгляда хватило, чтобы догадаться об остальном: Ларес вернулся. Новый, тёмный, впитавший ядовитый дым ньора — кто ещё это мог быть? С первой нашей встречи я понял, что теперь одержим он: не замечая, не узнавая меня, шёл он своей дорогой, и я мог лишь смотрет ему в спину. А на следующий день город, в котором мы встретились, навсегда ушёл в Тернии. Не нужно было доказательств, чтобы сказать, чьих это рук дело, кто лишил его сигила. В тот миг я понял, зачем забытые боги сохранили мне жизнь. Нельзя просто так уйти, не завершив историю, не исправив ошибок. И эта история на мне, и этот бой — мой последний: пустой, совершенно лишённый цвета Лас против непобедимого Тёмного Прохожего. Этот подвиг — мой последний, старый друг.

Что это было? Этот запах...

— Все... все погибли?..

Терилун без сил опустилась на деревянный пол. Мальчик-гонец испуганно проследил за ней и замялся на месте, переступая с ноги на ногу.

В этот раз по-другому. По-другому — и снова по-прежнему.

Брита вскочила на ноги и тут же зашипела от боли в свежих ранах; взгляд мальчика перескочил на неё, на дёрнувшиеся разом медные пряди, и ужаса в его глазах стало ещё больше. Лекарь, кажется, ничего подобного не заметил и спокойно шагал к больной.

— Это вы-с тут жалуетесь? Посмотрим...

Мне раз за разом показывают одно и то же. Один день, одну ситуацию. Один вдох Аромата накануне войны

— Что случилось? КТО это сделал?...

— Н-н... Я не з-знаю, только это сказывали, больше ничего... мне что сказали, то я и...

У этой войны много вариантов, и ни одного правильного. Мечи в ножнах, кровь не пролита, но всё уже решено. В воздухе, на земле, в тумане Терний — победы не будет нигде.

— Успокойте сударыню, милсдарь, а то я такую лечить не буду. — Лекарь обернулся к Ласу, указывая на нервно вертящую головой Бриту. — Или мне за это больше заплатят?

Неважно, какой вариант выбрать, всё останется прежним. Снова и снова. Но что-то меняется, неуловимо, как будто ведёт меня к ответу. Что делать, если будущее словно увязло в смоле, не хочет двигаться ни влево, ни вправо? Что делать, если даже в завтрашнем дне не найти решения?

— Скажем так, тебе заплатят. Лечи.

Да, правильно. Искать во вчерашнем. Вот что менялось каждый раз, с каждым новым повторением рассказывая всё больше. Вся моя история, от битвы со Стражем до наступления Терний, до первой встречи с Тёмным Прохожим. Начнём же заново. Реактор салмирской "Таиры" распался в воздухе, и осколки его источают лир, даря жизнь. Сила их велика, но даже впитанного Терилун малого сигила не хватило, чтобы одолеть Прохожего. Что же может быть сильнее малого сигила? Разве что...

— Получается, погибли все... совсем? Никакой надежды?

Брита уже открыла рот, чтобы ответить — но тут Лас, прежде сидевший без движения, вдруг распахнул глаза.

— Надежда есть. Надежда есть всегда. Пойдём.

Город по ту сторону каменных стен восстал из мёртвых. Последние минуты первой, настоящей его жизни были хрипами умирающего, и с каждым наружу вырывались последние капли его крови — люди, из пламени войны бегущие прочь. Потом город затих, и в этой траурной тишине особенно гулко цокотали под ногами ступени. Сейчас же снаружи зазвучали отголоски, хлопки, окрики — город возвращался жутким умертвием, неспособным жить, а лишь клацающим зубами на случайно оставшихся поблизости.

— Надо торопиться... они близко.

В последние дни Терилун говорила всё меньше, а если говорила, голос её был монотонным, будто совсем далёким от происходящего. Щуря глаза в полутьме, Лас вгляделся в план дворца: лестница, по которой они спускались сейчас, через шесть пролётов выводила на нижний этаж, а оттуда напрямую можно было попасть в подземелье.

— Я знаю. Скоро будем на месте.

Шестнадцать дней армия Суо отступала. Некому было всполошить Тернии и утопить в них корабли врага, некому рассказать о силе живого огня или прорвать линию штыков — и битва при Касталлари закончилась оглушительным поражением. С тех пор оставшиеся в живых воины Царства сдавали города и земли без разбора, и отступление их постепенно превратилось в бегство. Генерал Юхэй, военный наместник восточных земель, собирал силы для решающей битвы за столичный город, но путь из провинций был долог, и в срок успевало подойти не больше половины. В последний момент, когда неравный бой казался неизбежным, пришли удивительные вести: на выходе из Шэнси, в двух днях от столицы, на пешую часть армии Эспадена вдруг налетел отряд всадников — небольшой, но такой слаженный и стремительный, что никто даже не успел опомниться. Когда командованию на борту небоходов сообщили о нападении, конники уже расправились с четвёртой частью пехоты и скрылись. Один Лас тогда знал, что случилось: неспособная верхом преодолеть каньоны к северу от Степи, Лия сделала крюк и опоздала — но всё равно пришла, ведомая лишь скукой и жаждой острых ощущений. Лёгким взмахом тонкой руки она показала, как можно было бороться с захватчиками: быстро, маневренно, навязывая свои правила игры, не давая даже спустить кремневик с плеча. Вург Лии не мог победить врага, но остановил его, оставив множество раненых и разорвав боевой порядок, а Юхэй за эти выигранные два дня подтянул войска из юго-восточного предела. И вновь за день до битвы выяснилось невероятное: Высочайший пропал из дворца. Случилось это, по всей видимости, несколькими днями ранее — лишь десяток самых верных людей имел право видеть Великого Звездочёта лично, и слух о его бегстве распространялся медленно. Однако когда весть вырвалась на волю и разразилась паникой, генерал сделал свой ход: прилюдно скорбя (а в глубине души вздохнув с облегчением), он с полным на то правом увёл армию из предместий столицы дальше, на стратегически выгодную позицию между берегом озера и покрытыми лесом холмами. Город остался без защиты — как и было нужно.

