Каждое попадание рождало радостные подзадоривающие солдатские вопли, они принимали иссиня-черные прожилки, сливающиеся венами фундамента, за банальные трещины. А внутри оцепеневшие вслушивались в глубинный треск, будь кто из них на ледниках, тут же проассоциировали бы звуки с рокотом льда или откалывающейся льдины.
Подошло подкрепление. Звездные круги магов, два по тридцать три, выстроившись в сложную фигуру, выстрелили волшебным тараном, опустошая свои амулеты. Знай они классификацию АЗУ, присвоили бы полученному имя стрелы Дарб биантригин, правильного девяностошестигранника с перемешанной магической и воплощенной составляющей огня, с бешеным ревом вгрызшегося в стену в попытке создать несуществующий дверной проем, и не важно, кривой, косой, фигурный.
Однако и это не помогло — по поверхности камня в еще большем количестве расползлись зловеще поблескивающие черным пульсирующие после каждого попадания сосуды, а по брусчатке побежали портреты солдат и магов двух рот, подсвечивая кроваво красным камни под теми из них, кто не засел на крышах соседних строений.
— Ща из Башни шарахнут!
— Йейль, не дергайся!
— Стра-а-ашно же... брр!
— Мааам! А голубенькое пламя будет?
— Шшш! — всхлипывая.
— Ну мам!? — захныкав. — Хочу голубенькое!
— Не гундось!
— А я розовое, — хнык, — мам, где же розовые шарики!?
— Рано тебе еще розовые шарики, — язвительно и нервно.
— А тетя — жадина! Фи! Мааам! Ну мамуся...
— Как все йейльски трещит... Сабир!
— Вали к ялу, трус!
— А давай-ка и мы постреляем, ась?
— Точно! Арье же...
— Нет!
— Мам, хочу стрелять волшебством!
— Цыц!
— Сабир, дай хоть мальчику поиграться... Я ему все покажу, честно-честно!
— А мне... а мне... хочу сама делать розовые шарики!!! Ма-а-ам...
— Сабир...
— Саби-ир.
— Саб...
— Суп? — вставила любопытная малявка на руках матери, хлопая большими детскими глазками на большого дядю Супа. — Волосный ля супа, — вынесла вердикт малява, отворачиваясь к погремушке на животе, не понимая взрослой суеты и поднявшегося смеха.
— Гррр!
— Ну, командир, лук или суп?
— Яловы рога! Да не фурычит в Скорлупе боевая шарманка! Поздно зашевелили йейльскими нейронами.
— Не матерись, командор.
— Мы врубились.
— Такая яловецкая заварушка...
— Лучше тут жашно сидеть, чем йейльским трупом...
— Здесь же дети!!!
— Закройте ушки дети!
— Ща твои закрою!
— Ма, а трупы разговаривают?
— Это все вы! — всхлипывая пуще и обнимая крепче.
— Вжахнули!!!
И действительно, с двух башен в две точки городского ковра ухнули гудящие и посвистывающие бледные оранжево голубые лучи в обрамлении белесых искорок, снежинками осыпающихся вниз. Даже дети испуганно взвизгнули, когда грохот треска заложил уши, не то, что метнувшиеся в рассыпную незадолго до башенной атаки солдаты, отбежавшие совсем недалеко и в сторону от главного направления, еще ни разу не видевшие главный башенный калибр в действии.
Внезапно маги с безумными треугольниками глаз порастелепортировались шустрее тараканов. Верхушки Башен, частично выступавшие из-под скорлупы, именно из внешних магических потоков, завихряющихся вокруг городской защиты, они брали энергию для ударов по целям, внешним или внутренним, засветились лампочками. Сейчас через что-то там, что в самый неподходящий момент разладилось по халатности или недосмотру, вместо того, чтобы развалить, уничтожить, сжечь, стереть с лица города, дало лавкам дернуть за лучи как за шнурки, превратив их в канаты, а башни в держательниц бухт на вороте, которые начинали крутиться с умодробительной скоростью, разогревая уключины, держащие оси. Управляющие кристаллы Башен засветились даже сквозь скрывающие их стены, а звук стал еще невыносимее, выбив окна и расколов черепицы крыш под лучом-канатом, жадно глотаемым прожорливой глоткой Ламбад.
