Ряванш

Сверху, на мостике пробили склянки. Над заливом Золотой Рог разгоралась заря, освещая легким розовым светом крыши Владивостока, силуэты линкоров и крейсеров. Пора было переодеваться к совещанию. Адмирал Александр Васильевич Колчак встал из-за стола, потер ноющий висок — последствие бессонницы. В последнее время его каждый раз будил среди ночи один и тот же странный кошмар. Зима. Мороз. Ясно светит луна, снег искрится на замерзшей реке. Посередине — разверстая во льду широкая черная полынья. Он стоит к ней спиной, на самом краю, перед ним — неровный строй одетых в какую рванину людей. Наводят винтовки, целятся: "По врагу революции, пли!" Залп! Он падает сраженный. Уже погружаясь бездвижно в стылую воду, слышит над собой: "Ушел в последнее плавание..."

Жуткое, леденящее душу ощущение, что видел уготованное и случившееся с тобой, но в другом, фантастическом мире. Колчак вспомнил, как три года назад, в начале 17-го, о подобных снах ему рассказывал командующий Балтийским флотом адмирал Непенин. И не только он. Адмиралам Вирену, Бутакову, Небольсину, Рейну — всем им снилось, что их убивали штыками собственные матросы. Тогдашние кошмары балтийского адмиралитета можно понять. Зима и ранняя весна 17-го были самыми трудными в Великой войне. Замершие заводы и вставшие поезда, недовольство в тылу, беспорядки среди запасных частей и осатаневших от зимнего безделья флотских экипажей. Казалось, еще немножко — и всё действительно взорвется, огромная страна полетит кувырком, и в ней станет возможным любое безумие — вплоть до нападения матросов на своих офицеров. Однако, Господь милостив, пронесло...

Уже к лету 1917 г. ситуация полностью переменилась. Командуя Черноморским флотом, адмирал Колчак захватил Босфор и прорвался с эскадрой к Галлиполи. Через разблокированные проливы в черноморские порты сразу хлынула союзная помощь — снаряды, танки, орудия. Сначала, после второго брусиловского наступления в Галиции, сдались австрийцы, а потом и немцы, отброшенные к Неману и Висле, запросили перемирия, которое было подписано в ноябре в штабном вагоне близ Брест-Литовска. Так три года назад Россия стала победительницей, которая вершила судьбы Европы вместе с другими союзными державами. Однако в том же 1917 году на востоке стали разгораться зарницы новой войны.

Китай, величайшая прежде империя земного шара, после череды революций, мятежей и междуусобных войн пребывал в совершенно беспомощном состоянии, пока 1 июня 1917 г. маршал Чжан Сюнь не занял своими войсками Пекин и не вернул к власти юного императора Сюаньтуна. За восстановление монархии выступили самые разные силы. Слишком многие были недовольны распоясавшимися "милитаристкими кликами" командиров провинциальных армий, которые думали лишь о собственной наживе. Новым главой пекинского правительства стал самый известный политик-реформатор — Кан Ювэй. Он уже пытался преобразовать Китай после поражения в войне с Японией ("Сто дней реформ"), но был отстранен тогда от власти из-за дворцовых интриг.

Генералы-милитаристы объединились, чтобы отбить Пекин назад, но благодаря поддержке России Чжан Сюну и Кан Ювэю удалось удержать столицу, а затем начать отвоевывать страну. Через год имперское правительство добилось восстановления государственного единства. Ради мира было заключено соглашение с южными революционерами Сунь Ятсена о выборах в новый парламент, взамен разогнанного милитаристами. Поднебесная империя стала конституционной монархией и активно взялась за реформы, постепенно возвращая себе утраченные позиции. Это вызывало недовольство Японии, которая уже привыкла видеть в Китае лишь пространство для будущих захватов. Пекину были предъявлены новые ультиматумы, требовавшие установления японского контроля над китайскими вооруженными силами, таможнями, железными дорогами, основными индустриальными центрами. Китай обратился за защитой своего суверенитета к великим державам и, прежде всего, к России, с которой только что подписал союзный договор.

Пожалуй, адмирал Колчак предпочел, чтобы Россия чуть отдышалась от страшного напряжения недавней войны с Германией, залечила полученные раны, прежде чем ввязываться в новую свару, которая могла оказаться ничуть не легче прежней. Но уж эти наши политики! Ведь могли бы осторожно вести переговоры, договариваться о совместном посредничестве с англичанами и американцами, которые тоже были не в восторге от растущих японских аппетитов. Однако в Думе уже гремели воинственные речи, что пора, мол, отплатить, наконец, за Артур, Мукден и Цусиму. Забыли, господа-думцы чем первая японская война закончилась. А, может, наоборот, хорошо помнят и ждут ее — революцию! Зря государь император после победы на радостях амнистию объявил. Этих социалистов не в Думу надо было, а, по меньшей мере, на пожизненную каторгу за изменнические дела.

С другой стороны, если уж и воевать с японцами, так сейчас. Война эта должна быть, главным образом, морской, а флот России теперь силен, как никогда. Полностью вступили в строй серии легких крейсеров типа "Светлана", больших эсминцев типа "Новик". На Балтике в дополнении к четырем прошедшим войну дредноутам достроено четыре новых линейных крейсера типа "Измаил". На Черном море к двум дредноутам, оставшимся там после взрыва "Императрицы Марии", прибавились "Император Николай I" и трофейный "Гебен". Жалко, что других таких трофеев России не досталось — немцы потопили свой линейный флот в Скапа-Флоу. Хотя, если бы германские линкоры делили, еще неизвестно — кому и сколько бы досталось... А так по числу дредноутов Россия обогнала даже Францию. Конечно, до лидеров — англичан и американцев — далеко, но законное третье место — за нами.

Пока за нами... Три года европейской войны японцы не теряли зря время — построили семь дредноутов в дополнении к трем уже бывшим (один, слава богу, у них взорвался). А по новой своей программе строят японцы сразу шесть линкоров с невиданно мощной 16-дюймовой артиллерией. Россия, правда, тоже недавно заложила восемь таких же линкоров, но из-за истощения казны спуск этих исполинов на воду отдаляется в неопределенное будущее. Так что повезло, наверное, что война в этом году началась, а не в следующем, когда японцы должны получить два первых своих сверхдредноута — "Нагато" и "Мутцо". А еще новые крейсера и эсминцы. Будем надеяться, что война до этого времени не продлится. И не закончится новой Цусимой!

Чтобы припугнуть японцев, перед войной на Дальний Восток были переброшены главные силы российского флота. Хорошо, что Босфор с Дарданеллами теперь в наших руках, поэтому к балтийским кораблям по дороге присоединились и черноморские. Когда назначенный командующим морскими силами Тихого океана адмирал Колчак вел небывалую прежде в России эскадру во Владивосток, о войне всерьез не думали, надеялись, что дело ограничится простой демонстрацией, предупреждением для японцев, как в свое время американцы водили сюда свой "Большой белый флот". Но на этот раз японцы решили воевать, уверенные, что и второй раз побьют "белых азиатов". И эту уверенность, увы, разделяли многие в России, пророча в нынешнем 1920-м году эскадре Колчака такую же печальную судьбу, как у затопленной в 1904 г. в Порт-Артуре 1-й Тихоокеанской или уничтоженной в 1905-м в Цусимском проливе 2-й Тихоокеанской эскадр. Выдержит ли Россия новую Цусиму, не будет ли, в случае новой катастрофы, сломлен навсегда дух народа, вернется ли у него когда-нибудь вера в российский флот?

На совещании были только флагманы — командиры дивизий, бригад, дивизионов и отдельных отрядов — но и они заполнили почти весь просторный адмиральский салон. Командующий эскадрой обвел собрание пристальным взглядом и начал без лишних проволочек:

— Итак, господа, нечаянно начавшаяся война протекает для нас пока не лучшим образом. Я бы сравнил ситуацию с той, что была после вступления Румынии в прошлую войну с австро-германцами. Тогда, напомню, первые успехи быстро сменились жестоким разочарованием. Наш нынешний союзник послабее румын, хотя подобное и трудно представить. Тем не менее, императорская армия Китая при поддержке наших экспедиционных частей всё же вытеснила японские охранные войска из Южной Маньчжурии. Это дает нам возможность развернуть там свою сухопутную группировку до переброски японцами на материк отмобилизованных подкреплений. Первым, как известно, прибыл ударный корпус генерала Врангеля, который имеет задачу овладеть Квантунским полуостровом. Без взятия Квантуна всё наше будущее наступление в Корее ставится под сомнение так как в этом случае постоянно следует ожидать флангового удара от японцев. Они всегда смогут высадить в Артуре и Дальнем хоть две, хоть три армии. Увы, все попытки корпуса Врангеля прорвать вражеские укрепления у Киньчжоу и выйти на Квантун оказались безуспешны. Японцы подтянули к побережью дредноуты и бьют по перешейку 14-дюймовым калибром. Потери наших войск ужасающие...

— Извините, Александр Васильевич! — прервал вдруг Колчака командир Воздушной дивизии контр-адмирал Дудуров. — А чего это японцы для обстрелов побережья новые линкоры используют? Немцев в Циндао они ведь старыми броненосцами бомбардировали.

— А потому, Борис Петрович, — раздраженно ответил Колчак, — что надо знать гидрографию театра боевых действий! Мелководье у Киньчжоу, броненосцы не подойдут, чтобы по берега достать. А у дредноутов орудия новые, дальнобойные, они добивают. В общем, сохранение японского господства на Желтом море может иметь для исхода войны решающее значение. Японцы уже высадили десант в Инкоу, сбив там слабый китайский заслон Сюй Шучжэна. Это угрожает корпусу Врангеля охватом и окружением. А ведь японцы могут наступать от Инкоу и на Пекин, на приморском направлении. Уже сейчас с китайской столицей прервано железнодорожное сообщение. Если Пекин падет, мы теряем Китай... Настал момент, когда русскому флоту уже нельзя стоять в стороне. Государь император ждет от нас действенной помощи русской и союзной китайской армиям, которые воюют сейчас без поддержки с моря. Прошу всех высказаться относительно того, что следует предпринять эскадре в данных условиях.

Первым слово взял командир дивизии подводных лодок контр-адмирал Гадд (за глаза именуемый всеми на эскадре "Гадом Подводным").

— Решающим вкладом флота в войну может являться подрыв у противника морского сообщения. Японцы в прошлую войну принимали участие в действиях на Средиземной море и, благодаря полученному тогда опыту, весьма хорошо организовали сейчас противолодочную охрану своих военных конвоев. Тут нам при наших ограниченных возможностях большого успеха ожидать не приходится. Однако нельзя не вспомнить, как совсем недавно немцы своим субмаринами едва не поставили англичан на колени. Неплохо и нам было бы учинить нечто подобное против Японии. Островное положение делает нашего нынешнего врага весьма уязвимым. Думаю, достаточно держать в смену по дивизиону подлодок у входов во Внутреннее море и у Токийского залива, чтобы парализовать японское судоходство, лишить неприятеля подвоза военных материалов, доставки сырья и продовольствия и остановить финансово питающий войну экспорт.

— Что же вы, Александр Оттович, нам советуете германцам с их неограниченной подводной войной" уподобиться? — покачал головой вице-адмирал Бахирев, начальник 1-й бригады линейных кораблей. — Что нам теперь, тоже пассажирские лайнеры на дно пускать? Кстати, может кто-нибудь предложит отправить линкоры для обстрела Хакодате или Цуруги, как немцы Ярмут бомбардировали? Пусть и нас в газетах "убийцами детей" называют! А вот почему у нас, при таком обилии крейсеров, океанских рейдов до сих не было — понять не могу. Хватит, в конце концов, крейсерам только в Японском море оперировать, топить шхуны да ставить мины у второстепенных портов. Пора, наконец, выходить на основные вражеские коммуникации!

— К сожалению, Михаил Коронатович, прорыв крейсеров из Японского моря в настоящее время совершенно исключен, — ответил Бахиреву начальник штаба командующего контр-адмирал Погуляев. — Пути через Цусимский, Сангарский, Лаперузов пролив прочно перекрыты для нас противником. После оккупации всего Сахалина японцы нам даже Татарский пролив заблокировали, поставили в Погиби береговые батареи, мин накидали. Выход в океан для нас возможен только отдельными подлодками. Или всем флотом при удачном исходе генерального сражения. Однако при нынешнем составе эскадры такой исход считаю маловероятным. Сейчас для наших линейных сил возможны только оборонительные действия по прикрытию минных позиций, защищающих Владивосток. Собственно, повторяется ситуация на Балтике в германскую войну, когда мы три года не пропускали в Финский залив, к Петрограду, сильнейший вражеский флот...

— Чего сравнивать с германской войной?! — вступил в разговор командующий Амурской флотилией контр-адмирал Коломейцев. — Тогда у нас четыре дредноута было против двадцати немецких. А сейчас у японцев девять дредноутов, а у нас — двенадцать!

— И у Рожественского было двенадцать броненосцев, — живо отреагировал контр-адмирал Кедров, начальник 3-й бригады линкоров, — против японских четырех. Однако же Цусима!

— Цусима! Цусима! — вскрикнул, как от боли, Коломейцев. — Михаил Александрыч! Мы ж вместе там воевали, чего зря говорить. У нас броненосных крейсеров, против восьми новых японских, сколько тогда было — один старый "Нахимов"! А на скольких узлах эскадра Рожественского шла? Сейчас же мы быстроходней японцев, а не просто сильнее...

— Это как считать, Николай Николаич! — криво усмехнулся Кедров. — Может, по скорости мы теперь японцам и не сильно уступаем, а в остальном... Главный калибр у нас, кроме новейших линкоров, 12-дюймовый, а у японских почти у всех — 14 дюймов. А, главное, броня наша, можно сказать, совсем никакая, голые мы перед японцами. Так что разве четверку "Измаилов" в море выпустить допустимо. Они хоть с дальней дистанции смогут бой вести, да и убежать вовремя успеют. Остальные восемь дредноутов — только в обороне главной базы, за минами, при поддержке береговых батарей...

— Опять в базе сидеть? Стоило ли через полмира плыть, чтобы потом в гавани отсиживаться! Как потом мы, моряки, солдатикам в глаза будем смотреть, как объясним, почему уже вторую войну флот на базах простоял, пока армия кровь проливала?

— Так и объясним! — вспылил Кедров. — Так и объясним, что если флот на сражение пойдет, и японцы его потопят, мы не просто корабли с тысячными экипажами потеряем. Не будет флота — японцы подойдут к Владивостоку, подавят дредноутами береговые батареи и силы прикрытия, вычистят минные поля. Потом высадят десант и пойдут прямиком на Харбин, в тыл всей нашей сухопутной армии...

— Тише! Тише, господа адмиралы! — вмешался в спор Колчак. — Я понял суть ваших предложений.

Командующий задумался. Коломейцева он не любил еще со времен, когда тот был капитаном шхуны "Заря" полярной экспедиции барона Толля, а юный мичман Колчак пребывал в должности рядового гидролога и был вынужден сносить деспотизм корабельного начальника. К тому же сейчас Коломейцев проявлял смелость за чужой счет, не его же речным мониторам участвовать в эскадренном сражении. К Кедрову же, Колчак, напротив, относился с симпатией и уважением. Компетенция Кедрова, как теоретика линейного флота, была общепризнана, тогда как Коломейцева, ценили, разве что, за организаторскую жилку и знания по ледовому плаванию. В результате в прошлую войну карьера Кедрова развивалась стремительно, а Коломейцева после одной истории сняли с командования балтийскими крейсерами и отправили, от греха подальше, начальствовать тыловой флотилией на Чудском озере.

Однако при всем этом слова пресноводного адмирала о необходимости выйти в море и дать японцам решительное сражение отзывались в душе у Колчака. Напротив, строго логичные заявления Кедрова о невозможности принять бой и необходимости, отсиживаясь во Владивостоке, сберегать эскадру, понимались умом, но абсолютно не принимались сердцем... Вот тоже в прошлую войну, после неудачи Галлипольской операции союзников, говорили о невозможности штурма с моря Стамбула. А Колчак вот пошел и форсировал Босфор! К тому, ему ли не знать, что длительное пребывание дредноутной эскадры в неподготовленном, удаленном порту погубит флот и без помощи японцев. Нет уж, лучше сыграть вабанк!

Командующий встал, одернул мундир:

— Господа! России нужен лишь тот флот, что способен выйти в открытое море и дать успешное сражение противнику. Продолжение прежней, сугубо пассивной стратегии обороны считаю далее невозможным. Прошу немедленно заняться подготовкой к общему походу эскадры. Пора вернуть русскому флоту его боевую славу!

Первыми из Владивостока вышли по-тихому одна за другой подводные лодки. В этом не было ничего необычного, в городе и на эскадре привыкли, что подлодки регулярно уходили патрулировать в море — куда чаще, чем надводные корабли. Однако только очень немногие знали, что на этот раз субмарины не будут охотиться на каботажные и рыболовецкие суда у корейских или японских берегов, а терпеливо залягут на позициях у проливов, чтобы не пропустить появления крупных сил противника.

Следом за подлодками из Владивостока отправился в рейд крейсерский отряд Сибирской флотилии контр-адмирала Георгия Старка, племянника того самого адмирала Оскара Старка, что протанцевал в 1904 году атаку японских миноносцев на Порт-Артур. Племянник у старого адмирала был более боевым, командовал минной дивизией в последнем морском сражении на Балтике в 1917 году, когда германский дредноутный флот отбросили от Моозунда. У Старка было пять кораблей — считавшийся уже устаревшим шестибашенный броненосный крейсер "Рюрик", флагман Балтийского флота в последнюю германскую войну и ветераны первой войны с Японией — вовсе безбашенные "Россия", "Громобой", "Аскольд" и "Варяг". Их провожали в поход открыто и торжественно; матросы из команд шумно гуляли последние дни и ночи во владивостокских кабаках. Наконец овеянные боевой славой корабля прошли мимо бездвижной эскадры и скрылись за туманный горизонт.

Крейсерам Старка предстояло стать для японцев своего рода наживкой. У противника будет большой соблазн выслать против отряда устаревших крейсеров несколько новых кораблей. Скорей всего, это будут дредноуты, потому что от старых броненосных крейсеров наши могут и отбиться, а от броненосцев — просто убегут. Разумеется, весь свой линейный флот за пятеркой русских крейсеров японцы не пошлют — максимум два-три дредноута, как англичанам хватило всего двух линейных крейсеров, чтобы покончить с эскадрой фон Шпее. А потом на перехват этого японского отряда выйдут русские линкоры. Если мы не в силах разгромить японский флот целиком, будем бить по частям.

Колчак опасался одного — что японцы не отреагируют на его акцию. Но Старку, получившему приказ "громко пошуметь", это удалось на славу. У западного побережья Сахалина Старк встретил японский броненосец береговой обороны "Мисиму", бывший наш "Адмирал Сенявин", спустивший флаг после Цусимского боя. Японцы переделали корабль в ледокол, но оставили броневую цитадель и кормовую башню с двумя 10-дюймовыми орудиями. "Мисима" шел поддерживать артогнем высадку десанта в Императорскую гавань. Десант — пехотный батальон — был размещен на транспорте "Сацума-мару", который старый броненосец и конвоировал.

Заметив русские крейсера, "Мисима", прикрывая транспорт, стал отходить к Усиро, открыв с 50 кабельтовых огонь кормовыми орудиями. "Рюрик", идя в голове колонны, ответил из носовой башни, добившись попадания с третьего залпа. "Мисима" получил 10-дюймовый снаряд в небронированную кормовую оконечность и потерял ход, его башня замолкла. Адмирал Старк отослал "Варяг" и "Аскольд" в догонку за уходящим транпортом, а сам с тремя броненосными крейсерами стал описывать циркуляции в 30 кабельтовых вокруг всё более кренящегося на корму японского броненосца. На "Мисиму" было передано предложение о сдачи, однако японцы ответили из 120-мм и нескольких малокалиберных орудий, сумев пробить на "Рюрике" переднюю дымовую трубу. Старк приказал открыть огонь из 8-дюймовых орудий. Вместе с "Рюриком" залпировали "Россия" и "Громобой", выпустив по "Мисиме" за 10 минут около восьмидесяти 203-мм снарядов. Японский броненосец получил ужасные повреждения, его трубы упали, верхние надстройки были разворочены и охвачены пожаром. Потом на гибнущем корабле произошел сильнейший взрыв, и через мгновение ставший бесформенной руиной "Мисима" перевернулся и затонул.

"Варяг" и "Аскольд" тем временем настигли "Сацума-мару". В ответ на винтовочный огонь с палубы транспорта, крейсера, приблизившись, выпустили торпеды. Пароход после двух взрывов переломился пополам и быстро затонул, унеся с собой бывших на нем японцев. Только немногие были взяты на спущенные с крейсеров шлюпки. С "Мисимы" не спасся никто. Среди русских оказалось лишь пятеро легкораненных и контуженных.

Радиограмма о потопление "Мисимы" попала на первые страницы газет всего мира, где горячо обсуждали первую русскую победу на море. Казалось невероятным, что после такой газетной шумихи японцы не ответят на вызов и не попытаются перехватить отряд Старка при возвращении из северной части Японского моря во Владивосток. Колчак дал Старку приказ по-прежнему держаться у Сахалина, по возможности чаще показываясь в виду японцев. Русские крейсера перестреливались с вражескими батареями у Александровска и Дуэ, демонстративно выставляли мины на подходах к рыболовецким портам, высаживали десантные партии, которые вступали в бой с малочисленными отрядами береговой обороны японцев. Флотской контразведке было отдано распоряжение пустить через свою агентуру слух о якобы полученных крейсерами в бою повреждениях, которые не позволяют им развить максимальную скорость.

Подлодка "Кашалот", одна из русских субмарин, посланных в дальний дозор, лежала на грунте у острова Окиносима, что в восточной части Цусимского пролива. Экипаж после тяжелого перехода (четверо суток на 6 узлах ) получил приказ отдыхать и отсыпался. Командир "Кашалота" капитан 2-го ранга Петр Сергеевич Бачманов для отдыха устроился не в своей каюте, а на центральном посту. Яркое дневное солнце, пробиваясь сверху сквозь 20-футовую толщу воды, освещало отсек через иллюминаторы рубки густым желто-зеленым цветом. Пользуясь этим естественным освещением, Петр Бачманов перелистывал взятые в поход книжки. Его внимание привлекло стихотворение из прихваченного в чьей-то кают-компании сборника в бумажном переплете. Начав со снисходительной улыбкой, Бачманов закончил чтение завороженным железной мощью стихов:

Спокойно трубку докурил до конца,

Спокойно улыбку стер с лица.

"Команда, во фронт! Офицеры, вперед!"

Сухими шагами командир идет.

И слова равняются в полный рост:

"С якоря в восемь. Курс — ост.

У кого жена, брат -

Пишите, мы не придем назад.

Зато будет знатный кегельбан".

И старший в ответ: "Есть, капитан!"

Самый дерзкий и молодой

Смотрел на солнце над водой.

"Не все ли равно,— сказал он,— где?

Еще спокойней лежать в воде".

Адмиральским ушам простукал рассвет:

"Приказ исполнен. Спасенных нет".

Гвозди б делать из этих людей:

Крепче б не было в мире гвоздей.

Капитан-подводник перевернул лист, чтобы посмотреть, кто автор. Николай Тихонов... Надо же, кавалерист, гусар, а так написал о моряках. Бачманов слышал об этом случае во время Моозундского сражения, последней морской битвы Великой войны. Заградитель "Припять" погиб со всем экипажем, чтобы не пропустить германский дредноутный флот к Петрограду...

Царившую на лодке тишину нарушал лишь храп из матросского кубрика да скрип песка под днищем лодки. Корпус "Кашалота", как хорошая мембрана, ловил звуки, распространявшиеся в воде на многие мили. Бачманов прислушался. Определенно шум винтов... Малые суда шумят не так. А слабый звук — значит просто еще далеко до источника мощного грохота, с которым перемешивают воду огромные винты броненосных кораблей. И это явно не один такой корабль.

— Акустик! Тоже что ль дрыхнешь? Быстро давай пеленг! Всплываем под перископ!

Сонная перекличка разбуженных матросов, журчание откачиваемой воды в цистернах, железный скрежет, с которым лодка отрывается от морского дна, мелодичный гул ходовых электромоторов. Бачманов напряженно всматривался в окуляры поднятого перископа. На юго-западе над морским горизонтом тянулась длинная черная туча, под которой скорее угадывались, чем были видны, неясные силуэты множества кораблей. Их длинная кильватерная колонна держала курс на север, проходя мимо Окиносимы. "Кашалот" устремился на пересечение курса обнаруженной эскадры, чтобы наблюдать за ней с более близкого расстояния.

Пять лет назад Бачманов командовал лодкой "Тюлень" на Черном море. Однажды в дозоре у Босфора он проглядел выход "Гебена". Вернее, немецкий дредноут просто провел его ловким маневром, так что Бачманов решил, что противник не покидает, а уходит в Босфор. Командир "Тюленя" не стал тогда радировать об этой встрече. "Гебен" же на следующий день напал с тыла на обстреливавшие береговые укрепления русские броненосцы и едва не потопил их по одиночке. Потом у Бачманова были боевые успехи, отправленные на дно турецкие транспорты, но шлейф памяти о той едва не ставшей роковой оплошности тянулся за ним всю прошлую войну. И не случайно, наверно, капитан демонстрировал всё более неуживчивый и вспыльчивый характер, срывая злость на нижних чинах, за что его едва не погнали с флота. Нет, на этот раз надо рассмотреть всё подробней, нельзя было вновь ошибиться!

Бачманов вел перископ вдоль вражеской линии, считая про себя корабли. Эти, большие, башенные, явно линкоры. С ними легкие крейсера и эсминцы. Вот что японцы собрали для охоты на наши старые крейсера. Не поскупились! Надо скорее радировать Колчаку!

"Кашалот" не мог передавать радиограммы из-под воды. Необходимо было дождаться ночи, всплыть, поднять на воздушном змее многометровую антенну и потом уже устанавливать связь через эфир с далеким Владивостоком. Но ждать темноты оставалось еще полдня. Недопустимо! Бачманов проводил перископом исчезающие за горизонтом корабли вражеской эскадры. Если наши старые крейсера не успеют получить предупреждение...

— К всплытию! Подготовить змея!

— Петр Сергеевич! — испугано пробормотал за спиной минный офицер. — Невозможно сейчас всплывать! Японцы заметят...

— Заметят, нырнем! — Бачманов крутил перископ, обозревая горизонт. — Всплытие! Быстро! Быстро!

Вновь заработали помпы, откачивая воду из балластных цистерн. "Кашалот" вынырнул на поверхность, закачался на волнах. В горловину открытого люка хлынул свежий морской воздух. Солнечные лучи играли на струйках воды, стекающей с рубки. Бачманов поднялся на мостик и стал следить за матросами, которые раскладывали вытащенного на палубу воздушного змея. Одновременно командир "Кашалота" диктовал радисту текст сообщения:

— Широта тридцать четыре, долгота сто тридцать два. Замечена эскадра противника. Восемь больших башенных кораблей. Четыре трехтрубные, четыре меньшие двухтрубные. Три легких крейсера, десять эсминцев в охранении. Держат курс норд-норд-вест. Эскадренный ход 16 узлов.

Лодка урчала дизелями, двигаясь против ветра. Вздернутый острый форштевень резал волны, накатывавшиеся на низкий корпус лодки. Подброшенный руками матросов коробчатый змей поймал воздушную струю и воспарил в небо, вытягивая за собой звенящую проволоку радиоантенны.

Снизу донесся встревоженный голос радиста:

— Слышен радиотелеграф. Корабельная японская станция. Очень близко!

Бачманов сплюнул в воду.

— Не отвлекайся! Передавай быстрее! И пусть там подтвердят, что всё получили и поняли.

— Дым на ста семидесяти градусах!

Крик сигнальщика заставил Бачманова торопливо обшарить биноклем южную часть горизонта.

Эсминец! Отстал от своих и теперь бежит вдогонку. Вот невезение...

— Прикажите погружение? — опять тот же надоедливый минный офицер.

— Продолжайте отправлять радиограмму! Японцы еще далеко, успеем. Полный ход!

Нырять сейчас значило потерять змея. А без него во Владивостоке радио не услышат.

Японцы заметили лодку и шли теперь на сближение. "Кашалот" уходил прочь, но преследователь стремительно сокращал дистанция, вырастая за кормой прямо на глазах. Это был небольшой эсминец устаревшего типа, с четырьмя тонкими дымовыми трубами. Бачманов зло выругался. Если бы у "Кашалота" были бы нормальные, предполагавшиеся проектом дизеля, успевали бы и радировать, и спокойно погрузиться. Впрочем, тут же поправил сам себя подводник, при мощных двигателях дальность плавания лодки из-за расхода топлива не превышала бы тысячу миль. Нынешний поход стал бы просто невозможен! А так на нынешних слабосильных движках "Кашалот" может спокойно дойти до Цусимы, подежурить здесь несколько дней и вернуться обратно. Если только сейчас уйдет от эсминца.

За кормой лодки встал водяной столб. Следом донесся гул орудийного выстрела. Японец открыл огонь.

— Боевая тревога! Расчеты — к орудиям!

"Кашалот" не был легкой добычей ни под водой, ни на поверхности. Над легкой мачтой взвился Андреевский флаг. Высыпавшие из люков артиллерийские расчеты бросились к двум 76-мм пушкам — кормовой и носовой. Грохнули выстрелы. Матросы-подводники наращивали темп стрельбы. По покатой палубе звенели стаканами гильз; скатываясь за борт, они вставали в воде стоймя, образуя звенящий след в кильватере подлодки. Эсминец отвернул чуть в сторону, он шел теперь по левой раковине, стреляя из четырех орудий. Их снаряды по-прежнему ложились с недолетами. А вот русским удалось добиться первого попадания. На силуэте эсминца расцвел пышный белый султан. Снаряд повредил паровую магистраль. Это должно было вызвать потерю хода.

— Радиограмма передана! — долгожданное сообщение из радиорубки. — Получение подтверждено!

— Приготовиться к погружению!

Отцепленный от антенны змей упал далеко в море. С неохотой оставив орудия, комендоры спустились по трапу внутрь лодки. Последним покинул мостик командир.

— Ваше благородие! — вдруг трагически возопил какой-то тщедушный матросик. — Ваше благородие! Не можем люк закрыть, заело насмерть!

Похоже, действительно — на смерть!

Бачманов треснул в зубы растерянного матросика и полез обратно наверх.

— Расчеты к орудиям! Продолжать огонь!

Приказом, полученный командиром эсминца "Асакадзе" Дзисабуро Одзава от флагмана по поводу обнаруженой русской подлодки гласил: "Слушать эфир! Во время радиопередачи субмарину не трогать. После прекращения работы радиостанции — обязательно уничтожить!" Одзаво пребывал в полном недоумении, но приказы не обсуждаются! Терпеливо дождавшись, когда русские закончат пиликать морзянкой, японцы открыли огонь.

Одзава остро переживал слабость своего эскадренного миноносца. "Асакадзе" был головным в самой большой в японском флоте серии эсминцев. Тип этого корабля был разработан в разгар прошлой войны с Россией, на которую они благополучно опоздали. Небольшие миноносцы-"асакадзе" перегрузили батареей из целых шести 76-мм орудий. Нормальными пушками из них были только носовое и кормовое орудия, а остальные четыре — короткоствольными уродцами для стрельбы на пистолетной дистанции, как дрались в 1904 году русские и японские миноносцы у Порт-Артура. Сейчас, когда бой шел на пяти кабельтовых, абордажные трехдюймовки просто не доставали до вражеской субмарины, безнаказанно расстреливавшей японцев из своих орудий — того же калибра, но куда более длинноствольных. Еще повезло, что у русских не было четырехдюймовых или шестидюймовых пушек, которыми вооружали свои подводные крейсера немцы.

. Низкая субмарина едва виднелась над водой, и попасть в нее было очень трудно... Над волнами возвышались лишь маленькая рубка и два орудия, непрерывно ведущие огонь. Им-то целиться по "Асакадзе" было гораздо удобнее. Не успели перекрыть пробитый паропровод, как новое попадание разбило сампан на спардеке, проредив осколками и обломками шлюпки расчеты правобортных орудий. Хорошо, что канониров на перегруженном артиллерией "Асакадзе" хватало, и потери восполнили из расчетов необстреливаемого борта. Пожар на палубе загасили раньше, чем огонь добрался до торпедных аппаратов. Корабли сблизились до двух кабельтовых, теперь до субмарины уверенно добивали даже короткоствольные пушки. Наконец, начало сказываться превосходство "Асакадзе" в количестве стволов.

Железным громом грянуло первое попадание в "Кашалот" — в палубу перед мостиком. Японский снаряд взорвался на обшивке, его осколки не смогли пробить прочный корпус лодки. Однако балластные цистерны были повреждены. Нырнуть под воду "Кашалот" уже не мог. Капитан Бачманов зябко повел плечами. 15 лет назад где-то здесь он оказался в числе немногих спасенных с броненосца "Ослябя", потопленного в самом начале Цусимского сражения. Потом ему долго еще снились эти кошмарные минуты. Что же, кошмары имеют привычку повторяться.

Японские снаряды всё чаше взбивали воду вокруг лодки, ложились всё ближе. Новое попадание хлестнуло огненным смерчем по кормовому орудию, раскидав во все стороны матросов расчета. Побежавшие им на смену к забрызганной красным пушке обнаружили, что затвор заклинен осколком. Японцы, заметив, что орудие больше не стреляет, подходили с кормы, ведя огонь всем бортом. Подлодка содрогалась, получая всё новые попадания. Один снаряд пробил корпус и взорвался внутри, выбросив сквозь пробоину яркое пламя. Шум дизелей прекратился, лодка встала на месте.

— Кормовые торпедные товсь! Пли!

"Кашалот" выстрелил сразу четырьмя торпедами — двумя из аппаратов внутри кормового отсека и двумя, установленных снаружи позади рубки. В сторону японского корабля устремились, расходясь веером, четыре белые линии. Эсминец дал полный ход, чтобы выйти из зоны поражения, но не успел. Последняя торпеда всё же клюнула его в архиштевень.

Увы, взрыва не последовало. Видимо во время плавания торпеда, находившаяся в негерметичном внешнем аппарате системы Джевецкого, успела выйти из строя. Японцы обходили замершую субмарину, ведя огонь практически в упор. "Кашалот" сильно накренился на правый борт, его корма полностью ушла под воду. Капитан Бачманов висел на ограждении, заливая кровью надстройку, тела погибших и раненых уже не убирали. Но носовое орудие продолжало вести огонь, пока его не снесло очередное попадание. Заодно сдетонировали торпеды на носовых подвесках, а потом и внутри корпуса. Из люка выплеснулось жаркое пламя, смертельно раненый "Кашалот" уходил под воду. Трупы и еще живые посыпались в море со вздыбленной палубы, но с рубки тонущей лодки продолжал до последнего стрекотать пулемет, пока и его не захлестнули сомкнувшиеся над "Кашалотом" волны.

Гибель "Кашалота" создала брешь в завесе подлодок. Сведений из восточной части Цусимского пролива больше не поступало, но радиограмма, отправленная подводниками перед гибелью дошли до Владивостока. Командование эскадрой получило долгожданное сообщение, что вражеское соединение вошло в Японское море.

— Четыре больших башенных трехтрубных корабля, — задумчиво перечитал текст радиограммы контр-адмирал Погуляев. — Может, "конги"?

— Возможно, Серёжа! — ответил адмирал Колчак. Приватно со своим начштабом, давним приятелем-однокурсником, командующий был на "ты" и без отчества. — Дай Бог, чтобы "конги"! Разделаемся с ними, и половины линейного флота у японцев как ни бывало.

Японские линейные крейсера "Конго", "Хией", "Харуна" и "Кирисима" действительно составляли ровно половину из числа находившихся сейчас в строю современных дредноутов Японии. Совсем недавно они считались сильнейшими линейными крейсерами в мире, но теперь новейшие "измаилы" превосходили их по огневой мощи в полтора раза. При встрече в море четверо на четверо русские крейсера-дредноуты однозначно отправляют "конг" на дно

— А четыре двухтрубных корабля, — Погуляев испытующе посмотрел на Колчака. — Саш! А вдруг этот Бачманов остальные японские сверхдредноуты видел? "Исэ", "Ямасиро", "Фусо", "Хьюга" — они-то как раз двухтрубные... Если нарвемся на весь Соединенный флот, размажут нас японцы. Отменять надо поход. И молиться, чтобы наши крейсера успели вернуться. А то, если "конги" их увидят — перетопят как котят

Колчак нахмурился, забрал у Погуляева листок с радиограммой.

— Нет, Сережа! Ты не дочитал. Вот тут — "четыре МЕНЬШИЕ, двухтрубные"... А у "Исэ" тот же корпус, что у "Конго". Только вместо одной из труб — еще две орудийные башни. Не мог Бачманов так ошибиться! К тому же, по нашим данным, все четыре новых линкора японцы продолжают держать у Порт-Артура. Броненосцы какие-нибудь с "конгами" плывут. С ними тоже заодно разберемся. А по Бачманову подготовь ходатайство о посмертном награждении. Орденом Святого Георгия четвертой степени. Лодку он, конечно, потерял, но дело свое сделал

Колчак не мог сдержать радости от долгожданного похода. Пребывание во Владивостоке вызывало у него нарастающую депрессию. И Софья, и Анна, обе сюда зачем-то прикатившие, требовали принять, наконец, решение. И он его принял — уйти в море, подальше от жалоб, просьб, уговоров, требований и надоевших до невозможности женских слёз... Да и всему личному составу эскадры в смысле общего подъема настроения выход в море будет весьма способствовать. На струящемся через распахнутый иллюминатор ветерке шуршали листами столичные газеты, доставленные курьерским поездом к самому отплытию. Адмирал раздраженно щурился, бегая глазами по строчкам со всё еще непривычной новой орфографией.

Про действия кресеров Старка в газетах недельной давности, конечно, ничего не было. В "Русском слове" красочно описывался рейд конной дивизии генерала Мамонтова, прорвавшейся в Корею и успешно прошедшей по японским тылам. Особо живописался подвиг драгунского вахмистра Буденного, который захватил в плен важного вражеского офицера. Оппозиционная "Речь" уделяла основное внимание недавнему японскому десанту в Охотске. Японцы при поддержке туземного населения стали наступать вглубь материка и едва не овладели Якутском, но туда вовремя подоспели речные пароходы с отрядом подполковника Пепеляева. Возможная потеря Якутии вдобавок к уже занятым японцами Северному Сахалину и Петропавловску Камчатскому, по мнению "Речи" было явным свидетельством неспособности правительства успешно вести войну.

Вообще же о идущей на Дальнем Востоке войне петроградские и московские газеты говорили мало. Гораздо больше их занимали сообщения из Германии и Турецкой Анатолии. "Утро России" обстоятельно разбирало последствия недавнего военного путча в Берлине, когда генерал фон Лютвиц со своим фрайкором заставил бежать в Штутгард президента Эберта. Чувствовалось, что умеренно-консервативная газета равно не сочувствует ни правому генералу-реваншисту, ни социалисту-президенту. Пока, по выражению начальника германского штаба Секта, "рейсвер не стреляет в рейхсвер", тем не менее, Германия оказалась на грани гражданской войны. Россия, по мнению "Утра" вскоре придется ввести свои силы в наиболее горячую Силезию для разоружения противостоящих друг другу фрайкоровцев и ротегвардейцев, а заодно и обосновавшихся там поляков-сепаратистов. Польские сепаратисты действовали и в Привисленском крае. "Киевлянин" сообщал об успешной операции генерала Желиговского у Вильно и Лодзи, однако полностью покончить с созданной давно канувшей в Лету Австро-Венгрией военной организацией Пилсудского не удавалось уже который год. Да, если в Германии вспыхнет гражданская война, да еще добавится масштабное восстание в Польше... Действительно, тут уже будет не до Китая и Японии!

"Новое время" выражало обеспокоенность по поводу активизации турецких националистов, которые созвали в Анкаре свое собрание, выдвинув лидером известного генерала Кемаля. Армию Кемаля можно было вскоре ждать под Царьградом-Константинополем, где размещался лишь охранный корпус генерала Деникина да старые броненосцы контр-адмирала Немитца. "Новое время" сокрушалось, что в решающий момент, когда важнейшие для России черноморские проливы оказались под угрозой нападения, главный русский флот, который должен был бы стать им главным защитником, находится где-то на краю света! Газета видела в усилении Кемаля британскую интригу в отместку за позицию России в прошлогодней войне Англии в Афганистане. "Петроградские ведомости", впрочем, утверждали прямо обратное, говоря о взаимопомощи прежних союзников — Англии, Франции и России — в противодействии мусульманским волнениям на Ближнем Востоке. С большим сочувствием "Ведомости" писали о наступлении французов на Дамаск, о действиях британцев против "Бешенного муллы" бен Хасана в Сомали. Но вот "Московский листок" гневно клеймил бомбежки аэропланными газовами бомбами несчастных сомалийцев и требовал от англичан передачи под контроль России святынь Иерусалима. А в "Правде" Ульянов-Ленин вновь требовал самоопределения бывшей Турецкой Армении, призывая турок и армян объединиться против российского империализма. В общем, и ближневосточные дела вполне могли скоро обостриться, а, значит, войну с Японией, как явно менее важную, придется заканчивать быстро и не взирая на моральные издержки.

А ведь есть еще внутренние проблемы... Вот, пожалуйста, в "Знамени труда" — запрос депутата-эсера Антонова по поводу чрезмерно жестоких действий отряда капитана Тухачевского при подавлении аграрных беспорядков в Тамбовской губернии. . Да, Колчак всё более убеждался в том, что сделал правильно, поспешив с выводом эскадры в море. Времени у него осталось не много. Долго эта война не продлится. И лишь громкая победа позволит завершить ее с успехом для России!

Подготовка к выходу эскадры происходила в строжайшей секретности. Линкоры грузились углем по ночам, по одному, в отдаленной бухте; на погрузочных работах трудились в основном береговые команды, категорически запрещалось привлекать к угольной погрузке обычных для этого китайских кули... Приказано было беречь, не утомляя работой и экипажи линкоров, и без того угнетенные долгим пребыванием в тесных корабельных отсеков. При конструировании русских дредноутов ради экононии тоннажа удобствами команды пожертвовали в первую очередь, и теперь матросы-старожили с тоской вспоминали, как жилось раньше на прежних броненосцах.

Адмирал Бахирев предлагал ограничиться одной его 1-й бригадой самых современных дредноутов типа "Измаил". Однако командующий предпочел вывести в море все линейные силы. Лучше иметь численное превосходство, полную мощь соединенного российского флота — двенадцать дредноутов, десять крейсеров, сорок эсминцев! Кто из прежних наших флотоводцев мог похвастаться такой эскадрой! Хотя, с другой стороны, программа развития российского флота предполагает развертывание до 1930 года четырех подобных эскадр, причем нынешние линкоры в будущем флоте смогут претендовать только на роль учебных кораблей.

Тральщики еще раз протраливали проходы в минных полях. В небе реяли аэропланы, высматривая вражеские субмарины; с тяжелым гулом вернулся с дальней разведки четырехмоторный "Муромец". Всё было чисто. По крайней мере — в прибрежной зоне. Холмы в окрестностях Владивостока усеяли любопытствующие, зрелище выходящего в море флота потрясало своей грандиозностью. Ничего, пускай смотрят, городской телеграф в ближайшие дни будет закрыт.

В авангарде эскадренного строя шел 1-й отряд легких крейсеров. Это были корабли с Черного моря — "Адмирал Нахимов", "Адмирал Корнилов" и "Адмирал Истомин", и новейшие систершипы по образцу балтийской "Светланы". Они опоздали на стычки с немцами и турками, но подоспели как раз к большой морской войне против японцев. Защищенные легкой броней 7000-тонные крейсера могли развивать ход почти в 30 узлов. К их недостаткам можно было отнести разве что неудачное расположение артиллерии. Каждый крейсер был вооружен пятнадцатью 130-мм орудиями — необычайно много для легкого корабля, однако на каждый борт могли стрелять лишь восемь стволов. Шесть орудий помещались в бронированных бортовых казематах, а остальные стояли на палубе, защищенные лишь щитами. Знающие люди говорили, что первоначально для этого типа предполагалось башенное размещение артиллерии, что делало бы его сильнейшим легким крейсером в мире. Однако необходимые для этого средства пошли на установку дополнительной 4-й башни на линейные крейсера типа "измаил", а "светлан" оставили без башен. Над крейсером "Адмирал Нахимов" вился вымпел командира отряда контр-адмирала Порембского.

Крейсерский отряд сопровождали три дивизиона черноморских эсминцев: "Пылкий", "Поспешный", "Быстрый", "Громкий"; "Керчь", "Калиакрия", "Фидониси", "Гаджибей"; "Занте", "Цериго", "Корфу", "Левкас". Черноморские эскадренные миноносцы были развитие типа знаменитого турбинного эсминца "Новик". Эсминцы 1-го дивизиона типа "Дерзкий" — 1200 тонн водоизмещения, три 102-мм орудия, десять торпед в пяти поворотных аппаратах — были чуть поменьше следующей "ушаковской" серии. 1400-тонные эсминцы, названные в честь побед адмирала Ушакова, имели уже по двенадцать торпед в строенных аппаратах, а также четыре 102-мм орудия. В прошлую германскую войну новейшие русские эсминцы считались едва ли не лучшими в мире. Правда, им припоминали не очень большой калибр артиллерии — другие страны уже переводили свои эсминцы на 120-мм орудия; правда русские 4-дюймовые пушки были дальнобойнее и скорострельней. Более серьезным недостатком были слабые 45-см русские торпеды. Построенные последними "Занте", "Цериго", "Левкас" и "Корфу" снабдили уже только что принятыми на вооружение 533-мм (21-дюймовые) торпедами. Правда теперь эсминец мог нести их всего восемь штук в сдвоенных аппаратах.

За авангардом шли главные силы — три бригады больших кораблей по четыре дредноута в каждом. Первыми величественно двигались в кильватерной колонне новейшие линейные крейсера, вступившие в строй уже после победы над Германией : "Измаил" — флагман вице-адмирала Бахирева, "Кинбурн", "Наварин" и "Бородино". 34 000— тонные "измаилы" были самыми большими кораблями русского флота. И самыми тяжеловооруженными — по двенадцать 356-мм орудий в четырех трехорудийных башнях, дополненных двадцатью четырьмя 130-миллиметровками в бортовых казематах. За свою немыслимую ранее для тяжелых судов скорость — 27 узлов — эти дредноуты официально назывались линейными крейсерами, хотя по вооружению и броневой защите они превосходили более ранние русские линкоры. 1-ю линейную бригаду сопровождали балтийские эсминцы "Капитан Кроун", "Капитан Конон Зотов", "Капитан Керн", "Капитан Белли". Это были последние по времени постройки 1300-тонные эскадренные миноносцы типа "Орфей" (модификация "Новика"), которые успели вооружить 21-дюймовыми торпедами (шесть торпед в трех аппаратах), каждый эсминец также был вооружен четырьмя 102-мм орудиями. Дивизион лидировал легкий балтийский крейсер "Адмирал Спиридов", однотипный с крейсерами-черноморцами.

В идущей следом 1-й бригаде линейных кораблей были считавшиеся уже устаревшими балтийские линкоры — первые дредноуты России: "Петропавловск", "Севастополь", "Полтава" и "Гангут". 23 000-тонные корабли были зримо меньше прошедших первыми "измаилов" (короче на 40 метров и без поднятого над водой высокого полубака). Слабее был и главный калибр вооружения, хотя оно размещалось по той же, "русской" схеме — в четырех трехорудийных башнях, расположенных по всей длине корабля. Каждый из линкоров был вооружен двенадцатью 305-мм орудиями главного калибра, плюс шестнадцать 120-мм орудий вспомогательного калибра по бортам. Скорость не превышала 23 узлов, а толщина бортовой брони больше соответствовала классическому линейному крейсеру, а не кораблю боевой линии. К недостаткам можно было бы добавить и плохую мореходность этих низкобортных, с заливаемой на ходу носовой частью кораблей. Бригаду контр-адмирала Развозова, державшего флаг на "Петропавловске" сопровождали балтийские эсминцы-"орфеи": "Гавриил", "Константин", "Владимир", "Михаил". Более ранней постройки, они сохранили по девять 450-мм торпед при том же артиллерийском вооружении. Эсминцы лидировал легкий крейсер "Муравьев-Амурский", возвращенный после прошлой войны из Германии, где он провоевал три года как "Пиллау". 4500-тонный крейсер был перевооруже восемью 152-мм палубными орудиями, но на каждый борт могли стрелять лишь четыре пушки.

Если 1-ю, балтийскую бригаду линкоров составляли однотипные корабли, то 2-я, черноморская, бригада, не отличалась подобным единообразием. Два наиболее ранних линкора — "Императрица Екатерина Великая" и "Император Александр III" — внешне казались самыми маленькими — всего 168 метров длины, почти на треть короче "измаилов". Впрочем, по водоизмещению эти 24 000-тонные корабли даже превосходили более ранние линкоры-балтийцы. Их главный калибр был такой же — по двенадцать 12-дюймовых орудий, но вспомогательный черноморцы имели посильней — восемнадцать 130-мм орудий. Покрепче была и броня черноморцев, зато скорость меньше, чем у балтийцев — 21 узел. Третьим черноморским дредноутом был "Император Николай I" — новопостроенный, но считающийся уже устаревшем. 27 000-тонный "Николай" был побольше ранних дредноутов, хотя и заметно меньше "измаилов", а броня — так, пожалуй, не хуже "измаильской". Вооружение, впрочем, было слабее — двенадцать 305-мм орудий главного калибра в обычных для русских линкоров четырех равноудаленно-линейных башнях и двадцать 130-мм пушек в бортовых казематах; ну и скорость — всего 21 узел. На "Николае" держал флаг начальник 3-й бригады линкоров контр-адмирал Кедров. 3-ю бригаду линкоров прикрывал дивизион черноморских эсминцев: "Дерзкий", "Беспокойный", "Гневный", "Пронзительный" и легкий крейсер "Адмирал Лазарев" типа "Светлана", также с Черного моря.

Отдельно шел трофейный немецкий линейный крейсер "Гебен", переименованный в русском флоте в "Афон". И, если артиллерийское вооружение "Афона" казалось сейчас очень скромным — всего десять 280-мм и двенадцать 130-мм (уже русских) орудий, то по скорости (28 узлов) он далеко превосходил первые русские дредноуты и самую малость — "измаилы". Немецкая броня, по крайней мере — бортовая, тоже выглядела вполне достойно на фоне слабой брони русских линкоров,а его бортовая броня была даже чуть толще, чем у новейшего "Измаила". Не случайно именно на быстроходном "Афоне" разместился со своим штабом командующий эскадрой адмирал Колчак. Флагманский дредноут шел под сильным охранением, легким резервом командующего — крейсер "Трапезунд", бывший немецкий "Бреслау", перевооруженный семью русскими 130-мм орудиями, и балтийские эсминцы "Изяслав", "Автроил", "Прямислав" и "Брячислав" — самые большие на русском флоте 1500-тонные эскадренные миноносцы с мощным артиллерийским вооружением из пяти 102-мм орудий на каждом и самой высокой скоростью — 35 узлов (против 34 узлов у "орфеев" и 33 узлов "ушаковцев"). Торпедное вооружение, впрочем, у них было, как у обычных "орфеев", — девять устаревших 45-см торпед в трехтрубных аппаратах.

В арьергарде эскадры шел 2-й отряд крейсеров. В него входили однотипные корабли с Балтийского моря: "Светлана", "Адмирал Бутаков" и "Адмирал Грейг". Перед самым выходом у крейсерского отряда сменился командир. Контр-адмирала Пилкина из-за внезапно открывшейся чахотки срочно списали на берег, и на "Светлане" поднял флаг перемещенный с Амурской флотилии контр-адмирал Коломейцев. Крейсера арьергарда лидировапли тремя дивизионами эсминцев-балтийцев: "Орфей", "Победитель", "Забияка", "Летун", "Десна", "Азард", "Самсон", "Сокол", "Лейтенант Дубасов", "Лейтенант Ильин", "Лейтенант Ломбард" и "Капитан Изыльметьев" — по девять 45-см торпед и четыре 102-мм орудия. Уходившая в морскую даль армада перестраивалась в походный порядок — три бригадные кильватерные колонны дредноутов, со всех сторон окруженные легкими крейсерами и эсминцами. Наблюдателем из Владивостока казалось, что огромный российский флот полностью заполнил собой море. Даже скрывшись за горизонт, эскадра Колчака продолжала закрывать своими дымами половину небосвода.

Днем на палубах выстроили всех свободных от вахт для оглашения приказа командующего эскадрой: "Прошло пятнадцать лет, как русская эскадра, совершив славные подвиги, погибла в здешних водах. Ныне наш флот, возрожденный на радость скорбевшего отечества, готов отомстить жестокому врагу, смыть позор Цусимского поражения! Не посрамим же славу героев Синопа, Наварина и Чесмы! Пусть над водами Японского моря взовьется победно Андреевский флаг, как реет он ныне над Царьградом и Корольградом! Мы русские, с нами Бог!" После был отслужен краткий молебен. Священники торопливо благословили офицеров и матросов, окропили смертносные орудие. Повсюду звучали возбужденные, нервные голоса. Кто-то из офицеров, по возможности уединившись, черкали в блокнотах, надписывая вырванные листки просьбой передать близким в случае гибели. Колчак после молебна тоже сел, было, за стол, взял из бювюара два чистых листка бумаги, подумал ...и положил обратно.

Вечером, на траверсе Сейсина в голубоватых летних сумерках русские корабли почти в течение часа терпеливо пересчитывал в свой перископ командир подводной лодки S-15 капитан 2-го ранга Такаги Такео. Построенная французами "Пятнадцатая" была первой мореходной подлодкой Японии. В последний год японский флот получила сразу десять современных субмарин (включая трофеи из Германии), но освоенная экипажем S-15 оставалась по-существу единственной боеспособной. Сейчас подлодка занимала идеальную позицию, и Такео с трудом сдерживался от соблазна атаковать любую их таких соблазнительных целей. Однако приказ командования недвусмысленно запрещал любое нападение на эскадру противника, если она идет в море. И Такео признавал справедливость такого запрета. Предположим, ему удалось бы потолпить один из "измаилов". Но остальные одиннадцать дредноутов Колчака, спугнутые этой атакой, повернут назад, во Владивосток. А задачей японского флота было уничтожение ВСЕХ русских кораблей. Ночью S-15 поднялась на поверхность, с собранной на палубе антенны ушло короткое радиосообшение: "44. 136. В 20.30-21.30 наблюдал эскадру противника. Пеленг на зюйд-зюйд-ост. 4 линейных крейсера типа "Измаил". Линейный крейсер типа "Мольтке". 7 линкоров типа "Севастополь". 8 легких крейсеров типа "Светлана". Легкий крейсер типа "Магдебург". Легкий крейсер типа "Пилау". Более 30 эсминцев типа "Новик".

Командующий нервно расхаживал по мостику, выкуривая одну папироску за другой.

— Эх, вот бы нам такой флот в пятом году! — попытался завязать беседу командир "Афона" капитан 1-го ранга Кетлинский. — Мы бы тогда не только японцам, вполне могли и британцам жара задать!

— Не скажите, не скажите, Казимир Филиппыч! — рассеянно отозвался Колчак. — Ваш нынешний дредноут, в бытность его "Гебеном", старые черноморские броненосцы вполне спокойно себе побивали, подлавливали вчетвером на одного. Так что не думаю... Сейчас понятия военной хитрости подчас важнее чистой силы. Противники ловят друг друга на внезапности, неожиданности и тому подобному. Боюсь, что в плане хитрости и коварства за японцами нам не угнаться. Я лично, кажется, принял все меры предупреждения случайностей и дальше отношусь уже по возможности с равнодушием. Чего не можешь сделать, все равно не сделаешь... Однако, странно, что нет никаких сообщений.

Третье утро похода эскадра встречала в самом центре Японского моря, северо-восточнее острова Дажелет. Корабли нарезали форштевнями мили по пустынному морю, попусту выпуская в воздух черным дымом через топки и трубы тонны сучанского угля. Прямо в море с линкоров перекачивали нефть на успевшие опустошить свои топливные ямы эсминцы. Их дивизионы заправлялись по очереди, чтобы противник не застал загружающуюся жидким топливом эскадру врасплох. Но всё прошло спокойно. Противник до сих пор замечен не был. Колчак опасался, что японский отряд может пройти незамеченным мимо и напасть на старые крейсера . Однако вчера отряд Старка благополучно вышел к точке рандеву. "Рюрик", "Россия", "Громобой", "Варяг", "Аскольд" прошли, как победители, мимо замедлившей ход линейной дивизии. "Россия", "Громобой", "Аскольд" и "Варяг" были отпущены во Владивосток. "Рюрик", способный держать эскадренную скорость, Колчак решил оставить с собой, предложив контр-адмирала Старка перенести флаг на другой свой крейсер. Адмирал начал обдумывать запасные варианты, надо было сделать что-то такое, чтобы выход всем флотом не казался в Петрограде совсем напрасным. Имитировать высадку десанта в Гензане? Провести демонстрацию у западных Японских берегов? Или подойти к Цусиме, создать угрозу вражеским коммуникациям? Но слишком большой риск нарваться на главные японские силы...

Впрочем, даже, если противник не будет встречен, поход уже сыграл важную роль по укреплению эскадры. В море определенно удалось навести дисциплину. А матросы были ненадежны. Особенно на балтийских дредноутах, команды которых просидели всю прошлую войну в Гельсингфорсе, так и не понюхав пороху. А на новых, самых современных линкорах, для большинства команд поход на Дальний Восток был первым в их жизни плаванием. Новобранцы необучены, а старослужащие устали от второй уже подряд войны. Для многих матросов мирная жизнь между демобилизацией и новым призывом продолжалась меньше года, другие так и тянули лямку службы уже шестой или седьмой год без перерыва. Не случайно, наверно, Моргенштаб поспешил отправить весь флот на Тихий океан. Лучше уж матросский бунт случится в далеком Владивостоке, чем рядом со столицей. В Германии вот до сих пор не могут совладать с революцией, начавшейся с восстания на дредноутах, которые кайзер послал было в самоубийственный рейд на Петроград, чтобы остановить русское наступление на фронте. Вместо того, чтобы идти сквозь минные поля Финского залива, германские матросы, как известно, пошли тогда на Берлин...

Так что, сводить флот на морскую прогулку — в любом случае на пользу. Хотя три дня ожидания до предела издергали нервы. Матросы, да и многие офицеры, похоже, уже не верят во встречу с противником. "Испугался японец!" — слышилось всё чаще и в кубоиках, и в кают-компаниях. Сначала с гордостью, потом с разочарованием. В чистое на третий день уже не переождеваются, нет прежнего воодушевления.

Командующий отдал ставшее традиционным для полдня распоряжение об отправлении воздушной разведки. Пора было в очередной раз определить — что происходит на полтораста миль вокруг

Колчак не взял в поход авиаматки. Со своим 15-узловым ходом они сковывали бы линкоры. Однако у эскадры всё же была своя авиация. Следуя новейшим веяниям, линейные корабли сами несли несколько гидросамолетов для разведки и, возможно, корректировки огня. В отличие от англичан и американцев самолеты русских дредноутов не стартовали на ходу с катапульт, а осторожно спускались стрелой на воду после остановки корабля. Это, конечно, для моряков было не очень удобно. Авиаторы готовились отправиться в полет на новых аэропланах "морской лебедь" (ЛМ-1). Поплавковые бипланы, разработанные как дальние морские разведчики, могли держаться в воздухе шесть часов — в три раза больше, чем прежние русские гидросамолеты

Самолет лейтенантов Ивановича (пилот) и Коршунова (летчик-наблюдатель) шел высоко над морем, обследуя южный сектор. Медленно тянулись часы полета, воздушная машина совершала пятидесятимильные галсы над бесконечными морщинами волн. Единственным событием были показавшиеся вдали темными точками скалы Лианкура. Потом опять одно уходящее за горизонт пустынное море, даже ни одного рыбачьего паруса. Летчики немного робели в этом первом для них вылете. Полеты над морем сами по себе опасны, а тут еще надо возвращаться не на стационарную базу, а на подвижный корабль, который за время полета далеко уйдет от места взлета. Будет не просто найти его в морском просторе, исчисляя собственный и судовой курс.

Пилот Иванович сдвинул на лоб очки, в разводах от брызжущего из мотора маслом, и приподнялся из кабины, щурясь от набегающего потока воздуха. Впереди на горизонте стояли не грозовые тучи, а целая стена пароходных дымов. Эскадра! Вот они — японцы! Еще через десять минут полета можно было уверенно различать суда. Они шли по-походному, тремя колоннами. В левой — три очень больших широких корабля, за ними два — лишь чуть поменьше и, наконец, еще три, заметно более узких, что-то вроде броненосных крейсеров. Впереди, в охранении, три легких крейсера, по сторонам мелочь, эсминцы. А позади всех авиаматка со стоящими на стрелах самолетами.

— Колька! Подлети поближе! Ни хрена не разобрать! — проорал Коршунов в переговорный рукав.

Аэроплан облетал эскадру по кругу, начиная с крайней колонны, так близко, что едва не зацепился крыльями за верхушки мачт, а в кабине чувствовали жар из топок кораблей— гигантов. Были хорошо видно, как бегали фигурки на палубах и мостиках, как стали разворачиваться вслед самолету короткоствольные зенитки на мостиках. Но сильнее всего лейтенантов, конечно, впечатляло зрелище тяжелых орудийных башен на оконечностях и по бортам каждого следующего корабля.

— Да, сила! — пробормотал про себя Коршунов. — "Сетцу", "Аки", "Сацума". А во второй колонне, никак, "Касима" с "Катори". В третьей — "Ибука", "Курама" и "Икома". Летнаб поднаторел в классификации вражеских кораблей и мог сразу сделать вывод. Японская эскадра, хоть и большая, оказалась не особенно сильной. Все корабли в ней были устаревшие. Линкор-дредноут только один "Сетцу" с двенадцатью 305-мм орудиями в шести башнях. Но бортовой залп у него всего из восьми стволов, да и пушки разной системы. Остальные линкоры японской эскадры — броненосцы-додредноуты. Самые большие "Аки" и "Сацума" не уступают в размерах "Сетцу", но вооружены еще слабее, бортовые башни не главного, а промежуточного калибра. Всего по четыре 305-мм и по двенадцати 254-мм орудий на каждом броненосце. Еще слабее "Касима" и "Катори" — по четыре 305-мм и четыре 254-мм ствола. Ну и, наконец, самые слабые "Ибуки", "Курама" и "Икома". Из-за тонкой брони их относят к броненосным крейсерам, хотя водоизмещение в 15 000 тонн и четыре 12-дюймовый орудия соответствуют броненосцам. У самого старого "Икомы" крупный калибр этим и ограничивался, а у более поздних "Ибуки" и "Курамы" есть еще по восемь 203-мм орудий.

Из легких крейсеров Коршунов распознал "Читозе", ветерана прошлой русско-японской войны, и чуть более нового "Тоне". Оба бронепалубных крейсера с паровыми машинами когда-то считались быстроходными, но сейчас их 22-23 узлами особо никого не впечатлишь. Основное вооружение — по десять 120-мм орудий по бортам. На носу и корме — более серьезные орудия: у "Тоне" две 152-мм, у "Читозе" — 203-мм пушки. С третьим легким крейсером у летнаба вышла задержка, такого трехтрубного корабля в японском флоте он вспомнить не мог. Наконец сообразил — под ним шел бывший германский "Аугсбург", доставшийся японцам по репарации. Вот это гораздо более современный крейсер: паровые турбины, 27-узловая скорость и сбалансированное вооружение из шести 152-мм орудий. Правда, броневой пояс отсутствует. И, наконец, дюжина устаревших эскадренных миноносцев 3-го класса типа "Асакадзе". Тихоходные, неустойчивые, со слабой малокалиберной артиллерией.

— Этих наши потопят! — крикнул Коршунов в переговорник пилоту. — Давай дальше, в восточный сектор. Может, там еще что есть.

— Что тебе, мало? Все корабли на месте, о которых "Кашалот" передал.

— Так ведь "Кашалот" сразу потопили. Вдруг он не всех углядел! — не унимался Коршунов, пытаясь перекричать свистящий в расчалках ветер.

— Топлива не хватит! — покачал головой пилот. — Только-только вернуться, если по прямой, без резерва. А если не вернемся, радиопередатчик слабый, на эскадре передачу могут не поймать.

Японские линкоры открыли огонь из трехдюймовых зенитных орудий (по четыре на "Сетцу", "Аки" и "Сацуме"), однако русский аэроплан после первого близкого пролета над кораблями уже не приближался, и пушистые шрапнельные разрывы расплывались в небе вдали от него. Авиатранспорт "Вакамия", остановив ход, спускала на воду два гидросамолета "авро". Но для их запуска требовалось дополнительное время, а русские едва ли бы стали специально дожидаться японских истребителей. Однако старый авиатранспорт, помимо грузовых стрел для спуска на воду, совсем недавно оборудовали и специальным настилом, для отработки взлета и посадки колесных самолетов непосредственно на корабль.

Лейтенант Кувабара, который и занимался этой работой, дал команду готовить к взлету свой "сопвич-пап", едва только русский самолет показался над эскадрой. Если несколько взлетов с "Вакамии" Кувабара уже сделал, то садился он пока только на береговые аэродромы. Сейчас, в открытом море, "сопвич" не дотянет ни до Японии, ни до Кореи. Но Кувабара был готов разбиться о палубу "Вакамии" или утонуть при посадке на воду — лишь бы не дать русским уйти. Он уже сидел в кабине, когда "Вакамия", спустив гидросамолеты, дала ход и встала к ветру.

Истребитель взревел мотором и, пробежав по дощатому настилу, сорвался вниз, но выровнялся у самых волн и понесся вверх. Несмотря на свои маленькие размеры (не случайно же его прозвали "пап" — "щенок") "сопвич" был грозной машиной, одним из лучших истребителей мировой войны, спроектированный по заказу британского Адмиралтейства специально для воздушного прикрытия кораблей. Кувабара устремился вдогонку за русским самолетом. Однако когда японский истребитель пролетал над флагманским "Сетцу", зенитки дредноута, не разобравшись, внезапно открыли огонь по своему же самолету. Снаряд разорвался прямо перед винтом "сопвича", осыпав горячей шрапнелью мотор и кабину. Истребитель потерял управление, свалился на крыло, перевернулся во всё более стремительном падении и рухнул в море рядом с кораблем.

За десять минут до этого вице-адмирал Сузуки заметил с мостика "Сетцу", что на "Вакамии" готовят к запуску палубный истребитель. Адмирал подозвал к себе флаг-офицера и что-то шепнул ему на ухо. Офицер переспросил, потом с каменным лицом поспешил к зенитным расчетам, где дал короткие распоряжения, лично руководя стрельбой. После падения "папа", адьютант вернулся на мостик и громко попросил у адмирала наказать его за сбитый японский самолет. Сузуки сочувственно пожал ему руку, призвав всех присутствующих извинять чужие ошибки. Командующий стал заметно мрачнее, когда узнал о гибели известного в Японии летчика. Но другого выхода у него не было. Чем раньше русские узнают об эскадре, тем лучше. Поэтому вражеский самолет должен был улететь, хотя бы ценой гибели лейтенанта Кувабары. Принимать такие решения — тяжкая обязанность и долг командира.

Но расслабляться русским было рано. Истребитель "сопвич" был сбит, но с воды взлетали два японских гидросамолета "авро-504", которые предусмотрительно обогнули свои линкоры и устремились в погоню за уходившим на север "морским лебедем". Конечно, "авро" было далеко по скорости до "Папа", но этот новейший британский гидроплан мог всё же скорость в 140 км/ч, тогда как ЛМ-1 выжимал максимум 128. Мало помало преследователи настигали русского разведчика. Передний "авро" сблизился настолько, что открыл пулеметный огонь, обстреливая "лебедь" с хвоста.

Несколько пуль пробили несущие плоскости русского воздушного аппарата. Поплавковый самолет, сконструированный Лебедевым в прошлую войну по образцу немецкого "альбатроса", имел важное преимущество перед летающими лодками Григоровича, на которые ориентировался раньше русский флот. Эти лодки из-за толкающего винтабыли практически беззащитны перед атаками тех же "альбатросов", заходящих с хвоста. На "морском лебеде" винт был тянущий и, заметив японца, летнаб Коршунов сразу перенес пулемет на заднее гнездо и стал отвечать короткими очередями.

Опыта воздушного боя японец не имел и попусту расстреливал свой боезапас беспорядочной пальбой. Коршунов долго выжидал нужный момент, но поймав противника в прицел, открыл шквальный огонь, полностью опустошив магазин. "Авро" с заглохшим мотором беспомощно пошел вниз, попытался спланировать на воду, но опрокинулся и затонул, оставив на поверхности сломанные крылья. Второй "авро" уже не рисковал приближаться, продолжая следовать за "лебедем" на безопасном расстоянии. Он долетел вместе с ним до самой русской эскадры. Возможно, японцы хотели расстрелять "лебедя" после приводнения. Но флагманский корабль Колчака открыл огонь из зениток, прикрывая самолет у своего борта. "Авро" оставалось только сделать круг над эскадрой и отправляться обратно.

Самолет Ивановича и Коршунова был последним, вернувшимся из разведки. Два "лебедя" прилетели раньше, ничего не обнаружив; четвертый аэроплан, посланный в восточный сектор, пропал без вести. Дожидаться или искать его не было уже времени. Эскадра разом очнулась от сонного состояния, всех охватила лихорадочная деятельность. Наибольшую активность развил сам командующий. Куда только делась ставшая привычной в последние два дня хандра! Колчак отдавал последние распоряжения о подготовке к бою. Вражеская эскадра совсем рядом! Нужно немедленно идти на перехват, тем более что противник, очевидно, тоже уже знает о близости русского флота. Адмирал вызвал к себе Ивановича и Коршунова и лично побеседовал с ними, расспрашивая о состоянии японских кораблей.

— Всё, теперь не уйдут! — удовлетворенно хмыкнул адмирал.

Если честно, Колчак был слегка разочарован. Ждал-то он встречи с современными линейными крейсерами, а тут — устаревшие недодредноуты. Хотя, странно, конечно, зачем это японцы вывели в море такую кучу старья? Для погони за "Рюриком", "Россией" и "Громобоем", если уж японцам стало жаль парочки "конг", вполне хватило бы броненосных крейсеров — "Курамы", "Икомы", "Ибуки". Для чего японцам еще понадобилась такая большая эскадра? Может, хотят передвинуть старые линкоры для обороны западного японского побережья? Опасаются, что мы будем отбивать Сахалин или продвигаться в Корею? Ничего, теперь японским планам уже не сбыться, а уничтожение даже устаревшего вражеского флота будет стоить немалого. Вот Рожественского дл сих пор ругают, что уничтожил при Цусиме хотя бы старые японские корабли, которые встретились ему раньше.

Итак, бой! На мачтах флагманского "Афона" взвились сигнальные флажки: "Японская эскадра обнаружена! Приказываю догнать и уничтожить врага! Адмирал Колчак"

Вице-адмирал Бахирев недовольно щурился, вглядываясь в растянувшуюся эскадру. Идущие слева от его "Измаила" линейные корабли, выбрасывая из труб толстые столбы иссиня-черного дыма, но не могли разогнаться больше 20 узлов. В бинокль было хорошо видно, как зарывается в воду до носовой башни флагман балтийских линкоров "Петропавловск". Не лучше обстояли дела и у черноморских дредноутов.

Бахирев тяжело вздохнул, достал из кармана кителя флажку с коньяком. Он не верил в легкую победу над японцами. И вообще не ждал ничего хорошего от этого похода. Наверное, от этого внутреннего беспокойства в последнее время адмирала мучили по ночам кошмары, так похожие на те сны, которые, как говорили, постоянно снились командующему эскадрой. Как и Колчак, Бахирев видел собственную смерть, только его расстреливали не босяки у проруби, а в подвале какие-то чухонцы в кожаных шоферских тужурках.

Нервы всё, нервы от невеселых дум. Может, Бахирев просто банально завидует более молодому и более успешному Колчаку. Шутка ли, получил каперанга перед прошлой войной, а через два года стал контр-адмиралом, еще через два месяца он уже вице-адмирал. Ну а ныне полный адмирал и командующий самой сильной в истории русского флота эскадрой. Самому Бахиреву, впрочем, тоже ведь, грех жаловаться. Германскую войну начал командиром крейсера "Рюрик", потом стал во главе бригады броненосных балтийских крейсеров, затем бригады дредноутов. Осенью семнадцатого года в сражении у Моозунда разменял броненосец "Славу" на германский дредноут "Рейнланд", не дал немцам прорваться в Финский залив через завесу минных полей. Но как же далеко подвигам Бахирева до славы Колчака-Босфорского! Поэтому, когда решался вопрос о командующем Тихоокеанской эскадрой, сомнений не было. Ну а с Бахирева хватит новейших сверхдредноутов, еще толком не введенных в строй.

По-настоящему Бахирев завидовал другому. Колчаковской решимости, бесшабашной смелости, способности быть "человеком вне рамок". Если бы у Бахирева в ту войну была бы возможность направлять свои дредноуты, куда он не захочет, а не запрашивать на выход море дозволения от самого императорского величества. Хотя, кого он обманывает... Дело всё лично в нем. В пятнадцатом году, они оба ходили в рейд к Данцигу, на минные постановки. Бахирев тогда командовал отрядом крейсеров, Колчак — эсминцев. Когда их обнаружили германские подлодки, Бахирев немедленно повернул назад, а вот Колчак довел дело до конца, выставил мины, хотя рисковал погубить корабли. Но не слишком ли рискует адмирал сейчас? Что сойдет с рук раз или два, не пройдет на третий. А ведь ставка сейчас так велика.

Подозрительно, почему японцы, отправившись на перехват отряда Старка у Сахалина, оказались через четыре дня не у Сахалина, а куда как южнее? Что они делали все эти дни? Успели сходить на север и вернуться после безуспешного поиска? Тогда почему так скоро? А может, получили всё же сведения о главных русских силах и теперь спешат уйти в Сасебо? Но ведь, если о выходе нашей эскадры известно, то следует ожидать встречи со всем японским флотом. А ведь здесь, у своих берегов, японцы смогут ввести в дело и малые миноносцы, нивелируя наше превосходство в больших эсминцах.

С "Измаилом" поравнялся "Афон", под флагом командующего эскадрой. В кильватере за ним, как привязанный, шел "Трапезунд". Бахирев поморщился. Два этих корабля, не раз появлявшиеся в прошлую войну на фотографиях в русских газетах, вызывали своим видом не самые хорошие чувства. Что и говорить, много попортил крови на Черном море "Гебен" на пару с "Бреслау". Как это Колчак не боится, что кто-то из черноморских комендоров не положит по старой памяти снаряд в узнаваемый силуэт его флагмана...

Вице-адмиралу принесли текст радиограммы. Колчак приказывал дать полный ход и идти с линейными крейсерами вперед, без тихоходных линкоров. Какое безрассудство! Эскадра так и так нагонит японцев, ход у "Сетцу" меньше чем даже у черноморских линкоров.

— Считаю разделение эскадры до соприкосновения с противником преждевременным, — продиктовал Бахирев текст ответной радиограммы.

Через пять минут на "Афоне" поднялись флажки сигнальной передачи. Бахирев взял бинокль и стал сам разбирать. В лицо жарко бросилась кровь:

— "Адмиралу Бахиреву! Не трусить! Адмирал Колчак"

Так оскорбить перед всей эскадрой! Бахирев оглянулся. Офицеры на мостике "Измаила" застыли с окаменевшими лицами. Что позволяет себе этот выскочка! Никто, никто не смеет обвинять Бахирева в трусости! Да, он слышал, что его называли слишком спокойным, слишком рассудительным, но никто не мог усомниться в его личной храбрости. Не он ли ходил в дальние рейды и минные поставки у немецких берегов, когда весь остальной Балтфлот самозакрылся в Финском заливе, не он ли дрался на "Рюрике" с германскими броненосными крейсерами... Ну что же, после похода он еще поговорит с Колчаком. Или просто вышлет ему картель

— Бригаде прибавить ход! — выдавил, наконец, Бахирев из горла с булькающим хрипом и спустился в каюту.

В таящиеся глубоко в трюмах топки кораблей-гигантов щедро хлынула темная нефть, повышая давление в шеренгах паровых котлов. Палубы на "Измаиле", "Кинбурне", "Наварине", "Бородино" задрожали мелкой дрожью от участившихся оборотов гигантских турбин, бешено сверлящих за кормой воду чудовищными 4-метровыми винтами. Слева, не отставая, летел по волнам "Афон", прикрываемый с внешней стороны "Трапезундом" и дивизионом эсминцев. На правом траверсе заняли охранный порядок еще четыре эсминца во главе с крейсером "Адмирал Спиридов". Вперед выдвинулся 1-й крейсерский отряд контр-адмирала Порембского — три легких крейсера и двенадцать миноносцев, разошедшиеся в дозорные завесы. Остальная часть эскадры — семь устаревших дредноутов, шесть крейсеров и двадцать эсминцев — остались позади, даже не пытаясь угнаться за рвущимся в бой Колчаком.

Вице-адмирал Кантаро Сузуки внимательно изучал доклады воздушной разведки. Итак, русские действительно привели на юг Японского моря практически весь свой флот. Это была хорошая новость. Плохая новость была в том, что с теми силами, которые были у Сузуки, он совершенно не мог рассчитывать на победу. В настоящее время 3-й флот, которым он командовал, состоял из 3-й и 4-й эскадр линкоров, 3-й эскадры линейных крейсеров и 4-й минной флотилии. Всего один дредноут, четыре броненосца, три броненосных и три легких крейсера, двенадцать эсминцев. Это был тот флот, который Япония построила после первой войны с Россией — многобашенные линкоры, тяжеловооруженные крейсера, облепленные 3-дюймовыми пушками миноносцы. Такой флот был бы непобедим, продолжайся и дальше эпоха броненосцев. Но в мире начали десятками строить всё более мощные дредноуты, Япония тоже включилась в дредноутную гонку, но ее прежние корабли стали устаревшими. Место им отныне было только во флоте обороны побережья, поскольку в современном морском сражении додредноуты обречены на поражение, как раньше деревянные парусники не выдержали бы схватки с броненосными пароходофрегатами.

Кантаро Судзуки не был трусом. Для него это война стала уже третьей (последнюю кампанию против немцев он за настоящую войну не считал). В 1895 году лейтенант Сузуки на крошечном миноносце участвовал в торпедной атаке флагманского китайского броненосца "Тин-Иен" в бухте Вэйхайвэя. Эта атака считалась чистейшим самоубийством, экипаж миноносца даже устроил себе накануне настоящие поминки, прощаясь с жизней. В 1905 году в великой Цусимской битве броненосный крейсер "Касуга", на котором служил капитан 2-го ранга Сузуки, дважды оказывался в голове японской колонны под прицельным огнем всех броненосцев адмирала Рожественского. Нет, адмирал не боялся смерти. Но и губить впустую свои корабли, жертвовать жизнями тысяч матросов он не хотел. До темноты остается шесть часов. Авиаматка "Вакамия", самый тихоходный корабль эскадры Сузуки могла идти со скоростью в 9 узлов. Но без "Вакамии" боевые корабли смогут двигаться вдвое быстрее. Дредноуты, приведенные адмиралом Колчаком с Черного моря, дадут 21 узла. Но этого всё равно недостаточно, чтобы противник догнал 3-й флот до наступления ночи. А преследование уведет русских еще дальше на юг, еще ближе к берегам Японии.

Курсировавший три дня между островами Мацусимой и Такэсимой с непонятной для команд целью 3-й японский флот взял курс ост-зюйд-ост, к Майдзуре, ближайшей военно-морской базе. Впрочем, 9-узловой ход эскадры мало напоминал стремительное движение. А через непродолжительное время флот и вовсе вынужден был остановиться. Вице-адмирал Сузуки потребовал нового вылета самолетов-разведчиков. Чтобы спустить гидроаэропланы на воду, "Вакамии" пришлось останавливать машины. Остальная эскадра терпеливо ждала, пока "авро" не поднялись в воздух.

Разведданные Сузуки получил по радиосвязи — непосредственно с места обнаружения противника. Русский флот оказался так близко, что хватило дальности даже слабых самолетных передатчиков. Вражеские корабли растянулись по морю широкой, растянувшейся на десятки миль сетью. Три легких крейсера и двенадцать миноносцев. В стороне шли походной колонной пять быстроходных линейных крейсеров, легкий крейсер и четыре миноносца. Тихоходные дредноуты, очевидно, оставались позади. Хорошая новость — русские разделили свой флот, теперь у них не одна большая, а две меньшие линейные эскадры. Плохая новость — русские линейные крейсера, не связанные тихоходными линкорами, могут идти со скоростью до 28 узлов. Сузуки приказал эскадре развить ход в 18 узлов. "Вакамия" сразу стала отставать от броненосцев. Потом ей пришлось снова остановить машины. Рядом приводнились вернувшиеся из разведки самолеты, их требовалось поднять на борт. Японская эскадра тем временем уже скрылась из вида.

"Вакамия" был старый грузовой пароход, захваченный в 1905 году у русских. Перед войной с Германией японцы переоборудовали судно под перевозку гидросамолетов. Став авиатранспортом, "Вакамия" успела побомбить с воздуха Циндао, но сама подорвалась на немецкой мине и вынуждена была уйти на ремонт. Вторая военная кампания — в составе 3-го флота вице-адмирала Сузуки, который отправился в Японское море ловить русские крейсера-рейдеры, обещала стать для авианесущего корабля последней. Вместо старых крейсеров японские пилоты обнаружили русскую дредноутную эскадру. Японский флот ушел на юг, бросив тихоходный авиатранспорт. Рядом с "Вакамией" остались лишь два эсминца-"асакадзе" — "Ненохи" и "Вакаба". Единственная надежда была на то, что русские не заметят этот маленький отряд, но боги предков не удостоили экипажи кораблей своей милости. Вслед за дымными столбами из-за горизонта поднялись мачты, а потом и все силуэты двух русских эсминцев типа "Новик", которые на всех парах ринулись к авиатранспорту и его охранению.

Эскадра искала врага, шаря по морю дозорами двоек стремительных эсминцев. Первыми в боевой контакт с противником вступили минный полудивизион в составе эскадренных миноносцев "Левкас" и "Цериго". Для 1400-тонных "новиков" 400-тонные японские "асакадзе", бывшие в охранении авиатранспорта, не являлись серьезным противником. Поэтому командующий "Левкасом" (и всем дивизионом новейших "ушаковцев") капитан 1-го ранга Борис Вилькицкий принял решение действовать самостоятельно. "Ненохи" и "Вакаба" выставили дымовую завесу и прикрывали пытающийся уйти под ее прикрытие авиатранспорт, но мало что могли сделать. Японские 76-мм снаряды бессильно падали с большими недолетами. Выдерживая выгодную дистанцию и положение для стрельбы, "Цериго" вел по миноносцам огонь из четырех 102-мм орудий — спокойно, как на учениях, добившись накрытия цели уже с третьего залпа. При первом же попадании на "Ненохи" взорвались сложенные на палубе снаряды, вызвав многочисленные разрушения и сильный пожар. Затем пораженный еще и в машинное отделение эсминец замер на месте, качаясь без хода на волнах. Русские перенесли огонь на "Вакабу". Скоро и он получил снаряд в рулевой отсек, потерял управление и закружил беспомощно на месте.

В это время "Левкас", обогнув дымную полосу, подошел к "Вакамии" и обрушил на нее огонь из всех четырех стволов. Авиатранспорт отвечал из двух 76-мм орудий, но они просто не доставали до врага. Несколько русских снарядов пронизали громоздкие самолетные ангары, другие отсавили пробоины в корпусе корабля. Языки внутренних пожаров рвались из люков и иллюминаторов. С грузовой стрелы рухнул в воду горящий аэроплан. Потом над палубой полыхнула яркая-яркая вспышка. Это взорвались цистерны с авиационным бензином. Огромный огненный шар устремился вверх, внизу кипела раздираемая языками пламени масса черного дыма; мелкие обломки спались в море, достигая русского эсминца. Развороченный взрывом корабль сильно накренился, а потом стал погружаться в воду в громком шипении раскаленного пожаром железа. На воде среди горячего тумана продолжал гореть бензин. Никто из экипажа и из летчиков "Вакамии" не спасся.

"Левкас" двинулся на помощь "Цериго", поставив под перекрестный обстрел японские миноносцы. Они потеряли ход, но еще отвечали иногда из двух или трех орудий. Неожиданно по радио был получен приказ от контр-адмирала Порембского: немедленно следовать на соединение с другими кораблями, вышедшими на основные силы противника. Поврежденные японские миноносцы предоставили их участи. "Цериго" и "Левкас", набрав ход, ушли на юго-восток. "Ненохи" вскоре затонул, не сумев справиться с поступлением воды через пробоину в машинном отделении, но "Вакаба" сумел удержаться на плаву, и, управляясь вместо разбитого руля машинами, направился малым ходом к корейскому берегу.

В 15.40 авангард русской Тихоокеанской эскадры вступил в соприкосновение с арьергардным охранением японского 3-го флота. Оказавшиеся первыми эсминцы "Громкий" и "Пылкий" открыли огонь с почти предельной для 102-мм орудий дистанции в 50 кабельтовых. Они стреляли из носовых пушек по растянувшейся фронтальной линии вражеских кораблей — трем легким крейсерам и десятку эсминцев. 75-миллиметровые пушки японских миноносцев на такой дистанции были совершенно не опасны, но вот снаряды, выпущенные в ответ из кормовых орудий крейсеров, стали ложиться рядом с "новиками". Особенно высокий водяной столб, окативший палубу "Пылкого", показал, что у противника имеется и крупнокалиберная артиллерия. Контр-адмирал Порембский, командующий легким авангардным отрядом, наблюдал за боем с марса "Адмирала Нахимова". Он распорядился передать на "Громкий" и "Пылкий" приказ не лезть на рожон и дождаться подхода больших кораблей. Передовые эсминцы сбавили скорость, отставая от японцев. С севера на смену им подходили русские легкие крейсера. Они шли друг за другом в кильватерной колонне — "Адмирал Нахимов", "Адмирал Корнилов", "Адмирал Истомин". К крейсерскому отряду постепенно собирались эсминцы. Кроме "Пылкого" и "Громкого" были уже "Быстрый", "Поспешный", "Керчь" и "Фидониси". Разогнавшись до 30 узлов, русские постепенно обходил японцев. Тем не оставалось ничего другого, как перестроиться в кильватерную линию и принимать бой на параллельных курсах.

Командующий 3-м отрядом крейсеров контр-адмирал Канари Кабаяма скрипел зубами в молчаливой ярости. Его отряд, спешно сформированный для прикрытия 3-го флота, состоял из настолько разнотипных кораблей, что действовать совместно им было почти невозможно. Флагманский крейсер Кабаямы — трофейный "Аугсбург", ставший на японском флоте "Сойя" по своей скорости не так уж уступал русским "светланам". Однако скорость отряда определялась по самому тихоходному кораблю. Этим кораблем в 3-м отряде был "Читозе", построенный еще в конце прошлого века. Сейчас этот славный когда-то крейсер выдавал едва-едва 21 узел, плетясь в хвосте линии. Не многим лучше был и идущий в середине колонны меньший из японских крейсеров "Тоне".

По боевой мощи, кстати, русским крейсерам уступали все три японских корабля, что было неудивительно при их более солидном возрасте и меньшем тоннаже. На общий бортовой залп "Нахимова", "Корнилова" и "Истомина" из двадцати четырех 130-мм стволов отряд Кабаямы мог ответить двумя 203-мм, шестью 152-мм и десятью 120-мм орудиями. Соотношение четыре к трем, и это не считая 102-мм пушек "новиков". На самом деле, перевес в силе огня был еще больше. Не следовало забывать о том, что превосходство в скорости позволяло русским выбирать себе наиболее удобные положения для стрельбы. Хуже была у японцев и броневая защита. Русские легкие крейсера имели броневой пояс, тогда как у японцев все корабли были бронепалубными, с абсолютно незащищенными бортами. При слабейших крейсерах японские легкие силы уступали противнику и в миноносцах. 4-я минная флотилия, приданная 3-му флоту, состояла из двенадцати эсминцев типа "Асакадзе". Десять лет назад они составляли основу миноносного флота империи, а ныне были годны разве что на роль минных заградителей. Увы, если в прошлую войну в Россией японские миноносцы были явно сильнее русских и в торпедном, и в артиллерийском вооружении, то ныне лишь считанные эсминцы Японии могли противостоять крупнотоннажным, быстроходным и мощно вооруженным русским "новикам".

16 лет назад лейтенант Казимир Порембский, старший офицер крейсера "Новик", глотал слезы бессильного отчаяния, когда снаряды японского крейсера раз за разом попадали в незащищенный борт русского корабля, лишая команду надежды прорваться проливом Лаперуза. "Новик" дрался тогда с "Цусимой", но и "Читозе" была поблизости на следующий день добивала на глазах русской команды их севший на дно крейсер. Теперь роли поменялись. Три крейсера на три! Но всё решит преимущество в скорости над самым тихоходным японским кораблем — старым знакомым "Читозе".

Корабли контр-адмирала Порембского открыли огонь с 40-кабельтовых по хорошо видимым в 40 кабельтовых на правом крамболе японским крейсерам. Кроме "Нахимова", "Корнилова" и "Истомина" стреляли из 102-мм орудий и идущие в кильватере крейсеров эсминцы-"новики". Японские эсминцы-"асакадзе" укрылись по необстреливаемому борту своих крейсеров. Порембский постепенно нагонял японцев, вышел им на траверс, потом стал обходить. Вражеские снаряды рвались на воде совсем рядом, но их осколки отскакивали от русской бортовой брони, тогда как трюмы японских крейсеров постепенно заполнялись водой, в тонкой обшивке было уже довольно мелких осколочных пробоин.

"Нахимов" взял вправо, перерезая курс вражеской колонне, его восемь орудий непрерывно били по головному вражескому, тогда как у "Сойя" по русскому флагману могло действовать лишь носовая пушка, а остальные 6-дюймовки левого борта перенесли огонь на "Корнилова", который и сам не оставлял "Сойя" без внимания. Концевой "Истомин" вместе с "Пылким" и "Громким", обменивался залпами с "Тоне" и "Читозе". "Калиакрия", "Керчь", "Быстрый" и "Поспешный" вышли вперед, чтобы, обойдя японские крейсера, добраться до вражеских эсминцев.

"Сойя", по которому стреляли и "Нахимов", и "Корнилов", потерял фок-мачту с прожекторной площадкой и получил сквозную пробоину в передней дымовой трубе. Разрыв снаряда на второй трубе засыпал обломками мидельное орудие левого борта, второе замолчало после попадание в корпус прямо под ним. Теперь крейсер мог стрелять на левый борт только двумя шестидюймовками. На верхней палубе и в нижних отсеках вспыхивали пожары, был затоплен бортовой коридор и один из угольных бункеров.. Японцы боролись с огнем, поступлением воды и продолжали стрелять из оставшихся орудий. Когда дистанция сократилась, они сами стали добиваться попаданий.

152-мм японский снаряд взорвался в носовом каземате "Нахимова", пробив дюймовую бортовую броню. Длинный огненный язык вырвался из люков и хлестнул до мостика. В каземате бушевал страшный пожар — несколько снарядов загорелось от попадания осколков. Это грозило детонацией всех находившихся поблизости боеприпасов, однако спустившиеся в пышущий жаром каземат матросы успели, сжигая себе руки, выкинуть горящие снаряды за борт. На "Корнилове" вражеский снаряд ударил в щит носовой пушки, убил и ранил несколько человек в расчете и повредил орудие. На "Истомине" разбило резервный дальномер на кормовом посте.

Контр-адмирал Кабаяма приказал изменить курс, чтобы ввести в действия орудия правого борта "Сойи" и обрезать хвост русской колонне. "Тоне" и "Читозе" повернули следом за своим окутанным дымом пожаров флагманом. Старенькой "Читозе" удалось, наконец, успешно применить свой такой крупный для легкого корабля 8-дюймовый калибр. 203-мм снаряд ударил в заднюю дымовую трубу "Истомина", обрушив ее на палубу грудой рваного железа. Дождь осколков осыпал орудийные расчеты на спардеке, издырявил стоящие там шлюпки. Взрывная волна, пройдя вниз по дымовой трубе, повредила облицовку котлов в кормовой кочегарке. "Истомин", впрочем, пока держал ход и повернул вместе с остальными крейсерами. Описав петлю, "Нахимов", "Корнилов" и "Истомин" оказались на створе японской колонны, прямо за кормой концевой "Читозе", на которую и обрушились полными бортовыми залпами.

Старый японский крейсер скрылся из вида за частоколом встающих вокруг водяных всплесков. "Читозе" сразу же лишился рулей из-за опадания в корму, затопившего ему румпельный отсек. Потом снаряд угодил прямо под кожух задней трубы и взорвался среди сплетения дымоходов, вентиляторов и паровых магистралей. Кормовые кочегарки наполнились дымом и раскаленным паром, обваренные ослепшие кочегары полезли наверх. А на палубе всё сметали осколками рвущиеся вокруг фугасы. Кормовая часть крейсера после нескольких попаданий была полностью охвачена бушующим огнем. Корабль потерял ход и управление, всё более отставая от своих. К нему уже приближались "Пылкий" и "Громкий", готовые к торпедной атаке. Но впереди русских эсминцев встали фонтаны разрывов.

"Сойя" вновь сделал поворот и открыл огонь невыбитыми орудиями правого борта. Следом разворачивался и остроносый "Тоне". Японцы не хотели бросать поврежденного товарища. Что ж, этот выбор делает им честь! "Нахимов", "Корнилов" и "Истомин" совершали очередной разворот. Завершающая часть боя не обещала быть трудной. Несмотря на некоторые повреждения, русские крейсера охранили боеспособность, в то время как "Читозе" представлял собой настоящую развалину, а "Сойя" потерял половину пушек и всё более кренился на левый борт. Третий японский крейсер — "Тоне", правда, отделался мелкими осколочными повреждениями бортов и надстроек, но он представлял собой, по существу, слабый корабль-разведчик устаревшего типа, чьи боевые возможности при конструировании были принесены в жертву ходовым качествам.

Пока русские и японские крейсера вновь готовились закружиться в смертельном хороводе, эсминцы "Керчь", "Фидониси", "Быстрый" и "Поспешный" устремились к державшимся в стороне десяти японским миноносцам. Несмотря на свое численное превосходство, японцы сразу бросились отходить, не принимая боя. Миноносцы пытались сбить русским пристрелку резкими поворотами, рискуя при этом столкнуться друг с другом. Двум эсминцам не повезло. То ли они действительно соприкоснулись, то ли их зацепили русские орудия, но "Сираюки" и "Микадзуки" остановились, потеряв ход. "Сираюки" оседал на корму, потом стал быстро погружаться, задирая над водой носовую часть. "Микадзуки" всё еще отстреливался из носового орудия, хотя и был весь окутан дымом и паром, а из люков выхлестывали языки охвативших отсеки пожаров.

"Нахимов", "Корнилов", "Истомин" гвоздили сгрудившиеся в кучу японские крейсера, эсминцы-"новики" гнали вражеские миноносцы. Казалось, с легкими силами противника скоро будет покончено... Но тут в бой вмешалась новая сила. Среди русских эсминцев встал высокий водяной столб. Опытные моряки безошибочно определили — по ним бьют 12-дюймовые орудия. К месту сражения подходили, отделившись от маячившей на горизонте колонны японских линкоров, два больших трехтрубных и один двухтрубный корабль. Это были "Ибуки", "Курама" и "Икома" — единственные в мире броненосные крейсера, имеющие в носовых и кормовых башнях по паре 305-мм орудий, как у броненосцев. Контр-адмирал Кумадзо Сиранэ, командир 3-го отряда линейных крейсеров (крейсера-броненосцы в японском флоте называли, как и несопоставимо сильнейшие крейсера-дредноуты, "линейными") повернул свои тяжелые корабли на помощь легким силам контр-адмирала Кабаямы.

Это кардинально меняло расстановку сил. Контр-адмирал Порембский передал на остальные крейсера и эсминцы приказ об отходе, но "Ибуки", "Курама" и "Икома" не хотели отпустить русских так просто, продолжая обстреливать "новики", прикрывающих дымовой завесой отход "Нахимова", "Корнилова" и "Истомина". Могучие всплески 12-дюймовых снарядов продолжали ложиться то слева, то справа от маневрирующих на полном ходу русских эсминцев. Однако единственной жертвой обстрела стал недобитый "Микадзуки". Он получил прямое попадание в центр корпуса, 305-мм фугас разорвал маленький корабль пополам. Только каким-то чудом он продержался на плаву еще какое-то время, так что к нему успел подойти "Тоне" и взять на борт уцелевших.

Русские крейсера и эсминцы, набрав скорость, выходили из-под огня главного калибра крейсеров-броненосцев. Выручив свои легкие силы, "Икома", "Ибуки" и "Курама" поворачивали назад, чтобы догнать успевшие уйти вперед линкоры. Контр-адмирал Порембский дал радиограмму командующему с кратким сообщением о произошедшем бое. Адмирал Колчак поздравил с потоплением вражеских эсминцев и приказал до подхода главных сил ограничиваться наблюдением . Впрочем, затишье должно было быть кратковременным. Новейшие "измаилы", да и старый трофейный "Афон" по быстроходности почти не уступали "светланам". Пока японцы вели арьергардные бои с легким отрядом Порембского, русские линейные крейсера, двигаясь параллельно двадцатью милями восточней, обошли японский флот и теперь повернули на сближение с противником.

Контр-адмирал Кабаяма понимал, что операция сорвана, раз вместо старых вражеских крейсеров встретили новые, турбинные, которые не догнать ни одному из кораблей их эскадры. Но почему "Ибуки", "Икома" и "Курама" повернули назад?! Ведь русские бегут, спасаются от крупнокалиберных японских снарядов! Может, впереди окажутся менее быстроходные противники... Ответ вскоре стал очевиден. Закрывавшая на востоке горизонт туманная дымка вдруг рассеялась и вдали показались новые русские корабли. Это была та самая большая эскадра, о которой сообщили летчики с "Вакамии". Встреча с русскими дредноутами не предвещала японцам ничего хорошего. Кабаяма насчитал у русских пять огромных кораблей, линейных крейсеров, судя по их поразительной скорости. Легкий "Сойя" даже до своих повреждений не мог бы уйти от таких преследователей, не говоря уже о броненосцах. Контр-адмирао приказал перенести портрет императора из кают-компании в одну из уцелевших шлюпок. Шансов выжить в этом сражении у его корабля будет немного.

В 16.20, когда погода заметно прояснилась, адмирал Колчак увидел впереди, в 120 кабельтовых на правом крамболе, вражескую эскадру. Адмирал поднялся на марс, откуда стал разглядывать в бинокль силы противника. Японцы двигались пересекающимся курсом, держа курс на юго-восток. Впереди шли три больших и два меньших линкора. Своеобразное расположение дымовых труб (две вместе, одна в стороне отдельно) у головных кораблей позволяло безошибочно опознать в них "Сетцу" и "Асо". Две следующих двухтрубных корабля, похожих друг на друга, как близнецы, были броненосцами "Касими" и "Катори". Замыкал колонну линкоров "Сацума". Японцы предпочитали ставить в конце строя один из сильнейших кораблей, а по огневой мощи "Сацума" уступал только флагманскому "Сетцу".

Далее, с заметным отставанием от линкоров, шли три броненосных крейсера. Два, трехтрубных, внешне отличались друг от друга только мачтами. У одного — трехногие, у другого — однодеревки. Различия в двигательной установке у них были гораздо существенней. Тот, что с мачтами-треногами, "Курама", шел на старых паровых машинах, а второй, "Ибуки", был уже оснащен турбинами. Третий корабль, "Икома", казался короче остальных, но на самом деле две его две дымовые трубы просто были повыше, чем у остальных броненосный крейсеров.

Троицу крейсеров-броненосцев сопровождали два трехтрубных легких крейсера. Еще один легкий крейсер, двухтрубный, ковылял в самом конце, всё более отставая от своих. Позади больших кораблей маневрировал десяток эсминцев. В 80-90 кабельтовых на северо-запад от вражеской колонны, на пределе видимости, наблюдался, очевидно, отряд крейсеров и эсминцев контр-адмирала Порембского. Порембский прислал радиограмму, что собрал вместе все три своих дивизиона эсминцев. Колчак в ответ порекомендовал легким силам держаться пока на безопасном расстоянии. Двум сопровождающим линейные крейсера минным дивизионам вместе с легкими крейсерами "Трапезунд" и "Адмирал Спиридов" командующий также приказал следовать за эскадрой на удалении. С необстреливаемого борта.

На русских кораблях сыграли тревогу. В трюмах завыли сирены, запели горны, затрещали барабаны на палубах, вызывая экипаж на боевые посты. Зашевелились огромные бронированные башни, поднимая стволы орудий на максимальный угол. Любопытные из трюмных команд после приказа не спешили укрываться в люках, рассматривая непривычные по виду своими трехногими мачтами далекие чужие корабли, гадая, что сделает с ними чудовищная мощь русского главного калибра. Пока в пределах досягаемости были только оказавшиеся ближе японские броненосные и бронепалубные крейсера. Командир "Афона" Кетлинский попросил разрешения дать первый залп, но получил от Колчака отказ. Конечно, был большой соблазн самому начать генеральное сражение, однако 11-дюймовые орудия "Афона" могут и не добить, а, главное, собьют пристрелку 14-дюймовым пушкам крейсеров-сверхдредноутов, которым сегодня будет принадлежать решающая роль.

"Измаил" вздрогнул от киля до клотиков мачт, из правых орудий четырех его башен выплеснулись длинные струи дымного пламени. Русский сверхдредноут впервые вел огонь главным калибром по противнику! Четверка 356-мм снарядов с затихающим воем улетела в сторону японцев. Нестерпимо долго тянулись две минуты, пока тонкие всплески падений поднялись вровень с мачтами "Ибуки", но чуть за кормой . Еще через минуту фонтаны дыма и огня извергли средние башенные орудия . Потом ударили левые орудия всех четырех башен. За три таких залпа "Измаил" выпустил без малого девять тонн взрывчатки и стали.

Удовлетворенный результатами пристрелки на солидном расстоянии вице-адмирал Бахирев дал команду на открытие огня всей бригадой. На мачте был поднят сигнал о распределении целей по порядку в колонне: "Измаил" стреляет по "Ибуки", "Бородино" — по "Кураме", "Кинбурн" — по "Икоме", "Наварин" — по первому из легких крейсеров. Линейные крейсера с грохотом извергали пламенные факелы из орудийных стволов, окутываясь синеватыми облаками порохового дыма. Разглядеть попадания на такой дистанции было почти невозможно, однако на русских кораблях несколько раз кричали "ура!", когда казалось, что японцы получили гостинец. На палубе "Афона", где до сих пор не открывавшего стрельбу, всё чаше озирались на марс, где сверкали на солнце золотые эполеты командующего. Во взглядах этих ясно читалось: "Когда же мы?!"

Японцы не отвечали. Неожиданно строй вражеской эскадры прорезало крошечных японских миноносцев, которые быстро прошли впереди них, оставляя за собой дымовую завесу. Однако русские линейные крейсера не прекращали вести огонь, получая целеуказания по радио с "Корфу", который сейчас шел ближайшим на правом фланге у японцев. Всплески, согласно донесениям с "Корфу" ложились довольно широко, но несколько падений 14-дюймовых снарядов легли среди японских кораблей. С "Корфу" также сообщили, что японцы под прикрытием завесы меняют курс, отклоняясь на юго-запад. Колчак, наконец, разрешил начать стрельбу и орудиям "Афона" — по ставившим дымовую завесу миноносцам. Флагманский линейный крейсер дал пять двухорудийных залпов. О результатах стрельбы судить было трудно, так как снаряды ложились среди дыма. Потом уже выяснится, что японцы потеряли один свой эсминец — "Югуре", вставший без хода с разбитыми прямым попаданием 11-дюймового снаряда машинами и добитый уже позже русскими "новиками".

