Платформа опустилась почти до земли, и четверка заарнов подхватила ее, удерживая на весу, и потащила за собой. Они уже сняли тюрбаны, под которыми оказались длинные и плоские костяные выросты. На кости виднелись нарисованные красной краской символы — то ли знаки отличия, то ли украшения. У того заарна, который умел говорить, была нарисована красная акула, и я решил именовать его формой Нормана.

Красная акула была на всем оборудовании, присланном Норманом, и даже на контейнерах. Норман обладал весьма странным пониманием иронии.

На закрепленные для спуска веревки Миль не пожелал даже взглянуть, после чего один из заарнов подхватил его на руки и стащил вниз отдельным заходом. Возможно, это Миля тоже не устроило, а возможно, в этом и состоял план.

— Не смотрите вниз, — сказал мне Эршенгаль. Я был рад, что меня страхует он, а не Шеннейр. Шеннейр не дал бы посмотреть в пропасть спокойно.

Шеннейр рассматривал обвязку безо всякого энтузиазма.

— Есть опыт? Коралловые скалы? — я припомнил островные горные гряды среди джунглей и уверился, что пройти мимо них темный магистр не мог. — Маро Раэту?

— Нет.

Я не успел удивиться тому, что нашлась вещь, которую темный магистр не умеет, когда Шеннейр добавил, что лазил там без страховки.

Со спуском платформы и груза пришлось повозиться.

Каждый шаг во тьму разлома напоминал погружение в озеро. Плотнее, чем воздух, холоднее, чем воздух, она утягивала за собой, и мне пришлось вспоминать заново, как дышать, оказавшись внутри.

Фонари практически не давали света. Эршенгаль снова двигался рядом, одновременно прикрывая меня и контролируя каждого из своих подручных. Под ногами был камень, и мертвый камень сжимал нас со всех сторон.

— Так значит, мы угадали. Лорд Ирвин отправил неработающий инкубатор на нейтральную территорию.

Форма Нормана не сочла нужным подтверждать очевидное.

— Лордам больно уничтожать часть своего внешнего тела, — Матиас крутился вокруг, прикасаясь к стенам, оказываясь то слева, то справа, и становилось заметно, насколько он быстрее и пластичнее людей. Он говорил быстро, но ничуть не запинался. — Но Лордов пугает, когда часть внешнего тела ведет себя неподконтрольно. Второй думал, что я неудачен. Но я очень, очень удачен!

Он замер прямо передо мной; я кивнул. Тащащие контейнер темные неудачно задели стену, и Матиас мгновенно обернулся:

— Будьте почтительны! Здесь было создано нечто великое!

Хорошо, что Милю приходилось молчать.

Стена с глубокими нишами напрыгнула на нас внезапно; четверка заарнов остановилась перед ней и опустила платформу. Гора плоти перекатилась на пол и, едва волоча себя, заползла в одну из ниш. Послышался щелчок, и створки ниши захлопнулись.

Как захлопывает створки гигантский моллюск, которого коснулся неосторожный ныряльщик за жемчугом. Я мысленно потянулся к существу, ощущая пробившие тело тупые шипы и, то, как следом за шипами к нему потянулись сотни пальцев и впились в плоть, разрывая на куски. Брызнула кровь, потекла по желобам, мгновенно впитываясь. Матиас успел сунуть в нее руку и с наслаждением облизал.

Внутри стен слышалось то ли чавканье, то ли рокот, словно тысячи ртов перемалывали зубами приношение. Питаясь. Насыщаясь. От жертвы почти ничего не осталось: с нее содрали всю плоть, обнажая металлическую треногу, которую венчал железный блин в лучистом ореоле. Зубы заскребли по основе, сжимаясь, и внутреннее пространство вдруг осветилось.

— Мы напитали инкубатор собой и берем его под контроль, — равнодушно сказала форма Нормана и прошла дальше.

