Почти одновременно с "Конго" пришел конец и "Фусо". Поврежденный, всё более отстающий от своих линкор, непрерывно стрелял по шедшему последним в русской колонне "Императору Александру III", который мог отвечать только из нескольких среднекалиберных пушек. Видя тяжелое положение своего заднего мателота, "Император Николай I" перенес огонь на "Фусо". Возможно, впрочем, что это решение было принято главартом Мальчиковским, так как горящий "Фусо" был лучше замечен в темноте и стрельба по нему могла быть более результативной. Японский дредноут пытался маневрировать, резко менял курс, чтобы уйти от накрытий, но всё же получал попадание за попаданием. Его башни больше не вели огонь, видимо, обесточенные из-за повреждения электрооборудования, крен становился заметно больше, пожаром была охвачена уже вся палуба. Потом над темным морем вспыхнуло огненное зарево, переливающееся красками широкое вертикальное полотнище огня. Судя по всему, на "Фусо" взорвались боевые погреба 4-й или 3-й башен. Дредноуту был разорван почти ровно пополам, причем обе его половины сохранили плавучесть. В кормовой части еще некоторое время даже продолжали работать на остатках пара турбины. Задний кусок корабля обогнал оторванную переднюю часть. Через несколько минут носовая часть встала вертикально, задрав к звездному небу форштевень. С нее сыпались те, кто успел выбраться на палубу. Потом передняя половина "Фусо" разом ушла вниз, а корма еще дрейфовала в стороне. Контр-адмирал Кедров приписал честь потопления дредноута "Николаю I". Впрочем, капитан Вилькицкий утверждал, что как раз перед последним разрушительным взрывом четыре его эсминца выпустили в сторону "Фусо" залп из восьми торпед. Высказывались также мнения, что линкор взорвался из-за вспыхнувших прежде пожаров, постепенно добравшихся до орудийных погребов, которые по какой-то причине не были японцами своевременно затоплены.
Остатки Соединенного флота — три дредноута и три эсминца — тяжело двигались на юг, огрызаясь снарядами от наседающих с двух сторон врагов. По левому борту мелькали темными тенями русские миноносцы, будто акулы, подбирающиеся к раненому киту, а справа над еще светлеющим горизонтом возвышались, как морские чудовища с плоскими бронированными спинами, русские линкоры. Их, как и японских, оставалось трое — замыкающий "Александр" отстал от своих и вышел из линии, пропав где-то в серых сумерках. Адмирал Ямай распорядился сконцентрировать огонь эскадры на самом крупном вражеском дредноуте "Николае" — единственном у русских, который до сих пор продолжал стрелять из всех башен.
Контр-адмирал Кедров считал, что после потопления "Конго" и "Фусо" японцы постараются поскорее выйти из боя. Но вместо этого на "Императора Николая I" обрушился настоящий шквал огня. По последнему оставшемуся в линии черноморскому линкору теперь били и "Хьюго", и "Ямасиро", и "Исэ". Идущие впереди "Севастополь" и "Гангут" не могли оказать "Николаю" серьезной помощи, на двоих у них было три действующие башни и, похоже, ни одного целого дальномера. Оставалось полагаться на снайперский гений старшего артиллерийского офицера капитана 2-го ранга Мальчиковского. Владимир Гаврилович и на этот раз не подвел. Скоро "Хьюга" опять оказался под накрытием. При падении очередного залпа на японском корабле в районе грот-мачты вдруг возникла ярчайшая вспышка, а следом кормовую башню целиком охватил высокий столб пламенем. Все, кто видел происходящее с русской эскадры, затаили дух в ожидании взрыва артиллерийских погребов и гибели очередного японского линкора.
Однако, несмотря на охвативший корму пожар, "Хьюга" продолжал идти и вести бой, стреляя теперь из одних носовых башен. Японцы потом заявили, что русского попадания вообще не было. У левого орудия 5-й башни, как при учебных стрельбах в 1919 году, от "затяжного" выстрела сорвало затвор. Пороховые газы ударили внутрь башенного отделения. Вспыхнувший там пожар действительно угрожал взрывом кормовых погребов, которые пришлось немедленно затопить. Масштаб разрушений — 5-я и 6-я башни уже не подлежали ремонту, заставляет, впрочем, сомневаться в подобной версии... В любом случае у "Хьюга" теперь осталось лишь треть от первоначальной огневой мощи. При взрыве башни погибло более 50 человек.
