Межкомнатная дверь открывается, вваливается мужик, провонявший гарью, углём, окалиной и машинным маслом.
— Эй-эй-эй! Служивый, ты чего? — шипит мужик.
— Ты что делаешь в моём доме? — угрожающе рычит участковый, смещаясь, вставая между мужиком и Алёной.
— В твоём доме? — брови мужика взлетают на лоб, но тут он видит, наконец, направленный на него нож, — Моё!
— Моё! — рычит участковый.
— Я ему его сковал! — мужик, наконец, поняв, что его вторжение было бесцеремонным и потому вызвало агрессию и представляло для него угрозу — выставил руки, зачастил, — Я ему сковал, а свои изделия я чую. Шёл по чутью! Как нож попал к тебе?
— Это подарок, — участковый чуть выпрямился, нож чуть опустился.
Мужик выругался. Тут же — присел, разводя руками:
— О! Извини, дева-воин. Я, получилось, вторгся не туда! Прошу простить! Буду их искать иначе.
— Они уехали, — процедил участковый.
— Знаю, — кивнул мужик, — Так ведь и мне пора. Да и вам — пора. Извините меня, ещё раз.
И задом сдал обратно в комнату, где ремонт был в самом разгаре, прервавшись на ночь. Всё и стояло так, как оставили. Опять грохот опрокидываемого ведра, рассыпанных по полу инструментов, мат, хлопок. Участковый приставными шагами идёт следом, ткнул выключатель, заранее прищурившись, но свет не зажёгся. Он вступил в комнату, тут же почувствовав, что наступил босой ногой в пролитый клейстер. Комнату освещала луна. Голые бетонные стены в её мёртвом свете выглядели особенно мрачно, опрокинутая стремянка в лунном свете была похожа на упавший скелет в кабинете биологии. Но, комната была пуста. Мужика не было.
Только участковому стало сразу не до мужика. Скрипела, хрустела и искрила розетка, горя сизым пламенем. А прямо под ней — тряпки и пластиковая банка растворителя.
— Горим, Алёнка! — взвыл участковый.
Он вовремя обернулся, чтобы не быть снесённым голым ураганом с пистолетом в руке. Участковый выхватил пистолет из женской руки и перехватил любимую, весом своим — выталкивая её прочь из комнаты, где уже ощутимо воняло горящей проводкой.
— Куда лезешь! Видишь — коротнуло! Звони в пожарку!
А сам схватил одеяло и бросился обратно. Только поскользнулся на разлитом клейстере, больно ударился коленом и локтём, разбив бровь об стремянку, но тут же извернулся, ногой откинув прочь растворитель и тряпки, всё же накрыл пламя одеялом.
Осунувшиеся, злые и не выспавшиеся, они уныло поглядывали на холодный чайник, сидя на сдвинутой с места кровати. Света ещё не было, МЧС ещё и газ в доме перекрыли, перестраховались. Несмотря на лето, Алёна зябко куталась в цветастый плед — все окна нараспашку, дверь и не закрывается — пожарники уже весь пол истоптали, растаскивая клейстер и прилипающую к нему грязь по всей квартире и подъезду.
— Надо замыть, пока не присохло, — сказала она.
— Замоем, — кивнул участковый, прислушиваясь к тяжёлым шагам.
Вошёл капитан МЧС. Пожарник.
— Вам повезло, — с порога заявил он.
— Я уже вижу, — Алёна кивнула на загаженные полы.
— Вы удивительно вовремя проснулись. Пожар даже начаться не успел. Короткое замыкание вызвано протечкой от ваших соседей сверху. Ох уж эти пластиковые трубы! Всех заверяют, что они — вечные! Все их в стены и замуровывают. А они через три-пять лет — лопаются. В стене. Не всегда протечку сразу и заметишь. Вон, через этаж коротнуло! Протекло до подвала. Там — весь потолок капит. А у всего стояка — стены и полы — сухие. Говорите, прямо под розеткой растворитель стоял? И тряпки? И обои старые рядом. Пыхнуло бы знатно! Вовремя вы проснулись! Сколько таких вот... — капитан отвёл глаза, — Во сне. Можно сказать — везунчики вы.
