Гамбит

— Очень на это надеюсь. А что вы планируете делать дальше?

— Сейчас мы продолжим зачистку города. К ночи можно вводить амию для завершения этого. Я думаю, к этому времени все будут достаточно перепуганы. А завтра смотр войск и вперед — на Набир.

— Вы собираетесь объявить им войну? — поднял брови президент.

— Нет. Просто предъявить ультиматум. Или они выдадут нам остальных повстанцев, или мы начнем военные действия. А они, я думаю, только обрадуются такому предложению.

— Да, я тоже так думаю. Разведка сообщает, в Набире ситуация не слишком хорошая. Почти половина населения заболела тропической лихорадкой, урон от разбушевавшейся погоды огромен. Из Европы уже выслали большое количество гуманитарной помощи и миротворцев. Хотя все уверены, после сегодняшнего восстания нас останется только добивать. Но я надеюсь, они изменят мнение.

— Я тоже так думаю, мистер президент. Если честно, я считаю, уже завтра в нашей армии повысится и число, и, что главное, боевой дух. Но мне надо продолжать работу.

Весь разговор я слушал, стоя рядышком. Кроме меня на близкое расстояние к президенту и советнику самого Шамана подходить никто не хотел. Шеф сказал, чтобы я нашел Хабу и Малаева, и сказал им, что работа по зачистке продолжается. Через полчаса наш грозный отряд устремился в город.

В столице мы уничтожили еще несколько вооруженных групп. В самой крупной было даже где-то тысяча человек. С ней мы повторили ту же операцию, что и с повстанцами возле правительства. Тоже положили большую часть, а потом отпустили остатки рассказывать о случившемся. Правда, спецэффектов на этот раз было поменьше. С остальными группами поступали проще. Или уничтожали, или брали в плен. Так продолжалось до позднего вечера. Последние встреченные нами мятежники уже сдавались в плен сами. Шеф связался с президентом и сказал, чтобы тот вводил в город войска. И еще продиктовал места расположения отдельных небольших групп повстанцев. И после этого шеф дал нам сигнал к отступлению на базу.

Как-то буднично у меня получается рассказывать вам эту историю, а ведь она наполнена кровью по самые гланды. Я пишу: пошли, нашли, уничтожили. А на самом деле, конечно, всё было куда трагичней. И вопли того дня я по сей день хорошо помню. Но и отлично понимаю, для истории это всё так и останется: пошли, нашли, уничтожили. В целом одержали тем днем победу. Никто не расскажет это красочней, никто не вспомнит это ярче. События во всех красках вообще принадлежат только тем, кто их пережил. Думаю, именно поэтому все дома шефа уставлены статуэтками безликих людей. Поначалу я думал, это всё статуэтки Аваддона, демона смерти, но потом понял — это клиенты шефа. Безликие, ибо несть им числа. Есть некоторые профессии, которые оставляют на людях отпечаток цинизма. Например, врачи просто не могли бы работать, если б каждую трагедию, которую видят в неизлечимых больных или калеках, они воспринимали как свою собственную. Если б плакали, видя каждого больного ребенка. Для обычной семьи несчастье болезни или травмы случается, иногда, раз в жизни. А у врача такие вещи гарантированны несколько раз на дню. Чтобы работать, врачу приходится стать жестче и тверже, и эгоистичнее. Циничнее. Это — штамп профессии. Так и с шефом. И уже мной тоже. Шеф с легкостью уничтожает целые армии людей. Живых людей, а не каких-то там книжных персонажей. Проливает реки крови. Потому что знает: так надо. И если он не прольет реку крови сегодня, завтра ее будет океан. Для него это — работа. Для него клиенты проходят мимо безликими статуэтками. Для него — всё просто. Пошел, нашел, уничтожил.

