Рональд Уизли И Бремя Предков

— Насколько я поняла, это не станет для тебя проблемой, — ответила Кас, совершенно не возражавшая смене темы разговора.

— Не станет — для меня. А предыдущие? Им слабость именно мешала.

— Все просто, Дю Кейн. Как я и сказала, у грязнокровок получилось совершить часть ритуала, что урезало мои возможности. До этого я даровала своим защитникам молодость и силу, но стала лишена этой возможности, лишена части своих сил. Поэтому я хочу не просто остановить Хансонов. Я хочу их уничтожить! Уничтожить за то, что они посмели отобрать у меня мою силу!

Значит, это все же личное... Не удивлен.

— В таком случае совсем не обязательно менять мой возраст. Я справлюсь в любом облике.

Кас кивнула:

— Естественно, справишься, в этом я даже не сомневаюсь. Я же видела, как ты наблюдаешь за тренировками этих сосунков в клубе. Видела твои глаза. Ты не был впечатлен, это я точно заметила. Уже не терпится увидеть, на что ты сам способен. А еще...

Она спорхнула со своего насеста и перелетела к зеркалу. Обычное ванное ростовое зеркало, немного зачарованное, чтобы не покрываться влагой, но не более того.

— Подойди.

Предвкушая забаву, я подошел к зеркалу, чтобы увидеть свое отражение. Кас чуть взмахнула крыльями, отчего зеркальную поверхность поволокло туманом, а за ним пошла испарина. Несколько секунд я смотрел, как поверхность покрывается медленно наливающимися крупными каплями, которые, наконец, покатились вниз, не все сразу, понемногу. Но очень быстро в открывающемся отражении я увидел себя в не таком уж и далеком будущем.

Высокий парень, больше шести с половиной футов, неопределенного возраста. Серьезно, может восемнадцать, может двадцать, а может и все двадцать пять, хрен поймешь. Плечистый, настолько, что можно считать его тяжелоатлетом. Это не есть хорошо — лишняя масса тела, не дающая никакого реального преимущества, только недостатки. Если надеть костюм, то буду похож на телохранителя, и тело перекачанное пригодится, ловить предназначенные заказчику пули. А так... мускулистый, темноволосый, веснушки на бледноватой коже практически не видны, зачатки растительности на лице. Сделать себе заметку: следить за набором мышечной массы.

— Выглядишь так, будто недоволен увиденным, — озвучила Дамблдор наблюдения за моей реакцией.

— У тебя фетиш на перекачанных штангистов? — с иронией спрашиваю я, несколько преувеличивая, все же в зеркале отражается крепкий атлет и, возможно, боксер, а не бодибилдер.

— А причем здесь я, Дю Кейн? — фыркнула она. — Смотри на этот образ как на визуальное воплощение всех несбывшихся надежд, внутренних комплексов, недостигнутых желаний и нереализованных фантазий.

Она всмотрелась в мое лицо, в мои глаза, внимательно наблюдая за каждой деталью. Феникс, Кассандра Гонория Дамблдор, существо, прожившее сотни лет. Она просто наблюдает за мной, как наблюдала за всеми своими защитниками до меня. И действительно ли ей так нужен защитник? С их слов ритуал был произведен, чтобы усилить род Дамблдоров. Сколько правды в этой истории? Род волшебников против семьи маглов? Что-то здесь не сходится. Не то чтобы мне прям очень хочется докапываться до правды, скорее наоборот, мне все равно. Даже то, что меня используют втемную, не особо важно, — в первый раз, что ли. Лишь небольшая разминка для ума, не более того... Какая-то неуловимая мысль, ассоциация...

— Может и так, — пожимаю плечами, — а может и нет.

Не тот ответ, какого она ждала, но виду феникс не показала. Иллюзия исчезла, а мне еще предстояло попасть на обед.

— Расскажи мне о себе, Дю Кейн.

Отрицательно качаю головой:

— Нет. Сначала ты.