В 16.50 японцы, выйдя из-за дымовой завесы, обнаружили у себя на левой раковине 80 кабельтовых к северо-востоку русские линейные крейсера. Вместе с ними шли, с небольшим отставанием, два легких крейсера и восемь эсминцев. Три легких крейсера и двенадцать эсминцев контр-адмирала Порембского двигались в 100 кабельтовых на северо-западе от японцев. Эскадра вице-адмирала Сузуки сменила курс, снова повернула на зюйд-ост, а потом на зюйд. В 17.00 на "измаилах" увидели, как силуэты далеких японских кораблей сверкнули вспышками ответных выстрелов. "Ибуки", "Курама" и "Икома" вели вели частый огонь из 305-мм орудий, но шесть их 12-дюймовок были явно неадекватным ответом на сорок шесть 14-дюймовок "Измаила", "Бородино", "Кинбурна" и "Наварина".

Колчак пока не вмешивался в то, как вице-адмирал Бахирев вводил эскадру в бой. В конце концов, современные морские сражения ведутся не отдельными кораблями, а соединениями однотипных кораблей. Сейчас решающая роль принадлежит четверке сверхмощных "измаилов", пусть их командир и руководит действиями своей бригады. Бахирев делал ставку на превосходящую мощь главного калибра и правильную организацию артиллерийского огня. Сложные маневры этому не способствовали. "Измаилы" повернули на юг, догоняя противника на параллельных курсах и продолжая отрабатывать методику автоматизированного управления стрельбой на японских броненосных крейсерах. При автоматизированном управлении главным калибром, впервые появившемся на русском флоте на линейных крейсерах типа "Измаил", старшие артиллерийские офицеры единолично приводили в действие всю немыслимую огневую мощь дредноута. Артиллерийские офицеры на центральных артиллерийских постах, укрытых глубоко за броней в центре корабля, священнодействовали у счетно-решающих электромеханических устройств, внимая сообщениям из дальномерных постов на фор-марсах и концевых орудийных башнях.

Потом по их приказам управляемые по электрическим проводам механизмы синхронно поворачивали колоссальные башни в нужную сторону, поднимали на заданный угол гребень из дюжины восемьнадцатиметровых орудийных стволов, похожих на наклонившиеся над морем заводские трубы. Артиллерийский офицер нажимал на кнопку, давая сигнал к залпу нужного ему числа орудий. Секунды автоматическая система выжидала момент, когда раскачивающийся корабль оказывался на ровном киле, и посылала по проводам искру. Будто сами собой, без какого-либо участия башенных расчетов внутри орудия воспламенялось 200 кг специального пироксилинового пороха, выбрасывая далеко вдаль 750-килограммовый цилиндр снаряда. От обслуживающих орудие расчетов требовалось только успевать подавать в жадно раскрывающиеся недра затворов новые снаряды и пороховые заряды, которые непрерывной рекой текли вверх по элеваторам из недр артиллерийских погребов.

Выстрелы главного калибра грохотали уже непрерывно, как трубы Страшного Суда, вытеснив все остальные звуки. Комендор Дыбенко безучастно скучал на своем посту горизонтальной наводки четвертой башни главного калибра линейного крейсера "Наварин". Делать пока что ему было совершенно нечего. Разве что переговариваться между грохотом не очень частых выстрелов с тремя наводчиками постов вертикальной наводки, что, мол, раз начальство решило само теперь стрелять, так придумало бы как самому и снаряды в пушки заряжать. При этом Дыбенко успевал, наблюдая за происходящим снаружи в перископ, язвительно комментировать неточность стрельбы, которую направляли с центрального поста.

Русские вели нечастый огонь, выпускали по нескольку залпов, после чего орудия замолкали и открывали снова огонь только через продолжительное время. Пока не наблюдалось ни одного зрелищного попадания в японцев. Разве что было заметно, что "Ибуки" лишился задней трубы, а "Икома" потерял фок-мачту. И еще, на двух этих кораблях замолчало по одной башне главного калибра, так что сила вражеского огня убавилась на треть. От этого, впрочем, русским было не жарко и не холодно. Японцы всё равно не сумели ни разу даже добиться близкого накрытия русских кораблей. Пока для них весь причиненный в бою ущерб состоял в последствиях собственной стрельбы главным калибром — выдавленные иллюминаторы, разбитая посуда в кают-компаниях, погнутые дульными газами леера. Из серьезных происшествий — пожар на "Бородино". Там при выстреле из третьей башни вспыхнул неудачно размещенный рядом на палубе аэроплан. Пришлось прекратить стрельбу и заняться тушением пожара.

Вице-адмирал Бахирев, стоя на высоком мостике "Измаила", хранил полное спокойствие. Всё, на его взгляд, шло как надо. Русским линейным крейсерам лучше вести бой на большой дистанции, пользуясь дальнобойностью своих орудий. Но на таком расстоянии нельзя ожидать сразу громадного эффекта. Хорошо, если попадет три-четыре снарядов из ста выпущенных. Значит, нужно просто стрелять и стрелять, удерживая курс. Остальное сделает статистика! По мере того, как русские обгоняли японскую эскадру, расстояние между ними, кстати, сокращалось. Противник был уже практически на траверсе, в каких-нибудь 60-65 кабельтовых. Два головных японских крейсера, "Ибуки" и "Курама" ввели в действие левобортные башни с 203-мм орудиями. Что же, как-никак дополнительные восемь крпунокалиберных стволов. Японцы открыли огонь и средним калибром, но на такой дистанции их 152-мм и 120-мм снаряды просто не долетали до "измаилов". Идущий далеко позади всех "Читозе" сделал несколько выстрелов из носовой 8-дюймовки. В кого там думают попасть на дистанции в 6 миль на таком неустойчивом легком кораблике?

Тем не менее, японцы, похоже, наконец, пристрелялись. Несколько высоких фонтанов вдруг выросли рядом с "Измаилом" и окатили его палубу потоками воды. Более неприятно было то, что взрываясь на воде, японские снаряды бросали в дредноуты снопы далеко разлетавшихся осколков. Русским оставалось благодарить конструкторов своих гигантских кораблей за сплошное бронирование бортов хотя бы тонкой броней, защищавшей от таких вот осколочных попаданий. Повреждений было по-прежнему немного. На "Измаиле" была порвана антенна радиотелеграфа, пострадали и расположенных под возвышенным полубаком матросские гальюны, на защиту которых не хватило брони. А вот "Кинбурн" получил прямое попадание 8-дюймового снаряда за второй дымовой трубой. Пробив верхнюю палубу, фугас разорвался в буфетной. Вдобавок потек бензин из пробитых осколками баков адмиральского моторный катер, почему-то не слитый перед боем. В буфетной вспыхнул пожар; пламя побежало по паркету офицерской кают-компании. Огонь удалось погасить дружными усилиями буфетчиков, коков и дежурных кухонных матросов еще до прибытия пожарного дивизиона. Но на эскадре успели заволновались при виде дыма из смотровых люков "Кинбурна".

— Михаил Коронатович! Поглядите что с "Курамой"! — вскрикнул флаг-офицер лейтенант Кадыба

Дым из труб переднего мателота не позволял хорошо разглядеть происходящее со вторым крейсером-броненосцем, но то, что "Курама" близок к катастрофе, было очевидно. Он кренился, над грот-мачтой подымался огромный столб пара и дыма.

Контр-адмирал Кумадзо Сиранэ понимал, что три его броненосных корабля не могут противостоять русским сверхдредноутам сколько-нибудь продолжительное время. Оставалась надежда нагнать 3-ю и 4-ю эскадры линкоров вице-адмирала Сузуки, чтобы получить от них хоть какую-то поддержку. Однако надежда эта таяла с каждый новым попаданием русского снаряда. Первый же снаряд, угодивший в головной "Ибуки", флагманский корабль Сиранэ, перерубил ему заднюю дымовую трубу, скрутив оставшиеся у основания железные листы в какой-то чудовищный штопор. Средняя труба также была серьезно повреждена осколками. Другие осколки, проникшие через дымоход в кочегарки, перебили водогрейные трубки сразу нескольких котлов, результатом чего стало значительное падение хода корабля. Гораздо хуже "Ибуки" пришлось, когда один или два 14-дюймовых снаряда одновременно ударили в районе грот-мачты. 3-дюймовая броневая палуба была пробита, осколки дошли до машинного отделения и на время вывели из строя левую турбину. Кормовой мостик оказался уничтожен вместе с резервными командно-дальномерным постом и боевой рубкой. Находившееся ниже на батарейной палубе 120-мм орудие выбросило наружу вместе с куском левого борта. Близкие попадания крупнокалиберных фугасов заблокировали кормовые башни 12-дюймовых и 8-дюймовых орудий. "Ибуки" сразу лишился половины своей артиллерии! На всем полуюте на верхних палубах простиралось пространство сплошного разрушения. Еще повезло, что русские стреляли осколочными снарядами. При таких же попаданиях бронебойными, "Ибуки" точно бы лишился хода и, вероятно, получил бы взрыв кормовых погребов боеприпасов.

На концевой "Икоме" такого не случилось лишь чудом, когда 356-мм русский фугас ударил в носовую башню и, взорвался, пробив броню, внутри. Башню охватил пожар от вспыхнувших там боеприпасов, однако, по счастливой случайности, упавший секунду спустя и взметнувший фонтан у самого борта второй русский снаряд залил весь полубак потоками воды и погасил пламя. Третий снаряд срезал "Икоме" фок-мачту, разнеся на мелкие куски фор-марс с прожекторной площадкой и постом управления огнем. Наиболее же тяжелые повреждения получил идущий в середине колонны "Курама". Русский снаряд при попадании в крейсер пробил навылет барбет задней башни левого борта и, не взорвавшись, проник далее через шахту воздуховода и колосники в кормовое котельное отделение, затем пронизал перегородку второй котельной и оказался в одном из котлов, где взорвался, наконец, от высокой температуры. Сила взрыва заставила вначале подозревать, что сдетонировали погреба 203-мм боеприпасов. Командир "Курамы" даже отдал приказ оставить корабль. Однако затем приказ был отменен, орудийная башня хотя и вышла из строя, но ее погреба уцелели. Зато из строя вышло 18 из 28 котлов броненосного крейсера и большая часть обслуживавших их персонала. Вдобавок вспыхнуло несколько пожаров, а поврежденные котельные отделения быстро затапливало через течь в расшатанной взрывом обшивке. Остановились парогенераторы, перестали работать электрические помпы и брандспойты, замерли без тока артиллерийские башни. Стрелять продолжали только наводимые вручную 120-мм орудия, но их снаряды не долетали до врага. "Курама" быстро потерял ход до 10 узлов. Корабль резко повернул вправо, уклоняясь от удара нагоняющего заднего мателота. При этом "Курама" едва не протаранил скрывавшиеся от огня за линией броненосных крейсеров легкие "Сойя" и "Тоне".. Идущий позади "Икома" тут же заслонил корпусом поврежденного товарища.

— Эх! Не добили! — протянул Кандыба.

Разочарование на мостике "Измаила", похоже, было общим. . Да, здесь знали о потопленных вражеских эсминцах и радовались этим вестям, но японские миноносцы топили и в прошлую войну. Нет, после виденных в юности воочию или на страницах иллюстрированных журналов картин уходящих под воду броненосцев эскадры Рожественского, все жаждали стать свидетелями гибели большого японского корабля. Гибели не от установленной тайно мины, а от прямого артиллерийского огня!

— Добьем! — успокаивающе произнес Бахирев. — Но не сейчас! Хватить с этими недобитками возиться! Мы с вами, господа, вышли на дистанцию действенного огня по большим броненосцам. Пора поменять цели на более серьезные. Распределяем сообразно положению в колонне. Мы на "Измаиле" бьем по "Сетцу", "Бородино" — по "Аки", "Кинбурн" — по "Касиме", "Наварин" — по "Катори". Да, и сообщите его высокопревосходительству, что "Афона" мог бы вести огонь по "Сацуме".

Старшие артиллерийские офицеры получили указание прекратить обстрел трех японских броненосных крейсеров и перевести орудия на идущие впереди более крупные вражеские корабли. Когда огонь был задроблен, и башни дредноутов, повинуясь командам с центральных постов, стали поворачиваться на новые цели, среди расчетов башенных орудий, желавших покончить с японцами, раздались гневные крики: "дайте добить! ", "опять уйдут" и даже "измена!" На "Наварине" дошло до того, что комендор Дыбенко, угрожая бунтом, заставил командира 4-й башни отключить системы автоматического централизованного управления. После чего башня была развернута на ближайший из кораблей противника "Читозе".

Поврежденный в схватке с отрядом Порембского крейсер, видимо, имел серьезные проблемы с рулевым управлением. Он всё более выкатывался из японской линии в сторону русских. Собственно, потоплением "Читозе" намеревался заняться Колчак, дав уже соответствующие распоряжения командиру "Афона". Но покончить с японским кораблем повезло всё же самовольщикам с "Наварина". Один из выпущенных ими снарядов попал прямо под мостик "Читозе", на уровне ватерлинии. Взрыв снаряда вызвал детонацию носового боевого погреба. Над кораблем взлетели подброшенные силой взрыва куски палубы и мелкие обломки. "Читозе" окутался густым дымом и стал тонуть, быстро уходя в воду носом. Через минуту над поверхностью осталась только кормовая часть, так что было видно поврежденный руль, потом и она резко ушла вниз, нырнув в исторгающие пузыри волны. Хотя потопление старого бронепалубного крейсера едва ли можно было считать большим достижением для бригады сверхдредноутов, гибель знакомого по имени еще с прошлой японской войны корабля на русских линкорах была отмечена дружными криками "ура!" И вообще это было знаменательное событие — впервые в новой истории крупный японский корабль был потоплен в артиллерийском бою, а у русского флота потопления противника артиллерией не было со времен Синопа! Бахирев поздравил "Наварин", сделав одновременно выговор за неисполнение приказа сосредоточить огонь на вражеских линкорах.

По сравнению с крейсерами-броненосцами японские линкоры-недодредноуты казались гораздо более серьезными противниками. Один "Сетцу" мог бить на борт из восьми 12-дюймовок. И шестнадцать 12-дюймовок у четырех остальных броненосцев. Плюс шестнадцать 10-дюймовок промежуточного калибра "Аки", "Сацумы", "Катори" и "Касимы". Сорок крупнокалиберных орудий — по количеству стволов сопоставимо с бригадой "измаилов". Но если у русских линейных крейсеров единый и гораздо более мощный 14-дюймовый калибр позволял эскадре действовать как организованное единое целое, то у японцев разнокалиберное вооружение не позволяло организовать хоть какое-то общее управление огнем. Даже на считавшемся дредноутом "Сетцу" 305-мм орудия были разных систем: в носовой и кормовой башнях — длинноствольные английские, в бортовых — устаревшие японского производства. Точности стрельбы на большом расстоянии это совсем не способствовало, наоборот — серьезно затрудняло пристрелку, попробуй отличи фонтаны от падения 12-дюймового снаряда от 10-дюймовых . Исходя из всего этого, Бахирев планировал продолжать бой, оставаясь на траверзе у японцев на дальней дистанции, может быть даже увеличить ее до 70 кабельтовых. Тогда реальную опасность для русских будут представлять лишь четыре современные 12-дюймовки "Сетцу"

Адмирал Колчак во время боя не спустился на мостик или в рубку, а оставался на марсовой площадке "Афона", подобно знаменитому британскому адмиралу Битти во время Ютланской битвы. Однако открывавшаяся перед русским флотоводцем картина сражения мало походила на побоище у Скагеррака. Вместо жаркой схватки с жестокой перекрестной стрельбой русская и японские эскадры спокойно шли параллельными курсами в отдалении друг от друга, обмениваясь кажущимися маловредными на такой дистанции залпами. Так ведь до вечера можно провозиться!

— Приказ вице-адмиралу Бахиреву, — Колчак диктовал приказ с папиросой в зубах. — Действовать решительно! Идти на сближение с противником! Охватить с головы! Врага не жалеть!

Из-за поврежденной радиоантенны "Измаила" сообщение туда было передано прожектором и флажками.

Бахирев мрачно подкрутил усы. Опять Колчак хочет рисковать чужими жизнями. Но нового обвинения в трусости он от командующего не допустит. Зато потом уж выскажет, всё, что думает. Приватно или публично! Вице-адмирал повернулся к стоявшему с ним рядом на мостике командиру "Измаила" капитану 1-го ранга Плену.

Командуете поворот два румба на правый борт! И прибавьте хода! Сблизимся с японцами кабельтовых на сорок, потом начнем обгонять и делать кроссинг. И еще, Павел Михайлович, спускайтесь-ка в броневую рубку, да побыстрее.

А вы, Михаил Коронатович?

Я уж здесь постою, здесь воздух посвежее да и видно дальше...

Укрываться в защищенной 400-мм броней боевую рубку вице-адмирал Бахирев не хотел ни в коем случае. Он помнил, как описывали в давнишних газетах и журналах Цусимское побоище. Все восхищались храбростью японского адмирала Того, пробывшего весь бой на открытом мостике, тогда как русский адмирал Рожественский скрывался за броней, по слухам, даже прятался от летящих через смотровую щель осколков, встав на колени. Нет! Такого у него не будет!

Исполняя приказ командующего, "Измаил", "Кинбурн", "Бородино" и "Наварин" двинулись на сближение с японской эскадрой. Тяжелые орудийные башни также синхронно поворачивались, продолжая отслеживать противника, только всё ниже опускались хоботы массивных стволов, чтобы бить по более близкой цели, практически — прямой наводкой. Снизу, из бортовых казематов, в сторону японцев вытянулись тонкие стволы орудий вспомогательного калибра. На 40 кабельтовых и они могли вести огонь по врагу. Японцы также яростно вели огонь из всех своих стволов, чередуя фугасные и бронебойные снаряды. При сократившейся дистанции артиллерийская дуэль стала гораздо ожесточеннее, тем более, что в него активно включилась среднекалиберная артиллерия. Против сорока восьми 130-мм пушек русских дредноутов у пяти японских линкоров было вместе двадцать одно 152-мм и десять 120-мм орудий. Серьезного значения в дуэли кораблей линии средняя артиллерия, впрочем, не имела.

Бой развивался стремительно. "Измаилы" вели огонь с максимальной скорострельностью, выпуская четырехорудийные залпы главного калибра каждые тридцать секунд. Батареи 130-мм орудий стреляли непрерывно. Снаряды кучно ложились во вражеской линии, иногда полностью заслоняя ее из виду фонтанами всплесков и дымом разрывов. Сокрушительный огонь главного калибра "измаилов" сразу же дезорганизовал стрельбу противника, подавив большинство японских орудий в первые минуты боя. Тем не менее, русские успели почувствовали, что победа не будет легкой. "Измаилу" два или три попадания с "Сетцу" пришлись в бронепояс у ватерлинии и остались без последствий. Задняя дымовая труба русского дредноута была пробита навылет снарядом среднего калибра (120 или 152-мм, на "Сетцу" были и такие, и такие). 305-мм фугасный снаряд разорвался на носовой башне — не пробил броню, но смел взрывной волной и сколками установленные на крыше дальномерный пост и расчет зенитного орудия.

На идущим вторым "Бородино" крупнокалиберный снаряд с "Аки" отрикошетил от 9-тонного якоря и вскрыл надводный борт в носовой части. Косая рваная пробоина дошла до помещений бани, где размещался пустовавший пока, к счастью, лазарет. Обломком оторвавшейся обшивки был тяжело ранен один из фельдшеров. Еще более впечатляющим оказалось двойное попадание (видимо, башенным залпом) с "Касимы" в кормовую оконечность "Кинбурна". Гордость корабля — большой столовый зал — в одно мгновение превратился в жарко пылающие обломки. В грохот боя вплелся короткий мелодичный стон, когда осколки пронзили стоявший в зале концертный рояль. Вспыхнул и за секунду сгорел иссеченный осколками кормовой Андреевский флаг. Хотя пожар был быстро потушен, а новый флаг был тут же поднят, на "Кинбурне" и эскадре это сочли дурным знаком. "Наварин" отделался сбитым шлюпочным краном и упавшим за борт трапом.

Противнику досталось куда больше. Было невероятно, что японцы смогли вообще выдерживать такой обстрел, хоть как-то сохранять строй. На головной "Сетцу" были сбиты все три дымовые трубы и грот-мачта. Фок-мачта накренилась на перебитых треногах. Клубы дыма и языки пламени охватили всю центральную часть корабля. Носовая башня была выведена из строя прямым попаданием, не пробившим броню, но порвавшим всю гидравлику и электроцепи. Из кормовой башни продолжало стрелять лишь одно орудие, а второе торчало из амбразуры коротким обрубком оторванного ствола. Переднюю левую башню просто разнесло на куски. Русский снаряд вошел между двумя её орудиями и разорвался на задней стенке. В башне и в перегрузочном отделении под нею рванули поднятые туда боеприпасы, выбросив наружу столб дыма и пламени, как из огнедышащего кратера. Но заслонки в снарядный погреб успели закрыть находившиеся внизу матросы, потом туда пустили воду, что спасло корабль. Башенную крышу взрывом подкинуло высоко вверх, а саму башню сорвало с основания и повалило на палубу, перевернув боком.. Взрыв повредил главные паропровод носовой кочегарки, поэтому скорость корабля упала до 17 узлов. Были повреждены и внутренние коммуникации, из-за чего рулевое управление и управление артиллерийским огнем из рубки "Сетцу" стали невозможны. Вице-адмирал Сузуки для передачи приказов вынужден был направлять посыльных пробираться по полуразрушенному дредноуту

Не меньше досталось идущему следом "Аки"... Первые залпы, выпущенные по нему "Бородино", легли с перелетами. Огромные русские снаряды с паровозным рёвом пронеслись низко над самым кораблем, едва не задев трубы. Но потом "Аки" стал "ловить" попадания, сотрясаясь от каждого следующего мощного удара. 14-дюймовые "бородинские" снаряды проламывали броню и взрывались с оглушающих громоподобным грохотом, оставляя после себя в отсеках настоящие пещеры сплошных разрушений. Один их русских снарядов, пробив 6-дюймовую броню верхнего пояса и 3-дюймовых скос броневой палубы, проник в горизонтальный перегрузочный коридор, связывавший все башни 254-мм орудий левого борта.

Взорвавшись, снаряд вызвал возгорание перевозившихся по коридору боеприпасов. Защитные двери из коридора в перегрузочные отделения башен закрыть не успели. Вероятно даже, что эти двери были специально открыты для спасения находившихся в коридоре. В результате в течении полуминуты огонь проник во все подбашенные отделения, где так же воспламенились заряды. Шахты башенных элеваторов мгновенно уподобились бьющим вверх гигантским бунзеновским горелкам. Из амбразур и люков всех трех бортовых башен стали вдруг вырываться струи ярчайшего пламени. По всей средней части корабля — от фок— до грот-мачты встала высокая сплошная стена пламени. На "Бородино" даже решили, что "Аки" взрывается и прекратили огонь. Но пламя, которое выжгло башни со всеми находившимися там, не прошло в артиллерийские погреба. Путь вниз по подъемникам успели перекрыть, а сами погреба были затоплены. Помимо башенной 10-дюймовой артиллерии левого борта страшный пожар уничтожил и все четыре 6-дюймовки на батарейной палубе. "Аки" мог теперь стрелять на левый борт только из 12-дюймовок носовой и кормовой башен.

Серьезно пострадали от обстрела меньшие по размерам броненосцы "Касими" и "Катори". Их прежняя служба в основном состояла в дальних зарубежных плаваниях с официальными визитами. Теперь эти блестящие корабли превращались в плавучие руины, груды горящего рваного железа. Наличие на "парадных" броненосцах большого количества дерева и окрашенных поверхностей привело при обстреле к масштабным пожарам. Силу огню добавили боеприпасы, поднятые к размещенным на палубе и мостиках малокалиберной артиллерии. Охватившие спардеки обоих малых линкорах пожары сделали практически невозможными стрельбу одноорудийных 10-дюймовых башен и казематных батарей 6-дюймовых орудий. Покинувшие орудия из-за огня и дыма включились в борьбу с пожарами. В ходе короткого боя "Касима" лишился и носового и кормового постов управления. 14-дюймовые снарядов снесли мостики вместе с мачтами, рухнувшими за борт. 9-дюймовая броня боевых рубок не спасла находившихся там офицеров, погибли и командир, и старший офицер корабля. У кормовой башни главного калибра сдвинуло броневую крышу, оба орудия сместились с лафетов. Носовая башня продолжала стрелять, самостоятельно выбирая цели. На "Катори" были уничтожены главный пост управления огнем, а резервный, на спардеке, пришлось покинуть из-за пожара. Впрочем, это уже было не важно, потому что прямые попадания, хотя и без пробития брони, вывели из строя сначала носовую, а потом и кормовую 12-дюймовые башни. После этого "Катори" вел огонь на левый борт только из последней 3-дюймовки в носовом каземате. Из-за разбитых дымовых труб и вентиляторов в котельных отделениях росла концентрация вредных газов, кочегары массово теряли сознания у топок. Оба броненосца получили повреждения в подводной части корпуса из-за близких разрывов снарядов, были затоплены угольные ямы, вода постепенно поступала в котельные и машинные отделения.

Меньше других пострадал замыкавший японскую колонну "Сацума". Его противником был не один из "измаилов", а гораздо менее сильный "Афон". Флагманский корабль адмирала Колчака с бортовым залпом из восьми 11-дюймовых орудий (пятая башня на противоположном борту могла стрелять через корпус только в крайнем случае и на очень ограниченных углах) смотрелся едва ли сильнее "Сацумы", который мог вести огонь на борт из четырех 12-дюймовых и шести 10-дюймовых орудий. Разве что бывший немецкий линейный крейсер был бронирован чуть лучше, чем японский броненосец, да единый общий калибр давал "экс-Гебену" преимущество в управлении огнем.

В целом бой шел на равных. "Афону" удалось подбить на "Сацуме" заднюю 10-дюймовую башню. 280-мм снаряд раскололся о башенную броню, но часть осколков всё же попала внутрь и повредило одно из 254-мм орудий. Кроме того были выведены из строя механизмы вращения башни, поэтому и уцелевшее орудие не могло вести огонь. Кроме того, на "Сацуме" был разбит каземат со 120-мм орудием. В свою очередь "Афон" потерял два среднекалиберных орудия переднего плутонга правого борта, уничтоженные вместе с расчетами, когда японский 305-мм снаряд взорвался, пробив броню, в каземате. Вспыхнувший там пожар быстро потушили, однако вторая башня главного калибра некоторое время не могла вести огонь из-за сильного задымления. Дым из каземата мешал и наблюдению из боевой рубку, куда командующий спустился с марса. Свое переселение под защиту 350-мм брони Колчак с деланным смехом объяснил правилом не лезть со своим уставом в чужой монастырь: раз он оказался на дредноуте германской постройки, нужно быть там, где немецкие конструкторы отводили место адмиралу — в максимально защищенном командном пункте.

Колчак обдумывал, как воспользоваться главным преимуществом своего корабля — большой скоростью. Правда, активно маневрировать означало покинуть эскадренную линию. Но адмирал не собирался быть пассивным наблюдателем того, как дредноуты Бахирева методично и скучно разделывают японцев. И, к тому же, кто говорил, что командующий со своим флагманским кораблем не может действовать самостоятельно от эскадры? Вспомним, например, как в Балканскую войну при Элли и Лемносе греческий адмирал Кондуриотис на своем броненосном крейсере обходил связанные боем турецкие броненосцы. Может, "Афону" следует зайти противнику с кормы и расстреливать анфиладным огнем. При этом русские получают серьезное преимущество в числе стволов — стрелять на кормовых углах "Сацума" может только из трех задних башен.

Колчак распорядился на всякий случай предупредить о своем решении Бахирева, но из радиорубки доложили, что эфир забит помехами. Удивительно, у японцев еще хватает станций глушить наши переговоры! Но не отказываться же ради этого от задуманного маневра. Передать сообщение сигнальной связью! Подтверждения не дожидаться! "Афон" свалился в резкую циркуляцию на левый борт (японцы при этом решили, что повредили русским рулевое управление) и после поворота на 24 румба взял курс на зюйд, пересекая курс вражеской эскадры между "Сацумой" и далеко отставшими от своих линкоров японскими крейсерами.

Вражеская линия была на створе, так что видно было теперь лишь концевой "Сацума ". "Афон" дал полный залп из всех своих пяти башен, и десять 280-мм снарядов закрыли японский броненосец густой гребенкой водяных столбов. Не успели они опасть в море, как последовал новый залп. За шесть минут было выпущено шесть залпов. "Афон", находясь в выгодном положении, спешил выпустить максимальное число снарядов. Колчак, замирая дыхание, рассматривал в перископ (на германских дредноутах отказались от смотровых щелей в рубках) на увеличенное изображение водяной завесы, надеясь, что там вот-вот полыхнет вспышка рвущегося в пробитых погребах боезапаса...

— Александр Васильевич! Справа, справа... Поворачивают...

Колчак послушно повернул перископ вправо. В поле обзора вплыли выходящие из-за водяной стены силуэты кораблей. Первый, второй, третий, четвертый... Японская эскадра совершала последовательный поворот за флагманом на зюйд-вест. Перед русским линейным крейсером оказались вдруг все пять больших вражеских кораблей. На темных силуэтах зажигались огненные точки. Японцы открыли по "Афону" огонь орудиями правого борта, до того не участвовавшими в бою.

После той обработки, что учинили 14-дюймовки "измаилов", японские линкоры пребывали в полуразрушенном состоянии. Однако при побортном расположении главного калибра у устаревших японских линкоров, их правые башни сохраняли боеспособность и, разумеется, когда оттуда увидели большой русский корабль, да еще под адмиральским флагом, они немедленно открыли по нему огонь из всех стволов. Даже если учесть, что уцелевшие концевые башни японцев продолжали стрелять по гораздо более опасным "измаилам", для комендоров башен правого борта иной цели, чем "Афон" просто не было. А это было четыре 305-мм орудиями у "Сетцу" и шестнадцать 254-мм пушек "Аки", "Касимы", "Катори" и "Сацумы". Стреляли и среднекалиберные орудия правобортных батарей, но ущерб от них был незначительный, чего нельзя было сказать о крупнокалиберных снарядах. Конечно, системы управления огнем на изувеченных огнем "измаилов" японских линкорах уже не действовали, но короткая дистанция не давала поблажек. Вокруг "Афона" вскипал целый лес фонтанов, заливая водой палубу и надстройки. Осколки дырявили легкие конструкции. За считанные минуты корабль получал сразу три серьезных попадания и все — в башни главного калибра. Первый снаряд разорвался на броневой крыше левобортной башни, сбив ей смотровой колпак. Часть осколков ударила вместе с пороховыми газами внутрь башни, уничтожив там расчет, другая часть — проникла через вентиляционные шахты в машинное отделение. Второй японский снаряд заклинил вращение носовой башни; третий попал в корму и прошел небронированный борт, пока не взорвался на барбете задней кормовой башни, выведя из строя механизмы наводки и подъема боеприпасов. При таком плотном обстреле попадания были гарантированы. Бак "Афона" был изрешечен разорвавшимся на воде у борта снарядом, второй снаряд, пробив броневой пояс, вызвал затопления одной из угольных ям.

Теперь "Афон" мог стрелять на левый борт лишь из двух орудий возвышенной кормовой башни и, на определенных углах, орудиями правой бортовой башни. Продолжать при таких условиях бой со всей японской эскадрой означало серьезно рисковать своим кораблем. Вот ведь Бахирев, ничего нельзя ему поручить! Столько бил по старым японским посудинам из мощнейших орудий, а они вон как огрызаются! Адмирал Колчак приказал капитану Кетлинскому поворачивать на 16 румбов и уходить на всей скорости назад. При повороте линейный крейсер угодил под еще одно попадание в борт, которое взорвало трубу подачи боеприпасов и вызвало пожар в каземате четвертого 130-мм орудий правого борта. Зато теперь уже можно было свободно ввести в действие уцелевшую бортовую башню.

Но медлить с отходом было нельзя ни в коем случае. Вражеская эскадра завершала последовательный поворот, двигаясь на 10 узлах курсом на зюйд-вест. "Афон" был у японских линкоров как на ладони. А с другой стороны их нагоняли три японских тяжелых крейсера — "Ибуки", "Курама" и "Икома", хотя и сильно поврежденные, но, вероятно, сохранившие несколько 12-дюймовых орудий. Для "Афона" близкая встреча с ними могла оказаться роковой. К счастью, двигательная установка русского линейного крейсера малопострадала, а охватившие верхнюю палубу и надстройки пожары сыграли даже на пользу, создав подобие дымовой завесы. "Афон" на полной скорости вырвался из захлопывавшихся бронированных тисков. Но где был всё это время Бахирев со своими "измаилами"?! С наблюдательного поста на фор-марсе доложили то, что Колчак менее всего ожидал услышать. Четыре русских сверхдредноута шли на юго-восток, расходящимся курсом с идущей на юго-запад вражеской эскадрой.

Кантаро Сузуки вполне осознал, что продолжение сражения по навязанной русскими схеме боя однозначно готовит японскому флоту полное уничтожение. Противнику при его превосходстве в скорости достаточно будет просто повторить то, что так великолепно продемонстрировал адмирал Того пятнадцать лет назад: обойти с головы и сделать кроссинг японской кильватерной колонне — "и поставить палочку над Т". Но Сузуки не собирался послушно вести свои корабли на убой, как тот бородатый русский адмирал при Цусиме. Если им и суждено сегодня погибнуть, то пусть это будет быстрая и отважная смерть в атаке. Японский адмирал распорядился подготовиться к повороту лево на борт, на пересечение курса русской эскадры. Возможно, они сумеют прорвать и разрушить вражеский строй. Пусть даже дело дойдет до тарана! Одновременно на минную флотилию, укрывавшуюся от огня по правому борту японских линкоров, был передан приказ выйти вперед и атаковать противника с носовых курсов.

"Сетцу" накренился, поворачиваясь носом на русский боевой строй. Мимо, обгоняя на полном ходу тяжелый дредноут, выбегали вперед маленькие миноносцы. На передней правой башне флагманского японского линкора впервые с начала боя увидели противника. В визиры прицелов его орудий вплыл стремительный и грозный силуэт головного в русской колонне "Измаила". Все четыре его низкие широкие башни озарились вспышками залпа. Одновременно выстрелили и две 12-дюймовки башни "Сетцу", единственной, способной сейчас стрелять по врагу. Русский залп лег почти перелетом, но всё же один из снарядов задел японский корабль. Он попал в корпус справа от заднего мостика и, вскрыв палубную броню, поразил правое турбинное отделение. "Сетцу" с работающими только левыми винтами неудержимо повело в правую сторону. Отсутствие связи рулевого отделения с боевой рубкой не позволило как-то выправить эту самопроизвольную циркуляцию. Следовавшие за флагманом корабли стали повторять этот маневр, отворачивая от противника. Справа неожиданно обнаружился большой вражеский корабль, по которому тут же открыли огонь все орудия нестрелявшего ранее борта.

"Сетцу", наконец-то вернул себе управление, однако его ход упал до десяти узлов. К тому же корабль сильно рыскал по курсу, готовый в любой момент свалиться в новую циркуляцию. Вице-адмирал Сузуки приказал дать знать сигнальной связью на "Аки", чтобы его командир вел флот дальше. "Сетцу" отошел в сторону, чтобы не задерживать эскадру. Странно, что русские позволили японцам так беспрепятственно маневрировать. Но где они сами? С крайним удивлением адмирал Сузуки наблюдал, как четыре мощных русских линейных крейсера, вместо того, чтобы воспользоваться благоприятным моментом и завершить разгром почти уже разбитого 3-го флота, уходят, удаляясь, куда-то совсем в другую сторону.

Вице-адмирал Бахирев отдавал последние распоряжение по охвату вражеской колонны с головы. Неожиданный поворот противника на пересекающийся курс даже облегчал эту задачу. Бахирев перешел на правое крыло мостика, повисшего на многометровой высоте, чтобы лучше разглядеть прущий прямо в лоб "Сетцу", который тяжело толкал перед собой волну глубоко ушедшим в воду носом. На боковой башне линкора сверкнули огоньки выстрелов сразу двух орудий, сразу окутавшихся коричневой дымкой. А потом из-под ног Бахирева вдруг исчез мостик.

Японцам, как бывало с ними и раньше, несказанно повезло. Единственный залп, который успела выпустить по "Измаилу" передняя правая башня "Сетцу", угодил русскому дредноуту прямо в боевую рубку. Два 305-мм бронебойных снаряда не смогли пробить закаленную крупповским методом сталь 16 дюймовой толщины, но мощное сотрясение вывело из строя системы связи и управления командного центра "Измаила". Все находившиеся в его рубке получили контузии. Рикошетом от рубки снаряды ударили по опорам расположенной позади многоуровневой конструкции. Возвышавшиеся вокруг фок-мачты этажи открытых и закрытых мостиков, наблюдательных и управляющих постов стали разваливаться как карточный домик. Внутри этой рухнувшей на палубу и завалившей стакан броневой рубки груды исковерканного железа оказались погребены десятки людей, в том числе и вице-адмирал Бахирев. Адмирала быстро нашли, освободив от завалов вход в бывшую адмиральскую рубку. Бахирев был в сознании и пытался подняться из кучи тел и обломков. Правая его рука висела, рукав мундира набухал темным, лоб был рассечен до кости. Адмирала и других выживших перевязали и осторожно снесли на носилках в лазарет. Капитан 1-го ранга Плен, жестоко страдавший от контузии, спустился для руководства боем в центральный боевой пост. Обычной для крупного боевого корабля резервной кормовой рубки у "Измаила" не было, что являлось одним из немногих серьезных недостатков новейшего русского линкора. Управление из центрального поста, находившегося в недрах корабля, на третьей нижней палубе, не могло полностью заменить живого наблюдения за ходом боя.

События, между тем, продолжали разворачиваться с поразительной быстротой. Из-за вражеской эскадренной колонны внезапно появились небольшие четырехтрубные миноносцы. Они вышли вперед, развернулись фронтом и устремились в лобовую атаку на головной русский корабль. Расчеты носовых плутонгов 130-мм орудий "Измаила" не получали с уничтоженного командного пункта ни распоряжений, ни целеуказаний. Заградительный огонь по миноносцам артиллеристы открыли самостоятельно, когда враг был уже в 20 кабельтовых.

Командир корабля Плен, наконец, смог уяснить сообщение о вражеской минной атаке на носовых курсах. Немедленно эта новость стала занимать Плена гораздо больше, чем непонятные маневры японских линкоров. "Измаил" мог вести встречный огонь из двенадцати 130-мм орудий противоминных батарей, не считая трех 356-мм орудий носовой башни. Но хватит ли этого, чтобы гарантированно уничтожить все атакующие эсминцы при разбитых дальномерах? Если японцы подойдут вплотную, они будут потоплены прямой наводкой. Однако они могут сделать торпедный залп и с дальней дистанции. Не особенно метко, но при большом количестве пущенных торпед — опасность попадания вполне реальна. На случай такой массированной атаки инструкции предписывали колонне линкоров резкий отворот и отрыв от идущих торпед. Однако в Ютланском бою британский флот после такого поворота потерял преследуемую германскую эскадру. Теперь большинство теоретиков военно-морского дела высказывались за то, чтобы поворачивать на торпеды. В этом случае, при минимальном риске попадания в нос линкоры не удалялись, а приближались к противнику. Возможно, будь сейчас на мостике "Измаила" решительный Бахирев, он так бы и сделал. Но не отошедший от контузии капитан Плен, который судил о ситуации фактически вслепую, решил не рисковать и дал приказ при наблюдении пусков торпед отворачивать налево, от японцев.

Участие японских эскадренных миноносцев в эскадренном сражении сводилось пока что в малоудачных стычках с русским авангардом, да, чуть позже, в постановке дымовой завесы, которая не очень-то пригодилась главным силам японского флота. При этом флотилия потеряла почти половину своих кораблей. Всего семь миноносцев шли теперь справа от колонны линкоров, мало что видя за их громадами. Тем не менее, было понятно — линкорам в бою приходится очень тяжело. Выше их мачт вставали водяные столбы от падения снарядов, поднимались клубы дыма от прямых попаданий, рушились трубы, багровыми отблесками разгорались пожары. Эсминцы же пока никак не страдали от того чудовищного обстрела, который обрушивался на линкоры.

Но вот на флагманском "Сетцу" на оставшейся единственной фок-мачте взлетел сигнал к атаке. Эсминцы дали максимальный ход и ринулись вперед. Миг и они очутились на простреливаемом пространстве между двух эскадр. Впереди открывалась величественная картина идущих в колонне и изрыгающих огонь четырех русских дредноутов. Слева убегала за корму колонна собственных линкоров. Как не притягивали к себе внимание грозные вражеские корабли, взгляды невольно оборачивались назад. Только теперь на эсминцах поняли, насколько досталось в бою линкорам. Их левые стороны выглядели так, будто исполинский мальчишка истыкал железным прутом бумажные игрушки. Удивительно, что линкоры вообще выдержали такой обстрел. В прошлую войну, как говорили, русские снаряды обычно оставляли на кораблях лишь аккуратные круглые отверстия, которые тут же затыкали специальными деревянными пробками. Теперь же корабли выглядели так, будто попали в центр страшного тайфуна... Русским, похоже, досталось несравненно меньше... Вражеские дредноуты кажутся огромными, страшными и неуязвимыми. Этим гигантам хватит минуты, чтобы разделаться с вышедшими из-за прикрытия линкоров маленьким миноносцами. Но раз уж всё равно погибать, стоит сделать свою смерть более славной. Эсминцы "Асакадзе", "Оите", "Новаке", "Аннами", "Юдати", "Исонами", "Уранами" бросились в атаку, вздымая буруны своими форштевнями.

На них перенесли огонь батареи скорострельных противоминных орудий русских дредноутов. Японцы отвечали из своих орудий, хотя что значили их слабых пушек на фоне залпов тяжелых орудий, которыми обменивались корабли линии. Неожиданно на "Измаиле" у фок-мачты сверкнула яркая вспышка. Высокая мачта накренилась и, медленно надламываясь, обрушилась за борт. Весь передний мостик дредноута превратился в обломки. По японским миноносцам прокатился ликующее "банзай!" Они продолжали свою атаку.

По мере приближения к русским дредноутам их огонь становился всё более точным. Близкие разрывы рвали осколками борта и надстройки, в трюмы захлестывалась вода. На эсминцах, стиснув зубы, молились успеть дотянуть до дистанции торпедного залпа. Прямых попаданий пока не было, и японцы продолжали идти вперед. Но вот "Измаил" начал разворачивать на миноносцы носовую башню главного калибра. Через мгновение она дала полный залп, блеснув разом тремя огненными вспышками. Тяжелые снаряды, прогудев над мачтами, взметнули фонтаны за кормой головного "Асакадзе". Чудовищные всплески погребли под собой идущий следом "Аннами", как показалось, просто вбив маленький кораблик в толщу воды. Потом миноносец показался из под стекающей воды, но без труб и мостика, с сорванными пушками и торпедными аппаратами. Его топки были залиты, и "Аннами" беспомощно раскачивался среди взбаламученных волн. Боясь потерять под усиливающимся обстрелом оставшиеся корабли, флотилия стала разворачиваться для торпедных пусков торпед. За самое короткое время шесть миноносцев выстрелили двенадцатью торпедами, которые устремились к русским кораблям, оставляя за собой на волнах зловещие линии пузырьков.

Вражеские гиганты поворачивали кормой к торпедам, уходили прочь... Капитан Одзава стер с лица брызги воды. Вместе с водой с лица стекала кровь от незамеченного в горячке боя ранения, он не чувствовал боли. Ему удалось заставить отступить сверхдредноуты! Японские линкоры совершили поворот полный кругом и уходили на северо-восток, всё более удаляясь от своих грозных врагов. Грохочущие над морем залпы главного калибра становились всё более редкими. Остаткам 3-й минной дивизии японского флота пора было уходить под защиту своей линейной эскадры. "Измаилы" удалялись, но к японскому отряду неслись полным ходом два русских легких крейсера — один типа "Светлана", другой, четырехтрубный, похоже, немецкий трофей.

Для миноносцев легкие крейсера были смертельно опасным противником. Вдобавок, с другой стороны на японцев мчались еще и четыре больших эсминцев-"новика", пытаясь отрезать пути отступления. Вокруг вновь вставали фонтаны от частых падений русских снарядов. Возможно быстро эсминцы отходили назад. Снаряд русского крейсера поразил "Новаке" прямо в артиллерийский погреб. Японский корабль переломился пополам и ушел в воду, высоко задирая корму со вращающимися винтами. За кормой уходящих эсминцев остался и потерявший ход "Аннами". С эсминца кричали "банзай!", прощаясь с товарищами. Через пару минут "Спиридов" и "Трапезунд" накрыли "Аннами" своими залпами. Миноносец лег на изорванный снарядами борт и затонул.

Командующий 3-й флотом Японии вице-адмирал Кантаро Сузуки задумчиво расхаживал по мостику линкора "Сетцу", вернее, по тому, что от мостика осталось. Самоубийственная атака миноносцев заставила отвернуть русские быстроходные дредноуты. Эскадры разошлись, бой стих на какое-то время. Русским не надо спешить, они могут настигнуть поврежденные японские линкоры в любой момент. Но вдруг Колчак отвернул не из-за миноносцев? Неужели русские разгадали тонкий замысел игры, которую вели с ними корабли Сузуки? Нужно предупредить об этом главные силы. Однако после часа жесточайшего боя у Сузуки не осталось ни одной исправной радиостанции. Послать один из миноносцев? Но его перехватят кружащие вокруг быстроходные русские крейсера и эсминцы. Оставалось только ждать и, не теряя времени, по возможности устранять полученные повреждения для нового боя...

Едва ли, впрочем, "Сетцу" переживет еще одну огневую дуэль с кем-то вроде "Измаила". Сузуки вздохнул. Когда-то, при своей закладке, "Сетцу" и однотипный "Кавачи" считались гордостью Страны Восходящего Солнца — первые линейные корабли, построенные в Японии из собственных материалов, первые дредноуты японского флота. Им не везло с самого начала, они устарели уже к моменту спуска на воду. Два года назад нелепо, от взрыва собственного боезапаса, погиб "Кавачи". И вот сегодня "Сетцу" после боя с новейшим русским дредноутом представлял собой будто жертву страшного кораблекрушения. Впрочем, могло было быть хуже, помогла толстая броня, способная сопротивляться даже снарядам новейших русских орудий. Остальные корабли эскадры пострадали еще сильнее.

Кантаро Сузуки вспомнил, как получил приказ перехватить отряд старых русских крейсеров. Его отдал командующий Соединенным флотом адмирал Танин Ямай. Тогда Сузуки предложил выйти в море с тремя вооруженными 12-дюймовой артиллерией крейсерами-броненосцами, включая недавно еще переквалифицированную в учебное судно "Икому". Сузуки вежливо напомнил, что шесть лет назад, во время недавней войны с Германией сам Ямай как раз с тремя такими крейсерами ("Курамой", "Икомой" и однотипной "Цукубой", позднее погибшей на собственной базе из-за взрыва боезапаса) был послан на юг Тихого океана в погоню за эскадрой знаменитого адмирала фон Шпее. Увы, того перехватили англичане, выставив против немцев пару быстроходных линейных крейсеров-дредноутов. Сейчас, если русский адмирал Старк задержится хотя бы на пару деньков у Карафуто — Сахалина, три японских тяжелых крейсера вполне успеют отрезать его от Владивостока. Конечно, новый "Рюрик" посильней "Шарнхорста" и "Гнезенау", а старые знакомые японцев — "Россия" и "Громобой" теперь несли по восемь 203-мм орудий. Но против шести 305-мм орудий "Ибуки", "Курамы" и "Икомы" старые русские крейсера не выстояли бы.

Ямай объяснил Сузуки, что ситуация не так проста, как могло показаться. Русский флот долго не проявлял активности, но агентурные сведения из Владивостока говорят, что противник собирается что-то предпринять. Можно предполагать, что Колчак, понимая неготовность своей эскадры к генеральному сражению с новейшими сверхдредноутами Соединенного флота, будет пытаться выманить в Японское море часть японских линейных сил и разгромить их, пользуясь численным преимуществом. Поэтому в рискованном и малопонятном на первый взгляд рейде старых русских крейсеров можно заподозрить не промашку командования противника, а хитрую западню. Но ставящий капкан охотник сам попадет в засаду. Посланные на перехват "Рюрика", "России" и "Громобоя" корабли станут приманкой, которая выманит из Владивостока русскую эскадру. Выманит под удар Соединенного флота!

Ямай объяснил, что трех крейсеров-броненосцев вполне хватит расправиться со старыми русскими кораблями, но, однако, при ожидающейся встрече с дредноутами Колчака "Курама", "Ибуки" и "Икома" могут погибнуть слишком быстро, еще до того, как к месту боя подойдут главные силы Соединенного флота. Возможно, русские в этом случае успеют ускользнуть обратно во Владивосток. Поэтому в поход должны отправиться все корабли 3-го флота. Собственно, охота на русских рейдеров не будет для них основной задачей, главное — дать обнаружить себя Колчаку и продержаться до подхода Соединенного флота, который и решит исход сражения.

Помолчав, Ямай добавил, что понимает опасность, которой будут подвергаться устаревшие корабли 3-й эскадры в столкновении с превосходящими силами русского флота. Сузуки попытался возразить, что его жизнь и жизни всех его людей принадлежат Японии, и все они будет счастливы погибнуть за императора, но командующий мягко прервал его. Обдумывалось, говорил Ямай, использование в качестве приманки 2-го флота — четырех линейных крейсеров типа "Конго", быстроходных и с сильным вооружением. Однако потом было решено не рисковать ценными линейными крейсерами, всё же уступающим по мощи четырем русским сверхдредноутами типа "Измаил". К тому же, добавил Ямай, дело не только в кораблях. Сузуки понял, что речь идет о недавно назначенном начальнике 2-й эскадры — принце Фушими Хироясу. Близкий родственник императора не мог быть наживкой в ловушке. Однако, как дипломатично дал понять Ямай, если бы его не назначили командующим Соединенным флотом и он продолжал быть начальником линейных крейсеров, то, несомненно, первым в бой шел бы не 3-й, а 2-й флот.

На следующий день эскадра Сузуки двинулась из Сасебо в сторону Цусимского пролива. Кантаро вспоминал, как 16 лет назад в этих местах он, тогда начальник дивизиона миноносцев, выслеживал неуловимые русские крейсера — все те же "Россия" и "Громобой", ради которых 3-й флот, как было объявлено, отправился в нынешний поход. А главный русский броненосный крейсер — "Рюрик" — носил имя того корабля, который японцам тогда всё же удалось потопить. Пусть русские считают, что японцы верят в повторение старой истории.

Близ Окиносимы эскадру заметила русская субмарина. Она вела себя так неосторожно, что была атакована в надводном положении оказавшимся рядом миноносцем охранения, который и потопил лодку. К счастью, она всё же успела передать радиограмму о японской эскадре. Одна из посланных в район Владивостока субмарин вскоре доложила о выходе в море всего русского флота. Не желая слишком удаляться на север, Сузуки крейсировал между Мацусимой и Такэсимой, обозначенных на международных картах как Дажелет и Лианкур. Был риск, что эскадры разойдутся, не встретив друг друга. Хорошо, что авиация теперь позволяла заглянуть за горизонт. Недавно полученные из Британии гидросамолеты "авро" регулярно совершали полеты над морем. И вот, наконец, они заметили русские корабли! Доклад с авиатранспорта "Вакамии" подтвердил, что противник вышел в поход всеми своими силами — 12 дредноутов и множеством легких судов. Когда же над "Сетцу" пронесся русский аэроплан, адмирал Сузуки понял, что Колчак заглотнул наживку! Русские действовали стремительно, направив на перехват 3-го флота пять своих быстроходных дредноутов. Сузуки отправил по радио кодовое сообщение командующему Соединенным флотом. Ответа-подтверждения не ожидалось. Радиограмма главных японских сил могла быть запеленгована русскими и отпугнуть их. Получил ли адмирал Ямай сообщение или нет — станет ясно чуть позже. Если радиограмма затерялась в эфире, 3-му флоту придется до самого конца сражаться одному и погибнуть в бою.

Сузуки вспоминал, как вначале заворожено рассматривал русские дредноутов, с лаконичным силуэтом, похожим на очертания стремительного эсминца, но удивительно громадного, почти на треть длиннее "Сетцу", так что глаз отказывался верить в истинные размеры этих чудовищ, невольно считая их более близкими и не такими большими, чем на самом деле. Но когда четверка русских линкоров приблизилась, их величина уже не вызывала сомнений, поэтому ощущение надвигающейся гигантской мощи холодило сердца японских моряков. А потом по эскадре стали бить огненные молоты вражеских снарядов, разбивая большие корабли, точно бумажные детские игрушки.

В тот миг Сузуки пожалел, что не открыл для своих команд истинную цель их жертвенной миссии. Если бы его люди знали, ради чего их устаревшие корабли поставлены под расстрел новейших русских дредноутов, то они бы сейчас были преисполнены ликования, а не одного лишь молчаливого мужества и решимости обреченных. Увы, приказ командования недвусмысленно требовал полной секретности. Тогда, в штабе, Кантаро пробовал возражать, говоря о воодушевления воинов важностью их дела. Ему напомнили историю, как в начале Ютландского боя к немцам попали англичане с потопленного передового эсминца. Пленные сообщили, что следом за ними идет весь британский флот. В результате германские дредноуты успели повернуть и выскользнуть из уже захлопывающейся ловушки. Сузуки мог бы возражать, что японцы, даже если враг сможет взять их живыми в плен, никогда не откроют тайну, но спорить со штабными было бессмысленно.

В любом случае, моряков 3-го флота нельзя было упрекнуть, что в бою они проявили недостаток храбрости. Когда по их кораблям непрерывно молотили русские 14-дюймовые орудия — дырявя броню, сметая надстройки, оглушая громом разрывом, ослепляя огнем и удушая едким дымом рвущихся то здесь, то там снарядов, ни один из японцев не покинул свой пост иначе как вознесенным славной смертью на небо или спущенный тяжелораненым в переполненный лазарет. Они тушили пожары на заваленной обломками палубе, боролись с затоплениями в полуразрушенных отсеках, подвозили и кидали уголь в топки в удушающем жаре кочегарок или подавали снаряды на подъемники в вымороженных холодильниками артиллерийских погребах. До конца оставались в наполненных дымом орудийных башнях и казематах — стреляли и стреляли по русским дредноутам, которым, как казалось, японский огонь не причинял никакого вреда. Потом, всё-таки, удалось разбить башни "Гебену", снести носовой мостик головному "измаилу"...

Но, конечно, японским кораблям досталось больше. Полуразрушенные обгоревшие линкоры, чьи топки задыхались из-за отсутствия тяги в сбитых трубах, едва выгребали винтами десять узлов. Неровной кильватерной линией идут броненосцы — "Аки", "Касима", "Катори", "Сацума". Флагманский "Сетцу" двигается вне линии, мало по малу отставая от остальных. Рулевое управление у него успели исправить, но работает всего одна турбина, поэтому кораблю никак не удается занять свое место в строю. Не успевают пока догнать линкоры и крейсера — тяжелые броненосные "Икома", "Ибуки", "Курама" и легкие бронепалубные "Сойя" и "Тоне". Между больших кораблей ходят пять миноносцев — всё что осталось от минной флотилии. Это — что касается своих. Теперь противник. Русские, как и раньше, действуют двумя отрядами. На норд-норд-весте черным облаком дымов висят загонщики — легкие крейсера и большие эсминцы. А на норд-норд-осте всё более чётко вырисовываются большие русские корабли — бывший "Гебен", а рядом с ним три еще более крупных линейных крейсера. А одного "измаила", похоже, удалось вывести из строя! Главный русский отряд устремился в погоню и с хорошей скоростью. Значит, скоро новый бой! Горнист в закопченным лицом и в прожженом мундире вновь протрубил с обломков фор-марса тревожный сигнал. Подъемники боеприпасов не действовали, и матросы спешно тащили снаряды к уцелевшим орудиям, по зияющей провалами палубе протаскивали пожарные рукава со свеженаложенными заплатами. Адмирал Сузуки, к удивлению стоявших рядом офицеров, расцвел в удовлетворенной улыбке. Боги оказались милостивы к детям Аматерасу! Русские возвращаются, они ничего не знают о идущим к ним Соединенном флоте.

— Жалко Бахирева! — заговорил с Колчаком командир "Афона" . — И чего он геройствовал, в броневую рубку не пошел?

Адмирал раздраженно захлопнул опустевший портсигар:

— Обидел я Короната перед боем, грешен! Теперь зудит внутри, что это он из-за меня, после моего "не трусить"...

— Бросьте, Александр Васильевич, — сочувственно засмеялся капитан Кетлинский. — Михаил Коронатович — казак! Так бы или иначе в рубку бы не пошел. Слышали про то, как он, в семнадцатом к Церелю на "Баяне" ходил нашу батарею ободрить, когда по ним германские дредноуты били? А тут, представьте, сам на сверхдредноуте против японского старья, да еще и в рубку прятаться. Как он еще на эсминец не пересел, чтобы японцев получше разглядеть. Ну, да Господь милостив, главное, передали, что живой... А с японцами и вчетвером справимся!

Когда "Афон" после своего неудачного маневра подошел к бригадной колонне линейных крейсеров, головной "Измаил " производил трагическое впечатление — фок-мачта сбита вместе с носовыми мостиками, позади боевой рубки — завал обломков. Колчак одобрил решение капитана 1-го ранга Плена уйти от минной атаки в сторону от противника. Руководить из центрального поста маневрами по уклонению от торпед означало подвергнуть линкор большому риску минного подрыва. По этой же причине командующий распорядился, чтобы "Измаил" не участвовал в добивании японской эскадры, хотя артиллерия дредноута практически полностью сохранила боеспособность (за исключением двух поврежденных 130-мм орудий в третьем правобортном каземате и экспериментальной 100-мм зенитки). Капитан Плен получил приказ идти на соединение с бригадами линейных кораблей. В поддержку "Измаилу" Колчак выделил дивизион эсминцев капитана 1-го ранга Леонтьева — "Изяслав", "Автроил", "Прямислав", "Брячислав". В принципе, назад следовало отправить и "Афон", у которого не действовало три орудийные башни из пяти. Однако у Колчака не было времени перебираться со штабом на другой корабль. Командир "Афона" капитан 1-го ранга Кетлинский заверил, что в течении часа-двух все поврежденные башни главного калибра будут приведены в боеспособное состояние. Пока же "Афону" лучше было держаться в стороне от боя, а находившемуся на нем командующему руководить сражением сигнальной связью через легкие репетичные корабли (радиосвязь по-прежнему глушилась мощными вражескими передатчиками)

Вместо раненого и отбывшего на "Измаиле" вице-адмирала Бахирева адмирал Колчак назначил временным начальником бригады линейных кораблей контр-адмирала Веселкина, младшего флагмана эскадры, державшего брейд-вымпел на "Бородино". Собственно, Колчак был далеко не в восторге от передачи бригады тому, кого он сам весной 1917 года по слезному молению гарнизона снял с должности коменданта Севастополя. Но выбирать не приходилось. Если самому отправляться на "Бородино", японцы могут успеть и уйти. А так дело пошло довольно быстро. Получив семафором инструкции, Веселкин сменил курс с зюйд-оста на зюйд-вест и повел "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин" вдогонку за неприятелем.

Первыми под огонь главного калибра вновь попали идущие замыкающими во вражеском строе тяжелые крейсера. "Ибуки", "Икома" и заметно отставший от них "Курама" отвечали редкими выстрелами из уцелевших 12— и 8-дюймовок. Стрелял и десяток где-то среднекалиберных пушек, но их 150-мм и 120-мм снаряды мало чем могли повредить русским дредноутам, которые били по противнику из тридцати шести 356-мм стволов. Залпы следовали за залпами, попадания за попаданием, но японские корабли, превращенные в полные руины, еще держались на плаву и не спускали флаги, хотя стрельба с них постепенно затихала пока практически не прекратилась. Колчак передал через эсминцы "Капитан Кроун" и "Капитан Керн", служившие репетичными судами, приказ контр-адмиралу Веселкину заняться вражескими линейными кораблями, а окончательное уничтожение японского крейсерского отряда предоставить легким силам контр-адмирала Порембского.

У Казимира Порембского было три легких крейсера и двенадцать эсминцев, вооруженных 5-дюймовыми и 4-дюймовыми орудиями. Этого вполне хватало против японских миноносцев и бронепалубных крейсеров, но пытаться добивать среднекалиберной артиллерией огромные броненосные крейсера, пусть и сильно поврежденные, значило расходовать впустую снаряды. Следовало применять торпеды, но, чтобы подойти на дистанцию гарантированного торпедного пуска, эсминцам надо было бы подойти среди бела дня на три-пять кабельтовых. И тут возникал вопрос — насколько выбита артиллерия у японских кораблей? Даже несколько уцелевших орудий на ближней дистанции могут представлять серьезную опасность для незащищенных броней эсминцев

Первым из японских кораблей под ударом оказывался отставший от своих из-за поврежденных котлов "Курама". Броненосный крейсер глубоко осел пробитым в нескольких местах корпусом, вода подошла к амбразурам батарейной палубы, сделав непригодными большинство орудий бортовых казематов. Разбитые динамо-машины обесточили башни с 8-дюймовыми и 12-дюймовыми орудиями. Несколько крупнокалиберных снарядов из погребов можно было поднять и на ручном приводе, но наводить вручную тяжелые башни, чтобы попасть в быстроходные и маневренные миноносцы, было уже немыслимо. На вооружении огромного броненосного крейсера, не считая чудом уцелевшей зенитки на кормовом мостике, оставались лишь одно 120-мм орудие на мидели правого борта и два таких же орудия в казематах на возвышенном полубаке. Из них "Курама" и открыл беглый огонь, развернувшись носом к атакующему его дивизиону русских эсминцев — "Калиакрия", "Фидонисия", "Керчь" и "Гаджибей" под командованием капитана 1-го ранга Климова.

Двух пятидюймовок было явно недостатчно, чтобы остановить четверку "новиков". Однако на выручку "Кураме" пришли, повернув назад броненосные крейсера "Ибуки" и "Икома", а также, что в сложившейся ситуации, было гораздо важнее, и легкие японские крейсера. Первым в бой с русскими вступил "Тоне", который далеко обогнал и сильно поврежденного "Сойю", и крейсера-броненосцы. Маленький японский крейсер с хода вступил в скоротечную огневую дуэль с передовым у русских эсминцем "Керчь". Эсминец упорно шел вперед, хотя получил пробоину в дымовой трубе и пожар на полубаке, угрожающий взрывом носовых торпедных аппаратов. Но "Керчь" всё же приблизиться к "Кураме" на 10 кабельтовых и только тогда развернулся бортом и сделал залп из кормовых аппаратов сразу шестью торпедами. Японский тяжелый крейсер попытался уклониться от идущего на него залпа, но одна из торпед всё же настигла его. У кормы взметнулась к небу выброшенная кустом вода, раздался гулких грохот подводного взрыва, всё заволокло бурое облако дыма... Большой корабль содрогнулся всем корпусом и накренился на левый борт.

На "Керчи", отходящей назад после удачного пуска торпед, пронеслось ликующее "ура!", его дружно поддержали и на других русских эсминцах. Однако, как оказалось, ликование было преждевременно. "Курама" удержался на плаву, хотя получил сильный крен и осел еще глубже в воду. "Керчь" — из первой серии эсминцев-"ушаковцев" — был вооружен устаревшими 450-мм торпедами со 100-кг зарядом взрывчатки. Одной такой легкой торпеды для потопления большого корабля оказалось мало. Японцам в прошлую войну, чтобы покончить с русским броненосцем, требовалось несколько подобных 18-дюймовых торпед. Англичане давно уже перешли на 21-дюймовую торпеду со вдвое большим зарядом взрывчатого вещества в боевой части. В России такой торпедой — образца 1917 года — успели вооружить только новые подлодки и эсминцы последних серий. "Калиакрия", "Гаджибей", "Фидонисия" отошли, не выпустив торпеды, не подойдя ближе 20 кабельтовых . Остальные русские эсминцы не рискнули приближаться и на 30 кабельтовых. А после того, как носовая башня "Ибуки" изрыгнула из обоих своих 12-дюймовых стволов огненные факелы выстрелов, подходит не стали и русские легкие крейсера. Контр-адмирал Порембский справедливо рассудил, что такой сильно недобитый противник ему не по зубам.

Тем временем "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин" догоняли нестройно отползавшие на юго-запад японские броненосцы. Неожиданно четыре японских корабля стали совершать циркуляции, поворачивая теперь навстречу русской эскадре. Державший флаг на "Сацуме" контр-адмирал Косабуро Учидо, командир 4-й эскадры линкоров и младший флагман 3-го флота, запросил семафорной связью у вице-адмирала Сузуки согласия принять командование боевой линией и, после подтверждения, дал приказ о повороте все вдруг на 16 румбов. Адмирал Учидо решил, что, раз уйти от противника всё равно не удастся, лучше встретить врага невыбитыми орудиями правого борта. Кроме того, развернувшись назад, японские линкоры шли бы на соединение со своими отставшими тяжелыми крейсерами. Такой сложный маневр, как поворот "все вдруг", у сильно поврежденных японских кораблей получился плохо. Их строй окончательно смешался. Бой с русскими в сущности вели только оказавшиеся впереди и ближе остальных броненосцы "Сацума" и "Аки".

Развернувшись к русским правым бортом, эти японские корабли смогли обрушить на противника всю мощь своего огня — восемь 305-мм орудий главного и двенадцать 254-мм орудий промежуточного калибров. Хотя у русских против двадцати этих стволов было тридцать шесть своих, причем гораздо более крупного калибра, первые минуты казалось, что японцы могут добиться успеха. И "Сацума", и "Аки" сосредоточили беглый огонь своей артиллерии на головном "Бородино", вокруг которого нередеющим лесом ставали двадцатиметровые водяные столбы. Не обошлось и без прямых попаданий. Один из японских снарядов ударил в левую амбразуру второй башни, легко пробил 50-мм броневой щит, сбил со станины крайнее орудие и, пройдя всю башню, взорвался на командно-дальномерном посту в задней части башни. Выживших в башне оказалось гораздо меньше, чем убитых на месте. Уцелели в основном из самого дальнего правого расчета, защищенные двумя броневыми переборками между орудий. Осколки попали в податочную трубу и сбили один из зарядников, но, к счастью детонации не произошло. Тем не менее, хотя два из трех башенных орудия могли бы продолжать стрельбу, фактически из-за разбитых органов управления башня вышла их строя

Почти одновременно еще один снаряд пробил бортовую броню под той же второй башней и взорвался внутри корпуса, вызвав пожар в каземате 130-мм орудия, впрочем, быстро потушенный. Другие снаряды, падая на острых углах, отражались от скрепленного в монолитный панцирь броневого пояса, нанеся его плитам лишь незначительные повреждения. Более серьезные последствия имело повреждение вентиляционного колодца носовых кочегарок. В результате там резко усилилась задымленность, и кочегары получили команду надеть противогазы. В ходе яростного встречного боя контр-адмирал Веселкин пережил несколько неприятных моментов, особенно когда бронебойный японский снаряд, отрикошетив от воды и вращаясь городошной битой, гулко ударил по броне боевой рубки в считанных сантиметрах от смотровой щели.

В свою очередь все три русских линейных крейсера направили огонь главного калибра на "Сацуму". Японский броненосец совсем скрылся в гуще непрерывно встающих вокруг него водяных столбов, в клубах дыма от рвущихся снарядов. Корабли быстро сближались на встречных курсах, поэтому старшие артиллерийские офицеры в центральных командных постах уже не трогали управление углом возвышения орудий (стрельба велась прямой наводкой), а непрерывно меняли курсовые углы наведения на цель, поворачивая башни за проходящим по правому борту с носа на корму вражеским броненосцу. За десять минут максимального сближения русские дредноуты выпустили каждый из "измаилов" выпустил по двадцать четырехорудийных залпов. Из двухсот сорока выпущенных по "Сацуме" крупнокалиберных снарядов (ста восьмидесяти фугасных и пятидесяти бронебойных) около десятка попало в цель, причинив японскому линкору повреждения, несовместимые с дальнейшим надводным существованием. Быстро потопить даже из 356-мм орудий огромный двадцатитысячетонный броненосец, сопоставимый размерами с дредноутом, было непросто. Однако каждое попадание производило огромные разрушения. Если снаряд проникал в корпус, было видно, как из глубины корабля вспыхивают отблески взрывов и разгораются пожары. Первые минуты встречного боя русские продолжали стрелять фугасами, составлявшими 3/4 боекомплекта "измаилов". Фугасные снаряды разбивали вдребезги надстройки броненосца, снесли мачты и трубы, исковеркали надводный борт, вызывали масштабные пожары, но не могли нанести вражескому линкору фатальных повреждений. Потом из погребов стали поднимать бронебойные снаряды... Проникая, пробивая броню, глубоко внутрь корабля, они не вызывали такого поразительного видимого эффекта, как рвущиеся снаружи фугасные снаряды, но их попадания были гораздо более губительными.

Впечатляющая картина последних мгновений жизни корабля осталась в памяти у многих очевидцев. Расстояние между противниками в этот момент не превышало двух миль, поэтому конец "Сацумы" можно было наблюдать во всех подробностях. Очевидно, бушующие в недрах "Аки" пожары добрались до одного из боевых погребов. В какой-то момент порыв ветра снёс в сторону поглотивший броненосец дымную тучу, и "Сацума" стал хорошо виден. Из-под его передней 10-дюймовой башни вдруг вырвался длинный завиток огня и рыжего дыма — сравнительно маленький на фоне бронированной громады. Несколько секунд после этого огромный 20 000-тонный корабль шел прежним курсом, потом, не теряя скорости, стал плавно наклоняться вправо, садясь всё глубже и глубже на бок и черпая уже бортом воду, потом перевернулся через борт и на всем ходу стремительно ушел в глубину. Через несколько минут над местом гибели "Сацумы" прошел, не останавливаясь, броненосец "Аки", подмяв под киль немногих уцелевших. Среди погибших на "Сацуме" девятисот человек был и контр-адмирал Косабуро Учидо — первый японский адмирал, нашедший смерть в морском сражении.

Русские корабли переключились на обстрел новой цели, но "Аки" уже удалялся, скрытый дымовой завесой японских миноносцев. Адмирал Колчак немедленно передал приказ бригаде линейных крейсеров разворачиваться и продолжать преследовать противника. Контр-адмирал Веселкин подкорректировал указание командующего, подняв сигнал к повороту все вдруг. При таком маневре, более сложном, чем последовательный поворот колонны, сберегалось время. Но для Веселкина важное было то, что при одновременном повороте всех кораблей менялось их место в строю. "Бородино" теперь шел последним, следом за "Наварином" и "Кинбурном", и соответственно подвергался меньшей вероятности обстрела со стороны японцев. Веселкин также передал на ставший головным "Наварин" приказ обходить японцев по их левому борту, где вражеские орудия ранее уже были почти все выбиты. Фактически противника можно было добивать без какой-либо угрозы для себя

Японские корабли двигались уже без всякого строя. "Наварин" вел огонь по идущему впереди остальных "Аки", "Кинбурн" стрелял по идущим в кильватере большого броненосца "Катори" и "Касиме". "Бородино" избрал целью наиболее отставший из вражеских кораблей "Сетцу". Выставленная японскими миноносцами дымовая завеса и дым передних русских мателотов настолько затрудняли прицеливание, что командир "Бородино" капитан 1-го ранга Иванов-Тринадцатый по просьбе старшего артиллерийского офицера попросил у контр-адмирала Веселкина сделать поворот на 16 румбов, чтобы выйти из дымного шлейфа "Кинбурна" и "Наварина", либо задробить бесполезную стрельбу. Однако Веселкин запретил покидать линию и прекращать огонь. В целом стрельба "Бородино" была малорезультативной, что нельзя сказать о результатах огня двух передовых русских дредноутов.

Особенно успешно вел огонь "Наварин", быстро пристрелявшийся по "Аки" и больше не выпускавший его из-под накрытий. Прямое попадание пробило японскому линкору кормовую башню. Взрыв сорвал ей броневую крышу, вывернул из станин орудия. Новый залп снес броненосцу последнюю дымовую трубу, разбил кормовой мостик. Сквозь застилающий накренившийся дым было видно, как корабль пытается развернуться, чтобы ввести в действия уцелевшие орудия правого борта. В этот момент русский снаряд, упав с небольшим недолетом, прошел под водой и ударил "Аки" ниже ватерлинии, под бронепояс. В обшивке образовалась огромная пробоина, через которую тут же хлынула бушующим потоком забортная вода, затапливая машинное отделение. Не завершив поворота, "Аки" потерял ход и стал быстро валиться на бок. На кренящуюся искореженную палубу спешили выбраться японцы из затопляемых нижних отсеков. Через минуту корабль перевернулся. Море вокруг кипело от голов плавающих людей, было видно, как некоторые вскарабкиваются на обросшее ракушками дно поверженного левиафана. Потом "Аки" стал погружаться кормой. Над водой задрался нос с типичным для японских кораблей клиперским "клювом" и быстро пошел вниз, вызвав на поверхности моря огромный водоворот, затягивающий многочисленные жертвы. Только немногие обломки указывали место, где только что был огромный броненосец.

Броненосец "Катори" получил попадания в носовое котельное отделение и румпельный отсек и вывалился в сторону. Потом броненосец всё же вернул себе управление и встал в кильватер за бредущим кое-как "Сетцу". Сильно пострадавший японский дредноут держался за оказавшимся головным "Касимой". Поскольку ранее попадание в боевую рубку выбило на броненосце всех старших офицеров, "Касиму" и всю следующую теперь за ним эскадру продолжал вести лейтенант-коммандер Минэити Кога. В 18.00 с тремя уцелевшими японскими линкорами поравнялись три броненосных крейсера контр-адмирала Сиранэ и два бронепалубных крейсера контр-адмирала Кабаямы. Крейсера попытались пристроиться в кильватерную колонну линкоров, но в этот момент стоявший без хода "Курама" оказался как на ладони перед вышедшим из стелящегося над водой дыма "Бородино". Обнаружив в перископах большой японский корабль, старший артиллерийский офицер русского дредноута не медлил ни минуты, тут же ввел в автоматику управления главным калибром новые целеуказания и нажал педаль открытия огня. Через считанные секунды на полузатопленный "Кураму" обрушилась лавина убийственных залпов. На силуэте броненосного корабля расцвели яркие вспышки прямых попаданий.

В бой вступали всё новые корабли, подходившие к месту боя. "Сетцу" и "Ибуки", прикрываемые пятью миноносцами, отогнали огнем главного калибра наседавших с разных сторон русские эсминцы-черноморцы. Поддерживавшие их издалека 130-мм орудиями легкие крейсера Порембского активно перестреливались с переходившими в контратаки японскими "Тоне" и "Хирадо". В бой ввязались и подоспевшие "Трапезунд" со "Спиридовым" и дивизионом балтийских "орфеев". Контр-адмирал Веселкин, который мало что видел с идущего в хвосте колонны "Бородино", никак не решался вмешаться со своими сверхлинкорами в эту смертельную круговерть, боясь поразить 14-дюймовыми снарядами "измаилов" собственные эсминцы. Наконец, русские сверхдредноуты стали выпускать залп за залпом по вражеским линкорам. На их силуэтах расцветали огненные точки прямых попаданий. 356-мм русский снаряд пробил борт, скос бронепалубы и взорвался в полупустом погребе кормовой башни. Взрыв не показался особенно сильным; башня, подпрыгнув, даже устояла на месте, лишь поползли из амбразур и вентиляционных отверстий бурые струйки дыма. Но когда в башню, отдраив двери, вбежали матросы из пожарных расчетов, они увидели, как по податочной трубе из артиллерийских погребов быстро поднимается вода. Это говорило о фатальном повреждении днища. Командир. Узнав о случившимся, отдал приказ покинуть судно. Матросы стали бросаться за борт и плыть к подошедшим миноносцам. Через пять минут "Курама" затонул с креном на корму. Остававшиеся на судне японцы собрались на баке и кричали "банзай!"

Адмирал Колчак посмотрел на часы, щелкнул крышкой и сунул обратно в карман тужурки, накинутой поверх мундира от зябкой свежести на продуваемом ветром фор-марсе "Афона". Седьмой час пополудни... А ведь Япония никогда еще не несла таких боевых потерь! Уже сейчас потоплены "Аки", "Сацума", "Курама", "Читозе", а за всю германскую войну японцы потеряли у Циндао лишь старый крейсер да пару миноносцев... Перед этой победой меркнет памятный подрыв двух японских броненосцев на минах у Порт-Артура, считавшееся величайшим деянием русского флота в прошлую японскую войну. Да и вообще, разве не превзошел Колчак Синопскую победу? Нахимов ведь там топил с большими стопушечными кораблями куда менее сильные турецкие фрегаты. Да и потом что с нахимовской эскадрой случилось в Севастополе.

Тихоходные линкоры Развозова и Кедрова не поспеют даже к окончанию сражения... Наверное, действительно не следовали их брать в поход. Но, ничего... Вполне обошлись "измаилами". Причем тремя из четырех. Бахирева надо будет при возвращении списать для лечения. Веселкин пусть сам едет в Питер за наградами. И останется тогда на эскадре лишь один авторитетный командующий. Можно будет тогда и порядок навести железной рукой, а то Бахирев слишком добродушен, Кедров теориями любит заниматься, Развозов либерал, болтун и демагог... Но теперь всё изменится!

Однако, бой надо завершать. Молотить тяжелой артиллерией по полузатонувшим вражеским судам можно еще долго, пока снаряды в погребах не кончатся, только правильнее было бы добить японцев торпедами. Первый наскок эсминцев, японцы, правда, отбили. Значит, какие-то орудия у них еще остались, против легких "новиков" и этого достаточно. А что если бить торпедами с "измаилов"? Уцелевший у японцев средний калибр "измаиловской" броне не страшен, на каждом дредноуте на борт по три торпедных аппарата... Нет, не пойдет. Для гиганта "измаила" тремя 18-дюймовыми торпедами пальнуть — как горе мышь родить. Маленький "новик" таких дюжину выпустить может. Да и рискованно дредноутам так близко к врагу подходить. Вдруг у японцев и торпедные аппараты уцелели. Вот радиостанции до сих пор действуют, глушат всякую связь уже два часа. А любой подрыв "измаила" недопустим, до Владивостока шестьсот миль по неспокойному морю. Нет, надо бить торпедами всё же с "новиков". Но только с тех двух дивизионов, на которые поставили тяжелые 21-дюймовые трубы. Они и залп могут дать со вдвое большей дистанции, да и заряд у их торпед вдвое больше, чем у 18-дюймовых.

Колчак распорядился передать приказ командирам минных дивизионов Вилькицкому и Белли быть готовыми к торпедной атаке. При удаче можно будет потопить сразу все японские корабли!

Из рубки позвали: "Ваше высокопревосходительство!"

Ну уж нет! Не будет он спускаться, чтобы пропустить самое главное. Вот-вот оставшиеся японские корабли будут пущены на дно. И эта показательная казнь станет расплатой японцам за уничтоженные при Цусиме броненосцы Рожественского. За горечь и стыд, преследовавшие русский флот последние пятнадцать лет! А уж потом можно и мириться с этими желтыми англичанами... Или азиатскими немцами, так, кажется, японцев называли...

На марс, тяжело дыша, забрался капитан Кетлинский

— Ваше высокопревосходительство!

— Полно, Казимир Филиппович, давайте без чинов...

— Александр Васильевич! Пришло сообщение от отряда контр-адмирала Развозова!

— Ну, как они? Скоро здесь будут? В принципе, могут уже не спешить...

— Александр Васильевич! Передали... На наши линкоры весь японский флот навалился! На семь наших старых дредноутов восемь их новых!

— Как?!

Колчаку хватило двух секунд, чтобы прийти в себя после таких катастрофических известий.

— Вилькицкому! Белли! Немедленно отменить приказ о торпедной атаке. Большие торпеды нам еще пригодятся! Идем к Развозову. Надо торопиться, а то он без нас с Ямаем справится...

Соединенный флот адмирала Танина Ямая вышел из Сасебо уже на следующий день после ухода устаревших кораблей Сузуки и проследовал вслед за ними через Цусимский пролив, пока русские не успели послать туда новую дозорную субмарину взамен потопленной. Флот скрытно прошел вдоль побережья Хонсю до Вадзимы и стал крейсировать в центральной части Японского моря. Теперь, даже если русская эскадра не клюнет на наживку в виде эскадры Сузуки или разделается с ними до подхода основных сил, Ямай всё равно сумеет перехватить Колчака при возвращении во Владивосток.

Все возможные варианты будущего генерального сражения Танин неоднократно обсуждал с Томосубуро Като, нынешним главой Морского министерства и, в прошлую войну с Россией, начальником штаба Хэйхатиро Того в Цусимской битве. Адмирал Като любил повторять, что великий Того одерживал свои победы потому, что всегда заранее готовился к любой неожиданности. Русский флот должен быть обречен уже в момент своего выхода в море. А то, что русские рано или поздно выйдут из Владивостока, предсказать было нетрудно. Униженная былым поражением от Японии и воодушевленная недавней победой над Германией Россия не для того послала на Дальний Восток все свои дредноуты и самого энергичного адмирала, чтобы уклониться от боя. Русские только ждут удобного случая. Поэтому все случайности надо было сделать удобными для Японии.

Като не раз повторял, как важна для родины победа в этой войне. За последние пять лет Япония полностью изменилась, ее экономическая мощь росла немыслимыми ранее темпами. Кто мог представить, что страна, лишь три десятилетия назад начавшая строить железные корабли, превратится в третью судостроительную державу мира! Однако, подчеркивал Като, этот рост питался в основном военным производством. Пока в Европе шла война с Германией, японцы зарабатывали золото на военных заказах Англии, Франции, России. Но сейчас на работу военных заводов приходится тратить 60% собственного бюджета. Остановить эти заводы — значит не только подорвать экономику, но и отказаться от планов стать вровень с Британией и США, отстоять свое право на ведущую роль в Азии, без чего будущее Японии не будет иметь никаких перспектив.

Поэтому Като так настойчиво, вопреки противодействию парламента, продвигал программу строительства нового флота, способного бороться за господство в океанах с самими сильными игроками — британцами и американцами. Оппозиция кричала, что достаточно уже построенных дредноутов, что гонка вооружений, теперь уже с англо-американцами, грозит инфляцией, ростом цен на продовольствие и новыми "рисовыми бунтами". Император Ёсихито, слабый и больной, колебался, предлагал искать компромиссы, сокращать программы военного строительства. Война с Россией стала подарком судьбы. И этим подарком надо было воспользоваться по полной. Поднять народ на священную борьбу против коварного врага, уже второй раз подряд покушающегося на покой Японии; сделать главным лозунгом "пушки вместо риса"; заткнуть рты политиканам в парламенте; показать британцам и американцам, что Страна Восходящего Солнца — главная сила на Тихом океане. Ну и получить после победы хороши репарации русским золотом и новыми китайскими концессиями.

На суше военные действия для японцев развивались не очень благоприятно. Русские заблаговременно перебросили на восток значительную часть своей армии. Эти закаленные в трехлетних боях с немцами войска, со всей своей тяжелой артиллерией, авиацией, бронетехникой, отравляющими газами, заняли почти всю Маньчжурию. Пока японцы проявили себя лишь в обороне укреплений Квантунского района и "линии микадо" на границе Кореи, да еще в высадке морских десантов. Сейчас в Японии спешно разворачивается производство аэропланов, танков, иприта и фосгена, идет подготовка новых дивизий. Но добиться перевеса на сухопутном театре можно будет еще не скоро, разве что у русских начнутся солдатские мятежи, когда война станет затяжной.

На море ситуация была другая. В прошлую войну с Россией (37-38 гг. Мэйдзи) японский флот уступал русскому втрое, и победа была достигнута только потому, что противник не смог собрать свои эскадры вместе. Сейчас, хотя русские перебросили во Владивосток абсолютно все линейные силы, японский флот был численно равен российскому (большее количество у русских устаревших дредноутов компенсируется большим числом незадействованных пока японских броненосцев). Сложнее было другое. В первую войну с Россией адмирал Того одерживал свои победы, прежде всего, за счет превосходства в скорости, но теперь даже устаревшие русские дредноуты были не тихоходней новых японских. Что же касается быстроходного крыла эскадры, то русские с четырьмя своими "измаилами" заметно превосходили по мощи четверку линейный крейсеров типа "Конго". "Измаилов" могли бы укротить спущенные уже на воду сверхдредноуты "Нагато" и "Мутцу" с толстой броней, высокой скоростью и 16-дюймовой артиллерией главного калибра, но пока достройка этих кораблей не была завершена. Не успевали войти в строй и новейшие легкие крейсера типа "Кума", достойные противники русских "светлан", и эсминцы типа "Минекадзе", способные справиться с "новиками", а ведь превосходство в крейсерских и минных силах сыграло большую роль в Цусимском сражении.

Следовательно, старые шаблоны войны 37-38 годов Мэйдзи, основанные на быстроте и легкости, больше не подходили. Сейчас, на 8-м году эры Тайсё, нужно было использовать то, в чем японцы были сильнее врага — бронирование и огневая мощь! Это будут два опорных столба ворот к решающей победе на море. Кроме новейших "измаилов", русские дредноуты были вооружены 12-дюймовыми орудиями (а трофейный "Гебен" — даже 11-дюймовыми). Все восемь японских дредноутов 1-й и 2-й эскадр имели 14-дюймовые орудия. Некоторый перевес русских в числе стволов главного калибра — 144 против 80 у японцев — не играл большого значения, учитывая разницу в броневой защите эскадр. Если японские линейные корабли имели броневой пояс толщиной в 12 дюймов, у русских линкоров толщина бортовой брони не превышала 9 дюймов, не зря англичане в своих справочниках именовали их всех "линейными крейсерами". Ютландских бой кончился вничью, потому что за англичанами было превосходство в артиллерии, но у немцев — лучшее бронирование. В будущем сражении с русскими оба преимущества будут у японцев, поэтому эта битва станет величайшей победой на море. "Не жалейте русских! — говорил Ямаю Томособуро Като. — В прошлый раз, после Цусимы, мы ухлопали кучу денег на ремонт сдавшихся русских кораблей и потом не знали, что делать с кучей устаревшего железа. На этот раз просто пускайте всех на дно!"

В ночь выхода в море в Сасебо прибыл сам старый адмирал, живой "Бог войны" — 72-летний Хэйхатиро Того. В адмиральском салоне флагманского дредноута "Исэ" Того кратко напутствовал Танина Ямая и начальника 2-го флота принца Хироясу, пожелав им думать о благе Японии, а не о личной славе. Потом старец адмирал добавил: "Перед Нихонкай-кансэй, великой битвой в Цусимском проливе и Японском море, я убеждал своих офицеров не бояться врага, который кажется им сильнее, чем он есть на самом деле. Вам я говорю — не презирайте врага, который кажется слабым. Соизмеряйте ваши цели с вашими силами. Сохраняйте всегда хладнокровие и ясную голову. Помните, что от вас будет зависеть судьба империи!" Ямай и Хироясу почтительно проводили адмирала до трапа. Потом принц Фушими, сам срочно отбывая на "Конго", с усмешкой выразил жалость, что Того не видел Соединенный флот при свете дня: "Тогда Молчаливый адмирал промолчал бы по поводу осторожности".

Действительно, мощь Cоединенного флота была неизмеримо больше того, что Япония когда-либо собирала для морского сражения. За флагманом адмирала Ямая — 31 000-тонным сверхдредноутом "Исэ" шли, густо дымя из труб, корабли 1-го флота: однотипный "Хьюга" и чуть меньшие 30 000-тонные "Фусо" и "Ямасиро". Каждый из линкоров был вооружен двенадцатью 356-мм орудий в шести башнях: две башни, одна над другой — в носовой части, две — в кормовой и две — по середине. Главный калибр дополняли батареи вспомогательной артиллерии — по шестнадцать 152-мм орудий у "Фусо" и "Ямасиро", по двадцать 140-мм — у "Исэ" и "Хьюго". Скорость — 23 узла, мощное бронирование центра корпуса и барбетов орудийных башен главного калибра, более протяженное у построенных позже "Исэ" и "Хьюго" за счет утончения защиты казематов вспомогательных орудий.

Отдельной кильватерной колонной шли четыре линейных крейсера 2-го флота вице-адмирала принца Фушими Хироясу, еще недавно считавшиеся сильнейшими в мире "Конго", "Харуна", "Кирисима","Хиэй", по 27,5 тысяч тонн водоизмещения каждый. По артиллерийскому вооружению главного калибра линейные крейсера были на треть слабее линкоров — восемь 356-мм орудий в четырех башнях, установленных в два яруса на носу и корме; вспомогательная артиллерия — шестнадцать 6-дюймовок в казематах бортовых батарей. Броня намного тоньше, чем на линкорах, но зато скорость — более 27 узлов. Вот она — мощь Японии, ставшей перворазрядной морской державой. К тому же, если у адмирала Того пятнадцать лет назад, все броненосцы и броненосные крейсера были иностранной постройки, то из восьми нынешних дредноутов лишь один — "Конго" — был построен в Англии, остальные сошли с японских стапелей. Грядущий бой будет победой не только японских моряков, но и японских корабелов!

Линейные силы сопровождали шесть легких крейсеров, объединенных в два отряда. Первый составляли однотипные "Тикума", "Яхаги" и "Хирадо" — вполне обычные, немного устаревшие корабли этого класса со скоростью в 26 узлов, вооруженные каждый восемью 152-мм орудиями. Во втором отряде были гораздо более быстроходные крейсера. Правда, маленькие "Тенрю" и "Тацута" казались всего лишь немного увеличенными эсминцами со скромным артиллерийским вооружением из четырех 140-мм орудий (торпедное вооружение выглядело куда солидней). Но третий крейсер отряда — "Кума", только что введенный в строй головным из большой серии новейших японских легких крейсеров, при рекордной скорости в 36 узлов имел и семь 140-мм орудий.

Легкие крейсера должны были действовать вместе с эсминцами. Три дивизиона 1-й минной флотилии (12 кораблей) состояли из разнотипных эсминцев 1-го класса. Наиболее сильными из них были новейшие 1500-тонные "Таникадзе" и "Кавакадзе" с тремя 120-мм орудиями и шестью 21-дюймовыми торпедными трубами, способные разогнаться до 37,5 узлов. Тихоходней, 34 узла, и чуть послабей, шесть легких 18-дюймовых торпед, но четыре 120-мм орудия, были эсминца типа "Исокадзе", четыре штуки. Три больших 1200-тонных эсминца были получены по репарации из Германии и сохранили родное вооружение — по шесть 50-см торпедных аппаратов и три 4-дюймовых орудия. Первые построенные в Японии эсминцы океанского класса "Умикадзе" и "Ямакадзе" были вооружены по современным меркам довольно слабо — по два 120-мм и пять 3-дюймовых орудий и всего четыре устаревших 457-мм торпеды. Единственный во флотилии эсминец британского производства — "Уракадзе" был самым маленьким, всего 1 тыс. тонн водоизмещения, с самым слабым артиллерийским вооружением, одно 120-мм и четыре 76-мм орудия. Зато четыре его торпеды были тяжелые, 533-мм калибра.

2-я флотилия состояла из дюжины эсминцев 2-го класса типа "Момо" и "Моми" с водоизмещением до 1 тыс. тонн. Между собой они отличались в основном скоростью (новейшие "Моми" могли развивать скорость в 36 узлов, а "Момо" — только в 32 узла) и торпедным вооружением. У "Момо" было шесть легких 457-мм торпед, у "Моми" — четыре тяжелых 533-мм. Артиллерийское вооружение и у тех, и у тех состояло из трех 120-мм орудий. Вообще по своей силе эти 2-ранговые японские эсминцы не очень уступали большим 1-ранговым, хотя были гораздо менее мореходны и предназначались в основном для прибрежных действий. Наконец, в 3-й минной флотилии числилось двенадцать устаревших 2-классных 800-тонных эсминцев типа "Сакура" и "Каба". Они имели паровые машины вместо турбин, что позволяло им разгоняться только до 30 узлов. Торпедное вооружение состояло из четырех 18-дюймовых торпед, артиллерийское — из всего одного 120-мм орудия, способного соперничать со 102-миллиметровками русских "новиков", а также четырех малопригодных в бою 76-мм орудий. 3-ю минную флотилиб усиливали в качестве лидеров два новейших эсминца океанского класса — "Минекадзе" и "Савакадзе". Эти 1600-тонные корабли были вооружены шестью 533-торпедными трубами и четырьмя 120-мм орудиями каждый.

Адмирал Ямай знал, почему Томосабуро Като настоял на кандидатуре Кантаро Сузуки как командующего "жертвенным" 3-м соединением. Вице-адмирал Сузуки не только являлся одним из самых популярных и любимых на флоте за отзывчивость и честность среди "молодых" адмиралов, но был известен и за пределами Японии. Два года назад Сузуки водил японскую эскадру с дружеским визитом в Сан-Франциско, где произвел на принимающего его, как союзника, американцев колоссальное впечатление своими блестящими и взвешенными выступлениями. Японского адмирала цитировали газеты всех штатов. Таким образом, вполне вероятная гибель Сузуки (весьма нелюбимого за умеренность и "пацифизм" среди военного руководства) в бою с превосходящими силами русских не только бы окрыляла японских моряков огнем священной мести, но и произвела бы определенный эффект в Америке, где как раз сейчас колебались в выборе предпочтений между Японией и Россией.

Однако в данный момент Кантаро Сузуки интересовал командующего, прежде всего, как информатор о русской эскадре. Однако русские сами вышли на Соединенный флот, едва не сорвав всю операцию. В час дня в небе был замечен вражеский самолет. К счастью, русские пилоты не торопились давать радиограмму, чувствуя, очевидно, себя в воздухе в полной безопасности. Это было их ошибкой. На линкоре "Ямасиро" на его носовой верхней башне был установлен длинный помост, опиравшийся на стволы 356-мм орудий нижней башни. С этого крошечного аэродрома, высоко вознесенного над морем, с пронзительным треском сорвался аэроплан — истребитель "сопвич-пап", нырнул к волнам, но потом резко пошел вверх, прямо к русскому самолету. Их бой был недолог. Юркий японский истребитель зашел в хвост вражескому громозкому гидроплану и изрешетил его из пулемета. Обломки русского самолета рухнули в воду. Правда и японский аэроплан был обречен. Он мог взлетать с линкора, но не садиться. Не могла колесная машина и опуститься благополучно на воду. Отважный пилот направил свою машину прямо в волны и успел выбраться из кабины, пока искалеченный при ударе аппарат тонул. Авиатора подобрал подоспевший миноносец.

В два часа дня пришло сообщение, что Сузуки обнаружил авиаразведкой (не зря ему выделили авиатранспорт) все двенадцать русских дредноутов. Потом от Сузуки пришла радиограмма, что 3-й флот ведет бой с пятью линкорами и пятью легкими крейсерами противника. Больше сообщений от Сузуки не приходило. Очевидно, что Колчак атаковал 3-й флот с быстроходной частью своей эскадры. Но где находятся сейчас оставшиеся русские дредноуты устаревших типов? Успели они подойти к месту боя или Колчак уже вернулся к основной части своей эскадры после уничтожения кораблей Сузуки?

Адмирал Ямай задумался. Справиться за час-два с устаревшим, но хорошо бронированным дредноутом и четырьмя не самыми слабыми броненосцами даже для "измаилов" было бы большой удачей. Значит, скорее всего, Колчак с новейшими линкорами будет еще час-другой добивать Сузуки, а устаревшие русские дредноуты пока плетутся позади. Если сейчас изменит курс и идти не к месту боя Сузуки, а на перехват отставших русских кораблей, то есть все шансы разбить противника по частям. Сражение со всей русской эскадрой — восемь против двенадцати — выглядело для японцев слишком угрожающе из-за соотношения суммарного веса выпускаемого главным кабибром снарядов. Общий залп всех дредноутов Колчака составляет 78,4 тонн снарядов против неполных 53,9 тонн Соединенного флота. Однако при разделении русских сил их общий залп делится практически поровну. что дает для японцев преимущество в весе выпускаемых снарядов пять к четырем или, иначе говоря, славные 20%. Так что теперь Ямай сначала ударит по семи устаревшим русским дредноутам, а потом, когда подойдет Колчак, по его "измаилами". Пусть только главный русский адмирал подольше провозится с отрядом Сузуки. Бедный Кантаро, он так и не дождется помощи...

Новейшие японские линкоры набирали ход, вспарывая волны высокими форштевнями. С "Ямасиро" запустили второй аэроплан. Пока он улетал на воздушную разведку на запад, матросы деловито разбирали стартовую площадку на башне. Адмирал Ямай напряженно ждал результатов авиаразведки. Аэроплан вернулся неожиданно скоро и пролетая над "Исэ" ловко сбросил почти прямо на мостик капсулу вымпела. Командующий Соединенным флотом развернул свернутую в трубочку записку, прочитал торопливые иероглифы.

— Мы удостоились любви Аматерасу! Русские не успели объединить свои силы!

К пяти вечера, наконец, немного распогодилось. Свежий ветер местами разогнал туман и стало хоть немного видно морской простор, раскинувшийся вокруг устаревших русских линкоров. Стоявшие почти прижатыми друг к другу на тесном мостике "Петропавловска" (на первых русских дредноутах удобствами команды пожертвовали ради артиллерийской мощи) капитан корабля каперанг Михаил Александрович Беренс и командующий 2-й бригады линкоров контр-адмирал Александр Владимирович Развозов в напряженном молчании всматривались на юго-восток, будто желая заглянуть за горизонт, или хотя бы услышать оттуда далекую канонаду.

— Не прибавить ли еще хода? — произнес, наконец, Развозов. — Боюсь, до темноты япошек не догоним. А хотелось бы поучаствовать

— Если форсировать до 23 узлов, перегрузим турбины, — ответил Беренс. — Расход топлива будет такой, что не хватит обратно вернуться. Да и "Рюрик" с черноморцами отстанут. Ничего, думаю, Александр Васильевич и без нас справится. Если до темноты не поспеем, надо бы к Лианкуру курс класть, там договаривались встречаться...

— К скалам Оливуца и Менелай! — вставил с улыбкой, Развозов.

— Да, Александр Владимирович, — улыбнулся в ответ Беренс, — есть у сих островков и русское название. Хотя Лаперуз всё же открыл их раньше...

— Раньше, наверное, всё же японцы или корейцы. Кстати, Михаил Александрович там, кажется, Дажелет виднеется?

Беренс посмотрел на северо-восток, куда показывал контр-адмирал:

— Нет, Александр Владимирович, он в другой стороне совсем, да и далековато отсюда будет, чтобы разглядеть. Тучи, ненастье идет.

— Я, пожалуй, пойду чайку попью, — адмирал Развозов стал спускаться с мостика. — Живот в последнее время болит, спасу нет.

Однако долго чаевничать Развозову не пришлось. Встревоженный вестовой позвал его на мостик. Капитан Беренс заговорил, не отрываясь от бинокля:

— Плохие новости! Мой брат, Евгений, он с дозором на левом траверсе идет, просигналил, что видит весь Соединенный японский флот. Восемь дредноутов. Идут прямо к нам. Да их, собственно, уже отсюда можно различить. Радиосвязи нет, наши передачи глушат. С Колчаком не связаться...

— Полноте, Михаил Александрович, окститесь! Какие японцы? Может, брат ваш "измаилы" наши, наконец, углядел?

— Да вы сами взгляните, туман как раз совсем ушел. Вполне различимо. Где-то в ста тридцати кабельтовых. Поворачивают к нам. Силуэты весьма характерны. Впереди — это их линейные крейсера. Видите, по три дымовые трубы, по четыре башни: "Конго", "Хией", "Харуна", "Киришима"...

— "Кирисима", — машинально поправил Развозов.

— Будь по вашему ... За ними следом, двухтрубные, шестибашенные, это уже линкоры. Первые два, "Исэ" и "Хьюго", у них трубы рядом, сразу одна за другой. Следом два, у которых трубы разнесены — "Фусо" с "Ямасиро". Все новые дредноуты на месте. Слава Богу, "Нагато" нет. Я всё боялся его встретить, но, видно, так и не достроили...

— Как же так, Михаил Александрович? — шевелил губами контр-адмирал Развозов — Откуда же они взялись? Ведь предлагали же мне перед выходом в госпиталь ложиться... Операция мне нужна!

По мостику скользнула тень. Адмирал Развозов поднял голову и увидел вверху аэроплан с большими красными кругами на крыльях.

— Японец! — коротко пояснил Беренс. — Второй раз уже пролетает.

Гулко ухнуло, потом еще и еще. Над морем опадали высокие водяные столбы, над ними поднимался желтый дым

— Бомбит! — возмутился Развозов. — Сбейте же его, этот самолет, сбейте!

— Это не самолет, — Беренс вновь поднял к лицу бинокль. — Вот молодцы, с какой дистанции главным калибром бьют. Считай от горизонта!

На русской эскадре пробили тревогу колоколами громкого боя. Матросы с дробным топотом разбегались по боевым постам. Из огромных труб повалили густые клубы черного дыма. Поднимая пар в котлах, дредноуты выстраивали боевую линию. К балтийским линкорам — "Петропавловску", "Севастополю", "Полтаве" и "Гангуту" — подтягивались черноморские дредноуты — "Император Николай I", "Император Александр III" и "Императрица Екатерина Великая". Последним в кильватерную струю пристроился броненосный крейсер "Рюрик". Дозорные легкие крейсера "Светлана", "Адмирал Лазарев", "Адмирал Бутаков" и "Адмирал Грейг" вместе с четырьмя дивизионами эсминцев отошли на правый фланг линии, укрываясь от подходившего с норд-оста вражеского линейного флота.

Левофланговый дозорный отряд, который и обнаружил приближение японцев — легкий крейсер "Муравьев-Амурский" с дивизионом эсминцев "Гавриил", "Константин", "Владимир" и "Михаил" отходил не к эскадре, а вперед, к юго-востоку, готовый, в случае необходимости, либо угрожать противнику встречной торпедной атакой, либо закрыть дымовой завесой собственную дредноутную колонну. Головные линейные крейсера японцев дали несколько залпов в сторону "Муравьева" и эсминцев, но на предельной дистанции не добились накрытий. Такой же малорезультативной была и эпизодическая стрельба по главным русским силам. Постепенно японцы нагоняли, сблизившись с эскадрой Развозова до 90-100 кабельтовых. Теперь их залпы ложились более прицельно, и на русских дредноутах после вспышек у горизонта напряженно ждали полторы минуты приближающиеся 14-дюймовые снаряды. Они обрушивались с неба в рокочущим свисте, взбивая ввысь то справа, то слева кипящие фонтаны воды, дыма и осколков.

Русские пока не открывали ответного огня. Наконец, начальник 3-й бригады контр-адмирал Кедров скомандовал начать стрельбу, не дожидаясь указаний от медлившего с приказами Развозова. Почти сразу выпалил и "Рюрик" из кормовой башни, тут же получив сигналами выговор от Кедрова за помеху пристрелки дредноутам. После повторного залпа с "Николая" к стрельбе подключились "Александр III" с "Екатериной", а затем и балтийские линкоры. Радиопереговоры забивались мощными помехами, наладить эскадренное управление огнем было невозможно. Тем не менее, семь русских дредноутов и тяжелый крейсер стали дружно бить залпами, разделив цели, согласно предварительным инструкциям по соответствующим кораблям во вражеском строю.

Бригада балтийских линкоров перестреливалась с идущими впереди японскими линейными крейсерами, бригада черноморских — с вражескими линейными кораблями. Такое распределение огня нельзя было назвать оптимальным Двум "Императорам" и "Императрице" Кедрова приходилось втроем драться с четырьмя сильнейшими японскими дредноутами. Концевой из них, по которому вел огонь слабейший в русской линии "Рюрик", вообще оставался практически необстреливаемым. Противник вполне мог использовать свой четвертый линкор как свободный огневой резерв. А ведь Ютландском бою 1916 года немецкий "Дерфлингер", случайно забытый противником и не попавший под обстрел, как другие германские корабли, причинил большой ущерб британской эскадре. Однако пока положение черноморцев было терпимо, поскольку тихоходные вражеские линкоры никак не могли выйти на дистанцию действенного огня. А вот быстроходные линейные крейсера уже схватились всерьез с линкорами-балтийцами.

