— Не знаю, как вас и благодарить, господин Иоганн Альбрехт! Однако не опустите ли вы на землю бедную девочку?
— Вам разве неудобно, сударыня? — спросил я девушку, сидящую у меня на руках.
— Сказать по правде, я бы предпочла, чтобы вы меня отпустили... — пролепетала она в ответ.
— Ваше желание — закон для меня, — отвечал я, не думая, впрочем, ее отпускать, — вы, кажется, говорили, что торопитесь посмотреть на сожжение ведьмы.
— Нет, что вы, меня совсем не прельщают подобные зрелища, но в Риге меня ждет отец. Он нашел мне жениха и собирается объявить о помолвке.
— О, ваш жених — счастливчик! Он, верно, молод и красив?
— Я никогда не видела его. Он родом из Швеции.
— Как интересно... А вы знаете, я долго жил в Швеции и, возможно, знаю вашего жениха. Как его имя?
— Карл Юхан Юленшерна... и, может быть, вы все же отпустите меня?
— Конечно, сударыня, — едва не уронил я свою ношу, услышав это имя, — я действительно знаком с вашим женихом. Скажу более, мы в некотором роде приятели! Скажите, мадам, — обернулся я к старухе, — вас ждут в Риге?
— Да.
— И там, верно, все знают, как выглядит ваша карета?
— Разумеется, это карета моего брата Отто фон Буксгевдена, а его все знают в этих местах!
— Чудесно, мадам; я, пожалуй, провожу вас в Ригу. Здешние места в последнее время небезопасны.
— Что вы имеете в виду?
— Как, разве вы не слышали, что этот ужасный герцог Мекленбургский, ставший русским царем и взявший недавно Смоленск, напустил на Литву полчища диких татар и казаков?
— Да, но Литва далеко, неужели вы думаете, что они могут добраться сюда?
— В Дерпте тоже думали, что находятся далеко, но два года назад герцог излечил обитателей города от этого заблуждения. Прошу вас, не отказывайтесь от моей защиты!
— Да-да, конечно, мы будем очень признательны, а у вас довольно большая свита, господин Иоганн Альбрехт!
— Я же говорю, здешние места небезопасны! — улыбнулся я в ответ самой обезоруживающей улыбкой, на какую только был способен, и обернулся к фон Гершову:
— Кароль, ну-ка прикажи своим дармоедам вытащить эту колымагу!
Драгуны тут же, как муравьи, окружили застрявший рыдван и, поднатужившись, вырвали его из вязких объятий дорожной грязи.
— Сударыни, — церемонно обратился я к дамам, — вы не будете возражать, если я составлю вам компанию? Меня немного утомила поездка верхом.
— Но прилично ли это?.. — попробовала возмутиться старая грымза, на что я ответил:
— Ну вы же не хотите, чтобы я ехал с прекрасной Региной Аделаидой наедине?
Старухе пришлось согласиться, и оставшийся путь до Риги я проделал в компании дам. Правда, Мария Констанция недовольно косилась на меня, но я вел себя паинькой и развлекал ее и племянницу рассказами о шведском дворе. В эти времена для провинциальных дворян нет ничего более захватывающего, чем повествования о придворной жизни. Так что старая грымза и ее подопечная скоро сменили гнев на милость и жадно слушали небылицы, которые я им плел. Так продолжалось почти до ночи, когда я объявил дамам о необходимости сделать привал.
— Но до Риги осталось всего ничего!.. — попробовала возразить Мария Констанция.
— Да, но ворота, скорее всего, будут закрыты, а ваш герб на карете не столь заметен. Давайте заночуем здесь, вы в карете, а я со своими людьми буду охранять ваш сон. На рассвете мы продолжим движение и вскоре будем в городе. Поскольку казни обычно бывают по утрам, это зрелище мы не пропустим.
— Сказать по правде, я ужасно проголодалась, — жалобно глядя на меня, проговорила Регина Аделаида, — а припасы, которые мы взяли с собой, закончились.
— Ну это дело поправимое, — улыбнулся я.
