— Мы не знаем наверняка, — ответил Каша таким же тоном, — и хотя я ни капельки не виню людей Факела, они в значительной степени убедились, что не было выживших, которых можно было бы допросить. Я уверен, что если бы они были, они бы пели, как маленькие птички. По крайней мере, половина людей Факела на тех кораблях раньше были в Баллрум. — Его голубые глаза были холодными с мрачной уверенностью.
— К сожалению, ни у кого не было возможности опросить их, — продолжил он. — Единственное, что имеет смысл, однако, это то, что фанатик Соответствия все еще находился на борту грузового судна и взорвал корабль, как только катер подошел к борту.
— Таким образом, уничтожаются все улики, а также наносится последний удар по врагу, — сказал аль-Фанудахи. — Вы предполагаете, что если бы люди из "Дыры-в-стене" знали что-то важное, что могло бы вывести охотников на "других парней", вероятно, там тоже присутствовал бы кто-то такой.
— И был бы готов сделать то же самое. — Каша кивнул. — Вот почему нам нужно провести расследование, не предупреждая никого о том, что вовлечены либо Великий Альянс, либо Солнечная лига — любая уважаемая военная сила. Это означает собрать воедино то, что составляет небольшой пиратский флот. Вот только у нас нет времени — да и у меня нет желания — отправляться на поиски настоящих пиратов. Кроме того, это было бы глупо, когда в нашем распоряжении есть готовые команды, которые были бы намного более дисциплинированными и способными, чем флибустьеры.
— Извините? — Окику снова нахмурилась. — "Готовые" экипажи?
— Точно... любезно предоставленные адмиралом Розаком, — сказал ей Каша с тонкой улыбкой.
— Подождите минутку, — сказал аль-Фанудахи. — Адмирал Розак? Вы говорите о людях... Народного флота в изгнании, которые пытались устроить геноцид?
— Да. — Улыбка Каша теперь была шире. — Факел предложил отправить их всех домой в Новый Париж для суда, но у президента Причарт в тот момент было слишком много других забот на уме — и на тарелке. И адмиралу Розаку они были не нужны, потому что, если бы Факел передал их ему, пришлось бы отдать их под суд. В конце концов, они пытались нарушить Эриданский эдикт. И если бы они дали показания в открытом суде, было бы слишком вероятно, что... некоторые аспекты вооружения его собственных кораблей стали бы достоянием общественности.
— Ты говоришь, что он уже был в постели с Мантикорой или Хевеном даже тогда? Что ваши люди так давно снабдили его современным оружием?
По какой-то причине в тоне аль-Фанудахи, казалось, было очень мало удивления.
— О, нет! Не Мантикора или Хевен. — Каша покачал головой. — Современное оружие предоставил ему Эревон... и гораздо больше кораблей, чем он когда-либо признавал на Старой Терре, что взял с собой на вечеринку.
— А. — Аль-Фанудахи кивнул. — Я задавался вопросом о первоначальной хронологии. МАРС ясно дал понять Лиге, когда он отделился, что тогда они у него были. Я далек от того, чтобы предполагать, что они передали эту информацию как еще один незначительный факт, который мандарины должны были рассмотреть, прежде чем отправлять какие-либо карательные экспедиции для "умиротворения" сектора Майя, хотя я полагаю, что это отдаленно возможно. Но когда они передали нам эту информацию, я вернулся и просмотрел отчет адмирала Розака по Конго. — Он широко улыбнулся. — Я действительно ценю хорошо написанную художественную литературу. Спасибо вам за пояснение того, как это было разработано и скрыто.
— Сомневаюсь, что он был бы против, если бы ты узнал сейчас, — ответил Каша со своей собственной крошечной улыбкой. — На самом деле, зная его, он, вероятно, чертовски забавляется мыслью о том, что вы наконец-то осознали, как давно он и губернатор Баррегос начали играть на Старом Чикаго, как на скрипке. И, по правде говоря, вывод этих кораблей из Эревона был первым открытым шагом, который они сделали вместе.
