Величайший диктатор

— Наша программа — социал-авангардизм! Не беспокойтесь, мы выступим вслед за вами.

— Объявляется часовой перерыв.

Через час Пейрефитт выступил с обещанной речью.

— Уважаемые коллеги! Сейчас перед Союзом стоит непростой выбор: следовать, не глядя, прежним курсом или задуматься о будущем и провести назревшие реформы. Ответственность велика, речь идет о судьбе наших государств, о судьбе многих миллионов людей. Мы зашли в тупик. Прежние механизмы не работают в новых условиях, прежние решения не годятся для новых проблем. Имеющаяся система себя исчерпала и требует обновления. Уже сейчас мы наблюдаем признаки грядущего кризиса, вызванного ошибками последних двадцати лет. Усугублять положение дальше нельзя, надо остановиться и подумать.

К сожалению, за послевоенный период, особенно в последние годы, здоровая идея социал-авангардизма была поражена гибельным извращением — жаннеризмом. Вместо логичной, научно обоснованной системы, направленной на общее благо, возникло нечто вроде религии с божеством и пророком в одном лице. Субъективное мнение единственной личности было возведено в ранг абсолютной истины, и это стало неодолимой преградой на пути всякого развития. Нельзя отрицать огромные заслуги коллеги Жаннере, но также ни в коем случае нельзя говорить, будто он единолично создал и воплотил социал-авангардизм. Такой подход отдает мистицизмом и "божественными озарениями". В действительности, социал-авангардизм основан на трудах великих философов и ученых прошлого, а в современном виде он был оформлен целым коллективом мыслителей. Иначе и быть не могло, ведь это не умозрительная теория, а назревшая потребность эпохи, обусловленная самой реальностью. Роль коллеги Жаннере тут первая, но не решающая. То же в ещё большей степени касается и практического воплощения.

Однако, к сожалению, коллега Жаннере воспользовался своим авторитетом и властными полномочиями, чтобы узурпировать роль "пророка", выставить себя единственным источником истины. Всякое развитие идей социал-авангардизма, всякий научный и творческий поиск, всякие дискуссии в этом направлении прекратились под угрозой полицейских мер. Все было подменено личным мнением одного человека. Свободный от критики и конкуренции, ослепленный блеском славы, коллега Жаннере потерял связь с реальностью и разродился серией вредных и чуждых социал-авангардизму нововведений. Губительные последствия этого мы уже ощущаем, но стократ сильнее они скажутся в будущем — если, конечно, не принять мер к исправлению ситуации. Некоторые называют нас "арьегардистами" — якобы мы враги прогресса, хотим двигаться назад. Это не так. Мы не меньше прочих стремимся к развитию, но только при этом ставим себе вопрос — в каком направлении? Что толку бодро бежать к пропасти? Если мы идем неверным путем, лучше сделать шаг назад, подумать и выбрать лучший курс. Это мы и предлагаем сейчас сделать. Все наши государства устроены по единому образцу, поэтому мой план подходит для каждого их них. Вот он:

— Прекратить кампанию промышленной авангардизации.

— Прекратить политику бесконечного искусственного раздувания спроса, которая неотвратимо приближает нас к сверхкризису.

— Расширить экономическую свободу предприятий и ослабить государственное вмешательство в их деятельность.

— Ввести единые деньги с бессрочным хождением.

— Вернуть свободу банковской деятельности и отменить государственное кредитование.

— Вернуть свободу страховой деятельности.

— Перевести Спецжандармерию в ведение Министерства Внутренних Дел, а её полевые дивизии подчинить Министерству Обороны.

— Отменить Спецтрибуналы.

— Пересмотреть в гражданских судах все дела, ранее рассматривавшиеся Спецтрибуналами.

— Отменить бесчеловечное заключение в Белых Комнатах.

— Ввести для Объединенного Комитета запрет на слежку за государственным и партийным руководством.