На самом деле я предвидел такой поворот и велел Михальскому озаботиться пропитанием для наших новых спутниц. Все же вяленая конина и сухари, которыми питали свои силы мы, не слишком подходили для дам. Так что едва мы остановились, как казаки развели костер и установили на него котелок, в котором варилась украденная где-то по дороге курица. Слава богу, она была не слишком стара, и скоро я имел удовольствие наблюдать, как очаровательная Регина Аделаида грызет куриное крылышко своими крепкими беличьими зубками. Ее тетушка тоже воздала должное невинно убиенной птице, и вскоре от несчастной пеструшки ничего не осталось. На десерт я предложил дамам вина из походной фляжки. Девушка, проявив похвальное благоразумие, отказалась, ограничившись родниковой водой. А вот Мария Констанция с удовольствием продегустировала продукцию рейнских виноградарей, и вскоре я пожелал своим спутницам спокойной ночи.
— Ты чего это затеял, государь?.. — спросил меня Никита, настороженно поглядывая на карету.
— Случай больно удобный, — улыбнулся я, — да еще про знакомца старого услыхал. Должок у меня к нему, грех не вернуть, если оказия подвернулась.
— Ты же сказывал, что к родне собирался?
— Да эта родня жила без меня столько лет, глядишь, и еще потерпят, а Рига — кусок знатный!
— Да на кой черт она тебе нужна, эта Рига! Нет, город, конечно, хороший, но ведь даже если возьмем, потом же не удержать. Пограбить разве.
— Понимаешь, Никита, меня беспокоит восстание в Тихвине. Точнее, то, что там убили шведских солдат и чиновников. Густав Адольф ведь еще мальчишка и потому идеалист. Он непременно потребует наказать виновных, и у меня не будет причин ему отказать. А я не хочу отдавать русских людей на расправу только потому, что они не хотят видеть иноземных солдат на своей земле. В данной ситуации они правы, но мне никак не объяснить это шведскому королю. Так что есть только один выход — дать ему другую игрушку, чтобы он забыл о Тихвине. И Рига в этом смысле идеальна! Ее даже можно без проблем обменять на Новгород, на это даже Оксеншерна согласится без раздумий. Может быть, даже на Корелу.
— Хорошо бы, — загорелись глаза у Вельяминова, — только ведь не получится!
— Почему?
— Вельяминов прав, — меланхолично подтверждает сидящий чуть в стороне фон Гершов, — если ваше величество желает сделать набег, то это возможно. Если вы хотите взять Ригу, то это невозможно.
— Кто знает, кто знает... — столь же меланхолично отвечаю я Каролю, — конечно, лучше бы ударить по Риге совместно со шведами. Тогда их флот перекрыл бы доставку припасов в город, и тот, скорее всего, сдался бы, увидев приготовления к штурму.
— Да какой штурм! — не выдерживает Никита. — Ни пехоты, ни пушек...
— Вон они, наши пушки, — хитро улыбнувшись, перебивает его Корнилий, кивая на карету.
— Да, в город войти можно, — подумав, соглашается Кароль, — но я слышал, что там есть цитадель, Рижский замок. Его охрана будет начеку.
— А чем нам может помешать этот замок? — спрашиваю я его с самым простодушным видом.
— Ну, там укроются власти и смогут оттуда организовать сопротивление...
— Смогут, конечно, если будут там.
— А где им еще быть?
— Как где? Разумеется, там, где будут жечь ведьму! — отвечаю я и подкидываю ветку в костер.
Пламя на мгновение поднимается, и я замечаю, что в карете приоткрывается дверца. Через секунду я вижу, как из-за нее на землю спускается ножка в маленьком башмачке. Похоже, юная фройлян желает прогуляться перед сном.
— Вам не спится, сударыня? — спрашиваю ее, подойдя поближе.
— Э-э... — Регина Аделаида явно подбирает слова, но наконец находится с ответом. — Моя тетя ужасно храпит.
— Вот как... — недоверчиво смотрю я на озирающуюся по сторонам девушку.
— А вы не знаете, где наши слуги?
