Осколок от гранаты фельдшер выковырял, а сержант зашёл и подлечил Попова. Комбат приказал лежать пока в медпункте, ногу не разматывать, чтоб не было заражения.
Было уже девять вечера, когда Глеб связался с НКВД. Комбат пока писал рапорт. Через час приехал Поршнёв. Михайлов не удержался, снял со стены на улице Боевой листок, поскольку уже стемнело, и похвастался представителю НКВД:
— Вы посмотрите, товарищ капитан, какие у меня бойцы: простой конюх, а четырёх бандеровцев завалил!
Поршнев внимательно прочитал, полюбовался картинкой и с доброй улыбкой сказал:
— Бойцы у вас товарищ комбат, действительно замечательные. А боевой листок сделан просто мастерски, и рисунок и текст. Я пришлю завтра корреспондента, напишем статью в газете, и фотографию сделаем.
"Писаря штабные" зарделись от похвалы: рисунок рисовала Наталья, а текст составлял Маэстро.
— Пройдемте, товарищ капитан, рапорт я уже написал, — пригласил Михайлов капитана к себе в комнату. Он вручил ему две деревянные шкатулки, с золотом и деньгами. Капитан написал расписку об изъятии ценностей.
— Оружия много взяли из бункера? — поинтересовался Поршнёв.
— Четыре пулемёта, два миномёта и тридцать два ящика. Что в ящиках, пока не смотрели. Лежат в машине.
— А вот это надо исправить. Ящики следует сейчас осмотреть, может там не только оружие.
На удивление, но Поршнёв оказался прав. В ящике из-под патронов оказалась какая-то документация.
Для батальона тоже нашлись ну очень полезные вещи. Два ящика немецких гранат, и две снайперских винтовки с оптическими прицелами. К ним немцы расщедрились по цинку специальных патронов. Остальное было обычное, карабины, патроны, наши и немецкие, гранаты Ф-1, с десяток пистолетов разных систем. Десять ящиков мин к миномётам. Магазины и коробки с лентами для ручных пулемётов. Два пулемёта были немецкими, один польский, один русский ДП.
Поршнёв восхитился винтовкой, заглядывал в прицел, прикладывал к щеке, гладил её по отполированному ложу.
— Подари ты ему винтовку, Боря! Видишь, из рук не выпускает. У нас в запасе ещё прицел на трёхлинейку есть. Поставим, да пристреляем! Для хорошего человека не жалко! — подсказал Глеб комбату.
— Я вижу вам, товарищ капитан винтовка понравилась.
— Да, давно такую хотел иметь, но всё не попадалась. Я же на окружных соревнованиях первые места брал,— сказал Поршнёв.
— В таком случае, забирайте её, товарищ капитан. Хорошему стрелку хорошее оружие просто необходимо!
— Спасибо, комбат. Подарок очень ценный!
— Довольный капитан, сразу поставил находку в кабину грузовика. Два автоматчика закинули в кузов пленных и цинк патронов. Поршнёв забрал рапорт, документы, ценности и уехал.
Бойцы разгрузили машину. Все уже устали. День был тяжёлым. Хорошо, пока зачищали бункер от оружия, Лукьяненко дал команду поставить обратно палатки. Старшина после ужина заставил навести в них порядок и вытряхнуть пыль со спальных мест.
— Борис, сегодня на вечернем построении ты людей не поощряй, лучше завтра с утра, когда все отдохнут. А вот народ опроси, может кто-то на пятидесяти миллиметровом миномёте работал. Надо расчёт назначить. Склад Рябинина можно миномётом прикрыть. Да и вообще с Роговым и Огневым посоветуйся, как их лучше использовать, возможно, с машины. Часовых проинструктируй, что возможно нападение бандеровцев. Эти наверняка в город пробирались, да на наших наткнулись.
Я сейчас улетаю, ты остаёшься один. Будь внимательным и себя береги!
— Хорошо, Глеб, я всё понял!
Г Л А В А 9
Ткачёв связался с командующим.
— Хранитель, я отправил на артиллерийский командный пункт начальника штаба армии, комбрига Иванова. Действуйте через него. Боем будет руководить начальник артиллерии генерал Фёдоров. Он старый опытный артиллерист. Подписка с него взята, в курс дела он введён. Желаю удачи, — сказал Музыченко.