— Надо бы повернуть на японцев, — обратился капитан Беренс к стоявшему рядом Развозову. — Всё равно на такой дистанции мы их броню не пробьем, а вот они у нас могут даже фугасами. К тому же бой на острых курсах для нас выгодней. Александр Владимирович! Прикажите поворачивать...

— Михаил Александрович! — Развозов повернулся к командиру "Петропавловска". — Я следую данным мне адмиралом Колчаком распоряжениям следовать на соединение с бригадой Бахирева. А вам лучше перейти на корму. Случись что, нельзя, чтобы корабль остался без начальника.

Нетрудно было догадаться, что адмирал просто вежливо отсылает настырного капитана подальше, дабы тот не лез со своими советами. Дождавшись, когда Беренс удалится, Развозов торопливо спустился с мостика в боевую рубку. Будто подтверждая его правоту, по броне царапнули осколки от разорвавшегося на воде совсем рядом снаряда... Закричал раненый сигнальщик. Могучий "Петропавловск" еле заметно качнулся от ударной волны и обрушившегося на его палубу водяного столба. Совсем по-другому дредноут вздрагивал от прямых попаданий, которые били, точно великанским молотом, передаваясь дрожью и глухим гулом по всему корпусу корабля. В глубинах трюма настороженно прислушивались к этому зловещему гулу, вслед за которым мог последовать прорыв в отсек забортной воды, а то и перегретого пара из порванной магистрали. Впрочем, пока японцы добивались прямых попаданий лишь пару-тройку раз в каждый корабль, и о них тотчас забывали, внимая звучащему сверху слаженному грохоту залпов 12-дюймовых орудий. В трюмах не могли не верить, что такая мощь сокрушит любого неприятеля.

В верхних отсеках было не так спокойно. Противник клал свои залпы не очень метко, но всё же летевшие по навесным траекториям 14-дюймовые фугасы несколько раз попадали в русские корабли. Падая почти отвесно, они пробивали, взрываясь, толстую верхнюю бронепалубу, а потом били вниз осколками и обломками разбитой брони. Более тонкая нижняя палуба не была им преградой. Разрушенными оказывались за раз сразу несколько этажей кают и отсеков со всей их сложной системой переходов, кабелей, шахт, трубопроводов и магистралей. Люди на верхних палубах получали тяжелые, нередко смертельные ранения и увечья. На линкорах последующих серий горизонтальное бронирование делали по другой схеме: верхняя броня — тонкая, нижняя — толстая, чтобы не пустить вниз осколки. Но на первых балтийских дредноутах разве лишь под самой нижней, третьей палубой, глубоко в трюме, можно было чувствовать себя в относительной безопасности от разрывавшихся далеко вверху снарядов.

Трубы и надстройки кораблей были пробиты во многих местах. На "Петропавловске" снаряды с "Конго" превратили в руины помещения офицерских кают, прямое попадание деформировало броневую крышу второй башни, намертво заклинив ее. На "Полтаве" вражеское попадание уничтожило радиостанцию, сорвали часть задней трубы. "Гангут" потерял грот-мачту и все шлюпки. 3-й бригаде, по которой вели издалека менее точный огонь линкоры японцев, досталось меньше. Из черноморцев наиболее пострадал "Александр III". Снаряд прошел позади третьей башни в каземат 130-мм орудия и подорвал сложенные там боеукладки. Пожар угрожал распространиться по элеватору в погреб боеприпасов, но аварийная партия успела прорваться через загроможденные горящими обломками отсеки и затушить огонь. Борьба с пожарами шла непрерывно на всех кораблях, особенно энергично принимались меры к восстановлению порванных электрических цепей — чтобы наводить орудия, подавать к ним снаряды, качать воду, просочившуюся в трюмы через расшатавшуюся от взрывов обшивку, гнать едкий дым из отсеков.

Не обращающий внимание ни на оглушающие залпы своих орудий, ни на рвущиеся рядом вражеские снаряды, капитан Михаил Беренс наблюдал с кормового мостика "Петропавловска" за японским флотом. Точнее сказать, двумя флотами. Тяжелые сверхлинкоры "Исэ", "Хьюга", "Фусо" и "Ямасиро" были всё еще позади, следуя за русскими параллельным курсом где-то в 90-95 кабельтовых слева. Идущие же на 27 узлах (против неполных двадцати у наших дредноутов) линейных крейсера "Конго", "Харуна", "Кирисима", "Хией" уже обошли русскую эскадру по траверзу и продолжали уходить вперед, заметно уклоняясь вправо, на пересечение курса русской колонны.

Да, так японцы действовали во всех своих сражениях — двумя флотами, основным и быстроходным... И против китайцев четверть века назад, и против Рожественского при Цусиме. Будто длинный и короткий мечи в японской школе фехтования. В бою в Желтом море с 1-й Тихоокеанской эскадрой быстроходные броненосные крейсера адмирала Камимуры, правда, не участвовали. Может быть, поэтому русские тогда почти удалось свести дело вничью. Эх, если бы адмирал Колчак повернул бы сейчас навстречу их эскадре. Против четырех новейших "измаилов" четверке не самых новых японских линейных крейсеров пришлось бы несладко. А теперь трудно приходится устаревшим русским линкорам.

Сражение продолжалось по заданному японцами сценарию. Их линейные крейсера один за другим поворачивали наперерез русской эскадре. Беренс уже не мог их рассмотреть, потому что во время боя на кормовом мостике убирали выдвинутые к бортам крыльев, чтобы они не мешали стрельбе кормовых башен. Чертыхнувшись, Беренс полез на марс. Огромные трехорудийные башни под ним пришли в движение, разворачиваясь для стрельбы вперед на предельно допустимый угол. Фактически, нормально вести огонь могла только носовая башня "Петропавловска", но её расчету мешали потоки брызг, набегавших на низкий нос корабля.

Адмирал Развозов передал из боевой рубки распоряжение довести ход до максимального, чтобы парировать обход вражеских линейных крейсеров. Потом последовал приказ о повороте на три румба вправо для улучшения углов обстрела противника — автоматика уже блокировала выстрелы орудий, развернутых на недопустимо острый носовой угол. Со стороны это выглядело так, будто строй русской эскадры отворачивает, прогибается под нажимом японских линейных крейсеров. Этот прогиб слишком напоминал Цусиму, где русский флот долго и безнадежно вырывался из зажимавших его голову огненных тисков адмирала Того.

;

Поворот русских вызвал ликование на головном линейном крейсере "Конго". Пока это был единственный повод для радости. 2-й японский флот оказался не готов к тому, что устаревшие русские дредноуты встретят его таким сильным огнем. В начале боя, рассматривая противника в бинокли, офицеры на мостике "Конго" не сдерживали насмешек при виде русских линкоров. Как они отличались от привычных к океану японских высокобортных красавцев, гордо вздымающих над волнами клиперские форштевни, с башнями, изящно расположенными на уступах барбетов и надстроек... Русские корабли выглядели слишком просто и скучно. Низкосидящих, с несерьезными короткими мачтами и тяжелыми рублеными носами. Шеренга башен вдоль длинной ровной палубы, из настроек — только крохотные мостики. По существу — мониторы-переростки. Исход сражения не вызывал сомнения. Стоило вспомнить, как три года назад устаревший немецкий линейный крейсер "Гебен" (ныне флагман командующего русской эскадрой) с легкостью уничтожил у Имброса сразу два английских монитора.

Но русские дредноуты-мониторы, несмотря на свой примитивный, бесхитросный вид, оказались отнюдь не простыми противниками. Линейные крейсера типа "Конго" создавались не для долгого линейного сражения, а для стремительного, набегового боя. При их конструировании главная ставка делалась на быстроходность и мощную артиллерию за счет облегченного бронирования. Линейные врейсера должны были не подставляться под вражеские снаряды, а держать противника на дальнем огневом контакте. Однако 12-дюймовые орудия русских дредноутов, хотя и уступали по калибру 14-дюймовкам японцев, имели гораздо большую, чем те, длину ствола и, в результате, сопоставимую дальность стрельбы. Вести огонь с безопасного для себя расстояния японцы уже не могли.

Конечно, японский 674-кг снаряд в был гораздо мощнее, чем 471 кг стали и взрывчатки русского снаряда. Однако русские могли компенсировать разницу большим количеством орудий и их лучшей скорострельностью. Каждый русский дредноут вел огонь из двенадцати орудий главного калибра, тогда как у японского линейного крейсера их было восемь, а трехорудийные русские башни на каждые два залпа двухорудийных японских давали три свои, выпуская за одинаковое время в полтора раза больше снарядов! Бой шел на большой дистанции, и прямых попаданий было немного, но противника стреляли друг в друга не бронебойными снарядами, а фугасами, которые рвали осколками высокобортные оконечности японских кораблей, не имевшие броневой защиты, тогда как у русских линкоров весь низкий борт был прикрыт противоосколочной броней. Нельзя было забывать и русской централизованной системе управления огнем, отсутствовавшей у японцев. Это давало серьезное преимущество в точности стрельбы

Принц Фушими Хироясу расхаживал по задымленному от соседства с носовой трубой мостику "Конго" и недовольно щурился в сторону русских кораблей, озаряемых частыми вспышками выстрелов. Последний раз он видел такое зрелище пятнадцать лет тому назад. Во время славного сражения при Цусиме принц, тогда молодой лейтенант, стоял на броненосце "Микаса" рядом с адмиралом Того и даже был ранен осколком русского снаряда, пролив драгоценную кровь священной императорской династии... В начале Цусимского боя русские тоже вели ожесточенный огонь, но последнее слово осталось за японцами.

Этот бой пока что шел непросто. "Конго" получил множество небольших, но неприятных осколочных пробоин в носовой части, куда не доходил броневой пояс. Прямое попадание пришлось в борт против носовых башен. Русский снаряд взорвался на 8-дюймовой плите броневого пояса, сильно вдавив ее в корпус. Вода хлынула через разошедшиеся швы в угольные ямы и бортовой коридор, стала просачиваться в боевые погреба. Помпы работали на полную мощность, откачивая воду из затапливаемых отсеков. Другой снаряд пробил на юте палубу над казематом 152-мм орудия и уничтожил его вместе с расчетом. Третий снаряд скользнул по крыше возвышенной кормовой башней. Ее броня не была пробита, но несколько канониров получили серьезные контузии.

Следующий за флагманом "Харуна" получил прямое попадание в фок-мачту. На марсе был намертво заклинило дальномер, что сильно затруднило стрельбу главного калибра. Еще более неприятные последствия имело попадание в кормовую часть почти на уровне ватерлинии, где 8-дюймовый броневой пояс сменялся 3-дюймовым. Пробив эту тонкую бортовую броню и нижнюю броневую палубу, русский снаряд дошел до барбета кормовой башни, броня которого в нижней своей части также не превышал толщиной 3 дюйма. Это попадание только чудом не привело к детонации башенного боезапаса. Однако механизмы вращения и подъема боеприпасов вышли из строя, а боевые погреба мало по малу заполнялись водой, поступавшей через пробоину. "Харуна" остался с тремя боеспособными башнями. "Кирисиме" также едва не лишился 4-й башни. Ее броня была пробита, семеро артиллеристов погибло, а остальные находившиеся в башне были ранены или контужены. Но после прибытия сменных расчетов башня продолжила вести огонь. "Хиэй" отделался двумя близкими разрывами у носовой части правого борта, а также попаданием в вентиляционный кожух средней трубы, причинившее ей умеренные повреждения.

Русские дредноуты прибавили скорость, явно собираясь воспрепятствовать обходу с носа. У линейных крейсеров 2-го флота, впрочем, оставалось достаточное преимущество в скорости, чтобы охватить голову русской колонны. Но хватит ли у линейных крейсеров силы выдержать русский огонь? При Цусиме русские смогли вести организованную стрельбу лишь двадцать минут, насколько их хватит сейчас? Если воля врага не будет сломлена в ближайшее время, линейным крейсерам придется выходить из-под обстрела. Пусть это будет выглядеть как позорное отступление, но другого выхода у Хироясу неостается, если он хочет вернуться в Сасебо со своими кораблями.

Принц задумался над последствиями такого решения, но его размышления были прерваны громким криком командира "Конго" капитана Тэдетсугу Тайжири. Он радостно поздравлял принца... Третий большой корабль в русской колонне был охвачен пламенем!

На "Полтаве" ничего не предвещало беды, даже когда по линкору сосредоточили огонь сразу два японских дредноута. Очередное попадание в левый борт 14-дюймового снаряда не показалось особенно серьезным. Он разорвался на броне главного пояса в районе 43-го шпангоута, но остался практически незамеченным в горячке боя. Орудийные башни "Полтавы" не прекращали свой громовой концерт, посылая каждые полминуты в противника по четыре 471-кг снаряда

Через какое-то время с боевой рубкой связался из трюма инженер-механик. Встревоженным голосом он попросил к телефону командира корабля капитана 1-го ранга Зарубаева.

— Сергей Валерянович! В первой кочегарке течь, вода поднимается к топкам, надо тушить котлы!

Зарубаев скрипнул зубами. Шестнадцать лет назад, в Чемульпо "Варягу", где он был старшим артиллерийским офицером, тоже помешала внезапная течь через подводную пробоину, из-за которой стала затапливаться кочегарка. Но ведь "Варяг" — легкий небронированный крейсер, а у "Полтавы" весь борт закован в броневую сталь. Увы, у этой брони был изрядный изъян, обнаруженный уже после строительства первой серии русских линкоров. На них броневые плиты впервые решили намертво закрепить на борту. В результате, как оказалось при испытаниях, попадающие в броню снаряды из-за ее жесткого крепления, вызывали такое сотрясение борта, что он рвался на клочки под толщей непробитой брони. На следующих, черноморских, дредноутах, под броней уже поставили деревянную подкладку, смягчающую сотрясение, а на "измаилах" применяли уже совершенно другую систему крепления броневых плит. Однако переделывать первые балтийские дредноуты было поздно, и для них любое попадание крупного снаряда грозили потерей герметичности корпуса.

— Откачивать воду! Котлы не тушить до последнего!— распорядился Зарубаев.

Отключение носовой группы котлов грозило "Полтаве" потерей скорости в решающий момент. Нет, "Полтава" не должна подвести своих товарищей! Авось, продержимся с полчаса. А там уж и Колчак подоспеет.

Помпы не справлялись. Кочегары работали по колено в прибывающей воде, не обращая в горячке внимания на ее странный цвет. Удар 356-мм снаряда не только пробил корпус и деформировал переборки. Из поврежденных цистерн лилась нефть, растекаясь по трюму, поднимаясь вместе с водой к огненным пастям топок.

Через мгновение первую носовую кочегарку охватило жаркое пламя. Никто из находившихся там не спасся. Впрочем, их смерть была практически мгновенной, в отличие от тех, кто был в соседней, второй кочегарке. Ревущее пламя рвануло в стороны и вверх, взлетая по маршам трапов и колодцам коммуникаций, наступая по коридорам, проникая через малейшие щели из отсека в отсек. Из-за задымления были оставлены нижний, а затем и верхний центральные посты, скоро там уже тоже гудел огонь. Рвануло в носовой электростанции. Запах горячего дыма заполнял боевую рубку "Полтавы". Связь не действовало. Капитан Зарубаев приказал перенести управление в кормовую рубку и отослал посыльных с приказом немедленно затопить погреба первой и второй башен. Там это, впрочем, было сделано раньше и без приказа, когда горящая нефть потекла в башенные подпятники.

Прежде чем боевая рубка была покинута, из ведущей в центральный пост коммуникационный трубы ударил столб испепеляющего пламени. Стальная коробка рубки мгновенно превратилась в раскаленную печь. Потерявшего сознание, обожженного Зарубаева успели вытащить наружу и пронести через коридор, на мгновение пробитый в огне протянутыми с кормы брандспойтами. Водяные струи беспомощно хлестали по оседлавшему фок-мачту огненному дракону, чей пламенный хвост обвивался вокруг передней трубы, заменяя ее заглушенный черный столб собственным, подсвеченным багровым, дымом. Первая и вторая башня замолчали, прекратив стрельбу. Окутанные дымом третья и четвертая вели редкий огонь, не видя цели сквозь плотный дым. "Полтава" замедляла ход. Нагоняющий ее "Гангут" тоже стал сбрасывать скорость, брать вправо, опасаясь столкновения с окутанным черным дымом огромным кораблем. За ним стали притормаживать идущие следом черноморские дредноуты.

Чтобы не оторваться от эскадры с оставшимися у него двумя линкорами, контр-адмирал Развозов приказал "Петропавловску" и "Севастополю" также сбавили ход, поджидая остальных. Старший флагман тщетно запрашивал с "Полтавы" доклад о произошедшем. Положение на горящем корабле явно было чрезвычайно серьезным. Стойко ведущий бой линкор внезапно превратился в беспомощного инвалида. Будто злой рок навис над русским флотом! Развозов вспомнил, как начиналась для него прошлая война с Японией. Он был вахтенным начальником на броненосце "Ретвизан" при первом нападении на Порт-Артурскую эскадру японских миноносцев. Одно торпедная попадание — и русские надолго лишились одного из своих сильнейших кораблей, что с самого начала определило превосходство японцев. И вот сейчас опять! Без "Полтавы" у русских осталось лишь шесть слабых линкоров против восьми японских сверхдредноутов! Никаких шансов!

Развозов успел в очередной раз пожалеть, что отказался ради выхода в море от рекомендованной ему срочной операции. Главной причиной отказа был повторявшийся несколько ночей подряд дурной сон, где контр-адмирал видел себя умирающим в мучениях на больничной койке. От этих страхов он и бежал в море. Но от судьбы, видно, не уйдешь! Однако, что же делать? Японские линейные крейсера, повторяя сценарий Цусимского сражения, будут продолжать охватывать с левого борта голову его колонны, заставляя всё более отклоняться к северу, пока по правом борту, наверняка, окажутся сделавшие поворот на 16 румбов японские сверхлинкоры, так что все русские силы окажутся в огненном мешке. А если самому повернуть на норд-норд-вест, будто пытаясь прорваться назад, во Владивосток? Ну, а потом, когда противник будет заходить вперед, напустить дыма и совершить поворот "все вдруг", взяв курс на юго-юго-восток, к пропавшему куда-то Колчаку. Поворот оверштаг стал излюбленным маневром для отработки эскадренных перестроений, после того как в Ютланском сражении германский флот Шеера дважды вырывался таким образом от англичан, уже готовых поставить ему "палочку над Т". Должно получиться и у русских.

По эскадре с корабля на корабль полетели инструкции о предстоящем маневре."Петропавловск" накренился от резкого поворота, следом за ним поворачивал "Севастополь", в корму к нему пристраивался "Гангут", обходя объятую черным дымом и яркими языками пламени "Полтаву", которая тоже медлительно разворачивалась за эскадрой под не утихающим обстрелом японцев. Башни дредноутов разворачивались в сторону оказавшихся позади вражеских кораблей. "Гангут" перенацелился с закрытого после маневра 3-й бригадой "Исэ" на "Хиэй", который до того практически беспрепятственно растреливал русский дредноут. Отставленный от управления собственным кораблем, командир "Петропавловска" Михаил Беренс угрюмо вглядывался с кормового мостика на юг. Там, за линией японских быстроходных дредноутов был еле виден отрезанный от своих крейсер "Муравьев", которым командовал родной старший брат Михаила — Евгений Беренс.

Перед самой Великой войной Россия заказала в Германии для своей Сибирской флотилии два легких крейсера небольшого тоннажа — "Муравьев-Амурский" и "Невельский". Они вошли в строй уже после начала войны, были, естественно, реквизированы и использовались немцами, в том числе, против своих заказчиков. Став "Пиллау" и "Эльбингом", они прорывались в Рижский залив, перестреливаясь со "Славой" и "Новиком". В Ютландском бою "Эльбинг"-"Невельский" погиб, протараненный немецким дредноутом, а "Пиллау" отделался лишь повреждениями от огня британских линейных крейсеров. После окончания войны корабль был возвращен России, где получил первоначальное название. В Тихоокеанской эскадре "Муравьев" был хотя и слабейшим, но самым боевым из легких русских крейсеров, шутка ли — участие в главном морском сражении прошлой войны. Евгений Беренс, который должен был занять должность командира "Невельского", германскую войну провел в морской миссии в союзной Италии. После войны ему прочили важное место в Морском генеральном штабе, но он настоял на прежнем назначении — на однотипный крейсер "Муравьев".

Именно "Муравьев", охраняя с дивизионом эсминцев левый траверс линкоров, первым обнаружил приближение японского флота и продолжал наблюдение всё время боя, находясь в 100 кабельтовых впереди противника. Огонь, который открывали по "Муравьеву" и эсминцам вражеские линейные крейсера, был настолько неточен, что японцы сами его прекратили, сосредоточившись на огневой дуэли с русскими линкорами. Беренс-старший с замиранием сердца следил за головным "Петропавловском", где командиром был обогнавший его в карьере младший брат. Евгению было не по себе, что он оказался как бы в стороне от сражения. Эх, были бы у него мины, ведь "Муравьева" конструировали еще как минный заградитель, — накидали бы по ходу японской эскадры, авось, кто-нибудь бы и подорвался. Но в дальний поход ушли "пустыми", вернее, загруженные под завязку и сверх того мазутом и нефтью — на обычном запасе топлива маленький крейсер далеко бы не уплыл. Впрочем, малая дальность была слабым местом всех новых русских кораблей.

Когда японские линейные крейсера стали охватывать голову русской эскадры, а та всё более склоняться на запад, "Муравьев" с эсминцами некоторое время продолжал идти прежним курсом, пока не оказался слева от вражеской колонны. Поскольку противник фактически отрезал его от основной эскадры, при отсутствии радиосвязи передача сообщений (например, об обнаружении за линией дредноутов крупных минных сил японцев) была более невозможна даже через репетичные суда. Евгений Беренс понял, что пора принимать самостоятельное решение о дальнейших действиях. Наиболее логичным, на его взгляд, было бы скорейшее установление связи с ушедшим на юго-восток командующим эскадрой адмиралом Колчаком. Его отряд сильнейших сверхдредноутов только и мог решить исход сражения в пользу русских. Беренс удивлялся, что так и не дождался приказа "Муравьеву" или другому легкому крейсеру идти полным ходом искать "измаилы". Сейчас, думал Евгений Беренс, наилучшим было бы для него продолжать идти вслед за Колчаком на юго-запад, развив ход до максимальных для "Муравьева" 28 узлов. А еще лучше — выслать еще вперед эсминцы, способные разгоняться до 34 узлов. Но не будет ли это выглядеть бегством в момент, когда его эскадра втянута в жестокое сражение? Сейчас на счету каждый корабль, тем более — крейсер, хотя бы и маленький! И как он может бросить младшего брата на флагманском "Петропавловске" ?

После короткого колебания Беренс-старший связался по сигнальной связи с "Гавриилом". Начальник минного дивизиона капитан 1-го ранга Шишко, герой Моозунда, одобрил предложение беренса и дал приказ эсминцу "Михаил" идти полным ходом на поиск кораблей адмирала Колчака. Остальные три эсминца вместе с "Муравьевым" должны были присоединиться возможно быстро к эскадре Развозова. Огибать японские линейные крейсера на безопасном от их 356-мм орудий расстоянии означало описывать огромную дугу, тратить много времени. Беренс решил сократить расстояние, пройдя по хорде в кабельтовых 70-ти от противника. На такой дистанции противоминный средний калибр японских дредноутов был малоопасен, относительно же главного калибра Беренс рассчитывал, что в разгар эскадренного боя он будет нацелен в противоположную сторону — на русские линкоры.

Когда принцу Хироясу доложили о появление по левому борту легких русских кораблей, он решил, что противник намерен предпринять торпедную атаку. Каждый русский эсминец, как знал принц, был способен выпустить залпом десяток торпед. Главное было не подпустить "новиков" на опасную дистанцию. Каждый из японских линейных крейсеров открыл огонь на левый борт противоминной батарей из восьми 152-мм орудий. Но их частая стрельба всё время давала недолетами, тогда как русские эсминцы положили несколько раз почти добили из своих 102-мм орудий. Тогда Хироясу приказал старшему артиллеристу "Конго" перенести огонь главного калибра на легкие силы противника. Чтобы отпугнуть эсминцы, хватит и одного залпа! Передняя и задняя башни линейного крейсера (для качественной пристрелки нужно было, как минимум четыре орудия) развернулись, нацелив 14-дюймовые жерла на головной русский эсминец.

Впереди и справа от "Гавриила" взметнулись широкой колоннадой четыре исполинских водяных столба. Через пару минут такой же водяной лес вырос слева. Третий залп упал за кормой... Четвертый лег накрытием. На "Гаврииле" показалось, что вокруг взорвалось море. На палубу обрушились тонны воды, ломая, как спички, мачты, снося и сминая надстройки. Несколько человек снесло за борт, почти все на палубе были контужены. Кораблю повезло избежать прямого попадания, но от близких разрывов он испытал сильнейшее сотрясение. Было порвано несколько паровых магистралей, правая турбина работала с перебоями. Ход "Гавриила" стал падать.

Евгений Беренс просигналил своим кораблям зажечь дымовые патроны и повернуть на восемь румбов влево. Артиллеристы "Конго", удовлетворенные отступлением русских эсминцев и крейсера, вновь развернули орудия главного калибра на "Петропавловск". "Муравьев", "Константин" и "Владимир" шли теперь на 15 узлах, чтобы за ними поспевал поврежденный "Гавриил". За оставленной позади дымовой завесой русские не заметили, что их преследуют три легких крейсера и дюжина эсминцев противника.

Контр-адмирал Кодзо Сато, командующий 1-й минной флотилией Соединенного флота Японии, не смог удержаться от соблазна атаковать русские легкие корабли, раз уж линейные крейсера принца Хироясу в это время заняты более серьезным противником. Сато не считал, что бой будет серьезным. Каждый из двенадцати эсминцев его флотилии был не слабее любого из трех русских "новиков", а против одного вражеского легкого крейсера у японцев было три. Впрочем, для противоборства с большими кораблями 4000-тонные "Тенрю" и "Тацута", вооруженные лишь четырьмя орудиями среднего калибра казалась слабовата, и лишь 5000-тонная новейшая "Кума" имела семь таких пушек.

Впереди японского отряда мчались крейсера "Кума", "Тенрю", "Тацута" и наиболее скоростные у японцев эсминцы "Таникадзе", "Кавакадзе", а также три немецких трофея — "Икадзути" (бывш. S-60), "Акебоно (V-80) и "Оборо" (V-127). Чуть отставали от них эсминцы "Исокадзе", "Аманукадзе", "Хамакадзе" и "Токицукадзе", а в хвосте шли наиболее пожилые "Умикадзе", "Ямакадзе" и "Урукадзе". Вырвавшись из дымовой завесы, "Кума" с 40 кабельтовых открыла огонь по "Гавриилу" и добилась попадания, перебившего штурмтрос в румпельном отсеке. Капитан Шишко, управляя машинами, повернул эсминец лагом, чтобы задействовать все свои четыре 102-мм орудия, однако под обстрелом восьми японских кораблей сразу получил несколько новых попаданий. "Гавриил" был поражен в машинное отделение, теперь там вышла из строя уже левая турбина. Другой вражеский снаряд снес носовой мостик; третий, разорвавшийся на корме, разом выбил все три стоящие там вплотную 4-дюймовки. Огонь продолжало вести лишь баковое орудие, к которому встал принявший командование эсминцем вместо раненого Павла Шишко старший офицер лейтенант Владимир Севастьянов.

Евгений Беренс отдал приказ о повороте на 16 румбов, направив "Муравьев" прямо навстречу японцам. Крейсер прошел мимо уходившего на юг на 10 узлах горящего "Гавриила" и открыл огонь из носовых орудий по "Куме" и следовавшему у него на правой раковине "Тенрю". "Владимир" и "Константин" стреляли из носовых орудий по шедшему им навстречу "Тацуте". Бой на сближение быстроходных кораблей занял считанные минуты. "Муравьев-Амурский", с протяженным полубаком и высокими трубами, казался мощнее низкой вытянутой "Кумы", однако новый японский крейсер защищал, хотя и короткий, бронепояс, в отличие от вовсе не имевшего бортовой брони "Муравьева". К тому же у "Кумы" на каждый борт могли бить шесть орудий, тогда так бортовой залп "Муравьева" составляли всего четыре пушки.

Когда между противниками оставалось 20 кабельтовых, контр-адмирал Сато повернул на 8 румбов право, открыв по русским огонь полными бортовыми залпами. У "Муравьева" разбило заднюю дымовую трубу, осыпав обломками сразу два ближайших к ней орудия — на правом и левом борту. Русский крейсер повернул влево. Он на полной скорости расходился с "Кумой", обмениваясь с ней огнем. Потом на траверзе у "Муравьева" оказались также повернувшие к юг "Тенрю" и шесть эсминцев — "Таникадзе", "Кавакадзе", "Исокадзе", "Аманукадзе", "Хамакадзе" и "Токицукадзе". "Тацута" вместе с "Икадзути", "Акебоно" и "Оборо" вслед за флагманским "Кумой" повернули на север и вступили в бой на параллельных курсах с "Владимиром" и "Константином". Русские пытались увлечь японцев в разные стороны от поврежденного "Гавриила", но к тому направились три отставших вражеских эсминца — "Умикадзе", "Ямакадзе" и "Урукадзе"

Командир "Тенрю" рассчитывал, что благодаря подавляющему огневому превосходству, его отряду удастся быстро покончить с "Муравьевым". Однако на деле японскому командиру не удалось толком организовать огонь имеющихся у него кораблей. Хотя легкий японский крейсер и шесть сопровождавших его эсминцев могли вести огонь из двадцати шести 140— и 120-мм орудий, стреляла из них едва ли половина, причем одни корабли своими залпами мешали пристреливаться другим. Тем не менее, на русский крейсер обрушился настоящий шквал огня. У "Муравьева" была изуродована передняя дымовая труба и вентялиционные дефлекторы, сбита фок-мачта, разгорался пожар в офицерских каютах. Левая носовая 5-дюймовка получила попадание в броневой щит и вышла из строя. К счастью, русским ратиллеристам повезло сделать поистине "счастливый" выстрел. "Тенрю", по которому в остновном и стрелял "Муравьев", получил шестидюймовый русский снаряд в нижнюю часть корпуса против передней мачты. Поскольку бронепояс у японского крейсера защищал только котельные и турбинные отделения, снаряд легко пронзил небронированный борт, затем пробил дюймовую броневую камеры и разорвался рядом с носовым артиллерийским погребом. Из-под палубы перед рубкой рванул вверх столб огня и дыма. Катастрофу усугубила нефть, хлынувшая из топливных цистерн. У носовых орудий рвались сложенные там снаряды, длинный и узкий корабль всё более валился на бок, так что вода поднялась через низкий борт к самой его палубе. Крейсер был обречен. Он выкатился из колонны, едва избежав столкновения с идущими следом эсминцами. Нос гибнущего корабля быстро уходил под воду. Эсминец "Исокадзе" подошел к "Тенрю" снимать команду. Остальные пять эсминцев продолжали бой с "Муравьевым", однако поражение их флагмана заставило японцев держаться с русским крейсером гораздо осторожней. В конце концов "Муравьев" впятеро превосходил их по тоннажу и был вполне устойчив к попаданиям, которые были бы губительны для эсминцев. Противники расходились на циркуляции, интенсивность огня быстро спадала. Капитан Беренс поворачивал на север, намереваясь прийти на выручку своим эсминцам.

"Владимиру" и "Константину" в это время приходилось выдерживать жестокий бой с двумя японскими крейсерами и тремя сопровождавшими их эсминцами, бывшими немецкими церсторерами, так хорошо знакомым русским балтийским экипажам по недавней войне. Экс-германцев с их тремя 4-дюймовыми орудиями на каждом русские "новики" с четырьмя такими же орудиями могли особо не бояться, а от крейсеров более быстроходные эсминцы всегда имели шансы оторваться. Но "Кума" и "Тацута" являлись по существу быстроходными охотниками на миноносцев, не уступающими им по скорости, но сильно превосходившие по вооружению. "Владимир" и "Константин" отважно дрались, ведя огонь по сблизившимся с ними японцам из всех уцелевших орудий. "Кума" вздрогнула, когда взметнувшийся у ее борта фонтан воды упал срубленным деревом поперек палубы. Броневой пояс выдержал попадание 4-дюймового фугаса, хотя в машинном отделении началась течь через разошедшиеся листы обшивки. Была замечена течь и в передних отсеках — осколки рвущихся рядом снарядов с легкостью пробивали обшивку небронированной носовой оконечности.

Но превосходство в силах было слишком явно на стороне японцев. Град снарядов изрешетил корпуса "новиков", потерявших ход и почти не видимых в окутавших их облаках черного дыма и пара."Кума" и "Тацута" кружили вокруг, ведя прицельную стрельбу по двум маленьким русским кораблям. "Владимир" и "Константин" попытались еще маневрировать, уходя от накрытий, но поврежденные корабли плохо слушались руля. Контр-адмирал Сато дал приказ пустить в дело торпеды. Первым погиб "Константин". Его командир, Петр Делло, заметив кильватерный след пущенной с "Кумы" торпеды, успел прикрыть корпусом своего эсминца идущий чуть позади "Владимир". Торпеда взорвалась прямо напротив машинного отделения. "Константин" подбросило в воздух, потом корабль стал погружаться развороченной кормой, как вдруг еще одна торпеда ударила его в борт против мостика, отбросив капитана Делло далеко в воду. Из середины корабля вырвалось пламя и столбы пара, "Констанина" стал стремительно уходить под воду. Командир "Владимира" капитан 2-го ранга Молоховец приказал замедлить ход и бросить за борт концы, чтобы попробовать принять спасшихся. Но в это время его корабль был поражен следующими торпедами "Кумы" и исчез в огненном взрыве детонации боезапаса.

На "Гавриила" наседали сразу три японских эсминца — заказанный в Англии и провоевавший всю прошлую германскую войну в Северном море "Уракадзе", "Умикадзе" и "Ямакадзе". Каждый из этих эсминцев с одной ("Уракадзе") или двумя 120-мм пушками были заметно слабее четырехпушечного русского "новика", но врагов было трое, а у "Гавриила" осталось лишь одно баковое орудие. Потом прямым попаданием было сбито и последнее 102-мм орудие, теперь можно было вести огонь только из 40-мм зенитки и двух пулеметов. Полускрытый бьющими из люков машинного отделения клубами пара русский эсминец маневрировал, стараясь запутать противников и заслониться одним от обстрела других. Случайно "Гавриил" оказался поблизости от полузатонувшего "Тенрю. Лейтенант Севастьянов решил атаковать. Пробитые паропроводы машинисты кое-как уже подлатали, и неожиданно для врагов "Гавриил", подняв носом белый бурун, пошел на "Тенрю". Теперь по русским стреляли сразу четыре эсминца, открыли огонь и артиллеристы японского крейсера... Бак "Гавриила" охватил жаркий пожар от горящей малярной,

Эсминец развернулся бортом для полного торпедного залпа. Все три строеннных торпедных аппарата были изготовлены для веерной стрельбы. За несколько секунд в воду нырнуло пять торпед, четыре не вышли из поврежденных аппаратов. Команда замерла в тревожном ожидании, не замечая встающие вокруг фонтаны от продолжавшегося обстрела. Середину длинного корпуса "Тенрю" скрыл из вида дымный столб, по воде докатился отдаленный грохот. На "Гаврииле" грянули дружное "ура!", и тут заметили, что торпеду получил и стоявший рядом с крейсером эсминец "Исокадзе". Он тонул с оторванной носовой частью, рядом переворачивался вверх килем "Тенрю". Через минуту подошедший почти вплотную к "Гавриилу" эсминец "Уракадзе" открыл по его палубе ураганный огонь из 4-дюймовой и трех 3-дюймовых орудий, а затем выпустил 21-дюймовую торпеду. Взрыв оторвал "Гавриилу" кормовую часть до самой задней трубы, будто перерубив корабль пополам. Корма сразу затонула, а нос встал над водой почти вертикально, продолжая гореть, как огромная свеча, пока полностью не погрузился в море. Из воды было поднято лишь четверо русских, в том числе — потерявший сознание раненый командир эсминца капитан Шишко. Считанные спасенные были и с "Тенрю" и "Исокадзе". Капитан Евгений Беренс перекрестился, наблюдая с мостика героическую гибель "Гавриила" и остальных русских эсминцев. "Муравьев-Амурский" совсем немного не поспел прийти им на помощь, подняв из воды несколько спасенных, в том числе раненых Шишко и Делло. Японские корабли отходили на север, откуда доносился тяжелый грохот канонады главного эскадренного сражения

Вице-адмирал Фушими Хироясу, сердито сдвинув брови, рассматривал в бинокль происходившее юго-западнее сражениемлегких сил. Принц был недоволен контр-адмиралом Кодзо Сато. Его самые быстроходные на японском флоте корабли, с самыми мощными 21-дюймовыми торпедами следовало использовать для атак русских дредноутов, а не первого подвернувшегося легкого крейсера с дозорными эсминцами. Наверное, Сато решил, что раз 1-я минная флотилия находится в непосредственном подчинении командующего Соединенным флотом, то приказы командира 2-го флота можно не принимать в расчет! В этом он глубоко ошибается! Хироясу приказал передать прожекторами приказ адмиралу Сато немедленно выдвинуться к северу и атаковать поврежденный русский линкор. "Полтаву" — именно так, кажется, называется этот горящий корабль, если только русские опять не поменяли маркировку на дымовых трубах у своих линкоров.

Яростный бой легких крейсеров и эсминцев был ничтожным эпизодоме основного сражения линейных флотов, которые продолжали обмениваться залпами крупнокалиберной артиллерии. Само море, казалось, содрогалось от гула множества выстрелов, а воздух был наполненном свистом тонн рассекающих его в разные стороны снаряды. Пожар "Полтавы" обозначил успех японцев, но воля русских к сопротивлению не была еще сломлена. Их эскадра активно маневрировала, пытаясь уйти от обхода головы колонны поворотом на норд-норд-вест. Непонятный маневр! Русские серьезно надеются прорваться во Владивосток? Или они отчаянно выгадывают минуты, не понимая, что вся их циркуляция только на руку японскому флоту? Если боги лишили противника рассудка, надо заставить его крутиться волчком!

Рассудка враг, может, и лишился, но решимости и упорства — нет! Русская эскадра разворачивалась, не теряя строя и не снижая темпа стрельбы. Даже охваченная пламенем от носа до передней трубы "Полтава" эпизодически вела огонь из двух кормовых башен, хотя, похоже, уже плохо управлялась и отошла в сторону, пропуская вперед "Гангут". Тот быстро догонял идущие впереди "Петропавловск" и "Севастополь". Густой черный дым от горящей "Полтавы" ветер нес прямо на японскую эскадру, скрывая ее хвост от русских наводчиков (да и сам принц Хироясу уже плохо различал отставший "Хиэй").

Дым закрыл для русских линкоров концевые японские корабли. "Петропавловск", "Севастополь", "Гангут" сосредоточили огонь на идущих впереди "Конго" и "Харуне". Несмотря на мешавший русский наводчикам дым, частота залпов восполняла им недостаточную меткость. На флагмане принца Хироясу очередное попадание пришлось в уже раз пораженную возвышенную кормовую башню. 305-мм русский снаряд пробил невезучую башню с правой стороны, выведея из строя орудие. Левое орудие оказалось не задето, механизмы вращения и подачи боеприпасов вскоре были исправлены, людские потери восполнены, и башня продолжила вести огонь одним стволом. Еще одно попадание привело к сильному пожару, охватившему матросские кубрики в носовой части. Удушливый дым дошел даже до центрального поста, где вынуждены были одеть противогазы. Вода, пущенная для тушения, скопилась в коридорах, вызвав ощутимый крен на правый борт, но вскоре была откачена за борт или спущена в трюм. Командующий 2-м флотом всё это время находился на верхнем мостике "Конго", под градом осколков русских снарядов. С мостика вице-адмирал Хироясу имел возможность непосредственно наблюдать развернувшиеся вскоре драматические события.

Первым из них стал взрыв башни на "Харуне". Прямое попадание с "Севастополя" пришлось в крышу передней носовой башни. 305-мм снаряд пробил 3-дюймовую броню и разорвался на орудийном лафете в момент, когда в орудие уже находился снаряд. Новый взрыв вспучил крышу и вырвался наверх огненным столбом, вознесясь выше фок-мачты. Пожар перекинулся через податочную трубу в перегрузочное отделение. К счатью для японцев, они учли опыт сражений мировой войны и отделили погреба боезапаса от подбашенного отделения перегородками с автоматически захлопывавшимися створками. Сразу был отдан приказ о затоплении башенных погребов с отрезанными там расчетами. Для верности затопили и погреба 2-й башни, ситуацию в которой было трудно определить из-за сильного задымления. Поскольку еще раньше прекратила огонь 4-я башня, "Харуна" остался всего с двумя 356-мм орудиями в третьей (возвышенной кормовой) башне.

Взрыв на "Харуне" угнетающе подействовал на Фушими Хироясу. Адмирал понимал, что только что лишь чудо спасло один из его кораблей. Пожалуй, слабозащищенным линейным крейсерам не следует так долго иметь дело с тяжеловооруженными русскими дредноутами. Пусть дальше с ними воюют сверхлинкоры адмирала Ямая — у них и пушек побольше, и броня потолще. Принц уже готов был отдать приказ об отходе, как внезапно ход сражения вновь решительно изменился в пользу японцев. Над приземистым силуэтом головного русского дредноута взметнулось полотнище яркого света. Через мгновение над линкором поднялась дымная туча в виде огромного черного гриба...

Капитан Михаил Беренс (младший) досадливо морщился, наблюдая падения залпов "Петропавловска". Залпы ложились с сильным рассеянием. По всем правилам русские линкоры давно должны были раздраконить японские быстроходные дредноуты. Ведь английские линейные крейсера, по образцу которых строились японцы, в Ютландском бою очень плохо держали огонь немецких 12-дюймовых орудий. Но вот русские 12-дюймовки не давали такого эффекта. Беренс подозревал, что причина тому — новые снаряды. Орудия "Петропавловска" и других первых русских дредноутов предназначались для стрельбы обычным 305-мм снарядами, такими же, как на прежних броненосцах. Однако уже в разгар постройки на вооружение были приняты более мощные снаряды, тяжелее старых почти на полтораста килограммов.

От утяжеленных боеприпасов, как оказалось, стволы орудий Обуховского завода быстро расстреливались. На Дальний Восток линкоры вышли с новыми стволами, но по дороге Колчак занимал эскадру учебными стрельбами. Стволы на замену исстрелянных в учениях должны были быть доставлены во Владивосток по железной дороге, но из-за начала войны с Японией магистраль оказалась забита более срочными военными эшелонами. Даже эффектное попадание во второй японский дредноут не очень обрадовало Беренса. Немцы при Ютланде с хода взорвали три английских линейных крейсера, а тут еле-еле выбили одну башню... Но на "Петропавловске" не утихали радостные крики "ура!", будто сражение уже выиграно, и враг полностью уничтожен.

Вдруг всё озарила жаркая вспышка. Беренс лишь краем глаза успел увидеть поднимающийся над мачтами сверкающий огненный столб... Страшный удар сбил его с ног и чуть не сбросил с кормового мостика, Беренс зацепился за леера, больно впившиеся в живот. Глаза щипал едкий дым, ничего не было видно. В ушах стоял странный звон, проникающий в голову, будто, сквозь вату. Потом через этот звон прорвался новый грохот и новое сотрясение. Беренс на ощупь стал спускаться вниз. Ему казалось, что мостик перекошен. Но когда он добрался до палубы, то понял, что это кренится на нос весь огромный корабль... Постепенно приходило понимание.... Случилось самое страшное, что могло произойти. Проводя дни и месяцы на дредноутах, люди старались не думать, что живут, собственно, на складе боеприпасов, под постоянной угрозой взрыва чудовищной силы. И вот теперь, видимо, взорвался боевой погреб под одной из башен. У дредноутов русского типа, на которых башни сильно разнесены друг от друга, взрыв одной из них еще не ведет к последовательной детонации боезапаса соседних башен и мгновенной гибели корабля. Но и одна взорванная башня главного калибра практически не оставляет линкору шанса на спасение.

"Петропавловск" был поражен в левый борт позади фок-мачты полубронебойным 356-мм снарядом. Он проложил себе дорогу через тонкую противоосколочную бортовую броню и 6-дюймовую броневую плиту барбета в подбашенные помещения носовой башни линкора. Помещения для хранения боекомплекта первый русских дредноутов конструировались с расчетом на классические 305-снаряды. Когда вместо них стали поступать новые — существенно более длинные, в снарядном погребе стало намного теснее, и для того, чтобы вовремя подавать боеприпасы к орудиям, часть снарядов пришлось разместить непосредственно под башней в передаточном отделении. Подобная практика хранения снарядов "под рукой" была характерна и для английского, и для японского флота. Но сейчас ее негативные последствия пришлось сполна испытать русским морякам...

От носовой башни остался лишь почерневший остов, похожий на расколотый почерневший зуб. Сила взрыва была такова, что двухтонный башенный дальномер перенесло через весь корабль и обрушило на крышу 3-й башни. Со всей носовой части был содран палубный настил, передний мостик расшвыряло в стороны, а бронированный стакан боевой рубки вместе с погнутой фок-мачтой вбило в руины передней дымовой трубы. Через минуту с небольшим произошел новый взрыв. Палуба позади остатков башни вспучилась горбом, и через всю палубу — от борта до борта разверзлась трещина, наполненная огнем и дымом. Трещина быстро расходилась, открывая вид на разрушенные этажи горящих отсеков. Обнажились обломки брони основания башни, которая вдруг накренилась и обрушилась со своего основания в огненный провал. Гул огня перекрывало шипение воды, врывавшейся внутрь через разорванные борты, клубы горячего пара окутывали всё вокруг призрачной пеленой.

Огромный корабль погружался в воду. Носовая часть уже исчезла под бурлящей поверхностью. Внезапно стала рушиться передняя дымовая труба, увлекая за собой фок-мачту и развалины носовой надстройки. Со страшным грохом и треском вся эта бесформенная масса дымящегося исковерканного железа рухнула в море через правый борт, едва не перевернув дредноут. Носовые отсеки по 57-й шпангоут оказались затоплены, вода продолжала распространяться по кораблю, так как внутренние перегородки были повреждены от страшного сотрясения. Жертвами взрывов стали более трехсот человек матросов и офицеров — разорванных на куски, заживо сгоревших, захлебнувшихся в затопленных отсеках. Среди погибших был и контр-адмирал Развозов. Его саркофаг — бронированная рубка — покоился теперь на дне Японского моря. Капитан Беренс, не медля более ни секунды, возглавил спасательные работы.

— Вот ведь, додумались назвать новый линкор в честь подорвавшегося на мине броненосца! — зло думал капитан. — Может, не зря говорят, что в имени корабля заложена его судьба...

Ситуация была разве что чуть полегче, чем на том, первом "Петропавловске", ставшем в 1904-м году могилой адмиралу Макарову. Одноименный дредноут пока держался на плаву, хотя и непонятно — каким образом. Теряя ход, дредноут замер на месте. Это помогло уйти от следующих японских залпов, которые легли впереди. Потом японцы перенесли огонь на "Севастополь" и "Гангут", огибающих полузатопленный линкор с левого борта. Тем не менее, положение "Петропавловска" было предельно критическим. Дифферент на нос продолжал нарастать. Вода уже заливала основание 2-й башни. Старший инженер-механик Рашевский доложил капитану Беренсу, что, очевидно, дредноут утягивает под воду полуоторванная передняя часть. При аналогичном взрыве передних погребов боеприпасов "Императрица Мария" уткнулась носом в дно мелководной севастопольской бухты. Здесь же, в открытом море, следует ожидать, что "Петропавловск" в ближайшее время встанет вертикально, отчего его башни скоро сорвутся с оснгований и обрушатся вниз, сметая всё с палубы.

Получив сообщение о гибели контр-адмирала Развозова командир "Севастополя" капитан 1-го ранга Владиславлев поднял сигнал задним мателотам следовать за ним. Впрочем, ответил на это лишь единственный "Гангут". Два оставшихся в строю линкора-балтийца, продолжая бой, уходили вперед, отвлекая огонь врага от поврежденных "Петропавловска" и "Полтавы". На них сыпался густой дождь снарядов. Особенно тяжело приходилось "Гангуту", на котором сосредоточили огонь "Кирисима" и "Хиэй". Одно из попаданий пришлось в верхнюю часть 3-й башни, рядом с наблюдательным колпаком. Колпак был снесен вместе с дальномером, а башня получила пробоину в крыше. Левое орудие пришло в негодность, но остальные два не прекращали огонь. Другой японский снаряд пробил насквозь передний мостик и разорвался перед 2-й башней Осколки были остановлены бронированным башенным барбетом, который защитил погреба боеприпасов. Однако механизмы поворота башенной установки оказались повреждены, и 2-я башня "Гангута" была заклинена. "Севастополь" заработал пробоину в подводной части — от разорвавшегося вблизи снаряда разошлись швы обшивки, два трюмных отсека были затоплены. Капитан Владиславлев напряженно всматривался в дымную мглу за кормой. Где же черноморские линкоры? Неужели 3-я бригада отстала так сильно?

Три пришедших с Черного моря русских дредноута пострадали в бою гораздо меньше, чем их балтийские товарищи из 2-й бригады. Возможно, причиной тому было лучшее бронирование черноморцев, при строительстве которых успели учесть недостатки первой серии русских линкоров нового типа. Однако, скорее, дело было в том, что бой с четырьмя сверхдредноутами Ямая "Николай I", "Александр III" и "Екатерина Великая" вели на гораздо большей дистанции, чем та, на которой шла огневая дуэль балтийцев и линейных крейсеров принца Хироясу. К тому же командир 2-й бригады линкоров контр-адмирал Михаил Александрович Кедров старался использовать на все сто преимущества русских дредноутов в способности вести огонь на острых кормовых курсах. Если три русских корабля могли стрелять всеми своими двенадцатью 305-мм орудиями каждый, то пытавшиеся их догнать четверка идущих пеленгом японцев — только из носовых башен, то есть лишь из четырех 356-мм стволов с корабля. И это еще не считая поддерживавших бригаду "Гангута" и "Рюрика". Впрочем, крейсеру адмирал Кедров приказал от греха подальше спрятаться за линию линкоров.

Адмирал Ямай продолжал медленно, но верно сокращать дистанцию и, через некоторое время, на японских дредноутах заговорили все башни. Весь предыдущий обстрел показался пристрелочными залпами. Вскоре "Екатерина Великая" получила первое серьезное попадание, разбившее ей кормовую рубку. Следующий прилетевший от японцев 356-мм снаряд ударил в борт против грот-мачты, не смог пробить главный пояс линкора 10-дюймовой толщины, но продавил плиту и повредил левый холодильник. Разрыв фугаса над горловиной для погрузки угля вызвал пожар в верхней угольной яме, а в задней дымовой трубе "Екатерины" над прожекторной площадкой зияло сквозное отверстие. "Александр III" потерял кормовую башню, на крыше которой разорвался 14-дюймовый снаряд. Крыша была продавлена и местами пробита осколками. К счастью, осколки и взрывные газы не воспламенили находившиеся в башне боеприпасы. Однако большая часть орудийных расчетов была выведена из строя, а вызванная им на смену запасная команда обнаружила, что зарядники орудий заклинены или повреждены, а гидравлические механизмы наведения не действуют. В башне сразу начался спешный ремонт, но наводить и перезаряжать орудия можно было только вручную, что для 12-дюймового калибра фактически теряло смысл. Кроме того "Александр" получил попадание в подводную часть корпуса в районе носового торпедного аппарата. Японский снаряд, упав у левого борта, поднырнул под броневой пояс. Пробоина ниже ватерлинии вызвала затопление торпедного отсека, за которым последовала поступление воды через поврежденные взрывом перегородки в 1-е котельное отделение. Другой снаряд попал "Александру" в нос, разбив балластную цистерну. Флагманский "Николай I" отделался искореженной стрелой грузового крана позади 3-й башни.

Узнав о задуманном контр-адмиралом Развозовым маневрировании с выписыванием замысловатой петли, начальник 3-й бригады сразу же назвал про себя этот маневр замыслом безумца. Кедров вообще относился к тому меньшинству, кто относился к любимцу флота Развозову без всякой симпатии. Когда-то тот путем интриг вытеснил Кедрова с должности начальника балтийской Минной дивизии. Да, адмирал Колчак по своему уходу с 1-й бригадой линкоров назначил старшим флагманом оставшейся эскадры начальника 2-й бригады. Но только по формальной причине, явно не предполагая появления главных сил японцев. Раз уж те появились, то, извините, зачем ему, Кедрову, автору признанных работ по тактике боя тяжелых артиллерийских кораблей, разработчику новейших систем крупнокалиберных орудий, исполнять бредовые указания этого дилетанта Развозова, известного лишь как изобретатель кустарных "минных мортир" в осажденном Порт-Артуре?!

А ведь Развозов участвовал в сражении в Желтом море в 1904 году, когда адмирал Витгефт парировал попытки японцев охватить голову русской колонны поворотом навстречу противнику с расхождением на контркурсах. Почему же сейчас Развозов не применял такую же тактику, тем более что для русских дредноутов бой на острых углах особенно выгоден?! Нет, всё же не случайно, что в том сражении Развозов был на "Ретвизане", бежавшем от японцев обратно в Порт-Артур, а он, Кедров, — на флагманском "Цесаревиче", который прорвался через блокаду, хотя и вынужден был интернироваться из-за повреждений. Но потом, пока Развозов сидел в японском плену, Кедров был на "Урале" в Цусимской баталии, в подобие которой пытает превратить нынешнее сражение начальник 2-й бригады.

А, между тем, положение русской эскадры устаревших дредноутов не так уж безнадежно. Четверка японских дредноутов идет позади параллельным курсом, и сейчас оптимальный момент сделать им кроссинг — выйти на пересечение курса, охватывая с головы. Но разве Развозов решится выполнить этот маневр? А ведь можно было бы попробовать самому, хотя бы с частью сил. Пока Развозов со своими балтийскими линкорами ведет циркуляцию вправо, уводя за собой японские линейные крейсера, черноморские линкоры в это время берут влево, проникая в разрыв между двумя вражескими отрядами, и выходят на пересечку курса японским дредноутам. Начало этого маневра прикроет дымовая завеса от горящей, как дымный факел, "Полтавы". Кстати, ввиду практической утраты зримой связи со старшим флагманом начальник 3-й бригады получает и формальные права на самостоятельные действия. Кедров решительно выдухнул и стал давать указания. Эсминцы "Беспокойный" и "Гневный" прошли с подожжеными дымными патронами за кормой "Николая I" и полным ходом вырвались вперед и влево — ставить завесу. Два других эсминца и легкий крейсер "Адмирал Лазарев" — лидер приданного бригаде минного дивизиона — Кедров решил держать пока в резерве.

Сквозь дымную пелену впереди пробилась яркая вспышка, рокочущий грохот заглушил на несколько мгновений канонаду битвы. Кедров успел подумать: "Кто из наших?" Но надо было спешить. Если взорвалась "Полтава", сохраняющийся дымовой след вызовет у японцев подозрение... Корма идущего впереди "Гангута" — замыкающего колонну балтийской бригады, скрылась в черной пелене "полтавского" шлейфа. Кедров переслал по кораблям своей 3-й бригады указание дать хотя бы на короткое время максимальный ход и прекратить огонь — чтобы не раскрыть раньше времени маневр группы. Сотрясаясь от пущенных на предельную мощность турбин, три черноморских дредноута повернули влево, в дымовую завесу, поставленную "Беспокойным" и "Гневным". Позади, чтобы не попасть под форштевни бронированных исполинов, держались два арьергардных эсминца — "Дерзкий" и "Пронзительный" вместе с легким крейсером "Адмирал Лазарев". Вслед за 3-й бригадой повернул и "Рюрик", всё более отставая от уходящих вперед дредноутов.

Принц Фушими Хироясу вынужден был констатировать, что окончательно потерял в этом дыму из виду замыкающий "Хиэй". Итого против двух вполне боеспособных русских дредноута у принца было три линейных крейсера, из которых только "Кирисима" полностью сохранял прежнюю мощь. "Конго" был сильно избит русскими снарядами, что же касалось "Харуны", то с одной уцелевшей башней его ценность в бою вызывала большие сомнения. Нет, хватит искушать судьбу! 2-й флот и так уже сделал немало, фактически уничтожив два линкора противника. Их повреждения таковы, что русским в любом случае не дойти до Владивостока. Не надо даже тратить снаряды, чтобы добивать этих калек. Адмирал Хироясу распорядился о повороте все кругом на юго-восток. Надо отыскать потерянный "Хиэй", вернуть минную флотилию контр-адмирала Сато, а потом встать в кильватер к 1-му флоту. Пусть адмирал Ямай теперь покажет, как надо потрошить русские дредноуты...

В этом сражении концевому в колонне японских линейных крейсеров "Хиэю" долго везло. За час боя он получил лишь одно прямое попадание в район средней трубы, которым был разбит стоявший на рострах катер, выведена из строя грузовая стрела, получили осколочные повреждения также вентялиционный кожух и один из котлов во 2-й кочегарке. По сравнению с другими кораблями 2-го флота — мелочь! Потом, когда упорство потерявших два линкора русских было, казалось, уже сломлено, в в правый борт "Хиэя" ударил на излете 12-дюймовый снаряд. Снаряд не взорвался, но на этом везение японцев и закончилось. В кормовой части появилась двухметровая пробоина. Через нее стал быстро заливаться отсек привода рулевых машин. От воды в отсеке произошло замыкание генераторов. Рули заклинило в правом положении, и "Хией", свалившись в циркуляцию, описал несколько кругов, прежде чем руль вновь удалось поставить ровно. Дредноут управлялся теперь винтами из машинного отделения, однако рули надо было удерживать вручную. Для этого требовались постоянные усилия нескольких человек, находившихся в заливаемом отсеке. Главное же, никак не удавалось заделать пробоину. Поэтому, чтобы окончательно не затопить рулевой отсек и не лишиться вновь управления, "Хиэю" пришлось сбросить скорость до 10 узлов — так поступавшую воду еще успевали откачивать.

Сообщить о своих трудностях "Хиэй" не мог — передние мателоты были потеряны из виду. Они скрылись за завесой плотного дыма от горевшего на севере русского линкора. Распоряжавшийся на "Хиэе" младший флагман 2-го флота контр-адмирал Канео Намагучи старался держаться прежнего направления, разумно предполагая, что скоро выйдет из черной пелены и определится с ситуаций. Судя по канонаде, бой шел и впереди, куда ушли быстроходные дредноуты принца Фушими Хироясу, и сзади, там, где действовали сверхмощные линкоры адмирала Танина Ямая. Здесь же пока установилось затишье. Внезапно наблюдатель с марса грот-мачты сообщил о замеченных в дыму кораблях. Неужели, скорость "Хиэя" упала так сильно, что его нагнал 1-й флот? С линейного крейсера стали сигналить, запрашивая, прожектором. Ответное мигание сквозь дым не поддавалось расшифровке.

Уже можно было разглядеть идущие впереди и чуть в стороне два эсминца, за которыми смутно угадывались более крупные корабли. Адмирал Намагучи прошел на кормовой мостик, напряженно вглядываясь в струящуюся над водой пелену. Дым шел от быстро приближавшихся эсминцев, которые по какой-то причине ставили завесу. Но зачем адмиралу Ямаю маскировать свой флот? Крупные корабли стали видны более четко. Дым скрадывал истинные размеры, но они явно казались не такими большими, как сверхдредоуты 1-го флота. Намагучи внимательно всмотрелся в эсминцы. У обоих борт в центральной части характерно приподнят. Да это же "новики"! И так близко! А за ними — похоже, два крейсера — тяжелый и легкий... Снизу, с палубы, раздались яростные крики. Кто-то одновременно с адмиралом сообразил, что к "Хиэю" почти вплотную подобрались русские корабли.

Броненосный крейсер "Рюрик" был первым флагманом русского послецусимского флота, унаследовав громкое имя геройского корабля, погибшего в Корейском проливе в бою с целой японской эскадрой. Не менее громкой была и фамилия нынешнего командира "Рюрика" — капитана Владимира Ивановича Руднева, однофамильца героя Чемульпо, Руднева Всеволода. Однако устаревший еще к моменту спуска на воду, "Рюрик" 2-й после двенадцати лет службы считался уже кораблем ушедшей, додредноутной эпохи. После подрыва в 1916 году на немецкой мине "Рюрик" хотели переоборудовать турбинами, чтобы дать хоть сколько приемлимую для крейсера скорость. Однако в послевоенной горячке достройки дюжины линейных и легких крейсеров до модернизации "Рюрика", чей промежуточный тип уже не вписывался в новые представления о флоте, дело опять не дошло. Вместо капитальной перестройки устаревший корабль отправили с Балтики на Дальний Восток, где он всё же стал сильнейшей боевой единицей Сибирской флотилии, пока во Владивосток не пришла перед войной эскадра Колчака. Не был выдающимся командиром и капитан Владимир Руднев, именуемый на флоте Рудневым 3-м. Он был уже представлен к "Георгию" за потопление броненосца "Мисима", но бой со старым ледоколом сильно отличался от сражения в составе эскадры современных дредноутов. Здесь "Рюрику" приходилось постоянно форсировать ход, чтобы не отставать от более быстроходных и куда как более сильных кораблей.

К счастью для "Рюрика", в разыгравшемся сражении он, держась в хвосте эскадренной колонны, почти не привлекал особого внимания японцев. Близ крейсера упало лишь несколько случайных снарядов. Один из них, впрочем, лег так близко, что от сотрясения на мостике вылетел из гнезда компас. Когда с головных кораблей передали сигнал к началу маневра, на броненосном крейсере не успели до конца разобрать переданных указаний. "Рюрик" уклонился влево, следуя за уходящими в дымное облако дредноутами, но вскоре отстал и потерял их из вида. Следом за "Рюриком" шел легкий крейсер "Адмирал Лазарев", а два эсминца ставили с правого траверса дымовую завесу. То крейсер, то эсминцы то и дело запрашивали Руднего 3-го — куда он, собственно, направляется. Руднев и сам это не знал, блуждая в дыму.

Наконец, на правой скуле был замечен корабль. Предполагая, что это дредноут "Императрица Екатерина Великая" — замыкающий в русской эскадренной колонне, Руднев отдал приказ встать к нему в кильватер. Эсминцы "Дерзкий" и "Пронзительный" вырвались вперед, чтобы закрыть линкор завесой. По мере приближения идущий впереди корабль становился всё более различим. Один из стоявших на мостике офицеров обратил внимание на то, что у дредноута не две разнесенные одинаковые дымовые трубы, а три близко стоящие, разные... И трехногие мачты! Это японец!

На эсминцах "Хиэй" опознали чуть раньше. "Дерзкий" и "Пронзительный" принадлежали к наименее совершенному раннему типу "уменьшенных новиков", однако их команды были одними из самых опытных в русской эскадре. На счету двух этих черноморских эсминцев были десятки боевых походов, перестрелки с вражескими крейсерами, пара потопленных в бою турецких канонерок и немецкая субмарина, не считая множества грузовых шхун. Передовым эсминцем командовал Николай Павлович Черниговский-Сокол, награжденный "Георгием" еще в 1904 году за бой при Чемульпо. Именно он, ревизор "Варяга", отдал последний приказ о потоплении легендарного крейсера. Теперь, стоя на мостике "Дерзкого", Черниговский быстро отдавал приказы, которые должны были отправить на дно японский дредноут:

— Машинное на полную! Руль вправо двадцать! Аппараты товсь! Стрелять, как откроется цель! Орудиям огонь!

Выстрелы грянули с обоих сторон почти одновременно. Русские стреляли из носовых 4-дюймовых орудий; у японцев вели огонь две 6-дюймовки задних казематов правого борта. Медленно разворачивались кормовые башни главного калибра, чтобы остановить 14-дюймовыми снарядами верную смерть, несущуюся к "Хиэю" в виде низких стремительных корабликов. Русские подобрались так близко! Их эсминцы были уже в 10 кабельтовых от "Хиэя"!

Контр-адмирал Канео Намагучи сжал до боли в пальцах эфес кортика. Головной эсминец разворачивался для торпедного залпа. Теперь стреляли все три его 102-мм пушки. Один из снарядов разорвался у каземата 6-дюймового орудия. Ударившая через амбразуру взрывная волна вывернула искареженную пушку из лафета, подмяв расчет. Еще один снаряд взорвался на задней трубе, изрешетив осколками прожекторную площадку. Нервы Намагучи не выдержали. Уходить от торпедного залпа, пусть этот маневр собьет пристрелку, надо уходить от готовых к пуску двух десятков русских торпед!

— Правым турбинам — самый полный ход!

Лязгнули рычаги телеграфа. Но прежде чем "Хиэй" начал свой поворот, кормовые башни дали, наконец оглушающий залп. Через секунду, когда дым от выстрелов 14-дюймовок чуть рассеялся, дредноут огласили дружные крики "банзай!". Один русский эсминец тонул с развороченной кормой, второй — врезался в него! Потом были замечены кильватерные струи торпед. Очень много! "Дерзкий" успел разрядить все свои носовые аппараты, выпустив веером шесть мин... Одна торпеда прошла перед форштевнем, совсем близко. Еще одна нырнула под киль дредноута, третья щла прямо в корпус. Вспышка под правыми клюзами! Грохот и рвущийся вверх водяной столб. Несколько человек, находившихся на баке, подбросило в воздух, других,оказавшихся дальше, сбило с ног. Буквально через пару секунд дредноут вздрогнул от нового зловещего сотрясения. Теперь в корму! На палубу рушились каскады воды, корабль затянуло пеленой желтоватого дыма, едко пахло взрывчаткой.

Остальные торпеды не взорвались или прошли мимо. Собственно два попадания устаревшими легкими торпедами для корабля дредноутного класса не были смертельными, особенно если они пришлись в оконечности, где не было наиболее важных судовых механизмов. Вода заполнила почти всю носовую часть "Хиэя" до верхней палубы, были затоплены шпилевые отсеки, часть кубриков и отделения с запасами продовольствия. Более неприятным был выход из строя носовых динамомашин; кормовая электростанция работала теперь с большой перегрузкой. Взрыв в кормовой части уничтожил все усилия по наладке рулевого управления. Отсек рулевых машин был полностью затоплен, ручная фиксация рулей утрачена вместе со всеми державшими рули людьми. При взрыве торпеды вылетели заклепки в переборках, и вода стала поступать из затопленых отсеков в машинное отделение.

О всех этих повреждениях адмиралу Намагучи будет доложено позднее. В первые же минуты после взрывов его полностью занимало руководство скоротечным боем. Матросы и офицера "Хиэя" жаждали отомстить за торпеды коварным русским, однако Намагучи понимал, как недопустимо тратить драгоценное время на добивание поврежденных легких кораблей, когда вот-вот заговорят пушки большого русского крейсера. На такой дистанции от его тяжелых орудий не защитит даже толстая броня дредноута. Вопрос в том, кто успеет выстрелить первым. Будто в ответ на опасения Намагучи на угрюмом силуэте большого русского корабля вспухнули один за другим сразу четыре огонька выстрелов.

Дредноут содрогнулся от тяжелого удара в центр корпуса. 254-мм снаряд с "Рюрика" пробил 8-дюймовый броневой пояс и взорвался в левом машинном отделении. На перебитую 203-мм снарядом опору грот-мачты уже не обращали внимания. Начав отворачивать в сторону, русский крейсер ввел в действие противоминную батарею правого борта. Начал стрелять и второй, меньший русский крейсер. На "Хиэй" обрушился настоящий град снарядов. Большой трехтрубный русский крейсер дал новый залп, теперь у него вели огонь четыре двухорудийные башни. Снова удары попаданий, теперь в кормовой мостик... Вверх взметнулись обломки разбитых конструкций.

Но и японский дредноут уже навел на "Рюрик" кормовые башни — четыре 356-мм ствола Прицеливание не могло быть точной из-за нарастающего крена, но близость дистанции прибавляло меткость. 14-дюймовый снаряд ударил в броневую рубку "Рюрика", хлестнув огненным веером обломков по передней трубе. Другой снаряд ушел в борт и разорвался в умывальне кочегаров. Смерчь осколков достал до котельного отделения и центрального поста, окончательно лишив тяжелый крейсер управления. При следующем залпе на "Рюрике" был взорван каземат 120-мм орудия. Через элеватор пламя попало в податочный коридор, где сдетонировали беседки со снарядами, которые везли к следующим элеваторам. Огненые языки вырывались из одного каземата за другим, огненная волна стремительно пробежала по всей батарейной палубе, уничтожая орудия и расчеты... Потом последовало попадание между задней бортовой и кормовой башнями, которым взорвало артиллерийский погреб зенитной артиллерии. Пожар охватил отсек главной электростанции. Через поврежденные переборки огонь грозил распространиться на машинное отделение. Чтобы избежать гибельной детонации, срочно затопили кормовые погреба боеприпасов... Следующий японский залп сбил русскому броненосному крейсеру заднюю трубу и грот-мачту.

Отвлекая внимание от "Рюрика", крейсер "Адмирал Лазарев" пересек курс "Хиэя" за кормой, выходя на левый борт. Броневой пояс, броня башен и казематов хорошо защищала от русских 130-мм фугасов, но всё, что оказывалось вне брони, дырявилось осколками, коверкалось взрывной волной, а всё деревянное — воспламенялось. Впрочем, ответный огонь батареи 6-дюймовых орудий левого борта "Хиэя" нанес "Лазареву" еще более серьезные повреждения. Для легкого крейсера даже противоминная артиллерия была куда опасней, чем для крупнотоннажного дредноута. Самым опасным оказалось попадание 152-мм снаряда в кубрик котельных машинистов. Через пробоину шириной почти в полтора метра вода стала затоплять носовое котельное отделение. Другой взрыв разворотил отсек турбогенераторов вентиляции кочегарок. Из воздуховодов в котельные хлынула вода, будто крейсер уже затонул. Наверху, на полубаке шла борьба с пожаром, охватившим палубу в районе первой трубы. Горела и штурманская рубка. При очередном попадании на мостике был ранен командир крейсера капитан 1-го ранга Остроградский. Он приказал уводить "Лазарев" полным ходом под прикрытие дыма.

Ведя огневую дуэль и с "Лазаревем", с "Рюриком", на "Хиэе" не сразу заметили еще одну опасность. Японцы слишком рано списали со счетов русские эсминцы. При первой атаке "Дерзкий", получив прямое попадание в корму 14-дюймового снаряда, потерял управление и, не сумев выйти из начатой циркуляции, продолжал разворачиваться и врезался в выходящий на боевой курс позади него "Пронзительный". Только из-за того, что их больше занимала скоротечная огневая дуэль с "Рюриком" и "Лазаревым", японцы не добили два беспомощно сцепившиеся эсминца. Но если "Дерзкий" с огромной дырой в машинном отделении казался неспособным к дальнейшему бою, то "Пронзительный" после столкновения, повредившем ему нос, лишился лишь одного 4-дюймовго орудия на полубаке, полностью вышли из строя и пять передних сдвоенных торпедных аппаратов. Но ведь два орудия и четыре торпедные трубы были готовы поразить такой близкий японский дредноут!

С перекошенного мостика "Пронзительного" капитан 2-го ранга Каллистов козырнул расхаживавшему по палубе "Дерзкого" Черниговскому-Соколу. Оба командира понимали, что шансы пережить этот бой у них минимальны. Нет, не писать больше Николаю Каллистову ни проникновенных стихов, ни статей по истории российского флота. Как, впрочем, не мог писать он их уже три года после того сна, где его расстреляли на вершине Сапун-горы под Севастополем... Набирая скорость, "Пронзительный" стал настигать охваченный огнем "Хиэем", стараясь держаться в хвосте струящегося за ним дыма. Заметили! По эсминцу вновь ударили 6-дюймовки, стали поворачиваться огромные башни. С "Пронзительного" стреляли из двух 102-мм орудий, 40-мм зенитки и даже из пулеметов, поливая очередями кормовой мостик. Находившийся там адмирал Намагучи получил пулевое ранение в плечо, будто армейский обер-офицер

Задние торпедные аппараты "Пронзительного" были заклинены, но, к счастью, в положении на левый борт. Можно было выйти на траверс и выпустить мины, но возможности для маневра уже не оставалось. Поврежденному "Хиэю" было не под силам уклониться от пушенных почти в упор четырех торпед. Они ударили в борт дредноуту... Не взорвались, а вылетели после удара из воды, как сумасшедшие дельфины... На считанных метрах взрыватели не успевали взвестись! По эсминцу проходившему под самым бортом японского дредноута, дала залп 3-я башня, огромные орудия которой были опущены на максимальный угол, хотя и в таком положении "Пронзительный" находился для них в мертвом пространстве. Однако удар пороховых газов от выстрелов в упор главным калибром оказался сокрушительным. Эсминцу снесло фок-мачту, мостик с рубкой и переднюю трубу, практически все, кто находился наверху, были убиты или тяжело контужены и обожжены. Потерявший управление "Пронзительный" врезался в "Хиэй", проехал вдоль его борта, сдирая себе обшивку о тушу линейного крейсера.

Капитан Каллистов, с трудом выбрался из-под обломков мостика. Над обезображенным эсминцем возвышалась неуязвимая громада дредноута. С его палубы смотрело вниз несколько матросов. Каллистов вздохнул, вытащил "наган" и стал методично разряжать барабан в ближайший минный аппарат, который выглядывал из-под рухнувшей передней дымовой трубы. После очередного выстрела перед глазами вспыхнуло ярчайшее пламя... Николай Каллистов погиб, так и не узнав, что самоубийственная атака "Пронзительного" позволила и "Дерзкому", и "Лазареву", и "Рюрику" уползти под прикрытие дыма. Впрочем, те, возможно, и не ушли, знай там о беспомощном состоянии противника. Страшное сотрясение от близкого взрыва русского эсминца вывело из строя последнюю на "Хиэе" кормовую электростанции, обесточив механизмы управления башнями главного калибра. На какое-то время охваченный пожаром огромный дредноут бы, фактически, совершенно беспомощным.

Крейсер "Адмирал Лазарев" уходил на юг, когда вдруг вырвался из дымной пелены, обнаружив перед собой колонну из целых трех дредноутов, однотипных с оставшимся позади "Хиэем". Командир "Лазарева" капитан Остроградский немедленно скомандовал поворот влево на 16 румбов, чтобы возможно скорее вновь укрыться в дыму. Однако на силуэтах японских дредноутов уже вспыхивали огоньки залпов, а через пятнадцать секунд вокруг русского корабля стали падать 14-дюймовые снаряды. "Лазарев" избежал прямых попаданий, но разорвавшийся под самой кормой снаряд оторвал ему крайний правый винт, а у средней правой турбины был погнут вал, что вызвало ее заклинивание, едва не приведшее к прорыву пара в машинное отделение. Крейсер потерял рулевое управление и сильно осел кормой из-за образовавшейся в корпусе пробоины. Были затоплены кормовые боевые погреба, вода заполняла офицерские каюты, проникала через швы расшатанной перегородки в машинное отделение. Тем не менее крейсер еще сохранял ход и смог укрыться в дыму. В трюмах началась казавшаяся сначала безнадежной борьба за живучесть корабля — крепились перегородки, откачивалась вода из кают и боевых погребов.

Повреждение русского легкого крейсера, выскочившего из дыма прямо на 2-й флот, мало радовало вице-адмирала Хироясу. Полчаса назад он дал приказ идти на соединие с 1-м флотом адмирала Ямая. Совершая поворот все вдруг, три крейсера-дредноута синхронно взяли лево руля, так что теперь их колонну возглавлял шедший раньше в хвосте "Кирисима". Такой маневр, казавшийся отступлением, вызвал замешательство среди команд, жаждавших продолжения боя, который, после выхода из строя двух больших русских кораблей,полностью склонился в пользу японцев. Но Хироясу не хотел больше искушать судьбу. Он выполнил свою миссию, задержал и ослабил русскую эскадру. А теперь приходит черед хорошо защищенных линейных кораблей. Но подчиненные всё равно были разочарованы. Какое-то время они ожидали, что принц направится добивать поврежденные русские дредноуты, но Хироясу, проходя мимо, даже запретил тратить на них снаряды. Пусть горящие русские линкоры добивает контр-адмирал Сато со своими эсминцами. . Впереди, на юго-востоке, в дымной пелене была слышна близкая канонада... Кто это — адмирал Ямай или отставший "Хиэй"? Хироясу передал на головной "Кирисиму" приказ быть в постоянной готовности. Когда из дыма вылетел русский легкий крейсер, японские канониры показали себя, накрыв его вторым залпом. Линейные крейсера начали преследование своей законной добычи, как вдруг обнаружили в начавшем рассеиваться дыму "Хиэй"

Контр-адмирал Намагучи коротко доложил о бое с русскими эсминцами и тяжелым крейсером. Впрочем, вид "Хиэя" говорил лучше всякого доклада. Глубоко осевший в воду с сильным креном на правый борт, в котором, вдобавок, зияла огромная пробоина, открывавшая вид на развороченные каюты и коридоры. Разбитые надстройки и дымовые трубы, непотушенный пожар на корме... Вдобавок, уже из доклада, затопленное левое машинное отделение, дюжина вышедших из строя котлов, нефиксируемые рули. Получивший две торпеды и более 50 попаданий снарядами среднего и крупного калибра "Хиэй" производил впечатление погибающего корабля, хотя, по заверениям Намагучи после откачки воды из рулевого отсека, его корабль станет полностью управляемым и боеспособным. Но, кажется, младший флагман выдавал желаемое за действительное.

Принц Хироясу приказал "Хиэю" идти на юго-запад, к Фузану или другому ближайшему корейскому порту. Самостоятельно действовавшему контр-адмиралу Сато (радиосвязь с его 1-й минной флотилии вроде бы наладилась) был передан приказ встретить отходящий линейный крейсер и выделить ему сопровождение. Начальнику 1-й флотилии было также приказано после уничтожения русских недобитков немедленно идти на соединение со 2-м флотом. Легкие крейсера и эсминцы Сато пригодились бы принцу Хироясу прямо сейчас — преследовать в дыму ушедшие туда поврежденные в бою с "Хиэем" русские корабли. Самому идти в дым с линейными крейсерами Хироясу не хотелось. Последствия возможной атаки русских миноносцев, благодаря "Хиэю", были слишком наглядны.

Хотя сражение удалилось в сторону, положение "Петропавловска" с каждой минутой, прошедшей после взрыва носовой башни, становилось всё более угрожающим. Вода плескалась уже на спардеке, а корма поднялась так высоко, что показались винты. Еще немного и дредноут встанет свечкой. Михаил Беренс отдавал распоряжения по эвакуации. Кораблей, готовых принять "петропавловцев", вокруг было довольно — подошел отряд контр-адмирала Коломийцева в почти полном составе — легкие крейсера "Светлана", "Адмирал Грейг", "Адмирал Бутаков", еще эсминцы, много эсминцев. Неподалеку шла малым ходом "Полтава", но той самой пора было думать о спасении экипажа. Страшный пожар на линкоре, кажется только набирал силу, хотя несколько эсминцев вокруг поливали горящий корабль из бранспойтов. На юге показались еще корабли. Может быть, это "Муравьев" с минным дивизионом. Увидеть хотя бы брата! Нет, не "Муравьев" — два трехтрубных низких крейсера с длинными оконечностями. И три эсминца со зловеще-знакомыми силуэтами. Такие он видел в прошлую войну на Балтике. Два быстроходных японских крейсера с трофейными немецкими эсминцами. Хорошо, что рядом корабли Коломийцева, потому что "Петропавловск", да и "Полтава" совершенно беспомощны.

Контр-адмирал Кодзо Сато был раздражен потерей "Тенрю" и "Исокадзе". После гибели своего крейсера не радовало даже потопление трех русских эсминцев. Если бы чуть задержаться и добить вражеский крейсер! Однако нельзя было терять время. Ведь речь шла об атаке двух русских дредноутов! Адмирал полным ходом шел в атаку с крейсерами "Кума", "Тацута" и эсминцами "Икадзути", "Акебоно" и "Оборо". Остальные восемь эсминцев шли, подотстав, второй волной.

Русские линейные корабли заслонял стелющийся по волнам густой черный дым, было видно лишь возвышавшиеся над ним высокие мачты. Когда же японцы вырвались на открытое пространство, Сато разразился проклятиями. Он опаздал, провозившись с жалкими "новиками"! Русские успели подтянуть к своим поврежденным линкорам прикрытие, да еще какое! Эсминцев — не меньше, чем во флотилии у самого Кодзо, а еще — три легких крейсера типа "Светлана"! Но, пока русские не опомнились, можно успеть выпустить торпедный залп. На "Куме" и "Тацуте" стоят аппараты с тяжелыми 533-мм торпедами, на бывших немецких миноносцах — 500-мм торпеды. Им хватит хода дойти до руских кораблей. Точность, конечно, на такой предельной дистанции будет небольшая, но если пускать торпеды все сразу, широким веером, то хоть какая, а попадает наверняка в цель. Уклониться от них поврежденым русским линкорам будет невозможно.

Описывая разворот, "Икадзути", "Акебоно", "Оборо" разрядили свои торпедные трубы — по шесть штук на каждом эсминце. Шесть торпед выпустил и "Тацута", флагманский "Кума" — четыре, четыре других крейсер выпустил уже раньше по вражеским эсминцам. Двадцать восемь белых кильватерных следов устремились, расходясь всё шире, в сторону русских броненосных гигантов. Два громадных дредноута молчали, но окружавшая их мелочь уже открыла огонь, посылая снаряды вслед японским кораблям, которые спешно уходили назад. Кодзо Сато перебежао на кормовой мостик, чтобы самому увидеть — попали ли его торпеды хоть в кого-то. Минуты тянулись томительно долго. Наконец у одного из дредноутов, не охваченного пожаром, а другого, ушедшего в воду носом,взметнулся высокий водяной столб. Потом докатился далекий грохот Только одна торпеда дошла до цели. Но она подорвала линкор!

Когда "Петропавловск" потряс очередной взрыв, Михаил Беренс решил, что с его кораблем окончательно покончено. Но совершенно неожиданно, положение линкора улучшилось. Его палуба выровнялась, носовой диффирент практически исчез. По самому счастливому, невероятному стечению обстоятельств японская торпеда стала тем скальпелем, которая отсекла "Петропавловску" разрушенную носовую часть, неумолимо тянувшую дредноут под воду. Взрыв торпеды перебил уже достаточно поврежденный детонацией погребов киль, после чего носовая часть окончательно оторвалась и пошла на дно. Остальной корабль после такой хирургической операции сразу выправился, приподнялся над водой. Однако новый взрыв расшатали переборки и течь в трюмные отсеки усилилась. Там шла отчаянная борьба за живучесть корабля — перекрывались все проходы из затопленных отсеков, заделывались технические отверстия, ставились подпорки к продавливаемых напором воды переборкам. Были окончательно затоплены погреба 2-й башни, вода стала проникать через порванные топливные магистрали и в 3-е котельное отделение, попадая в форсункам топок вместе с мазутом. Пары поддерживало только 4-е котельное отделение — 8 котлов из 25. Но помпы работали. Удалось пустить турбины. Обрубок "Петропавловска" мог теперь медленно идти задним ходом. Капитан Беренс передал на "Светлану", что команда остается на "Петропавловске" и попробует спасти корабль

В 18.30 принявшему обязанности начальника 2-й бригады линкоров капитану Петру Петровичу Владиславлеву доложили о замеченном повороте японских линейных крейсеров на юго-восток. Они быстро расходились с продолжавшими двигаться на северо-запад "Севастополем" и "Гангутом". Владиславлев предположил, что японцы решили напасть на отставшие позади поврежденные "Петропавловск" и "Полтаву". Сейчас они были почти скрыты из виду пожаром последней и выставленной подоспевшими русскими эсминцами дымовой завесой. Однако линейные крейсера взяли курс много южнее, далеко обходя ползущие над водой клубы дыма, возможно, опасаясь вылазок из-под этой пелены эсминцев прикрытия . Японцы направлялись туда, где, судя по канонаде и отблескам орудийных выстрелов, вела бой 3-я бригада линкоров.

Капитан Владиславлев напряженно размышлял. Адмирал Развозов дал нынешний курс с предупреждением о готовности поворота все вдруг. Но Развозов погиб и приказ о задуманном им маневре повороте отдать не может. Сейчас "Севастополь" и "Гангут" идут полным ходом в сторону Владивостока. Быстроходные линейные крейсера противника отвернули в сторону, а эскадре японских линейных кораблей, буде они начнут преследование до темноты русских не нагнать. От ночных нападений миноносцев остатки бригады вполне защитят "новики" и "светланы" отряда контр-адмирала Коломейцева. Они же, кстати, сейчас могут спокойно снять команды с гибнущих "Петропавловска" и "Полтавы". Это значит, две тысячи человек будут спасены! Во Владивосток вернутся и два дредноута, не говоря уже о крейсерах и эсминцах. Это никак нельзя уже будет считать полной катастрофой, новой Цусимой. Ведь в прошлой — сгинул весь русский флот без остатка, а тут не только половина 2-й бригады спасется, но и Колчак с "измаилами" 1-й бригады, наверное, тоже сумеет прорваться. Но, конечно, это будет и не победа, а тяжелейшее поражение. Японцы оставили их в покое, чтобы наверняка разделаться с 3-й бригадой. Значит он, Владиславлев, уходя во Владивосток, бросает на съедению врагу товарищей-черноморцев!

Шестнадцать лет назад Владиславлев был плутонговым командиром крейсера "Громобой" и воевал в этих же местах. Во Владивостокском отряде их было три больших броненосных крейсера — "Громобой", "Россия" и "Рюрик". В бою с эскадрой Камимуры "Рюрик" пострадал сильнее остальных и потерял ход. Тогда, после нескольких попыток прикрыть товарища от огня японцев, дать ему возможность исправить повреждения, "Россия" и "Громобой" оставили его, чтобы попробовать прорваться самим, уйти. Два русских крейсера вернулись, хоть сильно израненные, во Владивосток, а третий, "Рюрик" погиб. Неужели та история повторяется, только в куда большем масштабе? Погибнет не крейсер, а целая бригада линкоров, чтобы другие сумели спастись! Как мичман Владиславлев ругал начальство тогда, после боя, когда раненым в лазарете узнал, что его корабль ушел, бросив "Рюрика". Что будут говорить о нем сейчас другие? Что он скажет себе сам, наедине со своей совестью. Но ведь тысячи человек могут спастись, если он пожертвует честью! Не так ли убеждал всех адмирал Небогатов, сдав остатки русской эскадры после Цусимы!

Петр Владиславлев повернулся к офицеру связи:

— Передать на "Гангут". Готовность к повороту на зюйд-зюйд-ост! Идем к Кедрову!

Прежде чем приказ был исполнен, перед носом "Севастополя" прошел крейсер "Светлана" — флагман контр-адмирала Коломейцева. На ее фок-мачте вились под ветром сигнальные флажки: "Принимаю командование на себя!"

Николай Николаевич Коломейцев понимал, что русская эскадра потеряла управление. Этого одного достаточно для поражения! Два дредноута ушли вперед, три отстали, два тонули посередине... О нем самом, похоже, просто забыли. Между тем он, Коломейцев, тут остался старший по званию. А по возрасту... Если бы не то досадное происшествие шесть лет назад, то, пожалуй, он, единственный герой Цусимы, мог бы всем флотом командовать вместо этого выскочки Колчака!В самом начале прошлой войны, в августе 1914 года Коломейцев, тогда начальник крейсерского отряда Балтфлота, встретил с броненосными "Громобоем" и "Адмиралом Макаровым" у входа в Финский залив два легких немецких крейсера, которые принял за тяжелые корабли. Коломейцев тогда отступил, хотя в действительности имел превосходство над противником. В результате вышел скандал, тем более, что немцы не только накидали мины, но и обстреляли наши маяки из своих орудий. Коломейцев дорого заплатил за свою ошибку. Стали широко известны слова, которыми командующий Балтийским флотом адмирал Эссен отозвался о происшедшем: "Коломейцев на меня произвел дурное впечатление. Всегда до войны его считали беззаветно храбрым человеком, а тут я увидел человека, впавшего в маразм".

Оставалось только радоваться, что Коломейцева посчитали не трусом, а дураком, не способным отличить легкие корабли от тяжелых. Никакого официального осуждения тогда не последовало, но с блестящей карьерой было покончено. В новой японской войне ему поручили Амурскую флотилию. Он предлагал вывести свои мониторы из устья Амура, высаживать десанты на Сахалин, но все его инициативы не находили у Колчака понимания. Потом Коломейцеву повезло — болезнь адмирала Пилкина освободило место на уходящей в море эскадре. И он отправился в поход, пусть командуя лишь одним из крейсерских отрядов. Неужели он не воспользуется выпавшим сегодня ему шансом переломить это сражение в нашу пользу?! Главное — смелость и решительность действий, как тогда, на "Буйном" в Цусиме.

Первая схватка с врагом закончилась победой. Атаковавшие с юга японские легкие крейсера и эсминцы отошли после первых же выстрелов. Торпеды,которые они успели выпустить, послужили на благо русским, улучшив положение "Петропавловска". Теперь надо было повернуть уходившие на северо-запад "Севастополь" и "Гангут". Когда "Светлана" догнала линкоры, передав приказ Коломейцева вновь идти в бой, громадные корабли сразу стали разворачиваться, будто там только и ждали этого распоряжение. Коломейцев дал сигнал "Севастополю" сбавить ход, чтобы принять нового командующего. Линейный корабль начал тормозить, пустив для этого даже винты на задний ход. Предупрежденный "Гангут", шедший задним мателотом, тоже энергично сбрасывал скорость. "Светлана", маневрируя, подходила к левому борту "Севастополя", с которого уже спускали адмиральский трап. Коломейцев уже давал следующие указания: капитану 1-го ранга Дарагану на "Адмирале Грейге" и капитану 1-го ранга Алеамбарову с дивизионом эсминцев "Победитель", "Забияка", "Орфей" и "Летун" — продолжать отражать нападения легких сил японцев с южных секторов. По возможности попробовать помочь "Муравьеву-Амурскому", который продолжал вести бой в отдалении, причем русских миноносцев рядом с ним уже не было видно. Минный дивизион капитана 1-го ранга Кейзерлинга — "Азард", "Самсон", "Сокол" и "Десна" Коломейцев направил обратно к "Петропавловску" и "Полтаве" — быть готовыми в готовности принимать команду, если какой из дредноутов надумает вдруг тонуть. И еще один минный дивизион, под началом капитана 1-го ранга Гельмерсона, пока оставался в резерве.

— Противник на норд-норд-осте в шестидесяти кабельтовых! — доложили с командно-дальномерного поста. — Три легких крейсера! Около десяти миноносцев! Идут курсом зюйд-зюйд-вест! Прямо на нас!

Коломейцев, прижав к лицу бинокль, пристально всматривался в силуэты четырехтрубных вражеских крейсеров, лавине небольших двухтрубных эсминцев за ними. Повезло, что эти японцы, с севера, не напали одновременно с теми, что на юге. Иначе у них было бы двойное преимущество в легких силах! Что же, отогнали врага с юга, отгоним и с севера. Подпускать этих близко к нашим линкорам нельзя! Отогнать самому с крейсерами. Придется пока остаться на "Светлане".

— Курс на норд-норд-ост! Самый полный! — весело крикнул Коломейцев. — Передать на "Севастополь"! Во изменении прежнего приказа прибавить ход! Следовать на ост-зюйд-ост!

Крейсера "Светлана" и "Адмирал Бутаков", лихо развернулись и, сопровождаемые четырьмя эсминцами, устремились в сторону приближавшегося с севера отряда японцев. Капитан Владиславлев на мостике "Севастополя" с трудом удержался от того, чтобы не выругаться. Как будто останавливать, а потом разгонять двадцатипятитысячетонный корабль — ерундовое дело! "Севастополь" выплюнул из трубы два столба иссиня-черного дыма и яростно взбил воду за кормой четырьмя винтами. Следом медленно ускорял свой ход "Гангут". Дредноуты, отдаляясь от своих крейсеров и эсминцев, шли на юго-восток, где, озаряло море зарницами, продолжалось сражение линейных сил.

В прошлую войну с Россией японские адмиралы всегда старался окружить эскадру противника со всех сторон хотя бы легкими силами. Эта традиция продолжалась и пятнадцать лет спустя. Перекрывать русским обратный путь во Владивосток должна была 2-я минная флотилия контр-адмирала Мацумуру Тацио: легкие крейсера "Тикума", "Яхаги", "Тикума" и дюжина эскадренных миноносцев 2-го класса. Пока русская эскадра двигалась на юго-восток, адмирал Тацио следовал за ней на безопасной дистанции. Но когда было замечено, что передовые русские корабли начинают забирать вправо, Мацумуро также стал всё более склоняться на вест, потихоньку выходя на пересечение их курса. Контр-адмирал был готов идти до конца, чтобы преградить врагу дорогу.

Но с русскими, которые вели жаркий эскадренный бой, похоже, отлично разбирались и без Мацумуру. Рядом с силуэтами низких вражеских дредноутов густо вставали высокие водяные столбики близких накрытий, а непрерывно зажигавшиеся огоньки выстрелов русской артиллерии затмевали яркие вспышки от попаданий японских снарядов. На мостике флагманской "Тикумы" радостно обсуждали пожар, замеченный на третьем вражеском линкоре, который окутал черным дымом всю следовавшую за ним колонну. Потом произошел сильный взрыв на головном русском дредноуте, тот явно должен был отправиться на дно. Строй русских окончательно разрушился. Вражеские корабли поворачивали в разные стороны. Курс на норд-вест по прежнему держали только два линкора, потом и они совершили полный поворот на зюйд-ост. Два других линкора оставались без хода на месте.

Начальник 2-й флотилии принял решение первым ударом добить поврежденные дредноуты. Но русские уже выдвинули вперед, в качестве заслона, два своих легких крейсера и несколько эсминцев. Мацумуро Тацио поручил капитану 1-го ранга Осами Нагано, командиру крейсера "Хирадо" вместе с четырьмя новейшими эсминцами под началом капитана-лейтенанта Тьюти Нагумо отвлечь на себя легкие силы русских, чтобы остальная флотилия могла беспрепятственно атаковать главную цель.

"Светлана" и "Адмирал Бутаков" вышли на перехват передовому японскому крейсеру. Сопровождавшая его четверка эсминцев прыснула в стороны, выходя из-под огня носовых орудий русских кораблей. В 25 кабельтовых японский крейсер стал поворачиваться бортом. "Светлана" и "Бутаков" взяли на восемь румбов вправо, ложась с противником на параллельный курс. Крейсера вели огонь шестнадцатью 130-мм орудиями с двух кораблей.

"Хирадо" на этот град снарядов мог отвечать бортиовым залпом из пяти 152-мм орудий. Не самый новый японский крейсер, правда, имел более толстую бронепалубу и пояс, зато у русских крейсеров часть орудий находились не на палубе, а в защищенных казематах, а превосходство в скорости позволяло им выбирать в бою удобные для себя курсовые углы. Главное же было численное превосходство русских крейсеров. В "Хирадо" попало около двадцати фугасных снарядов, которые вывели из строя два правобортных и кормовое орудие (расчеты понесли большие потери убитыми и ранеными), так что огонь продолжали вести лишь две 6-дюймовки. Прямые попадания были в кормовой мостик, дальномерный артиллерийский пост и в заднюю дымовую трубу, при этом осколки проникли в кочегарку и повредили там котлы и вспомогательные магистрали.

"Хирадо" двигался зигзагами, чтобы снизить эффективность вражеского огня, но это же позволило русским сократить дистанцию. Капитан Нагано приказал поддерживавшим его крейсер эсминцам "Моми", "Наси", "Нире" и "Кая" уходить вперед. Пользы в артиллерийской дуэли даже против "новиков" легкие 900-тонные "моми" принесли бы немного. Из трех 120-мм орудий на каждом эсминце среднее, размещенное между дымовых труб, было практически "слепое". А вот четыре тяжелые 21-дюймовые торпеды новейших эсминцев, буквально только что вошедших в строй, могли пригодиться в атаках на крупные цели. Четверка японских эсминцев вырвалась вперед. Их продолжали преследовать "Капитан Изыльметьев", "Лейтенант Ильин", "Лейтенант Дубасов" и "Лейтенант Ломбард", но они выдавали лишь 34 узла, против развивавших 36-узловой ход японцев.

Коломейцев заметил, что оставшиеся силы японцев идут в сторону "Петропавловска" и "Полтавы" и тут же просигналил идти туда же "Адмиралу Бутакову". Соответсвующие указания получили, уже по радио, эсминцы дивизиона Гельмерсона. Сам же адмирал не мог отказать себе в удовольствии добить "Хирадо". Огонь "Светланы" поражал вражеский крейсер раз за разом. Один из русских снарядов ударил в корму и лишил японцев рулевого управления. "Хирадо" совершал циркуляцию влево с сильным креном, постепенно теряя ход. Его грот-мачта упала за борт и теперь волочилась в воде за кораблем. "Светлана" за всё время боя получила лишь одно попадание в левый борт, не пробившее 3-дюймовой поясной броне. Еще один снаряд рванул на фок-мачте, вызвав пожар на марсе. Коломейцев приказал подойти и прикончить врага торпедой с близкой дистанции.

— Минному офицеру! Приготовиться к стрельбе аппаратом левого борта! Сейчас мы ему, как нам "Жемчуг" потопили...

— Николай Николаич! — пытался возразить адмиралу командир "Светланы" капитан Салтанов. — Пусть лучше эсминцы торпеды пустят! Вон уже "Сокол" с "Самсоном" подходят...

Однако Коломейцев настоял на своем. "Светлана" выходила на позицию для пуска из подводного торпедного аппарата. Внезапно на "Хирадо", повернутой теперь к русским нестрелявшим левым бортом, вновь заговорила замолкшая, было, артиллерия. Два или три снаряда разорвались между мидельных орудий русского крейсера. Вверх вырвался огромный язык пламени, похоже, что взорвались и загорелись сложенные боеприпасы. Шкафут "Светланы" охватил огонь, разделивший корабль, как стеной, на две части. Однако сильнейший пожар на верхней палубе был только прелюдией катастрофы.

Командир японского корабля приказал выпустить торпеды из бортового аппарата. Миг, и в сторону русских заскользила под водой 457-мм торпеда. Через секунды она взорвалась между средней и задней дымовыми трубами "Светланы". 3-е котельное отделение крейсера было почти мгновенно затоплено. Во 2-м котельном вспыхнул сильнейший пожар — взрыв выплеснул вверх нефть из междудонных цистерн. Огонь вырвался через воздуховоды наверх, пожар охватил жилую палубу. В трюме он подбирался к центральному погребу 130-мм боеприпасов и отсеку торпедных аппаратов.

Столб яркого пламени и бурого дыма взлетел выше мачт. Капитан Салтанов успел отдать приказ о затоплении носового и кормового погребов боеприпасов, но "Светлана" была уже обречена. Внутренние взрывы переломили килевую балку и практически разорвали русский крейсер на две части. Палубные орудия на баке и юте еще вели огонь, спеша выпустить последние снаряды в также горящий японский крейсер, а середина "Светланы" уже скрывалась под водой. Потом корабль переломился пополам и затонул. К месту гибели спешно подходил эсминец "Самсон", готовясь спасать людей. Второй эсминец "Сокол" устремился к окутанному дымом "Сойе". В японский крейсер было пущено для верности сразу две торпеды. После их грохочущих попаданий "Хирадо" начал быстро оседать, погружаясь вперед носом, из его труб вместо дыма выплеснулись фонтаны воды и через мгновение над кораблем сомкнулись волны. Среди трех сотен японцев, поднятых из воды, был и командир "Хирадо" Осама Нагано.

Крейсер "Адмирал Бутаков" поспел к окутанной дымом "Полтаве" почти одновременно с японцами. Мацумуру Тацио предпочел атаковать всеми силами горящий русский дредноут. Второй линкор -чудом держащийся на плаву обрубок — казался японскому адмиралу скорее прибежищем жертв кораблекрушения, чем боевым кораблем. Легкие крейсера "Тикума" и "Яхаги" связали боем "Бутакова", в то время как два дивизиона эсминцев типа "Момо" на полной скорости шли на "Полтаву". Японские эсминцы обходили дредноут по дуге, чтобы атаковать с носа. Бушевавший на линкоре пожар должен был вывести из строя все передние плутонги противоминной артиллерии, поэтому японцы могли не бояться огня их 120-мм орудий. Не действовали и башни главного калибра, а низкая скорость хода и проблемы с управлением огромного корабля не оставляла ему шансов уклониться от пущенных с близкой дистанции торпед.

Внезапно между японскими эсминцами стали вздыматься огромные фонтаны. Невероятно, но огонь из 12-дюймовых орудий открыл "Петропавловск", на которого уже махнули рукой и свои, и чужие. Капитан Михаил Беренс лично руководил стрельбой 3-й и 4-й башен. Их электрические приводы не действовали, и башни медленно поворачивали вручную усилиями дюжины матросов. Наводку канониры получали с кормового корректировочного поста. Уж очень соблазнительно было дать залп по проходившим так самоуверенно близко японским эсминцам. Также вручную, часто сменяясь и матерясь, вращали лебедки, поднимая к орудиям боеприпасы. Темп стрельбы был, конечно, удручающий, но каждый 12-дюймовый снаряд, который выпускал "Петропавловск" мог стать для маленького японского эсминца последним.

Атака оживших русских исполинов для японской мелочи оказывалась просто самоубийственной. Будь у адмирала Тацио новые корабли с новыми мощными 21-дюймовыми торпедными аппаратами, еще можно было бы попытаться выйти на залповый пуск с дальней дистанции. Но капитан Тоёда с эсминцами типа "Моми" необдуманно отослан, а эсминцы типа "Момо" несут слабые 18-дюймовые торпеды. Окончательно в необходимости срочного отхода Мацумуру убедило попадание в "Тикуму" 12-дюймового снаряда. Он с легкостью пробил три с половиной дюйма броневого пояса и взорвался в левом машинном отделении, повредив осколками продольную переборку. Уцелевшие из машинной команда и срочно прибавшая аварийная партия яростно боролись с поступлением воды через пробоину, хотя отсек заполнился паром из разбитой турбины. Свариваясь заживо в раскаленном котле, в который превратилось машинное отделение, японцы сумели закрыть течь в переборке и перекрыть порванные магистрали, прежде чем левое отделение оказалось полностью затопленным. Из всех бывших в отсеке выжило 3 человека. "Тикума" на оставшейся правой турбине вышла из боя, прикрываемая ставящим дымовую завесу "Яхаги".

Чтобы затруднить русским преследование своего поврежденного флагмана, два японских минных дивизиона продолжали проводить демонстративные атаки на "Полтаву" и "Петропавловск". Это заставляло крейсер "Адмирал Бутаков" и два дивизиона "новиков" держаться поблизости от своих линкоров. Русские эсминцы устремлялись навстречу японцам, но тут же разворачивались, чтобы ввести в действие свою трехорудийную кормовую батарею, потом делали новый поворот и повторяли маневр, как фигуру танца. Для 2-ранговых "момо" этот огненный балет с русскими был смертельно опасен. При сопоставимом, казалось бы, артиллерийском вооружении (три 120-мм орудия "момо" против четырех 4-дюймовых у "орфея") залп японского миноносца весил 60 кг против 70 кг у русского. Если же добавить большую частоту русского огня, то превосходство русских оказывалось еще более значительным — и это без учета артиллерии русского крейсера и противоминной артиллерии дредноутов. Главное же, "момо" был почти на треть легче "орфея", его вооружение и важнейшие механизмы были более сжаты в тесном корпусе и, следовательно, более уязвимы.