— Вероятно, спят, — пожимаю я плечами. — А в чем дело?
— Нет-нет, ничего, — отвечает она, продолжая озираться.
Тут мне в голову приходит мысль, что как ни велика карета, но уборной в ней точно нет, и мне становится неудобно перед девушкой, попавшей в сложную ситуацию посреди огромного отряда военных.
— Знаете что, фройлян, — обращаюсь я к ней, немного подумав, — не знаю, какого рода у вас проблема, но уверен, что любую из них можно уладить вон в тех кустах.
Даже в темноте видно, как вспыхивает ее лицо, но похоже, что совет дан очень вовремя и она тут же скрывается в указанном направлении. Спустя некоторое время она появляется еще более смущенной, и, ни слова не говоря, направляется к карете. Я возвращаюсь к костру и окидываю взглядом своих приближенных. Деликатный фон Гершов уже ушел, Михальский делает вид, что ничего не понял, а Никита только усмехается в бороду, но молчит.
— Спать пора, — отрывисто кидаю я им, укладываясь на попону, — завтра вставать рано.
— И то верно, — отзывается Вельяминов и надвигает шапку на глаза.
Ранним утром на Песочной дороге[55] показалась карета досточтимого Отто Буксгевдена в сопровождении небольшого отряда охраны. Было уже достаточно светло, чтобы стражники, охранявшие въезд в Ригу, узнали ее. Всадники, охранявшие экипаж, правда, были им незнакомы, но господин Отто — самый знатный и богатый барон в здешних местах и вполне мог нанять к себе на службу хоть черных рейтар, хоть имперских кирасир. Начальник стражи, впрочем, подошел к карете, чтобы удостовериться, все ли в порядке, но, увидев в окошко злобное личико известной мегеры — сестры барона, Марии Констанции, тут же поклонился и приказал открыть ворота. Это был его последний приказ.
Тем временем на площади перед церковью Святого Петра собирался народ. Почтенные бюргеры и хваткие купцы, именитые мастера и безродные подмастерья, старики и дети, мужчины и женщины — все желали увидеть, как сожгут ведьму. Рига была очень благочестивым городом, и ее жители никогда бы не потерпели в своих рядах служительницу врага рода человеческого. Однажды, примерно пятьдесят лет тому назад, они в своем религиозном рвении зашли так далеко, что сожгли деревянную статую Девы Марии, заподозрив, что в нее вселился злой дух. Надобно сказать, что подозрения эти были весьма основательны, ибо злокозненная статуя, по случайности упав в воду, имела наглость отказаться тонуть. А ведь всякому известно, что если брошенная в воду женщина не утонет, то она, вне всякого сомнения, предалась душой и телом Сатане. Правда, некоторые вольнодумцы, слабые в вере, тишком поговаривали, что статуя и не могла утонуть, поскольку была деревянной, но им быстро заткнули рты.
Приговоренная к сожжению девица из семьи рыбаков по имени Эльза также была подвергнута этому испытанию и также всплыла. После этого связь ее с врагом рода человеческого была настолько очевидна, что вердикт судей был единодушен — виновна! Магистрат подтвердил приговор, и дело оставалось за малым. Его должен был утвердить представитель польского короля венденский воевода Кшиштоф Слушка. Впрочем, пан воевода прибыл еще вчера и собирался вынести свой вердикт сегодня же утром. Зная, что пан Кшиштов хотя и католик, но в вере тверд, никто в Риге не сомневался в его решении, так что костер был загодя приготовлен, и оставалось лишь возвести на него ведьму и, зачитав приговор, предать ее огню с тем чтобы, уничтожив тело, спасти душу.
Главной обвинительницей по делу была ее соседка — вдова Ирма Краузе. Еще не старая женщина повторила при Высоком капитуле свои показания. Девице по имени Эльза служили звери и птицы, что, несомненно, указывало на колдовство.
— Что ты скажешь в свое оправдание? — спросил обвиняемую воевода, сидящий в высоком резном кресле рядом с судьями.