НаСскорлупе вокруг двух несчастий образовались ясные трещины, сквозь которые просвечивало ясное солнечное небо яркими молниевыми разводами. К гулу добавился хрустящий аккорд. Затрясся склад ФСП-9/61, спугнув лоханку, спешно вышвартовывающуюся прочь от лиха.
Система вылупления из Скорлупы, видимо зависла, судя по вдруг замельтешившим магам и прекратившимся драчкам на площади Согласия, на территории Школы и Раманора, а небесные ветви расползлись уже по всему щиту, особо любя башенные головки.
Несколько высокоступенчатых магов попытались грубо разрубить связь, но добились лишь струнной вибрации, пожравшей еще больше черепиц и стекол. Подтянулась верхушка Гильдии, прекратившая раздоры, понесшая потери. Амсофель и Олисанна со свитой и противниками кинулись к разным башням, окружая их. Совместными усилиями, скоординировавшись, они успели вовремя перехватить бразды и не дали проклюнуться всепоглощающему пламенному зверю, кинув ему костями Башни.
Хруст зашелестел мелкой крошкой, исчезающей недолетая до крыш. Однако огненное мракобесие, настигшее Башни, уже лишившиеся обитателей, не спешило разгрызать податливую плоть камня, ограничившись магоструктурами, оно весело побежало по канату, окрашивая его яркими огненными язычищами, облизавшими пару крыш перед лавками этрас Арье и короновавшими их чудовищно прекрасными своими радужными клычищами коронами.
Когда опасность для Груздя была ликвидирована, Башни прорыва избавились от напасти быть обглоданными, притихшие в столовой не верили своему счастью, смутьяны хмуро сощурились на высокие семиэтажки, радостно посверкивающие в лучах жаркого летнего Ра, клавшего йейля на груздевские свары, дымками, нестройно тянущимися в небеса с разных участков города, и нервным тиком левого глаза этрас Амсофеля напоминающими о себе двум группировкам, зависшим в воздухе у Сопсиж и Жримтал, раздражающих своей наготой в истинном зрении и прорывными решениями в области покраски зданий в виде темного множества всполохов, светлеющих, уменьшающихся и множащихся к вершинам, разукрасившим камень лучше всякой краски, еще не умеющей так радовать глаз бликами и живой игрой в солнечном свете.
— Солтап, тащи немедля бздешгу(*)!
— Дык тутс, Сабир! — доставая флягу.
— Моя забористей!
— Пойло!
— Сейчас все жашно... — присасываясь к ближайшей.
Его примеру последовало большинство, даже люди.
— Мамуль, не пла! Суп и тебе буитъ...
— Ох ты ж родная, — прижимая нежнее, целуя в лобик.
— Ща они лобесами...
— Ставки?
— А мы...
— Не дрейфь, сморчок!
— За Арье!
— Всковырнут...
— Такое! уже нет...
— А что это?
— Легендарный мифрил...
— Брешешь! Он зеркально-...
— Тьфу, разлетаются по норам!
— Соседи...
— Места...
— Раз икнула, так ползи расчищать!
— Ну Сабуль...
— Разговорчики!...
— Две бабы...
— Пасть порву!
— Послышалось...
— Приютим?
— Кого!?
— Жалко ж их...
— Места полно...
— Деньги...
— Поддерживаю...
— Еще не ушла!?
— Купи...
— Ну если так...
— Мам, не хочу делиться с...
— Ненадолго...
— Она дерется!
— Открываемся через...
— Йейль, не хочу трезветь...
— Ялов корень...
— Жжошшь!