Глеб представил себе лицо комбрига и переместился на артиллерийский наблюдательный пункт.
— Николай Петрович, я рядом с вами, — сказал Глеб начальнику штаба, — сейчас минутку осмотрюсь и буду готов работать. Сержант поднялся над блиндажом, откопанном на высотке, и осмотрелся, запоминая местность и ориентиры. Возможно, днём в бинокль отсюда просматривалась и граница, но сейчас ничего особенного видно не было. Ночь, она и есть ночь. Лишь в километрах пяти, шести к западу изредка взлетали осветительные ракеты.
— Я готов, — сообщил Глеб Иванову.
— Нужно будет войти в связь с генералом Фёдоровым, — сказал мысленно комбриг. Я его предупредил о вашем присутствии. Звать его Григорий Иванович, как Котовского. Связь с полками телефонная, продублированная разными линиями, есть радиостанция. Сверху будет прикрывать авиация. Полки готовы. Начало по вашей команде. Первоначальная цель Томашув, затем аэродром, потом лесные массивы, сначала дальний, затем тот, что поближе.
— Я понял, — сказал сержант и вошёл в ментальную связь с генералом:
— Хранитель Глеб, Григорий Иванович, как меня слышите?
— Слышу хорошо. Как будете наводить?
— Никогда не наводил батарей, тем более артиллерийских полков. Буду наводить одиночное орудие, указывая в метрах поправку по дальности и направлению.
— Я понял, нас это устраивает. Какова скорость переноса корректировки огня с объекта на объект? — спросил Фёдоров.
— В течении тридцати секунд, — ответил Глеб.
— Тогда мы готовы, первая цель Томашув, штаб дивизии, ждем вашей команды!
— Хорошо,— сказал Глеб и переместился к Томашуву. Городок можно сказать спал. Техникой были забиты все улицы, стояли редкие часовые, в штабе горел свет.
— Готов к корректировке, — доложил сержант, и вышел в астрал, оставив маленькое окно для глаз, понимая, что сейчас осколки будут свистеть направо и налево.
Первый взрыв разорвал ночную тишину.
— Дальше сто, левее семьдесят, — скорректировал Ткачёв.
Следующий снаряд вгрызся в угол штаба.
— Есть накрытие! — прокричал он радостно генералу, и услышал, как Фёдоров скомандовал в трубку: — Есть накрытие! Первый полк залпом, огонь!
Сержант повернулся в сторону советской территории и увидел, как где-то далеко в ночи выплеснулась зарница. Внизу у немцев встала стена огня. От штаба не осталось ничего, два квартала оказались сметены.
— Штаб уничтожен, два квартала вокруг тоже, — доложил он. Цель два, штаб полка. Дальше двести, правее пятьдесят!
Одинокий снаряд, просвистев, взорвался рядом со вторым объектом.
— Есть накрытие!
— Первый полк залпом, огонь! — отдал распоряжение Фёдоров, отмечая что-то на карте. И записывая в столбик цифры.
— Вторая цель уничтожена, — сообщил Глеб
— Цель три, танковый батальон и выезд из города. Ближе шестьсот, влево двести. Через десять секунд прилетел снаряд.
— Удачно, прямо в центр скопления танков! — прокомментировал сержант. Полк опять ударил залпом. На Томашувом стояло зарево. Танки тоже горели, видно взорвался бензин в бочках на машинах обслуживания.
— Ближе двести, залпом! — скомандовал Глеб. Генерал прокричал команду в трубку и через тридцать секунд ещё один вал снарядов смёл десяток машин и несколько танков, пытавшихся удрать из городка.
— Центр и ближний край батальона выбили. Теперь два залпа по краям. Дальше двести, вправо двести!
— Есть, хорошо легло! Теперь вправо четыреста!... Замечательно, батальона больше нет. Теперь две дороги из города. Пристрелочный, дальше восемьсот, влево триста. Отлично! Туда же залп! ... Есть! Всё горит. Пристрелочный, дальше тысяча, вправо шестьсот! Есть. Вижу, сто вправо! Залп! Есть оба выхода из городка накрыли.
— Товарищ генерал, уничтожены два штаба, танковый батальон, перекрыты три выезда из городка. Можете обрабатывать их по площадям, туда, где стреляли залпами, добивать ничего не требуется, но в городке полно ещё автомобильной техники. Можно пройтись картечью, если такие снаряды есть. Предлагаю переключиться на аэродром, как бы самолёты не подняли в воздух.
