— Спасибо, — облегченно вздыхает.
* * *
— Ты нас кормить думаешь? — "приветствует" меня Апрель.
— Думаю.
— Когда? Я, между прочим, тоже не святым духом питаюсь.
Оглядываю птенцов. Второй свернулся клубком на жестком полу, Ветер сидит рядом, поджав колени.
— Как они? — оставляю вопрос без ответа.
— Так себе, — пожимает плечами. — Рвутся куда-то.
— Так всегда.
— Ветер рассказывал мне о семье, — вздыхает. — О дочерях и сыне. О жене, о том, как он плел ковры на продажу. О том, как можно готовить овощи с рисом, блюда из молока и фруктов.
— А Второй?
— А Второй — о том, как варить чечевицу. И о рисе. И о том, как ел объедки с хозяйского стола. И как работал в поле. И по рассказам, Шеш, видно, что малыши есть хотят.
Смотрит на Второго.
— Он был рабом. Из раба не получится хорошего Сына Ночи. Зря Аугусто его обратил.
— Кстати, об Аугусто. Он нашелся, — говорю Апрелю.
— ЧТО?!
От громкого вопля едва не закладывает уши. Второй подскакивает, утыкается лбом в пол. Ветер прижимается к стене.
— Он был в старом схроне. Там и встретились, — поясняю.
— И как?
— Что как? — смотрю в глаза Апрелю. — У него остров в Индийском Океане. Люди живут, большой удобный схрон. Он остальных туда перетаскал. Кстати, этих тоже надо ему туда переправить.
— Меня ты тоже отдашь? — спрашивает после паузы.
— Только если сам захочешь. Но я сказал, что ты теперь мой Младший.
Вздыхает.
— Спасибо, Старший. Я... Я на самом деле не хочу к нему. Он... Ты более рассудителен. И мудрее него. Мне с тобой проще...
Поднимаю руку, прерывая поток славословия.
— Сейчас мы с тобой идем на охоту. Затем я переправлю вас к Аугусто. После этого вернусь за слугой и кошкой.
Кивает.
* * *
Аккуратно снимаю гипс.
Андрей крутит рукой, сжимает и разжимает пальцы.
— Как себя чувствуешь? — спрашиваю.
— Когда я ломал руку в пятнадцать лет, ощущения были совсем не такие.
— А какие?
— Она у меня еще месяц болела, после того, как гипс сняли. А тут — как новая.
Хмыкаю.
Кошка с интересом нюхает ненужный гипс, отворачивается.
Мой слуга свешивает ноги с кровати, медленно привстает, но садится обратно.
Протягиваю ему пару костылей.
— Кости на ногах массивнее, чем на руках. Поэтому ноги придут в норму позже, — поясняю, помогая принять вертикальное положение.
— Спасибо, — переносит вес на подпорку, делает шаг. — Все же лучше, чем лежать беспомощным бревном.
— Это да, — соглашаюсь.
* * *
Всегда думал, что полет с живыми сложнее. Оказывается, бывают исключения.
Задумчиво смотрю на Второго, трясущегося, как осиновый лист.
Когда я поднялся с ним в воздух, он едва не свернул мне шею, пытаясь забраться мне на спину или на голову. Никакие уговоры и даже прикосновения силой на него не действовали, пришлось приземляться.
— И чего мы вытворяем? — спрашиваю грозно.
— Ап... Аб... У...
Вздыхаю.
— Второй, послушай. Ты. Не. Упадешь. Это безопасно. Ты тоже так научишься.
— Н-н-на...
Минут через десять успокаивается, "отлипает" от сосны, к которой прижимался спиной.
— Господин...
Воздух со свистом выходит сквозь сжатые зубы.
— Не называй меня господином. Мое имя Шеш.
— Ше Шу, — послушно повторяет Второй.
Сойдет. Потом научится.
— Не бойся высоты. Она не враг тебе, пока я рядом.
Последующие два часа тратим на попытки полета. Но перенаправление гравитации вызывает у птенца панический ужас, вынуждая цепляться за все, что подворачивается под руку — деревья, траву, кусты. Меня.
Кое-как возвращаю Второго в схрон, сажусь на пол и прислоняюсь к стене.