— И это чертовски хорошо, что он взял их с собой в Конго, — мрачно сказал Зилвицки.
— Это так, — согласился Каша. — В любом случае, он и его люди понесли ужасные потери, потому что в тот момент никто не знал о Катафрактах. Он узнал о них нелегким путем, и без соответствующего оружия у него самого...
Его голос затих, и на мгновение повисла тишина. Затем он пожал плечами.
— Но сейчас важно то, что, поскольку президент Причарт не желала видеть их, и губернатор Баррегос тоже, после окончания битвы они оставались на Факеле — Факел взял страницу из опыты Цербера и дал им свой собственный остров.
— И почему, черт возьми, они захотели бы работать на нас сейчас? — спросила Третьякова, и Каша посмотрел на нее.
— Они уже живут на своем острове почти два стандартных года, — отметил он. — Как ты думаешь, сколько еще они там пробудут?
— Откуда мне знать?
— Ты не понимаешь. Как и я. Как и никто другой. Насколько им известно, или нам известно, они могут провести там остаток своей жизни, брошенные на произвол судьбы. Не похоже, что они кому-то нужны, или что у кого-то есть какой-то стимул найти для себя что-то получше, чем проводить свое время. Они прекрасно могут там выжить — они делают именно это с момента нападения, — и у них нет возможности сбежать. Так что ответ, вероятно, заключается в том, что они проведут остаток своей жизни или, по крайней мере, следующие несколько десятилетий, застряв там. Ты действительно думаешь, что мы не смогли бы найти достаточно добровольцев для этой экспедиции, если бы им дали стимул?
— Какой стимул?
— Свобода. И достаточно большое пособие, чтобы позволить им начать все сначала.
— Некоторые из этих людей — фанатики, Виктор, — отметил Зилвицки. — Сомневаюсь, что они из тех фанатиков, которые подписались бы только для того, чтобы получить шанс взорвать своих похитителей, но за эти годы я обнаружил, что фанатики могут быть... немного ненадежными.
— Я бы сам об этом не знал. Лично я никогда не имел дела ни с какими фанатиками, — сказал Каша с абсолютно невозмутимым лицом, затем поднял бровь, когда Третьякова внезапно закашлялась.
— О, не обращайте на меня внимания! — сказала она, ударив себя кулаком в грудь. — Должно быть, я чем-то надышалась.
Кто-то хихикнул, и Каша улыбнулся. Затем краткий юмор исчез.
— Я не слишком беспокоюсь о фанатиках, Антон, — сказал он. — К тому времени, когда мы сможем отправиться в Конго, должны вернуться Инди, Дэмиен и Пожарный Дозор.
— Пожарный Дозор? — спросил Тарковски.
— Древесный кот Дэмиена, — объяснил Зилвицки. — Хотя, если честно, было бы столь же точно сказать, что Дэмиен — человек Пожарного Дозора, вы понимаете. И ты прав, Виктор. Если уж на то пошло, на Факеле уже есть по крайней мере три или четыре "кошки". Мы должны иметь возможность проверять наших "добровольцев" на предмет любого затяжного фанатизма.
— Ты хочешь сказать, что древесные коты действительно могут читать мысли? — спросил аль-Фанудахи, и в его глазах вспыхнул интерес.
— Не совсем. Во всяком случае, не человеческие умы. Но они могут читать человеческие эмоции, — ответил Зилвицки. — Они как чертовски хорошие детекторы лжи. Или, в данном случае, детекторы фанатизма.
— Черт. — Тарковски покачал головой. — Ты же не думаешь, что мы могли бы нанять кого-нибудь из них, чтобы помочь бригадиру Гэддису в Старом Чикаго, не так ли?
— Боюсь, что так не получится, — сказал ему Зилвицки с улыбкой.
— Нам, конечно, понадобятся несколько народных комиссаров, — сказал Каша. Тарковски посмотрел на него, и он пожал плечами. — Комиссары.
— О, я знаю, кем они были, — ответил космопехотинец. — Мне просто интересно, где ты собираешься найти их в эти дни.
