Распахни своё сердце

Да, она ещё не готова произнести вслух ответ, но там, где-то глубоко, он уже сформировался и требовал выхода.

Руки Романа стали настойчиво и призывно оглаживать её тело, забравшись под домашнюю майку. Он соблазнял и искушал каждым прикосновением, разжигая из тлеющих углей пламя.

Подхватив брюнетку под ягодицы, Смирнов поднял её над полом, заставив опоясать его ногами, и прижал спиной к стене. Она была вылеплена будто специально для него, маня каждым изгибом, шелковистостью кожи, мягкостью округлых форм и природным тонким запахом. Язык прошёлся по груди, почти не скрытой за глубоким вырезом серой майки.

— Ты меня с ума сводишь, — шумно втянув носом воздух, Роман, крепко удерживая любовницу, понёс её в спальню.

— Ненормальный, — Антонова часто дышала. Безумное притяжение между ними, казалось, можно было потрогать пальцами.

Опустив её на постель и нависнув сверху, упираясь руками в матрац, Смирнов наклонился, целуя приоткрытые губы. Он обожал эти губы. Он обожал в ней всё: плавно покачивающиеся при ходьбе бёдра, пышную грудь, приковывающую взгляды мужчин, полные ноги, на которых всегда красиво сидели сапоги, туго обхватывая голенищем, а не создавая эффект карандаша в стакане, мягкую линию плеч, длинную шею, соблазнительную родинку, ровный нос, потрясающие глаза, аккуратно уложенные волосы — словом, он восхищался всем в этой женщине.

Скользнув ниже и задрав майку, он целовал её живот, рисовал языком влажные узоры и слегка прикусывал кожу зубами, вызывая толпы мурашек, разбегающихся в стороны.

Татьяна нетерпеливо комкала джемпер на крепких плечах любовника, и Роман, приподнявшись, стянул его через голову. Сняв футболку и расстегнув ширинку на джинсах, он снова наклонился, задирая её майку ещё выше и открывая своему взгляду полную грудь, удерживаемую чёрным тугим бюстгальтером. Проведя языком по кружевной оторочке, шатен подсунул руку под спину Антоновой и расстегнул крючки, мешающие ему насладиться видом обнажённых прелестей.

Чувствуя себя неудобно с задранным бельём, женщина дёрнулась, оттолкнув Смирнова, и, сев на постели, сняла с себя лишние сейчас вещи, отбросив их в сторону. Повалив Романа на спину, она оседлала его бёдра, тут же ощутив затвердевшую мужскую плоть, и, склонившись над ним, поцеловала долгим и глубоким поцелуем. Скользя ужом вниз по его телу, она касалась губами и языком солоноватой кожи, сползая всё ниже. Дойдя до пояса джинсов, Татьяна стянула их с него, подцепив пальцами и трусы. Стащив штаны с бельём до конца и бросив на пол возле постели, она принялась и за оставшуюся на ней самой одежду. Ей хотелось скорее слиться с ним воедино, почувствовать его, ощутить в полной мере.

Полностью обнажившись, Антонова на мгновение оробела под восхищённым взглядом любовника, но, взяв себя в руки, переборола это и уже беззастенчиво опустилась на него сверху, протяжно застонав.

— Сладкая моя, — прохрипев, Смирнов перекатился, подминая брюнетку под себя, и начал двигаться, упёршись руками в постель.

Она стонала под ним, широко разведя согнутые в коленях ноги и вцепившись короткими аккуратными ногтями в его ягодицы, тем самым притягивая ближе к себе, вжимая, не давая далеко отстраниться.

Это не было голым желанием и похотью, это было много большим — его любовью и её нерешительной готовностью любить. Каждое движение навстречу, каждое прикосновение, каждый вздох и стон — всё на двоих.

Роман ловил губы Татьяны мокрыми короткими поцелуями, вдавливал её толчками в матрац и пристально заглядывал в васильковые глаза, ища там отражение собственных чувств. Движения стали резче и размашистее, солёные капельки пота стекали по вискам, лбу и спине, воздух, густеющий и вязкий, щекотал ноздри, а тугой ком внизу живота грозил взорваться в любой момент.