К вечеру сторонники правительства праздновали наш триумф шумными гуляниями. Почти все отпущенные мятежники к вечеру честно пришли к тюрьмам. За последний день единственная городская тюрьма переполнилась, пришлось занять под это дело несколько других зданий. По телевидению и по радио крутили обращение президента о сдаче в плен мятежников. Оно не возымело нужного эффекта, и шефу пришла мысль записать обращение Хабы. А вот оно возымело, и еще как. Хаба поклялся, что проклянет каждого, кто не сдастся, а шефу пришлось послать несколько показательных проклятий. Наше представление продолжалось допоздна. Я уже откровенно клевал носом и был, пожалуй, единственным, кроме шефа, из нашего устрашающего войска, кто еще бодрствовал. И всё потому, что из любопытства решил поучаствовать на последнем совещании, где собрались все генералы, президент и новый министр обороны. Впрочем, абсолютно зря — шеф рассыпался в дифирамбах к героизму солдат и величию Шамана. Все были довольны. Я ушел на середине собрания.

Проснулся я только к двенадцати часам следующего дня. Чувствовал я себя не очень хорошо, но всё же лучше, чем вчера. Осмотревшись, я не увидел своей одежды. На кресле, куда я ее бросил, лежала военная форма и записка, где размашистым подчерком шефа было написано, что как только проснусь, я должен поступить под начало Малаева и исполнять все его распоряжения до дальнейших указаний. Что ж, значит, не шутил, что в рядовые запишет. Это даже забавно, потусоваться с наемниками с родины. Я оделся и пошел искать Малаева. Он проснулся раньше и дожидался меня в приемной президента. Когда я подошел и лихо отдал ему честь, он сказал чтобы я не выпендривался, и шел получать оружие. Смотр войск назначен в три на главном стадионе. До тех пор войскам дали отдохнуть. Кроме того, сейчас полным ходом шел набор новобранцев из добровольцев. А таких было много. Я спросил, где шеф, мне ответили, что не знают. Малаев видел его пару часов назад, тот отдал указания относительно меня, а потом куда-то пропал.

Я откланялся и пошел искать себе оружие. И нашел его, не выходя из здания — ибо здесь устроили склад трофеев, конфискованных после вчерашнего. Выбрав себе автомат получше, я пошел поискать чего-нибудь съестного. Поев, я послонялся по зданию и, в конце концов, набрел на комнату с телевизором. По местным новостям передавали обращения президента и Хабы, а вот по другим каналам шло совсем другое. Там новости пестрели от кадров трупов и разгромленных зданий, а репортеры рассказывали о жестокости правительства Мамбе. И как им ни хотелось, пришлось признать, вся история попахивает мистикой. Кто-то даже умудрился заснять наших милых покойников, правда, издалека. Смотря телевизор, я провел почти час, а потом пошел к Малаеву. До этого мы договорились, что встретимся в два и поедем на смотр. Когда я пришел к его машине, он уже ждал меня и спросил, почему я заставляю его ждать. На это я сказал, что пришел даже на минуту раньше, а у него часы спешат, и вообще-де, какая разница, не на пожар чай спешим. Мы, еще слегка поприпиравшись, двинулись. В джипе кроме меня ехали еще два наемника, никто не захотел поддерживать беседу. Я оставил зубоскальство и заткнулся. К смотру мы ехали минут двадцать, за это время я успел заметить, город стал выглядеть лучше. Костры потушили, трупы убрали, и я даже увидел играющих на улице детей. Дети на улицах — вернейший признак, что в стране всё нормально.

Как я уже говорил (по-моему), местом сбора назначили стадион. Именно туда и стекались войска — тысяч пятнадцать набралось. За одну ночь под наши знамена встали не менее семи тысяч новобранцев. Группа наемников выстраивалась в первых рядах. Я встал рядом и попытался разговорить кого-нибудь, но мне вновь смолчали. Перед нами высилась трибуна, на которой я увидел шефа. Он здо?рово смотрелся в новом мундире с генеральскими погонами. Я даже помахал ему, он не ответил. Меня этим утром порядочно игнорировали.

И вот, наконец, все собрались и построились. Последними вышли мертвые солдаты. Ребятам не дали выспаться, выглядели они еще хуже, чем вчера. Ну, а кому легко? Кроме меня и шефа, конечно. Уж колдун-то всегда комфортом обласкан.