— А я думал, что вы уже далеко, — удивляется Апрель.
— Он боится, — устало поясняю.
— Боится?
— Ага. Чуть шею мне не свернул.
— А успокоить?
— А чем я, по-твоему, все это время занимался? — прищуриваю глаз. — Не действует.
Апрель трет подбородок, разглядывая Второго.
— А если его связать?
— Чем?
— Веревкой. Он новичок. Он ненамного сильнее человека. Или, на крайний случай, цепь взять. Цепь крепче.
— Не было печали... — поднимаюсь на ноги. — Жди. Пойду цепь покупать.
* * *
Цепь выбираю качественную, с запаянными звеньями. Украдкой разрываю одно кольцо. Приложенные усилия мне нравятся. К цепи покупаю амбарный замок.
* * *
Ветер подозрительно косится на мои манипуляции со Вторым.
Заматываю Второго цепью, замыкаю ее замком.
Валяется на полу.
— Попытка номер два, — подхватываю Второго на руки, вылетаю в ночь.
Цепь оказывается очень хорошей идеей. Птенец трепыхается, но освободиться не может.
Делаю круг над городом и уношусь вдаль.
* * *
— И чего ты его так замотал? — смеется Аугусто.
— Он высоты боится, — поясняю, снимая цепь с посеревшего от ужаса Второго. — Его зовут Второй.
— Даже имя дал? Может, оставишь себе его? — разводит руки. — Принял, дал имя... Кормил, небось.
— Нет, этого не успел, — качаю головой. — Ты раньше объявился.
— А почему Второй?
— Проснулся вторым.
— А первого зовут Первый?
— Нет, Ветер.
Смеется.
— У тебя фантазия — как у меня, отсутствует.
— Нет, это у тебя — как у меня, — улыбаюсь. — Я — Старший.
— А... Ну, да... — соглашается. И заливается смехом.
* * *
Слугу приходится усыплять. Долгий полет в бодрствующем состоянии он не выдержит.
Кошку традиционно упаковываю в переноску, устланную теплым одеялом.
— У меня этого добра полно, — недовольно косится на спящего Андрея Аугусто. — И охота тебе было его тащить сюда?
— Это мой слуга, — отвечаю.
— Вот кошка — это хорошо, — улыбается. — Люблю кошек. Раньше любил собак...
Кошка водит ушами, терпеливо снося ласку четырех нечеловеческих рук — моих и Аугусто.
— Свиней еле смог принести на остров. От страха почти все поросята дохли, пока я их тащил. Из семидесяти восьми — пятнадцать выжило только. С собаками та же история. Козы, куры... Коров хотел. Не донес.
— Козы тоже неплохо, — подбадриваю.
— Ну, я сейчас тоже думаю, что да. Они не в пример лучше, чем те, что были в мое время. И удои больше, и шерсть мягче. Лошадей вот не стал заводить. Хотел ослов — боятся. Мулы, кстати, тоже. Даже половина лошадиной крови не помогает.
Чешу кошку за ухом.
— Кошки и лошади... Тяжело вампиру-скотоводу.
Пару секунд хлопает глазами, а потом покатывается со смеху.
— Шеш, ты как скажешь...
— Но ведь правда, — улыбаюсь.
* * *
Мы находимся на Дальнем острове.
Добротный каменный дом без окон, массивная дверь из дуба.
— Камень, сам понимаешь, с Каменного, — улыбается Аугусто. — А вот дверь пришлось с материка тащить. Еле допер. Зато уже шестой десяток служит.
Улыбаюсь в ответ.
Меня бы не поняли соседи, если бы я заделал окна в своем коттедже.
— Восемь комнат. Три внизу, пять наверху, поменьше. В двух из них даже кровати есть.
Киваю благодарно.
Апреля не видно.
* * *
Андрей спит на неширокой кровати, укрытый шерстяным одеялом.
В доме прохладно.
Просыпается резко, подскакивает, оглядывается.
Зажигаю светильник.
— А... Еще ночь?
— Нет, день, — качаю головой. — Просто в этом доме нет окон.
— Как нет?
— Это дом Аугусто. Без окон нам удобнее.
