Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

— Меха все — долой. Новгород и Самбия сами ведут торг мехом. Отсюда тащить — глупо. Сюда — аналогично. Вообще, новогородского северного товара не покупать. Сюда... балтийская нерпа. Жир и шкуры. Скачен жемчуг? Нет, не надо. Мы скоро стеклярус запускаем. Из Самбии — янтарь. И... и, пожалуй, всерьёз — всё. Медь, олово, свинец, в слитках, дёшево. Золото-серебро... аналогично. Может, минералов каких интересных попадётся... по паре штук. С обязательной записью — где куплено, где добыто, почём.

— Как-то ты, господин Воевода... весь торг... будто мусор.

— Ага. Беня, почти весь торг — мусор! Нам оно — только выкинуть. Николай, не морщись. Это правда. Хлеб вы оттуда не потащите. Рыбу? Балтийскую селёдку на Волгу?

— Железо? Мечи там неплохие...

— Точно. Неплохие. А у нас — хорошие. Само железо... Свеи хорошее железо делают. Но чушку — не продадут. А мечом или доспехом... не надо.

— Сукно у них есть.

— И куда его? Мы новосёлов моем-бреем-одеваем. Это — простое полотно. В Ярославле такого купить... да. По всей Верхней Волге — да. Может — в Новгороде на обратном пути. А из Гданьска его не повезёшь.

— Та-ак. А мы туда чего?

— Туда — куда? До волоков можно и горшки тащить. Вятшим... "деревянное золото". Железа нашего... У Потани штук триста серпов новгородских отковано. У них изгиб чуть другой — нашим непривычен. Отвезти-продать. Ножей с сотню. И топоров. Десяток кос, лопат, плужков...

— Перекуют. На лезы для своего инструмента.

— И флаг им в руки. Осенью загоним в Мологу ещё кучку. Замаются перековавши. Вы это на Оке видали. Из керамики ещё фигурок разных по десятку. Черепицу... тяжело таскать будет. Образцы — в Ярославль и посмотреть как оно... Из стекла... тысячу бусин разных хрустальных. Зеркальцы первые пошли — с десяток, на показ. Пластин стеклянных... чуток. Чтоб было о чём разговаривать. Светильников стеклянных. Свечки стеариновые? Там вощаники, "Иваново братство"... На показ. К светильникам — глицерину. И в еду для сладости. Только объясните там, чтобы по чуть-чуть.

— Спирт?

— Нет. Сами выпьем. Поташ не возьмут... О! Колёсной мази! По паре бочек в каждую точку! Пущай привыкают не скрипеть!

Колесная мазь у нас — "притча во языцах". Это какое-то... самозарождение жизни! Технология довольно простая, отработанная. Только нужен достаточно занудливый мастер, чтобы её выдерживать.

Как только у нас складывалась устойчивая производственная среда, так мастерская по производству колёсной мази возникала сама собой. И, естественным образом, выходила в оптимальный режим. Для себя. Остановить эту команду без применения мер чрезвычайных — невозможно. И плевать им, что нам её девать некуда.

Я знаю, кто виноват — сидят там два таких вздорных деда. Связываться с ними никто не хочет. А кулаком на них стукнуть... у меня явных причин нет.

— Оттуда ещё... коней каких-то больших, коров... удойных. Может курицы будут... яйценосные. Ещё — книг из Гданьска. Божественное не бери. Семь свободных искусств.

* * *

Понятие "искусство" здесь не "художественное мастерство" (такое понимание — в Новое время), а практическая наука — системный взгляд, выработанный в ходе практических наблюдений природы.

Состоит из двух частей: тривиум (грамматика, логика (диалектика), риторика), и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия и музыка (гармоника)).

Есть греческий и латинский варианты. Что попадёт — то и брать. Надо посмотреть канон и попытаться приспособить для своих.

* * *

Ещё мы отправляли часть барахла, взятого у булгар. Тут — чисто торговая наценка. В разы. На тот же нефрит-лазурит-сердолик. Восточный товар не приходил с этой стороны уже третий год. А их, новгородский-прусский-гданьский — в эту сторону не сбывался. Думаю, моё — вдвое из-за этого подорожало, их — вдвое подешевело. Для Новгорода — должно быть так, дальше... надо смотреть.