Шатен попытался отстраниться, но Антонова прижалась к нему всем телом, выгнувшись, и он ощутил, как её мышцы сокращаются вокруг его пульсирующего члена. Порвав тишину разделённым на двоих стоном, они ещё долго выравнивали сбившееся дыхание, успокаивающе поглаживая друг друга и ласково целуя.

— Я тебя люблю, — повторил Роман, касаясь губами влажного виска любовницы. В ответ она крепче обняла его и замерла, щекоча горячим дыханием шею. В это мгновение не хотелось абсолютно ничего — только лежать вот так, вжавшись друг в друга, и слушать биение сердца партнёра.

— Тяжело, — сквозь улыбку произнесла Татьяна, заворочавшись.

— Прости, — Смирнов скатился в сторону и, устроившись на боку, провёл ладонью по её плечу, руке, погладил запястье и, добравшись до кисти, сплёл их пальцы. — Ты потрясающая.

— Дурные мы оба, — брюнетка засмеялась и резко замолчала, услышав дверной звонок.

— Ты ждёшь кого-то? — Роман поднялся и стал собирать сброшенную в порыве одежду.

— Нет. Может, дети забыли что-то?

— И запоздало вспомнили? — мужчина хмыкнул, натягивая джинсы. — Я открою.

Он быстрым шагом вышел из спальни, на ходу приглаживая растрёпанные волосы. Открыв входную дверь, финансист тяжело вздохнул:

— Здравствуй, Толя.

— Привет. Я по-соседски чайку попить, — Финогенов плечом отпихнул его в сторону и вошёл в квартиру. — Где Танька? Хотя, — скользнув взглядом по обнажённому торсу, он улыбнулся, — можешь не объяснять. Я на кухне подожду.

— Кто там? — наспех одевшаяся Антонова выглянула в коридор. Увидев друга, она смутилась и выдавила из себя: — Привет, Толь.

— Привет, красавица. Извини, что не вовремя, но мне бы схорониться где на часок.

— Что случилось?

Скосив глаза на Смирнова, Щербатый осторожно ответил:

— Личная жизнь разбушевалась.

— Твою мать! — шатен запустил пальцы в волосы и захохотал. — Да нет! Быть не может!

— Ром, ты в порядке? — Татьяна коснулась плеча любовника.

— Всё отлично, всё просто отлично, но... — дверной звонок снова затрезвонил.

—

* * *

ь, — выругавшись, Толик скрылся на кухне.

Роман, продолжая смеяться, распахнул дверь, зная, кого увидит за ней.

— Привет, — Сизов замер на пороге от неожиданности. — А я вот в гости решил заехать. А ты чего тут?

— Здравствуйте, Дмитрий Александрович, — Антонова, улыбаясь, выглянула из-за Смирнова.

— Здравствуйте, Танечка. А я к вам!

— Твоя личная жизнь прячется на кухне, — финансист смахнул выступившие от смеха слёзы. Решить элементарный пример для него не составило труда, он лишь поразился тому, что так долго не замечал очевидных вещей. Просто даже предположить, что Финогенов является приверженцем однополых отношений, казалось бредом, но теперь нельзя было не посмотреть правде в глаза.

— Ты знаешь? — Дмитрий в удивлении изогнул светлую бровь.

— Ой, иди уже!

— Ну, я...

— Идите, — Татьяна махнула рукой.

— Прошу прощения за вторжение, — Сизов, скинув ботинки, которые успел нацепить, рванув за Щербатым, прошёл на кухню.

— Ты знала? — спросил Роман у женщины, отсмеявшись.

— Да, но я думала, они разошлись.

— Как видишь, нет. Ну что, будем поить гостей чаем?

— Конечно. Оденься, а я чайник поставлю.

Заглянув на кухню, Антонова увидела Толика, сидящего на стуле с закрытыми глазами, и кружащего вокруг него Дмитрия, размахивающего руками и возмущающегося:

— Сбежать решил? Когда мы, наконец, остались одни?

— Я спать хочу, — Финогенов улыбнулся краешками губ. Ему нравилось злить любовника. За время, проведённое в деревне, они заметно сблизились. Сизов, как и обещал, показывал ему, что их отношения возможны.

— Припёрся, людям помешал. У тебя совесть есть?

— Она тоже хочет спать.

— Толь, ты скотина!