Так, ближе к ночи, к семье Вофальта Тарс Биболта и его брата Тувафа, женам Елси Парт и Яровке Пулн, детям Фоктеру и Ульмине с малышкой Опрой добавилась семья булочника Рори Трора Аврора с женой Зартэ Иллоэ и тещей Вапрэ Нидрэ, а так же многодетного колбасника Жеркюля Фаинта Вивьента с женой Мари Нанэт, старшим сыном Эмилем, средним Зименом, двумя дочками Матиль и Амолой и младшим Паолоном, и одинокий художник Жером Астар де Лиопран, отдаленно забытый родственник кого-то из высоких бастардов.
Пришлось потесниться, но влезли все. Шикарная кухня на следующий день превратилась в кондитерско-колбасный цех, склады пополнились припасами и продукцией, чудом сохранившихся в подполах, а залы дополнились прилавками, слабо, но приспособленными под торговлю съестным. Неунывающий живописец был по самую макушку вдохновлен еще с праздника, чего уж говорить про развернувшийся бой с возможностью повторного просмотра и с других ракурсов. Заботливые жены носили еду в захваченный им после закупок всех необходимых принадлежностей сад.
Близша и Хоарнш не без помощи расчистили прилегающую к гордо возвышающимся в одиночестве, язык не поворачивается назвать, лавкам территорию. Наружу все высыпались, раззявив рты на чудо дивное и распрекрасное. Только Сабир сохранил трезвость ума и хладнокровность приказов, за ним и обе окрыленные магички, едва не поссорившиеся из-за своих глупостей, быстро довели мусор до пепло-песочного состояния, подзадориваемые младшими детьми, и смели в канализацию.
Никого из управы, как и стражей, не было до самого утра, маги предпочитали рассматривать сии места издали. Зато зевак, сочувствующих, галдящих, и прочих, и прочих, и прочих набралось предостаточно, вместе с толпяными, или толповыми, воришками, чурающимися шуршать слишком близко от новоиспеченных зданий, особенно после того, как один рисковый парень сунул руку в чей-то карман на брусчатке с мордой прапорщика и заработал красную плоскую стрелку с яркой желтой надписью "вор", вращающуюся над головой и радостно тыкающейся тому в макушку. Большинство так и схлынуло, улюлюкая, и понеслось за сверкающими пятками юркого юноши.
У сильномогучих груздевских дядей и теть были свои внутренние траблы, гноем вытекшие после летнего излома из годами нарывающихся ран, нагло всковырнутых нахальным, напористым и смекалистым раженцем, сбежавшим из города с такой немыслимой помпой под симфонию величайшего триумфа местной глупости и скабрезности, интриг и жадности, излишеств и мздоимства, подлости и богатства. А их подчиненные и зависящие боялись высунуть свои шнобели из безопасных панцирей и отнорков.
Оставшиеся роты были заняты своими башнями, какой-то военный начальник все же отдал приказ о возобновлении патрулирования, разгоне толп, наведения порядка и тишины, охраны пострадавших объектов недвижимости от дальнейших посягательств более мелкой швали. Но слухам и домыслам невозможно было поставить никакие кордоны, они не страшились оркских кулачищ, пожаром разливаясь по всем подворотням и закоулкам.
Ламбады в этот день не работали, собственно, сам день, но не утро и вечер, Сабир был непреклонен, а покупатели охочи до того, за что, по их мнению, активно поддерживаемому работниками, особо прозомбированными бывшим таном, власти чуть было не прикрыли эти волшебные лавки. Ночью окружавшая толпа ушла спать, наглядевшись на солнечные и лунные переливы на гранях зданиях-кристаллов, еще не познавших всех возможных подсветок и украшательств живыми растениями, облазив пустые погреба, вскрыв запечатывающую их корку, установленную двумя прелестницами-урками второй степени посвящения, подтвержденного квалификационными экзаменами магического комитета при эжзаском мэтриате.
Суета, визг и окрики в жилых покоях не унимались до самого закрытия, особенно дети в этот вечер болели исследовательским энтузиазмом, шилом стимулирующим их ко все новым открытиям. Как ни удивительно, но все системы выдерживали детский напор и любознательность, лишь на ноготок превосходящий взрослый интерес, подстегнутый пережитым бедствием и малооблачным будущим.