В части торговли с Новгородом я полностью отказываюсь от северных товаров. Не потому, что они мне не нужны — можно ж перепродать. Николая мой отказ от возможной прибыли — просто бесит.

Раз шесть приставал. Я его посылаю: начинается "Большая игра".

Понятно, что с российско-британскими играми 19 в. вокруг Средней Азии и Северной Индии... По замаху, ресурсам — наша даже и рядом не стояла!

Хочу сбить цены на Новгородском торгу. Что уменьшит притягательность "мехового клондайка". Чтобы не толклись там всякие... "Даньславы с данниками".

Новгородская Двинская земля с пол-пинка — не завалится. Потихоньку-полегоньку. Чуть просядут по деньгам, по людям тамошние погосты. А вскоре и мои люди туда заявятся.

По оценке, "северные товары" где-то на 90% уходят на юг. По путям "из варяг в греки" и "из варяг в хазары". Это не после-Батыевы времена, когда почти весь Новгородский торг будет сориентирован на Балтику, на Ганзу.

Если я закрою им половину экспорта... хотя бы — треть... Если 12-15 из 30-40 старинных боярских новгородских родов волком взвоют от намёка на похудание их кис...

"Кто раньше ел икру столовой ложкой, теперь использует чайную".

Забавно будет посмотреть.

В целом — понятно. Принцип, который я уже озвучивал. "Нам от вас ничего не надо. У нас всё есть". Но мы можем посмотреть друг на друга. "Пощупать воз не вредно". Если, чисто из уважения, я назову цену, и она вам подойдёт, то мы... обменяемся. А если нет, то... "мы все — свободные люди".

Повторю: концепция "фри трейд"", идея "свободы конкуренции" — здесь вызывают бешеную злобу торговцев. В каждом месте есть масса ограничений. Технических, юридических, властных. Не имеющих отношения к соотношениям цена/качество и спрос/предложение. Привилегии, монополии, картельные соглашения, устоявшиеся связи, родство, цеха, землячества...

Просто придти и сказать:

— А вот я здесь продавать буду...

можно.

Вот уйти после этого целым... вряд ли.

В начале мая караван из девяти ушкуев вытолкнулся в Волгу. Я проводил их до Городца — новый форпост Всеволжска требовал присмотра. Наобнимались, нацеловались, нарыдались на прощание... Они ушли, а я остался. Посреди этих... кротовых нор. Которые — посад городецкий.

Предсказать прохождение такого каравана — невозможно.

"Домашняя дума в дорогу не годится" — русская народная.

О каждом подобном торговом предприятии можно сочинять саги и складывать былины. Что, кстати, и делают:

"Лишь проехал добрый молодец Корелу проклятую,

Не доехал добрый молодец до Индии до богатоей,

И наехал добрый молодец на грязи на смоленские,

Где стоят ведь сорок тысячей разбойников".

Это — про Илью Муромца, когда он каменных надписей начитался. География у "казака старого" — разнообразная.

Беня не настолько "добрый молодец", с камней на дорожных развилках инфу не считывает, да и "грязей смоленских" пока нет. Что радует — нет и "сорока тысяч разбойников". Есть, однако, другая напасть — "ушкуйники новгородские". Не из тех, кто как увидит — сразу "сарынь на кичку!" — орёт. Но тоже... "сильно вольные люди". В смысле: отморозки отвязанные на прогулке.

У устья Унжи Бенина эскадра наскочила на новогородский караван.

Нормальный ежегодный караван в два десятка ушкуев. Полтысячи здоровых мужиков. В иные времена такие караваны города брали и царства по кочкам разносили. А уж как они выжигали Ярославль, Кострому, Нижний... я про это уже...

Встретились бы караваны на фарватере — сразу сцепились бы.

— А кто это, кроме нас — вольных людей новогородских, по нашей Волге ходить себе позволяет?!

По счастью, новгородцы стояли на берегу, вели торг с вылезшими с Унжи мерянами.

Беня, совершенно естественно — стереотипы поведения мелкого торговца, воспитанные десятилетиями предыдущей жизни, всплывают мгновенно — решил быстренько мимо "гостей" проскочить и бегом-бегом...