— Знаю, — Щербатый открыл глаза. Скосив их в сторону двери, он, смеясь, сказал: — Тань, хорош подслушивать.

— Неловко было прерывать вас, — брюнетка улыбнулась в ответ.

— А я вас не заметил, — виновато вздохнул Дмитрий.

— Мимо Толи ни одна мышь не проскочит. Профессиональное, — Татьяна подошла к плите и поставила чайник на зажжённую конфорку, — Вы вместе, значит?

— Как сказать... — Финогенов задумчиво потёр подбородок.

— Я тебе врежу сейчас!

— Всё с вами понятно, — Антонова хохотнула. — Голодные?

— Нет, нас Киса накормила, — Толик потянулся, — но чайку плесни.

— У меня пирожки остались, будете?

— Богиня! — Сизов сложил руки в молитвенном жесте.

— Он идиот, не обращай внимания, Тань.

— Кто тут идиот? — Роман вошёл, поправляя футболку.

— Я, — его друг развёл руки в стороны.

— А, ну об этом я давно знал, — шатен подошёл к Татьяне и обнял со спины, устроив голову на её макушке.

— Спасибо за поддержку, Ромыч, ага.

— Обращайся в любое время.

А Щербатый молча наблюдал за красивой парой, стоящей в обнимку. Наверное, впервые за несколько лет он видел прекрасные васильковые глаза подруги по-настоящему сияющими. Это дорогого стоило.

Глава 44

Павел поправил сползшую на лоб шапку и, вцепившись в бортик, сделал несколько неровных шагов. Ноги разъезжались, царапая лёд лезвиями коньков, но он упорно двигался, чтобы скорее добраться до скамейки и снять с себя, наконец, это убийство координации.

— Паш, ты всё? — Женя подъехала к нему и резко затормозила.

— Да.

— Давай руку, я тебе помогу.

— Не надо, — Крюков отвернулся. Оказывается, ревность одно из самых мерзких чувств. А он ревновал. Его выворачивало изнутри, когда он смотрел на хохочущую Кису, выписывающую круги по катку вместе с Олегом. Куда ему, неказистой серой мыши, тягаться с привлекательным высоким спортсменом, которого уже сейчас можно назвать мужчиной, а не мальчиком? Он рядом со Смирновым казался сопливым молокососом, и это злило.

— Ты себе ноги переломаешь, — Копейкина, покачав головой, ухватила парня за локоть. — Осторожнее двигайся. Сказал бы сразу, что не умеешь, я бы тебе помогла. Я, конечно, сама не Плющенко, но вроде не падаю.

— Лучше бы своему ненаглядному помогла.

— А что с ним? — Женя бросила короткий взгляд на Олега, кружащего Иру. — Он отлично катается.

— Зато у него с учёбой проблемы.

— Они с Кисой договорились, она его подтянет перед экзаменами, — девушка пожала плечами. Посмотрев на друга, стиснувшего зубы, она замерла: — Ты что, ревнуешь Ирку к нему? С ума сошёл?

— Ревную? — Павел усмехнулся.— Кто я, чтобы ревновать её? Она такая, а я...

— А что ты? Она же никого, кроме тебя, не видит! Она помешана на тебе!

— Я заметил.

— Идиот! — Копейкина развернулась и встала напротив блондина, заметив, что Смирнов с Финогеновой двигаются в их направлении. — Хочешь, докажу?

— Как? — парень успел только моргнуть и зажмуриться, когда его губ коснулись холодные обветренные губы, а в рот протолкнулся чужой язык. Целовалась Женя крышесносно, ломая и подстраивая под себя, и Крюков сдался, неловко отвечая. Это было приятно и здорово с точки зрения техники и телесных ощущений, но на внутреннем уровне слишком пусто. Целовать друга, брата, сестру — извращение.

— Почему? — надломленный голос совсем рядом заставил его очнуться, а потом девушку рывком оттолкнули от него, и, взмахнув руками, она упала, ударившись о бортик и растянувшись на льду.