Но через пару минут русский дредноут сам попал под накрытие. 14-дюймовый снаряд ударил в низ фок-мачты и почти перерубил ее. Корректировочный артиллерийский пост рухнул в море, ходовой мостик линкора был завален обломками. Поскольку резервный пост на грот-мачте был выведен из строя еще раньше, Мальчиковский лишился своих "глаз" и не мог больше управлять огнем. Другой снаряд того же залпа, пробив палубу, разорвался в каземате вспомогательной артиллерии, уничтожив 2-е и 3-е орудия левого борта. На батарее вспыхнул пожар, пламя хлестало вверх через образовавшуюся в палубе огромную дыру. Из заполнившегося дымом 2-го котельного отделения пришлось срочно выводить людей. Затем последовало попадание в крышу 2-й башни. В тесноту орудийных отсеков ударил сноп огня и осколков, вспыхнул один из подготовленных к стрельбе полузарядов, сжигая заживо всех оказавшихся поблизости.
Не успели в рубке успокоиться, что самого худшего с башней, а, следовательно, и с кораблем не произошло, как очередной японский снаряд, ударив в районе 85-го шпангоута, пронзил 76-мм броню орудийного каземата, 50-мм броневую палубу и, уйдя вглубь корпуса, разорвался в верхнем угольном бункере прямо над 3-м котельным отсеком. Вместе с взрывом сверху в кочегарки обрушилась лавина из угля и обломков. Воздуховоды и паровые магистрали были пробиты и порваны во многих местах, котлы сбиты с оснований, переборки изогнуло и изрубило осколками, пробоины были даже в днище. Практически одновременно другой снаряд ударил чуть дальше в корму, против 4-го котельного отсека. Броня главного пояса удержала удар, но сквозь разошедшиеся листы обшивки и переборки в нижние угольные бункера, а потом и в кочегарки стала быстро поступать морская вода, распространяясь далее в машинное отделение, коридоры гребных винтов, генераторные отсеки. Большая часть судовых механизмов оказалась обесточена, башни главного калибра дредноута замерли без движения. Пар продолжали давать только кочегарки носовых отсеков, но и они не могли работать на полную мощность из-за полусбитой передней трубы. Артиллерия "Императора Николая I" замолчала, сам корабль стал быстро терять ход, он имел бортовой крен и сильный дифферент на корму.
Адмирал Ямай не слушал звучавших в рубке "Исэ" поздравлений. Он и сам видел, что сильнейший русский линкор обречен — вся середина огромного корабля была похожа на вулкан, извергающий к небу столбы пара и дыма, подсвеченные огнем. Еще несколько удачных залпов и "Николай" окончательно затонет. Состояние двух идущих впереди русских линкоров было немногим лучше — сильно разрушены, потеряли ход и уже почти не отвечали огнем. Уничтожение всех устаревших дредноутов Колчака, безусловно, давало бы Ямаю право считать себя сегодня победителем. Несмотря на потерю "Хиэя", "Кирисимы", "Конго" и "Фусо" — всё же на каждый погибший японский дредноут русские потеряют два своих. Ведь даже те из них, кто успел уйти поврежденными, не смогут добраться до Владивостока сквозь заслоны эсминцев. Но четыре новейших русский линейных крейсера, не участвовавших в главном сражении, останутся в строю и будут господствовать на море, пока победоносные японские линкоры встанут на ремонт в своих портах. Это нельзя допустить! И нельзя возлагать надежды на свои минные флотилии. Быстроходные "измаилы" просто уйдут от японских эсминцев, у которых уже не хватит топлива на долгую погоню. Значит, оставшиеся у Ямая линкоры должны успеть нанести "измаилам" такие повреждения, чтобы те не могли развить максимальный ход. Тогда эсминцы флотилий адмиралов Тацио и Яманако отомстят за "Исэ", "Хьюга" и "Ямасиро", которым, судя по всему, суждено погибнуть в бою с русскими сверхдредноутами. Но сейчас Ямай должен был оставить разбитые линкоры Колчака, чтобы сохранить все оставшиеся у него силы ради скорой схватки с "измаилами".