Японским миноносникам повезло, что крейсер "Адмиралы Бутаков" больше был занят перестрелкой с отходящим "Яхаги" и обращал на них мало внимания. Но зато русские эсминцы обрабатывали японцев весьма активно. "Цубаки" лишился сбитого носового орудия и получил пробоину в турбинный отсек ниже ватерлинии. Чтобы предотвратить затопление, был вызван искусственный крен на противоположный борт. На "Маки" снаряд попал в нижнюю часть мостика, ранив находившихся там, и выведя из строя рулевое управление. В дальнейшем эсминцем управляли из машинного отделения. "Кеяки" пострадал от взрыва резервура сжатого воздуха одной и запасных торпед. Наиболее серьезные повреждения получил "Каси", которого достал-таки своим главным калибром "Петропавловск". Близкий разрыв 305-мм снаряда вбил в носовую кочегарку кусок надводной бортовой обшивки "Каси", уничтожив один котел и свалив дымовую трубу. Эсминец выглядел совершенно разрушенным, однако сохранил 10-узловой ход и смог ускользнуть за дымовой завесой. Таким образом, два эсминца из восьми оказались полностью выведены из строя, а еще два — сильно повреждены. Фактичсеки неспособным к дальнейшему бою оказался и флагман флотилии — легкий крейсер "Тикума".

Потери 2-й флотилии могли быть и болеее серьезны, но русские сами отказались от преследования поврежденных японских кораблей, сосредоточившись на охране своих линкоров. В бою у "Ильина" оказалась сбита грот-мачта, поврежден кормовой мостик; на "Изыльметьеве" были иссечены осколками средняя дымовая труба и выведены из строя два котла; "Дубасов" получил прямое попадание в кают-кампанию, где вспыхнул пожар. Небольшие повреждения осколками были на всех кораблях.

После того, как японские эсминцы отступили, к руководившему с кормового мостика огнем орудий "Петропавловска" капитану Беренсу подошел озабоченный старший механик Рашевский:

— Михаил Александрович! Вы своей стрельбой мне все переборки расшатали. Течь усиливается. Надо готовить команду к переводу на эсминцы. Все равно "Петропавловск" до Владивостока не довести. Постреляли и ладно...

— Станислав Казимирович! У нас на линкоре почти семьсот человек. Сколько эсминцев ими загрузить надо? А если у них на палубах вплотную стоять будем, смогут они бой вести? Стало быть из-за нас чуть ли не половина легких сил с японцами сражаться не будет? Нет уж, крепити переборки, а там уж как Бог положит. Пока идёт бой, привлекать эсминцы для эвакуации не дозволю! Где у нас тут ближайшая земля? Лианкур? Вот туда и пойдем, с Божьей помощью...

Контр-адмирал Кодзо Сато изучал полученную от адмирала Ямая радиограмму: атаковать поврежденные линкоры и охраняющие их легкие силы противника одновременно с действующей с севера 1-й минной флотилией. А где этот Тацио был, когда Сато ударил по русским в первый раз?! Однако делать нечего, надо повторять атаку. Два японских крейсера и одиннадцать эсминцев 2-й минной флотилии вновь разворачивались на север. Почти сразу они обнаружили идущий навстречу русский отряд — легкий крейсер типа "Светлана" и четверку "новиков"

Командир легкого крейсера "Адмирал Грейг" капитан 1-го ранга Дмитрий Иосифович Дараган вел свой корабль в бой вместе с эсминцами "Орфей", "Победитель", "Забияка" и "Летун" под общим командованием начальника дивизиона капитана 1-го ранга Михаила Николаевича Алеамбарова. Русские преследовали отходящие на юг три японских эсминца и два легких крейсера примерно равными силами (крейсера у японцев были явно слабее "Грейга"), как неожиданно состав вражеского отряда удвоился. Противник получил подкрепление — еще два минных дивизиона . Всего одиннадцать эсминцев на четуре наших! Алеамбаров просигналил прожектором с "Победителя": не отступить ли назад, под прикрытие главного калибра линкоров? Дараган насупился. Так кто кого должен прикрывать? Нет, вперед, в бой!

"Адмирал Грейг" открыл огонь, накрывая залпами передовые японские корабли. Вражеские эсминцы отчаянно маневрировали, уходя от накрытий, получить 130-мм снаряд им было явно не по вкусу. Неожиданно Дараган, следящий за боем в бинокль, заметил, что водяные столбы разрывов встают и среди задних японских эсминцев. Кто там пришел напомощь, ударил по врагу с тыла? О, да это же "Муравьев-Амурский"! Жив, курилка! Дымит всеми трубами! Ну, не всеми,задняя, похоже, сбита наполовину...

Внезапное появление недобитого "Муравьева" вызвало у контр-адмирала Сато бешеную ярость. Этот проклятый русский корабль потопил "Тенрю", а теперь еще срывает атаку. Ну, ничего! Можно подождать с нападением на линкоры и расправиться пока что с другим, более слабым противником. Оставив заслоном против русского отряда "Тацуту" и восемь эсминцев, Сато, взяв в сопровождении "Кумы" все тех же "Икадзути", "Оборо" и "Икебоно", повернул к "Муравьеву", готовясь открыть огонь на пересекающихся встречных курсах. Для полуразбитого русского корабля хватит и этого — шесть 140-мм орудий японского крейсера и девять 105-мм пушек эсминцев достаточны, чтобы пустить противника на дно!

"Муравьев-Амурский" отстреливался из уцелевших двух орудий. Уже почти час небольшой русский крейсер был под почти непрерывным обстрелом японских кораблей. В крейсер попало не менее тридцати 120-мм и 140-мм снарядов. Были разбиты две дымовые трубы, из десяти котлов действовало лишь шесть. Самым же опасным оказалось прямое попадание в отсек вспомогательных механизмов, лишившее корабль электричества. Элеваторы для подъема снарядов запустили вручную, но бороться с затоплением через многочисленные пробоины никак не удавалось. Корабль сильно погрузился носом. Расчет бакового орудия работал уже по колено в воде, носовой погреб боеприпасов оказался затоплен, снаряды приходилось подносить с кормы по накренившейся палубе. Из-за крена приготовленные для стрельбы снаряды стали скатываться и один из них даже упал в погреб, едва не вызвав там детонации боезапаса. Но корабль держался, готовый отстреливаться до последнего.

Флаг-офицер отвлек контр-адмирала Сато от сладостного зрелища расстрела русского крейсера. С "Тенрю" сообщали, что бой со вторым русским крейсером приобретает нежелательный характер. Японские корабли подвергались немалой опасности от 130-мм вражеских снарядов. "Хамакадзе" уже получил прямое попадание, и сейчас там срочно пытались исправить рулевой привод. Общий артиллерийский огонь восьми эсминцев и "Тенрю" никак не удавалось организовать, а на дистанцию торпедных пусков японцев не подпускали русские орудия. К тому же на севере обозначились медленно надвигавшиеся линкоры врага. Не поврежденные, а находившиеся в полной исправности. дневная атака на них граничила бы самоубийством. Сато, скрепя сердце, дал приказ на общий отход. Хорошо было бы напоследок добить "Муравьева" торпедами, но "Кума", "Оборо", "Икебоно" и "Икадзути" уже разрядили свои аппараты, а направлять сюда другие эсминцы уже некогда. Впрочем, "Муравьев" получил такие повреждения,что сам должен затонуть в ближайшее время. Нечего на него тратить торпеды.

Капитан Евгений Беренс отдал распоряжения подготовить оставшиеся спасательные средства и ждать приказа тушить котлы и сбрасывать пар. Очень скоро винты "Муравьева-Амурского" из-за нарастающего дифферента должны были выйти из воды. Второй бой в жизни Евгения Беренса обещал стать и последним. В первый раз он сражался с японцами 16 лет назад — в Чемульпо, старшим штурманским офицером крейсера "Варяг". И опять всё, похоже, заканчивается гибелью его корабля! Но на этот раз удалось и врагу дать по зубам! "Тенрю" и один эсминец потоплены, значит они сражались сегодня не зря... Неожиданно Беренс понял, почему несколько последних минут его не покидает ощущение необычности происходящего. Вокруг крейсера перестали вставать грохочущие фонтаны вражеских разрывов. Японцы отходили от израненного крейсера. Почему? Вот он — ответ! На помощь к "Муравьеву" идут свои — легкий крейсер и дивизион эсминцев, которые и заставили бежать целую вражескую флотилию! Команда, уже не верившая в свое спасение, разразилась криками "ура!", матросы карабкались на задравшуюся корму, отвешивая соленые словечки и малоприлично жестикулируя в сторону уходивших япошек.

— Эх, напоследок! — крикнул какой-то здоровущий молодой матрос, бросаясь к торпедному аппарату, который держали на случай ближнего боя, и вручную разворачивая его на японцев.

Прежде чем Беренс успел остановить энтузиаста, из трубы вырвалась торпеда и нырнула в воду.... Отходившей вражеской флотилии мешала ее многочисленность. Три дивизиона эсминцев, сбавив скорость, выстраивались в кильватерные колонны. От дрейфующего далеко в стороне полузатопленного "Муравьева" не ждали никакого сюрприза. Но тяжелая 20-дюймовая торпеда, которыми немцы дополнительно вооружили в прошлую войну построенный по русскому заказу крейсер, дошла до японцев. "Ямакадзе" исчез в считанные секунды после сверкнувшего яркой вспышкой взрыва. На других кораблях успели заметить лишь поднятый вверх нос уходящего вертикально в воду эсминца,а потом с неба сыпались куски обшивки и вырванные заклепки. Причиной мгновенной гибели японского эсминца, очевидно, стал подрыв запасных торпед, как до того случилось с русским "Владимиром".

— Это тебе, сволочь, за наших! — сплюнул сквозь зубы матрос, выпустивший торпеды

— Толян, ты ж кочегар! Как попал? — удивлялись его меткости обступившие товарищи

— Устал, нахрен, ждать!

К чуду-торпедисту подошел Беренс.

— Как фамилия, герой?

— Железняков, ваш благородь!

Взрыв "Ямакадзе" привел Кодзо Сато в бешенство. Адмирал был готов собственноручно растерзать "Муравьева". Но подходивший свежий русский отряд уже не оставлял на это времени. Ладно, если боги будут милостивы, сегодня, возможно, 2-й минной флотилии удастся пустить на дно не жалкий крейсерок, а дредноут русских! "Кума" взяла курс на ост, набирая скорость. Адмирал Сато спешил принять участие в главной схватке. В последний момент Кодзо вспомнил приказ принца Хироясу — встретить и выделить сопровождение поврежденному "Хиэю". Собственно, пока не темно, линейный крейсер сам может постоять за себя против любых легких сил. Но приказ есть приказ! Сато распорядился идти и встать в охранение "Хиэю" тем эсминцам, которые уже расстреляли свои торпеды — "Икадзути", "Акебоно и "Оборо" — трофеям из Германии.

Дмитрий Дараган потрясенно разглядывал избитый снарядами "Муравьев-Амурский" — трубы издырявлены, мачты сбиты, на палубе следы разрывов и пожаров, на правом носовом орудии обгрызен щит, форштевень полностью скрылся под водой. Пожалуй "Цесаревич", на котором Дараган был мичманом в 1904 году, выглядел лучше после того памятного боя, когда полученные в бою с японцами повреждения заставили его спешно идти интернироваться в Циндао. А дойдет ли "Муравьев" до Владивостока? Крейсера наскоро обменивались семафорными сообщениями, радио на "Муравьеве" было тоже разбито. Капитану Евгению Беренсу передали, что линкор "Петропавловск" подорван, но брат его Михаил — жив. С "Муравьева" известили о печальной новости — гибели "Гавриила", "Константина" и "Владимира", видимо, со всеми командами. Капитан Беренс попросил оставить один эсминец, чтобы перевести на него с "Муравьева" всех раненых и часть экипажа. Выделив для этого с согласия Алеамбарова "Орфея", Дараган задумался о дальнейших своих действиях. Преследовать отошедшие легкие силы японцев? Возвращаться с "Муравьевым" к отряду Коломейцева?

— Ероплан!— закричали с марса, указывая рукой. — Бомба!

В небе над крейсером действительно пролетал, снижаясь, аэроплан. Было видно черную точку, устремившуюся от него вниз прямо к кораблю. На палубе все замерли, не зная, куда спрятаться от воздушного снаряда. Но бомба не разорвалась, а зацепилась за фок-мачту зачем-то приделанной к ней лентой. К зениткам кинулись расчеты, короткие стволы противоаэропланных орудий поползли вверх...

— Не стреляй, свой!

Теперь уже все разглядели, что на широких нижних плоскостях аэропална не красные, а белые круги. Покачав крыльями, аэроплан набрал высоту и полетел на север. Капитан Дараган велел достать и принести сброшенную с неба "бомбу". Это оказался смятый жестяной пенал. С трудом раскрутив его, обнаружили внутри написанную торопливым почерком записку: "Курс на ост. Атаковать..." Далее было неразборчиво. Но подпись читалась четко: "Адм. Колчак"

Александр Васильевич Колчак нетерпеливо щелкал пальцами. Там, на севере, за горизонтом, в это самое время идет генеральное сражение войны, а он, командующий, где-то в стороне! Там без него, он чувствует, накомандуют... Рвануть к оставленной на Развозова эскадре с эсминцами, вперед "измаилов". Но гонять эсминцы так долго на максимальном ходу, значит оставить их без топлива для возвращения на базу... Да и эсминец будет идти слишком долго. А что если.

— Лейтенанта Ивановича на мостик! Срочно!

Иванович прибыл на удивление быстро.

— Каково состояние вашего аппарата?

— Да, ничего... Дырки от пуль с последнего вылета, да осколками фюзеляж чуть порвало, когда фугас за трубой рванул...

— Готовьтесь к вылету!

— Тогда я летнаба предупрежу...

— Я с вами за наблюдателя!

Иванович опешил с глупой улыбкой на лице:

— Ваше Высокопревосходительство! А вы летали хоть раз?

— Летал, летал, не беспокойтесь!

Колчак не стал уточнять, чем закончился его последний полет пять лет назад. Тогда от безделья он, офицер штаба командующего Балтфлота, увлекся авиацией и участвовал в учебных вылетах под Гельсингфорсом. Всё было хорошо, пока как-то вместо полигона он не отправил бомбу в чей-то дворик. Столица Финляндского великого княжества оказалась под бомбежкой первый и последний раз за всю войну.

Адмирал торопливо писал указания, которые капитану Кетлинскому надлежало срочно передать с "Афона" на другие корабли. Дредноутам "Бородино", "Кинбурну" и "Наварину" под командой контр-адмирала Веселкина идти возможно быстро курсом на норд-ост для скорейшего соединения со 2-й и 3-й бригадами. При встрече с главными силами японцев — атаковать и уничтожить. Легким крейсерам "Адмиралу Нахимову", "Адмиралу Корнилову" и "Адмиралу Истомину". сопровождать линейные крейсера вместе с тремя дивизионами эсминцев. Оставить близ поврежденных японских линкоров легкие крейсера "Адмирал Спиридов" и "Трапезунд" с одним минным дивизионом. С наступлением темноты им надлежит добивать вражеский отряд торпедами, потом самостоятельно следовать во Владивосток

Торопливо дописал, отдал листки Кетлинскому и бросился бегом по палубе к правой башне главного калибра. Ствол ее 280-мм орудия использовали как стрелу крана, готовясь спустить на воду стоявший на шкафуте "Морской Лебедь".

— Александр Васильевич! — попытался вмешаться в происходящее капитан Кетлинской. — Это же чистое безумие! Да и запрещено летать высшим офицерам! Прямо запрещено!

Такой запрет действительно ввели, после того как в 1914 году попал в австрийский плен генерал-лейтенант Мартынов, чей аэроплан, заблудившись, сел в неприятельском тылу...

— Так это генералам летать запретили, — улыбнулся Колчак. — Про адмиралов ничего не говорилось!

Колчак занял место в кабине позади пилота, "Лебедь" повис над водой, потом плюхнулся на волны. Лейтенант Иванович деловито готовился к взлету. Кажется, в первый раз адмирал должен был прибыть к своей эскадре по воздуху.

Взлет при немалом волнении сильно отличался от давнишних стартов с озерной глади базы балтийской морской авиации. Чуть зубы себе не откусил! Вдобавок, выяснилось, что адмирал совсем зря не взял с собой пилотские очки. На знакомых Колчаку летающих лодках мотор стоял сзади и всю гарь и масленные брызги относило к хвосту. У "Лебедя" двигатель стоял впереди, и Колчаку приходилось либо отворачиваться, либо смотреть вбок, закрывая лицо ладонью. К тому же он успел страшно замерзнуть от продувающего открытую полотняную кабину воздушного потока. Эх, не догадался одеться потеплей.

Первым был замечен идущий полным ходом одинокий "Измаил" — с полубаком, заваленном обломками мостика. Там уже знали о появлении главных сил японцев, ведь переданную "Михаилом" радиограмму первыми приняли на сопровождавшем "Измаил" "Изяславе", который уже и отрепетировал ее отряду Колчака. Видимо, приданный линейному крейсеру дивизион эсминцев ушел вперед, к месту сражения. На самом "Измаиле" радио не действовало. Адмирал велел пилоту снизиться и пролететь над дредноутом, а сам быстро написал записку, в котором запрещал командиру "Измаила" вступать в бой, а при встрече с противником — уклоняться, используя превосходство в скорости. Даже для такого сильного корабля встреча в одиночку с главными силами японцев была бы слишком опасна. Когда "Лебедь" пролетал над "Измаилом", Колчак ловко швырнул на его палубу вымпел с приказом. Давняя практика учебного бомбометания не прошла даром!

Следом за "Измаилом" аэроплан нагнал оторвавшиеся от него эсминцы — "Изяслав", "Автроил", "Прямислав" и "Брячислав". Эти быстрейшие на русской эскадре корабли не могли состязаться в скорости с воздушным судном! Колчак попробовал отбить радиограмму, требуя от эсминцев сбавить ход для экономии нефти. Но, видно, там тоже были проблемы со связью. Не задерживаясь больше, аэроплан устремился туда, где из-за горизонтом вставала гигантская дымная туча. Издалека трудно было разобрать обстоятельства происходящего сражения, но картина его, видимая с высоты птичьего полета, превосходили всё, что могло бы представить воображение.

С южного края баталии двигались миноносцы и легкие крейсера неясной национальности. Туда же, на юг, уходил от кипевшего в центре главного боя какой-то большой корабль. Приглядевшись, Колчак узнал в нем японский линейный крейсер, охваченный сильным пожаром. Хорошо бы навести на него наши эсминцы! Вернуться к "Изяславу"? Жаль времени, лучше поскорей найти здесь своих. По приказу адмирала аэроплан направился к ближайшей группе легких кораблей. Нет, это японцы — невероятно узкие длинные крейсера! Тогда дальше к западу... А вот там, кажется, уже наши, хотя узнавать собственные корабли с непривычного высотного ракурса было не просто. Нет, всё-таки наши. Один легкий крейсер — явно из "светлан", второй, кажется "Муравьев. Вот "Муравьев" сильно разбит, а со "светланой" — все в порядке.

Сбросив на крейсер указание идти на восток, Колчак попросил Ивановича пролететь над основным сражением. Первыми шли три широких черноморских дредноута, стреляя залпами на левый борт по идущим к ним на пересечение курса четырем японским линкорам. Колчак отметил повреждения и второго и третьего нашего корабля — у одного не действует кормовая башня, на крыше — след прямого попадания, у второго разбит задний мостик,срезаны мачты, на палубах у обоих следы пожаров. У японцев на головном пожар на мостике. Бьют часто четырехствольными залпами поочередно из носовых, мидельных и кормовых башен.

Чуть дальше, по правому борту от черноморцев, три японских линейных крейсера. Этим досталось покрепче. У среднее вскрыта взрывом носовая башня, еще две башни молчат, у других дым из всех люков, надстройки разбиты. Но стрелеют, стреляют по линкорам-черноморцам! Ничего себе расстановочка! Но где остальные наши линкоры? И почему 3-я бригада оказалась впереди 2-й?А где же остальные наши силы? Под крылом простиралась дымная пелена, в разрывах которой прогладывала темная поверхность моря. Так, миноносцы, непонятно чьи... Легкий крейсер, вроде "светлана"... А это... Никак "Рюрик"? Но что с беднягой стало! Не везет кораблю! В прошлую войну на Балтике раз чуть не погиб на подводной скале, другой — на германской мине. А теперь, будто в молотилке великанской побывал, как его разбило... Дальше... Опять чьи-то эсминцы. Вот, наконец, два наших балтийских дредноута. Идут следом за черноморцами, но почему-то сильно отстали. Однако и им досталось. У головного повреждены две башни из четырех, у второго заметный крен на левый борт. А где еще два линкора? Боже мой!

Колчак не верил своим глазам. Так вот откуда над морем этот черный дымный шлейф! Первый дредноут наполовину охвачен пожаром. Языки пламени вырываются высоко вверх, на палубе зияют прогоревшие провалы. А второй линкор... Второго не было. Вместо огромного мощного корабля — какой-то обрубок с напрочь оторванным носом. Не только носом — нету трети корпуса! Как ЭТО еще не затонуло. Да оно еще, кажется стреляет! Значит, те отходящие эсминцы — японские, а те, что за ними гонятся — наши. Так, картина, в целом, ясна. Смотреть с гидроплана хорошо, жаль, командовать сражением — невозможно. Пора сменить воздушный корабль на нормальный, морской.

Приводниться посреди эскадренного боя — безумие не хуже, чем сам полет. Однако два дредноута-балтийца сейчас, похоже, не под обстрелом. Колчак приказал Ивановичу посадить "Лебедь" поблизости от идущего полным ходом линкора, лучше — чуть впереди. Пилот кивнул, и аэроплан тошнотворно провалился вниз. Снова тряска на морских волнах и летящие в лицо колючие соленые брызги. Адмирал с облегчением ощутился себя вновь в привычной морской стихии. Маленькое же у него суденышко. Даже адмиральский вымпел поднять не на чем.

Капитан Владиславлев с недоумением рассматривал севший впереди на воду аэроплан на поплавках. Откуда он взялся? Прилетел связным от Колчака? Рисковый там пилот! Пусть его Коломейцев со своими эсминцами поднимает, потом передадут, какие вести, а линкору на такие дела отвлекаться некогда. Но самолетик, не останавливая пропеллер, настырно лез под форштевнь "Севастополя", из его кабины пытались сигналить, очевидно, требуя остановиться. Тяжело вздохнув, Владиславлев вновь распорядился начать сбавлять ход. А авиаторов после подъема отправить под арест!

Гидроплан устремился к дредноуту, который едва не опрокинул его своей волной, ударился крылом о борт. Из кабины по сброшенному веревочному трапу быстро вскарабкался офицер в золотых погонах. Кого это там принесло? Владиславлев спустился с мостика, решив, что сам встретит нежданного гостя. И столкнулся с Колчаком! На свалившегося прямо с неба командующего на палубе все вокруг смотрели, выпучив глаза.

— Петр Петрович! Надо спешить! Там впереди японцы Кедрова под перекрестный обстрел поставили. И доложите по-быстрому, что у вас вообще случилось.

Адмирал Танин Ямай был весьма недоволен ходом сражения. Началось всё с того, что Соединенный флот вышел на боевой контакт с противником не впереди русской эскадры, как это было у адмирала Того в Цусимской битве, а позади и слева от нее. При этом, в отличие от Цусимы, основные линейные силы японцев не имели решающего преимущества в скорости. Догоняющий же бой был им тактически невыгоден из-за специфического расположения артиллерии русских линкоров, способных лучше японских вести массированный огонь на острых углах. Начальник штаба Ямая контр-адмирал Хансаку Есиоки, впрочем, заявлял, что русские, боясь быть отрезанными от своей базы, должны, заметив японцев, сразу повернуть назад. Тогда Соединенный флот сможет сделать кроссинг охватом головы русской эскадры, повторяя цусимскую тактику.

Однако русские упорно шли на юго-восток, надеясь, видимо, встретиться со своим быстроходным отрядом, который в этот момент вел бой с 3-м флотом. Чтобы обойти русских, Ямай вынужден был использовать линейные крейсера принца Хироясу. Они могли, обогнав вражескую эскадру, поставить ее головные корабли под продольный огонь. Командующий Соединенный флотом понимал риск использовать в качестве главной ударной силы 2-й, а не 1-й флот, однако надеялся, что превосходство японских линейных крейсеров в артиллерийском калибре позволит им взять верх над устаревшими русскими дредноутами. Чтобы по возможности облегчить принцу Хироясу выполнение его задачи, 1-й флот также включился в бой, открыв огонь по русским кораблям, идущим далеко впереди. Залпы выпускались с большими перерывами и только из носовых башен. Стрельба, имевшая на такой дистанции, по существу, только демонстративный характер, вполне достигла своей цели. Половина вражеской эскадры вела ответный огонь по 1-му флоту, а с обходившим противником 2-м флотом перестреливались только головные русские линкоры.

Тем не менее, насколько было видно с флагманского "Исэ", отряд линейных крейсеров с трудом выдерживал этот обстрел. Танин Ямай, которой сам еще недавно командовал 2-м ("Быстроходным") флотом, с болью смотрел, как на знакомых ему трехтрубных силуэтах линейных крейсеров появляются огненные вспышки вражеских попаданий. Однако русским не удалось выбить из линии ни один из японских кораблей! Выйдя вперед, Хироясу смог начать поворот вправо, охватывая русских с головы. Противник отреагировал, также уклоняясь к югу и юго-западу. Офицеры штаба Ямая предложили и 1-му флоту взять еще круче вправо, чтобы при дальнейшем описывании русской эскадрой петли на северо-запад выйти на пересечение ее курса. Адмирал Ямай счёл это пока преждевременным.

14-дюймовый калибр японских линейных крейсеров принес, наконец, первый большой успех. Охваченный страшным пожаром русский дредноут покинул эскадренную линию. Начало сказываться и небольшое, но явное преимущество в скорости над русскими линкорами 1-го флота. Мало по малу "Исэ", "Хьюга", "Фусо" и "Ямасиро" сокращали дистанцию с противником. До русских было уже менее 100 кабельтовых. Ямай приказал усилить огонь. Японские дредноуты выпустили по двадцать залпов, но добились лишь несколько явных попаданий. На двух вражеских линкорах были видны пожары, а часть орудий прекратила огонь. Замыкающий в русской колоне трехтрубный броненосный крейсер покинул эскадренный строй и скрылся за линией. Впрочем, и русские сумели накрыть флагманский японский корабль ответной, достаточно меткой для такой дистанции стрельбой.

Первый 12-дюймовый снаряд разорвался у правого борта "Исэ", ближе к корме. Часть наружной обшивки ниже ватерлинии была вдавлена гидравлическим ударом, вода поступала внутрь корпуса, затопив бортовой коридор несколько отсеков. Чуть позже другой снаряд попал в палубу бака выше броневого пояса, образовав пробоину двухметрового диаметра. Следующее попадание пришлось в низ фок-мачты, задев мостик, где вспыхнул пожар. Идущему за флагманом линкору "Хьюго" русский снаряд ударил в правый борт впереди 1-й башни, в месте перехода 12-дюймового бронепояса в 4-дюймовый. Снаряд пробил тонкую носовую броню, но отрикошетил от броневого скоса и был остановлен барбетом. Силой взрыва была сбита с ног прислуга в зарядном и снарядном погребах носовой башни, там опрокинулось и две снарядные тележки. В самой башне расчеты орудий почувствовали, что вся огромная конструкция будто подпрыгнула от удара. Броня защитила от поражения башенного боезапаса, но захлестывавшая через пробоину вода стала быстро затоплять коффердамы, а затем через деформированные переборки проникла и в другие помещения, появившись даже в передних боевых погребах и нижнем посту управления.

Меткость русских оказалась для Ямая неприятным сюрпризом. Его эскадре пришлось маневрировать, чтобы выходить из-под накрытий. Впрочем, когда противник углубился в дымное облако, стелившееся черным хвостом от горевшего дредноута, действенность русского огня стала спадать. Напоследок "Исэ" получил еще одно попадание в фок-мачту, уничтожившее корректировочно-дальномерный пост на марсе. Повреждения были и в радиорубке. Вести дальнейшее глушение русских переговоров в эфире, как доложили, стало невозможно. Впрочем, даже если противник сумеет теперь воспользоваться радиосвязью, помощь к нему придет слишком поздно. Ямай приказал включить резервную радиостанцию, но не возобновлять глушение, а активно поддерживать связь с другими соединениями. Почти сразу пришел доклад с "Конго", что русские поворачивают на норд-вест, к Владивостоку.

Штабные офицеры немедленно предложили взять курс на запад, чтобы поставить русских в два огня. Ямай медлил, вглядываясь через прорезь брони рубки в черное дымное облако, куда уходила вражеская эскадра. Внезапно он заметил, что третий с конца корабль в русской колонны поворачивает на ост. За ним стал разворачиваться следующий. Русские разделяются? А, может, хотят тремя своими линкорами остановить Ямая угрозой сделать кроссинг 1-му флоту, поставить его флагман под продольный огонь? Что остается японскому адмиралу — повернуть для расхожения на вест и вместе с Хироясу перехватить голову вражеской колонны, или взять курс на ост, продолжая бой со вторым русским отрядом? Флаг-офицер торжествующе зачитал сообщение, полученное от принца Фушими: "Взорвался головной русский дредноут!" Ну что же, с оставшимися двумя линкорами четыре линейных крейсера Хироясу справятся и одни!

1-й флот продолжал двигаться на юг строем пеленга. Три русских линкора были видны в кабельтовых 90 на правом крамболе. Они шли почти строго на ост, периодически появляясь из дымовой завесы. В рубке "Исэ" терпеливо ждали, когда же адмирал даст приказ о повороте к осту, чтобы лечь с противником на параллельные курсы. Ямай медлил... Каждая минута до смены курса сокращала дистанцию. Японские линкоры не могли продолжать дальше бросать снаряды на 80 кабельтовых, получая один-два процента попаданий. Когда появятся новейшие русские "измаилы", их нельзя встретить с расстрелянным боезапасом! Внезапно у Ямая родилась идея. Противник угрожает нам кроссингом — он сам получит его! Важно только правильно рассчитать скорости и дистанцию.

— Курс прежний, зюйд! — негромко сказал Ямай. — Приказ начальнику 3-й минной флотилии: Действовать самостоятельно, курс ост-зюйд-ост. Обойти противника с головы и по возможности атаковать торпедами!

Четырнадцать эсминцев вышли из-под прикрытия кораблей линии и рванули на юго-восток, низко над волнами стелился дым из труб. Четыре линкора по-прежнему двигались строго на юг, сходясь на пересекающихся курсах с русскими линкорами. До противника было уже 70 кабельтовых. Вражеские корабли смещались почти прямо по курсу, огонь по ним у японцев могли вести только носовые орудия, тогда как русские стреляли из всех своих башен. Ямай знал, что противник располагал системой автоматического управления огнем. И эта система больше не выпускала японские корабли из-под накрытия. Русские делали залпы так часто, что снаряды очередного залпа вылетали из орудий, когда предыдущие залпы были еще в воздухе... Вокруг головного японского дредноута непрерывно вставал лес высоченных водяных фонтанов, то и дело корпус гигантского корабля вздрагивал от нового попадания. Ничего! Если продержаться несколько минут под продольным огнем, потом можно будет самим русским сделать кроссинг с головы или хвоста их колонны!

Десять минут боя на сближение! До противника 50 кабельтовых. Ямай распорядился передать на задние мателоты приказ о перестроении на левый пеленг, чтобы не перекрывать сектора обстрелов, — русские смещались на другой борт. Скоро можно будет задействовать все башни. Адмирал потребовал доложить о повреждениях. Доклады были неутешительными. В "Исэ" попало почти два десятка снарядов. Часть из них была задержана поясной броней, часть принесла небольшой ущерб на палубе или в жилых помещениях. Но несколько попаданий привели к тяжелым последствиям. 12-дюймовый снаряд чирканул по крыше первой носовой башни и на всей скорости врезался в основание второй. 470-кг фугас взорвался под правым орудием, продавив и частично разрушив лобовую броню. Проникшие в башню осколки и раскаленные газы подожгли там несколько зарядов, вспыхнувших со страшной силой. Во внутрибашенном помещении несколько секунд гуляло испепеляющее пламя. Оно уничтожило весь расчет, кроме двух человек, успевших выскочить или выброшенные взрывом через люки. Вырвавшиеся наружу языки огня поднимались до самого носового мостика. "Исэ" получил и другие и серьезные повреждения. Прямым попаданием в борт был взорван правый передний каземат. Еще два 140-мм казематных орудия уничтожены сверху, через пробитую снарядами палубу. Вспыхнувший в разрушенной батарее пожар уничтожил камбуз. Еще один снаряд разорвался в нижней части передней дымовой трубы, пробил вентиляционный кожух, выбил осколками оба стоявших рядом с трубой палубных 140-мм орудий. Таким образом, за несколько минут линкор лишился башни главного калибра, четверти вспомогательной артиллерии и двух паровых котлов.

Серьезно пострадали и другие японские корабли. Шедший позади "Исэ" линкор "Хьюга" русские снаряды поразили и в носовую, и в кормовую часть, а также в заднюю трубу и мидельные башни. Впрочем, ни одно попадание в башни не имело таких последствий, как на "Исэ". Фугасные снаряды разорвались на башенной броне, местами сильно деформировав ее. Выбитые с внутренней стороны сколы разбили прицелы, порвали провода электрических цепей, повредили механизмы наведения. Среди расчетов имелись убитые, раненые и контуженные. Но ни одна из башен не была надолго выведена из строя. Более опасным был пожар вблизи погреба 140-мм боеприпасов, вызванный попаданием пробившего пояс бронебойного снаряда. Погреб пришлось срочно затопить. Удушливые газы от горящей взрывчатки проникли в котельное отделение и так наполненное дымом из-за поврежденной вентиляции. Среди кочегаров и пожарных дивизионов были большие потери от отравлений.

Наиболее тяжело пришлось шедшему у японцев третьим "Фусо". Русские залпы часто ложились с перелетами, и японскому линкору доставалось за всех. Непрерывные накрытия так раскачивали огромный корабль, что иногда казалось, он был готов перевернуться через борт. Один из русских снарядов пронизал насквозь переднюю трубу "Фусо", перебив при этом сначала правую, а потом левую опоры треноги фок-мачты. Сама мачта, тем не менее, устояла. Сильнейшее потрясение испытали артиллеристы 2-й башни, когда их левое орудие было поражено прямо в дульный срез. Орудийный ствол оказался разорванным. От сотрясения при ударе были повреждены и механизмы правого орудия, а несколько человек орудийной прислуги контужены и ранены осколками. Главные же повреждения линкор получил от попаданий в кормовую часть. Взрыватель ударившего в правый борт у ватерлинии 305-мм снаряда сработал с замедлением, и он, пробив бортовую броню и пройдя насквозь угольную яму, взорвался только на переборке машинного отделения. Корабль сбавил ход и получил заметный крен на правый борт. Тем же попаданием была перебита главная пожарная магистраль, что создало трудности с тушением пожара в районе грот-мачты и на кормовом мостике, которые также были поражены снарядами. Из-за задымления был оставлен резервный нижний кормовой пост. 4-ю башню заклинил снаряд, попавший в ее барбет. Шедший замыкающим "Ямасиро" отделался сравнительно легко. Четвертому японскому дредноуту досталось лишь несколько снарядов, упавших рядом с ним перелетом и вызвавших незначительные повреждения осколками надстроек и небронированной частей корпуса.

15 минут боя на сближение. Противник виден в 45 градусах слева по носу. До русских всего 38 кабельтовых. Впрочем, дальномеры врут, их стекла залиты водой, взбиваемой выше мачт падающими снарядами. Но теперь у японцев открыли огонь все их башни, все орудия главного калибра вновь выпускают залпы. Стреляют даже среднекалиберные батареи. Из орудийных казематов неслась частая трескотня выстрелов: по восемь 140-мм орудий у "Исэ", "Хьюга", по шесть 150-мм у "Фусо", "Ямасиро". Стрельба средним калибром, предназначенным для защиты от миноносцев, не представляла серьезной угрозы для почти полностью забронированных русских кораблей. Отправить противника на дно должен был главный калибр японских дредноутов. Развернув 356-мм орудия на левый борт, они били залпами последовательно из носовых, мидельных и кормовых башен, так что рокот выстрелов 14-дюймовых орудий непрерывно прокатывается по кораблям. На такой дистанции японцы могли показать хорошие результаты даже без систем управления огнем. На фоне встающих вокруг русских дредноутов водяных столбов от падения 356-мм снарядами, вражеские линейные корабли казались скромными посудинками. Хотя, собственно они и были малышами рядом с японскими сверхдредноутами. Головной, "Никорай", побольше, а два других — совсем маленькие, почти как первые японские дредноуты типа "Кавачи". Скорее плавучие батареи, чем современные линейные корабли.

Но артиллерия у русских линкоров, при всех их недостатках, была действительно сильная. В минуты максимального схождения эскадр русские дредноуты стреляли полными залпами, выпуская за раз по двенадцать 305-мм снарядов. Несколько 470-кг снарядов из каждого залпа обязательно попадали в какой-нибудь из японских кораблей. Эти пять минут, когда русские вели огонь практически в упор, стали самыми страшными в бою. "Исэ" за короткий момент был трижды поражен у ватерлинии в носовую часть, прикрытую только 4-дюймовой броней. Через пробоины были затоплены многие носовые отсеки, причем уровень воды поднялся до средней жилой палубы. Еще два снаряда ударили в левый борт против фок-мачты. Один из них был отражен 305-мм бронепоясом, но вдавил плиты и вызвал затопления бортового коридора и угольных ям. Другой пробил 152-мм броню каземата и уничтожил пятое и шестое 140-мм орудия левого борта, а также вызвал детонацию их боезапаса. Пламя и осколки от взрыва взметнулись до самого командного мостика. Вспыхнул пожар, на некоторое время сделавший невозможным никакое наблюдение из боевой рубки. Сама рубка была задета вскользь крупнокалиберным снарядом, но гораздо большей ущерб причинило попадание 130-мм снаряда вспомогательной русской артиллерии. Он не пробил двенадцатидюймовой брони, но поразил осколками через прорезь находившихся в рубке . Упал, обливаясь кровью, рулевой и на несколько секунд сам адмирал Ямай, получивший легкое ранение, встал к штурвалу, чтобы корабль не утратил управление. Позднее были получены доклады о попаданиях в 4-ю башню, не причинившее ей большого вреда, и в одну из кочегарок левого борта. Там всё было гораздо серьезней.

"Хьюга" был поражен в кормовую часть ниже ватерлинии. Поступавшая через пробоину вода затопила все отсеки ниже бронепалубы. Два снаряда разорвались на передней надстройке, полностью уничтожив штурманскую рубку. Перестали существовать командно-дальномерный пункт и корабельная радиостанция. Еще один снаряд, пробивший казематную броню, выбил сразу три 140-мм орудия (возможно, этих снарядов было больше, но попали они очень кучно). 3-я башня получила попадание в барбет и на короткое время вышла из строя. У "Фусо" практически вся носовая надводная часть была превращена в развалины, на баке полыхал пожар, дым от которого заволакивал носовые башни и передний мостик. Другой сильный пожар вспыхнул на корме, в помещениях кают-компании. Его жертвами стали раненые и персонал развернутого там лазарета.

После того как 12-дюймовый снаряд взорвал каземат 6-дюймового орудия, пожар охватил жилую палубу, возникла угроза взрыва боезапаса кормовой артиллерии, включая погреба 4-й башни. Самоотверженными усилиями пожарных дивизионов пожар был потушен. Попадания в левый борт между задней трубой и фок-мачтой также вызвали мощный пожар. Дым проникал в машинное и котельное отделения, где в этот момент боролись с поступлением воды из-за сотрясений, вызванных попаданиями в главный бронепояс. На "Ямасиро" русский снаряд ударом по касательной сорвал 4-дюймовую броневую плиту в носовой части. Другой снаряд взорвался на переднем броневом траверзе, сильно разрушив верхнюю палубу полубака и вентиляционную шахту первой кочегарки. Попадания в кормовую часть не пробили 12-дюймовый бронепояс, но ослабили обшивку, поэтому задние бортовые коридоры и угольные ямы по левому борту стали заполняться водой.

Разумеется, Ямай понимал — продолжайся такой обстрел чуть подольше, 1-й японский флот точно бы потерял боеспособность. Однако русский огонь быстро стихал. Часть вражеской артиллерии была разбита японцами. Главное же, что объясняло резкое ослабление огня русского отряда, — японская эскадра была по отношению к нему позади на самых острых углах, и продолжать стрельбу могли лишь орудия кормовых башен. А японские дредноуты сейчас могли задействовать все свои башни, противник был них почти на траверзе в 45-50 кабельтовых к востоку. Ямай распорядился в момент кроссинга довести продольный обстрел русской колонны до максимума, в том числе — противоминной артиллерией. Неожиданно адмирал заметил, что над одним из вражеских кораблей взвился дым от попадания с его правого борта. Снаряд пробил русского навылет... или кто-то еще ведет огонь по противнику. Присмотревшись сквозь застилавшую горизонт пелену, Ямай с трудом разглядел вдали знакомые силуэты линейных крейсеров 2-го флота. Это они нагоняли русских с их правого борта. Неужели принц Хироясу так быстро покончил с двумя другими дредноутами противника? Ямай с неудовольствием отметил, что у Хироясу осталось всего три корабля, да и те ведут огонь далеко не всеми башнями. Командующий Соединенным флотом распорядился послать на "Конго" указание прекратить стрельбу, чтобы не задеть свои линкоры, обходящих противника с хвоста .

Линкор "Император Николай I", флагманский корабль 3-й бригады контр-адмирала Михаила Кедрова, был последним из введенных в строй русских дредноутов. Его заложили в 1914 году, когда в Англии и Германии уже строили супердредноуты с 15-дюймовой артиллерией. Но "Николаю" отказали даже в 14-дюймовых орудиях, какие должны были быть у начатых к постройке чуть раньше "измаилов". Для унификации главного калибра всей черноморской бригады дредноутов "Николай" вооружили, как и "императриц", двенадцатью морально устаревшими 12-дюймовыми орудиями. Зато новый русский линкор мог противопоставить вражеским сверхдредноутам свое бронирование — самое мощное на российском флоте. Скованный в монолитное соединение броневой пояс, толстые внутренние скосы и перегородки достаточно надежно защищали "Николая" даже от 14-дюймовых снарядов. Контр-адмирал Михаил Кедров был уверен в своем корабле, чего не мог сказать об "Александре" и "Екатерине".

Кедров успел хорошо рассмотреть вражеские линкоры по мере их приближения. Они казались огромными, даже крупнее более низких "измаилов". Этот тип кораблей родился тогда, когда японцы, разочарованные в своих первых дредноутах — "Кавачи" и "Сетцу", которые были созданы в продолжении линии многобашенных броненосцев, заказали проект линейного крейсера-дредноута англичанам. Корабли типа "Конго" вышли неплохие. Для быстроходных линейных крейсеров. Но нужен был и тяжелый корабль, собственно линкор. Японцы для быстроты или от скупости сконструировали его сами на основе уже полученного проекта линейного крейсера. Сделали броню потолще, убрали часть котлов, втиснув на их место еще пару орудийных башен. Несуразные, надо сказать, корабли получились. Но весьма опасные. Самые длинные в мире линкоры с рекордным числом двухорудийных башен главного калибра — целых шесть штук. Больше, семь башен, было только у построенного по бразильскому заказу и конфискованного англичанами в войну "Эджинкорта", но у того в башнях стояли 12-дюймовые орудия, а не 14-дюймовые, как у "Исэ" и "Фусо". Впрочем, сейчас, когда наилучшим считается тип линкора всего с четырьмя башнями на оконечностях, но со сверхмощной 16-дюймовой артиллерией, многобашенные японские дредноуты, будто придавленные весом своей тяжелой артиллерии, выглядят тупиковой веткой судостроения.Но и русский тип линкора с мониторным расположением четырех трехорудийных башен сейчас тоже считается отнюдь не идеальным. И, если у русских линкоров повреждение одной башни выводит из действия четверть главного калибра, то у японских — лишь одну шестую.

Кедров был уверен, что противник не выдержит продольного обстрела и отвернет, не осмелится продолжать сближение под траверзным огнем трех русских дредноутов. Но японцы не отвернули, хотя за десять минут бригада опустошила по ним чуть ли не треть боезапаса! Даже внутренняя течь появилась, потому что корпус расшатался от такого бешенного темпа стрельбы. Но японцы шли вперед, как заговоренные. Адмирал Кедров с проклятием опустил бинокль. Противник смещался за корму, уходя из видимости. "Николай" переносил огонь на концевые, еще видимые корабли. Потом башенные орудия замолкали. Автоматические системы сами приостанавливали стрельбу на недопустимых курсах. Продолжала выпускать залпы только кормовая башня. В рубке было не продохнуть от дыма. Японские снаряд смял взрывом переднюю трубу "Николая", и теперь вся носовая надстройка вместе с рубкой оказалась в задымлении. А резервной кормовой рубки у нового дредноута не было — посчитали ненужной, как и у "измаилов".

В целом в бою "Николай" пострадал не особенно сильно. Большинство снарядов доставалось идущими за ним "Александру" и "Екатерине". Несколько попаданий в флагман всё же было. Помимо поврежденной передней дымовой трубы, японцы дважды поразили дредноут в районе грот-мачты. Сама легкая мачта была сбита за борт вместе с разбитыми шлюпками, осколки проникли сквозь две броневые палубы до прачечной и сушильни, вызвав там пожары. Однако расположенное ниже турбинное отделение не пострадало. Тяжелые последствия имело попадание в каземат шестого 130-мм орудия левого борта. Броня 3-дюймовой толщины не смогла защитить от удара 356-мм снаряда. Взрыв в разрушенном каземате, усиленный детонацией боекомплекта, привел к пожару, причем загорелся уголь в расположенном ниже яме. Также обнаружилось, что взрыв повредил вентиляционные колодцы котельного отделения, которое заполнилось дымом и раскаленными газами. Кочегары вынуждены были одеть противогазы, но многие всё же оказались отравлены. Еще один 14-дюймовый снаряд ударил в угол крыши 4-й башни, но не смог пробить 200-мм броню. В небронированной кормовой части были замечены попадания снарядов среднего калибра, причинившие разрушения в адмиральских помещениях. Кормовой балкон лишился ограждения и явно не годился больше для любования морем.

На "Александре III" так и не сумели исправить механизмы пораженной ранее 4-ю башни. Ее орудия, заряжаемые вручную, смогли сделать лишь считанные выстрелы до нового попадания. Снаряд ударил в стык броневых плит крыши башни. Во внутрибашенный отсек прошла часть осколков, разбив затвор среднего орудия и положив на месте почти весь расчет. Окончательно вышли из строя системы горизонтальной наводки. К тому же, в момент попадания, когда башня наполнилась дымом, из подбашенного отделения потребовали срочного затопления погребов, что было мгновенно исполнено, хотя прямой угрозы детонации боекомплекта не было. 4-я башня линкора стала окончательно небоеспособна, а вскоре "Александр" лишился и 3-й башни. Японцы попали ей прямо в основание, между центральным и левым орудием. Взрыв сбил их оба с лафетов и заклинил саму башню. Прицельная стрельба из оставшейся правой 12-дюймовки была невозможна. Еще один 356-мм снаряд поразил "Александра" в кормовую часть у ватерлинии. Пробив 4-дюймовую броню, он разорвался в погребе офицерской провизии. Вспыхнувший там пожар скоро прекратился из-за затопления водой через пробоину. Однако пламя успело распространиться на расположенное выше отделение кормовой шпилевой машины. Поступающая же вода, проникая через расшатанные взрывом переборки, создавала угрозу соседнему румпельному отделению. Аварийным партиям приходилось одновременно бороться и с огнем, и с водой, чтобы не допустить потери кораблем управления. Одно или два попадания в левый борт за 3-й башней вызвали масштабные разрушения и пожары в каземате 130-мм орудия и помещении радиостанции. Выгорела офицерская кают-компания, дым от пожара через поврежденную вентиляцию поступал в машинное отделение. Вышли из строя оба дальномерных поста; наводчики 1-й и 2-й башен перешли на собственное управление стрельбой.

В наибольшей степени пострадала шедшая замыкающей в строю дредноутов-черноморцев "Императрица Екатерина Великая". Линкор всё более отставал от передних мателотов из-за выведенной из строя в начале сражения левой холодильной машины, а также получаемых под обстрелом в большом количестве новых повреждений. Огонь по "Екатерине" вели сразу пять больших вражеских кораблей — два больших двухтрубных линкора слева по борту и три линейных трехтрубных крейсера — по правому. Командир "Екатерины" капитан 1-го ранга Василий Михайлович Терентьев дал указание старшему артиллерийскому офицеру сосредоточить огонь на третьем японском линкоре, повернув все башни налево. На правый борт стреляли лишь казематные орудия, расчеты которых надеялись, что их 130-мм снаряды всё же долетят до врага, хотя вряд ли причинят серьезный ущерб громадным крейсерам-дредноутам.

Впрочем, идущие вдалеке линейные крейсера японцев, возможно, больше помогали "Екатерине", порой сбивая неровными падениями своих залпов наводку у гораздо более близких и опасных японских линкоров. Тем не менее именно прилетевший от "Кирисимы" 14-дюймовый снаряд в дальнейшем стал роковым для русского линкора. Он попал в корму с правой стороны, проникнув в тоннель правого гребного вала "Екатерины" и погнув его. Правые турбины пришлось срочно останавливать. Корабль продолжал идти на трех винтах, компенсируя рулем недействующий винт. Основные попадания "Екатерина" получала в левый борт от двух концевых вражеских линкоров ("Фусо"и "Ямасиро"). Позднее, когда противник переместился на корму, продольный огонь по "Императрице" вели уже все четыре японских супердредноута. К тому времени положение русского линкора стало совсем безнадежным. Взрыв в шкиперской 14-дюймового снаряда вырвал огромный кусок в носовой части "Екатерины". Через пробоину в корабль врывалась вода; поврежденные внутренние переборки не могли выдержать ее напора, и носовые отсеки стали затопляться один за другим. Вода дошла до погребов передней башни, затопив их. Дредноут получил сильный дифферент на нос, заливаясь встречным волнами до самого мостика. Один из снарядов, попавших в среднюю часть корпуса пробил броневой пояс и взорвался в коффердаме. Броневая перегородка удержала большую часть осколков, но была силой взрыва вдавлена внутрь. Тот же снаряд порвал важную паровую магистраль. 2-е котельное отделение наполнилось паром и угольной пылью. Часть ям была затоплена, и кочегарам приходилось доставлять уголь к топкам из других бункеров. У "Екатерины" была окончательно сбита задняя дымовая труба, а соседние с ней воздуходувные шахты искорежены. Через вентиляционных магистралей удушливый дым стал заполнять задние котельные отделения, где было много угоревших. Помимо обслуживания судовых механизмов, трюмным командам приходилось бороться и с затоплениями из-за многочисленных попаданий, хотя и не пробивавших, как правило, броневой пояс, но вдавливавших плиты в деревянную подкладку, что вызывало расхождение швов обшивки.

Попадания (в большинстве — средним калибром) были зафиксированы во все четыре башни "Екатерины", которые не прекращали вести огонь, несмотря на всё более растущий бортовой крен. Взрывы фугасных снарядов разбили все надстройки, разломали палубный настил, уничтожили шлюпки; чудом держалась изрешеченные осколками фок-мачта, передняя дымовая труба казалась ажурной от множества пробоин. При следующем накрытии в корабль попало сразу два 14-дюймовых снаряда. Один взорвался под боевой рубкой, фактически уничтожив управление линкором. Второй, пробив барбет, проник в погрузочное отделение 1-й башни, где воспламенил остававшиеся там боеприпасы. Из башни вырвался огонь и поднялся закрывший рубку столб дыма. Японцы, не зная, что погреба уже затоплены, ждали мгновенной гибели корабля, но "Екатерина" продолжала бой. Правда, три оставшиеся ее башни теперь выпускали лишь одиночные выстрелы — электрооборудование вышло из строя, а тяжелая артиллерия при ручном заряжении и наведении стала малобоеспособна. Продолжали бегло стрелять лишь 130-мм орудия кормовых плутонгов, снаряды к которым подносились вручную почти также быстро, как доставлялись электрическими элеваторами

С японских дредноутов тоже гремела частая канонада 5,5-дюймовых и 6-дюймовых батарей. Но главную роль в драме "Императрицы Екатерины" должны были сыграть 356-мм орудия главного калибра, для которых нынешняя дистанция была практически стрельбой в упор. Очередной залп лег под самой кормой русского линкора, полностью скрыв его из вида за поднятой снарядами стеной фонтанов. Когда вода обрушилась обратно, стало видно, что "Екатерина" сваливается в циркуляцию вправо. Мощным ударом ей сорвало рули, и при неработающем правом винте корабль стал уходить с курса. Прежде чем русские справились с этой проблемой, отключив и левую турбину, "Екатерина" оказалась обращена к проходившему мимо врагу правым бортом, тогда как орудийные стволы смотрели в другую сторону и вновь развернуть их вручную было уже невозможно. Командир "Екатерины" капитан 1-го ранга Василий Михайлович Терентьев дал приказ команде подготовиться оставить корабль. Капитан прошел по полуразрушенному дредноуту. Увиденное напомнило ему последние минуты на крейсере "Рюрик". На нем он, 25-летним лейтенантом, принял последний бой в прошлой японской войне. Надо же, все последующие годы нес службу на подлодках, а окончить ее суждено в эскадренном бою, в тех же местах, что и шестнадцать лет назад. Терентьев спустился в ближайший каземат. Артиллеристы так и не оставили своих орудий. Капитан отправил молоденького мичмана с поста плутонгового командира эвакуировать раненых на верхнюю палубу. Сел сам, просунув голову в броневой колпак, рассматривая в прорезь близкие силуэты японских дредноутов. Они были такими большими, что казались ближе, чем на самом деле. Наверное поэтому батареи 130-мм орудий выпускали сейчас так много снарядов с недолетами... Но к "Рюрику" японцы подошли под конец еще ближе. Но тогда у нас не оставалось уже ни одной пушки. А сейчас еще можно стрелять! Два 130-мм орудия по указаниям Терентьева послали снаряды в переднюю надстройку подвернувшегося под залп "Фусо".

Японский 1-й флот обрушивал на обреченный русский линкор залп за залпом. Первые легли перелетом. Следующие дали накрытие, но несколько снарядов, по иронии, попали в наиболее защищенные у русского дредноута места — 300-мм толщины броневые плиты противовесов на задней стороне орудийных башен, развернутых на другой борт. Хоть в этом они еще послужили русским. Снаряды разорвались на толстой броне без особого вреда, лишь сметая всё вокруг с палубы ураганом огня и осколков. Потом японские артиллеристы пристрелялись и стали всаживать 14-дюймовые снаряды в корпус русского линкора, который, казалось, вздрагивал, как огромный загнанный зверь, от каждого удара. Он еще огрызался выстрелами вспомогательной артиллерии, но вскоре и она почти замолкла. Окутанный дымом дредноут потерял ход, покачиваясь на волнах, как мертвая стальная скала, глубоко уйдя в воду.

Адмирал Ямай приказал поберечь боекомплект и задробить стрельбу главным калибром, а добивать русский линкор торпедами. "Исэ" первый выпустил сразу три 21-дюймовые торпеды из аппаратов левого борта. Затем разрядил свои аппараты "Хьюга". Тяжелые британские торпеды должны были быстро покончить даже с большим вражеским кораблем, тем более, как докладывала японская разведка, противоминная защита у русских была на низком уровне. Однако все торпеды прошли мимо. Очевидно, что суперлинкоры были плохо приспособлены для торпедных стрельб. Даже великому адмиралу Того не удалось добить торпедами своего "Микаса" горевший русский флагман "Суворов" в славной Цусимской битве. Сейчас бы Ямаю очень пригодились эсминцы его 3-й минной флотилии. Но они подверглись бы слишком большой опасности при сближении с русскими линкорами. Но что это за стремительные корабли справа по борту. Атакуют русские легкие силы? Ямай приготовился дать приказ о перенесении всего огня на противоположный борт, но с головного эсминца уже передали кодовый световой сигнал. Это был дивизион новейших эсминцев типа "Моми" из состава 2-й минной флотилии.

Капитан-лейтенант Тюити Нагумо в свои 33 года считался в Японии одним из ведущих специалистов по теории торпедной стрельбы. Ему повезло, в решающем сражении второй войны с Россией он командовал одним из новейших минных кораблей — эсминцем "Моми". Этот маленький кораблик с нормальным водоизмещением всего в 850 тонн мог разгоняться до 36 узлов и нес мощнейшее вооружение — два сдвоенных поворотных 533-мм торпедных аппарата и три 120-мм орудия. Настоящий скоростной минный крейсер, правда, только прибрежного действия. Нагумо надеялся, что его корабль, вооруженный тяжелыми торпедами, которых еще не было у большинства японских эсминцы, пошлют в самую гущу боя, на самые крупные корабли противника.

Начало боя для "Моми" получилось, однако, не очень славным. Лидирующий дивизион новейших эсминцев 2-го ранга легкий крейсер "Сойя" (не тот, прежний "Сойя", учебное судно, бывший русский "Варяг", через который прошли тысячи японских курсантов, и Нагумо в их числе, — а трофейный немецкий корабль) завязал бой сразу с двумя более крупными русскими крейсерами, которых сопровождали восемь больших эсминцев-"новиков". Командир "Сойя" капитан Тоёда, исполнявший должность начальника минного дивизиона приказал своим эсминцам уходить на восток и присоединиться к 1-му флоту. Нагумо и командиры других трех кораблей не осмелились ослушаться командира, хотя его приказ об отступлении покрывал их позором. "Моми", "Наси", "Нире" и "Кая" оторвались от преследовавших их русских эсминцев и ушли в плывущую над морем дымную пелену. Прежде чем место сражения скрылось из вида, японцы заметили, что "Сойя", погибая сам, потопил один из русских крейсеров. Этот подвиг капитана Тоёды и его экипажа вызвал восторженные крики "банзай!" на всех четырех эсминцах. Русские отстали в дыму, повернув назад, а Нагумо и другие командиры эсминцев шли заданным курсом, надеясь вскоре вновь вступить в бой.

Их молитвы богам были услышаны. В дыму на встречном курсе показались силуэты трех кораблей — эсминца, легкого крейсера и какого-то еще более крупного башенного корабля с двумя дымовыми трубами. Потом Нагумо разглядел, что труб было три, но задняя сбита и лежит, загромождая спардек. Да и передняя труба просвечивала насквозь. Корабль шел с сильным креном на правый борт. Сильно поврежденными казались и двое остальных — легкий крейсер осел кормой, а эсминец, похоже, шел у него на буксире... Нагумо дал команду приготовиться к бою. Если насчет легких кораблей еще могли быть споры, то низкий вытянутый силуэт большого крейсера был вполне узнаваем, несмотря на сбитую трубу. "Рюрик"! Именно он потопил у Карафуто малый броненосец "Мисиму" и военный транспорт с целым пехотным батальоном. Но, прежде чем думать о мести, надо определить, насколько серьезны повреждения противника. Атаковать на 2-ранговых эсминцах днем, даже под прикрытием дыма, мощный броненосный крейсер, поддерживаемый легким крейсером и большим эсминцем — бессмысленное самоубийство.

Русские сразу показали, что готовы к бою. С "Рюрика" ударил залп батарейных орудий; стала медленно разворачиваться и передняя башня левого борта. Хотя остальные башни оставались неподвижны, но и два 8-дюймовых орудия действующей башни для эсминцев вполне хватало, а бортовая батарея противоминной артиллерии "Рюрика" состояла из десяти 120-мм орудий. К этому надо прибавить восемь 130-мм орудий бортового залпа легкого русского крейсера типа "Светлана" (который тоже подал признаки жизни, выпустив четырехорудийный пристрелочный залп) и четыре 102-мм орудия "новика". Даже если у русских сохранилась только часть всей этой артиллерии, четыре японских эсминца могут противопоставить им лишь двенадцать 120-мм орудий, причем в артиллерийской дуэли превосходство заведомо будет у крупных и, следовательно, более устойчивых к снарядам, русских кораблей. Впрочем, у противника была слабая позиция, второй их крейсер сковывал буксируемый им миноносец. Дальности новых тяжелых торпед эсминцев-"моми" хватало, чтобы при залповой стрельбе гарантировано поразить эту парочку, если рискнуть пройти хотя бы в 40 кабельтовых!

Русские, очевидно, думали, сходным образом. Их легкий крейсер, продолжая вести беглый заградительный огонь, приблизился к своему эсминцу, видимо, чтобы снять команду. Японцы не успели выйти на боевой курс, как крейсер стал уходить вперед. Над оставшемся в одиночестве "новиком" взлетел дымный столб и вырванные взрывом части палубы. Через несколько минут эсминец, взорванный самими русскими, стал быстро погружаться в воду. Четверка японцев, удовлетворенная гибелью хотя бы одного вражеского корабля, повернула в сторону. Падения русских снарядов ложились уже слишком близко. В последний момент, разглядев удалявшийся "Рюрик" со стороны правого борта, Нагумо задумался о повторной атаке. Повреждения тяжелого крейсера с этой стороны смотрелись весьма впечатляюще — тут явно поработал главный калибр японских дредноутов. Сквозь гигантские пробоины были видны внутренние отсеки корабля, где тлели еще пожары. И, главное, похоже, была выбита вся вспомогательная артиллерия — амбразуры казематов чернели окаемками внутренних взрывов. Если бы "Рюрик" был в одиночестве, Нагумо, безусловно, предпринял бы атаку. Но второй, легкий крейсер русских, хотя и потерял ход, сохранил, похоже, свои орудия. Не стоило рисковать новейшими эсминцами ради возможности потопить этот плавучий гроб, который русские и так только при большой удаче доведут до Владивостока.

Вырвавшись из дыма, дивизион взял курс на грохочущее впереди эскадренное сражение. Спускаясь к югу, сверхдредноуты 1-го флота подрезали с хвоста колонну русских линкоров. Дальше, в стороне были видны линейные крейсера 2-го флота. Над морем мелькали бесчисленные вспышки выстрелов, ни на секунду не утихал грохот канонады. Четыре эсминца уже подходили к гуще битвы, когда громыханье главного калибра неожиданно стихло. Продолжался лишь частый треск вспомогательной артиллерии — русские атакуют миноносцами? Надо обозначить, что мы свои. Капитан Нагумо внимательно осмотрел с мостика "Моми" место сражение, сейчас почти закрытое от него силуэтами японских линкоров. Так вот по кому стреляет их противоминная артиллерия. Отставший от своих русский дредноут с недействующими, повернутыми на другой борт орудийными башнями...

С флагманского "Исэ" замигал сигнал. Нагумо торопливо расшифровывал: "... атаковать! Добить торпедами!" Какое счастье! Ему доверено отправить на дно русский линейный корабль на глазах у командующего, перед всем Соединенным флотом! "Моми" рванул в проход между огромными "Хьюга" и "Фусо", притормозившего, чтобы пропустить идущие в атаку эсминцы. За "Моми" неслись "Наси", "Нире" и "Кая". Расчеты носовых орудий вели беглый огонь по приближающемуся русскому дредноуту. Оттуда ответило несколько орудий вспомогательных батарей. Мостик "Моми" осыпало брызгами воды, взбитой 130-мм снарядом. Выйдя на боевой курс, эсминцы поочередно выпустили, разворачиваясь к противнику левым бортом по одной торпеде. Похоже, русские сумели пристреляться к точке поворота. На шедшем третьим "Нире" навылет пробита радиорубка. На поворачивавшем следом "Кае" взорвался патронный отсек позади второй трубы, был поврежден воздухозаборник вентиляции двигательного отделения. Нагумо с замиранием ждал результатов торпедной стрельбы. Было видно, как одна из торпед прошла под кораблем, не взорвавшись, другая неожиданно сбилась с курса, завертелась, а потом затонула. Остальные же две ударили корабль, одна под переднюю башню, другая в корму. Над дредноутом поднялось невысокое, до рубки облако черного дыма. Очевидно, был взорван коффердам или угольная яма. Однако русский линкор явно не собирался тонуть, крен и дифферент отсутствовали.

Это был позор! Не суметь потопить тяжело поврежденный корабль двумя попаданиями 21-дюймовых торпед! Нет, тут надо действовать по иному. Нагумо развернул "Моми" на новый круг и направил его на сближение с громадой русского линкора. Казалось, можно было различить заклепки на его обгорелом борту. Из амбразур и с искареженной палубы в сторону японцев грозились кулаками русские матросы, двинулся рывками, выцеливая, длинный ствол 130-мм орудия. Капитан Нагумо лично руководил подготовкой к торпедному залпу. По его команде из труб аппаратов разом выскользнуло с дымом выстрела три стальные сигары и, оставляя за собой серебристые следы пузырьков, устремились в среднюю часть дредноута. Эсминец покачнулся от дошедшей до него по воде ударной волны. Русский гигант был поражен всеми тремя торпедами. Вверх взметнулся, выше уцелевшей фок-мачты, огромный столб дыма — черного и белого вперемешку. Это дымное облако на время закрыло весь 25-тысячетонный корабль целиком. Потом дым рассеялись, и перед японцами открылась жуткая картина видного насквозь дредноута — взрывом у него была сорвана броня и вся обшивка между второй и третьей башнями, от борта до борта. Можно было свободно разгладеть развороченное корабельное нутро, со взорванными котлами и топками, скрученными узлами магистралями, ведущими в пустоту оборванными трапами, свободно болтающимися листами железа..

Капитан Терентьев, сбитый с командного поста после второго взрыва, поднялся с палубы. Чувствовалось, как огромный корабль медленно раскачивается под ногам то в одну, то в другую сторону. Вокруг стояла мертвая тишина. Несколько человек, остававшихся в каземате, ждали, что будет происходить дальше. Никаких следов тревоги у них не было. Терентьев подошел к орудию, отвалил наводчика с проломленной головой. Против амбразуры как раз проходил японский эсминец. Поймал его в прицел, вращая маховики. Дал выстрел. Снаряд лег перед носом. В затворе сразу лязгнул поданный кем-то новый снаряд, загремела брошенная горячая гильза. Терентьев сразу выстрелил. Попадание! Запарил! Но пора уходить. "Екатерина" дрогнула и стала валиться на правый борт. Послышался глухой шорох, шум, звяканье от сдвигающихся повсюду мелких предметов, загромождавших палубу обломков. Зашевелились, точно ожив, мертвецы, тоже готовые катиться по уклону. Терентьев приказал выбираться наверх. Там было уже непротолкнуться от выбегавших из башен и трюмных люков. К правому борту приходилось взбираться по всё более кренящейся палубе, которая вставала уже почти стеной. Многие то здесь, то там срывались вниз. Кто-то полз, как по дереву, по задиравшемуся орудийному стволу. Терентьев добрался до верха, когда дредноут уже почти полностью лег на левый борт. Внезапно позади страшно загрохотало чудовищное железное лязганье. Гигантские орудийные башни с грохотом срывались с оснований и обрушиваться в воду, так что, казалось, море расплескивалось от их падений. Медлить больше было уже нельзя. Терентьев пробежал по лежащему горизонтально борту, перелез через гребень киля и прыгнул в плещущуюся так далеко черную воду, где уже мелькали головы других уцелевших. Когда капитан вынырнул из воды, его корабль уже перевернулся вверх килем. "Екатерина" лежала на воде, точно колоссальный черный кит, показывая свое широкое днище. Впечатление усиливали бьющие из кингстонов вверх высокие фонтаны.

Адмирал Танин Ямай отдал приказ начать циркуляцию влево, чтобы преследовать два оставшихся русских линкора. Позади готовы были встать в кильватер "Ямасиро" подошедшие линейные крейсера принца Хироясу. За ними виднелись лидируемые двумя легкими крейсерами семь эсминцев 1-й минной флотилии. Четыре эсминца 2-й флотилии перешли в охранении с правого траверса. Ударное ядро японской эскадры вновь было в сборе, а силы противника рассыпались на отдельные отряды... Впечатляющая картина потопления русского дредноута пробудила в сердце Ямая то незабываемое чувство торжества, которое впервые он пережил в день Цусимского сражения, наблюдая с мостика "Кассуги", как горят и переворачиваются вражеские броненосцы. Да, теперь морская битва вновь идет так, как надо. Как и пятнадцать лет назад грозная мощь русских оказалась не в силах противостоять выверенным маневрам японского флота. А ведь сейчас мало кто помнит, что во время учений 1901 года именно лейтенант-командор Танин Ямай первым предложил тактический прием "эн сеньютсу" — охват вражеской колонны.

Однако творцом идеи кроссинга посчитали британского адмирала Фишера, разработавшего подобный же прием, но годом позже. Фишеровский "crossing the T" в Японии перевели буквально как "тэй семпо" (по виду подходящего иероглифа) и стали усиленно разрабатывать эту, якобы, английскую тактику. И, наконец, перед первой войной с Россией авторство знаменитого тактического маневра присвоил себе Акияма Санеюки. Он был такой же лейтенант-командор, как и Танин, служил вместе с ним в штабе флота и преподавал в военно-морской академии. Однако потом Акияма попал на флагман адмирала Того, который поручил ему разработку моделей будущих сражений. Акияма имел наглость утверждать, что он де взял свою идею охвата из старинного японского приема кавалерийской атаки "касумагакари". Маневр, названный Акиямой "тэй отцу", в японских морских училищах теперь знает каждый курсант, но мало кто слышал о придуманном Ямаем "эн сеньютцу". Но ничего, после этого сражения Танин добьется, чтобы истина восторжествовала, чтобы всем стало известно имя настоящего отца всей тактики современной морской войны. А об Акияме в людской памяти останутся лишь его бредовые идеи "подводного линкора" и "летающего крейсера", которые он выдвигал незадолго до смерти...

Адмирал Ямай предполагал, что до темноты успеет расправиться, по крайней мере, с одним из разделившихся русских отрядов. Ночью противника ослабят атаками легкие силы, а наутро Соединенный флот будет добивать оставшихся на плаву, но потерявших ход "измаилов". Но даже, если новейшим русским линейным крейсерам удастся ускользнуть, потери русских будут так серьезны, что дальнейшее продолжение войны на море станет для них невозможно. Но лучше, конечно, уничтожить всю вражескую эскадру. Полностью, как при Цусиме. Чтобы русские навсегда забыли путь в Японское море.

В рубку флагманского "Исэ" принесли тольк что полученную радиограмму. Поврежденный линейный крейсер "Хиэй", который принц Хироясу вывел из боя и отправил в Фузан, сообщал, что окружен легкими силами русских, а с юга видны подходящие новые вражеские корабли, в том числе, возможно, — линейный крейсер. Ямай задумался. Как остро не хватает информации! Неужели это уже возвращаются русские сверхдредноуты? Хорошо бы узнать получше расположение отрядов противника. Первый самолет-разведчик, стартовавший с "Ямасиро" еще до начала боя, уже взял курс к побережью, чтобы добраться до берегового аэродрома, — установленная на башне линкора катапульта могла запускать только колесные самолеты. С "Ямасиро" попробовали запустить ему на смену второй аэроплан, но катапульта оказалась поврежденной, и машина упала в воду. А вот у русских совсем недавно в воздухе находился гидросамолет! Ямай с сожалением вспомнил тот большой цепеллин, что достался Японии при разделе германского военного имущества. Японцы сразу разобрали его, исследуя конструкцию, а сейчас он мог бы очень пригодиться. Хотя, с другой стороны, адмиралу Шееру в Ютландском сражении десять его дирижаблей помогли мало. В любом случае, "Хиэй" надо было срочно выручать. Ямай распорядился передать принцу Хироясу на "Конго" приказ максимально быстро идти на выручку своему товарищу. 1-й флот также поворачивал на юг. Заниматься двумя русскими дредноутами должна была 3-я минная флотилия. На "Минекадзе" была передана радиограмма для контр-адмирала Яманако. Адмирал Ямай полагал, что линкоры противника получили такие повреждения, что даже устаревшие японские эсминцы станут для них опасны.

Минным дивизионом, сопровождавший 3-ю бригаду линейных кораблей, командовал капитан 1-го ранга Виктор Иванович Лебедев, который держал флаг на головном "Гневном". Его эсминцы успешно выполнили постановку дымовой завесы, маскирующей поворот линкоров бригады на восток. Однако, когда колонна вышла из дыма, обнаружилась пропажа не только замыкавшего строй броненосного крейсера "Рюрик", но и двух концевых эсминцев — "Дерзкий" и "Пронзительный" вместе с приданным дивизиону легким крейсером "Адмирал Лазарев". Таким образом, кроме "Гневного" под командованием Лебедева оставался только однотипный "Беспокойный". Два эсминца продолжали идти на левом крамболе флагманского "Императора Николая I", однако приближение с севера японских дредноутов заставило их вскоре перейти на правый траверс линкоров Кедрова. Но и там "Гневный" и "Беспокойный" не могли оставаться долго — с юго-запада по русским линейным кораблям стали вести огонь догонявшие их японские линейные крейсера. Эсминцы выдвинулись вперед бригады, чтобы выйти из-под перекрестного обстрела.

На протяжении получаса команды "Гневного" и "Беспокойного" были пассивными наблюдателями ужасающего зрелища артиллерийского боя, который вели с противником "Николай I" "Александр III" и "Екатерина Великая". Если какой-нибудь вражеский дредноут ненадолго перенес бы огонь своего главного калибра на эсминцы, одного попадания 14-дюймового снаряда хватило бы разорвать маленький "новик" на куски. Контр-адмирал Кедров просигналил эсминцам приказ держаться в стороне, но капитан Лебедев не стал отходить от своих линкоров дальше 15 кабельтовых. Лебедев ждал, что Кедров вот-вот снова даст приказ закрыть свои избиваемые с двух сторон корабли дымом. Такого приказа не последовало, три русских линкора продолжали драться лицом к лицу с семью японскими дредноутами, иногда полностью скрываясь в шквале поднятой снарядами воды.

Вражеские линкоры смещались позади на другой борт. Потом на "Гневном" вдруг заметили, как вышла из линии строя и стала свалиться в циркуляции шедшая замыкавшей "Екатерина" — объятая огнем, с неподвижно замершими башнями. Не колеблясь ни секунды, капитан Лебедев развернул свои эсминцы на помощь команде гибнущего под обстрелом линкора. "Гневный" и "Беспокойный", дав полный ход, пронеслись мимо тяжело идущего навстречу "Николая I" — с большой пробоиной в левом борту против задней дымовой трубы, со сбитой грот-мачтой, с горящей кормой. Потом эсминцы миновали "Александра III". Из люков и иллюминатора линкора рвались дым и языки пламени, а высокий борт зиял лохмотьями вывернутой взрывами брони. У двух задних башен перекошенные орудийные стволы беспомощно смотрели в разные стороны, но передние, развернув пушки на предельный кормовой угол, продолжали вести частый огонь по японцам.

"Гневный" и "Беспокойный" обогнули за кормой "Александра" как раз, когда тот дал очередной залп. Казалось, его снаряды прошелестели над самыми мачтами эсминцев. Вражеские дредноуты двигались ужасающе близко. Их можно было рассмотреть во всех подробностях. Было видно, что в сражении досталось и японцам. Огромные корабли заволакивались дымом пожаров, часть надстроек была разрушена, однако боеспособность враг не потерял. По их длинным силуэтам продолжали прокатываться огоньки залпов. 14-дюймовый снаряды вздымали вокруг высокие фонтаны воды, которые раскачивали, грозясь опрокинуть легкий узкий корабль. Потом зона обстрела осталась позади. Слава Богу, что японцы оставили в покое "Екатерину" и, видимо, не замечали идущих к ней эсминцев.

Когда "Гневный" был уже рядом с "Екатериной", по ушам вдруг ударил страшный грохот. Над линкором вспухало и расползалось вширь облако грязного дыма, с неба градом сыпались обломки и куски конструкций. Внутренний взрыв превратил корабль-великан в ободранный скелет с обнаженными ребрами шпангоутов. Теперь "Екатерина" накренилась уже так, что вода вливалась в амбразуры казематов среднего калибра. Эти 130-мм орудия только что вели бой с уходящими сейчас в сторону японским эсминцем и, похоже, поразили его, — из-под дымовой трубы миноносца бил султан белого пара. У носовой пушки "Гневного" зашевелился расчет, готовясь добавить японцу, который, по всей видимости, приложил руку к случившейся с "Екатериной" катастрофе. Капитан Лебедев гаркнул с мостика: "Не стрелять!". Их ждала спасательная операция, десятки беспомощных человек могли погибнуть, возобновись сейчас бой. "Гневный" и "Беспокойный" подошли вплотную к кренившемуся всё сильнее и готовому вот-вот перевернуться кораблю. У глубоко погрузившего в воду правого борта "Екатерины" скопилось большое количество людей, которые стали спешно перепрыгивать на палубы эсминцев. Однако другие искали спасения, взбираясь на поднимающийся всё выше левый борт.

Когда махина "Екатерина" пришла вдруг в движение, Лебедев дал приказ дать задний ход, чтобы не задело при опрокидывании огромного корабля. Видя, что эсминцы отходят, с линкора разразились громкими негодующие крики. Многие поплыли следом, умоляя подождать их... В следующий момент "Екатерина" стала ложиться на борт, так что дым из единственной оставшейся у нее передней трубы потек над водой. Затем огромный линкор с грохотом перевернулась вверх килем, погребая большинство плавающих рядом людей. Поднятая волна сильно качнула эсминцы. Через минуту он снова двинулся вперед. Впереди железным островом возвышалось колоссальное черное днище. На него выбралось несколько моряков. Обезумев, они отказывались на призывы с "Гневного" и "Беспокойного" покинуть свое последнее убежище. Эсминец обошел малым ходом вокруг перевернувшегося линкора, поднимая из покрытой нефтяной пленкой воды немногих державшихся на поверхности. Среди двух сотен принятых с палубы и десятка с небольших спасенных из воды оказался и капитан "Екатерины" Терентьев, сразу погнавший своих людей сушиться в кочегарку. Капитан Леонтьев снял фуражку и перекрестился над морской пучиной, где только что упокоились без малого тысяча русских душ...

Начальник 3-й минной флотилии контр-адмирал Сибакити Яманака был хорошо знаком с русскими. В войну 37-38 годов Мэйдзи он служил старпомом на крейсере "Цусима", участвовал в жестоком бою с "Новиком" у Сахалина, потом был тяжело ранен в Цусимском сражении. Четыре года назад, уже адмиралом, Сибакити вернул русским два их броненосца и крейсер, трофеи прошлой войны. Тогда во Владивостоке его принимали как союзника, устраивали приемы с показом синематографа. Ныне русские снова враги. Яманака понимал — битва с ними будет не легкой. Особенно для его флотилии, в которой не было ни одного крупного корабля.

Флагманским судном контр-адмирала был "Минекадзе" — лучший эсминец японского флота. Солидное водоизмещение, рекордная скорость в 39 узлов, мощное вооружение из четырех 120-мм орудий и трех двухтрубных 533-мм торпедных аппаратов. Считалось, что такие эсминцы (а фактически — лидеры) способны нападать на соединение линейных сил в любое время суток. В Японии уже три года строилась большая серия эсминцев этого типа. Но, увы, к войне с Россией в строй успели ввести лишь два корабля — головной "Минекадзе" и "Савакадзе". В основном же 3-я флотилия состояла из новых, но успевших уже устареть 2-классных, то есть уменьшенных, эсминцев типа "Каба".

Эсминцы этого типа в целом считались неплохими. В последнюю войну Франция даже заказала себе дюжину таких, что вызвало в Японии чувство законной гордости — давно ли японцы сами покупали современные корабли у французов. Два дивизиона "каба" успели повоевать, когда в 1916-м году их направили бороться с австро-германскими подлодками в Средиземное море. Однако на фоне современных турбинных эсминцев "каба" с их паровыми машинами смотрелись, конечно, слабо. При невысокой для новых миноносцев 30-узловой скорости "каба" были и слабо вооружены — всего одно 120-мм орудие, четыре 76-мм пушки и два сдвоенных минных аппарата, из которых кормовой имел очень узкие углы стрельбы, так что дать залп всеми четырьмя 456-мм торпедами для эсминца являлось почти подвигом. Понятно, что адмирал Ямай взял с собой 3-ю флотилия не для битвы с куда более сильными "новиками". "Кабы" предназначались для истребления ночью уцелевших в дневном бою, но сильно поврежденных больших русских кораблей. Тем не менее, уже в ходе сражения, командующий Соединенным флотом разрешил 3-й флотилии по возможности атаковать противника и при дневном свете. По радио была передана информация, что отделившийся от остальных русских сил отряд из трех линкоров сильно пострадал в бою с 1-м флотом. Один вражеский дредноут затонул, два остальных получили серьезные повреждения. Добить подранков могли и слабые 2-классные эсминцы.

Контр-адмирал Кедров не ожидал, что ему удастся оторваться от гораздо более быстроходных японских кораблей. Но внезапно линкоры и линейные крейсера противника повернули на юг. Чтобы побыстрей разойтись с ними "Император Николай I" и "Император Александр III" взяли курс на северо-восток, оставив уничтожившую "Императрицу Екатерину" за кормой. На двух черноморских дредноутах после боя царила атмосфера крайней подавленности. Почти у всех на "Екатерине" были хорошие знакомые, друзья. С обогнавшего отряд "Гневного" просигналили о спасении лишь 13 человек. И это из почти тысячи двухсот моряков, бывших на линкоре! Кедров нервно расхаживал по рубке своего флагмана. Почему он не настоял, не добился перевооружения "Николая" на более тяжелые артсистемы? Пусть отечественные 16-дюймовые орудия тогда были еще не готовы. Но ведь можно были использовать, вытребовав как репарацию из Германии 15-дюймовые пушки новейших немецких дредноутов. Двухорудийные башни с недостроенного "Саксена" идеально заменили бы "Николаю" родные башни с тремя 12-дюймовыми орудиями. Вот тогда бы япошкам пришлось бы несладко! И почему он, Кедров, не протестовал до конца против решения главкома взять в дальний поход устаревшие линкоры? Он слишком доверял Колчаку, верил в его гений. И где теперь этот Колчак? Всё еще гоняется за японским старьем?

— Ваше Высокопревосходительство! — раздался за спиной голос флаг-офицера. — Радиограмма от командующего эскадрой!

— Подготовьте на "Афон" доклад о гибели "Екатерины". И что я попытаюсь прорываться во Владивосток...

— Но командующий на "Севастополе". Колчак приказывает встать ему в колонну!

Вновь идущие в головном дозоре "Беспокойный" и "Гневный" заметили сигналы, которые им передавали с флагманского "Императора Николая": готовность к новому повороту, на этот раз — на 16 румбов, полный кругом. Ушедшим далеко вперед эсминцев, чтобы вновь встать впереди отряда, надо было проделать неблизкий путь, нагоняя тихоходные линкоры, к тому же адмирал Кедров приказывал обходить его корабли с правого борта по широкой дуге, проводя попутно разведку в сгущающихся сумерках. Капитан Лебедев даже не удивился, когда мучившие его мрачные предчувствия воплотились, наконец, в не менее десяти силуэтах неизвестных эсминцев, просматриваемых на севере. Впрочем, почему неизвестных? По крайней мере, ближайшие четыре корабля безошибочно распознавались по трем тонким дымовым трубам как тип японские эсминцы типа "каба". Если только в Японское море не занесло каким-то чудом "туарегов", то есть тех же "каба", но под французским флагом.

Лебедев задумался. По огневой мощи на средних дистанциях "Гневный" и "Беспокойный" с их тремя 102-мм орудиями на каждом стоили шести "каба". Также надо учесть, что точность стрельбы с меньших японских кораблей из более тяжелых 120-мм пушек будет заведомо ниже, а последствия попаданий, по той же причине, — гораздо хуже. Ну и, главное, как можно пропустить возможность отомстить за "Екатерину", потопив парочку хотя бы маленьких японских суденышек! Вместо того, чтобы повернуть следом за линкорами, два русских эсминцах резко рванули вперед, стремительно сокращая расстояние с вражескими миноносцами, которые стали отворачивать назад, рассчитывая ускользнуть на своих 30-узлах от 34-узловых "новиков".

"Гневный" и следующий ним "Беспокойный" открыли беглый огонь по ближайшей цели. Бой шел на острых углах, поэтому японцы могли отвечать по настигавшим их эсминцам только из кормовых 3-дюймовок, тогда как русские вели частый огонь из 4-дюймовых орудий на баке и кормовой надстройке. Дистанция до всё более отстававшего от своих вражеского эсминца быстро сокращалась. У эсминца (это был "Кацура") взрыв заднего торпедного аппарата снес кормовую 3-дюймовку и надстройку зенитной пушки, в средней части корабля рвались сложенные на палубе снаряды бортовых 76-мм, жарко горели обломки шлюпок.

Капитан Лебедев всё же следил и за общей ситуацией. Им не следовало отходить от линкоров слишком далеко. Покончить с подвернувшимся под руку миноносцем и по-быстрому вернуться к Кедрову. Правда вражеский эсминец, даже весь издырявленные 102-мм снарядами, упорно не желал тонуть. Всё же японцы умеют строить. Из тех же "каба" на Средиземном море один подорвался на мине, другой был торпедирован австрийской субмариной, но ни тот, ни другой не погибли, добрались до берега и были отремонтированы.

Лебедев заметил, что к избиваемому снарядами японцу спешит помощь — два эсминца... Кажется, другого типа, чем "каба", хотя определить это по силуэту в носовой проекции было затруднительно. Но явно будут покрупнее, и скорость они развивают много выше. Оставив искалеченный миноносец, с которого уже не отвечало ни одно орудие, "Гневный" и "Беспокойный" повернули на нового врага. Стреляли пока еще только носовые расчеты, которых никак не удавалось определиться со стремительно сокращающейся дистанцией. И русские, и японские снаряды падали с перелетами, разрываясь за кормой. Но вот два вражеских эсминца стали поворачиваться лагом. Стали резко поворачивать на правый борт и русские корабли, ложась на параллельный курс, чтобы задействовать всю свою артиллерию.

Наконец, японцев можно было хорошо рассмотреть. Две толстые дымовые трубы, короткий полубак со 120-мм орудием за щитом. Ещедва таких же орудия на высоких надстройках посередине, неудобно расположены, между труб. И еще одно — на корме. Четыре 5-дюймовых стволов против трех 4-дюймовых у "Гневного"! Надо отходить, отбиваясь из двух кормовых орудий против одного носового у врага. Лебедев дал сигнал продолжать поворот, благо не успели переложить руль, но тут "Гневный" резко и сильно тряхнуло. Рулевой бросил недействующий больше штурвал. Одно удачное попадание лишило эсминец рулевого управления. Продолжая циркуляцию с заклиненным рулем, "Гневный" завертелся на месте. Вокруг него закладывал круг вражеский корабль, ведя меткий огонь из всех своих четырех стволов. "Савакадзе" и три живо развернувшихся эсминца-"каба" прошли мимо, преследуя отходивший "Беспокойный".

Лейтенант Матомэ Угаки, старший артиллерийский офицер "Минекадзе", приник к визиру. У новейшего японского эсминца главарт руководил не с продуваемого ветром ходового мостика, а, как у большого корабля, — из центрального артиллерийского поста. Матомэ вслушивался в непрерывные доклады сверху — с корректировочно-дальномерного поста на мостике. Вражеский эсминец-"новик" двигался непредсказуемым курсом, пытаясь, видимо, справиться с поврежденным управлением. Приходилось то и дело пристреливаться по-новому. Теперь, помимо "Минекадзе", по русским стреляли еще и подошедшие эсминцы "Каба" и "Каэде", затем еще "Мацу" и "Касива". Огонь велся, в том числе, из 3-х дюймовых орудий. Русский эсминец было уже почти не видно среди непрерывно встающих вокруг него взрывных фонтанов. Обилие подающих вокруг "новика" снарядов сбивало пристрелку, но появляющиеся то и дело вспышки попаданий грели Угаки душу. Русские продолжали вяло отстреливаться. Когда вражеский корабль ненадолго открывался для вида, на его искореженной палубе можно было различить снующие фигурки людей, которых тут же размётывало в стороны новыми близкими разрывами

Первый же снаряд разворотил "Гневному" румпельное отделение и заблокировал руль. Управлять турбинами получалось плохо из-за рулевого пера, намертво заблокированного в левом положении. Несмотря на отчаянные усилия выправить руль так не удалось, поэтому левый винт пустили на полный вперед, а правый — на малый назад. Однако и турбины работали с перебоями — очередной японский снаряд пробил паровую магистраль. Взрыв на корме вызвал пожар в офицерских каютах, огонь охватил также кладовую, подбирался к кормовому снарядному погребу. Погреб пришлось срочно затопить, а снаряды ко 2-му и 3-му орудиям носить через весь корабль с носа. К этому делу подключились спасенные с "Екатерины", образовав для передачи боеприпасов живую цепочку, которая то и дело рвалась от очередных попаданий в эсминец, но тут же пополнялась новыми людьми.

"Минекадзе" стал, наконец, отходить от тяжело поврежденного русского эсминца. Контр-адмирал Яманака объявил благодарность капитану и старшему артиллеристу своего флагманского корабля за успешный бой. Сам "Минекадзе" пострадал незначительно — разбиты прожектора, небольшие осколочные пробоины в надстройках, трубах, вентиляторах, надводной части корпуса. Несколько человек ранено. Отлично проявили себя впервые появившиеся у японских эсминцев броневые орудийные щиты, защищая расчеты от осколков рвущихся поблизости снарядов, тогда как русские понесли серьезные потери у своих открытых пушек. Добивать потерявший ход "новик" Яманака поручил эсминцам "Сакура" и "Татибана". Остальные силы 3-й минной флотилии ринулись вперед, чтобы обрушиться с кормовых курсов на два удаляющихся на запад русских линкора.

В авангард 3-й минной флотилии шли "Савакадзе" и три эсминца — "Суги", "Кири" и "Сакаки". С них уже различали повреждения, полученные концевым, меньшим русским линкором, так что японцы надеялись, что смогут подобраться к раненному гиганту на дистанцию торпедного пуска. "Савакадзе" сбавил ход, чтобы от него не отстали менее быстрые "каба", и "Беспокойному" удалось оторваться от них. Впрочем, что теперь был японцам одинокий русский эсминец, когда перед ними оказалось сразу два вражеских дредноута! Неожиданно "Беспокойный" развернулся и вновь ринулся в атаку. Причина его неожиданной смелости объяснилась очень быстро. Мимо русских линкоров встречным курсом к японцам неслись низкими стремительными тенями еще два русских "новика". Теперь пришла пора отступать японскому авангарду — было бы опрометчиво сражаться одним большим и тремя 2-классными эсминцами против трех 1-классных эсминцев противника. Но вот когда подтянутся остальные силы 3-й минной флотилии ситуация вновь переменится!

Капитан 1-го ранга граф Архибальд Гейхардович Кейзерлинг в Тихоокеанской эскадре, как и ранее на Балтийском флоте, командовал дивизионом "новиков"-"орфеев". В бой его дивизион вступил, сопровождая "Светлану", флагманский крейсер контр-адмирала Коломейцева. Вскоре дивизион вынужден был разделиться. Сам Кейзерлинг с "Десною" и "Азардом" устремился в погоню за уходящими на восток четырьмя малыми японскими эсминцами. "Самсон" и "Сокол" остались при "Светлане", которая сошлась в артиллерийской дуэли с легким японским крейсером. Преследование Кейзерлингом японцев не имело успеха. Несмотря на численное превосходство, они решительно не желали принимать бой, который свелся к обмену несколькими выстрелами из носовых и кормовых орудий. Вскоре, пользуясь большей быстроходностью, четверка японских эсминцев исчезла в поставленной ими дымовой завесе. "Десна" и "Азард", между тем, успели сильно удалиться от своих. Капитан Кейзерлинг уже собирался поворачивать назад, когда неожиданно получил по радио приказ командующего эскадрой — следовать далее на восток и выйти на контакт с 3-й бригадой линкоров. Ориентируясь больше на далекую канонаду, чем на ограничивавшуюся несколькими десятками кабельтовых видимость "Десна" и "Азард" через некоторое время всё же обнаружили идущие встречным курсом "Императора Николая I" и "Александра III". Кейзерлингу сильно повезло, уже после боя Колчак сообразил, что с тем же успехом "Десна" и "Азард" могли выйти прямо на дредноуты Ямая.

С головного "Николая" просигналили о появлении на северо-востоке большой группы вражеских миноносцев. Срезав угол перед носом линкора, Кейзерлинг взял курс на норд-ост. Вскоре впереди были действительно замечены легкие корабли. Первым из них, едва не обстрелянным с "Десны", оказался "Беспокойный". Этот эсминец из приданного 3-й линейной бригады дивизиона преследовали четыре японских миноносца. Остальные вражеские силы, как передали с "Беспокойного", были связаны боем с оставшимся позади поврежденным "Гневным". Принудив передовой отряд противника к отступлению, Кейзерлинг не склонен был переоценивать свои силы — противостоять неполным дивизионом нескольким минных дивизионов японцев было невозможно. Однако Архибальд Гейхардович надеялся, что ему удастся провести тот тактический прием, который применяли в недавней войне русские и немецкие эсминцы на Балтике — выманивать друг друга под огонь стоявших в отдалении в засаде тяжелых кораблей. Но вот удастся ли скоординировать свои действия с контр-адмиралом Кедровым, черноморские линкоры которого не имели подобного боевого опыта взаимодействия с эсминцами?

"Десна", "Азард" и "Беспокойный" по-прежнему шли вперед. На левой скуле показались идущие навстречу в колонне семь эсминцев — шесть небольших трехтрубных за головным, гораздо большим, двухтрубным. Ранее отступавший японский отряд стал разворачиваться, явно пытаясь зайти с правого крамбола и взять русских в клещи. У этих четверых головной тоже крупный, трое за ним — небольшие. Наконец сигнальщики рассмотрели, сориентировавшись по огонькам далеких выстрелов, ползущего позади японцев "Гневного", которого обрабатывала с двух сторон пара вражеских миноносцев. Кейзерлинг скомандовал полный поворот налево все вдруг. Расчеты орудий получили приказ бить по головным, наиболее опасным, японским кораблям. Механикам указано держать ход на 25 узлах, но быть готовыми к форсированию до полного.

Японцы медленно настигали три уходящих на юго-запад русских эсминца. "Новики" шли переменными курсами, уходя от вражеских залпов, и сами ведя огонь из батарей кормовых 102-мм орудий. Несмотря на хорошую подготовку японских канониров они явно проигрывали в меткости русским расчетам, успевшим получить большой боевой опыт в перестрелках с немецкими кораблями. Японцам оставалось надеяться на численное превосходство, но организовать огонь флотилии из одиннадцати кораблей, девять из которых несли по единственной серьезной 120-мм пушке, было гораздо сложней, чем отряду из трех хорошо вооруженных эсминцев. Адмирал Ямачиро надеялся, что русских удастся просто отогнать. Тогда его флотилия получить возможность массированной атаки на линкоры. Пусть будет потеряна часть миноносцев, но большинство уцелеет. Они прорвутся и выпустят торпеды!

Граф Архибальд Кейзерлинг участвовал в обоих эскадренных сражениях первой японской войны — в Желтом море на крейсера "Диана" и при Цусиме на миноносце "Быстрый". Первое сражение закончилось для него интернированием, второе — пленом. Благородный потомок тевтонских рыцарей не собирался мстить японским самураям как личным врагам. Он уважал их как достойных противников. Не зря же японцев называли когда-то "немцами Дальнего Востока". Но Россия победила и настоящих, германских немцев, и он, Кейзерлинг, не задумываясь, приложил к этому свое участие. Российская империя — его великая страна, которой он служит как рыцарь. И сегодня, когда померкнет слава прошлых побед японцев над русскими, блистающее величие России будет окончательно восстановлено и утверждено в веках.

"Десна", "Азард", "Беспокойный" выпустили из труб столбы плотного черного дыма. Под форштевнями выросли белые буруну. Набирая ход, эсминцы стали стремительно уходить от японцев. Преследовать русских могли только "Минекадзе" и "Савакадзе". Они тоже резко прибавили скорость, тогда как устаревшие японские миноносцы не могли заставить свои машины выдать больше 30 узлов. Девять эсминцев "каба", отстав, шли двумя колоннами вслед за более быстроходными кораблями. Когда на "Николае I" и "Александре III" убедились, что основной японский отряд от Кейзерлинга отделяет уже достаточно большая дистанция, ударили залпы главного калибра.

Стрельбой с линкоров руководил старший артиллерист "Императора Николая I" капитан 2-го ранга Владимир Гаврилович Мальчиковский, который уже отличился в прошлую войну на Черном море, дважды добиваясь попаданий в "Гебен" на сверхдальних дистанциях. Сегодня Мальчиковскому снова удавалось точно направить залпы главного калибра по японскому флагману "Исэ". Однако тот, в отличие от "Гебена" не отступил. Вид неотвратимо надвигавшегося, несмотря на рвущие его корпус снаряды, вражеского дредноута вызывал суеверный ужас. Но Мальчиковский не впадал в панику, продолжая спокойно делать свою работу. Этим же он собирался заняться и сейчас. На этот раз цель была куда меньше, но Мальчиковский вновь не сплоховал.

Четыре 12-дюймовых снаряда, взмыв высоко в небо, пролетели, спускаясь к морю, над русскими эсминцами, пронеслись, на снижении, над японскими "Минекадзе" и "Савакадзе" и, наконец, обрушились, взметая при взрывах высоченные фонтаны, чуть впереди идущих первыми в отставшей группе "Кири" и "Касивы". Через полминуты в самую гущу миноносцев-"каба" лег новый залп, потом еще и еще. Столь меткий огонь еле видного вдали дредноута вызвал среди японцев замешательство. Недавно еще идущая в бой стройными кильватерными колоннами флотилия превратилась с сборище хаотично маневрировавших судов. Никто не додумался выставить дымовую завесу. Чудо, что удалось избежать столкновений, хотя несколько раз эсминцы проходили в самой опасной близости друг от друга. Крупнокалиберные снаряды не только обрушивали на палубы тонны воды, сбрасывая людей за борт, заливая трубы, и дырявили корпуса осколками, но и расшатывали листы обшивки, вызывая течь. Окончательно же японцев деморализовало прямое попадание в "Уме".

Упавший отвесно между первой и средней трубой 305-мм снаряд пробил эсминец насквозь и взорвался под днищем, почти выбросив маленький корабль из воды. Над кораблем поднялся столб пара, смешанного с угольной пылью; два котельных отделения были затоплены. "Уме" мог теперь только едва ковылять на 3-х узлах. У поврежденного миноносца, тем не менее, оставались еще шансы спастись. Устрашенная поражением одного из своих кораблей 3-я минная флотилия рассыпалась в стороны, и русские линкоры прекратили огонь по рассредоточившейся цели. Однако на свою беду "Уме" оказался на пути такого же разбитого "Гневного", который упрямо брёл, огрызаясь редкими выстрелами от наседавших на него с двух сторон "Сакуры" и "Татибаны". Обнаружив впереди поврежденный японский эсминец, капитан Лебедев дал приказ перенести на него огонь носового орудия. Когда до противника оставалось двадцать кабельтовых, "Гневный" развернулся, чтобы стрелять из носовых аппаратов. "Уме", почти лишенный хода, не мог уклониться от устремившихся к нему торпед. Единственное, что успели сделать японцы — издырявили "Гневному" борт из двух уцелевших у них 3-дюймовок. Два взрыва разорвали японский эсминец пополам, согнув острым углом, так что его носовая часть почти сошлась с кормой. Через минуту "Уме" затонул.

"Гневный" ненадолго пережил потопленный им эсминец. К обстреливавшим его "Сакуре" и "Татибане" вскоре присоединились "Суги", "Сакаки", а затем и "Кири". Пущенная "Гневным" из кормового аппарата торпеда заставила противников держаться в некотором отдалении, но артиллерийский бой складывался не в пользу русских. Они вынуждены были крайне экономно использовать оставшийся у них боезапас к 102-мм орудиям, тогда как японцы засыпали их 120-мм и 76-мм снарядами. На "Гневном" были разбиты оба мостика, превращены в железные лохмотья трубы и вентиляторы, приходилось вновь и вновь менять расчеты у орудий, оттаскивая в сторону убитых и раненых. Вода заливалась в трюм сквозь многочисленные пробоины, которые уже не хватало материала заделывать. В ход шли матросские койки, сброшенные бушлаты. Остановились залитые водой турбины, из пробитых котлов рвался наружу через люки обжигающий пар. Внезапно "Гневный" стал оседать кормой. Капитан Лебедев дал команду покинуть судно. Раненых обвязывали спасательными поясами и обломками деревянной мебели. Японцы продолжали обстрел, приблизившись почти вплотную. Потом, убедившись, что корабль быстро погружается в воду, вражеские миноносцы ушли от него. Оставаться вблизи в ожидании конца "Гневного" им помешало приближение других русских эсминцев.

Обнаружив, что идущая за головными эсминцами 3-я минная флотилия рассыпалась в стороны, контр-адмирал Яманака немедленно дал приказ повернуть "Минекадзе" на норд. Такой же приказ был передан и на "Савакадзе". Атака засветло линейных кораблей оказалась ошибкой. Но виновным в ней Сибакити Яманака считал не себя, а штабистов 1-го флота, передавших о серьезных повреждениях русских линкоров. Однако те оказались способны вести эффективный заградительный огонь даже на большой дистанции. Ситуацию осложняло и наличие в охранении линейных сил отряда русских эсминцев. Даже если бы адмирал Яманака рискнул атаковать вражеские дредноуты, используя имеющиеся у него дальнобойные 21-дюймовые торпеды, мимо трех "новиков" "Минекадзе" и "Савакадзе" было не проскользнуть. А вот уйти от них, используя преимущество в скорости, новейшие японские эсминцы могли. Пока русские разворачивались им вслед, два стремительных японских корабля успели вырваться далеко вперед. Преследование было недолгим, "Десна", "Азард" и "Бдительный" повернули на выручку "Гневному", но застали уже только плавающих на поверхности моря людей. Когда на "Азард" поднимали из воду капитана Терентьева, командира линкора "Екатерина Великая", тот мрачно пробормотал, что не хочет уподобиться тому английскому капитану, которому за день трижды пришлось спасаться с потопленных под ним кораблей. Приняв остатки экипажа "Гневного", капитан Кейзерлинг вернулся к сопровождению "Николая I" и "Александра III". Ну, а адмирал Яманако в ближайшее время был занят тем, что собирал вновь в единую флотилию свои разбежавшиеся в стороны эсминцы.

Капитан Дмитрий Дараган смял дрожащими пальцами листок. Радиотелеграфист записан на нем выловленное в эфире сообщение о гибели "Императрицы Екатерины". Совсем недавно прибытие к эскадре адмирала Колчака вселило в сердце надежду, и вот вновь горькие вести. А впереди режет волны всё также неуязвимый японский крейсер-дредноут. Судя по многогранным башням главного калибра и более высокой передней дымовой трубе — "Хиэй". На этот дредноут "Адмирал Грейг" вышел по указанию от пролетавшего мимо адмирала Колчака. Вышел и что толку?! Что могут легкий русский крейсер и три эсминца против этого бронированного великана, хоть и поврежденного? Эх, поставили бы на "Грейга" хоть пару 8-дюймовок, как хотели в первоначальном проекте. А так русские 130-мм фугасные снаряды японцу — как слону дробина. Торпеды, конечно, оружие посерьезней, но это — для ближнего боя. А попробуй подойди, если у "Хиэя" четыре башни с 14-дюймовыми орудиями, не считая батарей 6-дюймовок. Близко не подпускали! Даже на 50 кабельтовых приходилось отчаянно маневрировать, меняя галсы, чтобы уйти от ложившихся совсем близко залпов.

Но кто-то ведь всё-таки подошел и всадил в "Хиэй" торпеды! Иначе чего он уходит в сторону от боя, ползет еле-еле на 10 узлах, рыская по курсу. Крен такой, что японец едва не зачерпывает воду разорванным бортом. Надстройки и трубы сильно повреждены, но не огнем главного калибра, иначе разрушения были бы гораздо сильнее. Нет, "Хиэй" дрался с нашими легкими кораблями — такими же, какие сейчас у Дарагана. Значит — можно! Но как? Попробовать окружить и одновременно атаковать с нескольких разных направлений? Но японцы вполне могут рассредоточить огонь своей тяжелой артиллерии и по четырем целям. А еще их дредноут сопровождают три эсминца германского образца, которые перехватят того, кто всё-таки сможет прорваться...