Общая касса и птичьи права новопоселенцев, завистливые косицы соседских трещоток, пополнение запасов еды и другие заботы закружили Сабира, молча жующего свою запечённую в сдобном тесте перченую сосиску за общим запоздалым обильным ужином, тогда как другие галдели и трепались не переставая, пытаясь тем или иным образом выяснить дату возвращения этрас Арье, его характер и многое другое, или же продолжая делиться впечатлениями о том или ином раскурочивающим доски и камни взрыве, полетах занавесок с гардинами, тлении цветков, запахах.
Нежданно-негаданно свалившиеся рты и тела с неизвестными помыслами, неконтролируемые, неизвестные, опасные, косвенно обездоленные из-за фирмы, представителем которой он был только сегодня назначен. Уже вчера.
Мельком подумав о мастерстве обоих семейств, разогнал по койкам первую смену. Проститутки по известным причинам сегодня не сунулись куда-либо из своих публичных домом. Бывшая людская часть превратилась детскую под присмотром тещи, на которой пришлось применить рычащий гавк. Художник и Кравк долго оценивали друг друга, но в конце концов согласились с необходимостью совместного деления помещения. Не было предусмотрено такого количества лежанок, благо хоть запасного белья и матрацев хватило, а ведь ему же контролировать приобретение завтра кучи всего потребного, как сидящему на кассе.
Собак долго ворочался. При каждом закрытии глаз ему мерещились рабские эльфячьи блюдца с ресничными каемками из многоглорской толпы, признавшими сие здание адамантитовым с полностью раскрывшимся бутоном Вирапэш, как выразился чей-то слуга в поношенной ливрее, надолго застывший с рукой, неверяще осязающей стену, чьи слова быстрее ветра разлетелись по городу. Их немигающее состояние поварёшкой мешало похлебку из мыслей об Арье, ситуации в целом и частности, пришлось добавить каплю снотворного поверх колбасного пряника, съеденного последним, и напугать своим голым видом идущего к "медпункту" чью-то жену в казенном халате, незнамо зачем вылезшую из постели с мужем, коих Сабир не запомнил и путался в именах.
Уже засыпая, он думал о разобранных буклетах и дневной выручке, почти повторяющей успех дня летнего Солнцеворота, об отсутствии мошенников, в том числе и со стороны властей. Его сон мало отличался от сотен других, наполненных треском, свистом, громом, хрустом и шелестом чего-то непонятного и страшного, горячим или холодным потом выгоняющего влагу из спящих тел, а особо невезучих затопил предрассветный ледяной ливень, спешащий после западных лесистых гор обшарить дома сквозь приглашающе открытые щели в кровлях, деловито и планомерно доливаясь до пока еще сухих подвалов с мешками круп и другими припасами запасливых горожан.
— Йе...
— Йе...
— Ял!
И посвященные окончательно проснулись, со смехом вваливаясь за глотком бодрости.
— Не замерз без нас, а, Саб?
— Тьфу! Мне такая жуть снилась, — распушив шерсть на загривке.
— И чего ко мне не перебрался...
— Она же йейльски занудит и утопит...
— У меня чих от перьев, — подтверждая разбрызганной слюной.
— А как же мой хвостик? Помнится...
— Тогда он тебе не мешал! — обидчиво выделяя первое слово.
— Лопр и Вывнр?... — ехидно.
— Да брось, юнцы!
— Нашли о чем квакать посредь... здеся... — нашелся зевающий во весь свой не малый ротище Кварк.
— Эти...эм... спят отдельно!
— Мы не "эти"! Беее! — высунув язык и пустив воздух с характерным звуком, бодро юркнула в "детскую" Амола.
— Кваа-а! Аж руки чешутся отшлепать...
— Я-а вся-а твоя-а, зеленок!
— Фу, Волти! После тебя чешусь...
— За-ато я-а...
— Ааа!
— Это все ты!
— Дайте понюхать бздешгу!
— А ну, яловы уши, гребайте на заря-адку и завтрак! Брр...
— Ща-ща, кома-андир...
