В воскресение я принял участие во вновь открытом хоккейном турнире, где сыграл два матча, и оба проиграл. От этого, правда, мой соревновательный пыл не угас, просто я решил еще раз серьезно потренироваться на досуге.
В понедельник началась новая рабочая неделя. Лично для меня наступил очень ответственный момент. Мне просто необходимо было до вечера вторника сочинить удачный вариант Сценария нового Акта Пьесы. Такой вариант Сценария, который просто не мог бы быть не утвержден. Кроме творческих амбиций, к этому меня подстегивало почти полное отсутствие средств на моем "понтовом" счете.
Творческому процессу я постарался отдаться со всей возможной серьезностью. Основательно сел за письменный стол, и впал в глубокую задумчивость, вынашивая общую концепцию своего будущего драматургического произведения.
Сначала будущий Акт Пьесы мне увиделся полным живописных батальных сцен. Мой персонаж, разумеется, принимал в этих сценах самое деятельное участие, доблестно посрамляя врагов по пути к своей неминуемой славе.
Но потом эта идея мне разонравилась. Что-то в ней было такое, что вызывало мой же собственный, хотя и не слишком внятный, внутренний протест. Воевать почему-то не хотелось, даже учитывая заведомо успешный исход битвы. Возможно, мне просто не нравилась идея появления на Сцене в громоздких боевых доспехах, которые, я уверен, ощутимо стесняют движения. А, может быть, жалко мне было неведомых Варваров, принуждаемых всячески содействовать стяжанию моей личной славы, ценой собственного унижения. Как-то было это неестественно, не слишком честно как-то. А потому — неинтересно.
Промаявшись полдня в бесплодных творческих метаниях, я, было, сунулся опять к Барону за советом, но застал его в совершенно не подходящем расположении духа. Вопреки обыкновению, он не пустил меня дальше порога своей комнаты. И только для того, чтобы разразиться очередным своим нравоучением — о том, что давно уже пора мне проявлять свою полную самостоятельность.
Так я и ушел ни с чем, отмечая про себя, что Барон в последнее время стал каким-то раздражительным и подавленным. Но размышлять о причинах этого явления мне было некогда.
Вернувшись в свою комнату, я снова попытался проявить какие-то творческие потуги. Что-то такое писал на листе бумаги, и тут же зачеркивал. Муки творчества мои были неописуемы. Но эти муки все-таки принесли свои плоды!
В конце концов, я изобрел гениальный, как мне показалось, сюжет. Я решил, что лучшим вариантом развития сценических событий будет тот, когда противник пришлет ко мне парламентариев с какими-нибудь своими вздорными требованиями. Возглавив процесс проведения переговоров, мой персонаж сможет проявить все присущие ему таланты дипломата, в высшей степени убедительно доказывая несущественность предъявляемых претензий, нелепость требований и нецелесообразность боевых действий. Согласно моему варианту Сценария, переговоры должны были закончиться подписанием мирного договора между Варварами и нашим Братским Королевством, на взаимовыгодных условиях.
Маркиза, когда я раскрыл ей эту свою идею, целиком ее одобрила, поддержала, и благословила меня на творческую работу. Оставалась сущая мелочь — облечь весь этот блестящий драматургический замысел в конкретные действия и слова многочисленных действующих лиц.
При всей ясности плана Сценария, его творческое воплощение удалось мне с великим трудом, и не без помощи Маркизы. Она всячески помогала мне и содействовала, и не только тем, что приносила мне еду из Обеденного Зала, пока я чуть ли не целые сутки безвылазно сидел за своим письменным столом. Она охотно бралась подыскивать рифмы на заданную тему, и удачно предложила ввести в действие еще одного эпизодического персонажа. Я уже не говорю о том, что во вторник, ближе к вечеру, Маркизе пришлось спешно, всего лишь за два часа, переписать весь мой вариант Сценария Акта Пьесы начисто, причем в двух экземплярах. И с этой работой она справилась вполне успешно, пока я лежал на кровати, вконец обессилев от чрезмерно напряженной творческой деятельности.