— Заменить систему Искупительного Труда обычным тюремным заключением.

— Прекратить антирелигиозную политику, вернуть реальную свободу вероисповедания и установить партнерские отношения с традиционными для наших стран церквями.

— Прекратить пропаганду и поощрение разврата и вернуться к нормальной семейной морали.

— Прекратить губительное раздувание конфликта поколений и ликвидировать программу "молодежной самостоятельности".

— Пересмотреть нетерпимую политику КМР в отношении национальных традиций и культуры.

— Признать теорию "морального эфира" несостоятельной.

— Признать многообразие художественных стилей и свободу граждан в обустройстве и оформлении быта.

— Отказаться от планов искусственного и насильственного создания "Нового Общества" в обозримом будущем.

— Создать учреждения, которые будут заниматься исследованием и развитием социал-авангардистской теории.

— Признать моральный авторитет армии и её особую роль в обществе.

— Отменить...

Губарев сидел с каменным лицом. Впервые за многие годы он видел перед собой врага столь явного и опасного. Мне же, не буду скрывать, предложения Пейрефитта понравились, и я бы проголосовал за него, если бы не опасался мести фанатиков. Наконец, французский премьер закончил свою речь и настала очередь Ла Хигуэры. Испанец не был оригинален. Он твердо заявил о верности идей Жаннере и неизменности курса на строительство Нового Общества, а затем практически повторил план Пейрефитта, но в зеркальном виде: каждый пункт заменялся на прямо обратный, "прекратить" на "усилить" и так далее. Депутаты, слушавшие предыдущего оратора заинтересованно и благосклонно, теперь состроили кислые физиономии. Их было уж не увлечь старыми лозунгами. Когда Ла Хигуэра замолк, координатор объявил сегодняшнее заседание закрытым и назначил прения на следующий день. Делегаты стали расходиться по своим гостиницам.

Было ясно, что прения ничего не дадут, и голосование "стриктистам" не выиграть. Российские депутаты впали в уныние и готовы были отвернуться от своего президента. Одни испанцы сохраняли боевой настрой, но толку от этого было мало. Губарев отправился на переговоры с союзниками и вернулся лишь поздно вечером. Он собрал нас и попытался воодушевить небольшой речью, напомнив о прошлых трудностях, которые были успешно преодолены с помощью научного подхода, и о том, что Пейрефитт всяко не страшнее японской армии.

— Как сказать... — задумчиво произнес один из депутатов, — На японцев хоть можно было бомбу сбросить, а тут что сделаешь? В старые времена мы бы обнародовали пару эпизодов интимной жизни этого извращенца, только бы его в политике и видели... А теперь без толку, теперь это за доблесть считается.

Губарев был так расстроен, что даже не обратил внимание на столь реакционное и неактуальное высказывание. Он ответил:

— Дело не в одном Пейрефитте, дело во всех этих оборотнях, которые его поддерживают. Коллега Жаннере был слишком мягок, слишком гуманнен...

На следующее утро начались прения. "Стриктисты" выбрали для себя роль атакующей стороны и яростно набрасывались на Пейрефитта и его программу, однако ничего этим не выиграли. Симпатии зала остались прежними. Это вполне объяснимо: Губарев и Ла Хигуэра говорили вещи, которые за тридцать лет у всех уже в зубах навязли, в то время как риторика "арьегардистов" была глотком свежего воздуха, их критика Жаннере казалась очищающей революцией. Безрезультатная перебранка продолжалась несколько часов, пока вожаки "стриктистов", исчерпав все аргументы, не выступили с ошеломляющим заявлением. Слово взял Губарев, но Ла Хигуэра встал вместе с ним, будто подпирая союзника.