— А...
— Восход и закат. Если в доме нет окон, нет необходимости прятаться, — терпеливо поясняю. — А для тебя я выпросил светильник.
Светильник — плошка с жиром и воткнутым туда фитилем из пеньки.
— А где кошка?
— Гуляет где-то. Тут природа, ей вольготно.
Протягиваю костыли.
— Прогуляемся?
— Можно, — соглашается.
Снимаю со стены две шляпы, одну надеваю на слугу.
У входа — Аугусто.
— Возишься со слугой? — спрашивает по-итальянски.
— Вожусь, — поправляю головной убор. Солнце в этих краях — жаркое.
На губах — усмешка.
— Люди — это еда.
— Еда, — соглашаюсь. — Тем не менее, слуги существуют. Почему бы и нет?
Фыркает.
— Я буду кормить новичков, что ты мне приволок. Пойдешь со мной?
Смотрю на Андрея.
Сидит на приставленном к стене чурбачке, щурится на солнце. Костыли стоят рядом.
— Я обещал ему прогулку.
— Наплюй. Или бери с собой. Школу покажу.
— Школу? — удивляюсь. — Какую школу.
— Для рабов, — довольно поглаживает бороду. — Тех, что с материка, приходится дрессировать.
Пристально всматриваюсь в черные маслянистые глаза.
— Ты изменился, Аугусто. Раньше ты относился к людям по-другому.
... Подкидывает на руке спелое яблоко.
— Эй, кроха!
Девочке — лет пять. Волосы небрежно заплетены в тонкие косички. Подбегает, запыхавшись.
— Держи!
— Спасибо! — впивается в красный бок крошечными зубками и убегает.
Провожаю ее взглядом.
— Дочь плотника. Одиннадцатая или десятая, не помню уже.
— А сыновья?
— А сыновей у него нет, — достает из корзины еще одно яблоко, протягивает мне. — А дочерей у него четырнадцать...
— Раньше я зависел от людей.
Во взгляде — ни тени обычного добродушия.
— Ты и сейчас зависишь, — поправляю Андрею шляпу.
— Не так, как раньше.
— Но зависишь.
— И ты.
— И я, — соглашаюсь.
Присаживается на еще один чурбачок с другой стороны от двери.
— Я был маленьким мальчиком, когда понял — тот, кто властвует — живет богато. Священник из меня не получился бы, для этого надо учиться, а кто возьмет нищего крестьянина? Воин? Умереть в первой же схватке — извините. Лорд? Родился не у тех родителей. Самое большее, чего я мог достичь — это стать старостой нашей деревни. И я стал. Меня любили. Я был приветлив, никогда не отказывал в помощи. Старому старосте, который потерял всех своих детей и остался один, я заменил внука. Он учил меня всему, что должен был знать хороший управляющий, хороший староста. И, когда старик, наконец, отбросил копыта, все проголосовали за меня. Ты видел дом, в котором я жил, Шеш? Он был самым большим и самым красивым. Я мог сидеть в теньке и есть яблоки, в то время, как другие горбатились на поле, в саду или винограднике. И меня называли "господин староста", а прежнего — всего лишь "староста". И я делал все, чтобы сохранить их любовь. Угостить гроздью винограда сына рыбака? Легко. Подарить ленту дочери мельника? Почему бы и нет? Схитрить, чтобы утаить часть зерна от сеньора? Тоже запросто, и мне помогали. Потому что это зерно я раздавал по весне жителям нашей деревни для посева. А соседские деревни — голодали.
Встает на ноги.
— Шеш, я никогда не любил людей. Твой дар позволил мне властвовать безусловно. Мне не нужно завоевывать их любовь, доверие и прочую ерунду. Все, что мне нужно от рабов — послушание. А для этого достаточно крепкого кнута. И я тебе тоже советую — брось эту чушь со слугами. То, что тебе повезло с Томом... Один раз за пять с половиной тысяч лет... Ой, прости. Уже за шесть... Не факт, что повезет еще раз. Твой нынешний слуга не любит тебя так, как Том.
Вздыхаю.
— Не любит. Но он — мой слуга.
Разводит руки.