— Мне нужно две минуты отдать распоряжения, — сказал Фёдоров, и, не ожидая ответа, начал кричать в трубку приказания.
Глеб поднялся повыше. Томашув горел. Горел хорошо, поскольку часть крыш была крыта соломой. Сержант переместился к аэродрому. Внизу наблюдалась суета. Три самолёта прогревали моторы.
— К корректировке готов,— доложил Глеб. В это время опять замерцали зарницы и на городок начали сыпаться снаряды, уже россыпью.
— Второй полк, пристрелочный, — скомандовал генерал. Снаряд разорвался точно посередине ножек подковы.
— Одиночными, вправо двадцать, влево двадцать,— скомандовал сержант, а то звено уже собирается взлетать. Два снаряда взорвались на взлётной полосе, перекрыв самолетам дорогу. — Влево двести, пристрелочный, — дал корректировку Глеб. Отлично, прямо в штабную землянку! Залп!
То ли пушек было поменьше, то ли калибр пожиже, но залп Глеба не впечатлил. Хотя землянки вынесло все. Загорелись два самолёта. Один из троицы, что прогревала моторы, рванул на взлет. Нет, пикировщик не взлетал, а мчался по полю как автомобиль, лихо объехал воронку на входе и, набрав скорость уже за пределами аэродрома, поднялся в воздух.
"Возможно это тот пилот, за спиной которого германский ангел-хранитель", — подумал Ткачёв.
— Ещё один залп туда же, распорядился сержант! Пилотов и обслугу он хотел выбить всю.
Опять грохнуло, загорелся еще один самолет.
— Летчиков выбили всех, — доложил он генералу. — Один самолёт успел взлететь. Начинаем жечь самолёты. Батареи орудий вполне хватит. Ближе сорок, вправо двадцать, — дал он новую установку. Прилетело четыре снаряда, два самолёта загорелось, один разнесло прямым попаданием. И работа пошла. Батарея сделала десять выстрелов, и группы пикировщиков не стало. Сержант навёл на склады, и следом на воздух поднялись немецкие запасы топлива и бомб.
— Уничтожен лётный и технический состав аэродрома, тридцать пять пикировщиков Ю-87, склад топлива и бомб, восемь единиц аэродромной техники, — доложил он генералу.
— А там же ещё две зенитные батареи были?
Ткачёв народ понимал, каждый комбат хотел записать на свой счёт побольше, коли представилась такая возможность. Израсходовали ещё три снаряда на зенитки и один по взводу охраны.
Сержант поднялся повыше и осмотрелся: самолеты горели празднично, постреливая в разные стороны трассирующими пулями, бензин горел ярко, обжигая стоящие рядом деревья, Томашув горел весь. Глеб переместился к дальнему лесу и доложил о готовности. Народ в лесу уже проснулся. Видно дали команду выйти из зоны артиллерийского обстрела. Мелькали огоньки фонариков, кое-где зажгли фары.
— Готов к корректировке по лесному массиву, — доложил сержант Федорову. — Немцы уже зашевелились. У вас сколько полков по нему будет работать?
— Планируем два.
— Минуточку, — сказал сержант и вышел в реальность. Он повисел минутку, определяясь с обстановкой, потом опять вошел в астрал, оставив только окно.
— Над лесом устойчивый ветер по направлению к границе. Предлагаю начать с западной стороны массива, растянуть разрывы в линию и двигаться с интервалом в пятьдесят метров. Ширина западной кромки восемьсот метров. Думаю, лес мы зажжем, сушь все-таки стоит, да и у немцев есть чему гореть.
— Мне надо три минуты, для выдачи распоряжений, — сказал генерал.
Пока Фёдоров готовил своих артиллеристов, Глеб обследовал западную кромку леса. Там были рассредоточена тыловая автомобильная техника. Выходить видно должны были в последнюю очередь, поскольку две дороги подходили к лесу с противоположной стороны.
— Мы готовы, Хранитель, — вошёл в контакт Фёдоров.
— Пристрелочный, — распорядился сержант. — Ближе тридцать, вправо сто. Это будет середина западной опушки.
— Понял, — сказал генерал, нанес точку на карте и начал отдавать распоряжения. — Готов к залпу!