В конце концов, плод моей титанической работы был церемонно помещен в Черный Ящик, а Черный Ящик — во Внешний Сейф, и мне, как и всем остальным актерам, осталось только ждать и надеяться.
В среду мне снова нечего было делать. Идти смотреть, как другие играют в "Биржу", не хотелось. Хоккейных матчей в этот день не предусматривалось. Читать классиков или Сценарий Пьесы не хотелось. На Телевизор не было "понтов". Скучно! Скучно в мире человеку без "понтов"!
Решил я навестить Барона. Давно уже пора было выяснить причины присущего ему в последнее время такого нетипичного душевного состояния.
В комнате Барона я не застал — дверь была закрыта, и на мой настойчивый стук никто не отзывался. Несколько удивленный этим обстоятельством, я еще некоторое время просто побродил по окрестностям, размышляя, где же я смогу обнаружить Барона. И вовремя сообразил заглянуть в Рекреацию.
С первого взгляда, в Рекреации было безлюдно. Тихо там было, и ничто не указывало на присутствие здесь человека. Большая часть пространства помещения было скрыто буйной растительностью, иные экземпляры которой достигали своей высотой уровня потолка. Соваться туда, в эти заросли, я не стал. Просто окликнул Барона — на тот случай, если он все-таки здесь. Воззвал к нему, безо всякой на то надежды, и тут же собрался покинуть это место. Но тут огромный зеленый лист какого-то растения вдруг отъехал в сторону, и в образовавшейся прорехе зеленой стены появилось лицо Барона.
— А, это ты! — приветствовал он меня, но в глубине его глаз была заметна присущая ему в последнее время печаль. — Хотел поговорить?
Я ответил утвердительно. Барон кивнул мне, приглашая к себе, в зеленые заросли. Осторожно обогнув несколько горшков с кустистыми растениями, я приблизился к Барону, сидящему на какой-то довольно небольшой по своим размерам скамеечке, прямо между кадками с какими-то лопухами.
— Садись! — пригласил меня Барон, отодвигаясь к самому краю скамейки.
Нам едва удалось уместиться вдвоем на этой скамейке.
— Я, собственно, так... — начал я, чувствуя себя весьма неуклюже.
Барон посмотрел на меня, все тем же самым странным взглядом.
— Это правильно, — сказал он вдруг. — Это даже лучше, когда — "так..."
Не вдаваясь в смысл его фразы, я поспешил согласиться. А Барон уже переводил разговор на другую тему.
— Ты ведь здесь нечасто бываешь? — спросил он меня, обводя рукой просторы Рекреации.
— Да, пожалуй, что и никогда.
— А зря! Очень зря! Замечательное место! Оно как будто специально создано эдаким оазисом в нашем суетном мире, куда не проникают никакие его заботы и тревоги. Мой тебе совет — во всякий сложный момент своей жизни просто приди сюда, просто побудь здесь хоть несколько минут. Здесь, как нигде больше, можно отвлечься от своих суетных мыслей. Здесь можно просто сидеть, и просто смотреть на это чудо, — и Барон широким жестом указал на окружающие нас со всех сторон растения. — Просто сидеть и созерцать. И ощущать, как все твои душевные тревоги уходят куда-то, и в душе у тебя воцаряется равновесие и покой. Эти растения поистине способны лечить тревожные человеческие души!
Я огляделся по сторонам, но никаких ощущений, только что описанных Бароном не испытал. Наверное, настрой у меня был не тот. Возможно, все рассказанное Бароном можно было испытать лишь в полном одиночестве.
— Я люблю растения! — тем временем продолжал Барон. — Они гораздо лучше людей. Цветы несут радость людям. И именно за это люди губят цветы!