— Как хочешь, Шеш. Не мне тебя учить, — говорит уже с высоты.
Андрей провожает Аугусто глазами.
— Что он вам рассказывал?
— Так... Рассказывал, почему он не любит людей.
— Чем же он питается?
Фраза получилась многозначной, поэтому поясняю:
— Не в этом смысле.
— А...
— Пойдем, покажу тебе пляж.
Поднимается, неловко перехватывает костыли, переступает.
— Дня через два они тебе уже не понадобятся, — говорю, неспешно шагая рядом.
— Спасибо...
* * *
Волны приветливо набегают на желтый песок, под яркими лучами солнца кажущийся ослепительно белым. В пене боком бегают маленькие крабики.
Андрей плывет в воде метрах в десяти от берега. Плывет, энергично взмахивая руками.
Мы в гостях у Аугусто третий день. Андрей практически здоров.
Сижу на песке, слежу за слугой.
Подплывает к берегу, поднимается на ноги.
Протягиваю кокосовый орех со вставленной тростинкой.
— Освежись.
Благодарит, отпивает.
— Это кокос?
— Кокос, — подтверждаю, всматриваясь в пустой горизонт. — Нравится?
— Честно? Нет. По вкусу — как мыло.
— Привыкай. Это местный прохладительный напиток. Газировки, увы, здесь не водится.
Делает еще один глоток, морщится.
— И кто его пьет?
— Люди, — смотрю из-под шляпы сквозь темные очки.
— Здесь есть люди?
— Должен же Аугусто чем-то питаться. Не рыбой же.
Смурнеет.
— Ясно.
— Хочешь, навестим какую-нибудь деревню?
Мнет пальцами ног песок.
— А что там?
— Деревня, — пожимаю плечами. — Люди, скот, грязь. Хижины из подручных материалов, открытые очаги, ручной труд. Смотрел по телевизору про каких-нибудь папуасов? Вот тут примерно так же.
Задумывается.
— Не знаю. Пока не хочу. А вы чем планируете здесь заниматься?
— С птенцами возиться. Им нужно привыкнуть к своему новому состоянию.
— Понятно... А тут есть что-нибудь, кроме деревни?
— Скучно? — понимающе щурю глаза. — Да, тяжело без телевизора или Интернета.
— Я не привык... — пытается оправдаться.
— Знаю, — успокаиваю его. — Развлечений тут никаких, кроме тех, что сам себе придумаешь.
Достает из корзины кокос, вертит в руках, пытаясь понять, как его вскрыть.
— А до ближайшей деревни сколько идти?
— Не идти, — поправляю. — Лететь или плыть. — На этом острове нет поселений.
— Совсем? А почему?
Вздыхаю, отбираю орех, делаю отверстия острым гвоздем, припрятанным на дне корзины; возвращаю орех слуге.
— Потому что здесь обитает Аугусто. Он остерегается жить рядом с людьми.
— А почему?
Слуга задает вопросы, точь-в-точь, как ребенок родителю.
— Потому что здешние люди его ненавидят. И ему не очень хочется встретить восход или закат. Этот остров — дальше всех. До него местные не добираются, — терпеливо поясняю.
— Ясно...
— Как отдых? — на песок рядом приземляется Аугусто, придерживая шляпу. На этот раз говорит по-русски.
— Замечательно, спасибо, — отзывается Андрей.
— Шеш, ты учил своего слугу правилам поведения? — спрашивает собрат, бросив короткий взгляд на человека.
— Немного, — пожимаю плечами. — Аугусто, я не рассчитывал на то, что он будет общаться с другими al'lil. А лично меня его поведение устраивает.
— Шеш, я тебя все-таки попрошу... Покажи ему его место.
— Я поговорю с ним.
— Лучше кнут возьми. Будет быстрее, — садится рядом на песок. — Жаль, что не могу позагорать, как в старые добрые времена...
— Это мой слуга, — добавляю в голос недовольство.
Лицо Андрея покрывается пятнами. Чувствую его еле сдерживаемый гнев.
— Как хочешь, — Аугусто следит взглядом за пролетающей вверху птицей. — Твой слуга.
Киваю, но собрат не уже видит.