— Полагаю, мы можем начать с меня и Яны. Мы можем найти других людей, которых можно использовать, как только доберемся до Факела. Я уверен, что некоторые из бывших людей Баллрум были бы просто рады помочь. И я поговорю с адмиралом Турвилем, прежде чем мы уедем. Вероятно, он сможет освободить некоторых из своих людей, которые так или иначе подошли бы для экспедиции. Но, говоря о комиссарах...
Он смотрел на Тарковски взглядом, который можно было бы охарактеризовать как глаза-бусинки или просто как взгляд победителя.
— Что? — подозрительно спросил космопехотинец.
— Я почти уверен, что из тебя вышел бы хороший комиссар, — сказал ему Каша.
— Ты, должно быть, шутишь, — сказал аль-Фанудахи.
— Нет, — сказала Третьякова. — Это не так. Когда он становится таким, он становится похож на черную дыру. Он просто как бы... втягивает всех в себя. И не успеешь оглянуться, как он заставляет вас танцевать, как марионеток. Даже такие люди, как я, которым, черт возьми, следовало бы знать лучше. И все же, — она поджала губы, — я никогда раньше не была комиссаром. Должно быть интересно. Кто знает? Это может быть даже забавно.
Солариане и мезанцы в комнате уставились на нее.
— Вы должны делать скидку, — сказал им Сабуро. — Раньше она была скрэгом. У этих людей действительно своеобразные представления о веселье.
— Как у многих космопехотинцев, — сказал Тарковски. — Включая меня.
— Черт возьми, Брайс, будь серьезен! — огрызнулась Окику.
— Я говорю серьезно. — Он взъерошил свои коротко остриженные волосы. — Правда в том, что план Каша — ну, может быть, план в стадии разработки — на самом деле имеет смысл для меня. С силами такого размера и с персоналом, чьи досье соответствуют истории, мы бы вписались в нее и были бы достаточно сильны, чтобы никто, уже находящийся в "Дыре-в-стене", не захотел бы напасть на нас. Но не настолько сильны, чтобы они могли не захотеть связать нас с кем-то, кто достаточно силен, чтобы не беспокоиться о нас.
Он перестал потирать голову и склонил голову набок, глядя на Каша.
— Ты предлагаешь выдать нас за наемников, верно? Ренегатов из ныне рухнувшей контрреволюции, которые ищут кого-то, кто мог бы им заплатить?
— Вот именно. — Каша кивнул. — Это в значительной степени то, чем уже был НФИ, за исключением того, что они еще не отказались от своих политических амбиций. Сейчас? — Он покачал головой. — Я уверен, что на этом острове все еще есть много несгибаемых сторонников государственной безопасности. Но к настоящему времени многие из этих людей будут просто искать выход.
Тарковски медленно кивнул, затем остановился, увидев выражение лица аль-Фанудахи.
— Расслабься, Дауд! — сказал он со смешком. — Я не предлагаю тебе — или Айрин — быть частью экспедиции. Я уверен, что от вас обоих было бы больше пользы, если бы вы остались здесь, на Мезе, и продолжили свое расследование.
— И я полагаю, — его взгляд переместился на Зилвицки, — что вы тоже останетесь на Мезе, капитан?
Зилвицки и Каша посмотрели друг на друга. Через секунду Каша слегка покачал головой, и Зилвицки снова посмотрел на Тарковски.
— Да, майор. Я останусь здесь. По крайней мере, на данный момент.
— Пока Каша и я поедем в Конго и посмотрим, что мы сможем придумать. Или мне следует сказать "поработать"?
— Да, — кивнул Каша. — Мы отправимся, как только я смогу поговорить с адмиралом Турвилем. Это должно дать вам время, чтобы сделать все необходимые приготовления.
— Времени предостаточно. Кстати, офицер Каша...
— Зовите меня Виктор.
— Виктор. Я никогда не был комиссаром — и народным комиссаром тоже. К чему в первую очередь я должен стремиться?