Кису трясло. Она даже не взглянула на падающую от её толчка подругу, смотря только на Павла. Вцепившись в его плечи, она заглядывала в светлые глаза, прикрытые запотевшими стёклами очков:

— Почему? За что? — злые слёзы застыли на ресницах, и одна всё-таки сорвалась, блестящей каплей сползая по щеке. — Я же люблю тебя! Я не смогу без тебя, неужели ты не понимаешь? Что я не так делаю? — её голос срывался. — Что? Скажи! — опустившись на лёд, она стянула варежки и закрыла лицо руками, всхлипывая.

То, чего так боялся Лёня, вырвалось наружу: больная, отчаянная, всепоглощающая любовь, которая не знает гордости. Она прощает всё, наступая на собственное горло. Можно быть сильным, но она всё равно склонит и раздавит.

— Кис? — Крюков по-настоящему испугался. — Киса! — он рухнул на колени рядом с ней и крепко обнял. — Не плачь, пожалуйста!

— Жалеешь? — Ира уткнулась носом в его пуховик. — Жалей. Пусть так, только не уходи. Я не смогу, я не сумею без тебя. Я просто умру.

— Прости, я такой идиот, — Павел, отстранившись немного, обхватил её лицо ладонями и заставил посмотреть на него. — Я тебя люблю, Ир. Я тебя очень люблю. Пожалуйста, прости.

— Скажи ей правду, — Женя, морщась, поднялась и осторожно двинулась к выходу. Обернувшись, она добавила: — Я сегодня переночую где-нибудь. Вы нужны друг другу.

Хватит. Она сделала, что могла. Её друг, обделённый женским вниманием, на протяжении многих лет взращивал в себе комплекс неполноценности. Как он мог так запросто поверить, что для кого-то является всем? Да, он видел привязанность Ирины, но на подсознательном уровне его грыз жирный червь сомнения, питающийся неуверенностью в себе. Казалось, что всё хорошо, что он верит, но... Всегда есть это проклятое "но". Ревность вытащила наружу страхи. Тут никакие разговоры и убеждения не помогли бы — он должен был понять это раз и навсегда, увидев воочию.

А ей здесь больше нечего делать. Мы часто жертвуем чем-то ради дорогих нам людей, и Копейкина поняла, чем пожертвовала, лёжа там, на исцарапанном коньками льду, когда взглянула на Олега, застывшего каменным изваянием и сжимающего кулаки. Он не ждал объяснений, он просто смотрел на неё, раскинувшуюся звездой, и на плачущую Кису. Смотрел и закрывался. Развернувшись, он уехал к противоположному бортику, где его младший брат учился кататься под руководством Алеси. Он сделал выводы, а доказывать что-либо Жене не позволяла гордость.

* * *

— Привет, ты чего без звонка? — Лёня удивлённо смотрел на племянницу, топчущуюся на пороге.

— Телефон разрядился. К тебе можно?

— Конечно, — Костенко отступил, пропуская гостью. — Что случилось?

— Ничего.

— Это ты кому-нибудь другому рассказывать будешь, — мужчина закрыл входную дверь. — У тебя на лице всё написано.

Разувшись и сняв куртку, Женя прошла за дядей на кухню и, устроившись на высоком стуле, уставилась перед собой.

— Без ста грамм, чую, не разберёшься, — Лёнечка достал из шкафа непочатую бутылку коньяка. — Я тебя внимательно слушаю, — плеснув тёмной пахучей жидкости в пузатый бокал, он протянул его девушке.

— Скажи, — она сжала пальцы на прозрачной ножке, — когда любишь, простишь всё, что угодно?

— Любить по-разному можно.

— И так можно?

— И так. Только хорошего я в этом не вижу.

— Почему?

— Рано или поздно такая любовь убивает, если не находит абсолютной взаимности. К чему эти вопросы? — Лёня нахмурился.

— Не беспокойся, я просто интересуюсь.

— Хорошо, а то я уже было подумал, что эта гадость воздушно-капельным путём передаётся, и хотел попросить тебя не дышать в мою сторону.

— А ты знаешь кого-то, кто так влюблён?

— Киса. Жень, я это своими глазами видел.

—

* * *

ь, — девушка опрокинула в себя содержимое бокала и поморщилась.

— Что? С ней что-то случилось? — Костенко замер.

— Расслабься, у неё полная взаимность. Знаешь, когда-то мне было очень обидно, что ты так трясёшься над ней, — Копейкина улыбнулась. — Я жутко ревновала.