На зюйде показался эсминец, в котором чуть позже опознали "Михаила". С него просигналили, что сообщение о появлении главных сил японцев передано по радио 1-й бригаде линкоров. Ну, это и так было ясно, раз Колчак сюда прилетел. Но вот скоро ли подойдут сами "измаилы"? Пока отряд капитана Дарагана продолжал кружить вокруг "Хиэя", обстреливая его издалека из 130-мм и 102-мм орудий. Какое-то беспокойство японцам они этим причиняли, над надстройками дредноута змеились дымки пожаров. Но и русским доставалось от ответного огня. Одно из попаданий, к счастью снарядом среднего, а не крупного калибра, пришлось прямо в кормовую рубку " Грейга". Рубка была совершенно разбита, в районе грот-мачты начался опасный пожар, охвативший палубу прямо над орудийными казематами. Огонь удалось затушить быстро и без особых последствий.

В море на юге новые дымы и снова — свои. Дмитрий Дараган с особым чувством всматривался в головной "Изяслав", которым он командовал два года в прошлую, германскую, войну. Вместе с "Изяславом" подошли однотипные "Автроил", "Прямислав" и "Брячислав". Теперь вместе с "Михаилом", "Победителем", "Забиякой" и "Летуном" вокруг "Адмирала Грейга" собралось восемь эскадренных миноносцев — два полных дивизиона. Однако вместо решительных действий пришлось, наоборот, отвести эсминцы подальше — выросшим соединением стало трудно маневрировать, а японцы охотно слали в скопления русских легких кораблей залп за залпом. Конечно, со скорым наступлением темноты поврежденному дредноуту, близ которого водила хоровод восьмерка эсминцев, придется очень не сладко... Но пока линейный крейсер уверенно держал на безопасном для себя расстоянии русскую мелочь своей длинной рукой главного калибра. А за оставшийся до темноты час ситуация вполне могла вновь перемениться.

Море вспучилось и взметнулось вверх высоченным фонтаном — почти посередине между японским дредноутом и следовавшим в кабельтовых десяти от него по левому траверсу эсминцем охранения.. Эсминец, покачнувшись от сильной волны, немедленно дал полный ход и проскользнул в белой пене прямо перед заливаемым водой форштевнем большого корабля, переходя к нему на другой борт. Дредноут же, не имея возможности ни набрать скорость, ни резко переменить курс, только развернул орудийные башни на юго-восток, будто высматривая жерлами огромных орудий нового, грозного врага. На мостиках русских кораблей тоже старались углядеть на затянутом уже вечерней темнотой горизонте того, кто прислал оттуда снаряд такого крупного калибра.

Командир линейного крейсера "Измаил" капитан 1-го ранга Плен вдавил подбородок в тесный воротник мундира. Он вновь обратился к вице-адмиралу Бахиреву, расхаживавшему по наскоро сооруженному вокруг боевой рубки временному мостику

— Михаил Коронатович! Ваше превосходительство! Я, кажется, никогда не давал повода заподозрить меня в трусости. Однако был получен однозначный письменный приказ командующего эскадрой — в бой не вступать!

— Так это вами был получен, Павел Михайлович, не мной, — улыбнулся адмирал, неловко пытаясь запахнуть наброшенную на плечи шинель загипсованной рукой. — Мне никаких указаний Александр Васильевич не передавал.

— Очевидно, его высокопревосходительство считал, что вы более не можете исполнять свою должность по причине ранения...

— Колчак ошибся! Могу! И исполняю! Смотрите, этот линейный крейсер типа "Конго" едва на 10 узлах идет. Грех не добить... Вторая башня его сразу накрыла. Хороший там дальномерщик. Пусть диктует дистанции остальным, раз главный корректировочный пост разбит.

На силуэте японского дредноута, хорошо видном на фоне закатного неба, вспыхнули яркие точки выстрелов. Казалось, можно было разглядеть черные точки летящих к русским снарядов. Четыре фонтана от падения залпа легли с недолетом в кабельтовых восемь. На японце вновь вспыхивают далекие огоньки туже окутывающие буроватыми облачками пороховых газов. Через полминуты японские снаряды падают, взрываясь, в море, уже ближе. "Измаил" с ревом посылает в ответ четырехорудийный залп...

Бахирев размышлял, сдвинув фуражку с перебинтованного лба:

— Значит, японский корабль хотя и поврежден, но артиллерия его действует исправно... Линейный крейсер типа "Конго" это вам не "Сетцу", с которым "Измаил" дрался до того. Да и от "Сетцу" с его 12-дюймовками русскому флагману хорошо досталось — пришлось два часа разгребать палубу от обломков мостика и ремонтировать системы управления в боевой рубке, которые так до конца и не восстановили. А у "Конго" не 12-дюймовки, а восемь орудий 14-дюймового калибра. У "Измаила", правда, их двенадцать, да и снаряды у них потяжелей японских и летят подальше. Да и вообще русский линейный крейсер, если посмотреть, со всех сторон будет сильней японского. Всё же пять лет разницы в возрасте, а пять лет в кораблестроении — это иногда целая эпоха.

— Ну что, пристрелялись, наконец? Тогда беглый огонь!

Когда началась перестрелка из главного калибра, три японских эсминца отошли от своего дредноута, чтобы случайно не попасть под накрытие 14-дюймовок "Измаила". Командир минного дивизиона капитан 1-го ранга Владимир Константинович Леонтьев, разглядев этот маневр с мостика "Изяслава", решил не терять время даром и потрепать легкие вражеские корабли, раз те лишились поддержки "Хиэя". "Изяслав" и три однотипных с ним эсминца дивизиона были заметно крупнее трофейных японских церстореров и имели по пять 4-дюймовых орудий, против трех такого же калибра у японцев. Стало быть, двадцать стволов против девяти... Хорошее соотношение!

Сблизившись, низкие стремительные корабли осыпали друг друга градом снарядов. Русские сосредоточили огонь на идущем у японцев концевым "Оборо". Вскоре он окутался дымом — то ли от полученных попаданий, то ли сам ставил завесу. "Изяслав" и "Автороил", развив самый полный ход, прошли за кормой "Оборо", выпустив в скрывающее его дымное облако по торпеде. Одна из них, судя по взрыву, попала в цель. Затем два русских эсминца пронеслись сквозь дым и почти столкнулись с резко повернувшими налево "Икадзути" и "Акебоно". Стрельба велась почти в упор в невыгодном для русских положении, когда огонь мог вести один "Изяслав", да и то — лишь из двух передних орудий. Головной русский корабль почти сразу получил попадание ниже форштевня, вынужден был сбросить ход и отвернуть. "Автроил" немедленно включился в бой, но тут прямо на его мостике разорвался снаряд. Среди убитых и тяжелораненых оказались командир корабля капитан Ракинт и несколько офицеров. Эсминец потерял управление и, обмениваясь огнем из всего оружия, включая пулеметы, разошелся с противниками на самой короткой дистанции.

Через мгновение из дыма выскочил "Прямислав" и, не успев положить руль в сторону, протаранил "Акебоно" позади задней трубы. Оба столкнувшихся на 30 узлах эсминца завертелись на месте, сцепившись друг с другом. Матросы с "Прямислава" бросились на палубу протараненного ими корабля, где закипел жестокий абордажный бой с применением разнообразных подручных инструментов. В это время "Брячислав", проходя мимо, стрелял из всех орудий по скрытому в дыму торпедированному "Оборо". Носовая часть японского эсминца уже погрузилась в воду, но кормовая 105-милимметровка продолжала вести ответный огонь. Вскоре к "Брячиславу" присоединился, совершив полную циркуляцию, "Изяслав". Пушенная им торпеда ударила "Оборо" между котельным и двигательным отделениями. Взрыв котлов разломил легкий корабль пополам. На взятом приступом "Акебоно", когда "Прямислав", дав задний ход, вырвал свой форштевень из его борта, началась такая сильная течь, что захваченный корабль пришлось немедленно оставить, забрав с собой документы и немногочисленных пленных. Через несколько минут "Акебоно" затонул. Спастись в скоротечном бою, превратившимся в жестокую свалку, удалось только одному японскому эсминцу — "Икадзути". Однако и три из четырех русских эсминцев оказались сильно повреждены.

Старший механик "Авторила" лейтенант Федор Ильин в очередной раз выматерился, имея в виду командира эсминца, так форсировавшего ход, что турбины, казалось, готовы были сорваться со своих оснований. Что вообще у них там, наверху, происходит? С кем ведем такой жаркий бой, что уже трещат пулеметы? Еще раз Ильин выругался в адрес своих партийных руководителей. Ему, члену РСДРП (б) с десятилетнем стажем, запретили переход на нелегальное положение. Говорят, иди, товарищ Раскольников, в океанское плаванье, готовь восстание на флоте, станешь новым лейтенантом Шмидтом! Благодарю покорно. Хорошо было Шмидту после цусимского позора самодержавия. А сейчас и не знаешь, как заговорить с матросами на тему "мир народам". Все так и горят желанием бить японцев!

Ильин-Раскольников видел странные сны. В них он каждый раз становился большим начальником. Правда, то под его командой были какие-то странные канонерки из колесных речных пароходов, то ветер сдувал с мостика карту и его эсминец выскакивал на хорошо знакомую мель рядом с Ревелем. Причем, почему-то при этом откуда-то сразу появлялись англичане... И брали всех в плен! Самым же приятным было, когда приснилось, что он командующий всем Балтийским флотом и живет с ослепительной красавицей женой в роскошном особняке в Кронштадте. А ведь сны-то оказались в руку! В машинное отделение пролез с палубы матрос с чумазым лицом:

— Ваш бродь! Идите на мостик! Там всех поубивало. Старше вас офицеров не осталось!

Лейтенант Ильин поднялся на иссеченный осколками ходовой мостик. Раненых и погибших уже убрали, но под ногами хлюпала кровь. Ильин огляделся, чтобы оценить обстановку. "Автроил" — единственный эсминец дивизиона, сохранивший максимальный ход, — описывал круги вокруг стоявших с разбитыми носами "Изяслава" и "Прямислава", тогда как "Брячислав", спустив концы, пытался вылавливать из воды японцев с затонувших кораблей. В воздухе стоял неутихающий грохот. В кабельтовых шестидесяти медленно шел с сильным креном длиннющий японский дредноут. Он вел огонь главным калибром, повернув все свои башни на другой борт. Японец стрелял туда, откуда бил по нему подоспевший "Измаил". Вокруг "Хиэя" (так, сообщили Ильину, назывался вражеский линейный крейсер) непрерывно вставали высоченные водяные фонтаны, временами почти скрывая огромный корабль из вида. Тем не менее, Ильин успел разглядеть, отыскав на мостике чудом уцелевший бинокль, что, по крайней мере, с видимой стороны, японский дредноут потерял большую часть своей противоминной артиллерии. Из восьми казематов правого борта "Хиэя" уцелели лишь один в кормовой и два в носовой части. Остальные — чернеют провалами пробоин и окаймлениями пожаров.

Недолго думая, лейтенант направил "Авторил" прямо к японскому дредноуту. Ложившиеся перелетами снаряды с "Измаила" должны были на время закрыть низкий эсминец от наблюдателей с "Хиэя". Когда же русских заметят, повернуть башни главного калибра японцы уже не успеют. Огонь по "Автроилу" смогут вести только три 6-дюймовых орудия, почти заливаемые из-за крена. Был правда риск попасть под 14-дюймовый снаряд, отправленный своими же командорами с "Измаила". Ну да бог убережет! Раскольников, забыв о партийном долге, ощущал один жгучий охотничий азарт. Он сможет, он сможет!

Пять минут на полном ходу — позади половина расстояния до вырастающего на глазах "Хиэя". Там уже разглядели приближающийся "Автроил" — носовые и кормовой казематы озарились вспышками выстрелов. Несколько водяных столбов взметнулись справа и слева от эсминца, оросив Ильина-Раскольникова теплым дождем. Но башни главного калибра по-прежнему били залпами на другой борт! До японцев было только двадцать кабельтовых. Неожиданно прямо по курсу море взметнулось очередным высоким водяным фонтаном. Привет от "Измаила" в очередной раз заслонил эсминец от наводчиков японских орудий. Полускрытой плывущей над волнами тучи порохового дыма и водяной пыли "Автроил" разворачивался для торпедной стрельбы

— Аппараты, товсь! Залпом, пли!

На эсминце настала тишина, даже артиллерийские расчеты отошли от своих орудий. Все всматриваясь в гигантский корабль впереди, не веря, что даже девять выпущенных торпед способны причинить ему какой-то ущерб. Потом все дружно грянули "ура!", и громче всех кричал товарищ Раскольников, забыв о том, что обрек на смерть несколько сотен японских рабочих и крестьян в матросских бушлатах. Прямо посередине силуэта "Хиэя" поднимались выше мачт бурые столбы от подводных взрывов.

С момента, когда наблюдатель на фок-марсе "Хиэя" разглядел в туманной дымке южной части горизонта идущий навстречу большой русский корабль, контр-адмирал Канео Намагучи понял, что его линейный крейсер обречен. Даже неповрежденный "Хиэй" не имел никаких шансов один на один против русского "Измаила", двенадцать 14-дюймовых орудий которого скорее соответствовали мощному линкору, чем линейному крейсеру. На три эсминца, оставленных для сопровождения контр-адмиралом Сато, надежды было мало. Оставалось только известить по радио остальную эскадру и принять последний бой с надежной нанести противнику серьезные повреждения. Сейчас, когда русских от владивостокской базы отделяет больше тысячи миль, даже одно удачное попадание может стать решающим. И тогда "Хиэй" будет отомщен. Намагучи распорядился прибавить ход до 15 узлов. Значит, только что осушенный, было, отсек рулевых машин вновь окажется затопленным, но это уже не имело значения. Адмирал требовал лишь устранить бортовой крен, чтобы облегчить наводку орудий главного калибра. На жилых палубах продолжались непотушенные пожары, распространяющийся по коридорам дым подбирался к уцелевшим каютам, которые были забиты многочисленными ранеными. Сам Намагучи, несмотря на кровотечение из простреленного плеча, отказался покинуть боевую рубку.

Огневой бой с русским дредноутом начался почти на предельной для "Хиэя" дистанции. Крен на правый борт сыграл тут, скорее, на пользу, увеличив дальнобойность поднятых на максимальный угол японских орудий. Огонь вели четырех-ствольными залпами, попеременно из носовых и кормовых башен, чтобы наводчики на фок— и грот-марсах успевали, пока дым относило от их оконечности, скорректировать стрельбу. Более высокое расположение корректировочных постов на мощных трехногих мачтах было, кажется, единственным преимуществом линейного крейсера типа "Конго" перед русским "Измаилом". Впрочем, на меткости огня последнего это заметно не сказывалось. Несмотря на отделявшие "Хиэй" от его противника 90-85 кабельтовых одно попадание следовало за другим.

Большинство из них пришлось в середину корпуса. Один из первых фугасов разорвался у основания средней дымовой трубы, так что в ее кожухе теперь зияла пробоина площадью в 15 кв. метров. Труба удержалась только чудом. Часть осколков отразили бронированные колосники, но и оставшихся хватило на то, чтобы вывести из строя две кочегарки, наполнившиеся дымом и паром из перебитых магистралей. Другой снаряд, пробив броню пояса чуть ниже ватерлинии, взорвался рядом с отделением 2-го левого торпедного аппарата. Вода затопила отсек хранения запасных торпед и стала распространяться, проходя через поврежденные переборки, в соседние помещения. Еще один снаряд, разорвавшись под водой у борта, привел к затоплениям сразу трех угольных бункеров. Вода поднялась до главной палубы и продолжала прибывать. К тяжелым последствиям могло привести попадание в кормовую часть. Снаряд, ударил у ватерлинии почти отвесно, подняв огромный столб воды. В бортовой и палубной броне образовалась большая пробоина. Раскаленные осколки и обломки брони влетели в погреб боеприпасов к 152-мм орудиям, на полу вспыхнул рассыпанный порох, однако угрозу чудовищного взрыва сняла хлынувшая следом забортная вода. Она дошла до отсека кормовых динамомашин, вновь вышедших из строя.

Парадоксально, но попадания, вызвавшие затопления левобортных отсеков, несколько выровняли крен "Хиэя" на правый борт. Впрочем, положение линейного крейсера не стало от этого намного легче. Следующая серия попавших в него снарядов разорвалась на палубе и надстройках, и без того сильно поврежденных ранее огнем среднекалиберной артиллерии "Лазарева" и "Пронзительного". На этот раз разрушения оказались гораздо более тяжелые. Фугасные 356-мм снаряды разносили на куски легкие конструкции, вызывали вокруг многочисленные возгорания, пробивали осколками даже верхнюю броневую палубу. На "Хиэе" не осталось живого места. Большая часть экипажа выбыла из строя. Уцелевшие отчаянно боролись с пожарами на палубе и с затоплениями в трюмных отсеках. Несколько попаданий пришлось в орудийные башни главного калибра. Обычно это сопровождалось частичным пробитием брони или мощным сотрясением. Расчеты несли потери, временно нарушалась работа механизмов. Тем не менее, даже под обстрелом 14-дюймовыми фугасами ни одна башня не вышла надолго из строя. Однако, если бы "Измаил" применил бронебойные боеприпасы, вероятно одно из многих попаданий могло стать для "Хиэя" роковым. А так.. Избиваемый фугасными снарядами линейный крейсер вместо немедленного потопления ждала более-менее продолжительная агония.

Но судьбою "Хиэю" всё же была уготована быстрая смерть. Боевая рубка дредноута была наполнена дымом от горящего наверху мостика. С отрезанного огнем фор-марса успели передать о появлении справа по борту русского эсминца, который смело лавировало между фонтанами от падений крупнокалиберных снарядов. Правобортная противоминная батарея "Хиэя" была практически выведена из строя. Оставался еще шанс успеть развернуть на другой борт башни главного калибра, но контр-адмирал Намагучи, почти уже потерявший от кровопотери сознание, приказал бить по русскому дредноуту полными залпами. Залп сразу из восьми 14-дюймовых стволов допускался только в крайнем случае, так как приводил к повреждениям конструкций корабля. Но "Хиэю" нечего было терять. В оставшиеся у него секунды он должен был выпустить как можно больше снарядов. Огромный линейный крейсер вздрагивал после каждого залпа. Вылетали уцелевшие иллюминаторы, корежились леера, заскрипев, стала крениться на своих пробитых опорах грот-мачта. Потом "Хиэй" потряс взрыв торпеды. Она ударила в середину корпуса. Еще одна поразила дредноут чуть ближе к носу. Вода хлынула в котельные отделения. Там спешно сбрасывали пар, чтобы избежать взрыва котлов. Наполненные паром, быстро затопляемые кочегарки стали западней для своих команд. Немногие из обваренных паром люди смогли выбраться оттуда на ощупь по уцелевшим трапам.

Потерявший ход "Хиэй" быстро погружался с креном на нос и правый борт. Вода уже захлестывала через борт, вливалась в открытые люки, смывая вниз тех, кто лез из трюма и нижних палуб. Несмотря на продолжающийся обстрел к гибнущему "Хиэю" подошел эсминец "Икадзути" и стал принимать людей. Потерявшего сознание контр-адмирала Намагучи спустили из рубки на веревке. Вместе с ним на эсминец был перенесен портрет микадо из корабельной кают-компании. Передняя башня дредноута была уже под водой, вторая возвышалась как остров. Люди лезли на разрушенные надстройки. На корме машинные команды удалось организованно вывести наверх через 3-ю орудийную башню. С ее крыши они перебирались на подошедший вплотную эсминец. Обстрел полузатонувшего корабля с русского линкора прекратился. Когда "Икадзути" отошел, "Хиэй" имел крен на 15 градусов, его квартердек чуть выступал над водой. Там еще виднелось несколько десятков человек, но перегруженный эсминец уже не мог им ничем помочь. Потом от огромного корабля остались лишь мачты с развевающимися флагами. С марсов слышалось "банзай!" оставшихся там артиллерийских корректировщиков. Наконец и верхушки мачт ушли под бурлящую воду. Набирая ход, "Икадзути" взял курс от места гибели "Хиэя" на север, к своей эскадре. Наперерез устремились русские "новики". С головного из них дали выстрел, положив снаряд прямо по курсу. Прожектор сигналил требованиями спустить флаг. Неужели адмирал Намагучи попадет в плен, как сдавались после Цусимы русские адмиралы? Нет, лучше смерть! Но внезапно русские корабли стали уклоняться в сторону, потеряв интерес к перегруженному "Икадзути". Вдали, на северо-востоке, из дымки вырисовывались величественные трехтрубные силуэты, в которых угадывались быстроходные дредноуты 2-го японского флота, а рядом с ними шли эсминцы и легкие крейсера 1-й минной флотилии.

— Прямо по курсу в полтораста кабельтовых три линейных крейсера типа "конго"! — с каким-то даже равнодушием доложили с фор-марса.

— Ну всё, Михаил Коронатович! Пора поворачивать! С тремя нам одним не справиться!

Капитан Плен почти кричал — видимо, последствие второй за день контузии. Командный пост "Измаила" будто притягивала к себе вражеские снаряды. На этот раз попадание пришлось в нижнюю броневую рубку. Осколками, попавшими через прорезь, были убиты артиллерийский офицер и один из ординарцев, а несколько человек тяжело ранены. В верхней рубке при этом ударе всех сбило с ног, упавший на сломанную руку адмирал Бахирев на несколько секунд лишился сознания. Сила взрыва на броне 14-дюймового фугасного снаряда была такова, что в продолжение значительного времени никто в рубке не слышал друг друга. Второй снаряд (очевидно, пущенной в одном залпе с первым из той же башни) пробил палубу рядом с рубкой, сильно разрушив судовую аптеку. Крупные осколки пробили себе дорогу до вентиляционной площадки, а оттуда через воздуховоды шахты залетели в кочегарку передних нефтяных котлов.

Бой с "Хиэем" вообще обошелся "Измаилу" недешево. В начале артиллерийской дуэли японцы не могли получить накрытия, но потом стали добиваться успеха. Основная же часть попаданий пришлась на последние минуты перестрелки, когда японский линейный крейсер успел перед своей гибелью выпустить несколько полных залпов. Дважды была поражена передняя башня. Первое попадание — по касательной в броневую крышу — лишь сильно встряхнуло конструкцию, зато после второго несколько осколков попало между барбетом и вращающейся частью башенной установки, заклинив ее. В дополнение, в результате другого попадания, которое пришлось в стык верхнего и главного бронепоясов левого борта, помимо разрушенных кубриков, были повреждены цистерны с питьевой водой. Вода через поврежденные клапана системы противопожарного орошения стала затапливать носовые погреба боеприпасов. Наконец, 14-дюймовый снаряд поразил 5-й левобортный каземат 130-мм орудия. Помимо орудия и расчета был выведен из строя и элеватор подъема боеприпасов соседнего 6-го каземата. Часть осколков прошла в соседний отсек дизель-динамомашин, вызвав там пожар. В результате была обесточена 2-я башня главного калибра. Башенные расчеты оказались среди недействующих механизмов в темноту и дыму, распространявшемся через вентиляцию от близкого пожара. Командир 2-й башни готов был принять решение о затоплении погребов, что спасало от возможной гибельной для корабля детонации, но приводило к потери башни. Тогда "Измаил" вместе с вышедшей из строя 1-й башней главного калибра лишился бы половины огневой мощи. Промедление башенного командира оказалось верным. Вскоре пожар был потушен, а башня запитана от другого динамо, после чего была готова возобновить огонь.

Вице-адмирал Бахирев вышел на временный мостик, вглядываясь в надвигающийся с севера отряд японских линейных крейсеров. Капитан Плен выбрался следом. Внизу на палубе в радостном возбуждении сновали матросы, еще не пришедшие в себя после уничтожения вражеского дредноута. Да и в рубке полуоглохшие офицеры до сих пор спорили — кто же всё-таки пустил на дно "Хиэй" — их главный калибр в честной дуэли или торпеда подкравшегося сзади эсминца? Раздавшийся вновь над кораблем рёв сирен артиллерийской тревоги заставила всех опрометью броситься по боевым постам. Ожившие башни разворачивали на нужный пеленг над опустевшей вмиг палубой колонноподобные стволы 14-дюймовых орудий. Неподвижной оставалась только носовая башня. Возле нее возилась ремонтная бригада, пытаясь извлечь заклинившие вращение осколки. Одновременно внизу шла откачка воды из затопленных снарядных погребов.

— Ну что ж, Павел Михайлович! Первую "конгу" нам не дали самим потопить. Авось, со второй повезет! Постарайся так держать по курсу, чтобы первая башня тоже могла стрелять. Хотя бы просто в ту сторону, может, попадут куда. Лишние три ствола нам сейчас ой как понадобятся. Одно дело с двенадцатью пушками против двадцати четырех японских, другое — только с девятью...

За время "гонки на юг" на выручку "Хиэю" линейные крейсера 2-го флота успели удалиться от идущих следом тихоходных линкоров 1-го флота. До "Хиэя" оставалось почти 130 кабельтовых, когда радио с "Икадзути" передало сообщение о том, что тот затонул. Вице-адмирал принц Фушими Хироясу был полон решимости отомстить северным варварам за гибель одного из своих линейных крейсеров. Только бы успеть разделаться с одиноким вражеским линкором до темноты, иначе, вполне вероятно, слава его уничтожения достанется эсминцам минной флотилии, которые шли в кильватере за дредноутами. Только бы русский гигант не бросился удирать. Корабль типа "Измаил", судя по справочникам, может разгоняться до 27 узлов — японским линейным крейсерам с такой же скоростью его не догнать. Но русские, похоже, сами рвались в бой. Почему этот дредноут держит себя так уверенно? Может, на самом деле он вовсе и не одинок? А натолкнуться на всю четверку "измаилов" для "Конго", "Хьюго" и "Кирисимы" без поддержки 1-го флота означало верную гибель.

Принц Фушими еще раз запросил заново устроенный на фор-марсе корректировочный пост — не видно ли на горизонте других крупных кораблей противника? Ответ был отрицательный, хотя наблюдатель признался, что видимость стала плохая. Собственно, даже потопивший "Хиэй" мощный русский дредноут различался на 160 кабельтовых с трудом. Хотя он определенно разворачивался навстречу 2-му флоту. Так! Надо что-то быстро решать. Время идет на секунды, ведь корабли сближаются со скоростью 50 узлов! Не обязательно ведь сходиться на пистолетный выстрел. Надо просто повернуть и встретить противника издалека бортовым огнем. Если окажется, что за одним русским линкором — все новейшие дредноуты Колчака, тогда следует просто отвернуть на соединение с 1-м флотом.

Адмирал Бахирев с удивлением наблюдал, как три больших японских корабля, лишь немного уступающих в величине "Измаилу" поворачивают направо. Не слишком ли рано это приглашение к бою на параллельных курсах. Боятся? А ведь Развозов с Кедровым их сильно потрепали. Первый японец стреляет попеременно из двух и трех орудий, значит три ствола у него не действуют. Второй вообще бьет через раз двумя пушками, одна башня, значит, осталась. Только третий четко выпускает по четыре снаряда за раз. Значит, не двадцать четыре, а пятнадцать стволов у японцев против девяти "измаильских". Ну, да наши-то помощнее. Дистанция 90 кабельтовых с лишним. Нет, надо идти дальше на сближение, а то у самого в погребах осталось хорошо. если половина боезапаса. Пристреляться пока не удавалось. Дальномерщикам со 2-й башни мешал выходивший из изрешеченной осколками дымовой трубы дым. Бахирев велел руководить пристрелкой с 4-й башни, но и это мало помогло. Трехорудийные залпы "Измаила" ложились то с перелетом, то с недолетом. Японцы пристрелялись первыми.

Огромный линейный крейсер вздрогнул от тяжелого удара в кормовую оконечность. Бахирев сразу почувствовал нарастающий крен. Пришел доклад, что заливается румпельное отделение большого руля, однако привод пока действовал. Еще один снаряд разорвался на грот-мачте, сбив площадку кормового компаса. Потом новые попадания и опять — в кормовую часть. Дважды поражена 3-я башня! Похоже, бронебойными... Пробоины в крыше и в задней части барбета. Палуба рядом разрушена. Из пробоин идет дым, из-под палубы показался огонь. Из машинных отделений докладывают о сильном задымлении через вентиляцию. Связи с расчетом 3-й башни нет. Приказ о затоплении погребов? Рано! Есть связь с 3-й башней! Докладывают о потерях в людях, поврежденниях механизмов наводки и элеваторов подъема боеприпасов. Пожары? Просто рядом с башней горит склад аварийных материалов для заделки пробоин. Срочно туда пожарный дивизион! Новые попадания! Теперь совсем рядом с рубкой. Разрушена баня кочегаров, затоплен угольный бункер. Пожар в хлебопекарне. Выведен из строя опреснитель. Взрыв в 3-м каземате 130-мм орудия. Взрывная волна выбила броневые переборки и дошла до перевязочного пункта. Жертвы среди раненых и фельдшеров. Из всех трюмных отсеков доклады о выходе из строя освещения, об угарном дыме, от которого не спасают противогазы. Люди работают по десять минут, выбираясь в очередь отдышаться на сокрушаемую 14-дюймовыми снарядами палубу. Срочно выслать электриков на отладку электросетей! И очистить вентиляционные трубы!

— Накрытие! Накрыли концевой!

Радостный крик одного из флаг-офицеров. Бахирев оторвался от телефона и приник к броневой щели. Точно! Накрытие и даже попадание. У замыкающего линейного крейсера в районе грот-мачты поднимается вверх густое облако ослепительно белого пара.

— Беглый огонь полными залпами!

Сейчас, когда у него осталось лишь шесть стволов, важно успеть выпустить как можно больше снарядов.

Командир "Кирисимы" капитан 1-го ранга Чими Такеси был горд своим кораблем. Сегодня именно его линейный крейсер первым выбил из строя русский дредноут, который запылал, как шутиха, потерял ход и вывалился в сторону. После этого большая русская эскадра обратилась в бегство и рассыпалась в разные стороны. Потом залп с "Кирисимы" поразил в корму другой устаревший русский линкор, который отстал от своих, лишился управления и был добит дредноутами Ямая. Самого "Кирисиму" в сражении как будто хранили боги. Лишь раз вражеский снаряд пробил броню 4-й башни, но не взорвался! Третий бой — с новейшим линкором противника — также пока складывался для "Кирисимы" неплохо. Вражеские снаряды ложились рядом, в бортовых отсеках появилась течь от вызванных близкими разрывами гидравлических ударах, но прямых попаданий не было. Всё изменилось вдруг.

14-дюймовый снаряд ударил сверху чуть впереди 3-й дымовой трубы, пробил последовательно 38-мм броню верхней и 19-мм нижней палубы и взорвался в 7-м котельном отделении у правого борта. Кочегарка наполнилась перегретым паром, который со свистом рвался из перебитых труб, а в пробоину хлынула вода. На некоторое время в кормовой части корабля прекратилась подача электроэнергии, однако положение удалось исправить переключением генераторов. Растущий крен начали уменьшать контрзатоплением бункеров на правом борту. Казалось, ситуация исправляется. Но тут на "Кирисиму" посыпались новые снаряды. Один из них вывел из строя рулевое управление. Дюймовая палубная броня не защитила румпельный отсек, разбитый прямым попаданием пущенного по пологой траектрии 356-мм снаряда. Капитан Такеси дал приказ о повороте вправо, чтобы выйти из накрытия, но корабль уже не слушался руля, сваливаясь в циркуляцию.

Еще один снаряд ударил в левый борт впереди 1-й башни и разорвался с ужасающим грохотом. Через короткое время произошли попадания в 3-ю и 4-ю башни. Их броня была пробита, орудия повреждены, башни наполнились удушливым дымом. Уцелевшие из расчетов стали выбираться из башен на палубу. Следующий снаряд пробил броню под 2-м левобортным казематом. Взрыв вырвал кусок борта, из пробоины выскочил, закручиваясь вверх, длинный язык яркого пламени. Похоже, взрыв боеприпасов противоминной артиллерии. "Кирисима" стал сильно раскачиваться по килю, несколько раз погружаясь в воду то кормой, то форштевнем. Из пролома по-прежнему било мощное пламя. Через минуту сдетонировали погреба главного калибра.

В носовой части корабля как будто сверкнула молния, разливаясь огненным сиянием. Следом с громоподобными раскатами в небо поднимался колоссальный султан черно-желтого дыма. В этом грибовидном дымном облаке было видно подброшенную и вращающуюся в воздухе многосоттонную башню главного калибра. Фок-мачта упала назад, к середине корабля, дымовые трубы рушились одна за другой. Окутанный дымом "Кирисима" быстро кренился на нос и правый борт, с палубы и надстроек сыпались люди. Корма задралась, обнажая уже остановившиеся винты. В следующее мгновение линейный крейсер перевернулся. Всё это произошло за такое короткое время, что залп, пущенный с "Измаила" по "Кирисиме", еще ведущему бой, настиг его, когда японский дредноут уже лег вверх килем. Два снаряда ударили в днище и взорвались, ломая тонущий корабль пополам.

Принц Фушими Хироясу не хотел верить своим глазам. Только что в кильватере "Конго" шли два линейных крейсера, а сейчас за кормой остался один "Харуна". Вместо замыкавшего строй "Кирисимы" — только плывущее над морем облако грязного дыма... 30 000-тонный корабль с экипажем из 1 200 человек погиб в считанные мгновения! И это сразу после потопления "Хиэя"! От 2-го флота сохранилась лишь половина состава... Хироясу с ужасом вглядывался в приблизившийся на 50 кабельтовых силуэт русского сверхдредноута. Уже хорошо можно было различить сквозь дым его высокий полубак и две массивные дымовые трубы. Русским хорошо досталось! Палуба у грот-мачты охвачена пожаром, заметный дифферент на корму, носовая надстройка разрушена, но решимости продолжать бой врагу не занимать. Упрямо идет на сближение. Вот снова плюнул огнем. Трехорудийный залп из передней башни, а она, казалось бы, не действовала. А у "Конго" полностью боеспособны только две башни — 1-я и 4-я, в 3-й башне стреляет одно орудие. Гораздо хуже дела у "Харуны" — огонь способна вести лишь единственная 3-я башня. Всего семь стволов главного калибра против двенадцати у русских!

Хироясу успел ощутить отличие 14-дюймового калибра от бивших ранее по его кораблям 12-дюймовых снарядов. Одного попадании вблизи от броневой рубки "Конго" хватило, чтобы управление кораблем пришлось переносить вниз, на главный боевой пост. Нет, продолжать в такой ситуации бой, значило погубить оставшиеся корабли. К тому же приказ адмирала Ямая касался только поддержки "Хиэя". Раз "Хиэя" больше нет, 2-й флот должен отойти на фланг Соединенного флота, где, собственно и место линейным крейсерам при лобовом столкновении главных сил. Хироясу отдал приказ о повороте на норд-вест. Пожалуй, "Конго" и "Харуна" еще смогут пригодиться, выманивая русских под огонь подходящих с севера дредноутов 1-го флота.

Контр-адмирал Кодзо Сато во время следования на помощь "Хиэю" получил по радио два противоречащих друг другу приказа. Вице-адмирал Хироясу требовал, чтобы 1-я минная флотилия сопровождала его 2-й флот. Адмирал Ямай же приказывал выдвинуться на юг для разведки сил противника. Конечно, распоряжения командующего Соединенным флотом имели приоритет, но если бы русским миноносцам удалось торпедировать один из японских линейных крейсеров — ответственность за это легла бы на Сато. Подумав, контр-адмирал отправил на разведку легкий крейсер "Тацута", эсминцы "Умикадзе" и "Уракадзе", сам же продолжал идти вслед за линейными крейсерами. В завязавшемся коротком бою с встреченным на пути к "Хиэю" (и успевшим потопить его) русским дредноутом флотилия Сато держалась на нестреляющем правом борту кораблей принца Хироясу. После стремительной гибели "Кирисимы" быстроходные эсминцы "Кавакадзе" и "Таникадзе" сразу же ринулись туда, но не обнаружили в волнах ни одного уцелевшего. Принц Хироясу попросил прикрыть отход оставшихся его кораблей и два эсминца, пройдя под русским огнем по левому борту от "Конго" и "Харуны", заслонили их от врага белой завесой своих дымовых приборов.

Пока 1-й флот двигался на юг, командам было предоставлено время наскоро перекусить. Орудийные расчеты расположились на крышах своих башен. (Ну, кроме носовых у "Конго", там уж слишком пахло горелым человеческим мясом). Матросы были довольны не только утолить голод принесенными с камбуза онигири, но и возможностью хоть немного подышать после горячей пороховой гари свежим морским воздухом. Разговоров не было, все молча вслушивались в глухую канонаду на юге, где горизонт озарялся далекими зарницами. Команды готовились к новому бою. На флагманском "Исэ" после ускоренного ремонта не была введена в строй только полностью выгоревшая изнутри 2-я башня главного калибра. Из погребов 1-й башни приходилось постоянно откачивать воду из подтапливаемых погребов боеприпасов. На "Хьюго" механизмы всех башенных орудий удалось привести в рабочее состояние. А вот на "Фусо" 5-я башня оставалась по-прежнему заклиненной, во 2-й башне было исправно лишь одно орудие. На замыкавшем строй линкоров "Ямасиро" вся артиллерия главного калибра сохраняла боеспособность.

Адмирал Ямай оставил без внимания принесенные ему из буфета чай, подогретый сакэ и шарики сладкого риса. Доклад по радио с "Конго" подтвердил его худшие опасения. Начальник 2-го флота сообщал не только о потоплении "Хиэя", но о гибели "Кирисимы". Судя по всему, принц Хироясу натолкнулся-таки на ударный отряд Колчака. С другой стороны, Хироясу докладывал, что видел всего один русский дредноут, которому нанес серьезные повреждения. Следовало предположить, что принц попал в западню и оказался под огнем незамеченных им тяжелых кораблей. Видимо, тут сыграли свою роль прихоти освещения при облачности в момент близости захода солнца, когда полосы тени скользят по поверхности моря. При Ютланде немцы в решающий момент позднего вечера практически потеряли из вида англичан, хотя те хорошо различали своих противников. Правда, немцы хотя бы видели выстрелы вражеских кораблей, а японцы не наблюдали ничего...

Возможно, тот единственный русский дредноут как раз и должен был отвлекать внимание, вызывая весь огонь 2-го флота на себя, тогда как остальные дредноуты Колчака спокойно расстреливали невидящих их линейные крейсера... Но ничего, скоро должны поступить сообщения от посланной на юг разведки. Эх! Как не хватает разведовательных аэропланов! Ямай с завистью проводил взглядом вновь появившийся в небе русский гидросамолет. Стрекоча мотором, он облетел идущие кильватерным строем японские линкоры и стал уходить на юг. Кормовая башня "Исэ", максимально подняв орудия, выпустила по вражескому аэроплану пару снарядов, но маленький аппарат, похоже, не пострадал...

На севере тоже было не просто. Адмирал еще полчаса назад потребовал докладов от начальников 2-й и 3-й минных флотилий. Выполнить приказ было затруднительно. На всех японских линкорах имелись повреждения радиоантенн и радиорубок. Радиограмму пришлось передавать через радиостанцию наименее пострадавшего "Ямасиро". И только совсем недавно флаг-офицер зачитал сообщения от контр-адмиралов Тацио и Яманако.

Контр-адмиралу Сибакити Яманака, командиру 3-й флотилии, не удалось результативно атаковать два русских линкора, поврежденные в бою с 1-м флотом. После боя с прикрывавшими линкоры миноносцами Яманака лишился одного эсминца и еще один был тяжело поврежден. Русские также потеряли один из своих "новиков". С наступлением сумерек Яманако, у которого было двенадцать миноносцев, намеревался продолжать атаки. Еще хуже обстояли дела у блокировавшего русских с северо-запада начальника 2-й флотилии контр-адмирала Мацумуро Тацио. Он доносил, что при попытке атаковать поврежденные в бою со 2-м флотом русские дредноуты потерял один легкий крейсер, а еще один крейсер вынужден был выйти из боя. Серьезные повреждения также получили два японских эсминца, а один минный дивизион, отрезанный от флотилии, ушел к главным силам Ямая.. Между тем противник сформировал отряд из сильно поврежденных, но сохранивших боеспособность больших кораблей — двух линкоров, броненосного и легкого крейсеров, прикрываемых четырьмя эсминцами. Этот отряд, развив 8-узловой ход, взял курс на норд-вест. Тацио, у которого оставался единственный боеспособный легкий крейсер и шесть эсминцев, не мог остановить крупные корабли с тяжелой артиллерией. Чтобы успешно действовать против русских линкоров надо было ждать захода солнца.

Танин Ямай задумался. Пока главные силы Соединенного флота обратились на юг против новейший линейных крейсеров Колчака, устаревшие русские линкоры пытаются прорваться на свою базу. Какова надежда, что Тацуо и Яманако не дадут врагу вернуться во Владивосток? В 37-м году Мейдзи после Цусимы остатки русской эскадры в ночь перехватывали 21 большой и 44 малых миноносца, а сейчас во 2-й и 3-й минной флотилиях лишь два эсминца 1-го класса и шестнадцать 2-классных. Впрочем, сейчас в бой и так были брошены практически все имевшиеся у Японии минные силы. 4-я флотилия, действовавшая вместе с 3-м флотом адмирала Сузуки, видимо, уже уничтожена. В стратегическом резерве оставались только две минные флотилии. Из них 5-я, сформированная из устаревших эсминцев типа "Асакадзе", обеспечивала блокаду Китая, а 6-я, в которую вошли уцелевшие ветераны первой войны с Россией, годилась только для охраны собственного побережья.

Помочь Такио и Яманако адмирал Ямай мог только тем, что отправил обратно ко 2-й флотилии ее прибившийся к 1-му флоту дивизион новейших эсминцев типа "Моми". Что касается сильнейшей 1-й минной флотилии — она была нужна самому Ямаю на случай столкновения с линейными крейсерами Колчака. Так что ночной разгром адмиралами Тацио и Яманака тихоходной части вражеской эскадры совсем не был гарантирован. Однако главнокомандующий готов был скорее дать уйти устаревшим русским кораблям, чем пропустить современные быстроходные дредноуты. Да, новой Цусимы не вышло, полного разгрома русских не получилось, японцы сами понесли тяжелейшие потери. Но если удастся прикончить новейшие "измаилы", победа в морской войне достанется Японии!

Пришло сообщение с посланного на разведку к югу крейсера "Тацута". Никаких крупных кораблей противника, кроме того единственного сверхдредноута, с которым сражался принц Хироясу, замечено не было. Западней у русских, правда, наблюдались многочисленные эсминцы и легкий крейсер. Во время боя 2-го флота с русским линкором этот отряд отошел в сторону. Куда он пойдет — на север, вслед за своими большими кораблями или останется до темноты рядом с Соединенным флотом, чтобы попытаться отыграться ночными торпедными атаками. В любом случае, нельзя было оставлять их без внимания, тем более, что легкие корабли вполне могли перехватить остатки 2-го флота, как раз отходящие сейчас на запад. С эсминцами-то линейные крейсера справятся.

— Передать на "Конго" вице-адмиралу Хироясу. Курс зюйд-вест! Атаковать легкий крейсер и эминцы противника!

Адмирал Ямай отправил в рот рисовый колобок. Хорошо, если русский сверхдредноут задержался для помощи своим соотечественникам. Тогда он не успеет уйти от линкоров 1-го флота. Всё-таки странно, откуда взялся этот одинокий боец? Надо побыстрей покончить с ним, пока не появились трое его товарищей. А потом и с ними разделаться до темноты.

— Дмитрий Иосифович! Посмотрите, японцы, кажется, на нас поворачивают!

Капитан Дараган посмотрел на правый крамбол, куда показывал его артиллерийский офицер. Где-то в 90 кабельтовых на норд-норд ост из дымовой завесы выплывали громады японских линейных крейсеров. Они поворачивали на юго-восток, то есть шли на пересечение курсу "Адмирала Грейга" и следующих с ним двух минных дивизионов. Рядом с большими вражескими кораблями угадывалось движение низких стремительных эсминцев; они тоже разворачивались, выходя вперед. Легкий крейсер "Адмирал Грейг" для японских линейных крейсеров был законной добычей — при той же скорости несопоставимый тоннаж, вооружение и броневая защита. "Конго" и "Харуна" из своих 356-мм орудий разнесут "Грейга" на куски задолго до того как он сможет нанести им хоть какой-то вред стрельбой из своих 130-мм пушек.

Впрочем, если сейчас отвернуть и дать полный ход, можно еще оторваться, по крайней мере, — от линейных крейсеров. Им ведь досталось уже от "Измаила" и еще раньше от старых балтийских дредноутов. Значит, скорость у японских гигантов уже не та. А от легкой "Кумы" и, тем более, эсминцев, "Грейг" с "новиками" отобьются, да еще сами им надают горячих! Только одна проблема... В русском отряде — два инвалида. У "Изяслава" большая пробоина в носовой части, "Прямислав" смял себе форштевень при таране. Оба едва выдают 12 узлов, сдерживая остальных. От японцев с ними не уйти. Бросить? Но ведь это два новых великолепных эсминца! Да и снимать с них команды уже не осталось времени, 14-дюймовки вражеских дредноутов вот-вот накроют залпами.

Похоже, Дмитрий Дараган оказался в той же ситуации, что парой часов раньше -Евгений Беренс. Тот не захотел бросать поврежденный "Гавриил", но в результате потерял еще пару эсминцев, а его крейсер "Муравьев-Амурский" был совершенно разбит... Беренс вел себя, конечно, по-рыцарски, но к чему привело его благородство! Во всяком случае, жертвовать "Адмиралом Грейгом" и шестью исправными эсминцами ради двух подранков было бы преступной глупостью... Как же, однако, переменчиво военное счастье! Только что на русских кораблях так ликовали по поводу уничтожение одного за другим двух японских эсминцев и двух дредноутов. И три из четырех этих кораблей потопили эсминцы дивизиона капитана Леонтьева, что держит флаг на обреченном "Изяславе". И только один линейный крейсер взорвал огромный "Измаил". На него, пожалуй, только и осталась надежда! Пусть отгоняет "конгов" а Дараган попытается оттянуть на себя легкие японские корабли...

— Ваше Превосхотельство! Радио от главнокомандующего!

— Читайте! — вице-адмирал Бахирев пытался высмотреть хоть что-нибудь в дымовой завесе, закрывшей от "Измаила" два японских линейных крейсеров.

— Вице-адмиралу Бахиреву! Поздравляю потоплением неприятеля. С севера к вам идут четыре, повторяю четыре линкора типа "Исэ". Требую немедленно, повторяю, немедленно, не вступая в бой, повернуть на юг для соединения с первой бригадой. Подпись: адмирал Колчак.

— А то я сам не вижу, что идут! — буркнул под нос Бахирев.

Действительно, несмотря на дистанцию в сто кабельтовых, поворачивавшие с северо-востока японские линкоры хорошо были уже хорошо различимы. Четыре дредноута перестраивалисьиз колонны в строй пеленга для стрельбы из носовых орудий.

— Павел Михайлович! — адмирал обернулся к капитану Плену. — Хорошего, как говорится, понемножку! Поворот на зюйд! Думаю, оторвемся без проблем. Знаю я эти типа "Исэ", им нас не нагнать.

На левом траверзе в кабельтовых 70-ти были замечены два эсминца: двухтрубный и четырехтрубный, и похожий на них, только гораздо более длинный низкий трехтрубный легкий крейсер. По идущим на юг японцам было брошено пара залпов, но крейсер и эсминцы, развив сильный ход, стали умело маневрировать, уходя из-под накрытий, так что Бахирев дал приказ не тратить попусту снарядов.

— Ваше Превосходительство! Еще одна телеграмма! — через пять минут на мостике снова появился запыхавшийся радиотелеграфист. Что-то в его голосе Бахиреву сразу не понравилось. — С "Адмирала Грейга" прислали.

— Ну вот, стоило радио наладить, уж и покоя нет. Ладно, читайте! И кончайте меня "превосходительством", не на смотре...

— "Измаилу"! Отряд преследует два линейных крейсера, легкий крейсер и пять эсминцев. "Изяслав" и "Прямислав" повреждены и не могут дать полного хода. Для оказания помощи прошу взять курс на норд-вест. Противном случае, миноносцы будут потеряны. Капитан первого ранга Дараган.

— Так! — Бахирев набычился, снова зашарив биноклем по размытой дымной пелене на северо-западе. — Павел Михайлович! ! Поворот на норд-вест. Кочегарам и машинистам — дать максимальный ход! Пусть хоть клапана забивают! Дай Бог, успеем!

— Михаил Коронатович! — взмолился Плен. — Ну, двух "конгов", положим, отобьем, хоть у нас лишь две башни из четырех более-менее целыми остались. А с дредноутами-то шестибашенными потом что делать будем? И Александр Васильевич опять же приказал на юг поворачивать...

— Адмирал Колчак ранее дал нам другой приказ, — коренастый Бахирев расправил плечи, заполнив собой, казалось, всё свободное пространство крошечного временного мостика. — Не трусить!

Михаила Коронатовича Бахирева на флоте любили за ум, простоту, отзывчивость, и, конечно же, за храбрость, в которой ни у кого не было никакого сомнения. Только вот сам Коронат никак не мог забыть тот черный для русского флота день 31 марта 1904 года, когда погиб адмирал Макаров. Накануне ночью русские миноносцы вышли из Порт-Артура в море. Одним из них — "Смелым" — командовал лейтенант Бахирев. Отстав от своих "Смелый" вместе с миноносцем "Страшный" в темноте встал по ошибке в строй японских эсминцев. Утром, обнаружив позади себя русских, японцы открыли огонь. "Смелый" успел уйти, а "Страшный" получил повреждения и был окружен врагами. Лейтенант Бахирев на всех парах примчался к Артуру и вызвал на помощь погибающему "Страшному" быстроходный крейсер "Баян". Следом стал выводить в море всю броненосную эскадру адмирал Макаров. Но помощь опоздала, а на обратном пути флагманский броненосец "Петропавловск" взорвался на мине и погиб вместе с командующим.

Нет, к лейтенанту Бахиреву не было никаких претензий. Незадолго до того в похожей ситуации погиб миноносец "Стерегущий". Бывший с ним в море "Решительный" тогда тоже ушел за помощью, не остался сражаться вместе с поврежденным товарищем. Однако сам адмирал Макаров сказал по этому поводу, оправдывая командира "Решительного" за уход от "Стерегущего": "Повернуть ему на выручку — значило погубить вместо одного миноносца два". Так что Бахирев сделал всё, как надо... Но вот, только, если представить чудо! "Смелый" остается со "Страшным". Вдвоем им удается отбиться от японцев и вернуться в Артур. "Петропавловск" не выходит в море и не натыкается на мину, адмирал Макаров остается в живых. И вся тогдашняя война, увенчанная Цусимой, могла пойти бы по-другому... Адмирал Макаров поступил, конечно, необдуманно, рванувшись впереди эскадры на выручку миноносца через непротраленный фарватер. Но кому-то надо было совершать этот необдуманный подвиг, раз лейтенант Бахирев поступил обдуманно. А теперь адмирал Бахирев должен, наконец, отплатить по старым долгам. К тому же, авось повезет! Ведь везет же вечно этому чертяке Колчаку!

"Измаил", совершив полный разворот на норд-вест, устремился наперерез японским линейным крейсерам. Их мачты четко вырисовывались над дымовой завесой, которую поставили идущие левее эсминцы. Высокие мачты демаскировали противника, однако и позволяли ему вести по русскому дредноуту прицельный огонь, корректируя его с фор-марсов. Однако пока японцы предпочитали стрелять по поврежденным "Изяславу" и "Прямиславу". До них "Конго" и "Харуне" оставалось не более 60 кабельтовых. "Измаилу" следовало изо всех сил спешить на выручку эсминцев, а ведь на его правой раковине уже нависали японские линкоры, приблизившись до 90 кабельтовых. Они уже открыли огонь, но не добиваясь пока близких накрытий.

— Павел Михайлович! — Бахирев повернулся к Плену. — Передайте своему главарту, чтобы на линкоры внимания пока не обращал. Всё внимание на линейные крейсера

Идущий слева на пересечение курса быстроходный вражеский сверхдредноут сильно нервировал принца Хироясу. Адмирал Ямай дал понять, что 1-й флот займется этим русским, но сейчас "измаил" был гораздо ближе к "Конго" и "Харуне", чем к "Исэ" и "Хьюга". В всё же, несмотря на невольный подсознательный страх, принц ощущал сильную радость от приближения грозного противника. Русские могли бы повернуть назад и уйти, оторваться от менее быстроходных японских линкоров, довольствуясь потоплением двух линейный крейсеров. Но Хироясу заставил русский сверхдредноут идти за собой, под сокрушающий удар 1-го флота. Даже если "Конго" и "Харуна" подвергнуться серьезной опасности, нельзя упустить шанс отомстить за "Хиэй" и "Кирисиму", отомстить их убийце.

Японские линейные крейсера шли на сближение с русскими эсминцами на острых курсах, что ограничивало действие главного калибра только носовыми башнями. Фактически огонь по эсминцам могла вести лишь 1-я башня "Конго", так как у 2-й были повреждены элеваторы подъема боеприпасов. У "Харуны" же 1-я башня была взорвана, а у 2-й затоплены погреба. Но и два стреляющие по эсминцам орудия носовой башни "Конго" не могли рассчитывать на данные командно-дальномерных постов, так как те в этот момент корректировали огонь кормовых башен по русскому дредноуту. По дредноуту стреляла и единственная 3-я башня "Харуны". Хироясу надеялся, что справится с двумя отставшими от своих эсминцами одной противоминной артиллерией. Но для этого надо было подойти поближе.

"Адмирал Грейг" и шесть исправных эсминцев быстро уходили на северо-северо-запад. Поврежденные "Изяслав" и "Прямислав" спешно закрылись дымом и повернули на юго-запад, надеясь, что японцы, увлекшись погоней за основной группой, пройдут мимо. Однако принц Хироясу, отрядив вслед за большим отрядом "Куму" с тремя эсминцами, сам с двумя линейными крейсерами и двумя эсминцами прикрытия шел прямо на пару потерявших ход русских миноносцев. Пройдя сквозь дымовую завесу, "Конго" открыл огонь из четырех 6-дюймовых орудий носовых казематов и выпустил несколько залпов двумя 14-дюймовками передней башни.

Капитан Леонтьев дал приказ увеличить ход, хотя это означало затопление носовых отсеков — наскоро заделанная обширная пробоина не выдерживала напор воды. "Изяслав" начал идти зигзагом, сбивая прицел японским артиллеристам. Уходя из-под огня, эсминец резко уклонился вправо и разрядил в сторону "Конго" кормовые торпедные аппараты, после чего русские разом зажгли все остававшиеся у них дымовые шашки. В момент поворота один из 152-мм снарядов всё же достал "Изяслав" — разрушив радиорубку и вызвал пожар на расположенном рядом камбузе. Однако и "Конго" пришлось резко менять курс, поворачивая на выпущенный в него торпедный залп. Торпеды прошли по обоим бортам линейного крейсера, заставив спешно маневрировать и идущий следом "Харуну", а одна даже взорвалась в его кильватерной струе.

Потеряв за дымом "Изяслав", "Конго" перенес огонь на "Прямислав", развороченный форштевень которого не давал ему набрать скорости. Внезапно из-за дымовой завесы перед японским флагманом появился идущий встречным курсом "Изяслав", орудия которого вели беглый огонь по японскому дредноуту. Несколько русских 4-дюймовых снарядов разорвалось на "Конго" в районе мостика и фор-марса. Был выведен из строя носовой командно-дальномерный пост, управление огнем пришлось переносить на кормовой пост. Среди находившихся на мостике офицеров оказались раненые осколками. По настоянию капитана Тайжири принц Хироясу спустился в боевую рубку.

Взаимная скорость сближения большого и малого корабля достигала 40 узлов, так что через несколько минут русский эсминец оказался в опасной близости от "Конго". Носовая башня линейного крейсера дважды дала залпы, но не добилась попаданий. С большим успехом действовала противоминная артиллерия, работавшая с предельной скорострельностью. Добавлял огня и средний калибр сопровождавшего "Конго" "Харуны". Попаданиями 6-дюймовых снарядов у русского эсминца был уничтожен мостик, у разбитых носовых орудий полегли скошенные осколками расчеты, палуба была залита кровью. Из пробитых котлов выходил пар, окутавший облаком середину корабля. "Изяслав" развернулся и выстрелил из строенного носового торпедного аппарата. "Конго" вновь успел уклониться, а эсминец, описав дугу, направился обратно в свое дымовое облако, ведя огонь из кормовых орудий.

В этот момент носовые орудия "Конго" добились, наконец, результативного попадания. 356-мм снаряд ударил в разряженный носовой торпедный аппарат, разметав его расчет в разные стороны свалил переднюю носовую трубу вместе с остатками мостика, взорвал котлы в первом котельном отделении и, в заключении, вызвал детонацию запасных торпед в минном погребе. Пламенный выброс вскрыл "Изяслав" как консервную банку. Полуразрушенный корабль представлял собой груду исковерканного железа. Он быстро погружался в море, вокруг вспыхнула разлившаяся нефть.

Затянувшийся бой с "Изяславом" не дал "Конго" и "Харуне" разделаться со вторым русским эсминцем. С "Прямиславом" перестреливались только "Кавакадзе" и "Таникадзе", обойдя его с левого борта. Артиллерийская дуэль шла практически на равных. Каждый из японских кораблей имел по три 120-мм орудия, а у русского эсминца было пять 104-мм орудий. Русские пушки отличались большей скорострельностью и били, к тому же, с подветренного борта, но у японцев орудия были защищены броневыми щитками. "Прямислав" получил снаряд в машинное отделение, но, впрочем, он и так не мог развить полного хода. На "Таникадзе" разрыв русского снаряда сбил фок-мачту и вывел из строя 2-е орудие — сразу за мостиком. Обеспечивая себе огневое преимущество, японские эсминцы обошли "Прямислав" с носа, так что русские могли отвечать им теперь только из двух баковых орудий. Однако в этот момент по японцам выпалила наводимая вручную носовая башня "Измаила". Падение в непосредственной близости 14-дюймовых снарядов произвело на "Кавакадзе" и "Таникадзе" такое впечатление, что они рванули в стороны на всех своих 37 узлах, не забыв поставить за кормой дымовую завесу.

"Измаил" был уже в 60 кабельтовых от места боя с эсминцами. До сих пор, правда, его огонь по почти скрытым в дыму японским линейным крейсерам был малорезультативен. Дальномеры на мостике и на передних башнях были выведены из строя, а на корме мешали дымящие на ют трубы, да и вообще наблюдение оттуда за находящейся на носовых углах целью было затруднительно. Ответная стрельба японцев через дымовую завесу также не отличалась особой меткостью, снаряды падали довольно далеко от "Измаила", идущего навстречу волнам и ветру. Единственное удачное попадание японцев снесло наскоро установленную стеньгу с радиоантенной, вновь лишив дредноут безпроводной связи.

Внезапно ветер снёс завесу, скрывавшую "Конго" и "Харуна", и они оказались перед русскими канонирами как на ладони. Управляемая вручную 1-я башня в это время изредка бросала поднимаемые также вручную снаряды в сторону юрких японских миноносцев. Однако остальные башенные установки, в том числе наскоро отремонтированная после двух попаданий с "Кирисимы" 3-я башня, открыли огонь по линейным крейсерам трехорудийными залпами. Фонтаны взметнулись почти у самого носа головного японского корабля. Следующий залп 4 дал накрытие. "Конго" плотно окружили всплески от рвущихся 356-мм снарядов. Беглый огонь по японцам открыли и три носовых плутонга правого борта противоминной артиллерии "Измаила" — восемь 130-мм орудий.

На спардеке "Конго" у грот-мачты поднялось вверх тонкое, как карандаш, ярчайшее пламя, и тут же вспыхнул сильный пожар, охвативший всю левую сторону шлюпочной палубы. Возможно, там взорвались снаряды к 76-мм орудиям. "Конго" немедленно повернул вправо, встав кормой к "Измаилу". Русский дредноут успел дать вслед еще один залп. Один из его снарядов попал в кормовую рубку, оборвав жизни начальника штаба 2-го флота контр-адмирала Ясухиро Иошикава, который исчез в раскаленной внутренним взрывом рубке без следа вместе с тремя своими офицерами. Русских 130-мм фугасы рвали небронированную корму "Конго". Из пробоин и иллюминаторов кают вырывались языки пламени, горела палуба, дым полностью заволок 4-ю башню, не позволяя ее наводчикам вести прицельный огонь. Казалось, еще минута, и "Конго" повторит судьбу "Хиэя" и "Кирисимы", но в этот момент задний мателот заслонил своего флагмана от "Измаила"

Все офицеры, управлявшие во время боя "Харуной", погибли в бою. Поэтому остается неизвестным, произошел такой маневр случайно или это было целенаправленное решение закрыть корабль принца-адмирала своим корпусом. В тот момент единственная оставшаяся исправной у "Харуны" 3-я башня главного калибра "не видела" вынырнувшего впереди из дыма русского супердредноута. У японцев стреляли лишь пять 152-мм орудий носовых казематов, которые, однако, были неспособные нанести существенный ущерб хорошо бронированному "Измаилу". Несколько 6-дюймовых снарядов разорвались без всякого ущерба на поясе русского дредноута, один всё же добавил пробоину в задней дымовой трубе. Неожиданно заговорили тяжелые орудия считавшейся бездействующей 2-й башни "Харуны". Оставшимся без дела тамошним расчетам удалось с огромным трудом поднять некоторое количество снарядов и полузарядов из затопленных носовых погребов. Японцам повезло. "Измаил" получил попадание в носовую часть, прямо под первым 130-мм орудием. 356-мм снаряд пробил 5-дюймовую броню у ватерлинии, что привело к затоплению отсека хранения овощей для команды, а затем и рефрижераторов охлаждения погребов 1-й башни.

Первые залпы, предназначенные "Конго", упали за "Харуной" перелетом, лишь один снаряд снёс, зацепив, верхушку средней дымовой трубы. "Харуна" разворачивался, обращаясь к "Измаилу" левым бортом. И тут на японцев, наконец, обрушилась вся мощь русских 14-дюймовых орудий. Свой вклад внесла даже медлительная носовая башня "Измаила", успевшая выпустить залп при повороте корабля на противника. За короткое время "Харуна" получил не менее двадцати попаданий только снарядами крупного калибра. Выпускаемые с небольшой дистанции по настильным траекториям они поражали японский корабль в основном в его верхнюю часть. Кочегарки, машинное и рулевое отделения, гребные валы пострадали значительно меньше, что позволило сохранить ход и управление, хотя тяга в топках упала до минимума — прямыми попаданиями были снесены две из трех дымовых труб и страшно исковерканы вентиляторы.

Вся середина "Харуны" представляла собой нагромождения искореженного металла. Надстройки были разбиты, жилые помещения превращены в горящие развалины, палуба завалена обломками. Прямыми попаданиями были уничтожены боевая рубка и сброшен за борт ходовой мостик. Те кто выжил при взрывах, погибли при вспыхнувшем следом пожаре, когда горел даже тугоплавкий линолеум на полу. Один из бронебойных русских снарядов достал даже до центрального поста, расколов защищавшую его броню. Практически полностью была уничтожена левобортная батарея 152-мм орудий. Прямым попаданием в орудийный щит каземата номер 3 было разбито это орудие и выведен из строя соседний 4-й каземат. Каземат номер 1 оказался разрушен, когда 356-мм снаряд ударил в борт прямо под ним, вызвав заодно затопление угольного бункера. 2-е орудие пришло в негодность после взрыва в передней надстройке, проломившем верхнюю палубу и крышу каземата. В жилых каютах вспыхнул пожар и поднялся такой густой дым, что на какое-то время закрыл весь корабль.

Оставшиеся в живых японские офицеры сумели, управляя из румпельного отделения, повернуть "Харуну" к ост-норд-осту, навстречу дредноутам Ямая. В бой вступили орудия нестрелявшего правого борта, а русский главный калибр молотил теперь уходящий линейный крейсер в кормовую часть. Ударивший на остром угле снаряд сорвал "Харуне" две броневые плиты. В огромную пробоину размерами пять на шесть метров свободно захлестывались волны, быстро проникая в соседние помещения. "Харуна" стал оседать на корму. Другой снаряд, пробил корабль навылет и, разорвавшись, вызвал затопление отсека 4-го торпедного аппарата левоого борта, что еще увеличило дифферент. Вода затопила кормовой балкон. Но каким-то чудом полузатопленные турбины проболжали работать, а возвышенная 3-я башня открыла огонь, лишь только "Измаил" оказал в зоне ее обстрела, и добилась, наконец, ответного попадания.

Русский дредноут был поражен в верхнюю часть правого борта против передней дымовой трубы, впереди 3-го каземата 130-мм орудий. Пройдя, сметая всё на своем пути, по кубрикам, снаряд взорвался в отсеке дизель-генераторов. По несчастливому стечению обстоятельств, ранее в бою с "Хиэем" уже были выведены динамо-машины в соседнем, левобортном отсеке, питающие элетрооборудование 2-й башни главного калибра. После уничтожения второй группы генераторов башня оказалась окончательно обесточенной. Вращение 1400-тонной установки с тремя 356-мм орудиями, подъем к ним и заряжание 750-кг снарядов могло теперь осуществляться только на ручной тяге. Артиллеристы "Харуны", впрочем, не успели оценить своего успеха.

Буквально через несколько минут после удачного попадания, японский дредноут лишился своей последней башни главного калибра. Русский снаряд пробил ее броневой барбет и взорвался в подбашенном отделении. Над башней, выбив крышу, поднялся высокий огненный столб, потом повалили клубы желтого дыма. К счастью для японцев, пламя рвануло наверх и не успело проникнуть в боевые погреба. Но едкий дым от горевших зарядов распространился по трюмным отсекам через систему переговорных труб, их отверстия пришлось забивать пробками. Поскольку телефонная связь с рубкой и центральным постом также уже не действовала, в отрезанном от внешнего мира машинном отделении просто держали максимальный ход, прислушиваясь к грохоту сотрясающих их корабль попаданий. Неожиданно настала тишина. "Измаил" оставил избитый до полный потери боеспособности "Харуну". К месту боя подходили японские линкоры, и русский сверхдредноут начал пристрелку по головному "Исэ".

— Кажется, что-то не так с нашими линейными крейсерами! — Танин Ямай почти дословно повторил слова, сказанные адмиралом Дэвидом Битти в разгар Ютландского боя.

Построенные по образцу знаменитых "кошек Битти" — линейных крейсеров "Лев" и "Тигр" — японские линейные крейсера типа "Конго" проявили себя столь же плохо защищенными от обстрела. Битти при Ютланде потерял три своих корабля, принц Хироясу, сегодня, — только два, но судьба остальных двух вызывает серьезные опасения. Флагман 2-го флота "Конго", дымя горящей кормой, уходит на норд-норд-ост; охваченный пожаром целиком "Харуна" — на ост-норд-ост, то есть прямо на пересечение курса линкорам Ямая, желая, видимо, укрыться за ними от своего грозного противника.

За время, пока принц Хироясу сражался с одиноким русским дредноутом, 1-й флот сумел сблизиться с "Измаилом" до 75 кабельтовых. Однако растянувшимся в строе пеленга "Исэ", "Хьюго", "Фусо" и "Ямасиро" никак не удавалось добиться попаданий. Часть дальномеров были повреждены, к тому же, хотя линкоры пытались пристреливаться по очереди, их артиллерийские офицеры в спешке всё равно путали падения своих и чужих залпов. Огонь из одних носовых башен не был особенно сильным. Адмирал Ямай приказал повернуть на два румба вправо, чтобы ввести в действие мидельные и кормовые башни. Теперь 1-й флот шел с противником почти на параллельных курсах. Это усиливало мощь огня, но давало русским шанс выйти из-под него и оторваться, пользуясь преимуществом в скорости.

— Встают бортом! — капитан Плен делано-равнодушным тоном прокомментировал маневр четырех японских линкоров. Их теряющиеся в белесой туманной мгле силуэты зримо удлинились и на них с утроенной частотой стали вспыхивать искры выпускаемых залпов.

— Прикрывают отход линейных крейсеров! — объяснил Бахирев. — Молодцы! Не бросают своих. Сейчас мы на вест от них отвернем, только отойдем подальше от миноносца-подранка, как бишь его? "Прямислав"! А то утопят, японские черти, выйдет, зря мы старались. Потерпи, Павел Михалыч, еще минут пять, и дадим полным ходом подальше от Ямая. Пусть уж в машинном постараются, после боя всех к крестам представлю!

Русские морские теоретики считали "Измаил" сильнее новых японских линкоров типа "Исэ" или "Фусо". И русский, и японский сверхдредноуты имели одинаковое число 14-дюймовых орудий, однако "измаильские" пушки, хотя и были разработаны той же английской фирмой "Виккерс", что и японские, существенно отличались от них. Снаряд русского орудия был потяжелее чем у японского "одноклассника". К тому же у "Измаила" была лучше система наведения и управления огнем, то есть стрелял он и чаще, и метче, чем "Исэ". Однако в плане защищенности ситуация была обратная. У русского линейного крейсера толщина главного броневого пояса не достигала и 10 дюймов,тогда как у противника пояс был толщиной до 12 дюймов. Правда, у "Измаила" была еще развитая система внутренних броневых скосов и отражающих перегородок, что компенсировалась менее толстую бортовую броню — по крайней мере, на определенных позициях. Русскому кораблю был выгоден бой на дальних дистанциях, когда снаряды падают по отвесным траекториям. При этом главную роль играет не вертикальное, а горизонтальное бронирование. А броневые палубы "Измаила" были даже потолще, чем у "Фусо". Ну и главным преимуществом "Измаила" была, конечно, высокая скорость — 27 узлов против 23 у японцев. Быстроходность позволяла выбирать условия боя, прежде всего — по дистанции. Важно было не подпускать врага ближе 50-60 кабельтовых, когда снаряды летят уже по настильным траекториям, поражая не в палубу, а борт. Но, конечно, все эти игры с удержанием врага на благоприятном для себя расстоянии имели смысл, сойдись "Измаил" с "Исэ" или "Фусо" один на один. При встрече, как сейчас, с четырьмя линкорами сразу, бой был неравен на любой дистанции. Бахитрев и Плен понимали, как важно успеть как можно быстрее вывести "Измаил" из-под огня вражеской армады. Хотя так хотелось напоследок еще раз стукнуть по японцам увесистым кулаком главного калибра.

— Огонь бронебойными! — азартно выкрикнул Бахирев. — Надстройки им крушить времени нет, а так, если повезет, можно до погребов достать! Как накроем — сразу беглый огонь полными залпами!

— Вы, Михаил Коронатович, наверно, думаете, что "Измаил" заговорённый...

— Ну вот, сглазил! Неужто торпеда?

Сотрясший "Измаил" удар был такой силы, что, действительно, первой в голову пришла мысль о торпедном попадании. Но кто мог выпустить торпеду, если рядом не видно ни одного вражеского корабля? Разве что подлодка! Однако шли секунды, а никакого дополнительного крена пока не ощущалось. Значит, всё-таки, снаряд...

— Куда? Рядом где-то... — Бахирев выскочил из рубки, пытаясь рассмотреть место попадания. С обоих бортов "Измаила" вставали выше труб водяные столбы, но еще выше поднимался конус белого пара, скрывший из вида весь корабль позади мостика.

— Теряем ход! — спокойно сообщил Плен

— Найти главного инженера-механика! — рявкнул, обернувшись, Бахирев. — Нашел время ход сбавлять!

Звякнул звонок телефона. Один из флаг-офицеров поднял трубку, выслушал, положил трубку обратно:

— Попадание в переднее котельное отделение. Главмех обещает повысить давление пара в оставшихся котлах и держать 20 узлов. Но так мы долго не выдержим...

— Нам на 20 узлах и так долго и не продержаться... Передайте главмеху, что молодец! Пусть держит 20 узлов.

Авторство рокового попадания установить было невозможно. В тот момент огонь по "Измаилу" вели все четыре японских сверхлинкора. Какой-то из десятков выпущенных ими снарядов в несчастливый для русских миг врезался в верхнюю часть правого борта сразу за передней дымовой трубой, вскрыл 100-мм броню верхнего пояса, прошел через камбуз, нырнул между бронекамерой для спущенного на время боя прожектора и отсеком опреснителей, ударил в 50-мм гласис над задним отсеком носовой группы нефтяных котлов, пробил броневой откос и разорвался в густом сплетении паровых магистралей, вентиляторных рукавов и дымоходов, раздирая и сминая их силой взрыва. Осколки снаряда полетели еще дальше, в котлы, а некоторые даже добрались до верхнего дна, так что из пробитых междонных цистерн над настилом пола показались нефть и вода. Все три котла кочегарки вышли из строя. Остальные шесть котлов носового котельного отделения также получили повреждения. В заполненных паром и дымом кочегарках ничего не было видно, отовсюду доносились крики раненых и обожженных. А в шипении пара, рвущегося из пробитых котлов и магистралей, слышался стон тяжелораненого огромного корабля, замедляющего скорость и не способного больше оторваться от многочисленных врагов

— Прикажите взять два румба право на борт! — хладнокровно распорядился Бахирев.

Капитан Плен поднял брови. Ему показалось, он ослышался:

— Лево на борт, Михаил Коронатович? Противник нагоняет с ПРАВОГО борта.

Именно! Японцы ждут, мы будем дистанцию растягивать. А мы пойдем на сближение. Несколько их залпов ляжет перелетами. Потом, даст Бог, нас вон тот от их головных закроет, — Бахирев показал на ковыляющий впереди к своим разбитый японский линейный крейсер. — Ну а после нам терять уже будет нечего. Сойдемся так, что без разницы, какая там броня, толстая, тонкая... Ты, Павел Михайлович, извини меня за все обиды. Особо, помнишь, в пятнадцатом, когда рапорт подписал тебя с "Макарова" списать...

— Ничего, Михаил Коронатович, прав ты был, матросы меня там не любили... Ладно, что теперь о прошлом... "Измаила" жалко... Хорошо он послужил, двух японцев наповал...

— Раньше времени линкор не хорони! Может, еще кого потопим. Ладно, ты тут командуй, а я пойду в четвертую башню, постреляю напоследок...

Бахирев, прощаясь, неловко обнял Плена здоровой рукой, после чего стал осторожно спускаться из боевой рубки. Своих штабных офицеров он оставил с Пленом. Следом увязался, не отставая, лишь один лейтенант Кандыба, решивший до конца опекать адмирала. "Измаил" тяжело поворачивал на сближение. Задумка удалась, слева по ходу вырос целый водяной лес от падения перелетом вражеских залпов. Адмирал спешил на корму, скоро японцы должны были откорректировать свой огонь. Впрочем, и сейчас "Измаил" продолжал получать отдельные попадания. Шипящий свист-бормотание летящих японских снарядов холодил до глубины души, хотелось спрятаться глубоко-глубоко... Только куда укроешься от многосоткилограммовой смерти посередине моря? Совсем близко впереди сверкнула ярчайшая вспышка, упруго хлопнуло по ушам грохотом разрыва, грозно прожужжали осколки, способные перерубить человека пополам, казалось, можно было успеть разглядеть хищный блеск их полированного металла, в плотном облаке темного дыма мелькнула какая-то длинная тень... Через мгновение пришло понимание — снаряд пробил навылет вторую дымовую трубу и взорвался на палубе, подкинув стоявший на блоках вельбот.

Бахирев побежал по палубе, заваленной обломками, окутанной туманом от парящих под нею котлов. Навстречу попадалось много народа. По левому борту, позади медленно поворачивавшейся второй орудийной башни сгрудились раненые и угоревшие из переднего котельного отделения. Были тут и просто выбравшиеся на пять минут отдышаться на палубу, рядом стоял в готовности расчет пожарного дивизиона. Некоторые, недовольные защитой, которую им давала башня, лежали на палубу плашмя, другие, напротив, то и дело выбегали из-за укрытия, чтобы посмотреть на идущие справа японские корабли. Разглядев на них огоньки, то и дело начинали кричать "ура!", которое подхватывали осипшими голосами остальные. Увы! Чаще всего за попадание принимали вспышки выстрелов очередного японского залпа. Более-менее часто по вражеским линкорам стреляла только 4-я, кормовая, башня "Измаила". В соседней, 3-й башне после очередного попадания вновь вышли из строя механизмы подъема снарядов. Сейчас их тянули к орудиям ручными лебедками из перегрузочного отделения, интенсивность огня снизилась в несколько раз. Еще хуже было с полностью обесточенной 2-й башней, там снаряды приходилось поднимать на ручной тяге уже из погребов. В 1-й, носовой, башне снарядные элеваторы работали нормально, но вращение самой башни происходило с большим трудом, удачный залп оттуда можно было сделать разве случайно, когда при повороте корабля цель сама появлялась в визирах прицелов. Последний раз носовая башня стреляла по уходившему на восток "Харуне". Кто-то додумался возить 47-пудовые снаряды и зарядные укладки в стальных пеналах на тележках от носовой к другим башням. В конце пути, к 3-й башне снаряды переносил через проломленную палубу приспособленный к делу шлюпочный кран. А ведь, не дай Бог, рванёт всё от шального осколка!

Бегущего мимо тележек Бахирева узнавали, а он, как мог, на ходу ободрял матросов короткими словами. А потом, когда адмирал остановился осмотреть пробоину в барбете 3-й башни, его чуть окончательно не оглушило дружным "ура!" Бахирев присмотрелся, щуря узкие глаза, и заорал "ура!" вместе с остальными. На силуэте головного японского линкора будто вспыхнул огонек загоревшейся спички. На самом же деле это, похоже, взорвалась одна из башен. Бахирев, затаив дыхание, ждал, не последует ли за этим что-нибудь большего. Но огонек погас, закрывшись бурым дымом, а линкор продолжал идти, будто ничего с ним не случилось.

Сплюнув с досады, Бахирев добрался до кормовой башни, стукнул в люк и, когда он открылся, протиснулся в боевое отделение. Командир башни был так увлечен делом, что не обратил на адмирала внимания. Центральная система ведения огня не действовала, но в башне был свой дальномерный пост с 6-метровым дальномером, поэтому три 14-дюймовых орудия представляли собой вполне самостоятельную и мощную батарею. Бахирев, отстранив матроса-дальномерщика, сам встал к перископу и начал выдавать дистанцию, попутно разглядывая увеличенного оптикой противника.

Так, на стеньге флаг полного адмирала — "Восходящее солнце" с восьмью лучами. А ведь досталось флагманскому кораблю Ямая! И не от одного только "Измаила". Не успеть ему одному наделать в "Исэ" столько дырок. Хотя различить попадания "измаиловских" 14-дюймовых снарядов от 12-дюймовок "севастополей" или "императриц" сложновато. Можно только догадываться. Выгоревшая носовая возвышенная башня — это, видимо, линкоры Развозова или Кедрова постарались, но вот 4-я — это уже наш успех. Правда, остальные четыре башни у японцев стреляют, как заведенные. Есть и в двухорудийных башнях преимущество над русскими трехорудийными. Для "Измаила" пара выбитых башен — потеря половины артиллерии, а для "Исэ" — лишь третьей части. Вид на "Исэ" заслонили вставшие у самого борта фонтаны, по стеклам перископов стекала вода. Японцы пристреливались, брали "Измаил" в вилку. Огромный корабль вздрагивал, принимая корпусом бронебойные и фугасные снаряды.

Один из них, упав недолетом, прошел под водой и разорвался внизу у борта под кормовой башней. Взрыв был такой силы, что башня подпрыгнула на своем основании, а два снаряда в шахте сорвались с подъемников и упали вниз, в погреба. Оттуда повалили густые клубы дыма. Все находившиеся в башне замерли, ожидая мгновенной смерти, но боезапас не сдетонировал. Впрочем, последствия этого попадания оказались всё равно крайне тяжелыми. Мощное сотрясение от взрыва разрушило часть обшивки кормовых отсеков правого борта и деформировало внешний гребной вал. Через деформированную переборку стало затапливаться правое машинное отделение. Заклиненный вал вызвал частичное разрушение перегретых турбин. Осколки стопорного клапана повредили несколько паропроводов.Машинной команде пришлось срочно перекрывать все паропроводы к внешним и внутренним турбинам правого борта, "Измаил" остался лишь с двумя работающими левыми винтами.

Резкое падение скорости корабля и рысканье по курсу не было замечено большинством команды, так как почти одновременно "Измаил" был поражен в носовую оконечность — в надводный борт в районе 10-го шпангоута. Бронебойный снаряд пробил главный пояс и разорвался в отсеке минного арсенала, где хранился запас мин, взятый в поход для возможной перегрузки на эсминцы и минирования вражеских портов. Сила детонации была такова, что, казалось, дредноуту напрочь оторвало нос. Струи пламени ударили в обе стороны, срывая листы обшивки и броневые плиты, выпучивая палубы. Взрыв разнес соседние с арсеналом умывальни и гальюны. Из корабельной бани, превращенной во время боя в мертвецкую, выбросило взрывной волной сложенных туда трупы, отчего количество жертв поначалу было сильно преувеличено. В целом же при чудовищном внешнем эффекте взрыв арсенала оказался не так страшен, как казалось в первые минуты. Захлестывавшая через зияющие в обоих бортах в пробоины вода затопила тросовые и цепные отсеки, мучное и сухарное отделения, а потом дошла и до носовых снарядных и зарядных погребов. Практически недействующая 1-й башня главного калибра и носовые плутонги вспомогательной артиллерии остались без боеприпасов.

Часть 14-дюймовых снарядов и зарядов к ним, которые успели поднять из носовых погребов и доставить к 3-й башне, были разметаны при попадании в кондукторские каюты. Нескольких зарядов при этом загорелось, а два или три снаряда взорвалось. К счастью, из носовых погребов доставлялись бронебойные снаряды с небольшим количеством взрывчатки. Что касается зарядов, то они не взрывались, а горели, хотя и со страшной силой, поэтому в районе 3-й башне моментально возник сильный пожар, охвативший каюты и отсеки погрузки угля. При тушении пожара оставшиеся снаряды и заряды сбросили за борт. Из-за угрозы распространения пожара (а горящие заряды нередко скатывались в нижние отсеки через проломы палубы) командир 3-й башни принял решение о затоплении боевых погребов. Башня к тому времени стреляла с большим трудом только из двух орудий, третье, поврежденное ранее, уже окончательно вышло из строя. Недолго смогла продолжать вести редкий огонь и 2-я башня. Дым и угарный газ, проникающий через системы вентиляции из разбитых кочегарок переднего котельного отделения, плотно заполнял башенное отделение. Находиться там даже в противогазе было невозможно, тем более — вращать по 12 человек маховик ручного поворота установки.

Вести огонь с "Измаила" продолжала лишь единственная кормовая башня и уцелевшие казематы противоминной артиллерии. Из двенадцати орудий батареи правого борта оставалось всего пять стволов: два в 5-м и три во 2-м, двухэтажном, плутонгах. Впрочем, их 130-мм снаряды едва доставали до вражеских дредноутов и, конечно, не могли пробить даже легкой брони. В полную готовность были приведены расчеты всех трех правобортный минных аппаратов, но торпеды для сверхдредноута были последним средством самообороны на близкой дистанции, причем, скорее, чисто символическим. Едва ли японские линкоры соблаговолят подставиться под случайную торпеду, приблизившись на пистолетный выстрел, если они так успешно расстреливали "Измаил" с 50 кабельтовых. На корабле уже не оставалось живого места. Борта были разворочены снарядами, палуба горела от штевня до штевня. Прямое попадание сбросило за борт грот-мачту, лишив последнего сигнального поста на марсе; пробитые во многих местах дымовые трубы держались на каких-то неведомых резервах прочности.

Бахирев, охваченный вместе с башенным расчетом азартом боя, не обращал внимания на непрерывные разрывы снарядов, стегавшие дредноут как очереди великанского пулемета. Внезапно он вскрикнул отрезкой боли. Лейтенант Кандыба дергал его за перевязь загипсованной руки. Адмирал в ярости повернулся к офицеру. У того на смертельно бледном лице тряслись губы:

— Вашшше.... Вашшее превосход... Рубку разбило... Совсем... Задней стенки и крыши как не было... Всех наших... Ваше превосходительство...

Мысленно помянув Пашку Плена, с которым был близко знаком не один год, Бахирев распорядился передать по сохранившимся линиям связи, что вступает в командование кораблем вместо выбывшего командира. Идти на центральный пост на другом конце полуразрушенного линейного крейсера не имело смысла. Если судить по прежним докладам, все внутренние отсеки в носовой части были заполнены дымом от разрушенных кочегарок. Так что из центрального поста, очевидно, тоже поднялись наверх, в рубку... Новым командным центром стал дальномерный пост в кормовой башне. Туда поступали доклады из машинных и задних котельных отделений. Отсюда по связи с румпельными отделениями, где отчаянно боролись с затоплением, давались команды на управление кораблем. Сильный крен мешал точности стрельбы оставшихся кормовых орудий. Бахирев распорядился перекачать воду в балластных цистернах, а когда этого оказалось мало, затопить часть отсеков левого борта. "Измаил" выровнялся, хотя и осел еще глубже в черные волны. Адмирал не думал, что кораблю осталось много времени, но пока бой продолжался, надо было сражаться со всей еще бывшей силой. Тем более, впереди ожидалась маленькая передышка. Между "Измаилом" и вышедшими ему на траверз головными японскими линкорами оказался, перекрывая линию огня, окутанный дымом "Харуна". Теперь по русским стреляли только два концевых японца. Их снаряды, попадая в "Измаил" под острыми углами, уже не пробивали его броневой защиты, поэтому на какое-то время угроза главным внутренним отсекам снималась. Бахирев приказал развернуть башню на "Фусо", хотя башенный командир уговаривал добить "Харуну". Конечно, уничтожить перед собственной гибелью третий за бой линейный крейсер означало превратить "Измаил" в легенду. Однако на потоплении русского сверхлинкора бой не закончится, а для устаревших "севастополей" и "императриц" лишняя выбитая башня на "Фусо" важнее полностью потерявшего боеспособность "Харуны"

Танин Ямай поморщился. Русский корабль скрылся из вида за охваченным пожарами "Харуной", который вышел на левый траверз "Исэ". Разбитый снарядами линейный крейсер не отвечал на радиограммы, похоже, на нем не функционировала и сигнальная связь. Многократно переданные прожектором и флажками указания флагмана сменить курс остались без ответа, "Харуна" продолжал потихоньку идти на пересечение курса 1-го флота и перекрыл-таки орудиям "Исэ" секторы стрельбы по вражескому дредноуту. Продолжать стрелять на такой дистанции поверх "Харуны", который едва держался на плаву, было слишком рискованно. Огонь орудий главного калибра пришлось задробить. Тишина, наставшая после рёва 14-дюймовой артиллерии, давила на уши. Этот перерыв не спасет врага надолго. Однако странно, почему вражеский дредноут даже не попытался уйти от боя, в котором не мог победить? Или русские думали иначе, посчитав, что разделаются с линкорами Ямая так же легко, как и со слабобронированными кораблями 2-го флота. В какой-то момент японский адмирал сам был готов поверить в это. Огонь русских был так зол и точен! И "Исэ", против которого и были в основном направлены тяжелые русские пушки, действительно едва не погиб, как взорвавшийся в один миг "Кирисима".

Японские линкоры вынуждены были подставлять врагу левый борт, который и так пострадал в бою с тихоходными русскими дредноутами. "Измаильские" снаряды или их осколки влетали в огромные пробоины, которые оставили в бортовой броне снаряды "Николая", "Александра" и "Екатерины". Не меньший ущерб приносили и попадания в прежде незадетые отсеки. Вдобавок к трем выбитым ранее среднекалиберным орудиям "Исэ" в двадцатиминутной перестрелке с "Измаилом" потерял еще четыре каземата вспомогательной артиллерии и мог бить теперь на левый борт только из трех 140-мм стволов. Возгорание сложенных на батарейной палубе боеприпасов привел к большим жертвам среди орудийных и пожарных расчетов. Была выжжена большая часть кают и коридоры, столовая, склад сухой провизии. В пламени погибло несколько десятков человек, по всему кораблю распространилась тошнотворная вонь от горелой человечины. Языки огня, вырывавшиеся из амбразур казематов, выхлестывали вверх до высоты мачт, обжигая находившихся на марсах. На идущем позади "Хьюго" в этот момент решили, что "Исэ" вот-вот взлетит на воздух.

Самый опасный момент в бою настал, когда под 4-й башней взорвался русский бронебойный 356-мм снаряд. Он ударил в барбет практически под углом в 90 градусов, пробил толстую броню на уровне опорных роликов, пройдя между двумя их дорожками, после чего влетел в рабочее подбашенное отделение, срезал привод горизонтальной наводки, смял и колодец артиллерийского подъемника, долетел до противоположной стороны барбета и взорвался на броне. Взрыв, усиленный детонацией находившихся в рабочем отделении боеприпасов, вспучил палубу и полностью уничтожил башню. Ее орудия провалились сквозь разрушенный поворотный стол. Пожар от вспыхнувших зарядов в рабочем и башенном отделении продолжался несколько десятков секунд, однако расчетам снарядного погреба удалось перекрыть люки и не дать распространиться огню. Тем не менее, через минуту, для предотвращения взрыва погребов они были затоплены. Все находившиеся в башне погибли. Значительные потери были и в соседней 3-й башне. Ее механизмы были повреждены силой взрыва, погреба также решили затопить. Таким образом, один снаряд лишил "Исэ" сразу двух башен и четырех орудий. С учетом взорванной раньше 1-й башни флагманский линкор располагал теперь лишь половиной главного калибра — одной носовой и двумя кормовыми башнями.

Но русскому сверхдредноуту приходилось еще хуже. Если "Исэ" и снизил интенсивность огня, то идущий следом и не обстреливаемый противником "Хьюга" мог обрушить на врага всю мощь своей артиллерии. Не отставали и задние "Фусо" с "Ямасиро". Их огонь был уничтожающим. "Измаил" был полностью охвачен пожарами и продолжал отвечать лишь из одной кормовой башни. Его скорость упала до 10 узлов, он накренился и, кажется, не слушался рулей. Еще десять, двадцать минут такого обстрела, и русские отправятся на дно...

Ямай задумался. До того, как у "измаила" рухнула последняя мачта, японскому командующему удалось разглядеть в бинокль поднятый над вражеским кораблем адмиральский флаг. Обычное у русских белое полотнище с косым крестом синего цвета дополняла такая же синяя полоса по нижнему краю. Стало быть, на корабле находился вице-адмирал. Насколько Ямай знал командный состав вражеской эскадры, вице-адмирал там был один — Михаир Бахирев. Ямай постарался вспомнить, что он слышал об этом русском флагмане. Острожный! Данные аналитической разведки утверждали, что, в отличие от командующего адмирала Колчака, вице-адмирал Бахирев отличался осторожностью, иногда даже чрезмерной... И этот осторожный адмирал направил одинокий линкор на сближение со всем Соединенным флотом?! Может, Бахирев убит, и теперь его подчиненные, как истинные самураи, ищут смерти в бою? А вдруг Бахирев, жертвуя собой и кораблем, строит хитрую ловушку?

Ямай приказал срочно запросить принца Хироясу, что он и его отряд наблюдают перед собой. К счастью, радиосвязь с "Конго" была установлена без проблем. Флагман разбитого 2-го флота двигался в кабельтовых 80-ти к северо-северо-западу. Переданные сведения подтвердили самые худшие подозрения Ямая. Вице-адмирал Хироясу доложил, что на норд-осте явно различает не менее четырех линкоров противника, направляющихся курсом на юг, то есть — навстречу Соединенному флоту. Встревоженный Хироясу запрашивал разрешения отойти на запад, чтобы не оказаться на пути этой армады. Значит, устаревшие русские дредноуты снова идут в бой, вместо того чтобы воспользоваться возможностью и попытаться удрать, пока главные японские силы заняты "измаилом". Теперь понятно, какую роль играет этот одинокий линейный крейсер под флагом Бахирева. Он всеми силами, жертвуя собой, старался удержать японские линкоры на северо-западном курсе. Ведь как удержаться от того, чтобы не взять еще пару румбов влево и сократить дистанцию с полуразбитым русским сверхлинкором. А в это время устаревшие русские линкоры, двигаясь с севера, заходят идущему с юга Соединенному флоту с правого борта. И это происходит в последние полчаса перед закатом, когда японские корабли будут отлично видны русским на фоне освещенного западного небосвода, а сами русские, на фоне темного восточного, станут практически неразличимы. Хитрая и почти удавшаяся задумка! Ямай проникся невольным уважением к противнику. Он думал, что русские думают лишь о спасении, а они борются за победу.

Танин Ямай усмехнулся и стал давать распоряжения. Флоту курс на ост-норд-ост! Устроить идущим навстречу устаревшим русским линкорам кроссинг, а потом, выиграв закатное солнце, добить огнем по левому борту. "Конго" и "Харуне" встать в кильватер 1-го флота. По "измаилу" при расхождении продолжать вести огонь до 70 кабельтовых, затем предоставить поврежденный сверхдредноут эсминцам контр-адмирала Сато.

"Исэ" накренился, разворачиваясь направо, прочь от горящего "Измаила". Следом за своим флагманом поворачивали "Хьюга", "Фусо","Ямасиро", продолжая стрелять по остающемуся позади русскому дредноуту. Тот также отворачивал на расхождение курсов, отвечая залпами кормовой башни. Один из них обрушился на злосчастный "Фусо", и так более других на 1-м флоте пострадавшего от русского огня. Выпущенный "Измаилом" снаряд ударил под острым углом в верх левого борта почти в центр корабля. Проломив броневую палубу, снаряд вырвал из них осколки, которые сделали пробоины в верхней палубы, а часть прошила корабль до другого борта. Продолжая свое движение в межпалубном пространстве внутри "Фусо", русский снаряд по снижающейся траектории, выбил пиллер, поддерживавший палубный настил, из-за чего палуба просела на 6 футов, затем продырявил бронированный кожух дымохода задней трубы, ударился в разделяющие дымоход переборки, отрикошетировал вверх и, наконец, взорвался. Силой взрыва кожух дымовой трубы был полностью разрушен, труба рухнула на палубу и на крышу заклиненной 4-й башни. К счастью для японцев, при взрыве в центральном дымоходе основная мощь взрывной волны вышла вверх через трубу, в кочегарки попала лишь часть осколков, полностью выведя из строя только один котел.

Следующий залп "Измаила" пришелся "Фусо" в слабозащищенную кормовую часть, легко пробивая бортовую броню и далеко уходя вглубь корабля, производя страшные разрушения на жилых палубах. После взрывов снарядов там бушевали пожары, вырывавшиеся наверх через обширные проломы в палубном настиле. Позади 6-й башни половина броневого настила верхней палубы была сорвана до самого архиштевня, а оставшийся настил вскрыт и загнут "как крышка жестяной банки, словно кто-то поработал гигантским консервным ножом". Японская команда понесла при обстреле большие потери, была выведена из строя часть важного оборудования, в том числе — электрогенераторов и систем вентиляции турбинных отделений, что создало серьезные проблемы машинным расчетам. Однако ни один из летевших по настильным траекториям русских снарядов не смог поразить важных жизненных центров, расположенных в трюмных отсеках. "Фусо" сохранил боеспособность, хотя вид его надводной части говорил, казалось бы, об обратном. Линкор продолжал стрелять из 4-й и 6-й башен, уже повернув на северо-восток вслед за "Хьюга". По-прежнему вел огонь и "Ямасиро", пока вставший ему в кильватер "Харуна" не заслонил русский сверхдредноут стелющимся за собой дымным хвостом.

— Уходят! Уходят!

Адмирал Михаил Бахирев слышал ликующие крики матросов, барабанивших каблуками по крыше башни. В это трудно было поверить, но собственные глаза не обманывали. Четыре японских линкора вместе с ковыляющим за ними линейным крейсером уходили от едва живого "Измаила", даря ему жизнь по какой-то неведомой русским причине. Сердце Бахирева радовалось нечаянному спасению от неминуемой гибели, но разум стремился уяснить смысл сего акта японского милосердия. Что-то срочное заставило врага поспешить в другое место, и едва ли в этом было что-то хорошее для русского флота.

Недавно еще величественный "Измаил" ныне представлял собой одну громадную руину, плывущую по волнам глыбу исковерканного, обгорелого железа. В разбитых, полузатопленных отсеках, на заваленной обломками палубе лежали неубранные трупы, часто изуродованные до неузнаваемости, иногда — разорванные на куски. Среди груд тел искали тех, кто подавал еще признаки жизни. Раненых сносили на организованные заново перевязочные пункты. Пожарные расчеты проверяли подозрительно тлеющие завалы на предмет возгораний, заливали их забортной водой из уцелевших брандспойтов, а то из обычных ведер. С большой осторожностью шло извлечение снарядов, сложенных во время боя у орудий и закатившихся в самые неожиданные места. Люди жадно пили принесенную снизу пресную воду, многих тут же рвало — от контузий или отравления угарными и пороховыми газами. Кое-кто падал без чувств, будто поддерживавшая их до того сила, после окончания боя неожиданно уходила из тел. Но расслабляться было рано.

Посланные Бахиревым на трубы сигнальщики, угнездившись среди дыма на обломках прожекторных площадок, доложили о появлении впереди вражеских миноносцев. С левого борта их подходила пара. Судя по толстой средней трубе между двух тонких, это были новейшие "Таникадзе" и "Кавакадзе". Справа были замечены три эсминца типа "Исокадзе", позади которых маячил трехтрубный легкий крейсер типа "Кума". Точнее, сама "Кума" собственной персоной, поскольку, насколько Бахиреву было известно, других крейсеров этой серии японцы еще не успели ввести в строй. Еще недавно "Измаил" шутя бы разделался с этими легкими кораблями, имей они неосторожность приблизиться к русскому гиганту. Но теперь состояние линейного крейсера было самое печальное.

Основное оружие сверхдердноута, главный калибр, был практически выведен из строя: 1-я башня заклинена, у 3-й затоплены погреба, а обесточенная 2-я башня, хотя и могла, в принципе, успеть дать залп, но, поворачиваемая вручную, не могла быстро наводиться по стремительным скоростным целям. Последняя, кормовая 4-я башня еще сохраняла боеспособность, но для стрельбы по атакующим с носовых курсов эсминцев была бесполезна. Бахирев мог бы попробовать развернуть "Измаил" к эсминцам кормой. Струи от винтов, к тому же, создали бы дополнительную помеху для вражеских торпед. Но адмирал не был уверен, что успеет повернуть тяжело поврежденный корабль на 16 румбов, а не подставит противнику вместо кормы уязвимый длинный борт. И еще... Отворачивая от эсминцев, "Измаил" сокращал дистанцию с японскими линкорами, а это означало возможность получения от них новых 14-дюймовых "гостинцев", которые по своей взрывной мощи были разве что едва послабее торпед. Лучше уж было идти навстречу вражеским эсминцам, надеясь на меткость расчетов носовых противоминных орудий. Атаке эсминцев "Измаил" мог противопоставить огонь уцелевших носовых 130-мм орудий (шесть с левого борта, три — с правого). Однако носовые боевые погреба противоминной артиллерии были затоплены, снаряды к носовым пушкам надо было подносить с кормы корабля, а это снижало скорострельность. Оставалось надеяться на помощь отошедшего на северо-запад отряда капитана Дарагана — легкий крейсер "Адмирал Грейг", эсминцы "Победитель", "Забияка", "Летун", "Михаил", "Автроил" и "Брячислав".

Полученный по радио от адмирала Ямая приказ предписывал контр-адмиралу Кодзо Сато атаковать и уничтожить поврежденный русский дредноут! Если бы при этом у начальника флотилии и силы были те же, что и в начале боя. Увы, вместо двенадцати эсминцев и трех крейсеров у Сато остался сейчас лишь один крейсер и пять эсминцев. А на западе, как докладывали сигнальщики, переменили курс русские эсминцы и крейсер, явно готовые вмешаться в происходящее. Начальник 1-й минной флотилии поступил, как всегда, благоразумно. Атаковать русский линкор Сато препоручил "Таникадзе" и "Кавакадзе". Они были и ближе к "Измаилу" и, собственно, только их тяжелые 21-дюймовые торпеды могли гарантированно потопить огромный вражеский корабль. Сам же Сато с "Кумой", "Амацукадзе", "Хамакадзе" и "Токицукадзе" двинулся наперерез вырвавшимся вперед русским эсминцам. Бой начался на 60-кабельтовых. Первый пристрелочный залп японского крейсера, упавший рядом с "Летуном", заставили русские эсминцы перейти на ход зигзагами. Это усложняло японцам пристрелку, но и не давало вести точный огонь и русским комендорам, особенно на почти предельных для 4-дюймовок эсминцев расстоянии. Всю тяжесть артиллерийского боя с японским крейсером взял на себя подоспевший за эсминцами "Адмирал Грейг"

Русский легкий крейсер типа "Светлана" при практически одинаковом тоннаже имел пятнадцать 130-мм пушек против семи "кумовских" 140-мм, но по бортовому залпу соотношение было лишь восемь к шести. Ну, а при сближении в ночном бою могло сказаться подавляющее преимущество японцев в минном вооружении — четыре сдвоенных поворотных 533-мм аппарата против всего двух однотрубных 450-мм у "Грейга" — в неподвижных подводных установках. Правда, для дневного артиллерийского огня, как сейчас, стоящие открыто на палубе японские торпедные аппараты являлись скорее недостатком... Первый залп, посланный русским крейсером, лег с недолетом, второй дал накрытие, а со следующего пошли близкие попадания, причинявшие "Куме" вначале незначительные повреждения. Один из снарядов разорвался на щите носового орудия, ранив двух человек из его расчета, другой разбил правое крыло мостика, третий угодил в кают-компанию, четвертый — в один из кубриков команды. Вспыхнувшие на "Куме" пожары были быстро потушены, крейсер полностью сохранял боеспособность.

"Адмирал Грейг" в огневой дуэли пострадал гораздо сильнее. Рвущиеся на верхней палубе японские снаряды вывели из строя четыре 130-мм орудия правого борта. Особенно серьезным оказалось попадание у среза полубака. Возле разбитого палубного 130-мм орудия загорелись лежавшие там снаряды. Через пробитую палубу или по элеватору подачи боезапаса огонь проник в находившийся ниже орудийный каземат, где также воспламенился боезапас. Все находившиеся в каземате погибли, дым рвался наружу из огромной рваной дыры, зиявшей в борту полубака. Рядом вылетали языки пламени из иллюминаторов жилой палубы. Пожар продолжался и на верхней палубе, охватив весь район за передней дымовой трубы, в огне рвались 65-мм патроны к зенитным пушкам. Дважды снаряды поражали "Грейга" в носовую часть. Были разбиты якорные клюзы, а в шкиперской вспыхнул сильный пожар. Наконец, еще один снаряд пробил навылет ходовую рубку, над крейсером замелькали белыми птицами обрывки карт. Отправив все резервы на борьбу с пожарами, капитан Дараган развернул корабль нестрелявшим ранее левым бортом и снова открыл по японцам огонь из восьми стволов.

Теперь удача была на стороне русских. Два их снаряда почти одновременно попадали в кормовую дымовую трубу "Кумы", снеся ее на борт. Потом 130-мм фугас разорвался на опоре фок-мачты, прямо над правым торпедным аппаратом. Осколки прошили торпедные трубы и боевую часть снаряженных торпед. В грохочущем смерче огня аппарат взлетел на воздух с большим куском палубы. Было сметено взрывом и находившееся рядом 140-мм орудие. Верхняя часть мачты упала на мостик с дальномером. Не успели на "Куме" отойти от потрясения, как последовало новое попадание в боевую рубку. Фугасный снаряд разорвался на броне, но часть осколков стеганула внутрь через прорези. Несколько офицеров было ранено, часть приборов выведена из строя.