— Передать по эскадре! От каждого из нас зависит судьба Японии! Долг командиров и экипажей сейчас — дать полный ход!
Японские дредноуты набирали скорость, выбрасывая за кормой струи белой пеной. Они быстро обходили ковылявшие из последних сил русские дредноуты. Державший флаг на головном "Ямасиро" контр-адмирал Ёсиоки после приказа Ямая взял три румба вправо, начав последовательный поворот флота на юго-запад. Колчак, похоже, решил, что японцы хотят охватить голову его колонны, и отреагировал также поворотом на правый борт. Впрочем, попытка выполнить этот маневр лишь окончательно рассыпала линию русских дредноутов. Они шли нестройной группой, обреченные погибнуть от считанных попаданий, если японцы вновь возьмутся за них всерьез. Однако последние снаряды нужны были Ямаю для других целей. Поврежденные русские линкоры остались позади, в густеющих на глазах сумерках, скоро визуальный контакт с ними был потерян. Чтобы оторваться от русских эсминцев, Ямай распорядился трем остававшимся у контр-адмирала Сато эсминцам выставить дымовую завесу. Эскадра вновь изменила курс, повернув теперь на юго-восток. Командующий требовал от командира идущей где-то впереди "Тацуты" непрерывно докладывать каждые пять минут о положении линейных крейсеров противника. Через минут двадцать "Тацута" должна была вывести их на дредноуты Ямая. В принципе, будет еще что-то видно, чтобы открыть огонь. Потом можно будет ориентироваться по пожарам на палубах и надстройках. К предполагаемой точки встречи с "изамилами" также спешили 2-я и 3-я минные флотилии. Контр-адмиралы Тацио и Яманако получили от Ямай строжайший приказ не задерживаться около поврежденных русских кораблей. Все силы должны были быть брошены против вражеских сверхдредноутов.
Адмирал Ямай вспомнил первый свой бой. Это было более четверти века назад, в 1894-м. Тогда Танин Ямай был штурманом вспомогательного крейсера (вооруженного пассажирского парохода) "Сайкио-мару", на котором держал флаг прибывший с инспекцией на войну с Китаем начальник морского штаба Японии адмирал Кабаяси. При неожиданном появлении китайского флота штабное судно укрылось за линией японских крейсеров, но те стремительно рванулись в сторону, чтобы охватить врага с фланга, и тихоходный "Сайкио" вдруг очутился перед двумя броненосцами китайцев. По разворачивавшемуся деревянному пароходу в упор били из восьми 12-дюймовых орудий, один из броненосцев даже пытался догнать и протаранить японский корабль. С пробитым навылет во многих местах корпусом, со снесенной рубкой и разбитым рулем, "Сайко" всё же сумел оторваться и уйти в клубах дыма... Чтобы тут же столкнуться с третьим броненосцем китайцев. А потом были еще атаки вражеских миноносцев — одна из торпед прошла, не взорвавшись, под самым килем парохода. Тогда Ямай считал, и корабль, и команду спасло лишь чудо. На "Сайкио" даже не оказалось убитых, лишь несколько раненых. Но теперь, когда три израненных дредноута японцев сами ищут встречи с четырьмя свежими русскими линейными крейсерами, шансов уцелеть уже не будет. Ямай достал фляжку с ромом, отхлебнул глоток, потом передал по кругу, угощая других офицеров. Пусть его жизнь оборвется на взлете, в минуты высшего торжества японского оружия!