Не знаю, почему, но я не слишком понимал Барона. По моему мнению, здесь, в Рекреации, где время как будто останавливало неумолимый бег свой, было откровенно скучно. А просто сидеть и смотреть на всю эту зелень представлялось мне занятием бессмысленным.
Что я для себя понял из речей Барона, так это то, что никакого серьезного разговора у нас с ним в такой обстановке получиться не может. Барон целиком погружен в созерцание, и одно лишь мое присутствие, вполне вероятно, является при этом лишним.
Я решил оставить Барона один на один с его непонятными мне чувствами, мыслями и переживаниями. Просто встал, похлопал его по плечу, а Барон, не глядя на меня, кивнул мне в знак прощания.
Уходя, я еще раз оглянулся на Барона. Он продолжал сидеть все так же неподвижно, и отсутствующий взгляд его был направлен, как мне показалось, куда-то за пределы этого мира. Точка его фокуса находилась где-то вне пространства, а, возможно, и времени.
Стараясь производить как меньше шума, я покинул Рекреацию.
Вечером среды наступил традиционный и волнующий момент Церемонии Открытия Черного Ящика. Обитатели мира, озабоченные судьбой своих сценических персонажей, собрались в Гостиной, и Герольд с неизменным изяществом исполнил свой торжественный ритуал. Я с трепетом ждал, что уготовила мне судьба на этот раз. И был весьма обрадован тем, что попал в список действующих лиц очередного Акта Пьесы!
Но только у себя в комнате, раскрыв "утвержденный" Сценарий будущего Акта Пьесы, я обескуражено установил, что его текст ничем не напоминает мой собственный вариант! С лихорадочным вниманием я погрузился в изучение Сценария, пытаясь обнаружить в нем хоть крупицу моего участия. Тщетно!
Действие очередного Акта Пьесы происходило, в основном, в "Замке Барона". Действующих лиц в грядущем Акте Пьесы предусматривалось немного — кроме нескольких второстепенных персонажей, сам Барон, Баронесса и Маркиза (я порадовался за свою сердечную подругу). Сначала мне оставалось неясным, откуда здесь могу появиться я, ведь по логике общего сюжета Пьесы, мой персонаж должен был в это время подвизаться на военном поприще.
Все выяснилось, когда я стал читать Сценарий дальше. Согласно официальному сюжету, Барон заболевает. Вот он лежит в кровати, в окружении немногочисленных своих близких. И говорит печальные слова. Сообщает присутствующим, что скоро умрет. И просит послать с известием ко мне. Барон непременно хочет меня видеть, и как можно скорее.
С немедленно снаряженным гонцом письмо отбывает куда-то в неведомые дали. На Сцене начинают суетиться какие-то врачи, появляется там и некая Гадалка. Ее устами оглашается пророчество о весьма скорой кончине Барона.
Мой персонаж появляется на Сцене лишь в последнем действии. Предстает перед взором Барона, который на протяжении всего Акта Пьесы так и не поднимается со своей постели. А дальше в Сценарии Акта Пьесы я читаю текст следующего содержания:
"СЦЕНА 7. Комната в Поместье Барона, в кровати лежит умирающий Барон, у его кровати — Баронесса, Рыцарь, Маркиза.
"БАРОН:
Вот он, настал мой смертный час!
Увы, друзья, я покидаю вас!
Но, прежде чем уйти в свои юдоли,
Прослушайте наказ последней воли.
Свое имущество и рыцарскую честь,
Словом, все то, что у меня ни есть,
Я завещаю сыну Макмагону,
(умирает)
РЫЦАРЬ МАКМАГОН:
Хвалу и честь провозглашу Барону!"
Какой бред! Какое возмутительное безобразие! Что же это делается! Кто мог придумать такой сюжет?
В крайне возбужденном состоянии души я спешно отправился прямо к Барону. Тот сидел в своей комнате, с тем же неизбывным задумчиво-печальным выражением на своем лице.
— Что, прочел Сценарий Акта? — спросил меня Барон, пока я пытался найти слова, чтобы как-то приступить к разговору.