"Огородами-огородами... ушёл к Котовскому".

Но Кастусь возмутился.

— Это что ж? Мы — струсили?!

А Сигурд поплямкал и обосновал:

— У нас — гребцов некомплект, ушкуи гружёные. А они барахло на берег выкинут и десятком пустых лодеек... с переменой гребцов... Да и Кострома та... Защиты от них не получить, а до Ярославля... сдохнем на вёслах.

Беня, сколько бы он себя пяткой в грудь не бил, а с детства впитал: князю и ярлу говорить "нет" — нельзя.

Кукиш в кармане — можно. Но вслух... Потом... где-то как-то... шёпотом за углом...

И вообще: в воинских делах аристократы понимают больше.

— И чего высоко-родные и глубоко-отважные э... господа изволят делать?

Господа изволят делать своё обычное господское дело — посылать простолюдинов "на грабли".

— Ты пойдёшь туда и будешь делать свою работу.

— Шо?! Хто?! Я?!

— Да. Ты скажешь им... разных слов. И мы разойдёмся мирно.

"чтоб дело мастера боялось,

он знает много страшных слов".

Беня, таки, знал. Остальные недостающие слова и фразы — придумывал на ходу. Отчаянно труся от непривычной роли — публичное лицо каравана, по которому бить — будут в первую голову, он двинулся на переговоры. Пугать безрассудно храбрых и дурить беспредельно хитрых новгородских... "добрых молодцев".

Отцепили от ушкуя таскаемый за собой ботник и переправились через Волгу — "мордой торговать". Новгородцы встретили... напряжённо. Особенно, когда вылезший, вслед за нервно дёргающимся и интенсивно потеющим обширным лбом переговорщиком, Харальд Чернозубый оценивающе смерил ушкуйников взглядом и выразительно сплюнул им под ноги порцию чёрной жвачки. А второй сопровождающий, вадавас, на голову ниже Харальда и вдвое шире по всему телу, достал боевой топор и страдальчески почесал им спину сквозь кольчугу — комары заели.

Беня, по привычке своей, рассыпался мелким бесом, "я — не я, корова — не моя", "врио младшего помощника третьего дворника по женской линии". А караван ведут ярл с князем. Они-с, особы высокородные, изволют-с путешествовать, с супругами-с.

— А скажи-ка нам, мил человек, а много ль у вас воинов?

— Ой, да на шо вам мои слова?! Вы же сами люди умнющие! С мозгами, с глазами! Через одного. Это ж пьяному карасю в Волге понятно! Такие особы... Такие! С супругами! Без достойной охраны... Об чём тут говорить и воздух сотрясать?!

Новогородцы загрузились. Мой караван сразу выпал из категории "торгового". Имея более чем двукратное превосходство по кораблям и трёхкратное — по головам, ушкуйники рисковали нарваться. На профессиональных бойцов. Свита Бени в формате: плюющийся жёванным углём нурман и почёсывающийся топором вадавас — это наглядно иллюстрировала.

Одно дело — охрану купеческого каравана погонять, новгородцы сами такие. Другое дело — торговцам наскочить на гридней. Волга кровью молодеческой потечёт...

А Беня продолжал рассказывать страсти. Про смерть боярина Радила. Тут новгородцы уже были в курсе. Про передачу князем Андреем Городца "Зверю Лютому"...

— Как это?! Чтобы Боголюбский вашему плешивому уроду город отдал?! Не верится.

— Дык... Не запросто ж так! Воевода Всеволжский подати Городецкие платит. Втрое! За три года вперёд! Сами ж подумайте — что князю прибыльнее?

Про победу на Земляничном ручье — в Новгороде уже знают. Про крещение мордвы...

— Ну них...! Вот так вот прям всю мордву?! Не верится...

— Да ты чё?! В крест православный не веруешь?! В силе его сомневаешься?! Да ты гляделки-то разуй! Ты на меня глянь! Во! Иудей правоверный! Самому царю Давиду потомок почти прямой! Обрезанный! Показать? — А крест — ношу! Во, видишь? А почему? — А потому, что богородица сподобила! Сама! Повстречал я на Оке-реке... Кого-кого... Зверя Лютого! И уверовался. Прости мя, господи, грешного. А нынешний инязор — во Всеволжске гостил, с самим Воеводой в баньку ходил... И — просветлился! Сила в ём такая... просветляющая...