— Мы видим, что сегодня в этом зале готовы восторжествовать измена и реакция. От лица России и Испании мы заявляем, что независимо от любых результатов нынешнего голосования, независимо от любой будущей политики САС две наши республики сохранят верность истинному социал-авангардизму и будут неизменно следовать курсом на построение Нового Общества. Мы не собираемся делать никаких уступок реакционерам и отказываемся учавствовать в любых арьегардистских реформах САС. Более того, мы исключаем для наших республик возможность членства в Союзе, если он перестанет быть социал-авангардистским. С реакционными государствами можно сотрудничать только на общих основаниях.

Будь в зале хоть один журналист, это выступление можно было бы назвать сенсацией. Минуту изумленные депутаты молчали, затем Пейрефитт не нашел ничего лучше, чем сказать:

— Вы не можете выйти из САС!

— Можем и выйдем, если Конвент проголосует за ваш план.

— Одумайтесь. Такой демарш сильнее всего ударит по вашим же странам. Их экономики интегрированы в союзную, при разрыве связей начнется жесточайший кризис. Подумайте об интересах ваших народов.

— Истинные интересы любого народа заключены в рамках социал-авангардизма. Вне социал-авангардизма у народа не может быть никаких интересов, поскольку вне социал-авангардизма нет будущего. Что касается экономической интеграции, это палка о двух концах.

— Что ж... Мы не собираемся поддаваться на столь наглый шантаж. Я даю вам срок до следующего утра, чтобы одуматься и вернуться к парламентским методам. Так или иначе, голосование состоится завтра.

Выйдя из зала, мы набросились на Губарева с вопросами и упреками.

— Почему вы нас не предупредили? Вы рискуете судьбой России! А если Союз просто начнет военную интервенцию? Французские войска даже сейчас стоят на нашей земле...

— Тогда мы будем сражаться за наше будущее.

Эта фраза прозвучала решительно, но вместе с тем и беспомощно. Всем было ясно, что никаких шансов в войне у России нет. Союзные силы многократно превосходили нас по числу аэропланов, орудий и бронетехники и к тому же могли быстро оснастить новые дивизии, а мы не имели ни больших запасов оружия, ни серьезной военной промышленности. У российской армии отсутствовали снаряды для атомной артиллерии — в случае необходимости их должны были предоставить французы... И, разумеется, наши генералы вряд ли горели решимостью умереть, защищая губаревские фантазии. Оставалось лишь надеяться, что до войны все же не дойдет.

На следующий день Пейрефитт сделал ответный ход.

— Ваши вчерашние угрозы остаются в силе? — холодно поинтересовался он у "стриктистов".

— Мы никому не угрожали. А наша позиция неизменна — вчера, сегодня, завтра и всегда.

— В таком случае, мы вынуждены...

— Кто — "мы"?

— Мы — вменяемое и ответственное большинство Конвента. Мы вынуждены констатировать, что бывшие коллеги Губарев и Ла Хигуэра со своими фракциями, находясь в состоянии умопомешательства и планируя акции, угрожающие безопасности и благополучию своих стран и всего Союза, больше не выражают волю испанского и российского народов. Испания и Россия должны выбрать новых психически здоровых президентов. Мы обратимся с сответсвующим предложением к сенаторам...

— Довольно! Раз такова ваша позиция, мы покидаем Конвент и возвращаемся в свои республики. Дальнейшие переговоры будут вестись через министерства иностранных дел.

— Оказавшись на родине, вы с помощью угроз и интриг сможете помешать волеизьявлению сенаторов и избранию нового адекватного руководства. Поэтому мы вынуждены временно задержать вас в Аванвилле.

— Как, интересно, вы это сделаете? Наши делегации пользуются иммунитетом и вольны перемещаться куда и когда угодно.

Пейрефитт пожал плечами и грустно усмехнулся. Двери распахнулись, и в мгновение ока зал наполнился вооруженными людьми в форме. Они проворно окружили нас и испанцев — на старости лет в меня вновь целились из карабинов. Многие депутаты. даже из числа "арьегардистов", застыли в ужасе. Губарев сохранял спокойствие — видимо, он уже вчера решил умереть за идею.