На южной стороне горизонта вовсю грохотала канонада. Адмирал поднялся на черный от пожара марс. Еле различимые вдали низкие удлиненные "Тацута" и эсминец "Умикадзе" неслись на всех парах на северо-запад, вокруг них вставали белые столбики падающий залпов, а за ними, еще дальше скорее угадывались, чем была видна теряющаяся вдали кильватерная колонна — смутные силуэты, озаряемые частыми огоньками орудийных выстрелов. Командующий отдал распоряжения к новому повороту. Прежним курсом они бы разошлись с противником на встречных курсах, тогда гарантированно нанести "измаилам" повреждения можно было и не успеть. Японские линкоры последовательно клали рули на правый борт, на пересечение курса вражеской эскадры. При полном составе вооружения три дредноута Ямая в этом положении вполне могли бы потопить передовой русский корабль общим продольным огнем. Увы, огневая мощь Соединенного флота сократилась до шестнадцати 356-мм орудий: у "Исэ" уцелела одна носовая башня и две кормовые, у "Ямасиро" — одна носовая и две мидельные, у "Хьюга" остались только носовые башни главного калибра. Противник, наконец, заметил Ямая. Головной вражеский корабль перенес огонь с "Тацуты" на идущий в японской колонне головным "Ямасиро". Темнота мешала русским пристреливаться, залпы ложились очень неточно. Видимо, противник хотел задействовать всю свою артиллерию, поэтому повернул на запад, ведя огонь уже всем бортом. Первый корабль стрелял из пяти башен двухорудийными залпами, значит, в голову колонны своих линейных крейсеров русские поставили трофейный "Гебен". Ямай распорядился также повернуть на вест. Бой на параллельных курсах его вполне устраивал. Русские, наверное, попытаются обогнать и охватить японские линкоры с головы, но для этого им придется пройти под обстрелом вдоль всего их строя.
Странно, но со стороны русских в эскадренном сражении пока участвовал фактически один головной "Гебен". Другие корабли продолжали вести огонь, причем одним только средним калибром, по оказавшимся между флотами "Тацуте" и "Умикадзе". И еще, странное ощущение... Перспектива перспективой, но почему-то идущие за "Гебеном" сверхмощные "измаилы" казались меньше бывшего немецкого дредноута. И почему-то этих идущих полным ходом "измаилов" было четыре, будто один из них не был уже разделан ранее общими усилиями эскадр Хироясу и Ямая. У русских пять сверхдредноутов? Невозможно! Какой-то другой корабль? Но все идущие за "Гебеном" силуэты так похожи друг на друга.
— Господин адмирал! Осмелюсь доложить! Это не "измаилы"!
— Это легкие крейсера! — прошептал Ямай, отстраняя флаг-офицера и кляня себя за слишком позднее озарение. Из тяжелых кораблей у противника здесь лишь один "Гебен". И ради этого старого немецкого дредноута с 11-дюймовыми пушками он оставил недобитыми линкоры Колчака! Но где же тогда "измаилы"?
Простившись с адмиралом Колчаком, который отправился на аэроплане спасать 2-ю и 3-ю бригады линкоров, капитан 1-го ранга Кетлинский, командир линейного крейсера "Афон" (продолжавшего, впрочем, часто называться в русской эскадре по привычке "Гебеном", а то и просто "Дядей") направил свой корабль вслед за улетевшим воздушным аппаратом, приказав в кочегарках умереть, но дать в котлах предельное давление. Вздымая острым носом огромные буруны, изрыгающий вверх столбы дыма и дрожащий всем корпусом от страшного напряжения машин "Афон" устремился на северо-запад. К удивлению Кетлинского, сверхдредноуты "Кинбурн", "Наварин" и "Бородино", хотя и повернули также на норд-вест, но скорость их была далеко не максимальной. Это казалось странным, по нормативным показателям "измаилы" уступали "Афону" в быстроходности лишь один узел, если даже считать, что старый немецкий корабль выдавал те же 28 узлов, как и при сдаче в строй восемь лет назад. Но "измаилы" отставали. Сбавить ход, чтобы идти вместе с ними? Окончательно встать под начало контр-адмирала Веселкина? Нет, Кетлинский слишком дорожил честью быть командиром флагманского корабля адмирала Колчака! Ни минуты промедления! Вот полным ходом идут крейсера отряда контр-адмирала Порембского. Кетлинский велел дать на "Адмирал Нахимов" радиограмму: "Казимир, возьмешь с собой?" Через пять минут с "Нахимова" пришел ответ: "Присоединяйся, тёзка!" Два офицера-поляка были дружны еще с Порт-Артура, потом уж дружба окрепла в совместной службе на Черном море в мировую войну. Линейный крейсер "Афон", легкие крейсера "Адмирал Нахимов", "Адмирал Корнилов" и "Адмирал Истомин" устремились вперед, удаляясь от троицы сверхлинкоров, но так и не сумев нагнать вырвавшиеся вперед дивизионы эсминцев.