На трибуне появились еще два героя вчерашнего дня: президент и Хаба. Причем шаман выглядел гораздо внушительней — при его появлении аж войско вздрогнуло. Президент подошел к краю трибуны и, взяв микрофон, стал вещать:

— Я приветствую вас, доблестные воины Мамбе! — сказал он. У нас после подобного полагалось неразборчивое, но бравое ответное: "здра-жела-това-верхов-главнокома!!!", но здесь так не принято. Президент откашлялся и продолжил нудную нудятину, которая каким-то образом должна поднять боевой дух. Буэ:

— Тяжелые дни наступают. Дни трудных испытаний. Если мы сможем пережить это время, если сможем устоять перед угрозой, которая нависла над нашей страной, над всеми нами, над теми, кого избрал народ, мы выстоим перед чем угодно. Вы все знаете, из-за чего это началось. Из-за денег, дорогие сограждане, из-за алмазов, которые ослепили жадных капиталистов Запада. Нашей стране, спустя годы рабства, тягот наконец повезло. У нас появился шанс стать независимыми от Европы и прочего так называемого "цивилизованно мира". И когда на горизонте загорелась надежда, когда тучи над нами стал уносить ветер хороших перемен, наши враги решили нанести удар. Но мы не позволим забрать то, что принадлежит нам. И на наше счастье нашлись люди, которые не остались равнодушны к нашим бедам. Это, в первую очередь, Великий Шаман, который словно пришел к нам из легенд и сказок. Пришел, чтобы вернуть нам веру в чудо, чтобы вернуть надежду. И, конечно, блестящий полководец, чей талант военачальника ярко проявился вчера, когда мы освободили от скверны восстания нашу многострадальную столицу. И именно ему я хочу передать слово. Новый министр обороны и внутренних дел республики Мамбе — Роберто Бако!

Верховный полководец и военачальник умывальников и мочалок, поклонившись президенту, подошел к микрофону.

— Я приветствую вас, солдаты! — сказал шеф. — Я не буду говорить больших речей. Вместо меня их скажут другие. Я просто обрисую план действий. Сегодня вечером мы выступим к границе Набира и уже послезавтра дадим бой. Да, нас немного. Да, враг лучше вооружен. Но вы видели, что произошло вчера в столице? Повстанцам не помогло ни их оружие, ни численное превосходство. Они были повержены нами, и многие из них решил сегодня встать под наши знамена. И сейчас пусть скажет тот, кому мы обязаны этой победой. Он подарил ее нам вчера и подарит послезавтра. Великий Шаман!

Хаба встал и поклонился шефу так же, как прежде тот поклонился президенту. Когда он подошел к микрофону, я почувствовал, как вся армия затаила дыхание. Возможно, многие слышали сказки про этого человека, вернее про того, кого он изображал. Возможно, они услышали о нём только вчера. Но очевидно, вся армия боится его. Очень боится.

— Вы меня знаете, неверные, — вместо приветствия начал Хаба. — Вы видели, на что я способен. Но не я делал эти чудеса, я — только проводник чужой воли. Воли духов. Я говорю с ними и слушаю, что они мне отвечают. И сейчас они говорят, что мы победим. Если вы поверите в них. Если вы поверите в ваших предков. Вам дан шанс. Шанс вспомнить свою веру. Веру ваших предков. Веру старых богов. Сделайте это, и мы победим.

Хаба смотрел на толпу, как на стадо безвольных баранов. И никто не возмутился от грубых слов. Напортив, все смотрели на Хабу с благоговением и слушали каждое его слово. И даже многие наемники внимали ему, открыв рот. И, похоже, серьезно подумывали о смене религии.

Единственными, кто остался безучастным к словам доблестных лидеров, были наши дохлые солдаты, старательно изображавшие безразличие; ну, и я, конечно. А вообще, всяким миссионерам и проповедникам вскоре предстоит серьезная работа в Мамбе и Набире. Многие реально увидели чудеса, поди теперь им объясни, что Аллах велик. А вот "духи" — плиз. С подтверждениями.