Он махнул рукой, спохватился:
— Да! Если соседи сверху откажутся оплачивать ремонт, обращайтесь в суд и к нам, за протоколом. Их вина — полностью.
Видя висящую на спинке стула рубашку с погонами — козырнул, ушёл. Участковый закрыл за ним дверь, тяжело сел обратно. Надо было срочно вымывать полы — через час на службу, но он не мог заставить себя подняться.
— Вчера сгорел тот автослесарь, что чинил им машину, взорвался баллон газа в их доме. Хорошо, в доме никого не было. Дети отправились рыбачить, старушки тоже не было, возможно — на паперти стояла, — тихо говорил участковый.
— Оля и Валя тоже ушли из рентгенкабинета. Коллега за отпуск проставлялась, — кивнула Алёна, — Что ваши про всё это думают?
— Нашим сейчас не до этого. Столичные души из всех вытрясают. Начальник полиции — глупо погиб, кабинет зама расстреливают 'Шмелём'. У нас и так начальники полиции не задерживаются на местах. То с крыши прыгают, то под машины, то собственную семью из табельного мочат, то своими руками себе могилу роют. Им не до происшествий в городе. Они ещё даже Сашку не привязали ко всему этому. Пока работают над версией... Собственную безопасность вызвали.
— А кто Санька привязал? — удивилась Алёна.
— Бахтерев. Но, он сам — 'залёг на дно'. Они с Енотом обмывали 'дело Мамонта' в какой-то бане. Баня была выбрана случайно. Потому оба и живы. Он иногда звонит своим. Каждый раз с разных номеров. Эта версия единственно логичная, хотя до следователя никогда не дойдёт. Рассыплется по пути. Цепь случайностей связанна только Бабуином, а сам он, как раз — никак с ними не связан. Замурованные в стену трубы и короткое замыкание — как можно сделать специально? Ведь это мы с тобой бросили в том углу обои и тряпки, я, лично я — оставил там растворители. Полковника сбил случайный мужик. Бабуин был там, там следов его — полно. Они там вместе бухали. И к полковнику его можно как-то по киношному привлечь. Там — ослепил водителя лазерной указкой, что уже бредово, но всё же. А вот нападение на управление и усадьбу Енота — уже не привяжешь. Водила бензовоза сгорел в кабине, туба гранатомёта найдена. Отпечатков, конечно же — нет. Но, гранатомёт — это не кухонный нож. Всё же — серийные номера. Сильно сужает поиск, закидывая его высоко вверх. Кроме того, нападения произведены одновременно. Согласно данным ДПС машина Бабуина уже покинула тогда город и обратно не возвращалась. Но, самое главное — зачем это Бабуину?
— Это я знаю Сашку. Мы его — знаем. Бархан знает, Енот. А следаки со стороны — и не захотят знать, — покачала головой Алёна, — Я не верю, что это Бабуин! Не верю!
— Тогда — что это? Бабуин — единственная хоть как-то логичная версия. Всё остальное — мистический бред. Как в том кино, где подростков догоняла смерть за то, что они не сели на самолёт.
И оба уставились друг на друга.
— Сколько у нас денег?
— Да мы ещё ничего особо и не потратили! — пожал плечами участковый.
— Ты можешь взять отпуск без содержания?
— Могу. Наверное. А зачем?
— Венчаться поедем, — Алёнка схватилась за телефон, живущий от своей батареи, сказала в телефон, — Олеся! Ближайшие православные святыни, где можно провести венчание!
— Ищу, — ответил телефон.
— Закрой глаза и ткни. Куда попадёшь, — протянула руку с телефоном Алёна, — А там — посмотрим. Как Бабуин сказал — наш русский генератор случайных чисел нас уже не раз выручал.
— На всё воля Аллаха! — кивнул участковый.
— Ты мусульманин? — удивилась Алёна, вспоминая, недолго, правда. Улыбнулась. Её саму позабавило, что она вспоминала — обрезанный ли её муж?
— Я — никакой, — покачал головой участковый, — Может потому нас тогда из храма прогнали. Я — никакой, Бабуин — воинственный атеист, Колян — явно родновер, язычник. У попов аж шерсть дыбом встала, как у собак при волчьем запахе.