Теперь от каждого шага по полу разбегались невидимые волны, эхом отдаваясь во внутренних структурах живого механизма. Мы вышли в круглый зал-колодец, чей потолок терялся во тьме; из множества черных полукруглых проходов доносилась на грани слуха то ли музыка, то ли дыхание. За гладкой поверхностью стен кишела жизнь — отталкивающая, чуждая, постоянно меняющая формы.

Посередине круглого зала был водоем со светящейся изнутри голубоватой водой. Нет, вряд ли вода, скорее одна из внутренних жидкостей инкубатора.

— Икринки выращиваются... вылупляются... здесь, — Матиас встал на краю, заглядывая вниз, в спиральные завитки дна. — Потом мальков размещают в отдельных емкостях, чтобы они не съели друг друга. Большие ванны, чтобы мальки могли плавать, расти, быть здоровыми.

И умолк со сложным выражением лица. Может быть, вспоминал, как на заре своего туманного раннего детства кусал сородичей за плавники, борясь за место в жизни.

— Заарны не слишком похожи на водяных существ. То есть... вы живете в пустыне.

— Перерождения, — неизвестно, зачем Норман так экспериментировал над голосом своей формы, но лучше бы он этого не делал. Таким голосом могла бы говорить тьма, приманивая к себе жертв. — Много перерождений, чтобы получить нужный результат. Мальки помещаются в капсулы, и над ними работают.

— Это так больно, — всхлипнул Матиас. — Так больно.

— Взросление необходимо, — форма Нормана протянула длинные пальцы, с усилием разглаживая треугольники на его лбу, и Матиас сонно моргнул, мгновенно успокаиваясь. Я смотрел на это со смесью шока и восторга: у служителей инкубаторов должен быть способ, чтобы успокаивать молодняк, но видеть это вживую все равно было необычно.

Третий нормановский заарн подошел ближе; казалось, что с каждым шагом он становится все выше, и костяной гребень скоро будет царапать потолок. Мы расступились, освобождая ему место, и существо начало поворачиваться вокруг своей оси, высвобождаясь из многослойных одежд как из кокона. Его тело, серое и блестящее, хрустело и подергивалось, словно заарн перекраивал себя на ходу. А потом, оставив пустую оболочку, в воду скользнула сверкающая ртутная лента, раскрывая веер светящихся щупалец.

Темные притащили первый контейнер. Я отомкнул печать высшего доступа и с волнением снял крышку; потом надел перчатки и вытащил наружу драгоценный груз.

Икринки были довольно большими, в две человеческих ладони. Через полупрозрачную упругую поверхность уже виднелся зародыш: я различал голову, глаза, кровеносные сосуды и нечто, похожее на плавник. Маленькое смертоносное существо в каждой. Я опустил икринку в воду, и служитель подхватил ее, закрепляя в витке спирали. Миль закрыл лицо руками, и я расслышал, что он шепчет "приехали в Заарней, чтобы разводить рыбу".

Почему нет? Мы, магистры, можем себе позволить.

— Слушайте, Кэрэа, а что из них вырастет? — Шеннейр держал одну икринку и с любопытством тыкал в нее пальцем, пытаясь разбудить существо, спящее внутри. Судя по эмоциям, боевики желали последовать примеру своего магистра, но мешало понимание, что они делают важную работу — немного, и пристальное наблюдение Эршенгаля — гораздо сильнее.

Существо внутри оболочки все же очнулось и суматошно задергалось, стараясь оказаться от Шеннейра как можно дальше. Мне показалось, что в его рту уже видны маленькие треугольные зубы.

— Нечто сильное, умное и красивое. И полезное, — я отнял икринку, усыпляя существо обратно, а потом пошел спасать остальных. Один из контейнеров уже чуть не уронили на пол, потому что кто-то разглядел у крошечных заарнов внешние жабры и позвал товарищей, чтобы поделиться впечатлениями. Темные изо всех сил старались, чтобы икринки сразу познавали всю жестокость этого мира.

Что получится, я и сам толком не знал. Заарны — это когти, зубы и немного мозгов, и только в этом можно быть уверенным точно, но мы постарались дать им большее.