— Сюда, налево.

На нижнем этаже каменные своды были выше, убранство — величественней и проще, как будто тканей и позолоты на эти стены не хватило. На самом деле, выстроивший дворец далёкий предок нынешнего Высочайшего был страстным поклонником культуры салмиров и вручил зодчим раздобытые где-то рисунки: так, по его представлениям, выглядели чертоги салмирских господ. Тогда, должно быть, затея казалась довольно сумасбродной — но Лас в свете последних событий видел в ней нечто далеко не случайное. Время прошло, мода изменилась, а коридору спрятавшегося под парадной лестницей этажа так и не нашли определённого применения и оставили, как есть.

Сейчас Терилун шла по нему вслед за Ласом, и лишь стёртые до деревянных колодок подошвы сапог клацали в такт. Шестнадцать дней армия Протяжённого Царства отступала, и всё это время они вдвоём шли впереди, стараясь не попадаться на глаза ни своим, ни чужим. Шестнадцать дней Лас берёг Терилун, как тончайшую фарфоровую чашку, ухаживал, как за новорожденной царевной. Ситуация изменилась, и "воинство Ласа" больше не было ему нужно. Наёмников из Шайи и Эль-Тэйра он отправил в лагерь армии Царства под Касталлари, и они, видимо, погибли в бою в числе прочих. Шенаи и листартов Брита за огромные деньги отвела в деревню Ткачей: как ни удивительно, безопаснее места в Суо сейчас не было. А вскоре после этого пришли вести, что с Ниссой всё в порядке, и о возможной гибели её даже никто не слышал. Ласу не было дела ни до Кристы, ни тем более до бывших солдат его отряда. Суть крылась в другом: Терилун должна была прожить эти две недели. Оболочка её разрушалась, рвалась, как переполненный кошель, от напирающего изнутри Цвета, и раньше Лас был рад уже тому, что в сохранности довёл её до Касталлари. Теперь же предстоял новый долгий путь, а девочка всё чаще чувствовала слабость, беспокойство; кошмары её из ночи переходили в день. И если прежде её нужно было встревожить, всколыхнуть для последнего рывка битвы, то теперь наоборот: успокоить, обрадовать, дать надежду. И, кажется, сработало. Пока они по охваченному паникой Суо шли к столичному городу, она всё чаще жаловалась на видения и головную боль, из носа то и дело шла кровь — но так и не порвалась совсем, осталась целой и на своих ногах прошла через западные ворота. День за днём вспоминала она оставшихся позади дорогих людей, которые так в неё верили, так на неё рассчитывали, — и смело шагала в день следующий, ещё дальше отсрочивая свою смерть.

В коридоре нижнего этажа тоже не было ни души. Наверху, когда Лас в поисках подсказки или карты входил в покои Высочайшего, он ещё опасался встретить случайного стражника или перепуганного придворного, но нет: дворец, кажется, опустел намного раньше города. Сейчас же всё было спокойно, и под анфиладой каменных арок они прошли к одной из них, слегка отличающейся по цвету. Потайной ход скрывался за замаскированной дверью в боковой стене. Несмотря на найденные у Высочайшего довольно точные указания, Ласу потребовалось время, чтобы отыскать невидимый посреди мозаичного узора запорный механизм. Решение сразу отправиться в покои правителя оказалось правильным: Лас и Терилун одинаково сильно чувствовали, куда нужно идти, но без найденных в кабинете записей Звёздочёта ни за что бы не нашли ни двери, ни хода. А когда под пальцем наконец щёлкнул скрытый рычажок, и каменная панель отъехала в сторону, вспомнилось ещё одно: то, с каким придыханием, с каким восхищением писал Высочайший о том сокровище, что много поколений хранилось в подземельях его дворца. Он догадывался, что это, изучал его, пробовал даже брать у него силы — но что-то в его тоне обнадёживало, говорило, что сила эта слишком опасна и не по нему. Он никого — Ласа в том числе — не хотел подпускать к нему, но и сам не торопился им пользоваться, а теперь вот: сбежал. Лас никогда бы не оставил дворец и то, что в нём. Гранитные ступени, гораздо более узкие и покрытые пылью, уже бежали вниз в свете факела, а Лас всё повторял, вдруг взбешённый случайной мыслью: никогда, никогда.