Нам отдали команду на построение, мы медленно покинули стадион. У армии Мамбе не хватало машин, чтобы отвезти солдат к границе, большинству предстояло идти пешком. Благо, граница недалеко. Максимум сутки пути, даже с остановками на отдых и ночлег. Но наша рота была все-таки самой элитной, поэтому для нас выделили несколько грузовиков, на которые мы и погрузились. Предполагалось, когда машины отвезут нас, они приедут за следующее партией. Поездка не отличилась ни интересностью, ни весельем. Наемники по-прежнему смотрели на меня как на врага народа, и на разговор не шли. Я уже понял, разговорить их не получится, и просто задремал в кузове. Проснулся я уже возле пограничного поста. Мы выгрузились и построились. Малаев провел перекличку, но мое имя не назвал. Наверное, бедняга думал, что сможет меня задеть. Накося выкуси, солдафонище. Настроение у меня было отличное, единственное, о чём я волновался, при такой "горячей" любви кто-нибудь выстрелит мне в спину. Или Малаев пошлет на заведомо смертельное задание. Хотя опять-таки "волновался" — сильно сказано, на мне стоял Купол Удачи, который я постоянно накачивал вероятностями, так что попасть в меня из пистолета или автомата никто не сможет. Ну, а в рукопашном бою я одолею с десяток таких вот профессионалов. И поверьте, это вовсе не бахвальство, я просто констатирую факт.

Следующие двадцать четыре часа можно описать двумя словами: скука смертная. Армия прибывала, машины ездили, все копошились, думая, что занимаются важным делом. Хотя и дураку понятно, без поддержки шефа или, как думали остальные, без поддержки Хабы наша армия не выстоит и часа против неприятеля. Я же последние сутки только ел, спал и бил баклуши. А еще сделал молниеносную показательную вылазку в соседнюю деревню и закадрил там негритяночку. В целом же всё шло по плану. Шеф, на правах главнокомандующего, поставил Набиру ультиматум — выдать всех мятежников, иначе мы объявим войну. Сам шеф, вместе с президентом, пока остался в столице, а вот Хаба приехал к нам и занимался в основном тем, что проповедовал и благословлял желающих, а таких было немало. Наверняка шеф послал его сюда, чтобы распространял дух уверенности. Обещал же шеф Хабе должность капеллана, а мне рядового — получите, сестры, по серьгам. Что касается мертвецов, они пошли своим ходом и должны подойти к самому началу войнушки. Так, по крайней мере, всем говорили, но я, поискав их Знанием, обнаружил нашу главную устрашающую силу в столице. Шеф дал им отдохнуть перед решающим боем. Короче говоря, всё шло.

А в Набире, тем временем, дела тоже шли, но гораздо хуже. Естественно, там уже узнали о триумфальном освобождении столицы и подробностях этого освобождения. Все недоумевали, как могла кучка солдат уничтожить такое количество повстанцев и вдобавок переманить многих на свою сторону. И еще активно муссировались слухи о грозном Шамане и его мертвых воинах. И вообще о всяких чудесах. Отмахнуться от этого не получалось, ведь история началась именно у них — загадочный шаман первым делом проклял их страну. Даже если предположить, что новости из Мамбе фейковые, происходящее в Набире точно правда. А там тоже всё двигалось согласно планам шефа. На севере страны несколько дней, не переставая, лили страшные ливни, а на юге, наоборот, поднялась жара и задули теплые иссушающие ветры. Почти весь урожай был уничтожен, жители паниковали. Восемьдесят процентов населения заразилось тропической лихорадкой. И хотя большинство в легкой форме, встречались и смертельные случаи. И как довершение бед — скот падал со страшной силой. В стране мог начаться голод. Если б не поддержка Европейского Союза, правительство Набира уже давно сбагрила бы всех повстанцев со своей территории и валялось у Хабы в ногах, чтобы тот снял проклятье. Но в том-то и дело, что поддержка у них была. Из Европы каждый день прилетали самолеты с гуманитарной помощью. Франция направила в Набир лучших ученых эпидемиологов и несколько отрядов миротворцев.