Всего икринок было около полусотни: больше нормановский инкубатор не тянул, и если бы мы не забрали их, они бы погибли. Инкубатор работал на малых оборотах и не мог вырастить всех.

И вот таким простым способом мы не только затормозили рост колонии Лорда Нормана, использовав ее ресурсы на другие цели, но и определили возможную скорость ее увеличения. Я не играл против Нормана намеренно, но мне нравилось, когда одним способом решаются несколько задач.

— Эй, Рейни, то есть эта мерзость — нормановские детеныши? — внезапно осенило Миля. От ужаса он даже позабыл про собственное наказание. — Нет, я не хочу это знать. Так действительно так?

— Замечательно, правда?

— Лорд есть материя, порождающая жизнь, и упорядочивающий материю разум, который несет в себе идею жизни, сам ты мерзость, — мгновенно вступился Матиас. — Но ты просто глупая недоразвитая особь, которую никогда не допустят к таинствам высшей касты, ты не можешь знать о подобных вещах.

— Прекрасно. Я хочу препарировать эту штуку.

— Я не даю дозволения, — прохладно сказал Шеннейр, не оборачиваясь, и Миль стремительно отступил, сливаясь с тенями. Под тихое "пожалуйста, магистр" Эршенгаль отобрал у своего начальства очередную икринку, и дело пошло куда быстрее.

Спираль почти заполнилась. Я не мог избавиться от мыслей, все ли зародыши живы; нет ли больных или ослабленных, приживутся ли они в чужом инкубаторе, правильно ли проведено смешивание генов, хорошо ли ляжет психоматрица ускоренного развития — те мысли, что мучают любого человека, у которого всего одна попытка на выращивание биологического оружия.

Теперь я понимал, почему Единая гильдия создавала пауков и акул, а не бездушные механизмы. Так интереснее.

Я взял последнюю икринку, задержав ее в ладонях. Я не увижу, как вырастут эти существа, но я могу дать им, что в моих силах. Защищенность. Счастье. Любовь, и много другого ненужного. Заарны становятся умнее и жизнеспособнее, когда контактируют со светлой магией. Светлая магия позволит им не нападать друг на друга, а действовать сообща. Я опустил зажегшуюся искру в воду, наблюдая, как икринки вспыхивают по спирали, и светлая магия расходится волной. Это было легко.

— Мы сейчас создаем новый народ, вы понимаете это? — Шеннейр словно сам светился изнутри, и я молча кивнул. — Надеюсь, они будут кошмаром этого мира.

Колодец заполнился светом полностью, и маленькие заарны одновременно открыли ярко-фиолетовые глаза.

Надеюсь? Да я уверен в этом. Какой у них выбор, после нас-то.

...Проем в скале закрылся следом за нами, замуровывая оборудование и эмиссаров Нормана внутри. Поглощенного тела Лорда инкубатору хватит надолго, а дальше они справятся. Служители инкубатора умны и принадлежат к высшей касте. То, что я просил, отдали мне перед расставанием, и я вернулся, сжимая в руке два флакона из скользкого холодного стекла.

Сейчас мы должны как можно быстрее и дальше убраться отсюда, чтобы отвести внимание Лордов от убежища.

Времени прошло достаточно, и я принял вторую дозу йодных таблеток, запив глотком воды. Воду следовало экономить. Флаконы оказались тяжелее, чем я думал, полностью одинаковые, кроме меток на крышке. Я поменял их местами, снова, и снова, бездумно следя за солнечными бликами; Матиас стоял в отдалении, и что-то объяснял Шеннейру, полный энергии и жизни. Вся его жизнь от нашей встречи была предрешена, и его предназначение было великим.

Я обратился к эмпатии, подзывая Матиаса через нашу связь, и протянул ему один флакон.

Матиас взял подарок не сразу, и задержал в руках. Он смотрел на меня вопросительно — почти жалобно, и мне хотелось отвернуться. Разумеется, я этого не сделал.

— Выпей это. Ты же хочешь убить Лорда. Это твой шанс, — за толстым стеклом вился серый дым. Миль смотрел на нас с нескрываемым злорадством; я видел, что руки заарна подрагивают, и насмешливо подтолкнул: — Неужели ты думаешь, Матиас, что я причиню тебе вред?