— Я знал, месье Пейрефитт, что вам придет в голову нечто подобнее, но не думал, что хоть один французский офицер согласится участвовать в попрании закона. Мы спокойно явились в этот зал без охраны, не ожидая предательства. Но я забыл про воздушную пехоту. Кто ещё способен на такую мерзость? Никто, кроме них!

Ла Хигуэра не стал размениваться на бесполезные обличительные речи. Вместо этого он внезапно ударил кулаком в лицо стоявшего рядом лейтенанта-парашютиста. Испанец, видимо, был когда-то неплохим боксером — здоровенный воздушный пехотинец так и отлетел, заливая пятнистую форменную куртку кровью из разбитого носа. Другие парашютисты бросились толпой и скрутили Ла Хигуэру.

— Вас поместят под домашний арест! — любезно сообщил Пейрефитт.

Под конвоем нас вывели из зала и затолкали в бронированные полицейские фургоны. К счастью, эти машины предназначались для перевозки самих полицейских, а не заключенных,

так что были снабжены небольшими окошечками. Для охраны колонны парашютисты выделили два своих броневика и несколько легких вездеходов. Взревели моторы, и печальная

процессия двинулась в путь. Пленители явно направлялись не к нашей гостинице, а в какой-то неизвестный мне район города.

Я с тоской глядел в окно. Видимо, весь Аванвилль был занят воздушными пехотинцами. Их было много, не меньше полка, но все же недостаточно для полного контроля над всеми арандисманами. Штатские исчезли с улиц — то ли они прятались по домам, то ли вообще бежали из города. Вероятно, кое-где местная Спецжандармерия пыталась выступить на защиту законности: на тротуаре порой виднелись пятна крови, а один раз я увидел медиков, грузящих в амбулянс тело убитого жандарма. Все это было так ужасно и нелепо, что казалось безумным наваждением. Я не мог собраться с мыслями, чтобы задуматься как следует хотя бы о собственной судьбе. Наконец, мы подъехали к окруженной пышным садом гостинице со странным названием "Калифорния". В голову пришла невеселая мысль: "смогу ли я когда-нибудь покинуть это прелестное место?" Оказалось, что в пути колонна незаметно для меня разделилась на две части. Половину пленников, в том числе Губарева и Ла Хигуэру, увезли в другом направлении. Впрочем, особого значения это не имело, все равно каждого делегата заперли в отдельном номере без возможности общаться с соседями. Да и о чем мы смогли бы договориться? Ясно было, что дело "стриктистов" проиграно, и теперь стоял лишь вопрос спасения собственной головы.

Приемник Розинга в моем номере не работал, радио тоже. Чем-то это напоминало Белую Комнату. Я устроился в кресле и так просидел несколько часов, погруженный в раздумия. Не возникало сомнений в том, что Пейрефитт добьется своего — никакой прочной опоры в Москве у Губарева больше не было, и отстранение строптивого президента от власти пройдет без особых сложностей. Оно и к лучшему, ведь "арьегардисты" продемонстрировали готовность добиваться своих целей военной силой. Мне не хотелось, чтобы несчастная Россия вновь становилась полем боя... Я уже начал засыпать, когда дверь распахнулась, и в номер вошел незнакомй человек в штатском, сопровождаемый двумя парашютистами.

— Здравствуйте, коллега ............... . — обратился он.

— Здравствуйте, коллега. Простите, не знаю вашего имени...

— Ничего страшного. Коллега Пейрефитт просил передать вам глубочайшие извинения по поводу столь печальной ситуации. Он хорошо знает о ваших заслугах перед социал-авангардизмом, и сожалеет, что такого человека пришлось подвергнуть насилию. Мы сделали это лишь чтобы защитить вас от безумия Губарева и Ла Хигуэры. Вы ведь трезвомыслящий политик, патриот своей страны, и наверняка вам не по душе вся эта авантюра...