— Огонь! — скомандовал сержант, и лавина взрывов расцвела в ночи оранжевыми цветами. — Молодцы, как по линеечке! — похвалил Хранитель! — Пятьдесят ближе и пошли самостоятельно!
Артполки стреляли размеренно — пять снарядов в минуту. За минуту перемалывая двести пятьдесят метров леса. При длине лесного массива в километр двести, снарядами его засеяли за шесть минут. Лес горел, и горел хорошо.
— Немецкая авиация пытается бомбить наши артиллерийские позиции. Двенадцать самолётов уже сбили. Но ночью лётчикам приходится тяжело, ничего не видно. Словно в ответ на слова артиллериста, зажглись с десяток прожекторов и последовали трассы зенитных снарядов и розоватые разрывы в воздухе. Кто-то умный это безобразие прекратил, поскольку могли сбить и своих, прожектора начали просто шарить по небу, выхватывая немецкие бомбардировщики. Бомбёров было много. Сержант не знал сколько, но штук сорок точно. Ястребки яростно нападали, сбивали "люстры", которыми немцы пытались подсветить цель и шли на таран. Сержант видел три взрыва от врезавшихся друг в друга самолётов. Полки артиллерии молчали, не желая выдавать себя вспышками выстрелов. Подошел ещё полк высотных МИГов, и бомбардировщики начали гореть чаще. По пойманному прожектором самолёту стреляли все, кто его видел, и он загорался рано или поздно. Один ястребок удачно применил реактивные снаряды, и ссадил с неба сразу двух юнкерсов. Наша авиация не дала этой группе подойти к артполкам, перехватив их раньше. Двадцать минут немцы пытались прорваться, а потом остатки развернулись и пошли назад, заметные только по слабым выхлопам двигателей. Штук двадцать истребителей бросилось следом, и теперь уже над немецкой территорией вспыхивали клубки огня поверженных самолётов. Немецких и наших.
По второму лесу, который был чуть больше, ударило три артиллерийских полка. Колонна оттуда уже начала выползать, но сержант в течении минуты закупорил выход. Полки снарядов не жалели. Немцы подтянули свою артиллерию, но Глеб выбил её совместно с Федоровым за десять минут. Им же удалось повредить только одно наше орудие. Этот лес прочесали гребёнкой взрывов не только с запада на восток, но и с востока на запад. Если первый лесок выбрасывал языки пламени метров на пятьдесят, освещая всё вокруг, то второй горел лишь в отдельных местах. Поэтому и прошлись по нему ещё раз, сделав сдвижку на двадцать пять метров по дальности и десять по направлению. "Видно деревья другой породы", — подумал сержант, когда и после второго прохода снарядными разрывами, лес обширно так и не загорелся.
Хранитель вернулся на командный пункт, поблагодарил генерала за хорошую работу, приказал поздравить артиллеристов с победой в проведённой операции, и выразил восхищение мужеством лётчиков.
Этот бой, как и первый день войны, был выигран.
Г Л А В А 10
Командующий группы армий "Юг" генерал-фельдмаршал Карл Рудольф Герд фон Рунштедт напряжёно размышлял. Нет, повод был не в словах фюрера, обозвавшего его "старым маразматиком, не способным выполнять поставленные задачи". Обиды он на фюрера не держал, тот был вспыльчивым и экзальтированным человеком. Да собственно и первая фраза доклада, о том, что ни одной дивизии группы "Юг" не удалось выполнить задание дня, могла взорвать кого угодно. Дальше фюрер и слушать не стал, а бросил трубку. А вот выслушать о потерях, по мнению фон Рунштедта, стоило обязательно. А уж потом говорить про старого маразматика. А так фюрер даже не узнал, что русские за первый день боёв выбили на своих укреплениях до двух дивизий пехоты, уничтожили истребительный и танковый полк и штаб семнадцатой армии практически в полном составе. Погибло четыре генерала и командующий армией генерал Карл-Генрих фон Штюльпнагель. О потерях Гальдер конечно утром фюреру доложит, но это будет утром. А решение о передаче войск семнадцатой армии под чьё-то управление, надо принимать сегодня. А без фюрера этого вопроса не решить. Фельдмаршала Геринга он об уничтожении истребительного полка в известность поставил, распоряжение о переброске полка из Румынии уже подписал. Группа перелетит завтра, но аэродромные и технические службы перебросят только через три дня.