— Ну, ткни же!
— Одевайся! Вымоем клейстер, поедем. В пути выберем. За городом.
— На вокзале. К твоей машине лучше вовсе не подходить. Бомбилу брать не буду, — мотнула головой Алёна, — Они сами по себе — объект риска. С поездом что-либо сделать — много сложнее. Чем сложнее и запутанней система, тем выше её инерция, тем сложнее в ней точечное воздействие.
В виду отсутствия руководства, заявление участкового попало к врио — полковнику службы собственной безопасности из федерального управления. Тот, зачем-то, запросил личное дело офицера и долго его изучал, (хотя — что там изучать?), куда-то звоня. Участковый клевал носом в приёмной, всё это слыша сквозь тонкие стены и гудение кондиционера и вентиляторов компьютера секретарши. Девицу эту полковник привёз вместе с собой. Ведь секретарша погибшего начальника полиции слегла в больницу с нервным срывом. Вся её жизнь зависела лишь от расположения к ней погибшего начальника. Гибель его означала крах и её жизни. Внешний вид и этой секретарши навевал на определённые мысли, но участковый гнал их прочь. Ему бы свою жизнь обустроить, а остальные пусть икаются — как хотят!
И вот, наконец, он — на ковре.
— Проходи, присаживайся, лейтенант, — указал молодой полковник на стул перед собой, — Ты, видимо, удивился, зачем я поднял твоё личное дело?
Участковый пожал плечами.
— Никак нет, товарищ полковник.
— Хорошо, — кивнул он, закрывая папку, — Ты работаешь тут недавно, не успел обрасти связями, не успел укорениться. Но, успел показать себя и охарактеризовать себя определённым образом. Я узнал, что без содержания ты берёшь на венчание с местной спортивной знаменитостью. И тут ты успел. Молодец! Как раз такие нам и нужны! Я предлагаю тебе другую службу...
Полковник расхваливал перспективы нового места работы, налегал на долг, на сознательность, на патриотизм. Обещал карьерный рост и квартиру. Служебную. Которую можно будет выкупить через ведомственную льготную ипотеку.
— Я могу подумать? — спросил участковый.
— Конечно! С женой посоветуйся, — кивнул полковник, подписывая заявление, но перечитав его, протянул участковому лист бумаги, — Переписывай! За ранее отработанное время пиши. Трое суток — уложишься?
— Должен! — кивнул участковый, выводя буквы.
— Вот по возвращении и жду твоё согласие. У твоей жены ведь педагогическое образование? Там в школе учителей не хватает. И спортивная школа там хорошая. Вованы курируют. Будет опыт передавать детям. Одни плюсы.
— Кроме одного, — вставил участковый, опуская голову.
— Тебя ли предгорьями пугать? — нахмурился полковник. — А тут тебя очень не полюбят. Выскочкой будут считать. Вот, 'государем' нарекли. Тяжело будет работать. Город этот — как тихий омут. Как большая деревня. Все всех знают, живут замкнуто, обособлено. Как секта. Чужому тут сложно будет. А ты сразу привлёк всеобщее внимание. Криминального авторитета остановил, первую красавицу города, спортсменку, комсомолку, непреступную феминистку — объездил, завёл знакомства со всеми значимыми людьми этого городка. И всё это — ураганным темпом. Зависть сослуживцев мало способствует моральному климату коллектива. А там место новое, таких смелых и непримиримых, как ты — там большинство. И национальный состав способствует — казачество, да и потенциальная угроза от близости неспокойных соседей выдавливает оттуда тихушников. А нам там позарез люди нужны, что уж скрывать. Тем более такие, как ты.
Он подмахнул бумагу, сам протянул руку и сказал:
— Ты думай, лейтенант. С женой обязательно посоветуйся. Но, я уверен, какой будет твой ответ. Потому начинаю работу по организации твоего перевода. Выбью вам служебную квартиру, место для супруги твоей. В спортивной школе или обычной. Учителей тоже не хватает. Спорт, это, конечно, хорошо. А вот дети — лучше. Детьми надо заниматься. Нашей сменой — заниматься.