— Мой добрый господин, — отвечала со слезами на глазах девушка, — я кормила птиц, и они, собираясь под моим окном, пели мне песни. Я была добра к животным, и они платили мне тем же.
— Такое бывает... — задумчиво молвил пан Кшиштов под молящим взглядом Эльзы.
— Да, но она еще занималась врачеванием! — закричала Ирма. — Откуда ей уметь облегчать страдания людей, если она не ведьма? Она ведь нигде этому не училась.
— Оправдывайся, если можешь, — приказал воевода.
— Люди добрые, — взмолилась обвиняемая, — вы все меня знаете, я никому и никогда не сделала плохого. Да, я приходила к больным и молилась об их здоровье, и, если моя молитва была угодна Господу, хворь уходила. Но разве в этом есть колдовство?
— А снадобий ты никому никаких не давала? — ехидно спросила вдова.
— Да какие снадобья! — закричала Эльза. — Всякому известно, что отвар мяты утоляет головную боль, его любой может сделать. Неужели все, кто так делают, — колдуны?
Венденский воевода задумался: он не был злым человеком, и казни не доставляли ему большой радости. К тому же обвинения не выглядели слишком уж убедительно. Но было очевидно, что рижане, от мала до велика, желают этой казни, а ссориться с ними пану Кшиштову не хотелось. В свое время Рига была имперским городом, и покорить ее удалось далеко не сразу. Не раз она восставала, и допустить новый бунт в такое время было совсем неразумно. А тем временем Ирма продолжала злобствовать:
— А еще, господин воевода, она парней привораживает! Посмотрите на нее: ни кожи ни рожи, а все молодые мужчины на нее смотрят! Да кто тогда ведьма, если не она!
— Ты сама ведьма! — закричала, не выдержав обвинений, девушка. — Я не виновата в том, что Андрис меня любит, а на тебя и смотреть не хочет!
— Да что же это делается, люди добрые! — взвизгнула обвинительница. — Мало того что она приворотом занимается, так еще на меня, честную вдову, клевещет! Сжечь ее!
— Сжечь! Сжечь! Сжечь! — начали кричать сначала некоторые собравшиеся, а затем все больше и больше, и наконец, вся площадь в едином порыве стала требовать сожжения.
— Проводили ли испытание водой? — спросил, нахмурившись, пан Кшиштов.
— Да, господин воевода, — поклонился секретарь суда.
— Каков результат?
— Она всплыла.
— Виновна! — вынес свой вердикт поляк и отвернулся, прошептав: "Матка боска, прости меня..."
Тем временем сквозь толпу пробились несколько крепких мужчин во главе с молодым человеком, закутанным в плащ. На первый взгляд их можно было принять за немецких наемников, разве что их предводитель был слишком молод для этого...
— Что здесь происходит, господа? — громко спросил я, дождавшись, когда крики стихнут, — сдается мне, вы творите здесь беззаконие!
— Это еще почему? — изумился воевода.
— Потому что утверждать смертный приговор должен верховный сюзерен этого города. Конечно, если бы Рига была, как раньше, имперским городом, приговор ее магистрата был бы законен. Но поскольку он давно уже не является таковым, права казнить у него — нет!
Собравшиеся вокруг судьи, члены магистрата и именитые граждане были так шокированы, что на какое-то время потеряли дар речи. А я, нимало не смущаясь, подошел к обвиняемой и продолжал:
— Скажи мне, милая девушка, как случилось, что, когда тебя бросили в воду, ты всплыла?
— Добрый господин, спасите меня! — в отчаянии взмолилась Эльза. — Когда меня подвергли испытанию, мне нарочно худо связали ноги и руки, и я смогла освободить их. А так как я, как и все дочери рыбаков, хорошо плаваю, то просто не смогла утонуть.
— О, мало того что тут превышение полномочий, так налицо еще и подделка доказательств!
— Послушайте, вы, — взбешенно закричал пан Кшиштов, — что за глупости вы говорите?! Я законный представитель здешнего сюзерена — короля Речи Посполитой Сигизмунда Третьего! И потому приговор вполне законен!