Кас наклонила голову:

— Что интересного может рассказать старая волшебница, жившая без малого тысячу лет назад?

— Расскажи о себе. Чем ты занималась в промежутке времени между окончанием Хогвартса и превращением в феникса?

Она заклекотала, что было смехом.

— Как насчет такого? Факт в обмен на факт? Ответ на вопрос в обмен на ответ на вопрос?

Хмыкаю:

— Не успеешь, я оденусь быстрее, чем ты успеешь ответить на вопрос.

— Тогда ты ответь на мой вопрос, а я буду отвечать на твой, пока идем в большой зал.

— Окей, — киваю, — спрашивай.

Кас взлетела и приземлилась на душевом кране.

— У тебя были дети?

Несколько неожиданный вопрос. Впрочем, о чем ей еще спрашивать? Убивал ли "Дю Кейн"? Очевидно, что — да и много. Про то, что у него была веселая и насыщенная жизнь, ей также уже известно.

— Нет или я о них не знаю.

— Почему? — она явно не была удивлена ответу, скорее подтвердила предположение. — Что помешало завести?

— Это два вопроса.

Она недовольно выкрикнула:

— Да брось! Это один вопрос про детей. Так что? Не нашел спутницу жизни?

— Не совсем. Претендентки были, но я больше был занят выживанием в сложных обстоятельствах. Я так и не обзавелся домом, Кас, постоянно ввязывался в неприятности и имел длинный список врагов. В таких условиях не до семьи.

Кажется, она была удовлетворена ответом, а я как раз закончил одеваться, моргановы мантии, как же они непрактичны.

— Мой вопрос.

Спрашивать о ритуале напрямую или косвенно бесполезно, она не ответит, так же, как и я не скажу правды о своей прошлой жизни. Я защищаю себя, не ломая местным картину мира и понимание происходящего вокруг. Волшебники боятся того, чего не понимают, намного больше, чем люди, потому что мнят себя очень умными. А Кас, пожертвовавшая собой ради своего рода, будет защищать правду о своей семье, оберегать ее, потому что именно это определяет ее жизнь. По этой причине мы не можем быть друзьями, просто заказчик и исполнитель. У нее нет свободы, жизнь в клетке собственного выбора, сделанного несколько сотен лет назад. Она лишила себя возможности иметь и выбирать друзей.

— Расскажи мне о своем фамильяре.

Вопрос не вызвал сопротивления, и Кас, перелетев на мое плечо, охотно заговорила:

— Немного банальная история, и даже в некоторой степени наивная. Летом, между пятым и шестым курсом, помню, как будто вчера было...

Мы покинули ванную комнату и отправились в зал.

— ...Семья устроила мне выволочку за то, что не выбрала основные предметы для последних двух лет обучения, разругались до битья посуды, почти готова была свою палочку сломать в знак протеста. А все потому, что я никак не могла решиться, что мне интересно, и еще была разочарована в людях, влюбившись, как дурочка, в своего молодого декана, как раз женившегося на какой-то надутой овце-выпускнице. Он, к слову, тоже корил меня последними словами за нерешительность.

Как-то она совсем мягко прошлась, никаких пошлых намеков даже, выдохлась что ли?