Я кивнул головой. И снова открыл было рот, чтобы дать выход всему своему недоумению и возмущению. Но и тут Барон упредил меня.
— Ты, главное, успокойся! — посоветовал он мне. — Не нервничай так. Присядь!
— Кто это написал? — страстно возопил я.
— Я, — ответил Барон, к моему безмерному изумлению.
Внезапно все доселе клокочущие внутри меня чувства вдруг оставили меня, и я почувствовал, как на душу мою начала медленно, но неотвратимо наваливаться большая и глубокая тоска.
Я опустился на кровать.
— Ты? Ты сам все это придумал? Придумал свою смерть? — я все еще не мог до конца поверить в это.
— Нет, конечно, не все. К слову сказать, не я придумал вот эту твою реплику, которую я считаю весьма неудачной. И вообще в этом Сценарии, как обычно, много чего лишнего и, прямо скажем, совсем необязательного. Но главное — то есть, свою смерть, придумал действительно я сам.
— Но зачем? В чем смысл?
— Всегда мечтал написать Сценарий собственной смерти! — грустно улыбнулся Барон мне в ответ. — Не всякому это удается!
— А если серьезно? — снова спросил я, решительно отметая такое объяснение.
Он посмотрел на меня своими добрыми, умными, какими-то уставшими глазами, и не стал торопиться с ответом. Но я требовал ответа. До сего момента я совершенно не задумывался, не мог даже представить себе такого, чтобы герои Пьесы умирали вот так, по собственному желанию!
— Ты, наверное, думаешь, что все трагическое в нашей Пьесе происходит только вопреки человеческому желанию. Вроде того, что любая персональная трагедия на Сцене свершается исключительно вследствие чьих-то злых козней и тайных заговоров? — спросил меня Барон.
— Так! К чему желать своему сценическому персонажу преждевременной смерти? Ты же сам говорил, ты сам учил меня тому, что жизнь — это вечная борьба, что нужно самому определять сценическую судьбу своего персонажа, что ни в коем случае нельзя бросать его на произвол судьбы, но шаг за шагом укреплять его значительность для Пьесы!
— Да, все это я говорил тебе. Я и не мог говорить тебе ничего другого. Все это так и есть, и любой другой обитатель мира совершенно искренне сказал бы тебе то же самое.
— А сам? Как сам ты поступаешь? Своим поступком ты противоречишь этой идее!
Барон отвел глаза, и некоторое время не отвечал на мои укоры. Потом сказал:
— Я учил тебя тому, что пригодится тебе в этом мире. Я сам упорно когда-то постигал эту науку — науку жизни в этом мире, науку участия в этой Пьесе. Постигал с трудом, с превеликими трудностями. Памятуя об этом, я постарался сделать все от меня зависящее, чтобы для тебя это обучение прошло более эффективно. Я научил тебя тому, во что когда-то верил сам.
— А сейчас, что же?
Он снова промолчал. Потом медленно проговорил:
— А теперь я уже устал в это верить...
— Что ты имеешь в виду? Устал верить — во что?
Барон посмотрел на меня с каким-то сожалением.
— Наверное, не надо тебе этого понимать. Скорее всего, мои нынешние идеи в большинстве своем ошибочны. Вероятно, в последнее время я стал очень мнителен.
Его речи были полны каких-то загадок, смысла которых я не мог постичь. Да и не хотел я вникать в их смысл, не хотел их разгадывать, я вообще был против их существования!
— Этот Сценарий нужно срочно переписать! — решительно заявил я Барону.
Барон посмотрел на меня взглядом, полным удивленного какого-то восхищения.
— Ты же сам понимаешь, что это невозможно! — наконец, ответил он. — Ты отлично знаешь, что утвержденный Сценарий Акта Пьесы обязательно должен быть исполнен. Должен быть сыгран от начала и до конца, без купюр и вариаций!