  Адмирала Сато перешел в кормовую рубку. Это, как оказалось чуть позже, спасло ему жизнь. Короткий бронепояс "Кумы" заканчивался на уровне носовой трубы, перед первым котельным отделением. Весь остальной корпус защищала только бронепалуба. Очередной русский снаряд ударил выше нее, прямо под фок-мачту, пробил небронированный борт и разорвался в отсеке запасных торпед. Из-под палубы вырвался багровый огненный пузырь, весь полубак японского крейсера заволокла черная дымная туча, которую через считанные минуты озарили багровые отблески пожара. Под складом торпед, отделенные от них только жилой палубой, находились нефтяные цистерны. Второй подряд взрыв торпед открыл бушевавшему на палубе пожару путь к нефти. А за цистернами с топливом, за тонкой небронированной переборкой, лежали носовые артиллерийские погреба, порядком уже опустошенные, но все же еще хранившие немало снарядов. Новый взрыв разрушил почти всю носовую часть корабля. То, что уцелело, было охвачено пожаром. Даже на воде, в которую быстро погружался разорванным носом "Кума", горела разлившаяся нефть. Обнаружив, что их флагман превратился в пылающий костер, эсминцы "Амацукадзе" и "Токицукадзе" попытались отвлечь русских от гибнущего "Кумы", к корме которого приблизился "Хамакадзе". Адмирал Сато перебрался на эсминец с уцелевшей командой крейсера. Покинутую "Куму" добили в упор торпедой, переломившей пополам ее длинный и узкий, как у хищной рыбы корпус.

"Кавакадзе" и "Таникадзе" удалось подобраться к "Измаилу" опасно близко, хотя каждый из японских эсминцев выдержал несколько попаданий 130-мм снарядов. У "Таникадзе" был сбит мостик вместе с командиром и рулевым, у "Кавакадзе" — продырявлены навылет сразу две дымовые трубы. На обоих эсминцах полыхали пожары, но они отвернули только на 10 кабельтовых, выпустив из носовых аппаратов по паре дальнобойных 21-дюймовых торпед. Всё время атаки эсминцы стреляли по "Измаилу" носовых 120-мм орудий. Работавшие на палубе и надстройках "Измаила" ремонтные команды вновь понесли потери. Один 20-кг японский снаряд угодил в брешь, разверзнутую в правом борте, где взрыв минного арсенала выворотил одну из броневых плит, добавив разрушений внутри корабля. Несмотря на проведенный Бахиревым маневр уклонения одна из торпед всё же поразила "Измаил". Против носовой башни вскинулся в воздух столб дыма и воды. Гулко дошел удар. Корабль глубоко ушел в воду, и торпеда взорвалась на броне главного пояса. Часть броневых плит была продавлена, но расположенные за обшивкой цистерны пресной воды смягчили силу ударной волны и удержали большую часть выбитых обломков. Остальные были удержаны внутренней броневой перегородкой. Дредноут получил лишь течь в погреба боезапаса недействующей 1-й башни. "Кавакадзе" и "Таникадзе" разворачивались для пуска оставшихся у них торпед. Редкий огонь пушек "Измаила", казалось, не мог остановить новой атаки. Но вокруг двух японских кораблей вдруг вырос густой лес всплесков от падений снарядов. По японцам стреляли приближавшиеся русские эсминцы, обогнав всё еще охваченного пожаром "Адмирала Грейга". "Кавакадзе" и "Таникадзе" на максимальной скорости вышли из под накрытий и устремились вслед за "Хамакадзе", "Амацукадзе" и "Токицукадзе", которых контр-адмирал Сато уводил на север, вслед за линейным флотом. Начальник 1-й минной флотилии мог удовлетвориться, что поставленную перед ним задачу он частично выполнил — одно бесспорное торпедное попадание всё-таки было.

Накренившийся, изуродованный "Измаил" вместе с осевшим в воду искореженным носом "Прямиславом" медленно уходили на северо-запад, где по данному адмиралом Колчаком приказу должны были собраться все поврежденные корабли. Вице-адмирал Бахирев разрешил сделать себе перевязку, но категорически отказался покидать флагманский корабль, хотя капитан Дараган предлагал выделить Коронату любой свой эсминец. Распрощавшись флажковыми сигналами со сверхдредноутом, "Адмирал Грейг" в сопровождении шести эсминцев взяли курс на север, где вот-вот должны были вновь сойтись в сражении русские и японские эскадры

Формально к моменту, когда Александр Иванович Колчак поднялся на мостик линкора "Севастополь", русские потеряли полтора минных дивизиона и всего один крупный корабль — легкий крейсер "Светлана", потопленный из-за дурости контр-адмирала Коломейцева. Фактически же у Колчака под началом было два более-менее исправных линкора и один крейсер. Остальные либо тяжело повреждены, либо оторваны от эскадры. Противник переиграл адмирала в стратегическом замысле. Русский флот оказался в ловушке, расставленной коварным врагом. Тот был готов пожертвовал своими старыми кораблями, лишь бы заманить нашу эскадру подальше от родных берегов, принудить к общему генеральному сражению, которого русские так старались избежать... Однако на то, чтобы корить себя за ошибки, не было времени.

Для начала командующий велел посадить на доставивший его к "Севастополю" аэроплан лучшего радиотелеграфиста, залить баки горючим, а пилоту Ивановичу как можно быстрее подниматься в воздух, чтобы держать командующего в курсе окружающий дел. Этим же занимались радисты в радиорубке "Севастополя", устанавливая связь со всеми выходящими в эфир кораблями. Самым важным из первоочередного было соединиться с ушедшей далеко в сторону 3-й бригадой линкоров. Успех в решении этой задачи стал возможным только потому, что главные силы японцев повернули на юг, навстречу объявившемуся там "Измаилу". Колчак вынужден был признать — упрямый Бахирев, не выполнивший его приказ сторониться боя на одиноком поврежденном корабле, похоже, может определить судьбу сражения.

Чудом державшийся на плаву "Петропавловск", продолжавшую гореть "Полтаву", доковылявших до своих "Рюрика" и "Адмирала Лазарева" Колчак объединил в особый отряд. Этой четверке, к которой должен был присоединиться и столь же избитый "Муравьев-Амурский", надлежало как можно быстрее при их печальном состоянии уходить от места боя и следовать, уповая на лучшее, к Владивостоку. Командование отрядом инвалидов Колчак, скрепя сердце, поручил контр-адмиралу Коломейцеву. Выловленный из воды после гибели "Светланы" Коломейцев держал сейчас флаг на эсминце "Самсон". Вместе с "Самсоном" большие поврежденные корабли должен был сопровождать эсминец "Сокол".

Защищавшие ранее "Петропавловск" и "Полтаву" от атак легких кораблей японцев крейсер "Адмирал Бутаков", эсминцы "Капитан Изыльметьев", "Лейтенанта Дубасов ", "Лейтенант Ильин" и "Лейтенант Ломбард" Колчак отозвал в свое распоряжение. Приказ присоединиться к боеспособным линкорам получил и сопровождавший "Муравьева-Амурского" эсминец "Орфей", хотя последний к отряду еще не прибыл. Ожидались и эсминцы капитана Дарагана вместе с крейсером "Адмирал Грейг". Ну а главным событием в ближайшее время должно было стать соединение "Севастополя" и "Гангута" с двумя черноморскими линкорами адмирала Кедрова.

Два поврежденных и два исправных линкоры балтийской бригады расходились в разные стороны. "Полтава" и "Петропавловск" медленно двигались на норд-вест, "Севастополь" и "Гангут" взяли курс на норд-норд-ост. Матросы и офицеры с их палуб провожали взглядами удалявшихся товарищей. Свидятся ли они с ними еще? Колчак не думал, что у поврежденных кораблей есть шансы попасть во Владивосток. Оставалось надеяться, что эти полупокойники отвлекут на себя ночью часть минных сил японцев... А в адрес Колчака прибавятся новые обвинения в его кровожадности. Как ему адмирал Непенин говорил ему в минувшую войну при разборе плана очередной операции: "Крови захотелось? Так я пришлю тебе барана, зарежь его на шканцах". Но в данной ситуации нельзя не быть жестоким. Если остаться защищать с боеспособными кораблями недобитков, враг может перехватить черноморские линкоры. А если выбирать, кого спасать, то уж лучше черноморцев. Они еще смогут показать себя в бою!

Дредноуты "Император Николай I" и "Император Александр III" их начальник контр-адмирал Кедров после своего рискованного маневра, закончившегося гибелью "Императрицы Екатерины Великой", уводил на северо-запад. Адмирал Колчак шел ему навстречу, выдвинув, как заслон от замеченных на севере миноносцев японцев, дивизион эсминцев и крейсер "Адмирал Бутаков". Японцы, впрочем, не препятствовали сближению русских отрядов, ограничиваясь наблюдением со стороны. Расхаживая под вечерним ветерком по тесному мостику дредноута, Колчак видел через полуоткрытую дверь рубки. мрачного, как туча, командира "Севастополя" капитана Владиславлева. Тот никак не мог отойти от вести о гибели "Екатерины Великой". Линкорам-"императрицам" на русском флоте определенно не везло. Четыре года назад взорвалась в севастопольской бухте "Мария", сейчас, в Японском море нашла свою смерть ее систершип "Екатерина".

Владиславлев, похоже, решил, что "Севастополь" не поспел на помощь "Екатерины" из-за того, что задержался, принимая на борт Колчака. Не прилети командующий, "Екатерина", возможно, была бы спасена. Во всяком случае, Владиславлев бы всё сделал ради ее спасения. Нужно было учитывать обстоятельство, что в прошлую японскую войну нынешний командир "Севастополя" служил на крейсере "Громобой", а командир "Екатерины" капитан Терентьев — на старом "Рюрике". Как и все "громобойцы" Владиславлев не мог не чувствовать вины перед "рюриковцами", брошенными ими в бою при Ульсане. И вот теперь у Владиславлена появился, было, шанс искупить старый грех, но он не успел. Колчак распорядился выяснить по радио судьбу командира "Екатерины" и лично сообщил Владиславлеву, что счастливчик Терентьев был поднят среди спасенных с перевернувшегося дредноута на "Гневный", а когда затонул и тот — на "Десну".

Около восьми вечера два отряда русских линкоров — "балтийских" и "черномоских" сблизились друг с другом. Колчак распорядился передать Кедрову приказ вставать в кильватер "Гангуту". Предпринятый на полном ходу маневр был проделан быстро и даже с изяществом. Настроение команд при виде ставших в общую линию четырех огромных кораблей заметно улучшилось. С палубы до Колчака доносилось: "Теперь отольется желтым чертям за Катерину!", "Дадим прикурить косорылым!", "Теперь мы силища!" Будто забыли, что еще пару часов назад в таком же кильватерном строю шло не четыре, а семь русских дредноута. А утром их было двенадцать. Впрочем, кто-то внизу добавлял: "А вот счас еще измаилы подойдут! Вот тогда япошки белого света не взвидят!" Светлого времени действительно оставалось всего ничего.

Колчак не колебался в том, что делать дальше. Да, сейчас, когда дредноуты японцев отошли на юг, у русских 2-й и 3-й бригад линкоров на пути к Владивостоку не оставалось никаких крупных сил противника. Дай Колчак сейчас приказ о повороте на норд-вест, никакой Ямай бы за ним не угнался, а через заслоны миноносцев четверка линкоров с невыбитой крупной и средней артиллерией при поддержке двух дивизионов эсминцев определенно бы прорывалась. Даже, возможно, удалось бы провести с собой во Владивосток и кого-то из поврежденных... Что касается 1-й бригады, то быстроходные "измаилы" также вполне были способны оторваться и уйти. В сравнении с Цусимой это был бы явный успех... Ведь и немцы посчитали своим успехом, когда смогли сбежать от англичан при Ютланде. Русские потеряли "Екатерину Великую", видимо, не дойдут и "Полтава" с "Петропавловском", но и у японцев потоплены два новейших линейных крейсера, а раньше еще и старый "Аки", наверное, и "Сетцу" отправится на дно. По очкам мы даже выигрываем. Но такая "хитрая" победа, которая удовлетворила бы покойного адмирала Рожественского пятнадцать лет назад, адмиралу Колчаку была не нужна. Ему, России требовался не выигрыш по очкам, а РАЗГРОМ японского флота. А меньшим могла быть только славная гибель. Поэтому не бежать, спасаясь, во Владивосток, а ИДТИ НА ВРАГА!

— Курс зюйд! Полный ход!

Где-то на краю горизонта вспыхивали огненные зарницы. Радиограммы приносили вести о беспримерном поединке одинокого "Измаила" со всем линейным японским флотом. Эскадра в едином порыва рвалась на помощь кораблю-герою. Выстроенный на шканцах оркестр играл и снова играл "Варяга". Медные звуки труб заглушал недружный хор сотен хриплых глоток. Грозный марш прервали только для того, чтобы зачитать на палубах и в отсеках сообщение о потоплении "измаильцами" сразу двух японских дредноутов. Дружное, заливистое "ура!" над сизым вечерним морем не утихало после этого минут десять. Все офицеры в рубке "Севастополя", кроме по-прежнему мрачного Владиславлева, сияли радостными улыбками. Кто-то из мичманов даже предложил срочно радировать на "Измаил", чтоб он оставил чуток японцев для других. Но Колчак понимал, что Бахирев, скорее всего, обречен. Самое счастливое везенье не может продолжаться бесконечно долго. "Измаил" ослабил противника, но японский флот всё равно останется очень, очень сильным. Потоплены два вражеских линейных крейсера, но все японские линкоры с более сильным вооружением и защитой готовы продолжать бой. Состояние же русских кораблей — далеко не безупречно. У "Гангута" заклинена 2-я башня главного калибра, а в 3-й башне не действует одно орудие, "Николай I" потерял грот-мачту, разбит один из орудийных казематов, у "Александра III" выбиты 3-я и 4-я башни, уничтожены дальномерные посты и весь 3-й плутонг противоминной артиллерии левого борта. Боезапас расстрелян на две трети. На "Гангуте" и "Александре" кое-как переносили снаряды из недействующих башен в исправные. У всех линкоров, включая ставший флагманским "Севастополь", многочисленные повреждения на верхней палубе и надстройках, дымовые трубы и вентиляторы издырявлены осколками, течь в трюмах. Остается надеяться, что японцы пострадали не меньше. На западе, сквозь стелившиеся над морем тучи проглядывал огненный диск солнца, почти уже касавшийся горизонта. По левому борту от кораблей тогда ложились, колыхаясь на волнах, длинные темные тени. Уже ясно, что сражение не кончится с наступлением темноты. Значит, эсминцы еще покажут себя, может быть, больше, чем линейные суда. Но пока в сражении первую скрипку играют дредноуты. Доклад с фор марса. Слева по носу, в 80 кабельтовых — вражеская эскадра. Вот он — встречный бой!

Командир линейного крейсера "Конго" капитан Тэдетсугу Тайжири доложил адмиралу Фушими Хироясу, что механизмы 2-й башни исправлены. Это была первая хорошая новость после казавшегося бесконечным часового боя с кошмарным "Измаилом". Исправление второй носовой башни произошло крайне вовремя — на левом крамболе вырисовывались силуэты русских линкоров. Но от встречи с ними даже с действующей башней лучше уклониться, даже имея позади поддержку собственных дредноутов. Несмотря на все усилия ремонтных партий, состояние "Конго" оставалось близким к критическому. Часть нижних отсеков затоплена, сильнейшие разрушения на верхней палубе, уничтожена кормовая рубка, на квартердеке завалы горелого, изодранного в клочья железа, изрешеченные трубы едва держатся, а поврежденные котлы и магистрали не держат давление.

Адмирал Хироясу дал приказ капитану Тайжири повернуть к 1-му флоту Ямая, а старшему механику "Конго" — любой ценой обеспечить ход. Турбины работали на максимальных оборотах, из последних сил линейный крейсер старался успеть проскочить перед носом русских линкоров, но, похоже, не успевал... Корректировочные посты были сбиты, и точное расстояние до противника оставалось неизвестным. Но снаряды первого же залпа головного вражеского корабля легли почти у борта. Башенные орудия "Конго" открыли ответный огонь. Стрельба велась не столько для того, чтобы попасть самим, сколько помешать вести точную стрельбу противнику. Но благорасположение богов оказалось в пользу детей Ямато! Вся носовая часть вражеского корабля исчезла в огненной вспышке, а потом в густом темном облаке. Прямое попадание! Принц Хироясу перевел дух. Всё же эти устаревшие русские дредноуты не чета грозному "Измаилу". Вот уже третий такой линкор выбит из линии с одного залпа.

Огонь по "Конго" вел лишь "Севастополь", да и то из одной носовой башни. Менять курс эскадры, чтобы ввести в действие всю артиллерию, Колчак не считал нужным. Его мало интересовал полуразбитый японский линейный крейсер, который сам пытался убраться с дороги русской эскадры. Нельзя было тратить драгоценные минуты на этого недобитка. Куда более серьезные японские линкоры явно стремились обойти русских с востока. В сражении наступал решающий момент. Если русские успеют встать на траверз врагу до захода, то получат существенное преимущество — японцам придется стрелять против слепящего солнца, а русские, напротив, смогут вести огонь по хорошо освещенным целям. Однако сразу после захода ситуация кардинально изменится. Силуэты русских кораблей на западе высветятся для противника на фоне зари, а японские растают в вечерних сумерках. Поэтому так важно воспользоваться последними минутами, остающимися до заката.

-Петр Петрович! — обратился Колчак к Владиславлеву. — Прикажите дать полный ход! Самый полный! И, как японцы будут на траверзе, бить полными залпами, снарядов не жалеть!

Страшный толчок отбросил адмирала к штурвалу, затем ударил о стенку рубки. Что-то грохнуло в броневую дверь рубки, едва не сорвав броневую плиту, через смотровые щели втекал едкий зеленоватый дым. Колчак потряс гудящей головой. Ему казалось или снаружи действительно клацал странный лязгающий звон.

"Севастополь" был поражен в самую носовую оконечность. Башенный залп с "Конго" — два 356-мм фугаса — попали в бак почти одновременно, легко пробив тонкую броню, способную остановить лишь среднекалиберные снаряды. Сотни килограммов начиненной в фугасах взрывчатки сдетонировали в верхнем твиндеке, сорвав верхнюю палубу от форштевня до самой передней башни. Разлетаясь с ударной волной, осколки снарядов и разбитых конструкций хлестнули по башне и мостику, достали до дымовой трубы, пробили среднюю броневую палубу, проникая внутрь корабля. Были разрушены передние орудийные казематы, помещения на жилой палубе, в лежавших ниже малярной и шкиперской из пробоин хлестала вода. Над вскрытой палубой торчали искореженные шпилевые барабаны. Оба становых якоря упали за борт и ушли под воду, утягивая за собой лязгающие о рваную броню цепи. Якоря, конечно, не достигли дна, но затруднили управление кораблем, действуя как брошенные рули. Повреждения были не такими страшными, как показалось в первую минуту, но ход линкора пришлось уменьшить чтобы не затопить сразу все носовые отсеки. Следом за "Севастополем" замедляли скорость и задние мателоты. Драгоценные для русских минуты перед заходом солнца таяли, таяли, таяли...

Командующий Танин Ямай не ожидал, что "Конго", которого он почти списал со счета, добьется такого успеха. Русские линкоры вновь сгрудились в кучу, закрывая друг другу секторы стрельбы. А ведь только что сам "Конго" находился в крайне опасной ситуации. Ямай распорядился передать принцу Хироясу свои поздравления и приказ встать в кильватер 1-му флоту. Из-за повреждений "Фусо" эскадренную скорость приходилось держать не более 18 узлов. Но и при таком ходе совершенно разбитый "Харуна" сильно отстал от линкоров. Ямай дал приказ еще сбавить ход, чтобы линейные крейсера смогли спокойно занять места в общей кильватерной колонне. Их боевая ценность была невелика, но всё же пара лишних посудин могла стать для русских деморализующим фактором, да и отвлекала их снаряды от более ценных кораблей. Во всяком случае, некоторое промедление сейчас не было пустой тратой времени. Наоборот, в данный момент Ямай хотел как раз чуть отсрочить момент сближения с русскими.

Японский адмирал посмотрел на огненный диск, большей частью уже погрузившийся в ставшее свинцовым море. Удастся ли сегодня увидеть в небе знаменитый зеленый луч? Пусть это будет счастливым предзнаменованием победы, которую подарит солнечноликая Аматерасу своим детям. Не такой, как хотелось, но всё же несомненной. Даже если трем оставшимся у русских быстроходным сверхдредноутам-"измаилам" удастся уйти, все устаревшие вражеские линкоры — обречены. Сейчас Ямай разделается с четверкой тех, кто сохраняет еще боеспособность, ночью эсминцы выследят поврежденные корабли, а на следующий день остатки вражеской эскадры будут перехвачены и добиты.

Ямай навел бинокль на головной русский корабль и усмехнулся — из вскрытых клюзов вывалились якорные цепи, будто кровь и сопли из разбитого носа. На что надеется вражеский флагман с оставшимися у них четырьмя устаревшими линкорами против сверхдредноутов Ямая? Однако русским удалось справиться с заминкой и вновь устремиться вперед. Видимо, неприятельский адмирал хочет атаковать на контркурсах. Это пятнадцать лет назад получалось у русских лучше всего, на этот прием они возлагали надежды в прошлой войне — движение навстречу, сближение и несколько минут огня на близкой дистанции. В темпе стрельбы у северных варваров всегда было преимущество. Но адмиралу Того каждый раз удавалось повести сражение по-японски — продолжительный обстрел издалека на параллельных курсах, переходящих в уничтожающий охват. Да, мощь кораблей и дистанции боя выросли, но принципы остались те же... Избежать таранного удара русского медведя и поразить его в бок длинной пикой!

Внезапно Ямай разглядел вымпел вражеского флагмана. В левом верхнем углу Андреевского знамени мелькал красный прямоугольник. Да это же флаг русского командующего флотом! Почему Колчак не с "измаилами", а здесь, с устаревшими кораблями? Ямай задумался. Будучи наслышан о талантах Колчака, он не склонен был их переоценивать. Японский адмирал был старше русского на восемь лет и имел куда больший боевой опыт, первую войну с Россией он встретил уже командиром крейсера, тогда как Колчак тогда командовал миноносцем. Не был Колчак и более сведущим в теории морской войны. Хотя он и занимал у себя в России важные посты в морском штабе и академии, Ямай соответствующие структуры в Японии возглавлял. В мировую войну оба адмирала командовали крупными эскадрами: Колчак — в замкнутом Черном море, Ямай — на просторах Тихого океана. И вот тут русский его обошел! Колчак овладел черноморскими проливами, что, по мнению многих, решило исход всей войны. Успехи же Ямая свелись к занятию принадлежавших немцам Каролингских островов — ничего не значащий эпизод на задворках великих событий. Сейчас Колчак для России — тот, кем был Того для Японии в 1905-м. Величие этой фигуры, основанное на военном таланте или на случайном везении, невольно подавляло Ямая. Но сегодня никакой гений не спасет и корабли русского адмирала от уготованной им судьбы!

В Александра Васильевича Колчака будто вселился дьявол, как уже не раз бывало с ним при предельном нервном напряжении. В эти минуты он действовал с нечеловеческой энергией, был, казалось, сразу во всех местах, отдавая краткие и точные распоряжения. "Севастополь" всё еще рыскал по курсу из-за висевших под ним в водяной толще многометровых якорных цепей. Правый якорь, похоже, оборвался при свободном безтормозном падении, и теперь приходилось опасаться, что на ходу цепь поднимется и попадет в винт. Да и швартовые канаты, свисавшие в воду по бортам, вполне могли намотаться на винты. Адмирал бросил все силы на скорейшую очистку бака. Матросы ремонтных партий дружно ринулись в лабиринт железных завалов. Трехдюймовые цепи, отрубив подрывными зарядами, отправили вместе с якорями на дно, а тросы вытащили наверх. Отчаянные усилия делались, чтобы вернуть подвижность носовой башни, заклиненной после взрыва в шпилевой. Но ждать исправления башни уже не было времени. Корабли выходили на боевые дистанции. "Конго", пока русская эскадра была дезорганизована поражением своего флагмана, успел отойти в сторону, скрываясь в дымной туче, которую волочили за собой над морем другие японские дредноуты. Они повернули на несколько румбов влево, двигаясь теперь прямо на север,

Один за другим в стройной кильватерной колонне шли под флагами с Восходящим Солнцем шесть огромных бронированных левиафанов: дредноуты "Исэ", "Хьюга", "Фусо", "Ямасиро", "Конго", "Харуна". Справа от них шли один за другим пять эсминцев контр-адмирала Сато, недавно всё-таки догнавшие линейный флот: "Хамакадзе", "Амацукадзе", "Токицукадзе", "Кавакадзе" и "Таникадзе". Впереди на левом крамболе была хорошо видна двигавшаяся навстречу параллельным курсом русская эскадра. Русские шли в трех параллельных колоннах. В левой, ближайшей к японцам, выстроились в кильватер дредноуты: "Севастополь", "Гангут" и два "Императора" — "Николай I" и "Александр III". Правее, скрываясь от врага за громадами линкоров, резали волны острыми носами крейсер "Адмирал Бутаков", эсминцы "Капитан Изыльметьев", "Лейтенант Дубасов", "Лейтенант Ильин", еще правее неслись в колонне эсминцы "Десна", "Азард", "Лейтенант Ломбард", "Беспокойный".

Багровое солнце уходило за горизонт, море на глазах темнело. Пена, вскипавшая на волнах, приобрела красный отсвет, словно вобрав в себя всю пролитую за этот день кровь. И ту, что еще прольется... Максимальное сближение эскадр произойдет уже после заката. Но пока солнечные лучи еще скользили над волнами. Большему калибру орудий и более толстой броне японских кораблей русские могли противопоставить лишь лучшую организацию и сосредоточенность огонь. Колчак, жертвуя гибкостью маневра, на первом этапе нового боя делал ставку на централизованную стрельбу всей эскадрой. Вся боеспособная артиллерия всех четырех линкоров должна была действовать по командам с одного центра. Управление эскадренным огнем велось с идущего в колонне третьим флагмана черноморской бригады дредноутов "Императора Николая I".

Это решение объяснялось как большим вниманием, которое уделялось централизованным стрельбам на Черноморской эскадре, в отличие от эскадры Балтийской, так и тем, что главным артиллерийским офицером на "Николае" был знаменитый Мальчиковский, который на время становился самым главным человеком русского флота. Собственно, из-за неимоверной ответственности, которая возлагается на одного человека, направляющего в цель залпы десятков орудий, и необходимости идеальной связи между связанными в единую систему управлением огнем кораблями метод централизованной эскадренной стрельбы не получил большого распространения. Обычно каждый линкор выбирал себе цель самостоятельно. Но в данном случае, считал Колчак, следовало рискнуть. Не зря же, в конце концов, такие стрельбы столько отрабатывали на предвоенных учениях. И еще, командующий верил в Мальчиковского.

Всё оборудование беспроводных телеграфов на русских дредноутах было тщательно исправлено. Проверены были и все телефонные провода на каждом корабле, в каждую орудийную башню. Радиотелеграфисты в своих рубках напряженно вслушивались в эфир, что бы сразу отсылать на командные посты передаваемые с "Императора Николая" указания. На случай, если радиосвязь будет нарушена, на верхних площадках были приведены в готовность сигнальные прожекторы, а матросы-сигнальщики встали наизготовку со своими флажками. Но это — на крайний случай, ибо передача сообщений таким медленным и ненадежным способом в бешенном темпе современного боя теряло смысл. В башнях, в боевых погребах и в перегрузочных отделениях приготовились к самому главному моменту в своей слуюбе — минутам тяжелейшей напряженной работы, чтобы успевать без остановки, подавать по конвейеру снаряды и полузаряды на лотки орудий и отправлять их смертоносный поток дальше, через жерла, чтобы обрушивать и обрушивать на врага. У "Севастополя" действовало три орудийные башни, у "Гангута" — две и одна наполовину, две у "Александра", и только "Николай" мог вести огонь из всех своих четырех башен. Всего тридцать пять орудийных ствола главного калибра на четырех кораблях. А утром у Колчака было двенадцать дредноутов и сто сорок два ствола. Но он сам разделил свои силы, обвинив в трусости острожного Бахирева.

Русские первые открыли огонь. Ямай поморщился, как от зубной боли. Пятнадцать лет назад японцы, безусловно, превосходили русских в точности стрельбы на дальних дистанциях. Но теперь, похоже, северные варвары готовы в этом взять реванш. Русские корабли предельно быстро провели пристрелку, а потом на серых удлиненных силуэтах с механической регулярностью стали появлялись вспышки выстрелов. Противник стрелял с такой частотой, что в воздухе одновременно находились снаряды сразу трех залпов, падавших с феноменальной меткостью. Всплески вырастали вокруг "Исэ" пугающе близко. То, что пока обходилось без попаданий, следовало назвать чудом. Было глупо надеяться вести столь же меткий ответный огонь со своей менее совершенной корректировкой, да еще против солнца. Японский командующий приказал вести беглый огонь. Если не будет попаданий, то хотя бы можно закрыться от врага заслоном водяных столбов. Жалко, конечно, тратить на такое боезапас, но ничего... Когда дистанция сократится, японцы расквитаются сполна!

Идущие навстречу друг другу тяжелые корабли сближались со скоростью самого быстроходного эсминца. Русские, давая залпы через каждые полминуты, кажется, решили уже не терять времени на наведение орудий и просто били в одну точку, через которую должны были проходить один за другим японские дредноуты. Всплески залпов остались за кормой "Исэ". Легко отделались! Залитая водой палуба, новые осколочные пробоины в бортах и надстройках — сущая мелочь. Трудно было поверить, что линкор действительно прошел через ад сосредоточенного огня вражеской эскадры фактически невредимым. А в чудовищный лес непрерывно возникающих исполинских водяных столбов влетел идущий за "Исэ" "Хьюга"

Этому линкору повезло меньше. Один из русских снарядов пронзил переднюю дымовую трубу, ударил по касательной по бронированным колосникам, соскользнул и взорвался с левого борта. Колосники удержали осколки, однако взрывная волна, исковеркала верхнюю часть трубы и вызвала сильнейшее задымление в 1-м котельном отделении. Откуда с криками повалили из люков на палубу задыхающиеся кочегары. Утомление продолжительным боем было столь велико, что им, уже несколько часов изнемогавшим у раскаленных топок, начала изменять природная стойкость духа японцев. Некоторое время ничто не могло заставить трюмные команды вернуться на свои посты — ни приказы командиров, ни рвущиеся вокруг снаряды. Два из них, пробив палубу полубака, вызвав взрыв боеприпасов на орудийной батарее левого борта. В казематах вспыхнул страшный пожар, бронированные люки были заварены высокой температурой, языка пламени хлестали из амбразур. Когда пожарные партии с помощью кувалд смогли открыть казематные двери, из плотного дыма, гнусно чадящего горелым мясом, где-то слышались крики раненых и обожженных. Пожарные ринулись вперед с шлангами, заливая шипящий под струями металл. Немедленно началось поиски и спасение живых. Беспомощным раненым грозила опасность захлебнуться в скопившейся после тушения воды.

Третий снаряд, попавший в "Хьюго" близ машинного отделения, пробил броню внизу главного пояса и вызвал частичное затопление помещений и бортового коридора. Пробили водяную тревогу, поступление воды через пробоину остановили, забив в поврежденные помещения матросские койки и подкрепляя переборки. Крен выправлялся контрзатоплением отсеков правого борта. Вода всё же попала в машинное отделение, но в сравнительно небольшом количестве — через поврежденную питательную трубу. Наконец, еще один снаряд, упав в воду, не разорвался, а отрикошетил вверх и упал затем прямо на крышу 3-й башни, смяв наблюдательный колпак вместе с головой начальника башни. Кровь и мозги окропили канониров и казенники орудий.

Окутанный дымом пожаров, накренившийся на левый борт "Хьюга" вынырнул из полосы накрытий. Теперь русские залпы приближались к третьему дредноуту — "Фусо". Его капитан попытался уклониться от обстрела, положив руль на 20 градусов вправо. Резкий поворот вызвал предельные нагрузки на привод рулевой машины. По-видимому, один из подшипников перегрелся от напряжения. Внезапно в механизмах раздался резкий скрипящий звук, многотонная рулевая машина задрожала и остановилась. Погнувшийся привод намертво заклинил рулевое перо в правом положении. Отчаянные попытки выправить руль не давали результат. Не получилось исправить положение и управляя машинами. "Фусо" выкатывался из строя, совершая циркуляцию по часовой стрелке. Идущему следом "Ямасиро" пришлось экстренно набирать ход, чтобы избежать столкновения. Неуправляемый дредноут прошел за самой его кормой. В это время и "Ямасиро" и "Фусо" находились под самым плотным обстрелом. И без того уже полуразрушенный "Фусо" получил новую порцию попаданий. В передней дымовой трубе зияла огромная сквозная пробоина. Один из снарядов пробил палубу на шканцах и разрушил кают-компанию. Поднятые взрывом горящие обломки взлетели выше мачт. Пожарные бросились в огонь спасать портрет микадо, а также выживший персонал и раненых из размещенного в кают-компании лазарета. Сильный пожар вспыхнул и на кормовом мостике, когда другой снаряд попал в грот-мачту под марсом. Были уничтожены дальномеры, а уцелевшие из расчета корректировочно-дальномерного поста едва не сгорели заживо, пока их не сумели эвакуировать с мачты.

"Ямасиро", до того хранимый судьбой, получил попадание в носовую башню. Снаряд разорвался на ее броне, только сдвинув плиты, но всё же взрывная волна и осколки разбили башенный дальномер и перископ, заклинили броневые заслонки в шахту снарядных подъемников, повредили механизмы наводки. Несколько человек внутри разорвало на куски. Сразу начался ремонт поврежденных механизмов, но вернуть башню в строй так и не успели. При попадании под 7-й каземат снаряд, пробив броневой пояс, ушел глубоко вглубь корпуса и разорвался уже рядом с перегородкой турбинного отделения. Крупный осколок срезал кронштейн, поддерживавший магистральный паропровод, ведущий к левой турбине. Если бы он попал в сам паропровод, "Ямасиро" лишился бы половины своей мощности. Но пока боги продолжали быть милостивы к "Ямасиро".

Шедшие с сильным отставанием от линкоров "Конго" и "Харуна" предусмотрительно повернули вправо, стремясь то ли обойти продолжавшего опасные циркуляции "Фусо", то ли не попасть в зону падения русских залпов. Впрочем, огонь русской эскадры уже ослабел. Бой шел на дистанции в 65-70 кабельтовых. "Исэ" с "Хьюга" прицельно стреляли по замыкавшим русскую колонну "Николаю I" и "Александру III". Одно из первых же попаданий сбило на "Николае" радиоантенну. Централизованная эскадренная стрельба стала невозможна. Впрочем, к тому времени Колчак успел отдать приказ о переходе управления стрельбой на отдельные корабли.

По предварительной инструкции на встречных курсах следовало вести огонь по обратно соответствующему кораблю во вражеской линии (головному по концевому, второму — по предпоследнему и т.д.). Однако разобраться с порядком среди замыкающих японских кораблей было не просто. "Конго" и "Харуна" окончательно оставили кильватерную колонну, отдалившись к зюйд-осту, последним среди линкоров оказался "Фусо", завершающий вторую циркуляцию. Не обращая внимания на выбитых из линии, Колчак дал указанием командиру "Севастополя" перенести огонь на "Ямасиро", тем более что там был замечен контр-адмиральский флаг младшего японского флагмана. Командир же "Гангута" капитан Петр Петрович Палецкий тоже решил стрелять по "Ямасиро", считая его вторым от конца. "Николай" и "Александр" выбрали себе в качестве целей соответственно "Хьюга" и "Исэ". Оставшийся необстреливаемым "Фусо" вернул, тем временем, руль в нормальное положение и встал в кильватер, открыв огонь по "Севастополю", тогда как "Ямасиро" обстреливал "Гангут". Таким образом, третий дредноут в японский колонне был под огнем сразу двух русских кораблей, тогда как "Фусо" оставался вне обстрела, и вел стрельбу по флагманскому русскому кораблю как на учениях. В азарте ожесточенного боя никто не заметил миг, когда зашло солнце, но последствия этого скоро стали очевидны. В светлом высоком небе еще розовели облака, а по морю уже расстилалась ночная тень. Японские корабли на востоке фактически пропали из вида, смутные силуэты обозначались только вспыхивающими факелами выстрелов. Русские же, отлично видимые на фоне заката, являлись превосходными целями.

В смотровых щелях рубки плясали багровые сполохи. Адмирал Колчак был вынужден крепко взяться за поручень. Линкор заметно кренился, его непрерывно и сильно трясло от собственных выстрелов и вражеских попаданий. Из-за брони непрерывно доносился свистящий рёв, заглушавший остальные звуки. Приказы и сообщения приходилось писать на блокнотных листках. Дело могло кончится плохо. Адмирал так и не смог подгадать момент схождения эскадр к последним солнечным минутам. А ведь, казалось, всё предусмотрел. И огонь наш был организован лучшим образом. Как все в рубке ликовали, когда японские дредноуты один за другим попадали под накрытие. Второй загорелся, четвертый вообще был выбит из линии. Но всё же ни один под русскими снарядами не взорвался, на что Колчак тайно надеялся, наслушавшись о бахиревских подвигах. Теперь же, оказавшись на траверзе русского отряда в самых благоприятных для себя условиях, японцы вовсю старались вернуть причиненный ущерб сторицей. А ведь шансов взлететь на воздух у слабобронированных русских линкоров будет побольше, чем у японских.

На полном ходу через разодранную носовую часть в трюмы "Севастополя" вливалась и вливалась вода, выгибая напором переборки. Что делать, низкая посадка и отсутствие полубака. Убавлять скорость в бою на расхождение было тоже нельзя, поэтому тяжелый корабль продолжал сам насаживаться на волны, всё более садясь носом. Вода уже подходила к амбразурам противоминных орудий носовых плутонгов. Колчак вспомнила, как при проектировании первых русских дредноутов предполагалось, что стволы 120-мм орудий при необходимости могут вдвигаться внутрь казематов, а орудийные порты — закрываться. Сразу эту задачу решить не получилось, а потом эту затею вообще оставили, как маловажную. А вот теперь вполне можно и потонуть через эти амбразуры.

Слева по борту темный горизонт озаряли ритмично пульсирующие вспышки. Японская эскадра вела огонь непрерывными залпами. Седые косматые фонтаны, не прекращающие подниматься и падать вокруг корабля, окатывали палубы и надстройки тоннами воды. Колчак не успевал просматривать передаваемые ему записки о новых повреждениях. Попадание в ют, пожар. Попадание в мидель, подводная пробоина. Попадание в заднюю трубу, пробит паропровод. Попадание во 2-ю башню, связь потеряна. Угроза затопления в 1-м котельном. Сбит клотик. И всё это в какие-то несколько минут боя! Пройдя мимо друг друга, эскадры начали расходиться, русские — на юг, японцы — на север. Огненные вспышки смещались к левой раковине, вслед за ними поворачивали свои длинные стволы башенные орудия "Севастополя", продолжая, как заведенные, выплевывать во тьму, почти вслепую, сгустки огня. Боевая дистанция росла, и количество попаданий стало снижаться. Противник остался позади, гул орудий постепенно замолкал...

Колчак снял фуражку, вытер ладонью мокрый лоб. Кажется, самое страшное миновало. День кончен, а с ним, на сегодня, и сражение линейных сил. Флоты потрепали друг друга, но дело в целом кончилось вничью. Мы потеряли "Екатерину", да и "Петропавловск", очевидно, не жилец, зато и враг лишился двух быстроходных дредноутов. Сейчас, ночью, главная забота — легкие силы. Чтобы свои поврежденные линкоры от японских миноносцев защитили, а чужие, по возможности, нашли и потопили. А дойдет ли дело до нового утреннего боя — посмотрим. Японцам хорошо досталось, шли с таким креном, что волны через борт захлестывают. Может за ночь Ямай свои линкоры в Сасебо уведет или куда ближе. Но следующая переданная адмиралу записка сразу испортила настроение: "Противник повернул на 16 румбов".

Сразу после расхождения с эскадрой Колчака адмирал Ямай распорядился готовиться к повороту на обратный курс. Такой маневр в непосредственной близости от противника был, конечно, очень рискованным. Однако командующий Соединенным флотом полагал, что русские полностью дезорганизованы встречным боем и не смогут воспользоваться уязвимостью японских кораблей в момент поворота. К тому же, даже если бы противник и сумел бы открыть огонь, точность стрельбы по маневрирующим на темной стороне горизонта кораблям была бы невелика. Да что там думать! Адмиралу Того в Цусимском сражении великолепна удалась его "петля" среди белого дня под самым носом у броненосцев Рожественского. Почему у адмирала Ямая не получится сделать что-то подобное за спиной у линкоров Колчака?

Чтобы на маневр ушло меньше времени, корабли получили приказ делать поворот не последовательно один за другим, а "все вдруг влево", хотя при этом порядок в линии переворачивался. Дредноуты одновременно описали широкую дугу, развернувшись на 180 градусов, курсом на юг. С маневром успешно справился даже управляемый машинами "Фусо", который оказался теперь во главе колонны. За ним шли "Ямасиро", "Хьюга" и замыкающий "Исэ" под флагом Ямая. Пять эсминцев адмирала Сато сменили курс последовательным поворотом направо, но быстро нагнали линкоры, заняв место у них на левом траверзе. Впереди двигался "Конго", также повернувший на юг. И только "Харуна" потерялся из вида. Ямай передал приказ прибавить ход до максимального. Башни были развернуты на правый борт. Еще одно преимущество! Теперь, после поворота, японские линкоры ведут бой практически необстрелянным и неповрежденным правым бортом, тогда как русские будут продолжать получать снаряды в наиболее пострадавшие левые борта. Пока западный горизонт еще просматривался, надо было успеть догнать и добить колчаковские линкоры!

Адмирал Колчак нервно расхаживал по рубке. Все электрические лампочки в ней полопались, а снаружи сквозь узкие щели почти не проникало света. Было послано за переносным аккумуляторным фонарем, но пока, похоже, на всем корабле никак не удавалось найти целого. Пять японских дредноутов шли чуть позади по левому борту, примерно в 70 кабельтовых, но, догоняя, постепенно сокращали дистанцию. Отворачивать от противника до наступления полной темноты командующий считал невозможным. Это автоматически означало, что японцы сделаю кроссинг с кормы, поставив под продольный огонь концевые корабли. "Александр" тогда точно затонет, да и "Николай" следом за ним. Ну а повернуть к противнику — еще более верное самоубийство. 14-дюймовые снаряды издырявят "бумажные" балтийские линкоры в считанные минуты, с собой никого прихватить на дно не успеешь. Значит, надо идти, не сбавляя ход прежним курсом, терпеть обстрел, дожидаясь, пока потухнет, наконец, проклятая заря!

Сохранять ход никак не удавалось. "Севастополь", поражаемый раз за разом и "Фусо", и подошедшим опять "Конго", шел с сильным креном и дифферентом на нос. После очередного попадания перед фок-мачтой флагманский русский линкор заволокло облако черной угольной пыли. Пробив и броню, и коффердам, снаряд дошел до боевой центрального поста, вызвав большие разрушения и пожары на средних палубах. В нижние отсеки хлынули потоки воды из пробоины, стекая затем в погреба носовой башни и центральный пост, выведено из строя электрооборудование. Следующее попадание пришлось под носовую рубку. Снова разрушения и пожары на жилой палубе, многочисленные жертвы в лазарете, уничтожен телефонный коммутатор. Прекращена связь между центральным постом, дальномерными постами и орудийными башнями. Башни продолжают вести огонь, наводясь по собственным дальномерам.

Колчак через посыльных отдал приказ всем целиться в менее защищенный "Конго". Трехтрубный силуэт расплывался в вечерних сумерках, но через какое-то время одному из русских орудийных расчетов повезло. Море вдали озарилось вспышкой попадания, линейный крейсер заволокло еще более темным, чем окружающая мгла, дымом. Когда он рассеялся, оказалось, что "Конго", уже с двумя трубами, вышел из строя, поворачивая в сторону. Об этом, по приказу командующего, сразу объявили в отсеках, где недружно прокричали "ура!" Впрочем, пока "Севастополь" выбивал из линии "Конго", необстреливаемый русскими "Фусо" успел забросать флагманский русский корабль новыми снарядами. Сквозное попадание в кормовые клюзы разбило электрические лебедки и лишило "Севастополь" последних якорей. Снаряд, ударивший в борт между 4-м котельным и машинным отделениями, вызвал затопление двух угольных бункеров и повреждение конденсатора и питательной цистерны. Пресная вода в цистерне смешалась с забортной, началось засорение котлов. Проблемы возникли и с левой турбиной. Два попадания пришлось в орудийные башни. У центрального орудия 3-й башни был оторван ствол (хотя, возможно, это был разрыв собственного снаряда). Башенное отделение на короткое время заполнилось пороховыми газами, но потом канониры возобновили стрельбу из оставшихся двух орудий. Хуже пришлось 2-й башне. Броневая крыша была вскрыта словно консервная банка, взрывная волна и осколки прошли внутрь, уничтожив пост горизонтальной наводки, пост вертикальной наводки левого орудия, убив или тяжело ранив почти два десятка человек внутри башни.

Вражеские попадания сотрясали и идущий за "Севастополем" "Гангут". "Ямасиро" обстреливал русский линкор из десяти стволов, поочередно 4-орудийными и 6-орудийными залпами. Снаряд, ударивший по броне полуразрушенной 3-й башней, окончательно вывел из строя ее механизмы. Теперь у "Гангута" оставались только носовая и кормовая башни. Их стрельба по почти не видимой цели не имела успеха. На 12-й минуте после захода солнца за второй трубой "Гангута" поднялся огненно-черный султан, вслед за которым в небо ударили плотные струи пара. Японский снаряд, пробив броневые палубы, разорвался над кормовым котельным отделением. Из разрушенных кочегарок дым и пар распространился к турбинам. Машинные партии не оставили своих постов, хотя рисковали задохнуться или свариться от страшного жара. Турбинистам приходилось перебираться среди работающих механизмов ползком по палубе, под стелющимися облаками пара. На 20-й минуте сумеречного боя кормовая башня "Гангута" вспыхнула, как огромная бенгальская свеча. Несколько секунд корабль и море вокруг озаряло яркое пламя, бившее из амбразур и сдвинутой на бок башенной крыши. Очевидно, проникающее попадание вызвало возгорание поднятых в башню зарядов. Подвиг находившихся в перегрузочном отделении моряков, которые погибли до единого, но успели перекрыть заслонки и передать команду на затопление погребов, спас линкор от гибельной детонации. Однако теперь "Гангут" остался с единственной носовой башней, малополезной при стрельбе по находящемуся на остром кормовом угле противнику.

Более крупный и толще бронированный в сравнении с остальными "Император Николай I" лучше переносил обстрел. Особенно это проявилось при попадании в боевую рубку, защищенную 400-мм броней. Контр-адмирал Кедров только чертыхнулся, вставляя в мундштук новую сигарету взамен выпавшей при ударе. Два попадания в главный пояс не пробили брони. Один снаряд отрикошетировал, второй взорвался снаружи без существенных повреждений, хотя плита была вдавлена в корпус Осталась действующей и 3-я башня, пораженная без пробития брони. Более тяжелые последствия причинили попадания в защищенные не так сильно носовую оконечность и батарейную палубу. Взрыв в 7-м каземате левого борта уничтожил, помимо 130-мм орудия, также стоявший над ним на палубе шлюпочный кран. Были сильно повреждены воздуходувки к котлам кормового отделения, из-за чего пришлось гасить часть топок. В носовой части корабля ударивший под острым углом снаряд сорвал одну из броневых плит, что вызвало затопление угольных ям и бортовых коридоров. На верхней палубе имелись серьезные разрушения от осколков.

Сила вражеского обстрела снизилась, когда на 15-й минуте боя "Николаю", наконец, удалось поразить "Хьюга" ответным залпом. Руководивший огнем главарт Мальчиковский определил местонахождение почти невидимого в сумерках вражеского дредноута скорее по интуиции, ориентируясь лишь по вспышкам залпов его артиллерии. Мальчиковскому сильно мешало, что "Николай", по приказам Кедрова несколько раз выходил из линии, чтобы сбивать противнику наводку. Наконец, заметив накрытие, Мальчиковский дал приказ бить полными залпами. Теперь уже "Хьюга" вынужден был маневрировать, выходя из-под обстрела. Но прежде, чем ему это удалось, дредноут был дважды поражен за второй дымовой трубой, в результате чего были выбиты обе мидельные башни. 3-я, поврежденной при первом столкновении с линкорами Кедрова, получила попадание в барбет, что окончательно вывело ее из строя, а снаряд, посленный под 4-ю башню, едва не дошел до боевых погребов. Взрыв в коффердаме поднял в воздух тучу угольной пыли и разрушил часть внутренних переборок. Часть осколков проникла всё же в боевой погреб, обрушив там часть укладок. Узнав об этом, башенный командир успел отдать приказ о затоплении погребов, которые пришлось потом спешно осушать обратно.

Концевой в линии русских линкоров "Император Александр III" вступил в дуэль с "Исэ", имея действующими лишь две передние башни, затопленные носовую котельную и кормовой румпельный отсек. Дредноут плохо управлялся и заваливался на левый борт. В начале боя стрельба противника была неточной, но потом японцы стали добиваться накрытий, и "Александр" попал под настоящий смертоносный град. Прямое попадание уничтожило кормовую рубку и разрушил взрывом вентиляционные шахты. Машинные отделения наполнили дым и газы. Вскоре последовало попадание в переднюю башню, вбившее внутрь куски броневой плиты. Несколько человек, включая башенного командира, погибли на месте, остальные были тяжело ранены. Вскоре попадание под основание вывело из строя и последнюю 2-ю башню. Электрический и ручной привод поворота были заклинены, механизмы подъема боеприпасов и наведения орудий вышли из строя Линкор полностью лишился главного калибра, но не покинул строй, продолжая принимать на себя снаряды, которые могли бы достаться другим русским кораблям.

Чуть позже еще один снаряд пробил бортовую броню ниже каземата пятого орудия правого борта и разорвался в угольной яме. Орудие было уничтожено, в каземате вспыхнул пожар, сопровождавшийся взрывами приготовленных к стрельбе снарядов. Пламя проникло по подъемнику к погребу боеприпасов, однако там его удалось погасить, хотя два человека сгорели заживо. Погиб и весь орудийный расчет наверху. Почти сразу же другой снаряд ударил рядом ниже ватерлинии, в нижнюю кромку броневого пояса. Одна из плит была сорвана, а поддерживавшие броню листы обшивки разорвались более чем на 20 метров в длину. В трюмы хлынула вода, затопив не только угольные ямы и бортовые коридоры, а потом проникла в кочегарки. Крен "Александра" на борт стал быстро расти, он стремительно валился на левую сторону, выкатываясь из линии. Командир линкора капитан Александр Иванович Тихменев был готов уже отдать приказ гасить топки и приказать команде оставить корабль. Однако срочно проведенное главном судовым механиком контрзатопление отсеков правого борта помогло избежать опрокидывания. Дредноут устоял, хотя и сильно осел в воду, продолжая отстреливаться только из трех уцелевших противоминных орудий левого борта — не добивая до врага, они хотя бы создавали маскирующие всплески.

Колчак понимал, что сумерки его эскадра может не продержаться. Адмирал передал флаг-офицеру очередную записку. Приказ на эсминцы — выйти из-за линкоров и атаковать противника на встречных курсах. Для легких кораблей такая атака при неполной темноте, да еще на фоне зари будет чистым самоубийством, но лучше потерять эсминцы, чем дредноуты. Приказ адмирала был передан по радио и продублирован уцелевшими прожекторами. Все семь эсминцев "отморгали" подтверждение. Из труб низких стремительных корабликов повалили густые клубы дыма, под форштевнями выросли белые буруны. Один за другим, развернувшись через правый борт, эсминцы устремились на врага: "Десна", "Азард", "Лейтенант Ломбард", "Беспокойный", за ними "Капитан Изыльметьев", "Лейтенант Дубасов", "Лейтенант Ильин". "Севастополь" сигналил им вслед: "Горжусь вами! Адмирал Колчак". Легкий крейсер "Адмирал Бутаков" запросил у командующего разрешения присоединиться к атаке. Колчак ответил строжайшим запретом. Быстроходный крейсер ему еще мог понадобиться.

Получив сообщение, что из-за линии русских дредноутов появились атакующие миноносцы, адмирал Ямай искренне удивился. До наступления полной темноты, когда боевая ценность минных сил возрастает многократно, осталось совсем мало времени. Тем не менее, русские были готовы пожертвовать своими эсминцами в бессмысленном нападении при достаточном еще освещении. Значит, положение Колчака еще хуже, чем Ямай предполагал. Орудия вспомогательного калибра изготовились к стрельбе. Очень повезло, что атака вражеских эсминцев была по правому борту, где противоминная артиллерия, в отличие от левого, оставалась практически целой. Русских готовы были встретить по восемь 152-мм орудий на "Фусо" и "Ямасиро" и по десять 140-мм на "Хьюга" и "Исэ". Русские и сами понимали обреченность для себя лобовой атаки. Сблизившись до 30 кабельтовых, эсминцы включили дымовые приспособления и дальше шли, оставляя за кормой густые беловатые клубы. Эсминцы отчаянно маневрировали, появляясь в разных местах из-за дыма и, развернувшись, вновь скрывались в пелене, вертелись и крутились почти на месте, частой сменой курса уходя от накрытий. Подобная игра была для них крайне опасна, поскольку к обстрелу эсминцев подключился теперь уже и главный калибр японских дредноутов. Под градом снарядов русским оставалось надеяться только на умение маневрировать, уходя от снарядов. Эсминцы были уже в 20 кабельтовых. Вот два из них, появившись вдруг среди всплесков и дыма, повернулись и разрядили по японцам торпедные аппараты. Если бы у этого эсминца типа "орфей" были тяжелые 21-дюймовые торпеды образца 1917 года, залп мог иметь успех. Но торпеды были 18-дюймовые — устаревшие, тихоходные, недальнобойные. Всё же, на всякий случай, японские дредноуты взяли четыре румба влево, чтобы уклониться от идущих к ним под водой смертоносных металлических сигар

Казалось, что русских хранит их отчаянная храбрость. Опоясанные огнем выстрелов, бронированные левиафаны отворачивали перед наскоками маленьких миноносцев. Но расплата была близка! Водяной столб от падения крупнокалиберного снаряда взлетел в небо совсем рядом с русским эсминцем, едва не перевернув его вверх килем. Второй эсминец, который, замедлив ход, подошел на выручку, тут же получил прямое попадание под мостик. Море озарила яркая вспышка. Видимо, сдетонировал снарядный погреб. Фок-мачта упала за борт, высоко взлетело подброшенное в воздух носовое орудие. Взрыв, похоже, оторвал кораблику дно, эсминец исчез под водой в считанные секунды. Потеряв два корабля, русские стали отходить, провожаемые дружным огнем японцев. Еще один эсминец "запарил" пробитым котлом и потерял ход. Приближающиеся дредноуты расстреливали этот и первый, еще державшийся на воде миноносец, спокойно, как учебные цели.

Первой в русском отряде была подбита "Десна". Близкий разрыв 356-мм фугаса смял ей весь борт между машинным и котельными отделениями. Правая турбина была заклинена, кормовые орудия и торпедные аппараты сместились с оснований и не действовали. Корабль не слушался руля, а затем новое попадание в корму полностью лишило эсминец хода. После быстрой гибели "Азарда", попытавшегося прикрыть "Десну" дымом и взять на буксир, капитан Кейзерлинг отдал приказ команде оставить корабль и спасаться по способности. Эсминец, получив еще несколько попаданий, тонул, погружаясь кормой. Вода уже дошла до 3-го кормового орудия. За борт были прошены спасательные плотики. Бывший командир дредноута "Екатерина Великая" капитан Терентьев, попавший на "Десну" после гибели "Гневного", перед тем как прыгнуть в воду, высказался в духе, что третий потопленный под ним корабль за день — это чересчур. Поодаль вел бой разбитый снарядами "Капитан Изыльметьев". Ему даже удалось выпустить торпеды и заставить японцев еще раз отвернуть. Затем эсминец был окончательно превращен в груду исковерканного железа. В корпусе зияли огромные пробоины, дымовые трубы и мачты были сбиты за борт, мостик разнесен на обломки. Чудом уцелевшее носовое орудие "Изыльметьева" успело сделать несколько выстрелов, прежде чем эсминец лег на правый борт и затонул.

Гибель трех русских кораблей, пусть даже и малого тоннажа, воодушевила японцев. Над дредноутами раз за разом прокатывались торжествующие крики "банзай!" Контр-адмирал Сато попросил разрешения преследовать своими пятью эсминцами четыре уцелевших эсминца русских, но Ямай отказал. Зачем повторять ошибку противника и подставлять под огонь дредноутов легкие корабли? Нужно было, как можно быстрее, до наступления полной темноты, добить русские линкоры. Жалко, что принц Хироясу так бесталанно растратил свое соединение быстроходных дредноутов. Сейчас бы линейные крейсера очень пригодились, зажимая вместе с линкорами колонну Колчака. Но, впрочем, можно справиться и одними линкорами. "Фусо", "Ямасиро", "Хьюга", "Исэ" миновали оставшуюся после вражеских эсминцев дымную полосу по правому борту. Можно было разглядеть обломки, за которые цеплялись уцелевшие русские моряки. Впереди, на правом крамболе были хорошо видны, вырисовывавшиеся на багровом занавесе заката, темные удлиненные силуэты четырех русских линкоров, окутанные дымом пожаров. Артиллерийские башни развернулись, алчно поднимая вверх жерла исполинских орудий. Офицеры-дальномерщики на марсах торопливо диктовали на центральные боевые посты дистанцию и пеленг цели.

Русские опять успели первыми возобновить огонь. Четкими залпами бил только третий их корабль в линии корабля, остальные колчаковские линкоры стреляли вразнобой. Очевидно, централизованное управление огнем у них уже не действовало. Можно было заметить, что у головного линкора, что шел под адмиральским флагом, вели огонь лишь две башни, у второго — одна из четырех, а замыкающий дредноут не стрелял вовсе. У японцев "Исэ" лишился половины артиллерии, оставшись с тремя двухорудийными башнями из шести, "Хьюга" потерял две башни, "Фусо" и "Ямасиро" — по одной. К бою вновь спешил присоединиться оказавшийся на левом крамболе 1-го флота "Конго". Несмотря на повреждения, полученные последним оставшимся в строю линейным крейсером, все четыре его башни дружно выбрасывали снаряды в противника. По числу стволов главного калибра перевес у Ямая был почти двухкратный, не говоря о весе полного залпа, что предвещало колчаковским кораблям неизбежную гибель.

Внезапно с "Конго" стал быстро сигналить прожектор. "Вижу торпеду!" — расшифровали сообщение на флагманском "Исэ". Затем тревожно замигал прожектор на "Ямасиро": "След торпеды за кормой!" На идущем следом "Хьюга" торпеду обнаружили совсем рядом, она шла прямо в борт дредноуту, но, по счастливой случайности, упавший перелетом снаряд с русского линкора, утопил ее. Еще один фосфоресцирующий след, идущий слева, разглядели и на самом "Исэ". Отработав винтами на задний ход, корабль пропустил торпеду перед форштевнем. В последний момент уклонился от торпеды и один из шедших на левом траверзе эсминцев Сато.

— Передать по эскадре! Уклонение от торпед! Четыре румба влево! Эсминцам! Атаковать противника на зюйд-ост!

Дредноуты разворачивались навстречу угрозе, чтобы подставлять несущимся из темноты торпедам как можно меньшую площадь борта. Эсминцы рванулись вперед, там через несколько минут замелькали вспышки и стали доноситься частые выстрелы среднекалиберных орудий.

Ямай выскочил из рубки, взбежал на мостик, оглядывая непроглядно темный горизонт. Кто выпустил торпеды? Четыре атаковавших ранее русских эсминца отошли назад, за линию своих линкоров, они не могли так быстро обогнуть идущий полным ходом японский флот. Значит — еще одна группа, не вражеская же субмарина участвует в эскадренном сражении... Включенные на кораблях прожектора водили лучами по темному уже восточному горизонту, высветив вдруг на юго-востоке низкие удлиненные тени, заметные в основном по белым носовым бурунам. Впереди неслись, отстреливаясь из кормовых орудий, пять эсминцев адмирала Сато, а за ними шли преследователи — два, а то и три минных дивизиона, иначе бы Кодзо не бежал так быстро к своим линкорам. Теперь дредноуты должны были сами отражать нападения русских эсминцев. Атаки будут слева. А ведь сегодня в основном именно левый борт японских дредноутов был под обстрелом, изрядно проредившем батареи противоминным орудий. Да и вести заградительный огонь придется в темноту, что снижало эффективность. Значит, по эсминцам надо бить огнем главного калибра. Но ведь продолжается артиллерийский бой с линкорами Колчака. Ничего, эсминцы сейчас опасней. Японские дредноуты, прекратив огонь по большим русским кораблям, развернули орудийные башни на новые цели — эсминцы-"новики", которые шли в атаку стремительными зигзагами, пытаясь вырваться от освещающих их лучей.

Капитан 1-го ранга Владимир Александрович Белли держал флаг на эсминце "Капитан Белли", который был назван в честь его предка, соратника Ушакова. Когда адмирал Колчак, улетая на гидроплане, приказал кораблям передовой русской эскадры немедленно идти на помощь устаревшим дредноутам, четыре новейших эсминца балтийской постройки капитана Белли оказались в самом авангарде, оторвавшись и от линейных крейсеров-"измаилов", и от легких крейсеров-"светлан". Дивизион Белли даже опередил два других минных дивизиона, рванувших вместе с ним на север. Эти дивизионы, которыми командовали капитаны Вилькицкий и Климов 2-й, состояли из черноморских эсминцев, почти однотипных, но всё же более тяжелых и чуть менее быстроходных, чем балтийские "новики".

Установив радиосвязь с "Адмиралом Грейгом" капитана Дарагана, Белли получил предупреждение о выдвинутых японцами на юг дозорных кораблях и обогнул их с востока по широкой дуге, чтобы уже в сумерках обнаружить на северо-западе на фоне вечерней зари идущий встречным курсом японский флот. Белли маневрировал, наблюдая за происходящим перед ним сражением линейных сил. Очевидно, положение русских линкоров было крайне тяжелым. Не дожидаясь подхода дивизионов Вилькицкого и Климова, а также шести эсминцев, отосланных Дараганом, Белли передал на свои корабли сигнал к атаке. Эсминцы дивизиона были оснащены 21-дюймовыми торпедами с большой дальностью хода. Оказавшись в 30 — 35 кабельтовых от четко различаемой японской кильватерной колонны и, по видимому, оставаясь незамеченными для противника, "Капитан Белли", "Капитан Конон Зотов", Капитан Кроун", "Капитан Керн" выпустили двенадцать торпед, половину боезапаса — по три с каждого корабля.

Владимир Белли замер на мостике с хронометром в руке. Время хода торпед до японцев истекло. Взрывов не последовало, хотя торпеды явно прорезали строй японской боевой линии и были замечены — вражеские дредноуты выполнили противоторпедный маневр. Белли распорядился продолжать сближение. По дивизиону был отдан приказ подготовиться к новому залпу оставшимися торпедами, их выставляли на большую скорость на меньшей дистанции. Впереди были замечены контратакующие вражеские эсминцы — пять трехтрубных кораблей. В море вспыхнул короткий жаркий бой, быстроходные корабли разворачивались на полной скорости, ведя беглый огонь всеми орудиями, расходились борт о борт на встречных курсах, поливая друг друга пулеметными очередями. Вскоре к схватке присоединились два подоспевших дивизиона черноморских эсминцев. Оценив полученное русскими численное превосходство, японцы повернули назад. Следом за ними шла на вражеский флот армада русских эсминцев

В глаза ударил прожекторный луч, скользнул далее по волнам, выхватывая из темноты один за другим силуэты русских кораблей. Японские дредноуты расцветились вспышками выстрелов противоминной артиллерии. Несколько снарядов просвистело над мачтами, упали позади в воду, взбивая фонтаны. В ответ открыли огонь и пушки эсминцев, посылая 102-мм снаряды в надстройки вражеских гигантов. Те уже били из орудий главного калибра. Ну, хоть своим линкорам помогли, всё внимание японцев сосредоточилось теперь на русских легких кораблях. Даже при падении на значительном расстоянии 14-дюймовые японские снаряды сильно встряхивали легкие корабли, потоки воды рушились сверху на палубы, грозя, при попадании в трубы, залить топки. Головной "Капитан Белли" получил попадания, к счастью, снарядом не крупного, а среднего калибра. Он разорвался на мостике, убив осколками рулевого. Белли сам встал к штурвалу. Пора было поворачивать, иначе эсминцы просто расстреляют. "Белли", "Конон Зотов", "Керн" и "Кроун" сделали, развернувшись, второму и последний торпедный залп, отправив в сторону противника дюжину стальных "рыбок". Следом отстрелялись "Корфу", "Занте", "Цериго" и "Левкас", тоже выпустив по три торпеды каждый. Японцы, видимо, успели пристреляться к дистанции, на которой разворачивались эсминцы. У "Левкаса" срезало грот-мачту, от удара при близком разрыве вышли из строя кормовые орудия, "Корфу" горел, его кают-компания была вскрыта прямым попаданием. Но еще двенадцать тяжелых 21-дюймовых торпед понеслись под водой расходящимся всё шире смертоносным фронтом.

Одну из идущих на линкоры торпед перехватил собственным корпусом эсминец "Токицукадзе". Столб пламени, пара и воды взметнулся между второй и третьей трубами. Эсминец остановился и стал медленно переламываться пополам, задирая нос и корму, его средней части уже не было видно. Остальные не обращали на гибнущий "Токицукадзе" внимания, отрабатывая поворот от стремительных торпед, полосующих море между кораблей линиями своих следов. Низкие эсминцы уворачивались от громад тяжелых линкоров, грозящих перерубить их своими форштевнями. Вокруг продолжали вставать всплески от огня русских линкоров. Один снаряд упал перелетом так удачно, что потопил торпеду, идущую прямо на "Хьюга". Казалось, что и на этот раз большие корабли избежали попаданий, когда вдруг рвануло у "Фусо".

Этот спущенный на воду шесть лет назад линкор стал первым полноценным дредноутом Японии, а его вооружение считалось тогда сильнейшим в мире. Он унаследовал свое имя от первого большого корабля Японии — броненосного фрегата "Фусо". Броненосец никак не проявил себя за время своей долгой карьеры. Единственным примечательным событием в ней оказалось потопление в результате случайного тарана своим же крейсером. Видимо часть невезения перешла вместе с именем от старого фрегата к новому "Фусо". Сегодня в него чаще других попадали русские снаряды, а повреждения оказывались самыми тяжелыми. Тем не менее "Фусо" до конца вел бой, добившись к моменту начала торпедных атак нескольких результативных попаданий в русский "Севатополь". Потом "Фусо" переключился на огонь по эсминцам. Стрельба велась фактически наугад, так как русские пускали торпеды издалека, скрытые темнотой. Оставалось надеяться, что и вражеские торпеды были пущены с такой большой дистанции неприцельно, а потому не представляют серьезной угрозы. Увы! Удача в очередной раз отвернулась от "Фусо". Сильное сотрясение при попадании ощутили на всем корабле. Торпеда разворотила борт сразу позади 4-й орудийной башни. От взрыва сдетонировал артиллерийский погреб противоминных орудий, в заваленные обломками отсеках и на верхней палубе вновь вспыхнул сильнейший пожар. Через пробоину забортная вода быстро затапливала правое машинное отделение. "Фусо" потерял ход. Полувыбитая, валящаяся с ног от усталости команда последними усилиями боролась за спасение линкора. Корабль вышел из линии, пропуская вперед другие дредноуты, на мачте взвились сигнальные флажки: "Прошу время на исправление повреждений!"

На "Севастополе" яркую вспышку на "Фусо" оценили как собственное попадание, с чем адмирал Колчак тут же горячо поздравил капитана Владиславлева. Однако затем мощный взрыв и пожар были замечены и на следующем японском линкоре. Это заставило Колчака изменить мнение. "Ямасиро" должен был обстреливать "Гангут", ныне оказался уже практически небоеспособен и не мог бы причинить противнику таких повреждений. Следовательно, враг вел бой с кем-то еще. Подтверждение этому служили и повернутые на другой борт башни японцев, и светящие на восток лучи прожекторов. К сожалению, русский командующий не имел возможность установить связь с так вовремя подоспевшей подмогой по радио, все антенны на "Севастополе" и других линкорах были сорваны осколками. Однако воспользоваться изменившимся положением следовало, как можно быстрее. На корме оказавшемся снова головным "Ямасиро" пылал пожар, идущие следом дредноуты высвечивались на фоне ярко горящего "Фусо". "Севастополь" открыл беглый огонь по освещенным пламенем цели. Следом, позади, зарокотали орудия "Николая I", сразу добившись и накрытия, и попаданий.

Во время третьей атаки русских эсминцев "Ямасиро" получил в надстройки несколько 4-дюймовых снарядов. Первая дошедшая торпеда ударила в носовую часть, но не взорвалась, наверное, из-за дефекта взрывателя, а осталась плавать у борта, сносимая назад. Затем произошел взрыв против 5-й башни. Как и на "Фусо", на "Ямасиро" взрыв торпеды вызвал сильный пожар, охвативший всю корму — загорелись бочки с бензином, предназначенные для размещенных на линкоре аэропланов. Был отдан приказ о затоплении боевых погребов кормовых башен, разлившийся по палубам горящий бензин грозил стечь в склады боеприпасов. Повреждения корпуса оказались не столь значительными. Замедлив ход сразу после подрыва, "Ямасиро" затем вновь набрал скорость, продолжая идти во главе японской колонны — теперь только из трех линкоров. Державший флаг на "Ямасиро" младший флагман 1-го флота контр-адмирал Хансаку Ёсиока распорядился поднять сигнал: "Готов выполнять любую боевую задачу! "

Подрывы двух дредноутов не вывели адмирала Ямая из душевного равновесия, тем более, что их состояние пока не вызывало серьезных опасений. А вот что потрясло Ямая, так полученная в разгар торпедных атак радиограмма с крейсера "Тацута", находящегося в дозоре с двумя эсминцами. С "Тацуты" докладывали об обнаружении на юге четырех крупных кораблей, следующих курсом на норд. Один из них обстрелял попытавшийся подойти ближе эсминец "Уракадзе", причем огонь явно велся из крупнокалиберных орудий — тысячетонный эсминец затонул после единственного попадания. Нетрудно было сделать вывод — впереди обнаружена ударная эскадра вражеского флота — три оставшихся у русских быстроходных сверхдредноута типа "Измаил" и бывший немецкий "Гебен".

Если помнить недавний бой с единственным "измаилом", самым логичным для японского командующего был бы приказ о повороте "все вдруг" на север, прочь, спасая корабли, от такого страшного врага. Да, немедленное отступление в такой ситуации было бы самым умным решением. Но не самым мудрым! Да, бегство в ночную темноту дает японским дредноутам шанс спастись. Формально сражение после этого даже нельзя будет считать проигранным. Потери русских в кораблях очень велики. А учитывая отсутствие ремонтных заводов во Владивостоке, даже поврежденные большие корабли противник не сможет вновь ввести в строй. Однако три сильнейших "измаила" у русских останутся целыми, и, значит, морская мощь врага в значительной степени сохранится. А что будет, если Ямай продолжит идти на юг и вступит с "измаилами" в бой? Тогда, учитывая полученные японскими линкорами повреждения и наличие рядом сохранивших какую-то боеспособность устаревших русских линкоров, флот Ямая обречен. Но перед своей гибелью "Исэ", "Хьюга", "Ямасиро", "Фусо" и "Конго" успеют нанести вражеским сверхлинкорам такие повреждения, что даже если "измаилы" и смогут прорваться к себе во Владивосток сквозь завесу японских эсминцев, то выйти вновь в море им уже, наверное, никогда не придется. Если только русские не построят там новый судоремонтный завод. А пока у них не будет ни одного боеспособного большого корабля. А у Японии даже после гибели всего Соединенного флота будут еще старые броненосцы, а скоро войдут в строй новейшие сверхдредноуты "Нагато" и "Мутцо". Таким образом, проиграв сражение и, очевидно, погибнув, Танин Ямай обеспечит Японии победу в войне!

Приказ по эскадре! Курс прежний! Император верит в нашу доблесть!

Японского адмирала сильно беспокоили русские миноносцы. Их было слишком много! Если торпедные атаки будут повторятся, дредноуты могут просто не дойти до "измаилов". Уже десять минут назад была отправлена радиограмма начальнику 2-й минной флотилии Мацумуро Тацио — идти к Соединенному флоту и прикрыть его от вражеских эсминцев. Тацио пригодился бы и против русских свердредноутов. Однако 2-я флотилия подойдет еще не скоро. Надо действовать собственными силами. Ямай распорядился передать приказы на "Конго" вице-адмиралу Хироясу — вместе с четырьмя эсминцами контр-адмирала Сато атаковать и отогнать легкие силы противника. Или же — отвлечь на себя. "Конго" и эсминцам разрешалось пользоваться прожекторами, линейные корабли должны были полностью погасить огни, чтобы замаскировать себя от торпедных атак. Огонь им следовало вновь перенести на правый борт — по линкорам Колчака.

На левом траверзе линейного флота японцев действовало уже девятнадцать русских эсминцев — успели подойти корабли из разных минных дивизионов, участвовавших ранее в сражении: "Победитель", "Забияка", "Летун", "Михаил", "Автроил", "Брячислав". Впрочем, при большом общем количестве действовали эсминцы разрозненно, иногда чуть не натыкаясь друг на друга при маневрировании в сгущающейся всё более темноте. После успешной атаки, когда были поражены японские эсминец и дредноут, дивизион капитана Белли, выпустивший последние торпеды, мог участвовать только в обстреле кораблей противника из 4-дюймовых орудий. Капитан Вилькицкий повел четыре своих эсминца во вторую атаку. "Корфу", "Занте" "Цериго" и "Левкас", выйдя на боевую дистанцию, выпустили еще двенадцать торпед и добились попадания в еще один вражеский линкор. Борис Андреевич Вилькицкий был рад, что ему удалось помочь в бою своим линкоров, которыми командовал адмирал Колчак. С Колчаком Вилькицкий был близко знаком еще по ГЭСЛО — Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, в котором Колчак командовал ледоколом "Вайгач", а Вилькицкий — флагманским "Таймыром". Теперь же, как бы то ни было, не сделавший большой военной карьеры ледовый капитан выручает старого товарища — командующего эскадрой. У эсминцев капитана Вилькицкого в кормовых аппаратах оставалось еще по две торпеды, в отличие от "балтийцев" эсминцы-"черноморцы" имели на палубе не шесть, а восемь труб. Вилькицкий решил избрать целью своей последней атаки первый пораженный русскими дредноут, который горел, но оставался на плаву, отстав от остальных своих кораблей. Чтобы добить горящий линкор, было решено обогнуть охранение из вражеских эсминцев и атаковать на кормовых курсах.

Пока капитаны Белли и Вилькицкий водили в атаку свои дивизионы, остальные русские эсминцы оставались не у дел. "Автроил", правда, успел уже опустошить свои торпедные аппараты, но у остальных торпед было еще довольно. Правда, эти эсминцы были вооружены не новыми 21-дюймовыми, а 18-дюймовыми торпедами. Устаревшие 450-мм торпеды имели малую дальность хода, поэтому стрелять им с той дистанции, на которой делали свои залпы дивизионы Белли и Вилькицкого, корабли не могли. Сближаться же с японцами до наступления полной темноты для совершенно незащищенных эсминцев было крайне опасно. И всё же, видя, что ни один большой вражеский корабль не потоплен, капитан Климов дал приказ своему дивизиону об атаке. "Калиакрия", "Гаджибей", "Керчь" и "Фидониси" рванули вперед на полной скорости. Чтобы добиться успеха, им надо подойти к японцам гораздо ближе, чем делалось в предыдущих атаках. У легких торпед меньшая взрывная сила, за то их залп будет гораздо гуще. Каждый эсминец из дивизиона Климова несет по двенадцать торпед в трехтрубных аппаратах. И все эти торпеды отправятся в одном залпе. Второго шанса у эсминцев не будет.

У них не было ни единого шанса. Прямо впереди головной "Калиакрии" возник зловещий силуэт идущего навстречу дредноута. Освещенный прожекторным лучом эсминец развернулся лагом и стал одну за другой выпускать торпеды из развернутых на правый борт аппаратов. "Конго", а это был он, дал залп из носовых башен. Промаха на такой дистанции быть не могло. "Калиакрию" разорвало буквально пополам, обе его мачты сломались и рухнули, передний и задний мостики разлетелись на куски. Через несколько минут изуродованный корабль лег на борт, перевернулся и затонул вместе с большей частью команды и капитаном Климовым. Выпущенные погибшим эсминцем торпеды прошли слева и справа от "Конго". Шедший следом за "Калиакрией" "Фидониси" попал под огонь противоминной батареи дредноута прежде чем успел выпустить хоть одну торпеду. 6-дюймовый снаряд попал ему ему в кормовую часть, под 4-е орудие. Правая машина и рулевое управление вышли из строя, эсминец закружился на месте, постепенно погружаясь в воду. Новое попадание, теперь в кочегарку, остановило "Фидониси" в полностью беспомощном состоянии, на палубе рвались снаряды, торпедные аппараты были заклинены, палуба и бортовая обшивка изрублены осколками и вскрыты во многих местах, корабль охвачен пожаром. Все офицеры на эсминце погибли, уцелевшие из команды прыгали в воду. Один из последних оставшихся на корабле, матрос Полупанов пробрался через обломки к последнему уцелевшему орудию и открыл по "Конго" огонь, сбив вторым выстрелом прожектор.

Это спасло "Гаджибей", который сумел уйти от залпов и скрыться в темноте, хотя и лишился части носовой дымовой трубы, а один из торпедных аппаратов был выведен из строя взрывом резервуара со сжатым воздухом. Продолжая стрелять по уходящему "Гаджибею", японцы упустили из вида последний эсминец дивизиона — "Керчь". Он уже был поврежден в дневном бою с броненосцем "Курама" и успел истратить половину торпед. "Керчь" отстал от своих. Его командир лейтенант Кукель, управляя с кормового мостика, увидев впереди взрывы и вспышки выстрелом, повернул в сторону и подошел к "Конго" с другого борта. Шесть торпед из кормовых аппаратов были пущены с полумили. В последний момент на "Конго" заметили опасность и начали маневр уклонения. Но линейный крейсер уже не имел прежней маневренности, половина его кочегарок не действовало, затопленные отсеки лишали корабль устойчивости. Торпеда рванула, взметнув водяной столб, против задней дымовой трубы. Это была устаревшая торпеда с небольшим количеством взрывчатки, но для избитого за день русскими снарядами "Конго" и этого оказалось достаточным. Через пробоину в котельные отделения хлынула вода, дредноут получил сильный крен на правый борт. Разбитые переборки сдавали одна за другой, отсеки заполнялись и через неплотные соединения в местах прохода коммуникаций, вышло из строя электрооборудование, помпы не действовали, крен продолжал расти. Вода залила правое машинное отделение, заставив остановить турбины. "Конго" пытался держать курс, у него еще работали левые турбины, гигантский корабль с трудом слушаясь руля. Вода продолжала прибывать, были затоплены боевые погреба кормовых башен, а также прилегающие помещения вплоть до главной палубы. После того, как было затоплено левое машинное отделения, и дредноут окончательно потерял ход, капитан Тайжири попросил у адмирала Хироясу разрешить экипажу покинуть корабль.

Прямо к полубаку "Конго" подошли эсминцы "Кавакадзе" и "Таникадзе", два других — "Амацукадзе" и "Хамакадзе" в отдалении вели бой с "Керчью" и "Гаджибеем". Были замечены и новые группы русских эсминцев. Контр-адмирал Сато предложил принцу Хироясу немедленно перейти с "Конго" на другой корабль. Вице-адмирал с уцелевшими офицерами штаба 2-го флота разместился на "Кавакадзе", туда же была эвакуирована и часть команды линейного крейсера. Других, собравшихся на палубе, забирал пришвартовавшийся к борту "Таникадзе". Эвакуация проходила всё труднее. "Конго" в это время стоял с сильным дифферентом на корму, его нос задирался всё выше. Внезапно снизу раздался глухой гул взрыва. Потом корпус полузатопленного дредноута вздрогнул от нового, более мощного сотрясения. Капитан линейного крейсера Тайжири, стоя на мостике "Конго", отдал честь адмиралу Хироясу, смотрящему на него с палубы "Кавакадзе". Капитан Тайжири понял причину взрывов. Из-за дифферента в трюмах "Конго" стали падать и взрываться сложенные там боеприпасы. Вот вот должна была произойти детонация носовых погребов главного калибра. Дредноут вздрогнул в третий раз. Обе передние башни были сорваны чудовищным ударом, из-под палубы рвался, выламывая борта, поток ослепляющего света. Вслед за ним в воздух взметнулась туча дыма и осколков. Через мгновение великолепный линейный крейсер, гордость японского флота, перевернулся и сразу же исчез под водой. Рядом тонул "Таникадзе" с сорванными взрывом трубами и надстройками, забирая воду в многочисленные пробоины и разошедшиеся швы корпуса. Осколки долетели даже "Кавакадзе", убив и ранив на его палубе несколько человек . Был задет осколком в голову и принц Хироясу, который не скрывал слез от горестной картины уничтожения своего флагманского корабля.

Почти одновременно с "Конго" пришел конец и "Фусо". Поврежденный, всё более отстающий от своих линкор, непрерывно стрелял по шедшему последним в русской колонне "Императору Александру III", который мог отвечать только из нескольких среднекалиберных пушек. Видя тяжелое положение своего заднего мателота, "Император Николай I" перенес огонь на "Фусо". Возможно, впрочем, что это решение было принято главартом Мальчиковским, так как горящий "Фусо" был лучше замечен в темноте и стрельба по нему могла быть более результативной. Японский дредноут пытался маневрировать, резко менял курс, чтобы уйти от накрытий, но всё же получал попадание за попаданием. Его башни больше не вели огонь, видимо, обесточенные из-за повреждения электрооборудования, крен становился заметно больше, пожаром была охвачена уже вся палуба. Потом над темным морем вспыхнуло огненное зарево, переливающееся красками широкое вертикальное полотнище огня. Судя по всему, на "Фусо" взорвались боевые погреба 4-й или 3-й башен. Дредноуту был разорван почти ровно пополам, причем обе его половины сохранили плавучесть. В кормовой части еще некоторое время даже продолжали работать на остатках пара турбины. Задний кусок корабля обогнал оторванную переднюю часть. Через несколько минут носовая часть встала вертикально, задрав к звездному небу форштевень. С нее сыпались те, кто успел выбраться на палубу. Потом передняя половина "Фусо" разом ушла вниз, а корма еще дрейфовала в стороне. Контр-адмирал Кедров приписал честь потопления дредноута "Николаю I". Впрочем, капитан Вилькицкий утверждал, что как раз перед последним разрушительным взрывом четыре его эсминца выпустили в сторону "Фусо" залп из восьми торпед. Высказывались также мнения, что линкор взорвался из-за вспыхнувших прежде пожаров, постепенно добравшихся до орудийных погребов, которые по какой-то причине не были японцами своевременно затоплены.

Остатки Соединенного флота — три дредноута и три эсминца — тяжело двигались на юг, огрызаясь снарядами от наседающих с двух сторон врагов. По левому борту мелькали темными тенями русские миноносцы, будто акулы, подбирающиеся к раненому киту, а справа над еще светлеющим горизонтом возвышались, как морские чудовища с плоскими бронированными спинами, русские линкоры. Их, как и японских, оставалось трое — замыкающий "Александр" отстал от своих и вышел из линии, пропав где-то в серых сумерках. Адмирал Ямай распорядился сконцентрировать огонь эскадры на самом крупном вражеском дредноуте "Николае" — единственном у русских, который до сих пор продолжал стрелять из всех башен.

Контр-адмирал Кедров считал, что после потопления "Конго" и "Фусо" японцы постараются поскорее выйти из боя. Но вместо этого на "Императора Николая I" обрушился настоящий шквал огня. По последнему оставшемуся в линии черноморскому линкору теперь били и "Хьюго", и "Ямасиро", и "Исэ". Идущие впереди "Севастополь" и "Гангут" не могли оказать "Николаю" серьезной помощи, на двоих у них было три действующие башни и, похоже, ни одного целого дальномера. Оставалось полагаться на снайперский гений старшего артиллерийского офицера капитана 2-го ранга Мальчиковского. Владимир Гаврилович и на этот раз не подвел. Скоро "Хьюга" опять оказался под накрытием. При падении очередного залпа на японском корабле в районе грот-мачты вдруг возникла ярчайшая вспышка, а следом кормовую башню целиком охватил высокий столб пламенем. Все, кто видел происходящее с русской эскадры, затаили дух в ожидании взрыва артиллерийских погребов и гибели очередного японского линкора.

Однако, несмотря на охвативший корму пожар, "Хьюга" продолжал идти и вести бой, стреляя теперь из одних носовых башен. Японцы потом заявили, что русского попадания вообще не было. У левого орудия 5-й башни, как при учебных стрельбах в 1919 году, от "затяжного" выстрела сорвало затвор. Пороховые газы ударили внутрь башенного отделения. Вспыхнувший там пожар действительно угрожал взрывом кормовых погребов, которые пришлось немедленно затопить. Масштаб разрушений — 5-я и 6-я башни уже не подлежали ремонту, заставляет, впрочем, сомневаться в подобной версии... В любом случае у "Хьюга" теперь осталось лишь треть от первоначальной огневой мощи. При взрыве башни погибло более 50 человек.

Но через пару минут русский дредноут сам попал под накрытие. 14-дюймовый снаряд ударил в низ фок-мачты и почти перерубил ее. Корректировочный артиллерийский пост рухнул в море, ходовой мостик линкора был завален обломками. Поскольку резервный пост на грот-мачте был выведен из строя еще раньше, Мальчиковский лишился своих "глаз" и не мог больше управлять огнем. Другой снаряд того же залпа, пробив палубу, разорвался в каземате вспомогательной артиллерии, уничтожив 2-е и 3-е орудия левого борта. На батарее вспыхнул пожар, пламя хлестало вверх через образовавшуюся в палубе огромную дыру. Из заполнившегося дымом 2-го котельного отделения пришлось срочно выводить людей. Затем последовало попадание в крышу 2-й башни. В тесноту орудийных отсеков ударил сноп огня и осколков, вспыхнул один из подготовленных к стрельбе полузарядов, сжигая заживо всех оказавшихся поблизости.

Не успели в рубке успокоиться, что самого худшего с башней, а, следовательно, и с кораблем не произошло, как очередной японский снаряд, ударив в районе 85-го шпангоута, пронзил 76-мм броню орудийного каземата, 50-мм броневую палубу и, уйдя вглубь корпуса, разорвался в верхнем угольном бункере прямо над 3-м котельным отсеком. Вместе с взрывом сверху в кочегарки обрушилась лавина из угля и обломков. Воздуховоды и паровые магистрали были пробиты и порваны во многих местах, котлы сбиты с оснований, переборки изогнуло и изрубило осколками, пробоины были даже в днище. Практически одновременно другой снаряд ударил чуть дальше в корму, против 4-го котельного отсека. Броня главного пояса удержала удар, но сквозь разошедшиеся листы обшивки и переборки в нижние угольные бункера, а потом и в кочегарки стала быстро поступать морская вода, распространяясь далее в машинное отделение, коридоры гребных винтов, генераторные отсеки. Большая часть судовых механизмов оказалась обесточена, башни главного калибра дредноута замерли без движения. Пар продолжали давать только кочегарки носовых отсеков, но и они не могли работать на полную мощность из-за полусбитой передней трубы. Артиллерия "Императора Николая I" замолчала, сам корабль стал быстро терять ход, он имел бортовой крен и сильный дифферент на корму.

Адмирал Ямай не слушал звучавших в рубке "Исэ" поздравлений. Он и сам видел, что сильнейший русский линкор обречен — вся середина огромного корабля была похожа на вулкан, извергающий к небу столбы пара и дыма, подсвеченные огнем. Еще несколько удачных залпов и "Николай" окончательно затонет. Состояние двух идущих впереди русских линкоров было немногим лучше — сильно разрушены, потеряли ход и уже почти не отвечали огнем. Уничтожение всех устаревших дредноутов Колчака, безусловно, давало бы Ямаю право считать себя сегодня победителем. Несмотря на потерю "Хиэя", "Кирисимы", "Конго" и "Фусо" — всё же на каждый погибший японский дредноут русские потеряют два своих. Ведь даже те из них, кто успел уйти поврежденными, не смогут добраться до Владивостока сквозь заслоны эсминцев. Но четыре новейших русский линейных крейсера, не участвовавших в главном сражении, останутся в строю и будут господствовать на море, пока победоносные японские линкоры встанут на ремонт в своих портах. Это нельзя допустить! И нельзя возлагать надежды на свои минные флотилии. Быстроходные "измаилы" просто уйдут от японских эсминцев, у которых уже не хватит топлива на долгую погоню. Значит, оставшиеся у Ямая линкоры должны успеть нанести "измаилам" такие повреждения, чтобы те не могли развить максимальный ход. Тогда эсминцы флотилий адмиралов Тацио и Яманако отомстят за "Исэ", "Хьюга" и "Ямасиро", которым, судя по всему, суждено погибнуть в бою с русскими сверхдредноутами. Но сейчас Ямай должен был оставить разбитые линкоры Колчака, чтобы сохранить все оставшиеся у него силы ради скорой схватки с "измаилами".

— Передать по эскадре! От каждого из нас зависит судьба Японии! Долг командиров и экипажей сейчас — дать полный ход!

Японские дредноуты набирали скорость, выбрасывая за кормой струи белой пеной. Они быстро обходили ковылявшие из последних сил русские дредноуты. Державший флаг на головном "Ямасиро" контр-адмирал Ёсиоки после приказа Ямая взял три румба вправо, начав последовательный поворот флота на юго-запад. Колчак, похоже, решил, что японцы хотят охватить голову его колонны, и отреагировал также поворотом на правый борт. Впрочем, попытка выполнить этот маневр лишь окончательно рассыпала линию русских дредноутов. Они шли нестройной группой, обреченные погибнуть от считанных попаданий, если японцы вновь возьмутся за них всерьез. Однако последние снаряды нужны были Ямаю для других целей. Поврежденные русские линкоры остались позади, в густеющих на глазах сумерках, скоро визуальный контакт с ними был потерян. Чтобы оторваться от русских эсминцев, Ямай распорядился трем остававшимся у контр-адмирала Сато эсминцам выставить дымовую завесу. Эскадра вновь изменила курс, повернув теперь на юго-восток. Командующий требовал от командира идущей где-то впереди "Тацуты" непрерывно докладывать каждые пять минут о положении линейных крейсеров противника. Через минут двадцать "Тацута" должна была вывести их на дредноуты Ямая. В принципе, будет еще что-то видно, чтобы открыть огонь. Потом можно будет ориентироваться по пожарам на палубах и надстройках. К предполагаемой точки встречи с "изамилами" также спешили 2-я и 3-я минные флотилии. Контр-адмиралы Тацио и Яманако получили от Ямай строжайший приказ не задерживаться около поврежденных русских кораблей. Все силы должны были быть брошены против вражеских сверхдредноутов.

Адмирал Ямай вспомнил первый свой бой. Это было более четверти века назад, в 1894-м. Тогда Танин Ямай был штурманом вспомогательного крейсера (вооруженного пассажирского парохода) "Сайкио-мару", на котором держал флаг прибывший с инспекцией на войну с Китаем начальник морского штаба Японии адмирал Кабаяси. При неожиданном появлении китайского флота штабное судно укрылось за линией японских крейсеров, но те стремительно рванулись в сторону, чтобы охватить врага с фланга, и тихоходный "Сайкио" вдруг очутился перед двумя броненосцами китайцев. По разворачивавшемуся деревянному пароходу в упор били из восьми 12-дюймовых орудий, один из броненосцев даже пытался догнать и протаранить японский корабль. С пробитым навылет во многих местах корпусом, со снесенной рубкой и разбитым рулем, "Сайко" всё же сумел оторваться и уйти в клубах дыма... Чтобы тут же столкнуться с третьим броненосцем китайцев. А потом были еще атаки вражеских миноносцев — одна из торпед прошла, не взорвавшись, под самым килем парохода. Тогда Ямай считал, и корабль, и команду спасло лишь чудо. На "Сайкио" даже не оказалось убитых, лишь несколько раненых. Но теперь, когда три израненных дредноута японцев сами ищут встречи с четырьмя свежими русскими линейными крейсерами, шансов уцелеть уже не будет. Ямай достал фляжку с ромом, отхлебнул глоток, потом передал по кругу, угощая других офицеров. Пусть его жизнь оборвется на взлете, в минуты высшего торжества японского оружия!

На южной стороне горизонта вовсю грохотала канонада. Адмирал поднялся на черный от пожара марс. Еле различимые вдали низкие удлиненные "Тацута" и эсминец "Умикадзе" неслись на всех парах на северо-запад, вокруг них вставали белые столбики падающий залпов, а за ними, еще дальше скорее угадывались, чем была видна теряющаяся вдали кильватерная колонна — смутные силуэты, озаряемые частыми огоньками орудийных выстрелов. Командующий отдал распоряжения к новому повороту. Прежним курсом они бы разошлись с противником на встречных курсах, тогда гарантированно нанести "измаилам" повреждения можно было и не успеть. Японские линкоры последовательно клали рули на правый борт, на пересечение курса вражеской эскадры. При полном составе вооружения три дредноута Ямая в этом положении вполне могли бы потопить передовой русский корабль общим продольным огнем. Увы, огневая мощь Соединенного флота сократилась до шестнадцати 356-мм орудий: у "Исэ" уцелела одна носовая башня и две кормовые, у "Ямасиро" — одна носовая и две мидельные, у "Хьюга" остались только носовые башни главного калибра. Противник, наконец, заметил Ямая. Головной вражеский корабль перенес огонь с "Тацуты" на идущий в японской колонне головным "Ямасиро". Темнота мешала русским пристреливаться, залпы ложились очень неточно. Видимо, противник хотел задействовать всю свою артиллерию, поэтому повернул на запад, ведя огонь уже всем бортом. Первый корабль стрелял из пяти башен двухорудийными залпами, значит, в голову колонны своих линейных крейсеров русские поставили трофейный "Гебен". Ямай распорядился также повернуть на вест. Бой на параллельных курсах его вполне устраивал. Русские, наверное, попытаются обогнать и охватить японские линкоры с головы, но для этого им придется пройти под обстрелом вдоль всего их строя.

Странно, но со стороны русских в эскадренном сражении пока участвовал фактически один головной "Гебен". Другие корабли продолжали вести огонь, причем одним только средним калибром, по оказавшимся между флотами "Тацуте" и "Умикадзе". И еще, странное ощущение... Перспектива перспективой, но почему-то идущие за "Гебеном" сверхмощные "измаилы" казались меньше бывшего немецкого дредноута. И почему-то этих идущих полным ходом "измаилов" было четыре, будто один из них не был уже разделан ранее общими усилиями эскадр Хироясу и Ямая. У русских пять сверхдредноутов? Невозможно! Какой-то другой корабль? Но все идущие за "Гебеном" силуэты так похожи друг на друга.

— Господин адмирал! Осмелюсь доложить! Это не "измаилы"!

— Это легкие крейсера! — прошептал Ямай, отстраняя флаг-офицера и кляня себя за слишком позднее озарение. Из тяжелых кораблей у противника здесь лишь один "Гебен". И ради этого старого немецкого дредноута с 11-дюймовыми пушками он оставил недобитыми линкоры Колчака! Но где же тогда "измаилы"?

Простившись с адмиралом Колчаком, который отправился на аэроплане спасать 2-ю и 3-ю бригады линкоров, капитан 1-го ранга Кетлинский, командир линейного крейсера "Афон" (продолжавшего, впрочем, часто называться в русской эскадре по привычке "Гебеном", а то и просто "Дядей") направил свой корабль вслед за улетевшим воздушным аппаратом, приказав в кочегарках умереть, но дать в котлах предельное давление. Вздымая острым носом огромные буруны, изрыгающий вверх столбы дыма и дрожащий всем корпусом от страшного напряжения машин "Афон" устремился на северо-запад. К удивлению Кетлинского, сверхдредноуты "Кинбурн", "Наварин" и "Бородино", хотя и повернули также на норд-вест, но скорость их была далеко не максимальной. Это казалось странным, по нормативным показателям "измаилы" уступали "Афону" в быстроходности лишь один узел, если даже считать, что старый немецкий корабль выдавал те же 28 узлов, как и при сдаче в строй восемь лет назад. Но "измаилы" отставали. Сбавить ход, чтобы идти вместе с ними? Окончательно встать под начало контр-адмирала Веселкина? Нет, Кетлинский слишком дорожил честью быть командиром флагманского корабля адмирала Колчака! Ни минуты промедления! Вот полным ходом идут крейсера отряда контр-адмирала Порембского. Кетлинский велел дать на "Адмирал Нахимов" радиограмму: "Казимир, возьмешь с собой?" Через пять минут с "Нахимова" пришел ответ: "Присоединяйся, тёзка!" Два офицера-поляка были дружны еще с Порт-Артура, потом уж дружба окрепла в совместной службе на Черном море в мировую войну. Линейный крейсер "Афон", легкие крейсера "Адмирал Нахимов", "Адмирал Корнилов" и "Адмирал Истомин" устремились вперед, удаляясь от троицы сверхлинкоров, но так и не сумев нагнать вырвавшиеся вперед дивизионы эсминцев.

О ходе происходящего на северо-западе генерального сражения можно было только догадываться по пойманным радистами отрывочным радиограммам. Получалось, что подоспевший первым "Измаил" с оправившимся от ран Бахиревым сражается в одиночку со всем японским флотом, уничтожая один его корабль за другим. Потом поступило сообщение, что "Измаил" поврежден, но на японцев двинулись наши тихоходные линкоры, вновь собранные в эскадру адмиралом Колчаком. Кетлинский был уверен, что он может решить исход битвы, если только успеет туда до темноты. Да, в противоборстве линкоров от легких крейсеров нельзя ждать многого, но адмирал Бахирев уже показал, что может сделать в битве и один дредноут. И, видит Бог, "Афон" не уступит в славе "Измаилу"!

Первыми вражескими кораблями, встреченными ими, были легкий крейсер-разведчик и два эсминца. Один из них "Афон" накрыл первым же залпом. У оставшегося без хода подбитого двухтрубного эсминца задержался "Адмирал Нахимов". Японцы отказывались сдаться, отстреливаясь от крейсера из одного 120-мм и трех 76-мм орудий. Даже когда вся палуба "Уракадзе" была охвачена пламенем и содрогалась от взрывов, в сторону "Нахимова" с эсминца звучали выстрелы из ручного оружия. Наконец, Порембский потерял терпение и велел добить "Уракадзе" торпедой. Взрыв разорвал эсминец пополам впереди первой трубы. Кормовая часть затонула, прежде чем рассеялся дым, а облепленный людьми нос несколько минут держался на поверхности, причем остатки экипажа продолжали кричать "банзай!"

Более не задерживаясь, "Нахимов" устремился вслед за остальным отрядом, преследующим японский крейсер и оставшийся миноносец. Враги едва не попали в ловушку, когда впереди вдруг показался еще один русский крейсер — "Адмирал Грейг". Командир "Грейга" — капитан 1-го ранга Дараган прежде уже обменивался радиограммами с кораблями отряда, сообщая о происходящих событиях, в частности о действиях соединившихся русских минных дивизионов. На крейсерах на палубах и в отсеках зачитали сообщения о подрывах эсминцами японских дредноутов. Команды кричали "ура!" Но вот зажать в клещи "Тацуту" крейсерам не удалось. Пользуясь своей феноменальной быстроходностью, японцы проскользнули, как между пальцев, и вновь рванули зигзагами, уклоняясь от залпов, на северо-западом. Теперь погоню вместе с "Афоном" продолжали уже четыре легких крейсера. Беглый огонь, который они вели из своих 130-мм орудий, на такой дистанции и при слабом освещении был нерезультативен, к тому же сбивал пристрелку главному калибру "Афона". Кетлинский несколько раз просил по семафору Порембского унять своих канониров, но азарт боя был слишком велик, чтобы расчеты прекратили стрельбу

Потом впереди на фоне вечернего сумеречного неба внезапно обозначились, поднявшись из-за расплывшато серого горизонта силуэты трех японских линкоров — первый типа "Фусо", с широко разнесенными дымовыми трубами, два остальных — более современные "Исэ" и "Хьюга". Японцы медленно разворачивались на пересечку курса русского отряда. Кетлинский, не дожидаясь приказа от старшего по званию Порембского, тут же уклонился к западу и открыл огонь по головному вражескому кораблю. Тот отвечал всего из трех башен, остальные, очевидно, не действовали. Столь же редкий огонь вели и остальные два линкора, да и ход у японцев был неважный — узлов восемнадцать вместо положенных им двадцати четырех. Похоже, что вражеским кораблям крепко досталось. Однако, несмотря на все полученные повреждения, трех дредноутов с 14-дюймовой артиллерией для одного линейного крейсера с пушками в 11-дюймов казалось многовато. На помощь же легких крейсеров надежды было мало. Больше всего сейчас Кетлинский хотел бы увидеть рядом колонну "измаилов" или хотя бы своих устаревших линкоров, встать с ними в одну линию, вернуться под командование адмирала Колчака. Но пока ничего не говорило о присутствии поблизости других русских дредноутов. Может, стоит немедленно прервать бой, оторваться, пользуясь высокой скоростью? Но зачем же тогда он так спешил последние часы? Чтобы сразу бежать, лишь едва завидев неприятеля?

Японцы начали добиваться накрытий. Под огнем линейных кораблей русским крейсерам приходилось явно несладко. "Адмирал Корнилов" получил попадание в переднюю трубу, окутанный дымом и паром из поврежденных котлов. По приказу Поремского все четыре легких крейсера повернули в сторону от противника. На "Афон" было просигналено указание прикрыть их отход, а потом отступать самому. Но Кетлинский уже решил для себя, что его корабль скорее взорвется, чем побежит от японцев.

Пятидесятиметровые всплески вставали по оба борта "Афону", обрушивали на палубу тонны воды. Линейный крейсер был под плотным накрытием. Первое попадание пришлось в верхнюю палубу между передними башнями. Снаряд пробил палубную броню и взорвался в расположенной ниже столовой. Теперь там среди обломков и исковерканных переборок полыхал жаркий костер. Затем два снаряда почти одновременно ударили в носовую часть впереди первой башни, вырвав огромный кусок из правого борта. Вода, захлестывавшая на ходу через пробоину, стала растекаться по отсекам, вызывая всё больший дифферент на нос. Потом последовало попадание против фок-мачты, чуть ниже ватерлинии. "Афон" сильно вздрогнул, но броня главного пояса выдержала удар, и повреждения корпуса оказались незначительными. Следующим попаданием борт всё же был пробит. Через развороченные бронебойным снарядом плиты пояса и обшивку вода хлынула в бортовой коридор, заливая и один из снарядных погребов средней артиллерии. Потом разорвавшийся между дымовых труб снаряд уничтожил и основную, и запасную радиостанции. При падении следующих залпов произошли взрывы казематов среднекалиберных орудий рядом с боевой рубкой, вспыхнули обширные пожары, заполняя отсеки густыми клубами дыма. Кетлинский перенес управление кораблем в резервную кормовую рубку. Новый страшный удар потряс носовую башню. Ее броня не была пробита, но правое орудие вышло из строя, кроме того башенные погреба боеприпасов всё более заливало водой, которую не успевали откачивать. Через несколько минут близкий разрыв на палубе перебил кабели, питавшие 4-ю башню, полностью обесточив и обездвижив ее.

— Попадание в головного японца!

Это сообщение было последним, переданным с фор-марса. Наблюдатели, коптившиеся там заживо в дыму бушующих вокруг фок-мачты пожаров, наконец, оставили свои дальномеры и с трудом, но спустились вниз. Расчеты уцелевших башенных орудий "Афона" уже сами вели огонь по хорошо видимому вражескому дредноуту, пылающему в темноте, как огромный костер.

После нескольких попаданий, не причинивших "Ямасиро" заметных повреждений, очередной русский снаряд поразил головной линкор в 4-ю башню. Броня была пробита, и башня лопнула в огненном пузыре взрыва. Снарядные погреба сразу же затопили, но вспыхнувший после взрыва пожар охватил всю середину корабля — от передней дымовой трубы до грот-мачты. Похоже, что возгорание охватило батарейную палубу, было хорошо видно огненные языки, вырывавшиеся из амбразур казематов средней артиллерии. Котельные и машинные отделения "Ямасиро", тем не менее, продолжали действовать, и дредноут сохранял ход, продолжая стрелять по "Афону" из тяжелых орудий 2-й и 3-й башен, хотя и к последней уже подбиралось пламя пожара.