Несчастная фишка. Мне показалось, что сейчас он отшвырнет стеклянный сосуд прочь; это было бы лучшим исходом. Но Матиас механическими движениями открыл флакон и опустошил одним глотком.

О, Свет. Так трогательно. Слепое подчинение, которое всегда меня пугало. Но кому он был бы нужен, если бы не подчинялся. Я забрался в машину и завернулся в накидку, закрыв глаза. Тени не пришли, пусть я их ждал.

...Мне снились рыбки, играющие над коралловым рифом.

Мне снились пауки, мягкие, пушистые пауки, которые окружали меня со всех сторон, в которых можно было зарыться как в шевелящийся ковер.

— ...Вы отвратительный человек, Кэрэа Рейни, и отвратительный светлый маг. У меня от вашей повязки будет заражение крови!

— Мне все равно, Миль. Вы не паук.

Темный оскорбленно умолк, а я продолжил спать.

Когда я открыл глаза, то над желтой равниной поднималась огромная башня. Она была разрушена; сохранились лишь несколько этажей, но даже по ним можно было понять, насколько башня была огромна. Сложенная из темного камня, оплывшая, искаженная, с частыми арочными проемами, в которых таилась бархатная тьма.

— Это внешний панцирь Тогтогшох, — с придыханием сказал Матиас. — Основное тело под землей.

В глубоких проемах дрожало нечто розоватое и маслянисто поблескивающее. Как мягкое тело рифового червя под панцирем. Поверхность под ногами подрагивала, отдавая идущим изнутри глухим рокотом и лязгом. Тог-тог-тог...

Небо над башней переливалось — через тусклую дымку чужого мира проступал родной синий небосвод, а потом краски смешивались и втягивались в башню.

— Пожирает реальность?

— Они переваривают, — Матиас заискивающе глянул на меня, как никогда стараясь притвориться самоуверенным. — И живых существ. И страдания. Разные... вещи. Кусочки захваченных миров. Нас.

По равнине двигался призрак — серое существо с непропорционально длинными хрупкими лапами, возносящими его высоко над землей. Темные зажгли боевые печати, но существо словно не интересовалось нами, обходя башню Тогтогшох. Опасаясь — но энергия поглощаемого мира притягивала его все сильнее. Вот он приблизился к башне, легко переступив длинными ногами через нее...

Шеннейр наблюдал за башней с деловитым любопытством, оценивая, что она может и как поставить ее силу себе на пользу. Ноги призрака подломились, и невидимая сила искорежила, скрутила его в клубок и поглотила. Матиас издал длинный удовлетворенный свист и спрыгнул на землю.

Там, где он ступал, пыль завивалась вихрями. Иномирец обернулся вокруг своей оси, поднял руки и два раза хлопнул над головой:

— Улл-Риш. Улл-Риш, улл-риш... Надо привлечь внимание, люди.

Теперь я заметил далеко на горизонте вторую башню, похожую на дырчатый купол. К однообразному рокоту добавилось новое, мелодичное звучание.

Улл-риш.

Шеннейр оценивающе глянул на своих магов, с сожалением задержался на Миле. Ничуть не сомневаюсь, что Шеннейр не остановился бы перед необходимостью принести в жертву одного из своих, и темные подчинились бы. Жизни темных принадлежат магистру (те, кто в этом сомневался, умирали первыми). Но магов осталось слишком мало, а толковых магов — еще меньше, и Шеннейр знал, когда не следует испытывать верность.

Впрочем, перед тем, как располосовать руку себе, он тоже не колебался. Капли крови брызнули на землю, повторяя зависшие в воздухе линии, развернутая темная печать засияла, напитываясь. Я внезапно вспомнил, что темные, которые злоупотребляли магией крови, были вынуждены постоянно глотать таблетки от заразы — заполучить на месте ран гниющие язвы с отравленной кровью проще простого. Надо найти это лекарство.