Беня, выдернув из-под одежды нательный крест, махал им перед ошарашенными новогородцами, завораживал серебряным поблёскиванием символа веры, широко клал крёстное знамение и старательно воспроизводил простонародное наречие.

Артист. Звукоподражатель.

Про согласие Боголюбского на открытие фактории в Ярославле...

— Погодь-погодь! Мы в Булгар идём, на что нам ваши дела Ярославские?

— Э... достопочтенные... и уважаемые... но... Не ходили бы вы в Булгар. Ниже Городца Воевода не пустит.

— Как это?! Ему велено держать пути свободными! Никаких препон торговым людям не чинить...!

— "Как" — не знаю. Придумает чегось. Он же... Ваше степенство! Люди православные! Братцы! Купцы новогородские! Откуда бедному еврею знать мысли самого Воеводы Всеволжского?! Или я похож на вашего батюшку, чтобы он передо мной исповедовался?! Но я, чисто из своего погреба глядючи, чисто нюхом чуячи... Вы рабов везёте? Рабынь? — Тогда хана всему вашему почтенному обчеству. Не любит он этого. Кто живой останется — будет известь тереть, очи ясные — от едучей пыли выплакивать. А уж как, за что... Про епископа Ростовского Феодора...? Во-от! Упокой, господи, душу грешную. И никто — даже слова...! Потому как — по закону! Главу отсечённую — сам видал. Вот этими глазами! А вы говорите...

— Это нам, вольным людям, всякая козявка плешивая, будет пути-дороги закрывать?! Да мы таких... на одну ладонь посадим, другой хлопнем...!

— Я этого не слыхал! Я вас не видал! Меня здесь вовсе не было! Харальд! К едрене фене, к бениной маме... Да! К моей, горячо любимой и давно покойной! В лодку! И спешно уя... уё... Приносим искренние извинения по поводу спешного покидания! Чего я боюсь?! Ну вы воще...! Он же жь... Колдун-воевода — слышали? Мы тут, промеж себя, бла-бла, а потом... топоры-то — ляп-ляп. И пошли-поехали плотики с ушками. Вдоль да по Волге-матушке.

Купцы несколько не поняли эпичности. Притащили медовухи, и Беня эмоционально, взахлёб и с придыханием, вывалил на них кучу слухов, ходивших уже по Всеволжску и округе. Насчёт зверства и лютости Зверя Лютого. С мощным привкусом чертовщины и противоестественности.

В пакете был рассказ о голой заколдованной княгине, пляшущей на засеке перед полчищами и ордами, плотики с гирляндами ушей, плывущие по течению, "а то, кто ж его плешивого-то знает — может и противу...", посадка на кол, перерывание хрипа на пару с "диавольским отродьем" — князь-волком, "врата смерти" с посмертно подмигивающими и ухмыляющимися отрубленными головами...

— А князь-то Рязанский, Калауз-то... Вздумал со Зверя Лютого пошлину за хлеб брать... Идиот! Прости господи.

— Ну?

— Не нукай! Сдох! В церкви! В двунадесятый праздник! С пресвитером во всём облачении! С дарами, покрывалами и сосудами! Сгорел! Дымом изошёл! Со всеми домашними и присными. Даже и косточек не осталось! Метёлкой, говорят, сметали! А ты говоришь...

Яркие рассказы Бени производили впечатление. Но даже и люди недоверчивые, рациональные понимали: не мог Всеволжск так стремительно подниматься. Не бывает так!

Явно — без волшбы дело не обошлось.

Не то, чтобы русские люди боятся бесовщины. На "Святой Руси" двоеверие — норма жизни. Каждый имел дело с колдунами, волхвами, знахарями, ведьмами и ведунами... В каждом доме — домовой, в каждой бане — банник. Леших с водяными — только за забор глянь — как собак нерезаных. У каждого православного рядом с крестом на груди — науз висит.