Контр-адмирал Ёсиоки, стоя на мостике "Ямасиро", молил духов предков лишь об одном. Пусть командующий Ямай еще десять минут не дает сигнала к повороту и позволит добить хотя бы один русский дредноут! А то ведь и "Измаил", и "Николай" так и были оставлены державшимися на плаву. Проходивший в полусотне кабельтовых на левой траверсе "Афон", бывший "Гебен", горел не хуже, чем сам "Ямасиро". И нос его глубоко ушел в воду, а продолжали стрелять лишь три башни из пяти. На такой дистанции даже лучшая немецкая броня не может защищать от града 14-дюймовых снарядов. Лишь бы с "Исэ" не отдали сигнала к повороту. Ёсиоки подумал, что надо приказать сигнальщикам не видеть такой приказ. Или он их не услышит. Увлеченный наблюдениями всё новых попаданий в горящий "Афон", японский контр-адмирал не сразу уяснил, кто хочет сказать ему флаг-офицер

— Неизвестные корабли справа по курсу!

Ёсиоки вздернул к глазам бинокль, стараясь рассмотреть в темноте впереди неясные, но угрожающе большие силуэты. Три дредноута! Неужели, наконец, "измаилы"? Но почему они идут с севера? Нет, это устаревшие русские дредноуты, с которыми, как думал, младший японский флагман, они уже простились. Случайно или нет, но русские недобитки сделали классический кроссинг, выйдя пересекающимся курсом прямо впереди японской колонны, когда их общему бортовому залпу могла противостоять лишь единственная носовая башня "Ямасиро". Ёсиоки передал приказ к повороту на левый борт и переводе на правый для стрельбы по новым целям 2-й и 3-й башен. Сначала разделаемся со старыми линкорами русских, потом снова возьмемся за их линейный крейсер!

Неожиданное появление на левом крамболе трех японских дредноутов стало для адмирала Колчака, пожалуй, самым неприятным сюрпризом в этот день, сплошь наполненном неприятностями. Русские линкоры стали практически небоеспособны. На "Севастополе" сейчас могла вести огонь только кормовая башня, на "Гангуте" — носовая, а у "Императора Николая I" из строя вышли все башни. У всех троих не действовали часть котлов, были обширные затопления трюмных отсеков. Они плохо слушались рулей и ползли черепашьим ходом. Из подкреплений впереди был виден один "Афон", но, судя по его состоянию, скорее он должен был рассчитывать на помощь эскадры. "Измаилы" же рядом не наблюдались. Оставалось только отвлечь японцев минной атакой и отходить в надежде скрыться в сгущающейся темноте.

— Поворот на норд-вост! Эсминцам атаковать противника!

Обойдя спереди разворачивающийся "Севастополь", вперед вновь устремились уже не раз ходившие сегодня в атаки "Беспокойный", "Лейтенант Ломбард", "Лейтенант Дубасов", "Лейтенант Ильин". Они полным ходом шли к озаряемому пожаром "Ямасиро", закрываемому на время лишь всплесками падающих вокруг снарядов. По развернувшемуся на юг японскому дредноуту теперь били и "Афон" с левого борта, и "Севастополь" с "Гангутом" с правого. Японцам это было только на руку — русские сбивали друг другу пристрелку, отличить падение 12-дюймовых снарядов с линкоров от 11-дюймовых "афонских" было бы сложно и при дневном свете. А вот "Ямасиро" удалось почти сразу накрыть "Севастополь", пока идущие позади "Хьюга" и "Исэ" продолжали обстреливать "Афон". Миноносцы на "Ямасиро" разглядели только в 20 кабельтовых. На противоминной батарее правого борта еще оставалось несколько орудий, и те открыли жаркую стрельбу по приближающимся эсминцам.

Больше всего досталось идущему впереди "Беспокойному". Первое же попадание в носовую часть вызвало затопление кладовых и кубрика. Снаряды продолжали ложиться вокруг корабля и командир эсминца капитан 2-го ранга Максим Лазарев дал команду к повороту и пуску всех торпед. Однако вставший лагом корабль тут же поймал полный бортовой залп батареи "Ямасиро". Эсминец будто прошила очередь 6-дюймовых снарядов. Они взрывались один за другим в ходовой рубке, на передней дымовой трубе, в радиорубке, на камбузе, в буфетной, кормовом кубрике. Один из снарядов ударил в грот-мачту, воспламенив снаряды, сложенные у 2-го орудия, на палубе вспыхнул пожар. Расчеты кормовых торпедных аппаратов успели выпустить часть торпед, пока их не смел смерчь огнея и осколков. Самым же опасным оказалось попадание в левое машинное отделение. На "Беспокойном" отключилось электричество, не действовало рулевое управление, эсминец быстро терял ход, на горящей палубе продолжали взрываться разбросанные у орудий снаряды. Однако уцелевшая команда не теряла духа. Пока одни боролись наверху с пожаром, другие перекрывали разорванную магистраль, из которой в машинное отделение был перегретый пар, проверяли работу котлов, заделывали пробоины. Беглый огонь вели носовое икормовое орудия. "Беспокойный" принял на себя основной огонь японцев, у трех остальных русских эсминцев были лишь осколочные пробоины от близких разрывов. "Ломбард", "Дубасов" и "Ильин" выпустили все торпеды, остававшиеся у них в кормовых аппаратах и, развернувшись, закрыли себя и линкоры Колчака дымовой завесой, после чего поспешили на помощь "Беспокойному".

На "Ямасиро" успели разглядеть на темной воде сразу несколько белых следов, идущих прямо на корабль. Поворачивать было поздно. Прозвучали лишь предостерегающие крики. Громыхнул взрыв, потом еще, их звук показался не очень сильным, но корпус дернулся, словно корабль чуть выпрыгнул из воды. Кто-то упал, не устояв на ногах. На палубе и в отсеках настала тоскливая тишина. У правого борта дредноута опадали высокие водяные столбы, корму заволокло клубами едкого дыма. На мостик поступили донесения — вода быстро затапливает машинные отделения, турбины вот-вот встанут. "Ямасиро" терял скорость, одновременно заваливаясь на борт. Сами по себе два попадания 450-мм торпед не могли вызвать быструю гибель огромного корабля. Но две подводные пробоины у японского дредноута были сегодня далеко не первыми повреждениями. Резервы плавучести линкора были исчерпаны. Крен "Ямасиро" достигал уже 45 градусов. Контр-адмирал Ёсиока отдал приказ команде покинуть корабль. Люди начали прыгать в воду. Для спасения экипажа к гибнущему "Ямасиро" уже спешили эсминцы "Амацукадзе" и "Хамакадзе", подходил и успевший догнать эскадру крейсер "Тацута". Однако через две минуты "Ямасиро" начал вдруг быстро опрокидываться через правый борт, а потом почти мгновенно затонул вперед кормой. В поднятой тонущим гигантом высокой бурлящей волне мелькнул темный форштевень. Потом на поверхности остался водоворот, поглощающий темные точки голов спасающихся людей. Эсминцы подняли лишь несколько матросов. Более тысячи из бывших на "Ямасиро" человек во главе с контр-адмиралом Ёсиока отправились вместе с дредноутом на дно Японского моря.

Адмирал Ямай, не отрываясь, смотрел на пустое пространство, где только что был 30-тысячетонный боевой корабль. Третий японский дредноут гибнет у него на глазах. Еще два затонули раньше за горизонтом. И не понятно, что стало с пропавшим "Харуной". Весь Соединенный флот теперь — израненные "Исэ" и "Хьюга". Сумерки сменились темнотой, японским дредноутам делать здесь было больше нечего. Стрелять по врагу вслепую — значит попусту расшвыривать остатки боезапаса. Ночь — время миноносцев. Если повезет, они разделаются с устаревшими русскими линкорами. А если повезет очень сильно — смогут перехватить и "измаилов". Соединенный флот уже сделал всё, что мог. Надо спасать, что осталось — два последних дредноута. Ничего, Япония построит новые, еще более мощные линейные корабли, взамен потерянных. И они еще отомстят за своих погибших предшественников!

Плотная темнота окончательно скрыла друг от друга русскую и японскую эскадры, вернее — то, что от них осталось. Отходивший на восток Объединенный флот Ямая теперь состоял всего из двух дредноутов — "Исэ" и "Хьюга", на которых е было живого места от попаданий русских снарядов. После страшного многочасового напряжения в дневном бою офицеры и матросы впадали в странное оцепенение, некоторые просто ложились и засыпали прямо у еще не остывших орудий. Но расслабляться было рано. Наступившая ночь означала окончание сражения линкоров, однако теперь наступал черед для легких минных сил, для которые темнота являлась лучшим временем. На случай появления русских "новиков" адмирал Ямай распорядился расставить дежурные расчеты на наблюдательных постах и артиллерийских батареях. Впрочем, едва ли огонь нескольких оставшихся на "Исэ" и "Хьюга" скорострельных орудий спасет от торпедных атак.

Сам адмирал, несмотря на усталость, тоже не был настроен на отдых. День кончился совсем не так, как он предполагал, но есть еще возможность поправить дела. Да, Объединенный флот практически прекратил существование, но и русская эскадра может не дойти до Владивостока. И если тяжелым японским кораблям сейчас нужно думать о самозащите, то у Ямая оставалось еще два легких крейсера и восемнадцать эсминцев. Этого вполне хватало, чтобы отыскать и отправить на морское дно поврежденные русские дредноуты. К тому же Ямай предполагал, что атакуя линкоры Колчака, японцы заставят русских стянуть для их защиты все свои эсминцы, которые вынуждены будут отказаться от поисков "Исэ" и "Хьюга". Стоит вспомнить древнее правило воина: нападение — лучшая защита!

"Исэ" было приказано замедлить ход, чтобы к борту смог подойти крейсер "Тацуту", куда и перебрался адмирал с уцелевшими офицерами штаба. На прощание командирам дредноутов были даны указания следовать в Майдзуру, сохраняя строжайшую светомаскировку. Командующий не мог отказать себе в удовольствии лично координировать действие своих легких сил в ночной битве. Общая диспозиция представлялась ему следующим образом. Если не считать пропавших куда-то "измаилов", у русских было два отряда больших кораблей. Сильно поврежденные в самом начале боя два линкора и тяжелый крейсер, отвернувшие на запад еще задолго до заката, следовало считать второстепенной целью. Главной была собственно эскадра Колчака, с которым Ямай сражался до сумерек — четыре линкора и линейный крейсер. Тут же рядом группировались и русские легкие крейсера, так что атаковать предстояло весьма сильного противника. Пока под рукой у Ямая был только остаток 1-й минной флотилии — легкий крейсер и четыре эсминца. Зато на этих пяти маленьких японских кораблей было целых три адмирала! Помимо самого командующего, поднявшего флаг на "Тацуте", был еще вице-адмирал принц Хироясу на эсминце "Кавакадзе" и начальник флотилии контр-адмирала Сато на "Хамакадзе". Только "Амацукадзе" и "Умикадзе" шли без адмиральских вымпелов. Ямай ожидал подкрепления из эсминцев 2-й минной флотилии. Ее начальник контр-адмирал Тацио, следовавший весь вечер за слабейшим русским отрядом, был отозван для атаки главных сил Колчака

Пока Ямай принял меры к поиску противника. В ночном море командирам кораблей приходилось соблюдать максимум внимания, чтобы не только найти врага, но и не потерять в темноте друг друга. Отряд двигался в секторе от вест-норд-веста до вест-зюйд-веста, ожидая встретить там русских. Действительно, ближе к полуночи с "Тацуты" были замечены идущие южнее в охранении русской эскадры легкие крейсера "Адмирал Бутаков" и "Адмирал Грейг". Японцы в этот момент оставались необнаруженными. Рассчитывая, что крейсера прикрывают находящиеся за ними русские дредноуты, Ямай отдал приказ дать в торпедный залп. Японские крейсер и эсминцы выпустили с предельной дистанции по несколько торпед, в том числе 21-дюймовые с "Тацуты" и "Кавакадзе", но не добились попаданий. "Бутаков" и "Грей", заметив вспышки торпедных выстрелов, включили прожекторы и открыли огонь, но не смогли попасть в быстро отошедших японцев. Ямай готовился повторить атаку, когда прямо перед "Тацутой" неожиданно возникли вздымающие белые буруны низкие силуэты. Комендоры бросились к орудиям, предполагая, что видят русские эсминцы, идущие на помощь своим линкорам. На всякий случай неизвестным кораблям просигналили ратьером запрос о принадлежности. В ответ там высветили нужный условный сигнал. Оказалось, что Ямай встретил 2-ю минную флотилию. Контр-адмирал Тацио перенес свой флаг на эсминец "Наси". Вместе с "Наси" шли однотипные новейшие "Нире" и "Кая", а также менее быстроходные "Момо", "Нара", "Кува", "Эноки" и "Цубаки".

Теперь у Ямая было уже двенадцать эсминцев. С тремя минными дивизионами можно было атаковать русских уже с нескольких курсов. Ямай с кораблями 1-й флотилии, а также пятью эсминцами типа "Момо" выдвинулся вперед русской колонны, оттягивая на себя прикрытие из легких крейсеров. Разумеется, даже девять эсминцев, возглавляемые легким крейсером-разведчиком, имели мало шансов прорваться через заслон из пяти русских крейсеров с многочисленной средней артиллерией. Тем не менее, японцы вступили в ожесточенную перестрелку с шарившими по морю прожекторами крейсерами. Русские отвечали гораздо более сильным огнем, и вскоре "Адмирал Истомин" добился попаданий в "Хамакадзе", сбив эсминцу за борт мостик вместе с геройски погибшими командиром и контр-адмиралом Сато. Миноносец охватил пожар, ярко осветивший корабль. Теперь по "Хамакадзе" сосредоточили огонь сразу два или три русских крейсера. Попадания следовали за попаданием. Эсминец со взорванными кочегарками замер на месте, окутанный белыми клубами пара. Ярок вспыхнула загоревшаяся нефть, на палубе взрывались сложенные у орудий снаряды. Корабль еще держался на плаву, но русские, видя его повреждения, перенесли огонь на другие японские эсминцы, заставив их вновь отступить. Несколько спешно выпущенных японцами торпед русские даже не заметили.

Одновременно с этим к хвосту русской колонны скрытно подошли, обходя по левому траверсу, три эсминца под командованием контр-адмирала Тацио: "Наси", "Нире" и "Кая". Все они были вооружены тяжелыми 21-дюймовыми торпедами с большой дальностью хода. Японцев обнаружили в последний момент с идущего в конце русской колонны "Афона". Линейный крейсер открыл огонь батареей правого борта, но не смог помещать торпедным пускам. Несколько торпел прошли, оставляя слабо светящиеся следы, между русскими кораблями. Единственное попадание получил сам "Афон". Взрывом крейсеру-дредноуту оторвало крайний правый из четырех винтов, однако вызванные этим повреждения оказались гораздо серьезней. Из-за потери винта турбина самопроизвольно увеличила обороты, и, прежде чем удалось остановить подачу пара, вращающиеся механизмы разрушились, и куски их разлетелись и ударили со страшной силой в соседние конструкции. Обломками были пробиты выходившая за борт труба подачи воды для охлаждения вспомогательного конденсатора, несколько вспомогательных паропроводов и панель распределительного щита. Погас свет, машинное отделение заполнило паром, а из разорванной трубы хлестала забортная вода. Магистрали были быстро перекрыты, электроснабжение налажено, началась откачка воды, но "Афон" успел осесть на корму. У него работали только винты левой стороны.

Пока колчаковская эскадра вела отчаянный бой с японским флотом, контр-адмирал Коломейцев уводил разбитые русские корабли подальше от места сражения. Позади гремела канонада, слева садилось в бескрайнее море кровавое солнце. Изуродованные снарядами линкоры и крейсера брели к родине, на север. Только продолжавшие реять на обломках мачт Андреевские флаги указывали на то, что эти опасно раскачивавшиеся на волнах плавучие развалины, являются еще кораблями Российского флота. Особенно удручающий вид имел "Петропавловск", лишившийся всей носовой части. Теперь он шел кормой вперед. Собственно, для всех оставалось загадкой, почему кормовая часть дредноута, чудом оставшаяся на плаву после взрыва боевых погребов первой башни, до сих пор не затонула. Отпущенные для отдыха комендоры и отдыхающая смена из трюмной команды не решались спускаться в кубрики, расположившись на обгоревшей палубе, между неподвижных башен. Капитан 1-го ранга Михаил Беренс думая про себя, стоя на ставшем носовым кормовом мостике, — сколько еще времени ему осталось командовать своим кораблем. Люди склонны верить в чудо, но нельзя сделать в принципе невозможное. Например, довести "Петропавловск" задним ходом до Владивостока. Разве что был бы хороший буксир... Но буксира нет, да и с буксиром — не довести.

Впрочем, у его дредноута остаются все шансы честно погибнуть бою — от торпеды японского миноносца. Отряд русских кораблей сопровождал, держась в безопасном отдалении, четырехтрубный японский крейсер. Было ясно, что при наступлении темноты именно он выведет в атаку вражеские миноносцы. А на "Полтаве" до сих пор никак не могли справиться с пожаром. Из окутанного густым дымом почерневшего корпуса вырывались высокие языки пламени. Ночью этот огненный столб, разумеется, будет для врага хорошим ориентиром. В охранении осталось только три эсминца: "Самсон", "Сокол" и подошедший позднее "Орфей". От атаки вражеского минного дивизиона они, может, и прикроют, а от флотилии -нет. Большие корабли не смогут дать им большой поддержки. Горящая "Полтава" вести артиллерийский бой более неспособна, а "Петропавловск", пожалуй, пойдет ко дну после первого же залпа, от рухнувших при сотрясении внутренних переборок. На броненосном "Рюрике" потушили пожары на батарейной палубе, но в строй там вернули, дай Бог, считанные орудия. Оставалось, правда, еще два легких крейсера — "Адмирал Лазарев" и "Муравьев-Амурский". Но обоим слишком досталось в дневном бою. "Лазарев" потерял одну турбину и никак не мог откачать воду из машинного отделения. Ну, а "Муравьев" шел с таким носовым дифферентом, что почти обнажались винты под задравшейся кормой. Когда догнавший своих "Муравьев" поравнялся с "Петропавловском", Евгений Беренс гаркнул в мегафон младшему брату, мол, не взять ли на буксир? Михаил тогда ответил, что неизвестно, кто кого будет брать. Состояние разбитого в хлам крейсера было не лучше, чем у лишившегося доброй трети корпуса дредноута.

Уже после заката по левому борту был замечен неясный силуэт большого судна. "Орфей" двинулся к нему, вывесив фонарями опознавательный знак. В ответ просигналили, что свой. Вскоре в подошедшем узнали "Измаил". Линейный крейсер-сверхдредноут, недавно еще бывший сильнейшим кораблем русского флота, теперь мог только пополнить коллекцию бредущих по ночному морю инвалидов. С заливаемой водой палубой, со сбитыми рубками и мачтами, беспомощно повернутыми в разные стороны разбитыми орудийными башнями "Измаил" уже не был бойцом, способным спасти остальных. Рядом с "Измаилом" держался "Прямислав" — эсминец, вся носовая часть которого была смята, будто консервная банка. "Полку убогих прибыло!"— сказал кто-то рядом с Беренсом-младшим. Но на "Измаиле" был раненый, но по-прежнему деятельный вице-адмирал Михаил Коронатович Бахирев, который, как старший по званию, принял на себя командование сводным отрядом кораблей. Бахирев немедленно потребовал с с кораблей точных докладов о повреждениях и способностях к продолжению похода. Михаил Беренс понимал, что, по большому счету, надо снимать людей и с "Петропавловска", и с "Полтавы", а последнюю, к тому же, срочно топить, чтобы перестала выдавать пожаром местонахождение остальных. Но куда деть в открытом море тысячные экипажи двух дредноутов? "Измаил", похоже, сам готов вот-вот затонуть, крейсера — то же в критическом состоянии, особенно "Муравьев", а на маленьких миноносцах разместить такую толпу довольно проблематично, особенно, если потом придется снимать команды и с бахиревского флагмана, и с какого-нибудь из крейсеров.

— Предполагаю дойти до ближайшего берега, высадить людей и затопиться! — было передано с "Петропавловска" на "Измаил"

Адмирал Бахирев покачал головой. Он лично хорошо знал Беренса еще по тому времени, когда командовал бригадой балтийских дредноутов в прошлую войну, а "Петропавловск" был его флагманским кораблем. Если Михаил Андреевич говорит, что надо к берегу, значит, до Владивостока действительно дойти не сможет. Но вот топиться? Посмотрим! Можно ведь выбрать безлюдное место и худо-бедно починиться. Буксира и ремонтников из Владивостока, в конце концов, дождаться. Собственно, и идти-то тут недалеко...

— Приказ по отряду! — стал диктовать Бахирев сигнальщику. — Курс зюйд-зюйд-вест, на Лианкур!

Михаил Коронатович вглядывался в расстилавшееся над ним звездное небо — единственный ориентир среди окружающей его густой черноты. Умирающий перед новолунием тоненький месяц лишь подчеркивал этот мрак. Однако Бахирев был уверен, что найдет путь к крошечным спасительным островкам. Эти места он исходил еще в юности, когда был штурманом на "Манчжуре". А ведь старая канонерка и сейчас цела, пережив первую японскую войну единственной из всех русских канлодок на Тихом океане. Увидел ее во Владивостоке — аж прослезился, как вспомнил былые годы. Однако и поводил он свой кораблик — из Японского моря в Желтое и обратно, так что и сейчас бы провел с закрытыми глазами. Бахирев так и остался штурманом старой школы, не признающим новые изобретения. Как ему говорили адепты современной школы : "У штурмана, Михаил Коронатович, должны быть верный компас, точные часы, обороты винта и лот". А он им в ответ: "У штурмана наперед должен быть опыт!" В девятьсот первом, когда уже служил на "Наварине", Бахирев поправил ведущего мимо Франции в Россию эскадру сурового адмирала Чухнина, которого все боялись как черта. Так и передал на флагманский броненосец: "Ваш курс ведет к опасности!" И старый адмирал тут же скомандовал эскадре маневр, зная о способностях 33-летнего "наваринского" штурмана. Так что отыскать ночью с разбитыми компасами и хронометрами эти чертовы скалы будет для него делом чести.

В сумерках на мостике линкора "Полтава" белели бинты на обожженном лице командира корабля Сергея Валерьяновича Зарубаева, похожего сейчас на уэллсовского Человека-неведимку. Пять часов Зарубаев боролся с пожирающим его корабль пожаром и теперь был вынужден признаться самому себе, что проиграл этот бой. Бушующее на полубаке пламя не собиралось ослабевать. Очевидно, пока не выгорит вся нефть в поврежденных цистернах, огонь не угаснет. Значит, гореть будет всю ночь. Пока удавалось только сдерживать распространение пожара на новые отсеки, но и туда то и дело прорывался огонь, находя себе дорогу через вентиляционные ходы или коридоры электропроводов. Во внутренних помещениях было не продохнуть от жара и гари. Наверху, в удушливом дымном облаке, было не многим легче. Всё вокруг покрывал слой густой жирной сажи, по палубе и коридорам змеились протянутые брандспойты, люди шлепали ногами по разлившимся лужам. Впрочем, важно было другое. В темноте горящая "Полтава" будет, как маяк, указывать японским миноносцам расположение всего русского отряда. Зарубаев осторожно пошевелился, вздрагивая от боли в потревоженных ожогах, подозвал вестового:

— Передай на "Измаил". Следую самостоятельно на норд-нордвест! Постараюсь отвлечь на себя японцев. Остальным — удачно дойти!

Бахирев проводил взглядом удаляющуюся за кормой огненную точку "Полтавы". Наверное, так действительно будет лучше. Он всё же отправил в сопровождение "Сокол" и "Самсон". Контр-адмирал Коломейцев рад был уйти как можно дальше от свалившегося ему на голову Бахирева, а пара исправных эсминцев всё же какая-то помощь беспомощному линкору. Хотя бы принять людей. По настоянию Бахирева на миноносцы уже переправили "полтавских" раненых из лазаретов, да и вообще — всех лишних, особенно канониров. Из-за пожара на дредноуте артиллерийские погреба пришлось затопить, так что "Полтава" шла теперь совершенно безоружной.

Еще днем контр-адмирал Тацио выделил последний оставшийся у него боеспособный крейсер "Яхаги" для наблюдения за отрядом поврежденных русских кораблей. Попытка атаковать их при свете кончилась для 2-й японской минной флотилии весьма печально — один крейсер был потоплен, еще один и четыре эсминца — повреждены, в основном — огнем главного калибра больших кораблей. Однако ночью, когда маленькие юркие эсминцы скроются во мраке, всё должно было перемениться. Вечером адмирал Ямай отозвал Тацио по радио для нападения на основные силы флота, но тот, уходя, оставил "Яхаги" продолжать следить за русскими калеками, чтобы в темноте вывести на них пришедшие на смену эсминцы 3-й флотилии. Чтобы указать им нужный курс, японский крейсер подавал сигнал поднятым вертикально в небо прожектором. Впрочем, по мнению контр-адмирала Яманако, его эсминцы отлично отыскали бы цель и сами, горящий русский линкор можно было заметить издалека.

3-я минная флотилия состояла из двенадцати кораблей. Десять были устаревшими 2-ранговыми эсминцами типа "каба" и "сакура". Однако оставшиеся два эсминца, "Минекадзе" (флагман Яманако) и "Савакадзе", являлись кораблями новейшего типа с четырьмя 120-мм орудиями на каждом. К этому следовало добавить и "Яхаги" с его восемью 152-мм орудиями. С тремя такими кораблями, вооруженными мощной артиллерией, Яманако надеялся прорваться даже через заслон русских легких крейсеров, если они попытаются защитить свои дредноуты. Каково же было удивление устремившихся в атаку японцев, когда в охранении вражеского линкора они обнаружили лишь два эсминца. Противостоять тринадцати японским кораблям они, конечно, не могли. Русские даже не приняли боя, поспешив укрыться позади своего горящего исполина. С того по подходящим японцам тоже не было сделано ни единого выстрела, только медленно развернулись, направив в их сторону жерла 12-дюймовых орудий, гигантские кормовые башни. Идущие впереди "Минекадзе" и "Савакадзе" развернулись лагом и разрядили торпедные аппараты, ориентируясь на вздымающееся над "Полтавой" пламя.. Следом выпустили торпеды "Суги", "Кири" и "Сакаки". Целая гребёнка пузырчатых следов устремилась в сторону охваченного пожаром русского дредноута.

Торпеды шли на "Полтаву" с правого борта. Отвернуть от них корабль не мог, еще действующие кормовые кочегарки позволяли давать ход всего в 8 узлов. У левого борта сильно раскачивавшиеся "Самсон" и "Сокол" принимали людей, прыгавших к ним прямо на палубы, те, кто падал между кораблями, тут же утягивало вниз под борт. Капитан 1-го ранга Зарубаев пытался всунуть между бинтов в сожженные губы свою последнюю в жизни папиросу. Он сделал всё, что мог. Даже сумел вручную развернуть на врага 3-ю и 4-ю башни главного калибра. Снарядов там, правда, не было. Но хоть какое-то психическое воздействие. Во всяком случае, подходить вплотную японцы не решились. А то бы еще могли попробовать взять русский линкор на абордаж. Сумели бы тогда быстро открыть кингстоны? Пришлось бы Коломийцева просить добивать торпедами свой корабль. Плохо от своих-то смерть принимать. Хотя почему-то думал, что именно это ему уготовано. Не так, как сейчас...

"Полтаву" потряс первый взрыв. Над головой пролетели горящие обломки, чертя ночное небо огненными дугами. "Самсон" и "Сокол" резко ушли в сторону, удаляясь в темноту. Дредноут содрогнулся еще раз, из трюма доносился глухой треск разрушаемых переборок и шум стремительно распространяющейся по отсекам воды. Потом всё исчезло в ослепляющей вспышке и оглушающем чудовищной грохоте. Очередная попавшая в "Полтаву" торпеда вызвала детонацию боезапаса в затопленных артиллерийских погребах. Дредноут с развороченным в лохмотья корпусом ушел под воду за считанные секунды. Терзавший его так долго пожар, наконец, угас. Только кое-где на волнах ходили вверх-вниз, озаряя ближайшую тьму, лужицы горящей нефти.

"Сокол" и "Самсон" полным ходом устремились в ночь. Преследовать их могли только быстроходные "Миникадзе" и "Савакадзе", но эсминцы типа "Каба" были слишком тихоходны из-за своих паровых машин. Не угнался бы за русскими и крейсер "Яхаги". Контр-адмирал Яманака не решил гнаться за двумя русскими всего с парой равных им по силе кораблей. После того, как прошел первый восторг от потопления русского дредноута, японцы сообразили, что, целей должно было быть больше. Миноносцы разошлись в стороны, прочесывая море в секторах от вест-норд-веста до ост-норда-оста, но так и не обнаружили идущих к Владивостоку русских кораблей.

После атак японских эсминцев адмирал Колчак немедленно занялся организацией противоминной обороны. "Севастополь" с разбитой в хлам радиорубкой для дальнейшего управления эскадрой не подходил. Командующий думал вернуться на прежний свой флагманский корабль, но повреждения "Афона" после подрыва оказались слишком серьезными. Воду из машинного отделения удалось откачать, но она всё же успела проникнуть через магистрали в котлы и засолить их, надолго выведя из строя. На время чистки котлов линейный крейсер полностью остался без хода. Его пришлось брать на буксир "Адмиралу Истомину", который мог тянуть "Афон" со скоростью 12-13 узлов и не отставал бы от эскадры, если бы только буксирыне концы постоянно не рвались. Командующий перешел на "Адмирала Бутакова". Радиотелеграфисты отправили в эфир приказ о возвращении эсминцам, которые искали в ночи оставшиеся еще у японцев дредноуты. Эту охоту Колчак прекратил. Во-первых, найти в темноте оставшиеся у врага два линейных корабля было бы слишком большой удачей. Во-вторых, эсминцы в своем кружении по морю жгли драгоценное топливо, которого едва хватало на обратный путь. И, в-третьих, сейчас от легких кораблей было гораздо больше пользы в охране собственных линкоров.

Постепенно, по мере возвращения минных дивизионов, вокруг идущих медленным ходом "Севастополя", "Гангута", "Николая I", "Александра III" и "Афона" выстраивался охранный ордер из легких крейсеров и эсминцев. Впереди шли фронтом "Адмирал Нахимов" и "Адмирал Корнилов", в арьергарде — "Адмирал Грейг" и "Адмирал Бутаков". С правого траверза линию больших кораблей прикрывали капитан 1-го ранга Белли со своим дивизионом из четырех новейших балтийских эсминцев и капитан 1-го ранга Вилькицкий с шестью эсминцами-"ушаковцами". На левом траверсе шли оставшиеся балтийские эсминцы из разных дивизионов под общим началом капитана 1-го ранга фон Гельмерсена. Под охраной пяти крейсеров-"светлан" и девятнадцати эсминцев-"новиков", способных встретить атаку вражеских миноносцев плотным заградительным огнем можно было чувствовать себя более-менее уверенно. Не удовлетворяясь одним этим, Колчак несколько раз менял курс эскадры, чтобы сбить противника со следа. Остерегаясь сразу идти на север, где его наверняка поджидал неприятель, русский адмирал направил корабли на запад, к Корее. Похоже, что уловка удалась. Радиоэфир был наполнен переговорами японских миноносцев, но новых атак пока не происходило.

Хорошего, впрочем, если подумать, было мало. У Колчака осталось лишь половина из десяти минных дивизионов, с которыми он начинал поход. Таких потерь в эсминцах русские не понесли за всю мировую войну! Почти все уцелевшие эсминцы имели повреждения, многие — серьезные. У "Керчи" и "Гаджибея" сбито по дымовой трубе, у "Левкаса" — мачта и кормовые орудия, у "Автроила" и "Капитана Белли" разрушены мостики, на "Корфу" выгорела кают-компания. Самым же неприятным для эсминцев в этот момент был малый запас оставшихся у них в трюмах угля и нефти. После вчерашних стремительных переходов и маневров легким кораблям могло просто не хватить топлива, чтобы добраться до Владивостока. Проблема с углем и нефтью возникла и у легких крейсеров. Дальность плавания вообще была слабым местом типа "Светлана", а тут еще издержки боя. Почти весь день котлы работали на форсированной тяге. Вдобавок — полученные в бою повреждения. У "Нахимова" — взорван носовой каземат правого борта, у "Корнилова" пробита передняя дымовая труба, у "Истомина" — задняя, у "Грейга" отсутствует грот-мачта, на носу и корме — сильные разрушения от пожаров.

Но, конечно, больше всего досталось линкорам. На дредноутах не прекращались авральные ремонтные работы, но состояние кораблей оставалось критическим. У всех — тяжелые разрушения надводной части корпуса, орудийных башен и казематов, боевых рубок и постов, внутренних отсеков и верхних надстроек, обширные затопления трюмных отсеков. "Севастополь" еле шел, глубоко погрузившись носом и забирая воду разбитыми клюзами, часть котлов засолена попавшей в магистрали забортной водой. "Гангут" остался без кормовых кочегарок и тоже едва держал ход. На "Императоре Николае I" пар держали лишь носовые кочегарки. "Император Александр III" лишился половины котельных отсеков, а ведь на линкоре еще приходилось прилагать колоссальные усилия, чтобы откачивать воду. Ну а буксируемый "Истоминым" "Афон" трудно было считать боевым кораблем. Вообще из пяти оставшихся у Колчака дредноутов ни один не мог считаться сколько-нибудь боеспособным. Что касается остальных... "Петропавловск", "Полтаву" и "Измаил" уже командующий мысленно считал погибшими, как а потопленную в бою "Екатерину Великую". Без поддержки стянутых к главным силам крейсеров и эсминцев шансов уцелеть при ночных минных атаках японцев у искалеченных линкоров было немного. Так что Колчак уже смирился, что потерял целую бригаду дредноутов. Всё же у противника потери больше — три линейных крейсера и два линкора. Однако куда делись русские мощнейшие линейные крейсера-сверхдредноута "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин"? Накануне они так и не успели к сражению с главным японским флотом. И где, спрашивается, они теперь? Не могли же эти практически неповрежденные гиганты стать добычей японских легких сил!

Контр-адмирал Веселкин с равнодушным видом расхаживал по рубке. Спиной он чувствовал тяжелый взгляд, которым сверлил его командир "Бородино" капитан 1-го ранга Иванов Тринадцатый. А вот можешь и смотреть грозно, всё равно ничего не сделаешь, хоть ты и высочайше отмеченный герой прошлой японской войны...

— Михаил Михайлович! Давайте всё же прибавим хода! — подал снова голос Иванов. — Хоть стемнело уже, а ведь можем еще поспеть. Наши у японцев уже половину кораблей потопили, но и сами еле держатся. Если мы ударим, не только своих спасем, весь флот японский разнесем на заклепки!

Когда по приказу вылетевшего на аэроплане командующего бригада линейных крейсеров отправилась на выручку своих линкоров, Веселкин настоял, чтобы три его мощнейших дредноута держали экономный ход. Мол, лучше немного опоздать, чем остаться потом без угля и нефти на пути к Владивостоку. Вдобавок пришлось задержаться почти на полчаса, когда Веселкин распорядился сбавить ход для устранения мелкой поломки в одной из турбин своего флагманского корабля. В результате, и эсминцы, и легкие крейсера с идущим отдельно "Афоном" ушли далеко вперед, а на отставших "Бородино", "Наварине" и "Кинбурне" о происходящем сражении могли судить лишь по принимаемым отрывочным радиосообщениям. Все восторгались подвигом "Измаила", который в одиночку сошелся с восемью японскими дредноутами. Потом пришли новости об атаках вражеской эскадры подошедшими нашими эсминцами, о вступлении в бой "Афона" и легких крейсеров. Команды рвались в бой. На палубах линейных крейсеров с нетерпением всматривались в зарницы выстрелов за темным уже горизонтом, вслушивались во всё более отчетливую канонаду. Потом далекие выстрелы смолкли, море вокруг исчезло в чернильной темноте.

— Ну что же, Константин Петрович! — повернулся Веселкин к Иванову Тринадцатому. — Дневное сражение, видимо закончилось. Дай Бог (адмирал перекрестился), в нашу пользу! Прикажите поворот полный кругом на зюйд-ост, последовательно. Да поострожней, чтобы в темноте друг друга не перетаранить.

— Позвольте, Ваше превосходительство! — Тринадцатый вздыбил свои самые знаменитые на флоте усы. — Как же на юго-восток? Мы же к эскадре шли. А как дошли — обратно? Там же, впереди, может, линкоры наши тонут!

— Ну, если тонут, есть кому им помочь. У Александра Васильевича и крейсеров, и эсминцев довольно... Не дело наши линейные крейсера как спасательные суда использовать. Сберегать прежде всего мы должны наши корабли. Они ведь лучшее, что есть сейчас у России! В этом вижу долг свой наивысший. Вот почему и приказ о повороте отдаю. Не хватало нам еще ночью на миноносцы японские наткнуться без охранения. А они все там, впереди, только и ждут, чтобы торпедами засыпать. Тогда уж точно за ними победа будет. Подальше надо отсюда держаться. С большим японским флотом, думаю, Александр Васильевич и без нас управился. А мы за ночь к побитым японским кораблям вернемся и дело с ними докончим. Эх, знать бы наперед, не надо было бы туда-сюда по морю мотаться. Давно бы японцев перетопили. Всё же там старый дредноут и два броненосца остались. За них, пожалуй, и мы наград удостоимся.

— Прикажите радиограмму командующему отправить?

— Вы что! Враз нас запеленгуют. Никаких радиограмм до утра. И не теряйте времени, Константин Петрович! Немедленно к повороту! Или, может, вы за день утомились? Давайте тогда я старшего офицера попрошу.

Когда в 18.30 три гигантских русских сверхдредноута прекратили огонь и стали уходить прочь с большинством своих кораблей сопровождения, вице-адмирал Кантаро Сузуки боялся верить своим глазам. Жить его 3-му флоту под массированным обстрелом орудий вражеских сверхдредноутов оставалось совсем недолго. И вдруг русская эскадра уходит куда-то на северо-запад. По всей видимости, на сцене всё же появились главные силы Соединенного флота, что и отвлекло противника. Казалось, у Сузуки появился шанс спасти свои корабли. Однако, если здраво подумать, несмотря на преждевременный уход русские всё же добились уничтожения 3-го флота. Уцелевшие в бою линкоры "Сетцу", броненосцы "Касима", "Катори" и крейсера-броненосцы "Ибуки" и "Икома" имели такие повреждения, что могли затонуть в любой момент — помпы уже не справлялись с водой, прибывающей через расшатанную обшивку и пробоины.

Сузуки обдумал возможность затопить наиболее пострадавшие большие корабли, переведя команды на два оставшихся у него легких крейсера — "Сойя" и "Тоне", а также пять малых миноносцев. Их состояние было более-менее удовлетворительным. Однако идея топить три своих корабля казалась невозможной даже самому адмиралу, а уж как бы ее восприняли бы матросы и офицеры обреченных судов, нетрудно было представить. В лучшем случае, они просто отказались бы с них уходить. Было и еще одно обстоятельство. Пока что главный калибр линкоров заставлял держаться в отдалении легкие корабли, оставленных русскими поблизости — трехтрубный и четырехтрубный крейсера и четыре больших трехтрубных эсминца типа "Новик". Однако, если тяжелые корабли японцев уйдут под воду, "Сойя", "Тоне" вместе с миноносцами сразу попадут под удар более сильных и быстроходных вражеских крейсеров и эсминцев. Так что топить броненосцы в любом случае было бы преждевременно. А что если попытаться дойти до ближайшей суши, к островам Такэсима. Несколько часов хода "Сетцу", "Катори", "Касима", "Ибуки" и "Икома" могут и выдержать. А там, в случае чего, посадить их на грунт. Если богам будет угодно, эти корабли еще удастся отремонтировать и вернуть в строй.

После ухода на выручку тихоходным линкорам всех линейных крейсеров, а также большинства легких крейсеров и эсминцев наблюдать за действиями 3-го японского флота у русских оставались лишь легкие крейсера "Адмирал Спиридов" и "Трапезунд" да четыре эсминца: "Пылкий", "Поспешный", "Громкий" и "Быстрый". Старшим начальником в отряде был командир "Спиридова" капитан 1-го ранга Михаил Ильич Никольский, "Трапезундом" командовал капитан 1-го ранга Павел Павлович Остелецкий, дивизионом эсминцев — капитан 1-го ранга Борис Борисович Жерве. Именно Жерве, известный на флоте теоретик, автор брошюры о военно-морских стратегических играх, предложил, подойдя на "Поспешном" к борту "Спиридова", атаковать тяжелые корабли японцев и потопить торпедами не ночью, а в вечерних сумерках. Как кричал Жерве в рупор возвышавшему над ним на мостике крейсера Никольскому, ночью имеется большой риск потерять японцев. Оставшиеся у них миноносцы наверняка будут ставить дымовые завесы или, наоборот, отвлекать огнями внимание от линкоров. Жерве убеждал, что после боя с "измаилами" японские линкоры практически небоеспособны. Опасность для русских эсминцев могли представлять только легкие крейсера "Сойя" и "Тоне", которых должны были взять на себя "Спиридов" и "Трапезунд".

Никольский, подумав, согласился. Шанс добить легкими силами пять больших вражеских кораблей линии открывал манящие перспективы последующих награждений и продвижений по службе. Настораживало, правда, что японцы после ухода "измаилов" двинулись на север, будто бы желая вновь поучаствовать в главном морском сражении... Перед самым закатом отряд Никольского с легкостью догнал противника, следуя параллельным курсом в 70 кабельтовых восточней и чуть позади идущих в охранении двух легких крейсеров и миноносцев пяти японских броненосных кораблей во главе с огромным "Сетцу". Заметив, что преследующие их русские начали быстро сокращать дистанцию, японские миноносцы зажгли последние остававшиеся у них дымовые шашки. Опасаясь потерять противника в наступающих сумерках, "Поспешный", "Пылкий", "Громкий", "Быстрый" на всех парах устремились вперед.

Пройдя строем фронта дымовую завесу, русские обнаружили перед собой завершившую разворот направо вражескую эскадру. По японской линии прокатились вспышки общего залпа. Как оказалось, Жерве недооценил остаточную боеспособность вражеских линкоров. Носовая башня "Сетцу" была взорвана, а в кормовой не хватало одного орудия, однако правые боковые башни главного калибра были в рабочем состоянии и, таким образом, устаревший дредноут мог бить на борт из пяти 12-дюймовок. К этому следовало добавить по одной башне с 12-дюймовыми орудиями, уцелевшие у "Касимы", "Икомы" и "Ибуки". К тому же, на правый борт могли еще стрелять и два 10-дюймовых орудия "Катори" и одна мидельная башня с парой 8-дюймовок "Ибуки". Так что общий залп японской эскадры по русским эсминцам получился весьма впечатляющим. Перед легкими кораблями вырастали и не спешили опадать высоченные водяные столбы, окутанные дымом, по палубе барабанили осколки. Но попаданий пака не было, и Жерве поднял сигнал продолжать атаку. Он был уверен, что японцы не смогут быстро повторить свой залп, особенно если на их поврежденных кораблях не действуют механизмы подъемников боеприпасов.

Несколько минут вражеская эскадра действительно продолжала вести огонь только средним калибром. А состояние вспомогательной артиллерии у больших японских кораблей было совсем плачевным. Приняв в трюмы через пробоины и расшатанную обшивку сотни тонн воды, "Сетцу", "Ибуки" и "Икома" осели так глубоко, что амбразуры бортовых батарей у них оказались совсем близко к поверхности моря. На случай еще большего увеличения осадки орудийные порты японцы просто заделали всем, чем нашлось под рукой. Стрелять, в результате, могли считанные орудия наверху. По одной 152-мм пушки в верхних казематах "Катори" и "Касимы"; две 120-мм пушки на "Ибуки" — одно в правом каземате полубака и еще одно на палубе между малыми башнями; у "Икомы" — два казематных 152-мм и одно палубное 120-мм орудия. И это — всё! Правда, большие корабли поддержали легкие крейсера. У "Сойя" на правой борт еще стреляло три 152-мм орудия, а "Тоне" бил из четырех 120-мм пушек. Но легкие японские крейсера, как и предполагалось, скоро взяли в оборот подошедшие на помощь эсминцам "Адмирал Спиридов" и "Трапезунд". По японским крейсерам вели огонь и орудия эсминцев, так что "Сойя" и "Тоне" оказались под настоящим градом снарядов. Вскоре оба они горели, а "Сойя", к тому же, потерял уже вторую из трех своих дымовых труб. Однако тут по русским крейсерам начали, не торопясь, пристреливаться тяжелые орудия "Сетцу". Электрические снарядные элеваторы на линкоре не действовали, но японцы заранее вручную подняли снаряды в башни, сложив у орудий запас боеприпасов, что угрожало взрывом от любого случайного осколка, но позволяло вести огонь хоть сколько быстро. "Спиридов" и "Трапезунд" предпочли выйти из боя, укрывшись за дымовой завесой.

Эсминец "Быстрый" во время атаки получил два попадания с вражеских крейсеров. Первый снаряд вырвал кусок обшивки на стыке борта и палубы, в кормовой кубрике вспыхнул пожар. Второй — взорвался на полубаке перед мостиком, хлестнув по нему осколками и ударной волной. Среди полегших на мостике был командир "Быстрого" капитан 2-го ранга Змаев. Корабль терял ход из-за повреждения паровой магистрали, не действовало рулевое управление. "Сойя" и "Тоне" уже горели и прекратили огонь, поэтому у "Быстрого" был шанс исправить повреждения. Однако вскоре эсминец оказался под обстрелом башенных орудий "Сетцу". Дальномеры старого японского дредноута были разбиты, механизмы наводки работали с проблемами, но всё же огонь по потерявшему управление эсминцу оказался эффективным. На третьем залпе "Быстрый" был поражен в корму. Снаряд снес 4-дюймовое орудие и взорвался в машинном отделении, разбив правую турбину. Окутанный паром "Быстрый" стал описывая циркуляцию. Потом из-за затопления отсека встала и левая турбина. Через несколько минут замерший на месте "Быстрый" получил новое попадание. Тяжелый снаряд опрокинул эсминец на левый борт. Корабль стремительно уходил под воду вперед кормой, люди прыгали с задравшегося вверх носа, пока тот не исчез в пучине.

Три оставшихся у русских эсминца продолжали сближение, готовясь к развороту для торпедных пусков. Но вдруг навстречу им из-за линии вражеских броненосных кораблей появились вражеские миноносцы. Эти устаревшие кораблики типа "Асакадзе" со своими 75-мм орудиями в артиллерийском бою серьезно уступали 102-мм орудиям "новиков", поэтому японцы делали ставку на быстрое сближение. "Асакадзе", "Оите", "Юдати", "Исонами", "Уранами" лихо разворачивались один за другим и выпускали по паре торпед — весь свой боезапас. Японцы стреляли торпедами явно наугад, но всё же сумели сорвать русскую атаку. "Поспешный" и "Пылкий" уклонились от идущих на них торпед, отвернув от противника раньше времени. Только "Громкий" рискнул продолжить сближение, продолжая вести огонь по японским миноносцам из носового орудия.

Торпеды прошли совсем рядом справа и слева от "Громкого". Командир корабля капитан 2-го ранга Николай Александрович Новаковский крикнул рулевому: "Держать прямо!" Эсминец, продолжая идти прежним курсом, ворвался в строй отходивших японских миноносцами. По правому траверсу от него оказался "Оити", по которому стреляли носовое 4-дюймовое орудие "Громкого" и обе 47-мм зенитки, слева — "Юдати", находившийся под обстрелом двух кормовых орудий. Каждый японский миноносец отвечал из шести 3-дюймовок, решетя русский корабль градом снарядов. Бой шел на самоубийственно близкий дистанции, легкие корабли стреляли друг в друга в упор, канониры едва успевали перезаряжать орудия, каждый снаряд попадал в цель.

При очередном попадании на "Юдати" взорвался котел. В сумерках ярким белым пятном вспухло облако пара. Гибнущий кораблик потерял ход, быстро оседая в воду. В этот момент окруженный японскими миноносцами "Громкий" уже прошел сквозь линию броненосной эскадры между "Ибуки" и "Икомой". Крейсера-броненосцы не решались стрелять из башенных орудий, опасаясь попасть в свои корабли. Отставший "Юдати" открыл для "Громкого" надвигавшуюся слева громаду "Икомы". К счастью торпедные аппараты русского эсминца также стояли повернутыми на левый борт. Новаковский дал команду положить руль на три румба влево и подготовиться к залпу. Из пяти аппаратов три были повреждены, но четыре торпеды, всё же, вылетели из труб, нырнули в воду и помчались, расходясь веером, к японскому тяжелому кораблю.

Против носового мостика "Икомы" встал грязно-желтый столб, потом всё заволокло дымом, по воде докатился глухой рокот взрыва. Броненосец еще более накренился и стал выкатываться в сторону. Командир подорванного корабля дал команду затопить отсеки противоположного борта, что уменьшило крен. Однако было ясно, что время жизни судна измеряется минутами. Японцы деловито и организовано готовились покинуть судно. Были погашены котлы, с палубы спускали уцелевшие шлюпки. Заложенный еще в прошлую войну с Россией, но не успевший на нее 14 000-тонный крейсер-броненосец всё же погиб от русского оружия. "Икома" всё более погружался в воду, сохраняя остойчивость на киле. Вода свободно вливалась в иллюминаторы и орудийные амбразуры. Рассаживавшиеся по лодкам или прыгая прямо в море матросы кричали: "банзай!" Над морской гладью возвышались уже только мачты и трубы. Миг и они ушли в пучину мсежду разошедшихся в сторону шлюпок.

В ответ доносилось "ура!" с продолжавшего вести бой "Громкого". Он продолжал вести бой. Положение самого русского эсминца было безнадежным. Исковерканные трубы и вентиляторы не давали тяги. Два орудия было сбито прямыми попаданиями, у третьего, кормового, лежал вповалку посеченный осколками расчет. "Оити", окутанный дымом пожара, отходил в сторону, но к "Громкому" подходили, ведя огонь из всех орудий, "Асакадзе", "Исонами" и "Уранами". Помощи ждать было не от кого — остальные русские корабли остались по другую сторону от "Сетцу" и "Ибуки", которые замедлили ход, прикрывая гибнущего "Икому". "Громкий" отстреливался из последнего пулемета, на нем уже не осталось живого места, всё было изрешечено вражескими снарядами. Японцы подходили ближе, то ли чтобы расстрелять русских в упор, то ли — взять на абордаж. Как ни странно, на эсминце была еще цела радиорубка. Пройдя туда с разрушенного мостика, Николай Новаковский продиктовал радисту: "Миноносец "Громкий", носящий имя своего геройского собрата, погибшего в Цусимском бою, верный традициям русского флота, не сдается неприятелю, а топится." Была дана команда открыть кингстоны и клинкеты, и вскоре эсминец с поднятым флагом стал уходить под воду. Японские миноносцы, не дожидаясь конца "Громкого", повернули прочь, они спешили забрать уцелевших из команды "Икомы". Над морем наступала ночь.

Потеряв половину своего дивизиона, Борис Жерве с "Поспешным" и "Пылким" вместо новых атак на японцев, несколько часов искал уцелевших с "Громкого" и "Быстрого". Кроме своих, подняли и несколько японцев с "Икомы", "Юдати" и "Оити", оставленных своей поспешно удалившейся эскадрой. Преследовать японцев продолжали только крейсера. На "Спиридове" при взрыве снаряда на броне рубки, рядом со смотровой щелью был тяжело ранен командир корабля Михаил Никольский. Начальство над отрядом перешло к командиру "Трапезунда" Павлу Остелецкому. Тот пришел к выводу, что неприятель, очевидно, оказался сильнее, чем предполагалось вначале. По мнению Остелецкого, его крейсера, пользуясь превосходством в скорости, должны были, воздерживаясь от новых атак, просто сопровождать японские корабли, чтобы утром, связавшись по радио, вывести на них главные силы русского флота. Продолжая следовать на север, Остелецкий ориентировался на пожары, продолжавшиеся на японских легких крейсерах.

Около 10 часов вечера пламя стало убывать. Очевидно, что японцы справлялись с огнем. Чтобы не потерять противника из вида, "Трапезунд" сблизился и осветил японцев прожекторами. К удивлению русских, лучи высветили только два силуэта. Тяжелые японские корабли исчезли, остались только два легких крейсера. "Сойя" и "Тоне", сражавшиеся весь день и получивший множество повреждений, уже не имели возможности ни уклониться от боя, ни оказать русским сколько-нибудь серьезного сопротивления. Остелецкий просигналил на "Спиридов" приказ вести огонь по "Сойя", тогда как сам он с "Трапезунда" займется "Тоне". Однако "Сойя", развернувшись бортом, открыл огонь по обоим русским кораблям, чтобы дать "Тоне" шанс уйти. "Трапезунд", проходя за кормой "Сойя" обрушил на него несколько продольных залпов и продолжал вести огонь, когда японец свалился в беспомощную циркуляцию. С траверза по японскому крейсеру стрелял "Спиридов".

На "Сойя" тут же возобновился сильный пожар у грот-мачты, огонь охватил и полубак, так что горящий крейсер стал хорошо виден. Он полностью лишился мачт и труб, превратившись в низкий черный силуэт, над которым стояло облако дыма, подсвеченное багровым заревом. Какое-то время у японцев продолжала стрелять единственная правобортная 6-дюймовка рядом с кормовым мостиком, потом замолкла и она. Понимая, что "Сойя" обречен, контр-адмирал Канари Кабаямаотдал приказ выпустить торпеды, а потом открыть кингстоны. Пущенные неприцельно из неподвижных аппаратов, торпеды не принесли русским никакого вреда. На "Сойя" между тем стравливали пар из котлов, чтобы избежать их взрыва при затоплении. С проходившего мимо "Трапезунда" просигналили предложение спустить флаг и сдаться, на что остатки японского экипажа, собравшиеся на полуюте, прокричали "банзай!". "Сойя" кренился на левый борт и быстро уходил носом в воду. В свете прожекторов мелькнула, поднимаясь, корма с остановившимися винтами, потом всё исчезло. Остелецкий передал приказ "Спиридову " спустить шлюпки. Из четырехсот членов экипажа "Сойя" было спасено менее 20 человек, в том числе — поднятый без сознания контр-адмирал Кабаяма.

"Трапезунд" устремился вслед за "Тоне". Этот устаревший бронепалубный крейсер мог надеяться только на то, чтобы затеряться в темноте. Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Залп, пушенный "Трапезундом" почти наугад, сразу дал накрытие. На "Тоне" вспыхнул полностью выдающий его пожар. Настигая, "Трапезунд" выпустил торпеду из левого поворотного аппарата. Японский крейсер получил попадание в правую раковину. Взрыв подбросил и разворотил корму, в машинное отделение хлынули потоки воды, остановив паровые машины. Проходя всего в 5 кабельтовых справа от "Тоне", русский крейсер расстреливал накренившийся японский корабль из всех орудий. Снаряды легко пробивали борт и рвались на жилой палубе; сквозь огромные пробоины было видно пламя, бушевавшее внутри. Потом "Трапезунд" развернулся и выпустил еще одну торпеду — уже из правобортного аппарата. Она угодила "Тоне" прямо под носовой мостик. Взрыв поднял белесый водяной столб, еще выше взлетели куски разбитых бортов и палубы. Фок-мачта рухнула вперед, передняя дымовая труба упала за борт, потом всё поглотила туча поднявшейся угольной пыли... Когда она рассеялась, в свете прожектора были видны лишь обломки, плавающие на поверхности черной воды.

Всю ночь адмирал Ямай шел за эскадрой Колчака, как голодный волк выслеживает путающее след стадо оленей. И также, как волк рискует во внезапном прыжке напороться на острые оленьи рога, так и японским миноносцам грозило, обнаружив, наконец, врага, вылететь прямо под убийственный огонь русских пушек. Японцам дважды удавалось перехватить совершавшие непредсказуемые маневры колчаковские корабли. Вначале на пятерке миноносцев типа "Момо", проходившей в темноте позади русской эскадры, буквально уловили стелящийся за ней запах дыма из многочисленных топок. "Момо", "Нара", "Кува", "Эноки" и "Цубаки" немедленно повернули вдогонку, разойдясь в стороны охватывающей сетью. Вскоре впереди на правой скуле были обнаружены неясные силуэты. При сближении японцы попали под огонь русских эсминцев дивизиона фон Гельмерсена — "Лейтенанта Ломбарда", "Лейтенанта Дубасова" и "Лейтенанта Ильина". Пять японских эсминцев повернули налево, стараясь увлечь за собой втянувшихся в огневой бой русские корабли. Между тем идущие за малыми 2-ранговыми "момо" более сильные 1-ранговые эсминцы "Амацукадзе", "Умикадзе" и "Кавакадзе" под флагом вице-адмирала Хироясу ринулись в атаку, чтобы прорваться к русским линкорам. Но на пути у них появились составлявшие вторую линию "Победитель", "Забияка", "Летун", "Михаил", "Брячислав" и "Автороил". В бой вступил и крейсер "Адмирал Грейг", обстреливая те цели, которые для него высвечивали прожекторами эсминцы. Больших русских кораблей японцы даже не видели. Несколько пущенных на удачу торпед пропали в темноте. Японские миноносцы получили по два-три попадания и едва не попали в ловушку, когда к эскадре вернулись отогнавшие "момо" эсминцы Гельмерсена. Однако Хироясу удалось провести свои корабли в темноте прямо сквозь вражеский строй, разминувшись на встречных курсах.

Вторая атака произошла уже под утро. С нового флагманского корабля адмирала Ямая крейсера "Тацута", который шел в сопровождении трех эсминцев типа "Моми", внезапно обнаружили прямо по курсу расплывающиеся в мутно-молочном тумане силуэты идущих навстречу фронтом трех русских легких крейсеров. Приятным сюрпризом для японцев стало то, что стелющийся над морем в предрассветных сумерках туман стал хорошим прикрытием для их низких кораблей. Командир "Тацуты" немедленно скомандовал взять право руля, чтобы разойтись с авангардом противника на встречных курсах и атаковать затем уже линейные корабли. Однако, когда следовавшие друг за другом в кильватерной колонне японцы уже почти поравнялись с передовым охранением эскадры Колчака, их заметили с идущего на фланге "Адмирала Корнилова".

На русском крейсере сыграли боевую тревогу и открыли огонь по еле видимым в плотном тумане силуэтам носовой и кормовой батареями левого борта. Стрельба, впрочем, велась неприцельно. Предутренний сумрак не давал возможности вести точный огонь по быстроходным целям, а прожектора не приносили уже никакой пользы. "Тацута" и идущий за ним "Нире" получили лишь несколько осколочных попаданий от разорвавшихся вблизи снарядов. Тем не менее, находиться и дальше под обстрелом более сильного русского крейсера было бы слишком опасно. Адмирал Ямай распорядился выпустить торпеды по кораблям авангарда и немедленно отворачивать от врага. Минные аппараты были заблаговременно перезаряжены запасными торпедами, которые всю ночь прождали в своих трубах подходящего момента. "Тацута" положили руль вправо на борт и в момент поворота выпустили из двух своих поворотных аппаратов расходящийся веер из шести тяжелых торпед. По две торпеды выстрелили "Нире", "Наси" и "Кая", после чего развернулись одновременно на правый борт и, доведя ход до самого полного, рванули прочь от врага.

"Адмирала Корнилова",который устремился в погоню за отходившими японцами, торпеды миновали. На крейсере успели заметить лишь промелькнувшие слева и справа под водой темные тени, тянувшие за собой след вскипающих, будто в шампанском, пузырьков. Однако, пройдя дальше, торпедный веер достиг "Адмирала Нахимов". Там слышали стрельбу, но не успели еще разобраться с происходящим. На корабле только что сыграли побудку и готовились к раздаче завтрака; у камбуза выстраивалась очередь бачковых. Внезапно корабль накренился от страшнеого удара. Огромный столб огня и дыма встал у левого борта против передней дымовой трубы. Попавшая в крейсер торпеда подорвала носовой артиллерийский погреб.

Сила детонации была так велика, что крейсер подбросило вверх носом. Людей, находившихся на палубе, выкинуло в море на десятки метров. Корабль стал быстро погружаться с носовым дифферентом, заваливаясь на правый борт. В передних кочегарках стремительно прибывала вода, приходилось быстро сбрасывать пар, чтобы не взорвались котлы. На палубе бушевал пожар, который охватил носовой мостик и надстройки, разделив корабль на две части. На баке шла упорная борьба с огнем, которой возглавил командир корабля капитан 1-го ранга Борсук. На юте распоряжался начальник крейсерского отряда контр-адмирал Порембский. Кормовые кочегарки продолжали подавать пар в турбинные отделения, орудия стреляли в сторону противника, пока не кончились снаряды — артиллерийские погреба пришлось затопить из-за угрозы распространения пожара. Между тем было замечено, что полубак корабля пересекает трещина, идущая по обоим бортам до броневого пояса. Стало ясно — весь корпус "Нахимова" перебит и в любой момент может переломиться пополам. Контр-адмирал Порембский с кормового мостика отдал приказ оставить гибнущий корабль. Был стравлен пар в оставшихся котлах, спущены шлюпки. Всё более кренясь, "Адмирал Нахимов" лег на правый борт и стал быстро уходить под воду на глазах у русской эскадры — уже наступил рассвет. Последней исчезла корма с неспущенным Андреевским флагом.

Японцы быстро отходили, пользуясь преимуществом в скорости перед русскими крейсерами. Их могли бы попробовать догнать эсминцы-"новики", однако "Тацута" всё же крейсер, хоть маленький, поэтому гнаться за ним с миноносцами было бы весьма рискованным. Ямай передал по радио приказ всем своим эсминцам следовать в Гензан. На тамошней базе эсминцы должны были загрузиться углем и нефтью, а также получить новые торпеды. Тогда японские легкие силы смогут еще раз перехватить русскую эскадру на ее пути во Владивосток. Приказ идти в Гензан получила и 3-я минная флотилия. Ее начальник контр-адмирал Яманака уже доложил командующему по радио о своем успехе — ночью эсминцы флотилия потопили русский дредноут. Другой линкор противника, имевший наиболее серьезные повреждения, возможно, затонул сам, как и пропавший вместе с ним без следа тяжелый крейсер. Настроение адмирала Ямая, едва державшегося на ногах после жаркого дня и бессонной ночи, заметно улучшилось. Он быстро перекусил прямо на мостике и отправился поспать пару часов в каюте, уступленной ему командиром "Тацуты".

Внезапная и быстрая гибель "Адмирала Нахимова", предшественник которого — старый броненосный крейсер с тем же именем, затонул в этих же водах на следующий день после Цусимского сражения, произвела на русской эскадре тяжелое впечатление. Люди были склонны верить, что самое худшее у них — позади. И вот с первыми лучами нового дня горит и уходит под воду еще один их корабль. Александр Васильевич Колчак в раздражении резал перочинным ножом столешницу в каюте, уступленной ему командиром "Адмирала Бутакова", потом схватил со стола помешавший вдруг глобус и кинул с размаха на пол. Час назад корабельный фельдшер по категорическому приказу адмирала сделал ему укол морфия. Повезло, что крейсер почти не был под обстрелом, на линкорах морфия не хватало даже тяжелораненым. Однако Колчаку требовалось во что бы то ни стало сохранять работоспособность. Положение эскадры оставалось критическим. А тут еще погибший "Нахимов". На вошедшего радиотелеграфиста адмирал посмотрел бешеными глазами. Но тот принес хорошие сведения — наконец-то обнаружились "измаилы." Однако чем дальше вчитывался командующий в радиограмму, тем сильнее вытягивалось у него лицо. Нетерпеливым движением подтянул к себе карту, разложил на столе, еще раз сверил обозначенные на листке координаты. Или текст сообщения принят неверно... Или... Или "измаилы" сейчас находились практически у входа в Цусимский пролив!

— Немедленно отправьте запрос о подтверждении точного положения кораблей! Действительно ли они так отклонились на юг?

Колчак стиснул руками виски. Глупость хуже измены! Что этот Веселкин Сасебо решил атаковать? Или через Цусиму прорываться, чтобы в Вэйхайвэй к англичанам идти интернироваться? Внезапно, будто вспышка, возникла идея... В первый момент она показалась такой нереальной и даже дикой, что адмирал отбросил ее как случайную судорогу напряженного до предела разума. Но мысль, засевшая тупым гвоздем в голове, не собиралась уходить. Тогда Колчак решил обдумать всё всерьез, чтобы отвергнуть не с ходу, а путем аналитической работы. Тогда опровергнутая по позициям идейка не будет отвлекать от поисков настоящего выхода, решения ситуации. Так, с минусами понятно. То есть что понятно? Минусы будут в любом случае. Теперь плюсы... А ведь не такое и сумасшедшее решение... То есть, конечно, сумасшедшее, но может получиться. Не было разве сумасшествием лететь к ведущей бой эскадре на аэроплане! dd> Колчак вскочил из-за стола и побежал на мостик. За ним едва поспевал перешедший ночью со штабом с "Афона" флаг-офицер лейтенант Вадим Макаров.

— Отошлите радиограмму контр-адмиралу Порембскому на "Адмирала Корнилова". Продублировать сигнальной связью. Текст такой: "Поручаю вам командование эскадрой. Приказываю следовать во Владивосток!" Так, теперь Вадим Степанович выясните, только быстро, у каких из наших эсминцев остался наибольший запас топлива. Они пойдут вместе с нами.

— Куда ж мы пойдем, Александр Васильевич?

— На юг, вдогонку за "измаилами"!

Михаил Михайлович Веселкин неторопливо заканчивал завтрак. Контр-адмирал и сам любил вкусно поесть, и угостить других, благодаря чему его застолья с гастрономическими изысками прославились по всему флоту. Но сегодня Веселкину приходилось обедать в одиночестве. Командир "Бородино" Иванов Тринадцатый сухо отклонить обычное предложение "соотрапездничать"; отказался с извинениями и старший офицер корабля Буткевич, сославшись на срочные дела. Даже флаг-офицеры куда сбежали. Веселкин жевал истекающую соком душистую перепелиную ножку, но искусство адмиральского повара не приносило больше радости. Когда, закончив завтрак, Веселкин поднялся на мостик, так немедленно наступила мертвая тишина. Офицеры явно сторонились своего флагмана.

Веселкин был весьма доволен внезапному изменению своего статуса. Хотя, собственно, он лишь получил то, на что имел законное право с самого начала. Ведь в начале 1914 года, когда строительство дредноутов "измаилов" только намечалось, Моргенштаб решил, что именно адмирал Веселкин поведет в будущем их бригаду в Средиземное море в арендованную у французов Бизерту.Только личными связями при императорском дворе можно было добиться назначения на должность начальника сильнейшим соединением русского флота такого человека,как Веселкин. В отличие от своих олногодков, войну 1904-1905 годов он благополучно пересидел при штабе адмирала Алексеева, далеко-далеко от морских баталий с японцами. Не случись мировой войны, Веселкину предстояли бы вояжи с красавцами линейными крейсерами по лазурному Средиземноморью, визиты в иностранные порты, дипломатические приемы и балы. Впрочем, Веселкин и так блистал на приемах и балах в нейтральной Румынии, близ которой встала в Рени на Дунае его "Экспедиция особого назначения" — вооруженные пароходы для сообщения с союзной Сербией. Прорываться к сербам мимо австрийских береговых батарей Веселкин не спешил, а когда Белград пал, и сербы были отрезаны от Дуная, адмирал переключился на румын, испрашивая в Петрограде новые и новые суммы на стимулирование оных к объявлению войны Германии.

Веселкин ожидал, что его заслуги в приобретении нового союзника будут по достоинству оценены. Но вступление румын в войну имело следствием лишь то, что теперь русским пришлось держать фронт до самого Черного моря. Веселкина из оказавшегося под ударом австрийских мониторов Рени перевели в Севастополь, а оттуда — в отпуск по болезни. Потом "измаилы", наконец, достроили, но должность командующего бригадой сверхдредноутов занял уже Бахирев. Веселкин при всех своих связях мог рассчитывать только на роль младшего флагмана. Но теперь справедливость восторжествовала! Под командование контр-адмирала Веселкина перешли сильнейшие корабли русского флота.

— Что, не видно японцев? — заговорил, наконец, первым адмирал.

— Никак нет, ваше превосходительство!

— Странно, не мог же их "Сетцу" с повреждениями так далеко уйти. Мы уже давно должны были заметить. До самого Сасебо что ли за ним гнаться...

— Ночью могли и мимо проскочить, — бросил Иванов Тринадцатый. — К тому же, вполне возможно, что японцы вовсе и не в Сасебо шли, а в Майдзуру или Урузан. "Спиридов" и "Трапезунд" сообщили по радио, что потеряли противника гораздо севернее.

— Нет! Думаю, "Сетцу" японцы поведут на юг, в северных портах у них подходящих доков для ремонта нет. Значит, будем ждать здесь...Может, и другие японские линкоры перехватим, когда они на свои базы пойдут.

Ваше превосходительство! Мы же в Цусимский пролив вошли. До Японии пятьдесят миль! Противник нас скоро обнаружит, если уже не обнаружил. А у нас ни одного эсминца в прикрытии.

— Не бойтесь, Константин Петрович! Нет у японцев здесь ничего, кто нам среди бела дня опасен. Мы все их миноносцы за тридцать кабельтовых перетопим...

— А подводные лодки, а авиация?

— Полно, какая у японцев авиация! Да и в подлодки японские я не верю. Ну да ладно, поостережемся. Будем курсировать в проливе на шестнадцати узлах, противолодочными зигзагами. Все свободные от вахт пусть наблюдают за морем. Кто заметит перископ или торпедный след — тому от меня сто рублей! Нет, двести! А кто пароходный дым увидит, тому пятьдесят рублей! Не зря же мы сюда, в конце концов, пришли. Если даже "Сетцу" не перехватим, можно транспорты японские пощипать. Вы же, Константин Петрович, на старом "Рюрике" в прошлую войну здесь с Владивостокским отрядом действовали. Вот и нам можно поохотиться на японские пароходы. Хоть какая будет да заслуга перед престолом и отечеством. Так и напишем в рапорте: решительным броском на юг были разрублены важнейшие вражеские коммуникации!

— Изрядно угля так изведем, ваше превосходительство. Может до Владивостока не хватить.

— Да хватит, должно хватить! — Веселкин взмахнул пухлой ладошкой и быстро покинул мостик. Желудок вновь охватывили спазмы мучительного голода, как обычно бывало с ним при нервных потрясениях. Спускаясь по внутреннему трапу, адмирал услышал, как наверху не стесняясь громко заговорил Иванов:

— Да может он просто время тянет, выдумывает как полным дураком не выглядеть. Иначе зачем это мы, получается, пока остальная эскадра дралась, попусту туда-обратно ходили, с юга на север, с севера на юг. Ладно, если япошки нас не заметят, авось минует беда...

— Но я-то запомню, — подумал про себя Веселкин. — Не быть тебе, Тринадцатый, адмиралом!

Взрезая форштевнями роковые для русского флота воды Цусимского пролива, "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин" шли в пеленге, часто меняя курс. У борта, на башнях и на всех прочих доступных им возвышениях толпились матросы, напряженно вглядываясь в окружающее море. Многим, впрочем, это занятие уже надоело, матросы что-то негромко обсуждали, собираясь кучками, переходили от одной группы к другой.

— Измена, братва!

Громкий выкрик раздался внезапно с прожекторной площадки кормовой дымовой трубы "Наварина". Кричал, размахивая скомканной в кулаке бескозыркой, кондуктор Дыбенко, который уже отличался накануне, самоуправством перенацелив орудия концевой башни по японскому крейсеру "Читозе". Тогда Дыбенко по приказу командира корабля капитана 1-го ранга Зеленого должны были отправить в карцер. Однако потом командира уговорили отменить приказ, крейсер всё же Дыбенко потопил.

— Измена! Командиры и офицеры японцами куплены! Нашего дорогого товарища славного адмирала Колчака предали! Эскадру разделили, чтобы врознь погубить! Адмирал Колчак второй день в одиночку бьется! Крейсер "Нахимов" вот только что потопили. Сколько на нем матросов невинных погибло! И нас всех на погибель сюда завели, в самую Цусиму, японцам в зубы! Пусть командиры поворачивают к Колчаку! А не то за шкирку и за борт!

Толпа на палубе грозно зашумела. Несколько активистов сразу придали волнениям среди матросов организованный характер. Часть в кинулась к оружейным, другие окружили кольцом оказавшихся поблизости офицеров, а остальных заблокировали в каютах или на боевых постах. Сделавший карьеру на штабных должностях и известный своими либеральными взглядами капитан 1-го ранга Зеленой решительно отверг предложение бывших с ним на мостике офицеров попытаться подавить мятеж силой. Зеленой направился к матросам, чтобы "прояснить недоумение". В результате через 10 минут "Наварин" оказался фактически во власти Дыбенко. Захваченный его людьми Зеленой дал указание вахтенным офицерам выполнять указание "временного судового комитета". Матросы-сигнальщики непрерывно передавали на другие корабли сообщения о смене власти и требования Дыбенко "прекратить измену и идти назад к Колчаку!"

Теперь заволновались команды на "Кинбурне" и "Бородино". Члены бывших там подпольных ячеек импровизировали на ходу, организуя агитацию и одновременно беря под контроль важнейшие центры дредноутов. На "Кинбурне" бунтовщики почти не встречали сопротивления. Офицеры, пораженные внезапным неповиновением команды, вели себя пассивно, ожидая приказов от командира корабля. Однако 50-летний капитан 1-го ранга Фролов, мирно прослуживший последние годы в должности начальника Отдельных гардемаринских классов и назначенный на "Кинбурн" перед самой войной выслуживать ценз перед отставкой, оказался неспособным к каким-то активным действиям. Нерешительность большинства офицеров, помимо прочего, объяснялась еще и тем, что наивные обвинения матросов не казались им совсем уж беспочвенными. Действительно, ради чего, спрашивается, сильнейшие русские сверхдредноуты уклонились от участия в сражении? Если не измена, то что же тогда?

"Кинбурн" вслед за "Наварином" перешел под контроль матросского "комитета". Красные флаги они еще не поднимали, но подчиняться командирам отказывались категорически. Ситуация на "Бородино" была напряженная, но, благодаря решительности и авторитету среди экипажа Иванова Тринадцатого, команду пока удавалось держать в повиновении. На корабле пробили боевую тревогу и, сразу же, — пожарную и водяную. Матросы живо разбежались по постам, а пытавшихся противодействовать зачинщиков препроводили в карцер. Дыбенко с "Наварина" потребовал по радио от имени "сознательных матросов, унтер-офицеров и офицеров" ареста "самодура и изменника" адмирала Веселкина, обещая, в этом случае, исполнять все исходящие от Иванова распоряжения. Тот в ответ дал радиограмму, что любое неисполнение приказа в условиях войны является прямой изменой государю и отечеству. Контр-адмирал Веселкин во время этих переговоров сидел, обхватив голову руками, в своем принесенном на мостик кресле, его сгорбленная грузная фигура олицетворяла собой крайнюю степень отчаяния.

Между тем "Наварин" приблизился к "Бородино", оказавшись всего в трех кабельтовых по его правому борту. Башни мятежного дредноута одна за другой пришли в движении, пытаясь навести орудия на флагманский корабль. Иванов, стоя на мостике, неторопливо отдавал приказы на центральный пост. Орудийные башни "Бородино" быстро и синхронно развернулись на "Наварин", демонстрируя четкость централизованного управления. Это так отличалось от того, как наводили вразнобой орудия на восставшем корабле, что стало полностью ясно — если будет бой, Иванов с одним своим дредноутом разнесет два "революционных" корабля всего за пару минут. Вскоре с "Кинбурна" пришло сообщение, что командир Фролов вернулся к управлению. Дыбенко с "Наварина" дал очередную радиограмму, что будет подчиняться только командующему эскадрой, и потребовал от всех е немедленно идти на соединение с Колчаком. Чувствовалось, что революционеры на "Наварине" держали себя все менее уверенно. Иванов уже обдумывал, как можно было бы попробовать послать туда отряд офицеров и надежных матросов, как вдруг с донесся крик с наблюдательного поста на фок-марсе:

— Дымы на горизонте! Пеленг 200 градусов!

С юга, из Цусимского пролива, шла на север большая группа кораблей — еще непонятно, крупный транспортный конвой или военная эскадра. Однако транспорты со всей очевидностью должны были бы держать курс на запад или восток — в Корею или Японию. На севере, в Японском море, делать им было нечего. Значит, боевые корабли. Но все корабли, которые остались у японцев после вчерашнего побоища, — законная добыча для троицы "измаилов".

— Повезло вас, ваше превосходительство! — бросил Иванов с легким оттенком презрения в голосе Веселкину, который стал осторожно расхаживать по мостику. — Похоже, дождались. Японцы всё же решили свои последние резервы на север перебросить.

— Константин Петрович! С "Наварина" сигналят: "Готовы выполнять все ваши приказы! Командир Зеленой находится на мостике! "

— Приказ по бригаде! Выровнять кильватер! Курс зюйд-зюйд-вест! Полный ход! — как-то само собой Иванов Тринадцатый взял на себя командование эскадрой, и присутствующий на мостике контр-адмирал не высказывал по этому поводу никаких возражений.

На юге, вслед за уходящими в небо дымными столбами над горизонтом появились мачты, а потом и черные силуэты идущих почти встречным курсом кораблей. Иванов внимательно разглядывал в бинокль приближающуюся чужую эскадру.

— Ну что же, господа! Позвольте представить. Старые наши знакомые "Микаса", "Асахи", "Сикисима", "Хидзен" и, наконец, "Ивами". Японцы, почитай, последние свои броненосцы в море вывели.

— "Фудзи" и "Суво" нет, — заметил один из офицеров.

— Ничего, нам и этого довольно.

— Поворачивают! Противник начал поворот оверштаг! — закричали с фор-марса.

— Не уйдут! — удовлетворенно хмыкнул Иванов Тринадцатый, наблюдая за маневром вражеской эскадрой, где, очевидно, тоже идентифицировали идущие им навстречу корабли. — У них восемнадцать узлов хода в лучшем случае, у нас двадцать семь будет, если поднажмем. Никуда им от нас не деться. Догоним! Хотя лезть в пролив мне очень не хочется!

— Надо, Константин Петрович, надо! — подал голос до того тихий как мышь контр-адмирал Веселкин. — Это же как нам с Божьей помощью подвезло! Если мы "Микасу" потопим, да еще в том самом месте, где Того наших в пятом году разгромил... Да о нас песни слагать будут!

В первоначальных планах японского командования не было ни слова об участии в сражениях с русским флотом старых броненосцев, ветеранов первой русско-японской войны. Хотя формально они продолжали числиться наравне с дредноутами "линейными кораблями", фактически броненосцы давно были учебно-артиллерийскими судами. Если их и можно было использовать в военных целях, то лишь как дополнительные плавучие батареи у собственного побережья. Ну, или для устрашения Китая, весь флот которого состоял из шести слабых крейсеров.

В день великого сражения в Японском море 5-я эскадра линейных кораблей, пять старых броненосцев, осталась в опустевшем после ухода Соединенного флота Сасебо. Командующий эскадрой вице-адмирал Цучия Мацукане несколько раз собирал совещания командиров кораблей, чтобы ознакомить с ходом происходящей на севере битвы. Первые сообщения по радио от адмирала Ямая вызвали ликования — потоплен один и тяжело повреждено еще два вражеских дредноута, силы русских полностью расстроены, обращены в бегство и продолжая нести тяжелые потери. Это было похоже на новую Цусиму! Однако на следующем, вечернем совещании сообщили уже о гибели двух японских линейных крейсеров — "Хиэй" и "Кирисимы". Такие вести наполняли сердца горькой скорбью. Адмирал Мацуканэ потребовал хранить сведения о погибших японских кораблях в строжайшей тайне. В Сасебо продолжали шумно праздновать победу над русскими. Уже ночью, на третьем совещании командирам броненосцев стало известно о новых потерях — линкорах "Ямасиро", "Фусо" и линейном крейсере "Конго". Русские, как объявлялось, тоже потеряли много кораблей, однако новой Цусимы теперь явно не получилось. Даже если эскадра Колчака была полностью разгромлена, Соединенный флот, по существу, тоже потерял боеспособность.

На том же ночном совещание было объявлено о подготовке старых линкоров к выходу в море. Дредноуты Колчака должны были получить такие повреждения, что справиться с ними могли даже старые линейные корабли, если только за ночь с русскими не покончат японские миноносцы. Ранним утром 5-я эскадра вышла из Сасебо. В порту остались только переведенные в корабли береговой обороны "Фудзи" и "Суво", бывший русский "Победа". Пять броненосцев, основное вооружение каждого из которых состояло из четырех 12-дюймовых орудий, взяли курс на север. Вице-адмирал Мацуканэ держал флаг на идущим первым в кильватерной колонне самом знаменитом корабле Японии — броненосце "Микаса". Именно на нем пятнадцать лет назад адмирал Того одержал свои величайшие победы в войне с Россией. В кильватере за флагманом держались другие корабли, победители русских эскадр, "Асахи", "Сикисима", за ними шли их бывшие противники — трофейные "Ивате", бывший русский "Орел", и "Хидзен", когда-то называвшийся "Ретвизаном".

Растянувшийся на морской глади строй больших военных кораблей, вздымающих белые буруны своими тяжелыми таранами, представлял собой величественное и грозное зрелище. Увы, время броненосцев прошло, и эти корабли с высокими надпалубными надстройками представляли собой не более, чем историческую реликвию, вроде парусных фрегатов. Но пока старые корабли по-прежнему гордо резали исхоженные ими воды! В походе броненосцы должны были прикрывать двенадцать малых эсминцев из 5-й минной флотилии. Догнать броненосцы минная флотилмя должна была уже в море. Идти без прикрытия миноносцев Цусимским проливом, где уже были замечены русские субмарины, многим казалось необдуманным риском, однако адмирал Мацуканэ спешил в бой, уповая на береговую патрульную авиацию. Однако пока в воздухе не было замечено ни одного японского самотела.

В 11 часов дня, когда эскадра благополучно вышла из Цусимского пролива, впереди заметили три больших корабля. Вначале их приняли за возвращающие в Сасебо линкоры адмиралов Ямая или Сузуки. Однако радисты не могли наладить контакт с неизвестными судами, а в эфире ясно слышалась близкая работа станций на русском языке. Когда до идущих навстречу кораблей оставалось менее 170 кабельтовых, сомнений уже не оставалось. Это были русские линейные крейсера-сверхдредноуты типа "измаил". Каких-либо внешних повреждений у них не было видно. Противник держал высокую скорость, значит и с двигательными установками у них тоже всё было в порядке. Появление русских дредноутов у самых берегов Японии казалось невозможным, но это произошло. Их не смог остановить даже Соединенный флот! Смогут ли это сделать устаревшие броненосцы?!

Цучия Мацуканэ отдал приказ о последовательном повороте на обратный курс. Почти никто из его офицеров не был согласен с тем, что адмирал с пятью кораблями решил отступать перед тремя вражескими. Схватка большой эскадры броненосцев с несколькими дредноутами не казалась заведомо безнадежной. В конце концов, сами русские в недавней германской войне не боялись вступать в бой, имея против немецкого "Гебена" несколько своих броненосцев. Однако силы были заведомо не равны. Все пять японских кораблей с их общим залпом из десяти 305-мм орудий были слабее единственного "измаила" с его двенадцаться 356-мм стволами. Правда, у японцев было примерное равенство с русскими в средней артиллерии: двадцать семь 152-мм и три 203-мм орудия эскадренного бортового залпа против тридцати шести 130-мм бьющих на один борт орудий русских кораблей. Будь такое соотношение пятнадцать лет назад, Мацуканэ мог бы на что-то надеяться. Но сейчас, при современной дистанции боя средний калибр опасен только для эсминцев, в столкновении линкоров его можно не учитывать. И, главное, превосходство в скорости, благодаря которому адмирал Того выиграл при Цусиме, на этот раз будет у русских.

Преследующие "измаилы" повисли на правой раковине японцев, на глазах сокращая дистанцию. Старые паровые машины броненосев не могли соперничать с русскими турбинами, хотя котельные и машинные команды японцев старались из последних сил. Эскадра поворачивала на зюйд-вест, пусть это и помогало противнику быстрее сократить дистанцию. Но там, на юго-западе, были острова Цусимы. Если японцам удастся туда добраться, у разбитых кораблей появится шанс затонуть на мелководье, тогда команды могут надеяться на спасение. Уже через полчаса после начала погони, когда русские были в 70 кабельтовых, замыкающий "Хидзен" оказался под накрытием их залпов. Он сразу же получил попадание в районе шкафута. Снаряд пробил броневую палубу и разорвался в котельном отделении.

Второе сражение в Цусимском проливе стало полной противоположностью первого, в мае 1905 года. Теперь, в 1920-м году уже русские корабли практически безнаказанно избивали снарядами японские броненосцы. Один из них — трехтрубный "Хидзен" уже выкатился из строя, окутанный клубами дыма и пара.

— Константин Петрович! — контр-адмирал Веселкин решил, что настал момент вернуться к руководству бригадой. — Зачем стрелять по "Ретвизану"? По "Микасе" вести огонь надо!

Иванов Тринадцатый не удостоил адмирала ответом. Да, Ушаков учил первым уничтожать вражеский флагман. Но на русском флоте была и другая традиция. При Синопе Нахимов первым делом сжег бывший "Рафаил", захваченным в прошлой войне турками. "Почитая фрегат сей впредь недостойным носить Флаг России и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелеваю предать оный огню!" Сам Иванов в четвертом году в бою под Ульсаном, еще лейтенантом, как последний уцелевший в бою офицер отдал приказ затопить старый "Рюриком", но не отдавать крейсер японцам. Другие захваченные японцами корабли, в том числе и знаменитый "Варяг", в мировую войну вернулись в Россию, но тогда Япония считалась союзником. Теперь же трофейные японские броненосцы вновь сражаются с кораблями под Андреевскими флагами. Само существование таких ренегатов есть позорное пятно, которое необходимо стереть при первой возможности!

— Распределить цели! Мы переносим огонь на "Микасу", "Кинбурну" стерлять по "Иватэ", "Наварину" добивать "Хидзен"!

"Микаса", старый боец с охваченным огнем спардеком и сбитой грот-мачтой, продолжал яростно отвечать на огонь "Бородино" из всех четырех повернутых на правый борт башенных орудий. У "Микасы", единственного на эскадре броненосцев, старые 12-дюймовые пушки успели заменить на новые с длиной ствола в 45 калибров. По головному "Бородино" стреляли и "Асахи" с "Сикисимой", хотя их короткоствольные 12-дюймовки едва доставали до русских. Пару или тройку раз "Бородино" попадал под накрытия. Тогда на палубу обрушивалась вода от близких высоких всплесков, свистели, прносясь в воздухе, осколки. Контр-адмирал Веселкин поспешил спуститься в бронированную рубку, но Иванов Тринадцатый оставался на мостике, даже когда крышу штурманской рубки пробила сбитая с мачты брам-стеньга. В верхней части дымовой трубы появилось несколько осколочных пробоин, а попавший в полубак 12-дюймовый снаряд взорвался в сухарном отделении, запорошив всё вокруг облаком ржаной пыли... Следующее попадание привело к пожару в отсеке гидравлических машин, поблизости от погребов боеприпасов главного калибра. Пожар был быстро потушен, но погреба 2-й башни пришлось затопить.Единственное попадание в "Кинбурн" было из 8-дюймового орудия с "Ивами". Оно пришлось в главный броневой пояс и оказалось без пробития и последствий. Гораздо сильнее досталось "Наварину", пораженному залпом задней башни "Хидзена" прямо в кормовой плутонг батареи левого борта. Взорвавшийся в каземате японский снаряд уничтожил 130-мм орудие и вызвал детонацию сложенных боеприпасов. Взрыв, прокатившийся ударной волной по батарейной палубе, заклинил на время вращение 4-й башни главного калибра и вывел из строя кормовые дизель-генераторы. Было разрушено и несколько расположенных ниже офицерских кают, в одной из них находился заключенный под арест главарь недавнего мятежа Дыбенко.

Японцам, впрочем, досталось гораздо больше. У "Микасы" были сбиты уже обе трубы, рухнула за борт и фок-мачта, флажковые сигналы с приказами вице-адмирала Мацуканэ поднимались на каком-то обломке, палуба охвачена пожаром. Через десять минут "Микаса" продолжал стрелять уже только из кормовой башни, носовая была полностью разбита. "Ивате", бывший "Орел", опасно кренился на левый борт и быстро садился носом. На броненосце уже были затоплены жилые помещения полубака, отделения динамо-машин, погреба 12-дюймовых боеприпасов. Новое попадания близ передней дымовой трубы едва не привели к взрыву погребов 8-дюймовых боеприпасов, которые также пришлось затопить. Вода была и в носовой кочегарке. "Ивами" уже не стрелял и быстро терял ход, вываливаясь из строя.

"Наварин" бил трехорудийными залпами по "Хидзену". На бывшем "Ретвизане" горел свечой передний мостик. После новых попаданий, теперь в кормовую часть, оказался заклинен руль в положении на левый борт. "Хидзен" закружился на месте в неуправляемой циркуляции. Крен вырос до 15 градусов. Положение корабля стало критическим, но потом японцам все же удалось вернуть управление. "Асахи" и "Сикисима", оказавшиеся под обстрелом позднее других японских кораблей, пострадали меньше и сохраняли ход. Двигаясь в кильватере, они обогнали "Микасу" и "Ивате". Позади всей японской эскадры ковылял "Хидзен".

На горизонте обозначилась темная полоска — острова Цусимы. Глазастый сигнальщик углядел с фор-марса "Бородино" идущие оттуда быстроходные суда, очевидно — миноносцы. Иванов Тринадцатый согласился с офицерами, что с уничтожением броненосцев следует поторопиться. Не то, чтобы японские миноносцы представляли днем какую-то угрозу для трех "измаилов". Однако во вчерашнем бою японской эскадре устаревших кораблей помогли продержаться именно легкие силы, которые ставили дымовые завесы и устраивали демонстрационные атаки. Так что сегодня японские броненосцы совершенно зря отправились в море без прикрытия эсминцев. "Бородино", "Кинбурн", "Наварин" прибавили хода, чтобы расстрелять японцев с близкой дистанции, задействовав и среднюю артиллерию.

После нового залпа борт "Микасы" впереди боевой рубки раздирала, доходя до ватерлинии огромная брешь, через которую внутрь корабля свободно вливалась вода. Броненосец одновремено и тонул, и горел под градом 130-м фугасов, оставляя стелющийся по морю густой дымный след. На "Хидзене" падавшие ливнем русские снаряды снесли заднюю дымовую трубу, грот-мачту. Два или три попадания пришлось в казематы, где жарко вспыхнули детонирующие боеприпасы. Потом из середины корабля ударила огненная вспышка, а следом, выше единственной оставшейся мачты, поднялось грибовидное облако красного и черного дыма. Когда дым чуть рассеялся, стало видно, что "Хидзен" переворачивается и тонет. Матросы прыгали с бортов в воду, но времени на спасение у них было немного. Через две минуты броненосец показал киль, вскоре ушедший под воду. Потом пришел черед "Ивами". "Бородино", сверхдредноут, названный в память о погибшем в Цусиме броненосце, добивал "Орел", перекрещенный врагами в "Ивами", — единственный из четверки броненосцев типа "Бородино" уцелевший в первом Цусимском сражении. Изрешеченный 14-дюймовыми снарядами, очищаемый огнем пожаров "Орел" готовился отправиться на дно пролива, где уже пятнадцать лет лежали остовы его товарищей — "Князя Суворова", "Императора Александра III", "Бородино". Взрыв вывернул броневые плиты и вскрыл обшивку в кормовой части. Машинные отделения затопило так быстро, что спастись оттуда удалось лишь трем матросам. "Ивами" стремительно садился кормой. Его командир отдал приказ команде спускать на воду оставшиеся шлюпки и подготовиться оставить корабль.

На мостике проходившего мимо "Бородино" с молчанием провожали глазами тонущий броненосец, спущенный на воду на той же Новоадмиралтейской верфи, что и новый сверхдредноут, только одиннадцатью годами раньше. Но как оказались различны их судьбы!

— Константин Петрович! — поднявший на мостик мичман-радист оглянулся на силуэт тонущего броненосца. — Только что получена от адмирала Колчака!

Иванов нетерпеливо выхватил листок с нацарапанным карандашом текстом телеграммы. По мере чтения его брови поднимались всё выше и выше.

— Господа! Командующий одобряет решение идти на юг и приказывает далее следовать в Шанхай! Сам адмирал отправляется туда же на легком крейсере.

Офицеры на мостике оживленно загалдели, забыв о еще не законченном сражении.

— В Шанхай? — переспросил старший офицер, капитан 2-го ранга Буткевич. — Это интернироваться что ли?

— Почему интернироваться? — задумчиво крутил ус Иванов. — Китай участвует в войне на нашей стороне, так что шанхайский порт нам как бы союзный. До Шанхая нам, действительно, отсюда ближе, чем до Владивостока. Угля вполне хватит. Главное же. Если мы будем базироваться на Шанхай, перед нами же будет прямой выход на все японские коммуникации. У Японии, как я понял, после вчерашнего побоища дредноутов в строю не осталось, значит с тремя линейными крейсерами мы макакам такую блокаду устроим! Вот голова Александр Васильевич! Сразу ухватил!

— Стало быть, и Веселкин голова? — насупился Буткевич. — Он ведь приказ дал к Цусиме идти. Нажалуется, поди, теперь, как мы его, умника, от командования решили устранить, чтобы на север уйти. И пошли бы ведь, не появись вовремя японцы!.

— Ладно, после об этом думать будем! Нам еще оставшиеся японские броненосцы добивать...

— А может, ну их, пойдем в Шанхай, — Буткевич хитро прищурился. — Или вам, Константин Петрович, трех потопленных японцев мало.

— Конечно, Виктор Николаевич! — усмехнулся Иванов. -В пятнадцатом году в Дарданеллах один крохотный турецкий минзаг два английских и французский броненосец за раз потопил. А нам-то после этого на три сверхдредноута два броненосца маловато будет. Хотя, вчера, если вспомнить, три уже потопили...

— Еропланы! — закричал сигнальщик с фор-марса. — Еропланы летят!

Иванов повернулся, оглядывая западную сторону горизонта. Кружащиеся над морем черные точки, пойманные в стекло бинокля, показывали радужные кружочки винтов, этажерки крыльев.

— Это "Сальмсоны", — сказал кто-то из офицеров за спиной. — Французские учебные самолеты и разведчики. Их японцы по лицензии начали недавно строить. Наверное, у них на островах аэродром.

— Приготовить противоаэропланные пушки! — распорядился Иванов.

На каждом из дредноутов зенитная артиллерия состояла из двух 40-мм автоматических пушек на крышах концевых орудийных башен и по зенитной 3-дюймовке на средних (новейшие 102-мм зенитки успели поставить только на "Измаил"). Расчеты зенитчиков, которым, наконец, довелось пострелять по настоящим целям, изготовились к бою. Приближающихся со стороны Цусимских островов бочковатых японских самолетов было не меньше десятка. Они шли над морем неровной волной, широко разойдясь в стороны. Уже можно было различить, если напрячь слух, характерный треск бензиновых моторов. Первые бомбы "сальмсоны" сбросили далеко не долетая до "измаилов". Возникшее недоумение исчезло, когда упавшие в воду бомбы задымили, поднимая вверх клубы сизого тумана. Аеропланы ставили дымовую завесу, которая должна была закрыть отступавшие к Цусиме японские броненосцы — идущие полным ходом "Асахи" и "Сикисиму" и отставший от них "Микасу". Вице-адмирал Мацуканэ дал приказ командиру "Микасы" выбрасывать полузатопленный флагманский корабль на ближайший берег.

Скоро "сальмсоны" закружили над "Бородино", дразня красными кругами на нижних плоскостях крыльев. Треск моторов прерывался тявканьем зенитных пушек. У бортов кораблей встали невысокие водяные столбы от сброшенных с аэропланов бомбочек. Несколько бомб разорвались на палубах и крышах башен. Взрывная сила авиабомб оказалась небольшой, броня ни в одном месте не была пробита, но всё же пятерых матросов задело осколками. Большой помехи японские "сальмсоны" не наделали. Вреда от их 10-кг бомбочек было немного, а выставленная с воздуха дымовая завеса оказалась весьма прозрачная и мало мешала пристреливаться по японским броненосцам.

Истощив запас бомбочек и дымовых гранат, японские аэропланы некоторое время кружили рядом, пилоты из задних кабин стреляли по кораблям из пулеметов, но, кажется, так никого и не задели. А вот зенитчикам повезло зацепить один из один из "сальмонсон", и тот с остановившимся мотором и дымным хвостом стал снижаться, уходя в сторону, пока не рухнул в воду. Остальные после такого происшествия стали уходить обратно к своим островам. Но на смену первой волне вражеской авиации шла уже вторая. Эти аэропланы казались заметно больше "сальмсонов", с корпусами не округлой, а коробчатой формы. И под ними угадывалось какое-то более тяжелое оружие. Крупнокалиберные бомбы? Или торпеды?

1-я торпедоносная эскадрилья Императорского флота Японии как обычно в этот день готовилась выполнять учебные полеты с аэродрома близ Тойосаки, на северном острове Цусимы. Вообще-то эскадрилья должна была базироваться на авианосце "Хосё", однако первый японский авианосец в данный момент только строился на верфи в Йокосуке. Поэтому будущая авионосная группа летала с полевых аэродромов, благо из Британии уже доставили машины — шесть торпедоносцев "сопвич-куки". Эти аппараты казались настоящим чудом, о котором раньше нельзя было даже мечтать. Кто мог поверить пятнадцать лет назад в миноносец, несущийся по воздуху со скоростью в 90 узлов! Да, если бы такие машины были у японцев в прошлую войну с русскими... Но пока летчики эскадрильи бешено завидовали пилотам отрядов патрульной авиации. Ведь те воевали по-настоящему, вели разведку и выслеживали русские подводные лодки.

На построении командир эскадрильи лейтенант Суники Кира лучился искренней радостью.

— Друзья! Боги являют свою милость, нам даровано счастье послужить дорогому императору! Всего в 50 милях к северо-востоку отсюда замечено три больших русских военных корабля. На самолеты уже подвешивают боевые торпеды. Взлетаем немедленно. Тенно хенко банзай!

Летчики бросились к своим самолетам. Треща моторами, "куки" один за другим отрывались от утоптанной глины взлетной полосы и поднимались в воздух. Под толстыми, обтянутыми полотном фюзеляжами аэропланов между вращающихся еще какое-то время колес зловеще поблескивали длинные тела авиационных торпед. Такое грозное оружие появилось совсем недавно и пока еще мало использовалось, хотя англичанам и удалось в недавней войне потопить авиаторпедами несколько турецких транспортных судов. Лейтенант Кира и его пилоты верили, что они сумеют превзойти своих английских учителей, отправив на дно не какие-нибудь транспорты, а сильнейшие из вражеских кораблей. Через четверть часа полета над водами Цусимского пролива японцы увидели вдали на гладкой поверхности моря долгожданную цель — огромные широкие корабли с трехорудийными башнями главного калибра. Спутать было невозможно. Это русские линкоры! Вылетевшие ранее летчики патрульного авиоотряда тщетно пытались отогнать русских гигантов от уходящих к Цусиме японских броненосцев. Сердце сжималось от боли при виде разрушений на японских кораблях. Но помощь пришла вовремя. Первая торпедоносная остановит спасет своих и уничтожит северных варваров!

Первый "сопвич" ринулся вниз, выходя на головной дредноут с носовых курсов. Пилот сразу сбросил торпеду и та, упав с высоты, ушла в глубину и больше не появилась на поверхности. Летчик второго "сопвича" действовал более умело, после снижения он вел свой самолет в нескольких метрах над водой и только потом нажал на рычаг, освобождая захваты. Торпеда пошла на русский корабль. Конечно, это была облегченная 18-дюймовая торпеда, которой наверняка не хватит, чтобы потопить огромный военный корабль. Но вдали от своей базы любое серьезное повреждение для вражеского линкора может стать решающим. Торпеда была сброшена слишком далеко. Русский линкор успел пройти вперед, оставив тонкий белый след за своей кормой.

Третий торпедоносец атаковал другой дредноут, подлетев к нему сбоку, совсем близко, но сбросил торпеду неточно. Упав в воду, она сделала разворот и прошла мимо, у самого борта. Вражеские корабли вели ожесточенный огонь по кружащим вокруг "куки". Четвертый японский самолет, пилот которого тоже попытался отважно подлететь к бронированному гиганту, даже не успел сбросить торпеду. Взрывом 3-дюймовго снаряда ему оторвало хвостовое оперение, и "сопвич", кувыркнувшись в воздухе, рухнул в низ и разлетелся на части при ударе о воду. Прошло всего несколько минут, а у японцев осталось лишь два самолета, еще имевшие торпеды. Три уже сбросившие их "сопвича" могли оставаться только пассивными наблюдателями, никакого другого оружия у них не было — даже пулемета, чтобы стрелять по врагу!

Лейтенант Суники Кира испытал стыд и горькое сожаление, что не додумался перед вылетом заменить торпеды на бомбы. На каждый аэроплан вместо единственной торпеды можно было взять целых девять 50-кг бомб. По крайней мере, у его пилотов было бы несколько попыток причинить ущерб врагу. Следует признать, японские пилоты оказались плохо обучены применению нового оружия, которое требовало большой точности действий, особенно при наведении на цель перед сбросом. Пилот предпоследнего "сопвича", у которого оставалась еще торпеда, пошел в атаку. Он снижался всё ниже и ниже, чтобы выпустить торпеду наверняка, не обращая внимание на вздымающиеся совсем рядом водяные столбы — по летевшему у самой воды аэроплану стреляли даже бортовые орудия. "Куки" снизился еще и... зацепил колесами волны, пилот отчаянно рванулся руль высоты на себя, но в следующий момент самолет скапотировал, зарываясь в фонтан поднятых им брызг. В воде мелькнул оторванный хвост, сломанные плоскости крыльев. Лейтенант Кара досадливо поморщился. Эх, почему им сразу поставили палубные торпедоносцы! Сами англичане в войну использовали гидроторпедоносцы. На гидро это было возможно — для прицельной стрельбы сесть на поплавки, приблизиться к врагу, как глиссер, выпустить торпеду, а потом взлететь. Если бы его пилот летел на поплавковом аппарате... Но для колесного самолета такое невозможно....

Лейтенант Кира оставался единственным, у кого под самолетом еще оставалась торпеда. После пяти неудач, гибели двух его пилотов командир эскадрильи не знал, что делать. Он не имел права на ошибку. Иначе получится, что его товарищи погибли понапрасну, не причинив врагу никакого вреда! Если он попытается, подобно другим, действовать так, как учили английские инструкторы, — недопустимо большой шанс, что торпеда опять пройдет мимо цели. Слишком мало было у его эскадрильи практических тренировок. Попытаться сбросить торпеду как обычную бомбу, прямо на палубу вражеского корабля? Но и тут слишком большая вероятность промаха. Значит, остается одно. Суники Кира прочитал про себя короткую молитву и крепче взялся за штурвал. Шестой, последний "сопвич-куки" пошел в атаку, круто снижаясь над бьющим из всех зенитных орудий дредноутом. Японский аэроплан падал вертикально вниз, как камень. По русскому кораблю пронеслось "ура!", там решили, что вражеский самолет подбит и потерял управление, сваливаясь в штопор. Но лейтенант Кира до последнего продолжал направлять свой аппарат, до того самого мига, когда обрушился на палубу между носовой башней и рубкой.