— Мне нужен был отдых, и я уехала к семье своей тети, они жили отдельно от остального рода. Дядя Адольфус выхаживал раненого феникса, которого приютил. Оул, хотя тогда еще не знала его имени, принимал помощь, ел, но никого не подпускал к себе. Все Дамблдоры из молодых приезжали, пытаясь найти к нему подход, ходили по дому, как воробьи нахохлившиеся, еще палочку свою по назначению не применявшие, а все туда же — фамильяра им подавай. Один только сколько-нибудь преуспел, Вульфрик, и все считали, что Оул станет его спутником. Меня же не подпускали и близко, тогда я еще ничего выдающегося не показывала, зачем мне фамильяр, тем более такой. Как любую не обделенную красотой, но обделенную магическими талантами, как они тогда думали, девочку благородного рода, ждал меня брак по расчету и жизнь курицы-насадки. Однако нерастраченной энергии у меня было много, девочкой я была трудолюбивой, и тетя Энни подтянула меня помогать с уходом за животными. Они с мужем потому и жили отдельно, что помогали с домашними питомцами, фамильярами и просто с уходом за магическими существами. У меня получилось выходить несколько зверюшек, правда... — она даже взяла паузу, задумавшись, — хоть убей, не помню, за кем именно ухаживала. Но мне это нравилось... хотя я не думаю, что найдется девочка, которой бы это не понравилось, материнский инстинкт, все такое. А потом случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Больной синий катрей умер, лечение не помогло. Рыдала так, как никогда не рыдала, когда закапывали беднягу, готова была рядом лечь и умереть. И вот представь такую картину: зареванная растрепанная ведьма в грязной от свежей земли мантии и благородный феникс, вставший рядом и запевший свою пронзительно-печальную песню. Все еще не знаю, действительно он проникся моими чувствами и потому решил остаться, или просто пожалел меня, но склоняюсь ко второму. В любом случае, Оул остался со мной, пернатый засранец. Каждый раз, когда я слишком радовалась каким-то своим успехам, он затягивал свою песню, возвращая меня к той сырой могилке, напоминая, какой я была жалкой. Отличный морганов мотиватор.

Действительно — простая. Но в то же время показывающая некоторые моменты, если на секунду представить, что она рассказала правдивую историю. Девочка на выданье становится ритуалистом, при этом во время учебы ее не выделяют. К тому же уже упомянутый Вульфрик был ее ровесником или около того. Хотя на самом деле это всего лишь одна история, которая ни о чем не говорит.

— Фениксы любят добрых людей, насколько я знаю.

Но Кас не успевает мне ответить.

— Рональд! — нагоняет меня голос еще до того, как я вхожу в зал. — Я тебя ищу!

Оборачиваюсь к нагнавшей меня Гринграсс, явно чем-то озабоченной. И не потому, что это написано у нее на лице, а потому, что она громко обратилась ко мне по имени, да еще и явно быстро шла. Девушка, приблизившись, протягивает мне руку со свитком, требовательно приказывая:

— Читай. Это эссе Луны.

Что же, догадываюсь, что Луна вполне могла написать нечто, от чего у неподготовленного человека волосы дыбом могут встать в самых неожиданных местах, а Дафна ее пока почти не знает.

— Мисс Гринграсс...

— Читай! — настаивает блондинка.

Раскрываю свиток и вижу немного дерганные строчки гуляющего почерка:

"Тема: применение зелья.

Пусть "х" — это все уже известные применения зелья "х".

Пусть "х" равен холоду. Очень холодно в декабре, месяцы холода равны месяцам от ноября до февраля. Есть четыре месяца холода и четыре месяца жары, остается четыре месяца неопределенной температуры. В феврале идет снег. В марте озеро превращается в озеро льда. В сентябре студенты начинают учиться, и школа полна. Пусть "х" равен месяцу, когда школа полна студентами. Количество студентов приближается к бесконечности, когда количество холодных месяцев приближается к четырем. Мне никогда не будет так холодно сейчас, как в будущем. Будущее холода бесконечно. Будущее жары — это будущее холода. Школа бесконечна, но не бывает полна, кроме как в сентябре..."

— Хм. Это даже для повелительницы мозгошмыгов странновато, — комментирует читающая эссе с моего плеча Кас.

Я сворачиваю свиток и возвращаю Дафне.

— Верни его Луне, пожалуйста.

Блондинка не понимает:

— Просто вернуть?

Киваю:

— Именно.

— Ты знал, что она пишет это? И почему никто ничего не замечает?! — Дафна, кажется, готова была взорваться.

Грустно улыбаюсь ей:

— Наоборот, все это замечают. Все знают, что Лавгуды немного сумасшедшие, просто никто не хочет касаться их сумасшествия. Никто не хочет попытаться их понять. Полагаю, преподаватели все понимают, поэтому ставят проходной балл.