Участковый в лёгкой прострации вернулся в свой кабинет. Долго сидел, утупившись взглядом в стену. Пока не позвонила Алёнка. Подтвердив ей, что его отпустили, участковый увидел оперативку. Ночью был пожар в кузне. Кузнец — погиб. С фотографии — то самое лицо. Ночного гостя. Участковый посмотрел на часы, ещё раз посмотрел на указанное в сводке время. Конечно, сводка составляется с предварительной точностью плюс-минус два локтя по карте. Но, когда кузнец опрокидывал стремянку в их квартире, пожарные в его кузне уже обнаружили обгорелое тело. Участковый резко встал, пошёл на выход, сдал табельное оружие, ключи. И быстрым шагом побежал 'домой'. К 'дому', так и не успевшему стать домом.
Вернуться под эту крышу счастливым молодожёнам тоже было не суждено. Три дня отпуска. Три счастливых дня, как всегда, впрочем — пролетели как один миг. И вот он снова в ГУВД. Дежурный кричит, что полковник его уже разыскивает. Правда, самого полковника участковый так и не увидел. Фотомодель за столом секретаря, недовольно выговаривала ему, что он слишком долго. Что всё уже его только и ждёт. И что самолёт — ждать не будет. А он — ждёт. Потому лейтенант, не читая, подписывал бумаги, что ему подкладывала секретарша, бегом бегал по кабинетам, расписываясь в журналах, получая подъёмные, суточные и ещё бог знает какие пайки, и запрыгивал в автобус, что вёз его 'домой' за вещами. Вещей у участкового как раз и не было. Всё его — было на нём и с ним. Чего нельзя было сказать о его жене, как и о любой женщине.
Суматошные сборы, автобус их везёт на военный аэродром к попутному борту.
Так они, по небу, влетели в новую жизнь. Прямо от самолёта точно такой же автобус (как будто тот же самый, даже водители были внешне похожи) отвёз участкового к ГУВД, а Алёну с сумками и тюками — на новую служебную квартиру в новом, только-только сданном доме. Они оказались не только первыми жильцами в этой квартире, но и во всём подъезде — единственными. Потому распаковываться не пришлось. Из ремонта они попали обратно в ремонт. Голые бетонные стены, вместо розеток и выключателей — выведенные из стены провода в пазах. Ни плиты газовой, ни сантехники! Живи, ни в чём себе не отказывай!
Он опять стал участковым. Коллектив принял тепло, хотя и несколько настороженно.
Тепло — потому как свой. Из бедной казачьей семьи, правда, от голода бежавшей с Кубани ещё век назад, срочную службу, и немного сверху, 'просидевший на горах', знающий что такое 'горцы' не по слухам, а кожей впитав. Почти свой.
Настороженно — потому как перед ним пришёл такой героический шлейф, что народ справедливо опасался. 'Героев' народ обоснованно недолюбливал. Участковый довольно быстро и довольно основательно развеял эти сомнения, показав, что в общении прост и открыт, заносчивостью, эгоизмом и самолюбованием не страдает, выбивать себе 'героические' привилегии столичного ставленника — не спешит. 'Забыв' даже оформить и положенные льготы и надбавки. Не выбивал себе служебную машину, ходил пешком. К сплетням и внутренним склокам был равнодушен, путей 'подмаза' под руководство не искал, начальства избегал, как и остальные, не стремясь выслуживаться. Просто тянул свою лямку. Потому к нему быстро привыкли и считали своим. И коллеги, и — руководство.
Правда, руководство, проверяя 'государя' (прозвище перешло и на новое место службы) на лояльность, сначала — гоняло в хвост и гриву. Но, так и не дождалось ни жалоб, ни рапортов, сменило гнев на милость, что оказалось тем же овощем, эта милость начальственная, только ракурс изменился. Потому как отцы-командиры, привыкли, что Государь — безотказный. Дежурство по городу на Новый Год, День Победы — Государь. А кому, как не Государю на боевом посту, 'верхом на вертушке' слушать новогоднее 'ну, понимаишь!' с экрана, смотреть парады? Назвался грибом — полезай в корзину! Усиление режима — Государь ответственный.