— На самом деле это не так уж сложно. Вам просто нужно излучать ауру авторитета, подкрепленную тонкой и приглушенной угрозой.
— Утонченный и сдержанный? — пробормотал аль-Фанудахи.
— Вы что-то сказали, капитан аль-Фанудахи? — спросил Тарковски.
Угроза была очевидной. Утонченной и приглушенной... не так уж сильно.
Говори проще
Старый квартал
Город Старый Чикаго
Старая Земля
Солнечная система
— Я чувствую себя совершенно нелепо. Как, черт возьми, меня втянули в эту экспедицию?
Кэтрин Монтень говорила — на самом деле ворчала — достаточно громко, чтобы ее услышала очень крупная женщина, которая была менее чем в метре перед ней. По обоюдному, хотя и негласному соглашению, Фанни шла впереди по переполненным коридорам чикагского гетто. Какой бы стройной она ни была, Монтень не добилась бы большого прогресса, если бы была в авангарде их туристической группы из двух женщин.
— Экспедицию? — повторила она. — Скажи лучше: "погоню за диким гусем".
— Зачем кому-то гоняться за диким гусем? — Фанни даже не потрудилась повернуть голову. С ее раскатистым голосом в этом не было бы никакой необходимости.
— Откуда мне знать? — ответила Монтень. — Это просто выражение. Как "за пенни, за фунт", одна из тех поговорок, точное значение которых зависит от терминов, которые больше не имеют никакого содержания. Что такое пенни; что такое фунт? И вообще, кого это волнует? Ты знаешь, что это значит, так же хорошо, как и я.
Она потянулась к маске на своем лице, перебирая пальцами хорошо замаскированные элементы управления. Она испытывала сильное искушение выключить эту дурацкую штуковину, но...
Фанни настаивала на необходимости носить маски, хотя и отказалась объяснить почему. Монтень по опыту знала, что вступать в мелочный спор с волевым вице-президентом Лиги борьбы с рабством не стоило затраченных усилий. Это было похоже на словесный эквивалент борьбы сумо... и она не была мастером в ней.
— Мы на месте, — объявила Фанни и остановилась, достаточно внезапно, чтобы Монтень чуть не столкнулась с ней (и отскочила от нее). На дверном проеме перед ней не было никаких знаков, кроме маленькой таблички с надписью: "ГОВОРИ ПРОЩЕ".
— О, как странно, — пробормотала Монтень. — Мне тоже нужно объяснять значение этой фразы?
Фанни проигнорировала ее и провела пальцем по дверному звонку, отверстие для которого было настолько маленьким, что только тот, кто активно искал его, мог его заметить. Несколько секунд спустя дверь скользнула в сторону, открывая мужчину, который был крупнее даже Фанни. Его одежда была неброской, но с таким же успехом он мог бы носить мигающую табличку с надписью: "Я ВЫШИБАЛА". БОЙСЯ МЕНЯ.
— Да? — спросил он.
— Мы здесь из-за воды, — сказала Фанни.
— В Касабланке нет воды.
— Конечно, мы в курсе.
— Добро пожаловать в кофейню Рика, — ответил вышибала и отступил в сторону, широко открывая дверь.
— Это кафе, а не кофейня, — входя пробормотала Монтень. Как и Виктор Каша, она была поклонницей так называемых "фильмов" диаспоры Древней Земли. Она смутно подозревала, что, в отличие от нее, ни Фанни, ни вышибала понятия не имели о происхождении своих дурацких паролей и отзывов.
Дверь привела их в узкий коридор, который вел за угол к другой двери, у которой — как и у той, через которую они прошли по бегущей дорожке — не было ни ручки, ни других видимых средств открывания. Там не было вышибалы, охранявшего ее, но был еще один маленький плакат с той же надписью: ГОВОРИ ПРОЩЕ.
— Спокойно, — сказала Фанни, и дверь бесшумно открылась.
— О, за...! — Монтень прикусила язык от ругательства и удовлетворилась раздраженным закатыванием глаз и пробормотала: — Это может стать еще более неприятным?