Гринграсс не поняла:

— Что понимают, Рон? Это понимают? — потрясла она свитком передо мной.

Киваю:

— Вроде того. Они понимают, что ничего не могут изменить. Я сам не уверен, что смогу что-то изменить, но попытаюсь.

Дафна растеряна, практически в смятении. Она считала, что Луна просто несколько странно разговаривает, что это просто ее безобидная особенность, но все не так. Возможно, все как раз наоборот: речь — это наиболее безобидное проявление того состояния, в котором находится девочка.

— Идемте, мисс Гринграсс. Не стоит пропускать обед.

— Ущипни ее за задницу, Дю Кейн, это сразу выведет ее из кататонии, — посоветовала феникс.

Но я вместо этого слегка щелкнул Дафну по носу, чего было вполне достаточно.

— Дафна, у нас есть шесть лет, что-нибудь да придумаем.

Блондинка неуверенно кивнула:

— Да... Да, наверное. Идем...

Глава 36

Нельзя сказать, что Минерва не была рада ученикам, тянущимся к знаниям, как раз наоборот. Благодаря опыту она относительно легко совмещала обязанности заместителя директора, декана факультета и преподавателя трансфигурации, справляясь со всеми делами и даже оставляя время для саморазвития и тренировок. И поддержать молодого ученика, направить его, подсказать, она была всегда рада. Была бы. Но в данном конкретном случае новый желающий углубленно изучать ее предмет не вызвал у нее энтузиазма. И то, что просьба позаниматься с ним поступила именно от директора, сильно удивило Минерву. Был бы это не Альбус, а кто-то другой, она бы не согласилась.

Однако сейчас, глядя на вошедшего в ее кабинет ученика, она мысленно заставляла себя взглянуть на него свежим взглядом, оставив позади первоначально сложившийся образ. Рон Уизли, младший сын хорошо знакомых ей Артура и Молли. Слизеринец. Она не забыла сказанные им перед распределением о ее факультете слова, но не забыла и помощь, которую он оказывал Гарри Поттеру и его друзьям. Не без оснований считая себя рассудительной женщиной, Минерва признавала, что у молодого Уизли есть самое главное качество настоящего слизеринца, не хитрость или изворотливость, как считают некоторые наивные ученики, нет. У Уизли есть холодная, вплоть до циничной, трезвая рассудительность. Храбрый гриффиндорец, встретив Гарри и его друзей, околдованных и маниакально стремящихся в ловушку, попытался бы их остановить или отправился с ними. Добрый трудолюбивый ученик барсучьего факультета попытался бы отговорить, но почти наверняка увязался бы с ними, не сумев переубедить. Ученик синего факультета, умный, но недостаточно практичный, так же не сумев переубедить, отошёл бы в сторону, не поняв, какая опасность угрожает Гарри и друзьям.

Рональд же сразу опознал странности поведения и принял единственно верное решение. Конечно, достаточно одаренные ученики других факультетов сделали бы то же самое, но... Гарри с друзьями не только Рональда встретил, когда бежал из хижины Хагрида на третий этаж. Но ни Персиваль, на секундочку, староста, ни несколько других знакомых с других факультетов не сделали ничего, слишком занятые своими делами. Рональд не был просто тем случайным человеком, который случайно оказался на пути и заметил неладное. Он оказался единственным встреченным, заметившим неладное.

— Мистер Уизли, — строго, но куда менее холодно, чем могла бы, обратилась к ученику Минерва.

— Профессор, — отозвался он.

Как обычно, спокойное лицо с добродушным располагающим выражением. Лицо, скупое на эмоции, кроме этого вечного миролюбивого равнодушия, лёгкой насмешки, выражения задумчивой озадаченности и, изредка, сдерживаемого кратковременного презрения и раздражения. Нельзя сказать, что Минерва много за ним наблюдала, но и уроков было достаточно, чтобы отметить эту особенность.