Падение аэроплана вызвало на "Бородино" немалое замешательство. Зарядная часть торпеды не взорвалась, отлетев после удара за борт, но торпедный резервуар со сжатым воздухом рванул у самого барбета и заклинил вращение носовой башни. А когда на полубаке заполыхал пожар от разлившегося бензина, начальник башни, не понимая что случилось и опасаясь взрыва боезапаса, отдал приказ о затоплении погребов. Несколько человек было ранено обломками самолетных конструкций, несколько получили ожоги при тушении пожара. Но самое серьезное случилось в рубке дредноута. Лопасть аэропланного винта влетела через визирную щель и угодила прямо в контр-адмирала Веселкина, разом снеся ему полчерепа. Рубка была залита кровью, со стальных стенок стекали ошмётки мозгов, но как ни странно больше никто там не пострадал.

Узнав о смерти адмирала, каперанг Иванов размашисто перекрестился. Последствия воздушного налета могли оказаться и более тяжелыми. Повезло, что японцы не догадались атаковать сразу двумя или тремя машинами с разных направлений. Уклониться тогда от торпед было бы гораздо труднее. К японским броненосцам в это время успели подойти миноносцы, которые сразу начали ставить дымовую завесу. Старенькие четырехтрубные эсминцы типа "Асакадзе" вели себя решительно и, похоже, не собирались отступать, если "измаилы" попробуют приблизиться. Не стоило слишком рисковать ради удовольствия добить покалеченное броненосное старьё. Один из таких маленьких эсминцев вполне может попытаться повторить поступок безвестного японского летчика, обрушившего свой самолет на "Бородино". А получить случайную пробоину за 900 миль до порта назначения Иванову совсем не хотелось.

— По бригаде! Курс вест-зюйд-вест! Передать по радио открытым текстом: "Русский флот восхищен отвагой японских моряков и авиаторов!"

"Бородино", "Кинбурн" и "Наварин" шли мимо темнеющих на западе гористых берегов Цусимы. Несколько японских миноносцев двигались следом. Попробуют атаковать? Сколько же у них самоубийц! Иванов распорядился прибавить хода. По справочникам скорость у "асакадзе" была на два узла больше "измаильской", но на неспокойном море маленьким низкобортным корабликам было не угнаться за легко резавшими волны бронированными исполинами. Русских теперь сопровождали лишь два аэроплана, круживших высоко в небе.

— Перископ слева по курсу! — разнесся истошный крик сигнальщика с фор-марса

— Поворот лево на борт! Идти противоторпедным зигзагом! Носовым батареям беглый огонь! Стрелять ныряющими! Рулевым, по возможности, таранить!

Три "измаила" развернулись на мелькающую среди волн тонкую отметину перископа. Каждый дредноут мог стрелять вперед из дюжины стволов вспомогательной артиллерии. Там, где скрывалась под водой лодка, непрерывно вставали косые всплески уходящих в глубину ныряющих снарядов. На палубах напряженно всматривались, не мелькнет ли идущий навстречу стремительный росчерк дорожки пузырьков — след торпеды. Но торпед не было. Исчез и перископ, так что ничего уже не указывало на присутствие субмарины. Когда проходили над местом, где заметили лодку, напряженно ждали — не рубанет ли киль по хрупкому корпусу подводного судна. Но то ли лодка сама вовремя нырнула в глубину, то ли затонула раньше, продырявленная снарядами. Впрочем, на воде были бы заметны пузыри и масленые пятна. Кормовые плутонги вели на всякий случай заградительный огонь, продолжая расстреливать волны позади кораблей.

— Выясните, кто первый заметил перископ! — распорядился Иванов. — Покойный Веселкин ему двести рублей должен... Платить, похоже, мне придется. Ну что же, огибаем островов.

— Ваше высокородие! Дымы на зюйд-весте! — доложили с наблюдательного поста.

Иванов вместе со старшим офицеров дружно подняли к глазам бинокли. Открывшийся после прохода южной оконечности Цусимы простор Западно-Корейского пролива действительно пятнали дымные кляксы.

Иванов внимательно всматривался в показавшийся из-за горизонта кончик мачты

— Виктор Николаевич! — обратился он к старшему офицеру. — Поглядите, какая странная мачта.

Буткевич тоже вскинул к глазам бинокль, потом тихонько присвистнул:

— Семиногая! Это же...

. — Это "Нагато"! — закончил за него командир.

— Ввели всё-таки в строй! — Буткевич напряженно потер лоб. — А ведь не должны были успеть... Прорывается на север. Так что? Поворачиваем следом?

— Командуйте поворот! Пойдем вдогонку. Время, конечно, потеряем, но грех такого красавца упускать. Опять же Колчак, когда пойдет здесь на крейсере, может на монстра сего наткнуться. Так что подготовьте, на всякий случай, Александру Васильевичу радиограмму, чтобы поостерегся! — Иванов, понизив голос, наклонился к уху Буткевича. — А самому не боязно, Виктор Николаевич? Ведь, по справочникам, сейчас это самый сильный корабль в мире. Тридцать три тысячи тонн водоизмещения. Восемь шестнадцатидюймовых орудий в башнях, двадцать пятидюймовых по бортам, броня из двенадцатидюймовых плит. Он наш пояс своими снарядами насквозь пробьет, когда мы его своими только пощекочем.

— Бортовой залп "Нагато" меньше, чем у одного "измаила". А нас трое. Догоним и засыплем снарядами. Если только эсминцы костьми не полягут, чтобы нас остановить. Вон он с каким охранением идет.

Рядом со сверхдредноутом было видно сопровождение — семь двухтрубных эсминцев, очень похожих друг от друга, только три побольше, а четыре — поменьше, с тремя, а не четырьмя орудиями на возвышенных мостиках и полубаке.

— Эсминцы первого ранга типа "Миненкадзе", эсминцы второго ранга типа "Моми". И те, и другие, самой новейшей постройки, — деловито доложил кто-то из вахтенных.

— Тоже серьезные кораблики! Не теряйте их из вида! Японцы, вроде, проектировали "минекадзе" для атак на линейные корабли в любое время суток. Пусть попробуют! — зловеще усмехнулся Иванов. — И передайте старшему механику, чтобы прибавили ход!

Развернувшись на север, "Бородино" мчался по Западно-Корейскому проливу, за ним в кильватере взбитой пены неслись "Кинбурн" и "Наварин". Кипящая вода то и дело заливала палубу на юте. Мимо вновь, теперь — по правому борту, проплывали поросшие лесом горы Цусимы, по левому, на горизонте смутно угадывалось побережье Кореи. А впереди, желанной, но пока недостижимой добычей шел изрыгающий в прозрачный воздух столбы черного дыма "Нагато". Силуэт японского сверхдредноута уже можно было отчетливо разглядеть. Удивлял необычный облик этого корабля: две пары массивных орудийных башен друг над другом, стремительный скошенный форштевень, выгнутая палуба и тяжелый, перегруженный этажами надстроек конус вместо передней мачты.

— До противника девяносто пять кабельтовых! — доложили с дальномерного поста.

Буткевич щелкнул крышкой карманного хронометра

— Странно, почти не сблизились. А ведь у нас преимущество почти в три узла, — старший офицер почесал затылок, сдвинув фуражку. — Непонятно! Мы бы и "Куин Элизабет" за это время стали бы нагонять, а у "Нагато" всего двадцать три узла по справочникам.

— Значит, японцы всех провели, указав заниженную скорость. Надеюсь, что хотя бы главный калибр они объявили правильный, а то окажется, что у них и пушки двадцатидюймовые. Ничего, сейчас дистанция убавится. Видите, "Нагано" поворачивает на ост. Это он хочет носовые орудия задействовать. Передать по бригаде: открыть огонь! Японцы уже стреляют.

Гигантский дредноут действительно был окутан густыми клубами. Он только что выбросил из орудий полный залп, звук от которого еще не успел докатиться до русских.

Электрический лифт доставил капитана 1-го ранга Юдзуру Хирага, главного конструктора линкора "Нагато" на верхний мостик управления огнем, на высоте почти в 40 метров. На нижних мостиках, располагавшихся, как этажи, между опор семиногой передней мачты, было слишком дымно. Хираго, скрепя сердце, вынужден был признать. Его заместитель Кикуе Фудзимото, который с самого начала предлагал отводящий дым колпак на переднюю трубу, вновь оказался прав. Впрочем, сносимый на мостики дым было сейчас меньшее, что беспокоило конструктора. "Нагато", первый линкор, полностью спроектированный в самой Японии, не просто любимое детище Хирага. Он так гордился, что ему, первому в мире, удалось так удачно соединить в одном корабле и самое мощное вооружение, и надежную броню, и высокую скорость. Вся Япония надеялась на новое чудо-оружие, которое принесет Империи господство на океанах. Кто же ожидал, что новорожденному линкору придется вести свой первый бой, едва выйдя из колыбели?!

Ценой неимоверных усилий "Нагато" ввели в строй на пять месяцев раньше положенного срока. Но гигантский корабль не был еще вполне готов. В первом испытательном плавани, последние доделки бригады рабочих завершали прямо на борту. Часть важнейшего оборудования отсутствовала, часть была заменена снятым с других судов. К возмущению Хирага, первый проверочный выход в море было решено совместить с выполнением реальной боевой задачи. Конечно, речь об участии в морском сражении не шла. Пристреливать 16-дюймовые орудия "Нагато" собирались по берегу. Флот был отвлечены действиями против русской эскадры, поэтому японские войска, обороняющие Квантунский полуостров, оказались без поддержки с моря. Противник воспользовался этим, чтобы наращивать свое давление на позиции на Цзиньчжоуском перешейке. Русские даже перебросили туда по железной дороге крупнокалиберных морских орудий.

Первые практические стрельбы "Нагато" должен был провести по русским позициям под Цзиньчжоу. Главный калибр "Нагато" мог бить с такой дистанции, на которой даже самые мощные осадные орудия противника — установленные на рельсы 10-дюймовки со старого броненосца "Ростислав", не представляли для дредноута ни малейшей опасности. Можно было спокойно пристреливать орудия, калибровать дальномеры и отлаживать систему управления огнем. В испытательном походе "Нагато" сопровождали, также проходя практические испытания, новейшие эскадренные миноносцы, ускоренно достроенные на верфях: 1400-тонные "Якадзе", "Окикадзе", "Хакадзе" и 800-тонные "Каки", "Цуга", "Тая " и "Кури". Эсминцы должны были, прежде всего, оберегать сверхдредноут от русских подводных лодок, если те вдруг доберутся до Желтого моря. Линкор и эсминцы составляли "Специальную эскадру" под командованием вице-адмирала Содзиро Точиная, поднявшего флаг на "Нагато".

Точинай искренне радовался как можно скорее испытать боевые возможности дредноута самого нового поколения, сильнее которого не было ни у одной державы в мире! Минувшей ночью Специальная эскадра прошла проливом Сойсю и двигалпсь далее к Дайрену. Неожиданно по дальней радиосвязи был получен приказ — во изменение плана похода идти Цусимским проливом на север, соединившись по дороге с эскадрой старых броненосцев. В Японское море предписывалось атаковать и уничтожать все русские корабли, уцелевшие после сражения с Соединенным флотом. Конструктор Хирага решительно возражал, корабль не был готов к морскому бою. Но адмирал успокоил, что настоящего сражения не будет — русские линкоры настолько повреждены, что их можно будет расстреливать в упор.

Узнав о понесенных вчера японцами потерях, Точинай сохранил полное внутреннее спокойствие. Неудача Ямая была ему только на руку, влиятельные покровители продвигали Точиная на пост командующего Соединенного флота, и промах прежнего командующего приближал это назначение. Что касается гибели "Хиэя", "Фусо", "Конго", "Фусо" и "Ямасиро", то было известно, что в перспективе японский флот составят однотипные линкоры и линейные крейсера с 16-дюймовым калибром. Так что дредноуты с 14-дюймовыми орудиями в любом случае отправились бы в утиль как устаревшие. Если уж жалеть, то людей, опытных моряков, погибших вместе с кораблями. Точинай понимал, как важно для его будущей карьеры оказаться сейчас причастным к главному сражению войны. Ведь, если Ямай погубил флот, то он, Точинай может спасти честь Японии. Именно его "Нагато" должен нанести русским последний, решающий удар!

На долготе Сейсуна было принято радио, что броненосцы, на соединение с которыми спешил Точинай, наткнулись на три дредноута типа "Измаил" и отходят к Цусиме под прикрытие флотилии старых миноносцев и берегового авиаотряда. Как могло остаться у русских три неповрежденных тяжелых корабля после сражении, где фактически погиб Соединенный флот! Будь "Нагато" боеспособным, он, конечно, справился бы с одним "измаилом", даже с двумя — при поддержке эсминцев и уцелевших броненосцев. Но три самых сильных русских корабля! Это было бы слишком даже для полностью готового к бою "Нагато". Вот если бы с ним был бы его родной брат "Мутцу"... Но однотипному линкору еще год достраиваться на верфи в Иокогаме. Точинай принял решение. Пока "измаилы" связаны боем к востоку от Цусимы, "Нагато" пройдет под прикрытием островов и укроется в Фузане. Если японские броненосцы, самолеты или эсминцы сумеют повредить какой-нибудь "измаил" и тот отстанет от своих — "Нагато", возможно, поучаствует в его добивании. Но идти в бой с русской эскадрой на неиспытанном корабле Точинай не собирается! Это не трусость, просто надо выждать время. Оставшиеся у японцев дредноуты "Исэ", "Хьюга" и "Харуна" будут максимально быстро отремонтированы на японских верфях. А вот русским нечего будет делать со своими поврежденными линкорами во Владивостоке, необорудованном для ремонтных работ. Единственной боеспособной силой Колчака останутся три "измаила". Но против них через несколько месяцев у Точиная будет четыре дредноута, включая сверхмощный "Нагато"! А там, гладишь, и "Мутцу" введут в строй.

"Нагато" почти удалось уйти за Симонодзиму — южный из Цусимских островов, когда на горизонте показались русские корабли и немедленно повернули следом, начав погоню. Мало кто знал, что новейший японский линкор способен разгоняться до 27 узлов. "Нагато" легко оторвался бы от американских дредноутов (Северо-Американские Штаты считались главным врагом Японии, а Россию в тот момент никто серьезным противником на море не считал). Однако "измаилы" — это не тихоходные бронированные сундуки американцев. Максимального хода "Нагато" хватало только на то, чтобы русские не могли догнать. Но они и не отставали, неотвязно повиснув за кормой. Конструктор Хирага предупредил, что "Нагато" не сможет долго держать форсированный ход. Пусть это турбины мощнее "измаильских", но они гнали по морю гораздо более тяжелую махину. Глупо надеяться, что линкору удастся уйти от линейных крейсеров! Значит, надо принимать бой, причем на дальней дистанции, где-то на 70 кабельтовых, когда эффективность японских 16-дюймовых орудий будет выше, чем русских 14-дюймовых. К тому же и броня у "измаилов" слабее. Повредить один вражеский корабль, сбить ход, тогда другие прекратят погоню.

— Три градуса право руля! Приготовиться открыть огонь!

Четыре массивные башни "Нагато" развернулись на врага, поднимая вверх 18-метровые толстенные стволы своих монструозных орудий, в каждом из которых мог свободно поместиться взрослый человек.

"Бородино", "Кинбурн" и "Наварин" перестроились в строй пеленга, чтобы все корабли могли вести огонь по курсу. Не довольствуясь этим, Иванов дал приказ о повороте на два градуса влево, чтобы ввести в действие задние башни. Это было своевременным решением — у "Бородино" из носовых погребов спешно откачивали воду, и только после поворота дредноут смог начать стрельбу из кормовых 3-й и 4-й башен. "Наварин" вел огонь 1-й, 2-й и 3-й башнями и только "Кинбурн" бил из всех орудий. Выпущено, впрочем, было лишь несколько залпов. Некоторые из них легли довольно близко от врага, но накрытий не было. Иванов посчитал, что расстояние слишком велико и приказал задробить стрельбу. Не добились попаданий и японцы, их снаряды лишь взметали водяные столбы довольно далеко от русских кораблей. "Нагато" сместился к правому крамболю, его громоздкий серый силуэт терялся на фоне гор и холмов Цусимы.

Дистанция постепенно сокращалась. Через полчаса огневая дуэль разгорелась с новой силой. Русские корабли перестроились в колонну, они шли теперь с "Нагато" параллельными курсами. Японский дредноут вел огонь передними башнями по "Бородино", а задними, корректируемыми с кормового поста, по "Кинбурну". "Наварин" оставался необстрелянным, но его собственной стрельбе сильно мешал дым из труб идущих впереди "Бородино" и "Кинбурна", заслоняющий цель. "Нагато" несколько раз попадал под накрытие русских залпов, однако одно или два замеченных попадания не принесли ему видимого вреда. Иванов распорядился перейти на фугасные снаряды. Бронебойные всё равно не могли пробить цитадель "Нагато", а вот фугасы сильнее повредят небронированным оконечностям, изувечат надстройки, вызовут пожары, собьют, при везении, скорость. Японские канониры по-прежнему не показывали успехов в стрельбе.

По правому борту показалась бухта Асо. Из пролива, разделяющего цусимские острова, вырвались старые четырехтрубные эсминцы. Узнав о бое "Нагато" с "измаилами", часть кораблей 5-й минной флотилии, охранявшей броненосцы у Мияко, прошли проливом, чтобы поддержать сверхдредноут. "Камикадзе", "Хацусио", "Сирацую" и "Мацукадзе" смело двинулись на перехват русского отряда. Устаревшие миноносцы имели шансы атаковать с носовых курсов, но они опоздали с выдвижением, оказавшись почти на траверзе у русских. "Наварин", испытывавший затруднения со стрельбой по "Нагато", воспользовался случаем, чтобы использовать свой главный калибр по более доступным целям.

Единственное, что в этой ситуации было на руку японцам, — маленькие размеры их кораблей. Едва ли они пережили единственное попадание 356-мм снаряда, но зато и поразить низкое 400-тонное судно было не просто. Японцы еще больше усложнили русским эту задачу. Один миноносец выпустил за кормой дымовую завесу, укрывая трех своих товарищей. Ему зато досталось за всех. Через пять минут "Камикадзе" попал под русский залп. Старенькому миноносцу, заложенному еще в 1905 году, хватило и одного близкого разрыва, который залил топки и выбил листы обшивки. Вставший без хода полузатопленный миноносец отправил на дно следующий залп. "Хацусио", "Сирацую" и "Мацукадзе" успели отойти, оказавшись позади русского отряда. "Наварин" с недействующей кормовой башней уже не мог обстреливать их главным калибром, а средняя артиллерия на такой дистанции японцам серьезно не угрожала.

Следом за старыми миноносцами попытку прощупать русскую противоминную оборону предприняли новые. Шедший ранее впереди "Нагато" эсминцы "Цуга", "Тая", "Каки" и "Кури" неожиданно развернулись и, обойдя свой дредноут, ринулись навстречу бригаде "измаилов". Они совершали стремительные зигзаги на полной скорости, уходя от обстрела. Под огнем дюжины 130-мм орудий носовых плутонгов "Бородино" эсминцы приблизились до 40 кабельтовых и выпустили по паре торпед, благо из переднего сдвоенного торпедного аппарата тип "моми" мог выпускать торпеды и с носовых курсов. Впрочем, при такой стрельбе эсминцам надо было замедлять ход, иначе вода заливала торпедные трубы. Вокруг сбавивших ход кораблей тут же вставали разрывы русских снарядов, осыпая японцев дождем осколков. Под обстрелом "моми" развернулись и устремились обратно, чтобы как можно быстрее выйти из-под огня. Шансы нарваться на пушенные японцами торпеды были минимальны, но Иванов всё же отвернул в сторону от идущего торпедного залпа. Это дало "Нагато" несколько минут преимущества.

Продолжились и налеты вражеской авиации, как берегового базирования, так и гидропланов. Помимо "сальдмсонов" были замечены французские "ньюпоры-24" и "спады-13", английские "сопвичи-пап" и "авро-17", появлялись даже репарационные "ганза-бранденбурги". Японцы, очевидно, бросали в бой опытные образцы, которые проходили испытания на предмет будущих массовых закупок или лицензионного производства. Аэропланы подлетали и поодиночке, и группами из нескольких аппаратов, сбрасывали россыпи мелких бомбочек, стегали издалека пулеметные очередями — обычно только волны. На дредноутах, ведущих напряженный артиллерийский бой, на жужжащую над головами мелочь уже не обращали внимания, как на надоедливых мух.

А вот показавшиеся под конец "сопвичи-куки" вызвали большее беспокойство. Идущая от берега троица торпедоносцев пересекла курс русской эскадры, после чего разделилась. Два самолета развернулись вправо, чтобы заходить с головы колонны, последний повернул в другую сторону и стал догонять русский строй сзади. Подлетев к концу колонны, "куки" пошел над кораблями. На это раз он сбрасывал не торпеды, а бомбы, правда, гораздо более крупные, чем у легких аэропланов. Первая пара понеслась к "Наварину". На дредноуте положили руль влево, бомбы взорвались в 40 метрах по правому борту, оставив над водой облака черного дыма. Идущий впереди "Кинбурн" прибавил ход, и предназначавшаяся ему вторая пара упала за кормой.

В это время два других японских аэроплана, уже не с бомбами, а торпедами, заходили с двух сторон на "Бородино". Снизившись, они одновременно сбросили торпеды в воду. Иванов приказал срочно дать задний ход, предупреждая о маневре задние мателоты. Торпеды прочертили свои смертоносные белые линии прямо перед носом "Бородино". Но над дредноутом уже реял зашедший сзади третий "сопвич-куки". Одна из его бомб разорвалась между стволов орудий кормовой башни, другая — угодила прямо в дымоход трубы, разорвавшись там на броневой решетке. Сопровождаемый страшным грохотом взрыв, хотя и не принес значительного вреда, вызвал сильное задымление в кормовых котельных отделениях. Не зная о налете авиации, старший инженер-механик посчитал, что имело место попадание крупнокалиберного снаряда. Подозревая повреждения котлов, он отдал приказ загасить топки и выводить людей из кормовых кочегарок. Взрыв второй бомбы повредил осколками стволы орудий. Пока не разобрались в их дальнейшей годности, в 4-й башне прекратили стрельбу. Теперь у "Бородино" оставалась действующей лишь 3-я башня. Снизив скорость и потеряв три четверти огневой мощи, дредноут теперь только задерживал бригаду. Иванов распорядился поднять сигнал "Имею повреждения. Действовать без меня", после чего теряющий ход "Бородино" вышел из линии, едва избежав столкновения с наседающим на корму "Кинбурном". Тот занял место головного корабля и вместе с "Наварином" стал методично бить по удалявшемуся "Нагато".

Вице-адмирал Точинай удовлетворенно прищурился, смакуя поданный в боевую рубку кофе. Дела шли вполне удовлетворительно. "Нагато" дважды поражался русскими, но оба раза отделался незначительным ущербом. Первый снаряд разорвался на крыше кормовой башни, не пробив брони, второй проломил палубу на полубаке. Возник пожар, сгорела часть палубного настила из драгоценного японского кипариса. Там теперь зиял провал, через который виднелись развороченные взрывом внутренние отсеки. Но средняя броневая палуба и броня носового барбета выдержали. Сам "Нагато", как и следовало ожидать, не показал себя в стрельбе. Ни одного зафиксированного попадания по русским, все 410-мм снаряды упали в море! Зато атаки миноносцев и аэропланов оказались успешными. Один из русских кораблей получил повреждения и вышел из преследования. Уже совсем близко оконечность Камидзимы — северного острова Цусимы, еще 60 миль и Фузан! А поврежденному "измаилу" придется несладко, с приближением сумерек им займутся японские эсминцы.

Удар! Третье попадание!

Прежде получения сообщений о повреждениях Точинай понял, на этот раз дело обстоит серьезней. "Нагато" терял ход, с дальномерного поста ежеминутно докладывали о сокращении дистанции с двумя передовыми русскими кораблями. Они заходили по левому борту, прижимая японский дредноут к острову. Полученные, наконец, сведения были неутешительными. Снаряд, выпущенный с "Наварина", разорвался на верхней палубе между фок-мачтой и дымовой трубой. Взрыв оказался такой силы, что осколки пробили потолочную броню казематов верхней батареи . Два 140-мм орудия левого борта были уничтожены вместе с артиллеристами. Но самым неприятным оказалось повреждение проходящих рядом воздуховодов переднего котельного отделения. Кочегарки наполнились раскаленным дымом, тяга в топках стала быстро падать. Пока вентиляция не была исправлена, дредноута потерял сразу несколько узлов скорости.

Что делать?! Приказать эсминцам немедленно атаковать, связать русских боем, задержать, чтобы "Нагато" мог уйти? Не получится! У "измаилов" хватит средней артиллерии отогнать, а то и утопить эсминцы, пока главный калибр будет продолжать крушить японский линкор. Точинай напряженно размышлял.

— Мы далеко от мыса Кирсаки?

— В пяти милях, господин адмирал!

— Как только пройдем, поворот право руля, обогнем Камидзиму с севера, как можно ближе к берегу и сразу курс на зюйд! Передать о маневре на эсминцы.

По крайней мере, так получается какой-то выигрыш во времени. Русские отстанут, при обходе северной оконечности островов Цусимы им придется поворачивать следом по гораздо большему радиусу. А, может, они вообще прекратят погоню. Топливо у них должно быть на исходе, а тут перспектива делать круги вокруг не такого маленького архипелага.

В кильватерной струе "Нагато" бурлила поднятая с близкого дна тина и водоросли. С линкора можно было различить домики рыбаков, причалы, лодки и даже отдельных людей на берегу. Для них, наверное, это было удивительное зрелище — проходящий совсем рядом огромный высокий корабль, больший в длину, чем вся их деревенька. Поднятая "Нагато" волна дошла до острова и залила берег до рыбачьих хижин. Несколько лодок перевернулось, люди спасались, взбираясь на склоны, будто наступало цунами. Обогнув северную оконечность Цусимы "Нагато" повернул на юг. Но "Кинбурн" и "Наварин" продолжали неотвязно идти следом. Вскоре к ним присоединился, догнав своих, исправивший повреждения "Бородино". Команды "Кинбурна" и "Наварина" дружным "ура!" приветствовали возвращение в строй товарища.

Отстав на время от японцев, русские опять сокращали дистанцию. То и дело на силуэтах "измаилов" загорались огненные точки выстрелов, тут же заволакиваясь пороховыми дымками. А через минуту поблизости от "Нагато" вставал ряд кустистых водяных фонтанов, окутанных облаками дыма. "Измаилы" определенно пристрелялись. Их залпы ложились то слева, то справа по борту. "Нагато" брали в вилку. Новые попадания! Первый снаряд скользнул в световой люк и взорвался на жилой палубе, разнеся в щепки сразу десяток помещений. Уничтожена кают-компания и, что гораздо хуже, разрушена радиорубка. Связь теперь приходилось держать через "Якадзе" — флажками и сигнальным прожектором. Попадание в корму, разрушения небронированного борта, пожары. Осколочные пробоины в носовой части от близкого надводного взрыва. От гидравлического удара разошлись швы обшивки, несколько отсеков оказались затоплены. Точинай требовал от старшего артиллерийского офицера добиться попаданий или же немедленно сделать харакири, чтобы не позорить честь офицера. Надо сближаться и бить из орудий наверняка. Основные жизненные центры "Нагато" надежно защищены броней. Нужно только попасть самим.

Юдзуру Хирага с горьким удовлетворением подумал, как он был прав, протестуя против участия только что введенного в строй "Нагато" в военной операции, хотя бы в обстреле побережья. И вот результат — схватка в одиночку с тремя русскими дредноутами, которые лишь немного уступают "Нагато" по силам! Но конструктор продолжал верить в свой корабль. Закованный в толстую броню "Нагато" еще покажет себя, как один облаченный в доспехи самурай побеждал толпы простолюдинов. Пусть только бой перейдет на близкую дистанцию, тогда неподготовленность японских артиллеристов будет сказывать не так сильно. Русским просто везло, что пока они ни разу не ощутили на себе тяжесть ударов главного калибра "Нагато". Сверхдредноут стал бить полными залпами. Хирага на своем верхнем мостике с неудовольствием отметил, что мачта, которая при своих семи опорах должна была быть надежной площадкой для точных приборов, тем не менее, заметно раскачивается, когда линкор стреляет из всех орудий. А ведь, помимо наблюдающего за боем конструктора, на мостике должны находиться точные дальномеры и системы управления огнем.

На помощь старшему артиллеристу пришел командир корабля Кошки Дзинэ. Он предложил не менять больше прицел и сам стал маневрировать, чтобы подвести рассеянный эллипс падения японских залпов к русским кораблям. Расход боеприпасов при этом увеличивался в несколько раз, но так хотя бы был шанс попасть. "Нагато" наконец повезло. Очередной залп накрыл "Кинбурн". Русский дредноут полностью скрылся за тоннами поднятой в воздух воды. Она обрушивалась на палубу, расходясь волнами вокруг надстроек, стекая обильными водопадами через шпигаты обоих бортов. "Кинбурн" получил сразу два попадания. Первый 16-дюймовый снаряд пронизал насквозь полубак, задев барбет носовой башни и повредив механизмы подъема боеприпасов. 1-я орудийная башня прекратила огонь, выпустив последние снаряды, поднятые из заливаемых через пробоину погребов. Второе попадание против грот-мачты пробило главный броневой пояс. Началось затопление правого отделения конденсаторов, вода поступала и в левое отделение, и в турбинные отсеки. "Кинбурн" отворотом вышел из-под огня, он заметно накренился на правый борт, ход его снижался. Но радость японцев длилась недолго. На каждый залп японцев русскими отвечали четырьмя своими, и стреляли они несравнимо метче. Нескольких минут не прошло, как "Нагато" вздрогнул всеми своими тремя десятками с лишним тысяч тонн от нового удара.

Конструктор Хирага перегнулся через ограждение, стараясь рассмотреть, что происходит внизу. Ежесекундно у самых бортов почти вровень с мачтой вставали высоченные водяные столбы и опадали, заливая палубу, воздух был наполнен пороховым дымом и свистом осколков. Но ничто не могло заставить Хираго уйти под броневой колпак дальномерного поста. Он хотел видеть свой корабль в бою, рассмотреть всё сам, понять, что сделал, как надо, а что — не так. Хирага со вздохом решил всё же спуститься с фор-марса и разобраться с поврежденными воздуховодами, как вдруг страшный удар сбил его с ног и впечатал спиной в стенку дальномерного поста. Площадка мостика раскачивалась как сайпан, попавший в ураган. Когда Хирага сумел подняться и взглянул вниз, то обнаружил исчезновение ходовой рубки. Вместо нее чадили дымом какие-то неузнаваемые обломки. 14-дюймовый фугас разорвался всего в метре от ходовой рубки на одной из опор мачты, буквально разметав легкую конструкцию взрывной волной. Осколки изрешетили нижние прожекторные мостики, задели и часть верхних мостиков. Броня нижней, боевой рубки, на крыше которой находилась ходовая, выдержала удар. Однако в момент взрыва всем находившимся там показалось, что сверху по ним ударил чудовищный молот. Люди упали вповалку, ничего не видя из-за плотного едкого дыма. Несколько человек получили серьезные ушибы, у многих сочилась кровь из носа и ушей. Все отчаянно чихали и кашляли. Открыть дверь, чтобы проветрить помещение, оказалось невозможным — массивная бронированная была заклинена намертво. Контр-адмирал Точинай со штабом спустился в центральный командный пост. Там, в глубине корабля, за толщей нескольких рядов брони достать его русские снаряды не могли уже в принципе.

— Господин адмирал! — обратился к Точинаю старший артиллерист. — Снаряды на исходе, необходимо снизить интенсивность огня.

— Нет! Стреляйте специальными снарядами!

— Но ведь специальные боеприпасы предполагались только для обстрела побережья! — попробовал возразить командир корабля Дзинэ. — И они не пробьют брони русских.

Точинай вытер платком кровь с лица.

— А что нам остается? Мы попусту опустошили снарядные погреба, потому что наши артиллеристы не могли вести точный огонь. А специальные снаряды могут дать эффект, даже если разорвутся хотя бы вблизи от русских. Достаточно одного близкого накрытия.

Юдзуру Хирага так и остался на верхнем дальномерном мостике. Спуститься на лифте он не мог — после попадания в фок-мачту тот вышел из строя. А слезать по трапам, значило потратить слишком много времени. Осмотреть повреждения внизу можно будет и после боя. Если только он переживет это сражение! Неожиданная мысль о возможности собственной смерти чуть не сбила конструктора с размышлений об усилении защиты корабля. "Ничего, — подумал Хирага, — алкоголик Фудзимото справится с дополнительным бронированием воздуховодов. На это ему ума хватит!" . То, что в бою может погибнуть и сам корабль, не приходило конструктору в голову. Это было просто невозможно!

"Нагато" приближался к Мияко, где укрылись броненосцы 5-й эскадры линкоров. "Микаса" со стремительно заливаемыми через пробоину трюмами едва добрался до берега и затонул на мелководье. Однако состояние двух последний кораблей эскадры — "Асахи" и "Сикисимы" позволяло в принципе им продолжать бой. При приближении "Нагато" вице-адмирал Мацуканэ, перебравшийся на "Асахи" распорядился передать на сверхдредноут, что готов встать к нему в кильватер. Едва ли два старых броненосца могли сильно помочь "Нагато" четырьмя своими 12-дюймовками, однако, по крайней мере, они были способны взять на себя часть предназначавшихся современному линкору русских снарядов. Мацуканэ имел сведения отвоздушной разведки, что вблизи Мияко действует подводная лодка. Никаких японских субмарин в этом районе быть было не должно, однако пару часов назад лодка явно пыталась атаковать русские корабли. На всякий случай Мацуканэ дал указание прикрывавшим гавань миноносцам не предпринимать против лодки никаких действий, был риск потопить своих. Когда же к Мияко на всех парах подходил "Нагато", о неизвестном подводном судне как-то забыли.

На "Нагато" наконец удалось провентелировать носовое котельное отделение, полностью восстановив там работу кочегарок. Скорость сверхдредноута снова стала расти, появился реальный шанс оторваться от неприятеля. Разумеется, вице-адмирал Точинай не собирался сбавлять ход, чтобы принять в кильватер два старых броненосца. Но если те смогут хотя бы на несколько минут задержать гонящихся за "Нагато" трех русских "измаилов" — Точинай будет им весьма благодарен и после войны обязательно принесет жертвы духам погибших. Впрочем, русские, похоже, не заметили героического поступка старых калош, продолжая посылать залпы только в новейший японский линкор.

Конструктор Хирадо недовольно прищурился. Куда лезут эти безумцы! Как можно бросать в бой учебные корабли? Ведь и так флот Японии очень скоро будет задыхаться без подготовленных специалистов. Хирадо огляделся, с кем бы поделиться возмущением. Но все находившиеся на фор-марсе смотрели, пригнувшись к приборам, лишь в одну сторону — на озаряемые огненными точками выстрелов три серых силуэта на левой раковине. И никто, кроме Хирадо, на дальномерном мостике не обращал внимание на идущие полным ходом от берега два броненосца. Конструктор еще раз окинул взглядом расстилающийся под ним простор. Ровная гладь впереди, разрезаемая лишь белыми кильватерными следами авангардных эсминцев, резко контрастировала с взметающейся ежеминутно фонтанами поверхностью вокруг "Нагато". Внезапно Хирадо заметил что-то вроде длинной темной тени, мелькнувшей прямо по курсу между кормой "Окикадзе" и "Хакадзе". Показалось? Нет! Определенно какое-то подводное тело. Как жаль, что все на площадке заняты выцеливанием русских дредноутов! Если это рифы, надо немедленно менять курс. Нет, не рифы! Тень явно двигалась, маневрировала позади эскортных миноносцев, всё более приближаясь к идущему прямо на нее "Нагато". Пересекла его курс, развернулась, описывая дугу. Хирадо, наконец, решился. Он бросился на пост, отобрал телефонную трубку у диктовавшего дистанцию офицера и закричал во весь голос:

— Подводная лодка в пяти кабельтовых на левом крамболе!

Гигантский корпус "Нагато" внизу дрогнул, площадка накренилась под ногами. Сверхдредноут разворачивался, нацеливаясь форштевнем на появившегося вдруг нового врага. Он уже не скрывался, выставив над волнами высокий шест перископа. Успеет ли субмарина выстрелить из торпед? Хирадо был уверен, что его корабль выдержит даже несколько попаданий, но всё же в сердцу ударило болью, когда он увидел, как в воде бурно закипели воздушные пузыри, а к "Нагато" устремилось сразу пять торпедных следа

— На этот раз, без ошибки, Василий Иванович? — командир подводной лодки "Кит" капитан 2-го ранга Паруцкий оглянулся на стоящего за спиной старшего офицера Орлина.

— Бог с вами, Михаил Васильевич! — лейтенант Орлин надул губы в шутливой обиде. — Сами видите, японец! И флаг на нем ихний...

Главной задачей подлодки "Кит" в Цусимском проливе было скрытное наблюдение. Закончив с патрульным дежурством, субмарина получала свободу действий, и Паруцкий искал теперь подходящую цель для своих торпед. Сегодня "Кит" вначале вышел в атаку на неожиданно подвернувшееся соединение дредноутов. В последний момент, когда минные машинисты уже получили приказ: "Аппараты, товсь!" и замерли, взявшись руками за рукоятки боевых клапанов, командир "Кита" разглядел на флаге головного корабля вместо красного Восходящего Солнца синий Андреевский крест. Ну и, приглядевшись, обнаружил еще трехорудийные башни, каковых у японцев быть не могло. Немедленно была дана команда: "Отставить товсь!", но обозначить свою принадлежность лодка не успела. Русские дредноуты, невесть как оказавшиеся в проливе, открыли стрельбу и пошли на таран. Пришлось срочно уходить в глубину, а когда снова вынырнули под перископ, соотечественники были уже далеко. Паруцкий хотел было дать команду на полное всплытие, чтобы связаться с ними по радиотелеграфу, но остерегся. Наверху то и дело пролетали японские аэропланы, были замечены и эсминцы. Правда, их миролюбивое поведение говорила, что противник принимает "Кита" за своего.

Подняв перископ, подводная лодка приблизилась к гавани на восточном побережье Цусимы, где соблазнительно дымили трубами два старых броненосца. Однако ходившие впереди миноносцы явно не дали бы подобраться к ним поближе. Оставалось дождаться ночи и попытаться пробраться в гавань. Внезапно через воду отозвались гулкие далекие удары от взрывов крупнокалиберных снарядов. Наверху шел бой. Паруцкий вскоре смог рассмотреть идущий с севера силуэт новейшего японского дредноута "Нагато", распознанного по высокой конусообразной надстройке. Сверхлинкор вел артиллерийскими бой с давешними нашими дредноутами. Паруцкий повел лодку на пересечение курса японского гиганта. "Кит" убрал перескоп и ушел в глубину, подныривая под строй идущих впереди эсминцев сопровождения. Когда тонкий звенящий звук их винтов стал стихать, Паруцкий развернул лодку через левый борт и дал команду подняться под перископ. Были сделаны последние приготовления к стрельбе из носовых аппаратов. "Кит" мог выпустить одним залпом пять торпед — одну из внутреннего аппарта, и четырех из размещеных снаружи корпуса. Аппараты развернули под углом, чтобы дать торпедный веер, гарантировано поражающий вражеский корабль.

Когда Паруцкий взглянул в поднятый перископ, то увидел перед собой стремительно надвигающийся дредноут. Очевидно, на нем заметили лодки и сами развернулись в таранную атаку, чтобы расколоть хрупкий корпус субмарины своим могучем килем. "Нагато" был уже так близко, что выглядел в стеклах перископа одной надвигающейся серой стеной, не разглядеть ни иллюминаторов, ни якорных клюзов.

— Торпеды, пли! Право на борт! Полный вперед! Рули вниз! Срочное погружение!

Субмарину мягко толкнул выпущенный залп. Перископ окатили фонтаны белой пены, из клапанной балластных цистерн бил наружу сжатый воздух. После сброса из внутреннего аппарата "Кит" потянуло наверх, к несущемуся прямо на него стальному форштевню. Хватит ли оставшихся считанных секунд поднырнуть под днище линкора? Хорошо, что подлодки этого типа на русском флоте считаются самыми быстрыми в погружении.

Сверху раздался страшный грохот, треск, скрежет, корпус лодки скрипел и трясся, словно собираясь развалиться на части. "Кита" завалило на борт, люди не могли стоять на ногах, хватаясь, за что придется. На камбузе загремела падающая посуда. Но докладов о течи не было, только из-под трубы ослепшего перископа сочилась вода. "Кит" уцелел, пройдя под самым килем бронированного чудовища. Над головой прогрохотали винты линкора, способные вскрыть, как консервную банку тонкий корпус лодки, потом им грозный шум стал удаляться. Паруцкий не ожидал, что выпушенные с остававшихся до "Нагато" полсотни метров торпеды успешно сработают. Услышанный чуть позже в отдалении взрыв приняли за подводный заряд, сброшенный одним из эсминцев. Судя по шуму винтов легких кораблей, японские миноносцы ходили над лодкой в разных направлениях, не давая всплыть и поднять перископ. Чуть только "Кит" поднимался к поверхности хотя бы на 20 метров, туда тут же направлялся миноносец.

"Нагато" всё же получил торпеду. К счастью для японцев, русская торпеда оказалась из наружного негерметичного аппарата, изъеденная за долгий поход коррозией. Она не взорвалась, но всё же ее попадание лишило дредноут рулей, заклиненных при ударе 800-кг снаряда, несущегося под водой со скоростью в 30 узлов. "Нагато" не успел еще свалиться в циркуляцуию, как командир дредноута Дзинэ распорядился перейти на управление машинами. Ну, а адмирал Точинай передал приказ на свои эсминцы — расквитаться с коварной лодкой. "Каки", "Цуга", "Таке" и "Кури" развернулись и прошли фронтом за кормой флагмана, но не обнаружив никаких признаков субмарины. "Измаилы", отлично видимые с норд-оста, били по "Нагато" с 60 кабельтовых. Встающие словно с самого дна моря белесые столбы от падения 14-дюймовых снарядов заставили эсминцы-"моми" повернуть обратно и укрыться за корпусом "Нагато". Свою миссию они могли считать выполненной — они не дали русским еще раз поднять перископ и повторить атаку, прежде чем "Нагато" удалился так далеко, что никакой лодке его не догнать. Но вскоре, лишь только очаг русского обстрела удалился вслед за "Нагато" на юг, эстафету поисков лодки переняли устаревшие эсминцы-"асакадзе". Их усилиями во что бы то ни стало достать русских под водой руководила горячая жажда мести. Четыре выпущенных "Китом" в упор по "Нагато" торпед прошли под сверхдредноутом. Двигаясь далее, одна из них достигла спешивший вслед за "Нагато" броненосец "Асахи".

Белый столб кипящей воды встал против носовой орудийной башни старого броненосца. Через три секунды за первым, сравнительно слабым взрывом, грянул новый, гораздо более сильный. Из-под палубы полубака корабля вырвался огненный факел, крыша носовой башни была сорвана и, бешено вращаясь, упала в море. Броненосец быстро оседал носом и кренился на борт. Очевидно, что произошла детонация погребов боеприпасов, все носовые отсеки были затоплены, изношенные проржавевшие переборки не могли держать напора поступавшей в трюмы воды. "Асахи" был обречен. Командир дал команду погасить топки, сбросить пар в котлах и оставить гибнущий корабль. Броненосец кренился всё сильнее, стеньги его мачт лежали почти параллельно морской поверхности. Потом "Асахи" перевернулся через борт и несколько минут плавал вверх килем, потом ушел под воду, унося на дно большую часть команды и адмирала Мацуканэ. Эсминцы "Юнаги", "Удзуки" и "Айнами" поднимали уцелевших из воды, "Сигури", "Яйей", "Харукадзе", "Югури" и "Удзуки" расходились в разные стороны в поисках русской подлодки.

— Не понимаю этого маневра! — капитан 1-го ранга Иванов задумчиво разглядывал "Нагато", который неожиданно отвернул в сторон, чтобы чуть позже вернуться на прежний курс.

— Пристрелку себе они этим сбили, Константин Петрович! — старший офицер дредноута Буткевич довольно потер руки. — А ведь как долго пристреливались. Кстати, Вам не кажется, Константин Петрович, что пахнет почему-то ананасами?

— Ничем не могу помочь, Виктор Николаевич, нос совершенно не дышит. И глаза слезятся. Простудился, не иначе, на ветру.

Иванов и Буткевич, несмотря на обстрел, давно уже стояли на ходовом мостике "Бородино". Топтаться в боевой рубке, неотмытой пока от крови и мозгов адмирала Веселкина, им обоим было не по вкусу.

— Константин Петрович, гляньте! Никак мы у них броненосец взорвали! "Асахи" взорвали, ей Богу!

— Передайте по отсекам, пусть команда порадуется.

Над "Бородино" раз за разом прокатывалось дружное "ура!" Эхом такие же ликующие крики доносились с "Кинбурна" и "Наварина". На палубу высыпали самые любопытные из трюмных партий, чтобы самим посмотреть на взорванный вражеский корабль. Они осторожно держались подальше от орудийных башен, продолжавших изрыгать громоносные фонтаны огня из длинных стволов орудий, всё равно получая чувствительные воздушные удары при каждом залпе. Но зрелище того стоило! Окутанный дымным облаком двухтрубный броненосец под бело-красным японским флагом, накренившись, уходил под воду. Как ждали такой картины русские матросы здесь пятнадцать лет назад. Но дождались только сейчас.

Но канонирам в башнях русских дредноутов, дальномерщикам на марсах, артиллерийским офицерам на центральных постах управления огнем было сейчас не до гибнувшего в отдалении старого броненосца. Их целиком занимал бой с более современным и куда более грозным вражеским кораблем. То, что по японскому линкору сейчас стреляли все три русских дредноута, затрудняло им пристрелку. Невозможно было отличить всплески собственных снарядов и снарядов с другого корабля. Однако "Нагато" не выходил из окружения фонтанов от непрерывно падавших русских залпов, и новые попадания в него были неизбежны. Очередной русский снаряд ударил у первого каземата нижней батареи левого борта. Угоди 14-дюймовый фугасный снаряд чуть ниже, он был бы остановлен верхним броневым поясом, чуть выше — его отразил бы возвышавшийся над палубой наружный барбет 2-й башни главного калибра. Но фугас ударил в каземат средней артиллерии, снес 140-мм орудие и, пройдя жилой палубой, разорвался на нижней части барбета, где броня была намного тоньше, чем наверху. Взрыв выломал одну из броневых плит и раскаленные пороховые газы проникли в перегрузочное отделение носовой возвышенной башни 16-дюймовых орудий.

Из люков и амбразур башни полыхнуло пламя, следом заструился желтоватый дым. Это могли быть грозные признаки пожара в артиллерийских погребах. Впрочем, бежали минуты, а сверхдредноут не взрывался. Однако обе носовые башни прекратили огонь, стреляли теперь лишь кормовые орудия. Через некоторое время с сопровождавших линкор эсминцев заметили, что на "Нагато" происходит нечто странное. Дредноут совершил несколько резких маневров. Возможно, на корабле хотели уйти от накрытий русских залпов, но так часто перекладывать руль вблизи окружавших Цусиму мелководий и рифов было весьма рискованно. Замолчали и кормовые башни. На верхнюю палубу и надстройки линкора высыпало множество людей. Кто-то из них отчаянно сигнализировал руками, будто пытаясь сообщить о произошедшем. Подводная пробоина? Затопление трюмных отсеков? Но осадка "Нагато" не увеличилась! Линкор продолжал идти 20-узловым ходом, небольшой дифферент на нос при крене на левый борт был явно некритичным, беспокойство вызвал лишь легкий дым, выходивший теперь не только из носовых башен, но из всех вентиляционных отверстий корабля. Эсминцы, подойдя ближе, запросили о ситуации флажковыми сигналами — радиосвязи с "Нагато" не было. На грот-мачте линкора было частично поднято сообщение о раненых, но оно так и осталось не набранным до конца. Потом кое-как всё же подняли сигнал: "Терплю бедствие!" На "Нагато" случилась какая-то катастрофа, но характер ее оставался неизвестным. С огромным кораблем происходило нечто совсем непонятное. Люди стали бросаться за борт, десятками сыпались в море! Многие сразу тонули, других затягивало под борт, под винты. "Цуге", замедлив ход, поднял нескольких человек, но они не могли толком ничего объяснить. Фельдшер, осмотрев, счел их сильно угоревшими. На идущем в пяти кабельтовых позади "Таке" сообщили, что ощущают доходящий до них с "Нагато" странный запах, похожий немного на аромат ананаса.

Залпы "изамилов" ложились уже не так часто. Даже русские, похоже, были в недоумении, что происходит с японским кораблем, который вдруг прекратил бой и совершал непонятные маневры в опасной близости от берега. Внезапно "Нагато" окончательно потерял управление и стал сваливаться в циркуляцию в сторону острова. Идущий от него по правому борту "Каке" оказался в опасной близости от развернувшегося на него дредноута. Командир эсминца дал полный ход, надеясь проскочить впереди линкора, но не успел. Глубоко ушедший в воду форштевень 33 000-тонного "Нагато" ударил 800-тонный "Каке" в левый борт в районе кормы и, едва не перевернув, отбросил чудовищным толчком в сторону. В районе машинного отделения эсминца раскрылась огромная пробоина, турбины сразу залило водой. Рули и динамо-машины сразу вышли из строя. "Каке" остановился на месте, но сохранял плавучесть благодаря уцелевшим носовым отсекам. К нему подошел "Кури", чтобы бросить трос и буксировать к берегу. "Цуге", "Таке", а также бывший при "Нагато" репетичным кораблем "Якадзе" пытались сопровождать линкор, который неуправляемо шел к берегу Симонодзимы. Дредноут со страшным скрежетом вылетел на подводные скалы, огромная инерция протащила далеко вперед, раздирая днище. Нос вылез на прибрежные камни, корма погрузилась в воду, линкор замер с большим креном на левый борт. При ударе на "Нагато" рухнули обе трубы и грот-мачта, хотя семиногая фок-мачта устояла. Потерпевший кораблекрушение линкор окутывало густое облако пара, всё явственней чувствовалась гарь, на судне явно начинался пожар.

К потерпевшему крушение линкору двинулся "Цуге", осторожно обходя рифы. На палубе готовили к спуску шлюпки со спасательной партией. "Таке" и "Якадзе" ходили галсами вдоль берега, ставя дымовую завесу. Скоро к ним присоединились повернувшие назад "Окикадзе" и "Хакадзе". Надо было спешить. Три русских дредноута были уже на траверзе, расстрелять севший на камни беспомощный "Нагато" для них было совсем просто. Но русские не стреляли, они проходили мимо, держа курс к южному выходу из Цусимского пролива. Странно, куда они направляются, ведь Владивосток лежит в прямо противоположной стороне? Большие мореходные "Окикадзе" и "Хакадзе" ушли на юг, чтобы не упускать из вида "измаилов", а "Якадзе" и "Таке" продолжали прикрывать с моря выброшенный на берег "Нагато" и стоящие рядом с ним "Цуге" и "Кури". Японцы пытались выяснить, что же произошло с их флагманским кораблем. Направленные к нему с эсминцев шлюпки вернулись назад, при попытке подняться на борт спасатели почувствовали сильную резь в глазах и раздражение носоглотки, задыхались от кашля. Следующие партии были посланы в противогазах.

Было ясно, что экипаж "Нагато" стал жертвой отравляющих газов, кто-то предположил, что русские применили бронебойные химические снаряды. (Это мнение попало даже в газеты, хотя вообще сведения о произошедшем с "Нагато" японцы тщательно засекретили, отрицался даже факт его вступления в строй). Только спустя годы сделалось широко известным, что химическое оружие находилось на самом линкоре. Впечатленные успехом русских удушающих снарядов при бомбардировки фортов Босфора в мировую войну, японцы успели изготовить большую партию химических боеприпасов для 410-мм орудий "Нагано". Их предполагалось применить по наступающим на Цзиньчжоу русским войскам, но в разгар боя адмирал Точинай решил попробовать обстрелять специальными снарядами преследующие его "измаилы".

Когда "Нагато" был накрыт очередным русским залпом, пять химических снарядов как раз шли наверх на подъемнике 2-й башни японского линкора. В перегрузочном отделении таких снарядов скопилось уже три десятка. Начальник башни хотел в подходящий момент выпустить их с предельной скорострельностью, чтобы вражеский дредноут окутало плотное ядовитое облако. В этот самый момент в нижнюю часть барбета ударил русский снаряд. Взорвавшись на броне, он не проник внутрь барбета, но всё же вызвал возгарание пороховых зарядов в перегрузочном отделении. Следом за горящими зарядами сдетонировал один из химических снарядов, пробив осколками остальные. Через секунду башни наверху затопила газовая волна. Расчеты упали у орудий в смертном удушье, с выжженными глазами и почерневшей от ожогов кожей. Даже форменная одежда, в которой их потом найдут у орудий, была обесцвечена газом.

Просочившись сквозь щели и люки, газ хлынул на палубы, но большая часть сжиженной начинки взорвавшихся снарядов стекла вниз, в трюмы, где стала быстро испаряться. В башенных погребах смерть была хотя и мучительной, но быстрой и привычной для моряков. После сигнала о пожаре в перегрузочном отделении находившиеся в погребах закрыли люки и пустили воду, чтобы ценой жизни предотвратить взрыв корабля. У многих в отсеках "Нагато" был шанс спастись. Но за время боя японцы уже привыкли к едкому дыму от собственных выстрелов и старались не обращать внимание на жжение в глазах и горле. Даже сильная тошнота казалась поначалу обычным симптомом отравления от несгоревшей до конца пороха. Потом было уже поздно. Газ продолжал стремительно распространяться по отсекам. Отравленные, ослепленные люди пытались выбраться, найти выход из лабиринта, бежали по тесным запутанным переходам, расположением которых не успели еще толком узнать, падали, задыхались от удушья, раздирали ногтями глаза от невыносимой боли, захлебывались кровавой рвотой.

Через переговорные трубы газ дал о себе знать на центральном командном посту. Перед тем, как надеть газовую маску, адмирал Точинай заявил, что русские сами обстреляли "Нагато" химическими снарядами, но время нахождения в отравленной зоне не должно быть долгим. Предложение командира линкора Дзинэ использовать турбовентиляторы котельных, чтобы выдуть газ с внутренних палуб наружу, Точинай отклонил — это могло замедлить ход дредноута и продлить его пребывание в газовом облаке. Первое время, когда центральный пост наполнился желтовато-зеленоватыми клубами, противогазы защищали адмирала и его офицеров. Но концентрация газа быстро росла. Резина масок тяжелела и разбухала, сдавливая лицо. Незащищенные участки кожи стали зудеть, началось сильное жжение, на кистях рук, на шее багровели ожоги. Потом у кого-то лопнул противогаз. Других рвало в маски, люди падали на пол в жутких судорогах. Газ убил всех, потом стал проникать через коммуникационную шахту в боевую рубку. Все находившиеся в рубке испытывали сильную боль, но выбраться откуда не давала заклиненная дверь. При очередном попадании новая взрывная волна выбила ее, и люди смогли покинуть рубку, спасаясь с остальными уцелевшими на верхние надстройки и корму.

Какое-то время корабль управлялся из резервной кормовой рубки, находившейся достаточно высоко над палубой. Старший минный офицер, принявший обязанности командира корабля, делал резкие повороты, чтобы вывести "Нагато" из газового облака, появившегося, как думали, после русского обстрела. В кочегарках надели маски, в задымленных носовых и раньше работали в противогазах. Палубные команды получили приказ укрыться во внутренних отсеках и задраить люки, была отключена внешняя вентиляция, что это только усилило воздействие газовой волны, заливающей линкор с носа до кормы. Мучительная боль и дикий страх заставляли забыть о субординации, Вопреки тому, что говорили офицеры, оказалось, что на открытой палубе газ поражает слабее. Вспыхнула паника, началась давка у трапов наверх. Однако и на палубе находиться долго было невыносимо. Люди лезли на верхние надстройки, мачты, крыши возвышенных башен, прожекторные площадки на дымовых трубах. Многие, не выдержав, бросались в воду.

Из залитых газом артиллерийских погребов прекратили подвать снаряды к кормовым орудиям. Была потеряна связь с машинным отделением и идущий без рулей "Нагато" окончательно потерял управление. Посылаемые вниз не возвращались. Корабль совершал беспорядочные циркуляции. Наконец, было принято решение остановить турбины, а в кочегарки — гасить топки. Тогда можно было попробовать спустить шлюпки. Но в машинных и котельных отделениях уже не оставалось живых, чтобы исполнить приказ. "Нагато" продолжал свое неуправляемое движение, сохраняя ход до столкновения с каменистой отмелью. При ударе о рифы в трюмах сдвинуло котлы, из разорванных магистралей хлынула нефть. Тушить охвативший кочегарки пожар было уже некому. Огонь постепенно добрался до незатопленных кормовых артиллерийских погребов. Боеприпасов там оставалось немного, но взрывы добавили разрушений корпусу корабля. Ну а поскольку большинство снарядов было химическими — концентрация газа вокруг лежащего на рифах дредноута вновь стала предельная. К тому же под действием пожара начинявший снаряды слезоточивый хлорпикрин превращался в менее быстродействующий, но гораздо более опасный фосген, отравивший изрядный кусок побережья. Над юго-восточной Цусимой веял тяжелый запах гниющих яблок.На "Нагато" от газа спаслись находившиеся всё это время на верхних надстройках или же там, где газовое облако было отогнано паром, рвущимся из поврежденных котлов. Они часто были обварены кипятком, но уцелели от химического поражения. Среди многочисленных погибших оказались вице-адмирал Содзиро Точинай и командир линкора Кошки Дзинэ. Находившийся на верхнем мостике главный конструктор "Нагато" Юдзуру Хирага не пострадал от газа, но сильно расшибся при крушении линкора. Оправившись от травм, он немедленно занялся разработкой противохимической защиты достраивавшегося дредноута "Мутцу", а также внесением соответствующих изменений в конструкцию только что заложенных линкоров "Тосо" и "Кага" и готовящихся к закладке линейных крейсеров "Амаги" и "Акаги".

— Не пойму, всё же, что случилось, — Иванов отчаянно тер платком покрасневшие глаза. — Броню мы пробить не могли, тем более стреляли фугасными. Ну да, пожар могли вызвать, но ведь он начался, уже когда "Нагато" на берег выкинулся!

В бригаде линейных крейсеров всё не могли прийти в себя после неожиданно скорой победы над вражеским сверхлинкором. Когда "Нагато" вдруг перестал стрелять, Иванов распорядился тоже прекратить огонь, дав противнику шанс спустить флаг. Орудийные башни "измаилов" замолкли, и палуба наполнилась высыпавшим наверх народом. Последние минуты жизни "Нагато" наблюдали с "Бородино", "Кинбурна" и "Бородино" в общем гробовом молчании. Кто-то крестился, поднимая очи долу, будто надеясь увидеть в облаках того, кто поразил богомерзкого врага своим чудесным незримым оружием, другие просто не могли поверить собственным глазам. Громадный корабль, сильнейший в мире, вполне еще целый и неповрежденный на вид, вдруг развернулся и пошел полным ходом на рифы, вылетел со слышимым за пять миль треском на мелководье, сильно накренился своей высокой мачтовой надстройкой, а потом еще и загорелся, окутавшись черным дымом.

Над морем гремело и не прекращалось тысячеголосое "ура!". Наверное, если бы в этот момент японские эсминцы бросились бы решительно на наши корабли с командами, охваченными общим безумным ликованием, атака эта могла бы иметь успех. На палубах "Бородино", "Кинбурна", "Наварина" матросы орали как сумасшедшие, плясали, кидали вверх бескозырки, обнимались друг с другом, бросались качать на руках офицеров. А ведь всего несколько часов назад эти самые матросы устроили бунт против начальства и даже захватили два корабля, так что чуть не пришлось стрелять по своим. Но всё это было уже забыто. Офицеры вновь стали для матросов не злодеями-чужаками, а героями, отцами-командирами, которые привели к общей славной победе.

— Извините, Константин Петрович, но мне кажется, зря мы сразу так уходим! — прервал размышления Иванова его старший офицер

— Что мы, Виктор Николаевич, еще "Нагато" могли сделать? У нас ведь и снарядов осталось штук по двадцать на ствол. Ну, подошли бы, постреляли еще в упор. Так японцы корпус себе и без нас хорошо искалечили, аж трубы слетели.

— Можно было бы Александра Васильевича здесь подождать, а то как ему пролив проходить на легком крейсере!

— Нет, опасно! Пока здесь кружим, мы у японцев как на ладони. Глядишь опять самолеты прилетят или подлодки подойдут. Опять же, через четыре часа уже сумерки, а вокруг японские миноносцы. Пора в море выбираться! Мы и сами не в лучшем состоянии, особенно "Кинбурн". И у нас сколько угольных ям затоплено? Хватило бы до Шанхая! Пойду, подготовлю радиограмму командующему, отчитаюсь об успехах. А Александр Васильевич пройдет, нагонит нас. Что я, Колчака не знаю.. ъ

Крейсер "Адмирал Бутаков" под флагом командующего Эскадрой Тихого океана адмирала Колчака приближался к островам Цусимы. Крейсер сопровождали эсминцы "Победитель", "Летун", "Забияка", "Лейтенант Дубасов", "Лейтенант Ильин" и "Лейтенант Ломбард". После полученных с "Бородино" радиограмм Колчак ожидал увидеть в проливе растревоженный муравейник. Но действительность превзошла все его ожидания. При подходе к Цусиме русские увидели кружащие в воздухе аэропланы и ходящие в разные стороны миноносцы. К устаревшим, типа "Асакадзе", присоединились новые — "Якадзе", "Таке", "Цуге" и "Кури". Из крупных кораблей был виден лишь один трехтрубный броненосец "Сикисима", курсировавший вдоль берега.

— Подводную лодку ищут! — предположил командир "Бутакова" капитан 1-го ранга Сполатбог, наблюдавший эту картину вместе с адмиралом. — Кто-то из наших тут может быть, Александр Васильевич?

— "Нарвал" или "Кит", — поспешил с ответом лейтенант Макаров. — Надо помочь нашим! Может, им уже воздуха не хватает. Отгоним японцев!

Сполатбог неодобрительно глянул на молодого офицера. Вот ведь, рвется в бой не глядя. Весь в знаменитого отца-адмирала, царствие ему небесное.

— Лодка, наверное, уже под водой ушла. Или потопили ее. А у нас угля и нефти в самый обрез! — командир "Бутакова" выразительно посмотрел на адмирала. — Дай Бог самим мимо проскочить. Вон сколько у японцев эсминцев.

— Четырехтрубные старье! — задорно выкрикнул лейтенант Макаров. — Новых немного. А еще у нас крейсер!

— А у японцев броненосец вон там у берега.

— Александр Николаевич, Вадим Степанович, не спорьте! — заговорил, наконец, Колчак. — Своих бросать нельзя! И японцев лишний раз пугануть не грех. Пусть они нас после сегодняшнего и вчерашнего подольше боятся! Передать на эсминцы — встать в кильватер! Боевая тревога! Приготовится открыть огонь правым бортом!

Крейсер "Адмирал Бутаков" и идущие за ним шесть эсминцев-"орфеев" могли обрушить на врага бортовой залп из тридцати двух стволов средней артиллерии. У японских эсминцев новых типов против этого было лишь тринадцать 120-мм орудий , 75-мм короткоствольные пушки старых миноносцев годились только для ближнего боя. Поэтому, лишь только противник разобрался в составе атакующей их группы, японские эсминцы тут же стали отходить к Цусиме, очищая акваторию своих поисков.

— Сбавить ход! — распорядился Колчак. — Теперь смотреть внимательно! Как увидите перископ — немедленно сигналить прожектором и флажками. А не то получим от своих торпеду.

Внезапно в 10 кабельтовых впереди, прямо по курсу "Адмирала Бутакова" взметнулось два дымных столба пополам с водяной пылью. В дело вмешался идущий от островов "Сикисима", дав залп носовыми 12-дюймовками. Почтенный возраст броненосца-ветерана не препятствовал ему быть опасным противником для легких русских кораблей. Четыре 305-мм орудия времен прошлой русско-японской войны уже не считались дальнобойными, но на 40 кабельтовых легкому крейсеру и эсминцам они были весьма опасны. Не стоило забывать и о семи 150-мм орудий в каждой из бортовых батарей "Сикисимы". Ну а серьезная броня, пусть и недостаточная против новейших сверхтяжелых орудий, была вполне надежной защитой против русской средней артиллерии. У Колчака было одно преимущество — большая скорость кораблей. Угнаться за русским крейсером и, тем более, эсминцами, "Сикисима", конечно, не мог. Японцы на это и не надеялись. Им важно было отогнать легкий отряд Колчака назад, прикрыть главным калибром броненосца свои миноносцы, преследующие подлодку.

— Александр Васильевич! — наклонился к Колчаку Сполатбог. — Надо бы отвернуть. Не дадут нам японцы на торпедный выстрел выйти.

— Передайте на эсминцы, перестроиться в пеленг! — негромко приказал адмирал. — Пойдем в атаку галсами, будем стрелять батареями обоих бортов попеременно. Подготовьтесь открыть огонь! Мы уже достаем до "Сикисимы".

Если артиллерия на старом броненосце была серьезней, то подготовка необстрелянных наводчиков учебно-резервной эскадры оказалась много слабее, чем у прошедших мировую войну русских канониров. Японцы никак не могли пристреляться, а вокруг "Сикисимы" уже падал град 130-мм и 102-мм снарядов. Они не могли пробить бортовой и башенной брони, их останавливала бронепалуба, но незащищенные борта, надстройки, трубы, вентиляторы быстро дырявились осколками. Но главную роль, очевидно, сыграла смелость русских легких кораблей, идущих полным ходом на броненосец. После неожиданной катастрофы "Нагато" и столь же внезапного потопления "Асахи" японцы пришли к выводу, что от русских можно ожидать всего. Вдруг они сейчас выводят броненосец под торпеды своей субмарины... Через 10 минут после начала боя командир "Сикисимы" отдал приказ повернуть к берегу, поздравив команду с удачным прикрытием огнем отхода своих миноносцев. В скоротечной перестрелке "Сикисима" был поражен семью снарядами. Больше всего досталось носовому мостику; на спардеке пришлось бросить все силы на тушение пожара — шлюпки, предназначенные для гребных тренировок курсантов, послужили хорошим подспорьем для распространения огня. "Адмирал Бутаков" получил от японцев два попадания снарядами среднего калибра — в кормовую дымовую трубу и грузовую стеньгу грот-мачты.

Сполатбог вытер лоб платком.

— Слава Богу, отвернул!

— Преследуем и атакуем с кормовых курсов! — глаза лейтенанта Макарова горели энтузиазмом.

Сполатбог с отчаянием посмотрел на отпрыска геройски погибшего адмирала, но на этот раз Колчак не поддержал своего горячего флаг-офицера.

— Нет, Вадим Степанович! Хорошенького понемножку. Нам еще отряд Веселкина нагонять. Подождем немного наших подводников, и в путь.

— Александр Васильевич! Надо ли ждать? Затаились они сейчас на дне и ждут темноты.

Тем не менее, подлодка появилась гораздо раньше. Вопреки предупреждениям, на "Лейтенанте Ильине", где первыми заметили всплывшую субмарину, едва не открыли по ней огонь. Надстройка выглядела столько необычно, что в ней трудно было распознать знакомый дозорным тип русской подлодки. "Нагато" всё же достал "Кита" своим таранным ударом. Перископ был согнут так, что повис параллельно палубе, будто минбалка. Когда разобрались, субмарина подошла вплотную к борту идущего малым ходом "Адмирала Бутакова". Эсминцы в это время наблюдали вокруг на случай появления вражеской субмарины.

Капитан 1-го ранга Парецкий с мокрого мостика своего корабля сделал рапорт командующему о торпедной атаке на вражеский дредноут. О результатах ничего доложить не мог, так как сидел всё время под водой из-за миноносцев. К тому же перископ был выведен из строя.

Разглядывая загнутую в дугу перископную трубу, Колчак с сожалением пришел к выводу, что брать "Кита" с собой в Шанхай не имеет смысла. Запасной перископ нужной системы там едва ли найдешь, а без него лодка небоеспособна. Колчак поблагодарил кавторанга Парецкого за службу, коротко сообщил про вчерашний бой, уничтожении пяти японских дредноутов, а также о переданной по радио с "Бородино" новости о крушении "Нагато" и потоплении "Асахи". Колчак высказал предположение, что подлодка имела к этому непосредственное отношение. Паруцкий был явно польщен словами адмирала. Вообще новости о победе русского оружия вызвали на "Ките" бурное ликование, из открытого рубочного люка доносилось дружное "ура!" команды. Дав приказ подлодке идти во Владивосток, Колчак искренне пожелал командиру "Кита" удачи. Подводное плавание без перископа, на одном счислении, казалось совершенно невероятным. Как лодка сумеет вернуться на базу, если придется уходить в глубину?! Однако выделять в сопровождение один из своих эсминцев адмирал не стал. Если уж терять, то один корабль, а не два.

Распрощавшись с субмариной, "Адмирал Бутаков" и эсминцы взяли курс на юг. Они шли среди бела дня по Цусимскому проливу, разделяющему Японию и принадлежащую ей же Корею. Но сейчас этот обычно оживленный пролив был совершенно пустынным, исчезли даже джонки. Ни одного гражданского судна или военного корабля. Только в небе изредка появлялись японские самолеты. Абстрактный термин "господство на море" приобретало зримое выражение. Легкие русские корабли проходили по внутренним водам Японской империи, как хозяева, у которых никто не смеет встать на дороге. Впрочем, не стоило терять и осторожности. Корабли шли полным ходом, совершая противолодочные зигзаги, а дозорные на фор-марсах до боли в глазах всматривались в слепящие солнечным блеском волны — не мелькнут ли зловещий поднятый карандаш перископа вражеской субмарины.

Через два часа, где-то на широте Нагасаки, по курсу на горизонте прямо были замечены дымные следы. Это мог быть и японский транспорт, и нейтрал, которого следовало досмотреть на предмет военной контрабанды. Могли быть и "измаилы". Колчак выслал на разведку "Летуна", тот ушел вперед и вскоре дал радиограмму, что ведет бой с двумя японскими большими эсминцами типа "Минекадзе". Остальные русские эсминцы сразу же рванули на помощь. Противник, а это были "Окикадзе" и "Хакадзе", тут же стали отходить на восток, продемонстрировав удивительную быстроходность. Преследование не имело смысла, тем более, что русским в их дальнем переходе надо было бережно экономить топливо, а не сжигать его в форсированном режиме погонь. К новым замеченным дымам отнеслись уже более осторожно. Колчак выслал на разведку половину своих эсминцев. Но скоро они радировали, что встретили своих — "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин". Уже совсем под вечер снова были замечены дымы, на этот раз — на норд-осте. Пробитая боевая тревога и на этот раз обернулась радостью встречи со свои. Колчака нагнал вызванный по радио отряд из легких крейсеров "Адмирал Спиридов", "Трапезунд" и эсминцев "Поспешный" и "Пылкин". Исполнявший должность командира отряда капитан 1-го ранга Остелецкий доложил, что прошлой ночью остаткам 3-го японского флота удалось ускользнуть от преследования. Противник потерял броненосный крейсер "Икома" и бронепалубные "Хирадо" и "Тоне".

Теперь у Колчака собралась полноценная быстроходная эскадра — три линейных и три легких крейсера при двух дивизионах эсминцев. Русские корабли шли по Желтому морю на юго-запад, в сторону Китая. До наступления темноты на "Бородино" с положенными почестями отправили в воду останки контр-адмирала Веселкина, были погребены в море и другие погибшие в бою моряки. К счастью, их было сравнительно немного. Значительные жертвы были только на "Наварине", где взорвался один из казематов. Там среди прочих хоронили унтер-офицера Дыбенко. Колчак, после беседы с Ивановым, решил простить погибшему, как искупившему кровью, руководство бунтовщиками. Дыбенко отпели и отправили в море как верноподданного героя. Адмирал поддержал и ходатайство о посмертном награждении его Георгиевским крестом. Провожая глазами падающие в волны считанные белые тюки, адмирал Колчак думал, как неизмеримо мало погибших на трех линейных крейсерах в сравнении с дредноутами, что выдержали бой с главной японской эскадрой. Как будут относиться команды с "Севастополя", "Гангута", "Императоров" к тем, кто избежал пережитого ими ада — экипажам "Бородино", "Наварина", "Кинбурна". Нет, это очень правильно, что случай или судьба развели корабли. Одни, которым повезло избежать бойни, идут в Шанхай, другие, прошедшие через горнило жестоких испытаний, — во Владивосток. И встреча их вряд ли состоится до окончания войны.

Весь вчерашний вечер, всю бессонную ночь и всё утро на "Императоре Николае I" "Императоре Александре III", "Севастополе", "Гангуте" и "Афоне" ждали, когда их, наконец, догонят "измаилы". Отряд сверхдредноутов, по меньшей мере, удваивал бы силы русской эскадры, отходящей к Владивостоку. А, если говорить честно, давал эскадре хоть какую-то силу, потому что без них она не была уже боеспособной. Вчерашнее ликование по поводу потопления одного за другим пяти японских дредноутов прошло, настало время мрачных размышлений о том, насколько дорого обошлась эта битва самим русским. Эскадра совсем не выглядела победоносной. Пять глубоко осевших в воду обгоревших дредноута — вот и всё, что оставалось от русской эскадры из тринадцати тяжелых кораблей. Сообщение, что "измаилы" не придут, стало тяжелейшим ударом. Потом стало известно о внезапном исчезновении командующего. Только что над "Севастополем" развевался адмиральский флаг, вселяя в сердца хоть какую-то надежду. И вдруг он спущен, и адмирал Колчак на легком крейсере, забрав с собой треть эсминцев, исчезает за горизонтом.

Люди упали духом. Кренящиеся палубы лишали их привычной веры в надежность своих кораблей. Над всеми витало ощущение безнадежности, обреченности, почти уже никто не верил, что им удастся вернуться к родным берегам. Путь к Владивостоку должен занять два дня, а поврежденные линкоры едва держатся на плаву. К тому же, едва стемнеет, вернутся японские миноносцы, а, может, появятся и подводные лодки. Недавняя гибель "Адмирала Нахимова" подтверждала худшие опасения. Сколько еще душ отправятся тогда на дно Японского моря?

Несмотря на распоряжение об отдыхе всем свободных от вахт, лишь считанные счастливчики смогли уснуть, найдя себе место в закутках среди разрушенных отсеков. Остальные были слишком потрясены, чтобы забыться в тяжелом сне. Нервное напряжение команд не снимала и розданная двойная порция водки. Большинство искало спасения от мрачных размышлений в работе. Команды продолжали, уже без прежней лихорадочной спешки, а как-то машинально заторможено, наводить хоть какой-то порядок на своих израненных кораблях. Расчищались завалы в зияющих огромными пробоинами отсеках, выносили ведрами оставшуюся после пожаров мокрую грязь, в которой смешались сажа, угольная пыль и обильно пролитая вчера кровь. По мере продвижения вглубь наиболее изуродованных взрывами помещений наверх выносили всё новых и новых найденных погибших. К ним ежечасно присоединялись умершие раненые из корабельных лазаретов.

Зашитых в парусину и уложенных на палубу рядами покойников уже несколько часов без перерыва отпевал осипшим голосом измученный корабельный священник, после чего подручные ему матросы, торопливо перекрестившись, сталкивали тела за борт. Туда же, вместе с мертвецами, летели различные обломки, куски изломанных переборок, просто неразличимый уже мусор. Особо много было латунных гильз из-под расстрелянных зарядов. Падая в воду, они обычно вставали торчком и плыли за кормой кораблей расходящейся блестящей полосой. Когда медленно бредущий в кильватере следом дредноут врезался в это сверкающее скопище, гильзы стучались о борта металлическим погребальным звоном.

В два часа пополудни вдали заметили самолет, а еще через час прямо по курсу из-за горизонта стали подниматься дымы больших кораблей. По эскадре сыграли тревогу. Встрепенувшиеся расчеты пробирались через завалы железа к уцелевшим орудиям, на установленный наспех временных стеньгах под барабанную дробь поднимались иссеченные осколками боевые флаги. Контр-адмирал Казимир Порембский лихорадочно просчитывал возможные варианты. Если там, впереди, только миноносцы, решившиеся вдруг на дневную атаку, их отразят легкие крейсера и эсминцы-"новики". Но если японцы успели подогнать свой последний резерв — старые броненосные корабли, придется задействовать линкоры. За ночь на линейных кораблях успели осушить часть затопленных кочегарок, кое-как залатали магистрали, вычистили шлак, забивший топки при вчерашнем форсировании хода. Что касается артиллерии... Только "Императору Николаю I" повезло, там в исправное состояние привели весь главный калибр. "Севастополь" мог вести огонь только из двух кормовых башен, "Гангут" — из одной носовой, а "Император Александр III" потерял все свои четыре башни.

Был еще "Афон" с тремя исправными башнями. Снарядов вчера в него попало меньше, зато линейный крейсер получил торпеду и сейчас шел на буксире у "Адмирала Истомина". Неожиданно на линейном крейсере отдали буксирные концы, и "Афон" сам двинулся вперед, пусть медленно, тяжело гоня перед собой волну. Отчаянные усилия "афонских" механиков дали результат в самый нужный момент. По эскадре прокатилось торжествующее "ура!", приветствуя возвращение корабля к самостоятельному движению. Освобожденный от буксировки " Истомин" поспешил присоединиться к легким крейсерам, а "Афон", медленно обгоняя линкоры, выходил в голову их колонны, нацеливаясь на север длинными орудийными стволами.

Там, вдали, под дымами уже можно было различить крохотные силуэты кораблей. У первого было четыре дымовые трубы. Легкий крейсер типа "Тикума"? Но у следующего корабля труб было целых пять! У японцев таких многотрубных нет. Это же наш "Аскольд"! Свои, крейсера Сибирской флотилии! И с ними транспорты, транспорты, транспорты... Отбой тревоги!

У русских крейсеров-ветеранов, отосланных на Тихий океан после победы над Германией, война с Японией была уже вторая. В первой, пятнадцать лет назад, их имена не сходили со страниц газет, фотографии украшали иллюстрированные журналы. Ныне же, оттесненные новыми дредноутами на задний план, старые корабли были отнесены чуть ли не к вспомогательным силам. В запланированной адмиралом Колчаком операции им отводилась незавидная роль живца или подсадной утки, чтобы выманить под удар русского линейного флота какой-нибудь японский отряд. Выполнив свою миссию, крейсера были отправлены обратно во Владивосток перед самым началом большого сражения. Офицеры на них не скрывали разочарования, обсуждая между собой, что и они могли бы пригодиться при разгроме японцев, например, преследуя разбитого неприятеля. Тогда у современных кораблей будет заканчиваться топливо, а старички, с их большой дальностью хода, смогут продолжать погоню. Весь прошлый вечер радисты принимали обрывочные сообщения с кораблей главной эскадры. Сражение случилось совсем не так, как планировал Колчак — не с отрядом, а со всем японским флотом. Старым крейсерам уже приходилось переживать горечь поражений, крах мечты о победе. Но на этот раз русские, вроде, брали верх, топя один японский дредноут за другим. О своих было известно только о гибели "Императрицы Екатерины" и "Светланы". Получалось, что японцы, потеряли впятеро больше! В неспящих в ночи кают-компаниях горели огни, гудели громкие голоса. Общим, громко высказанным мнением было: "Назад! Добьем япошек!"

Контр-адмирал Старк приказал держаться прежнего курса, хотя и распорядился снизить ход. Идти к месту сражения, ставшему ночью охотничьим полем для армад эсминцев, значило рисковать получить торпеды не только от чужих, но и от своих. Впрочем, Старк ждал, что утром адмирал Колчак вспомнит о старых крейсерах. Георгий Карлович не ложился спать, ожидая каждую минуту радиограмму от командующего, даже гонял минного офицера лично проверить антенну.

Вместо Колчака радио прислал военный комендант Владивостока контр-адмирала Сергей Николаевич Тимирев. Оказывается, еще накануне днем его посетил с визитом британский консул и устно сообщил, что по данным английской разведки, основные силы японского флота в данный момент находятся не в Желтом, в Японском море, предположительно — в южной его части. Возможно, таким жестом Великобритания решила вернуть долг чести за предоставленные Россией в начале мировой войны союзникам шифры, что были захвачены на немецком крейсере. Если бы англичане сообщили сведения о местонахождении японцев хотя бы на пару дней раньше! Сейчас толка от новых разведданных было не много. Обдуманно или нет, англичане передали их как раз в тот момент, когда эскадра Колчака находилась уже в той самой южной части Японского моря и, видимо, вела уже бой. Тимирев сообщал, что успел всего за несколько часов снарядить к выходу в море ремонтные, снарядные, санитарные и угольные транспорты (впрочем, как знал Старк, их подготовил накануне похода сам адмирал Колчак). Еще до получения радио о произошедшем сражении и победе над японцами транспорты вышли в море для оказания помощи пострадавшим в бою кораблям русского флота. Тимирев предлагал Старку встретить и сопровождать транспортную флотилию, которую пока конвоировали лишь канонерка "Маньчжур" и старые миноносцы, да еще авиаматки контр-адмирала Дудорова.

Георгий Старк удивлялся рвению Тимирева. Он так рвался помочь Колчаку, который, как известно, увел у него жену. Однако тимиревский план спасательной экспедиции Старк признал верным. Если судить по Ютланду, состояние прошедших эскадренный бой дредноутов может быть самым критическим. Ремонтные суда придутся Колчаку весьма кстати.Поджидать спасательную флотилию пришлось недолго. Воздушная разведка вывела ее прямо на крейсера Старка. А затем летчики с авиаматок принесли вести об обнаружении своих линкоров. Еще несколько часов напряженного ожидания, и сигнальщики с фор-марсов доложили, что видят русскую эскадру. С юга шли победители! На флагманской "России", других кораблях приготовились к радостной встречи. Однако, по мере сближения, сердца всё более наполнялись горечью и болью. Это была не прежняя русская Тихоокеанская эскадра, а ее жалкие остатки — четыре линкора, до неузнаваемости изрешеченные снарядами, один крейсер-дредноут и три легких крейсера — возвращалось меньше половины кораблей. Какая же это победа при таких потерях!

Георгий Старк пригласил контр-адмиралов Порембского и Кедрова на "Россию". Встретив прибывших у трапа, Старк проводил их в старомодно-просторный адмиральский салон крейсера и сразу же нетерпеливо завязал беседу:

— Михаил Михайлович! Казимир Адольфович! Рад видеть вас в добром здравии! Но где же остальные корабли?

— "Нахимов" на дне, — отёчный Порембский пригладил отвислые усы, поморщился, как от зубной боли. — "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин" отошли на юг, ими сейчас Александр Васильевич занимается. Отправился вдогонку на "Бутакове". На юге где-то и "Спиридов" с "Трапезундом. Что касается остальных — не знаю... Вчерашним вечером "Полтава", "Петропавловск" вместе с "Рюриком" и "Лазаревым" вышли поврежденными из боя и взяли курс на север. То же самое, видимо, случилось с "Муравьевым" и "Измаилом". Они дрались отдельно от эскадры. Больше сведений о них не имеем... Очевидно, отстали, раз вы их не встретили. Шли ночью, как и мы, без связи, чтобы японцы не запеленговали. Поэтому, хотя они и молчат, есть надежда, что хотя бы кто-то из них уцелел. Может, радиостанции у них выведены из строя.

— Послушайте! — Старк не мог сдержать волнения. — "Петропавловск", "Полтава", "Измаил", "Рюрик", "Адмирал Лазарев", "Муравьев-Амурский". Три дредноута, большой броненосный крейсер, два легких крейсера! Не могут же они пропасть без следа!

— Что вы хотите? — Михаил Кедров брезгливо потер выпачканный сажей рукав мундира.

Адмирала, который всегда представлял собой образец истинного джентльмена, было не узнать. Несвежая, мятая одежда, щетина на лице, глаз дергает нервный тик.

— Когда поврежденные корабли покинули линию, мы вели страшный бой. "Екатерину" японцы просто разнесли на куски, остальные уцелели каким-то чудом. После сражения тоже было не до того, чтобы искать тех, кто ушел раньше. Мы сами едва не затонули этой ночью. В конце концов, с "Петропавловском" с "Полтавой", наверное, уже разобрался Александр Васильевич, когда ушел на юг к линейным крейсерам. Снял, наверное, людей на свой крейсер, а мог послать для эвакуации "Трапезунд" или "Спиридова", один из линейных крейсеров, наконец...

— Михаил Михайлович! Я вас и Казимира Адольфовича ни в чем не смею упрекнуть. Однако считаю своим долгом немедленно отправиться на дальнейший поиск для оказания помощи оставшейся части эскадры.

— Постойте, Георгий Карлович, — Кедров, сидя в кресле, размашисто качал ногой, так что было видно прожженную до дырки подошву. — Мы должны, прежде всего, спасать тех, у кого есть шансы спастись. Сначала надо довести до Владивостока пять наших линкоров. А что касается остальных, положимся на милость Божию... Можно, конечно, обратиться к командующему, адмиралу Колчаку с запросом по радио о дальнейших действиях, но это наверняка откроет наше положение японцам. И, к тому же, будет ли действовать радиосвязь на такой дистанции?

— В отсутствии связи с командующим вынужден руководствоваться указаниями командующего военным портом адмирала Тимирева, — твердо сказал Старк. — А он распорядился принять все меры к поиску наших кораблей. Включая отставших от остальных. Если они терпят сейчас бедствие, медлить с помощью недопустимо!

— Ваше превосходительство! — нахмурился Кедров. — Вы же не можете нас просто вот так бросить и отправиться дальше в море искать непонятно кого. Это граничит с преступлением! Мы находимся в критическом состоянии, и оставлять нас без помощи...

— Я предоставлю вашему отряду соответствующее количество вспомогательных судов, — Старк решительно встал из-за стола. — А сейчас, прошу меня извинить, я должен отдать необходимые распоряжения. Честь имею, господа!

С судоремонтного "Монгутая" на исковерканные в бою линкоры переправлялись инженеры и рабочие с запасным оборудованием, чтобы попытаться хоть что-то починить на ходу. Обратно с дредноутов шлюпками и катерами везли на санитарную "Уссури" тяжелых раненых. Безопасность замершей на месте эскадры охраняли ходившие вокруг эсминцы и пара круживших в небе гидропланов. Провожаемые гудками остальных судов, высокобортные крейсера-красавцы "Россия", "Громобой", "Аскольд" и осененный Георгиевским вымпелом "Варяг" устремились дальше на юг, поднимая к облакам столбы черного дыма. За крейсерами едва поспевали плавучая ремонтная мастерская, буксир, два угольщика и "Алмаз".

В мае 1905 года крейсер 2-го ранга "Алмаз" единственный из русской эскадры (не считая миноносцев "Грозный" и "Бравый") сумел добраться до Владивостока после Цусимского разгрома. Пятнадцать лет спустя "Алмаз" вернулся на Дальний Восток уже в ином качестве. Он стал кораблем-авиатранспортом, и на палубе его теперь гнездились птицы из дерева и полотна. Помимо "Алмаза" в отряд авиаматок-гидрокрейсеров контр-адмирала Дудорова входили авиаматки "Капитан-инженер Мациевич", "Штабс-капитан Нестеров" и "Штабс-капитан Энгельс". Еще недавно они служили вместе с "Алмазом" на Черном море и называли тогда по-другому. Первые два были "императорами" — "Николаем I" и "Александром I". Но такие названия больше соответствовали линкорам, поэтому авиаматки переименовали в память о знаменитых русских летчиках Льве Мациевиче и Петре Нестерове. Третий авиатранспорт прежде именовался "Румынией", а новое свое имя получил в честь летчика и авиаконструктора Евгения Энгельса, разбившегося два года назад при испытании морского истребителя своей конструкции.

Борис Петрович Дудоров недоумевал — почему адмирал Колчак не взял с собой в поход ни одного авиатранспорта. Раньше, командуя Черноморским флотом, Колчак заботился о том, чтобы дредноуты постоянно сопровождались авиаматками, гидропланы которых вели разведку, прикрывали линкоры от ударов с воздуха и из-под воды. Впрочем, на Черном море русский флот господствовал, а на Японском противник оказался гораздо сильней. При встрече с вражескими линейными силами тихоходные авиаматки связали бы эскадру — так думал, наверное, командующий... Кроме того, для воздушной разведки у Колчака уже было два-три собственных аэроплана на палубах линкоров, что же касается японского воздушного и подводного флота — они, как считалось, находились в зачаточном состоянии и, таким образом, по большому счету, в авиаматках не было здесь большой нужды.

В спасательной экспедиции гидрокрейсера должны были искать с воздуха поврежденных русских кораблей, а также защищать остальных от подлодок и аэропланов. Авиация вполне оправдало свое предназначение. Не успели корабли отойти от Владивостока и на сотню миль, как гидросамолет с "Энгельса" заметил идущую в надводном положении большую подводную лодку, замаскированную мачтами с парусами. Пилот снизился и был обстрелян с субмарины из карабинов и револьверов, после чего, уже не колеблясь, сбросил на лодку серию малых бомб, разорвавшихся на ее палубе. На лодке загорелись паруса, она накренилась. Через час к поврежденной субмарине подошли миноносцы "Сердитый" и "Скорый". Японцы их встретили огнем 105-мм орудия, которому русские могли противопоставить лишь 75-мм пушки. Тем не менее, миноносцы вступили в бой с подводным крейсером и вели огонь, пока субмарина не затонула. В покрытой маслянистой пленкой воде плавало несколько человек. С эсминцев спустили шлюпки, но японцы плыли от них прочь, игнорируя брошенные концы, ныряли, когда их пытались ухватить за шиворот или волосы. Как выяснилось позднее, комбинированной атакой аэроплана и миноносцев была уничтожена бывшая немецкая лодка U-125, полученная Японией по репарации. Это был корабль океанского класса, достроенный уже после окончания войны. Лодка несла дозорную службу в заливе Петра Великого, но из-за поломки дизелей лишилась хода, аккумуляторы ее были разряжены. Экипаж пытался добраться до ближайшего корейского порта на импровизированных парусах, когда U-125 была обнаружена русской воздушной разведкой и уничтожена.

Старк поздравил авиаторов с первой победой, однако Дудоров был убежден, что его самолеты способны на большее. Главной опасностью, которая угрожала возвращавшейся во Владивосток эскадре, по его мнению, были вовсе не подлодки. Субмаринами Страна Восходящего Солнца занялась всёрьез только два-три года назад, заказав подводные корабли новейших типов в Англии, Франции и Италии, а также внимательно изучая то, что досталось им после капитуляции Германии. Первые современные подлодки японского флота вступили в строй перед самой войной с Россией, но освоить их толком японцы никак не успевали. А вот надводный минный флот у японцев имел боевой опыт, какого не было ни у кого в мире. Сколько русских кораблей было отправлено на дно торпедами после Цусимы! Очевидно, что и на этот раз японцы бросят на израненную русскую эскадру свои хорошо подготовленные флотилии эсминцев.

Борьба с надводными минными силами гораздо важнее сейчас, чем противовоздушная или противолодочная оборона. Хотя утопить эсминец аэроплану будет трудней, чем подлодку, особенно — застывшую без хода в надводном положении. Но задача эта вполне решаемая. Собственно, из значительных кораблей только эсминцам и могли угрожать всерьез легкие русские гидропланы, которые свободно размещались на палубах авиаматок, но не были способны поднять тяжелые бомбы или торпеды. Выловить быстроходные эсминцы в открытом море — дело почти безнадежное. Единственный реальный шанс, считал Дудоров, атаковать противника в его базе. Атаковать надо днем, пока японцы готовят свои эсминцы для ночных атак. Оставалось малое — узнать местонахождение стоянки минной флотилии. К счастью, Дудоров обладал этой информацией. Утром самолет-разведчик с "Алмаза" случайно обнаружил в юго-западном секторе идущий полным ходом японский эсминец. Последовав за ним, аэроплан вышел к Гензану. Большая часть гавани была скрыта туманом, но, всё же, разведчики смогли рассмотреть внизу значительное скопление эсминцев. Находиться над портом дольше в ожидании, когда рассеется туман и откроется вид на всю гавань, русские не могли — кончалось горючее, к тому же с расположенного рядом аэродрома стали подниматься японские истребители.

С момента получения этих сведений Дудоров мог думать только о нападении на Гензан. Он немедленно обратился к контр-адмиралу Старку с предложением не ждать ночных ударов японским эсминцев, а самим ударить по ним днем. Контр-адмирал Старк был настроен скептически, считая более важным продолжать поиски ненайденных еще русских кораблей. Однако Дудоров убедил начальника экспедиции, что для воздушной разведки тому вполне хватит двух авиаматок — "Алмаза" и "Энгельса" с 18-узловым ходом. Авиатранспорты "Мациевич" и "Нестеров", менее быстроходные, но зато несущие не по пять, а по восемь гидропланов каждый, отделились от отряда и двинулись на зюйд-ост, углубляясь в обширный залив Броутона (или Восточно-Корейский). Их сопровождали канонерская лодка "Маньчжур" и старые миноносцы "Бодрый", "Бравый", "Бойкий" и "Грозный", главной задачей которых было оказание помощи аппаратам, совершившим вынужденную посадку.

В 30 милях от берега авиаматки замедлили ход и легли в дрейф, приступив к спуску аппаратов. Погода благоприятствовала, море было спокойным, и аэропланы могли без риска взлетать с гладкой поверхности воды. Стрелы кранов, еле слышно гудя электромоторами, один за другим осторожно опускали за борт самолеты: — стоявшие над водой на поплавках бипланы с длинными коробчатыми корпусами и остроносые летающие лодки-монопланы с опущенными кончиками изогнутых крыльев. Гидрокрейсера отошли, освобождая пространство для взлета. Прогрев моторы, аэропланы брали разбег и, подталкиваемые буравящими воздух винтами, в туче водяных брызг поднимались один за другим над морской гладью. Первыми стартовали четыре остроносых истребителя-моноплана. Следом за ними взлетели шесть бипланов-торпедоносцев. Через некоторое время, когда первые две группы успели удалиться, с воды поднялись еще шесть бипланов. Покачиваясь на воздушных потоках, аэропланы летели на запад, и через четверть часа пилоты увидели поднимающиеся из воды горы Кореи, а перед ними, за узким мысом и россыпью островков, ощетинившиеся лесами (и стволами орудий береговых батарей) мачты и трубы многочисленных кораблей, заполнивших гавань Гензана.

В Гензане адмирал Танин Ямай вместе с немногими оставшимися у него штабными офицерами перешел с совсем уж крошечного крейсера "Тацута" на чуть больший "Яхаги". Адмирал понимал, что, скорее всего, командуют Соединенным флотом последний день. Флота, как такового, в общем-то, уже и не было. На гензанский телеграф пришло сообщение о прибытии в Майдзуру линкоров "Исэ" и "Хьюга", причем последний едва добрался до спасительной гавани. Шесть дредноутов из восьми потерял Ямай во вчерашнем сражении! У противника же достоверно в сражении потоплен только один линкор, да еще один, как порадовал контр-адмирал Яманако, его эсминцы уничтожили этой ночью. Соотношение потерь один к трем в пользу русских! После такого отставка неизбежна. Но, пока из ставки не получен приказ о передаче полномочий, Ямай намеревался сделать всё возможное, чтобы обернуть победу русских их поражением. Обратный путь вражеской эскадры будет долгим, за один день до Владивостока они не доберутся, и следующей ночью у японцев будет еще один шанс увеличить число уничтоженных русских кораблей.

К утру в Гензане собрались все эсминцы Объединенного флота. Во вчерашнем сражении минные флотилия понесли серьезные потери. 1-я флотилия была фактически уничтожена, три оставшиеся от нее эсминца Ямай передал во 2-ю флотилию контр-адмирала Тацио, насчитывающую теперь полноценные одиннадцать эсминцев. Двенадцать эсминцев было в 3-й флотилии контр-адмирала Яманако (в том числе два новых сильных корабля типа "Минекадзе"). Итого двадцать три эсминца. Правда, из них всего пять больших, 1-го ранга, остальные 2-ранговые, прибрежного действия, в том числе десять устаревших эсминцев типа "Каба" с паровыми машинами. Но, впрочем, этого вполне хватает для массированного ночного удара по кораблям русского линейного флота. Хуже, что из легких крейсеров у Ямая остались только "Тацута" и "Яхаги". Хотя, формально, в Гензане были и другие крейсера. На внутреннем рейде стояли трофеи прошлой русской войны "Цугару" и "Асо" — бывшие "Паллада" и "Баян", а также и свои ветераны, сражавшиеся еще с китайцами четверть века назад, — "Акицусима", "Чиода", "Ицукусима-мару". Все эти старые корабли теперь служили в основном транспортами для перевозки боеприпасов.

Сейчас из их трюмов непрерывно шла выгрузка торпед и снарядов на пришвартованные эсминцы, готовящиеся к ночным атакам. Не обходилось без путаницы. Одним эсминцам были нужны 533-мм торпеды, другим — 457-мм. Иногда корабли направлялись не к тем транспортам, и ошибка выяснялась уже при попытке зарядить аппараты. Приходилось поднимать торпеды обратно, швартоваться к другому кораблю и начинать всё по-новому. Беспорядка добавляла и сутолока вокруг угольных и нефтяных барж, с которых эсминцы получали топливо. С воздушного шара, поднятого на тросе у входа в бухту, гавань выглядела как миска густого супа-мисо, только наполненная не кусочками сушеной рыбы и, овощей, а большими и малыми судами.

Японские аэронавты-наблюдатели заметили вдали над морем, рой черных точек. Тут же по телефону был дан сигнал к взлету истребителей. С воздуха порт прикрывало шесть истребителей "ньюпор-24". Эти простые по конструкции самолеты японцы с недавнего времени строили сами по французской лицензии. В других странах "ньюпоры" использовались теперь как учебные самолеты, но японские авиаторы не боялись идти в бой на устаревших аппаратах. Гензан был далеко от линии фронта, и здесь из вражеской авиации если кто и появился, то либо сверхдальние тихоходные бомбардировщики, либо гидроаэропланы. А даже старый колесный истребитель намного быстрее, а значит — сильнее любого гидроплана, вынужденного совмещать функции воздушного полета и плавания.

Первыми из русской воздушной армады к Гензану подошли четыре моноплана-парасоля со странными, загнутыми вниз крыльями. Они пока не открывали огонь и японские истребители смогли свободно взлететь и подняться вверх, чтобы обрушиться на отягощенные поплавками гидроаэропланы. Внезапно русская четверка тоже стала стремительно набирать высоту и врезалась в строй японских машин, смешавшись с ними в беспорядочной на первый взгляд воздушной свалке. Японских летчиков подвела их самонадеянность. Посмертное дитя штабс-капитана Энгельса — гидроистребитель "чайка" благодаря предельной легкости своей конструкции обладал феноменальной скоростью, что позволяло ему на равных сражаться практически со всеми моделями современных истребителей. Ну, а устаревшие "ньюпоры" были для "чаек" совсем легкой добычей.

Михаил Никифорович Ефимов официально считался первым русским авиатором (как раньше всех получивший летное удостоверение). В германскую войну он стал полным георгиевским кавалером и флагманским летчиком Севастопольской флотской авиабригады. Сейчас немолодой уже пилот вел в атаку 1-й корабельный истребительный отряд. Подлетая к Гензану, Ефимов сначала растерялся, увидев над ним знакомые силуэты "ньюпоров". В русском воздушном флоте эти самолеты недавно еще составляли половину парка. Сам Ефимов большую часть прошлой войны провоевал на "ньюпоре". Как то не по себе ловить старого друга в прицел. Русские пулеметы молчали. Впрочем, в любом случае, рыцарский кодекс пилотов-истребителей требовал позволить противнику взлететь с аэродрома и занять позицию в небе. Но вот, наконец, гул моторов в небе разорвал треск пулеметных очередей.

Для опытных русских асов бой над Гензаном не обещал быть особенно сложным. Численное превосходство японцев — шестеро против четверых — не смущало Ефимова. Над Констанцей он как-то дрался один против шести "альбатросов". Тогда его колесный истребитель оказался сильнее немецких поплавковых. Более скоростные машины позволяли русским спокойно заходить в хвост вражеского самолета и расстреливать его в упор. Хотя, в принципе, биплан "ньюпор" был маневреннее русского моноплана, и опытный пилот имел шанс сбросить с хвоста "чайку" резкими виражами. Для высшего пилотажа хрупкий гидроистребитель не годился, его создатель погиб именно при испытания "чайки" на прочность при перегрузках. Впрочем, и "ньюпор" требовал осторожности в пилотирования.

Начал беспорядочное падение к земле первый сбитый вражеский аэроплан. Ефимов выбрал себе противника, который на фоне остальных японских летчиков отличался заметным мастерством. Возможно, этот пилот стажировался в прошлую войну на французском фронте... Японец кружил по меньшему радиусу, отгоняя пулеметным огнем "чайки" от других "ньюпоров". Он явно пытался руководить своим отрядом, выстраивая его каруселью для круговой обороны, не давая русским заходить сзади. Ефимов набрал высоту, подловил момент и, спикировав, вклинился в японский строй, выйдя в хвост вражескому лидеру. Тот стал быстро уходить вниз, скользя змейкой с резкими виражами. Несколько очередей прошло мимо. Японцу уже почти удалось оторваться. Внезапно, с резким треском у "ньюпора" оторвалась вся нижняя плоскость крыльев. Искалеченный истребитель свалился в штопор и рухнул в воды залива. Очередная победа не радовала Ефимова, дело решило не его мастерство, а ненадежность конструкции самолета.

Ефимовская "чайка" вернулась к месту общей схватки. Там, впрочем, справлялись и без него. Двух японцев прикончил молодой ас Григорий Сапожков, оба раза безжалостно расстреляв пилотов с близкого расстояния. Еще один "ньюпор" планировал к земле с заглохшим мотором. Бой продолжал лишь один японский самолет, весь уже изрешеченный пулями. Наконец и он вспыхнул, охваченный жарким бензиновым огнем. Вниз полетела горящая фигурка выпрыгнувшего пилота. В заключение "чайки" расстреляли наблюдательный аэростат. Его пилоты воспользовались парашютами.

Не успел еще рассеяться дымные хвосты, оставленные сбитыми японскими истребителями, как в дело вступили шесть "аистов" — русских гидроторпедносцев, разработанных конструктором Шишковым. Внешне этот был обычный небольшой одномоторный поплавковый биплан. Его легко можно было принять за разведчик, ведь под крыльями не висело ни одной бомбы. О грозном предназначении самолета можно было узнать, лишь разглядев через полностью открытый снизу фюзеляж 3-метровое тело торпеды. Первую группу "аистов" вел штабс-капитан Алексей Грузинов, наиболее опытный русский минометатель. Именно он доводил до ума предложенную Шишковым схему воздушного торпедирования, совершив десятки, если не сотни учебных сбросов. Оставалось совсем немного времени, чтобы узнать — приведет ли многолетняя работа к нужному результату. Грузинов повернулся ко второму пилоту, сжавшемуся за его спиной в тесной кабине. Пора было запускать устройство для пуска торпеды — вернее, метательной и нерционной мины. Первая русская авиационная "торпеда" не имела своего двигателя и, после сброса, должна была двигаться к цели по инерции. Чтобы лучше держать курс, торпеда раскручивалась при помощи специального механизма. По команде Грузинова пилот-бомбардир подключил шкив к валу авиадвигателя. От него ременная передача шла ко второму шкиву, вращавшему торпеду вдоль оси.

Самолет затрясся частой дрожью так, что у пилотов клацали зубы, а штурвал норовил выпрыгнуть из рук. Грузинов с беспокойством посмотрел на раскачивавшиеся плоскости крыльев. Скорее бы сбросить эту крутящуюся за кабиной стокилограммовую стальную рыбину. Вокруг большого трехтрубного корабля сгрудилась целая куча эсминцев. Вот тут точно не промахнешься! Грузинов пошел на снижение,

— Приготовиться!

— До цели пятьсот метров!

— Триста метров!

— Сто пятьдесят метров!

— Сброс!

Взвизнув, торпеда сорвалась с креплений, нырнула в снопе брызг в прозрачную воду и, продолжая крутится вокруг оси, понеслась к "Цугару", когда-то ходившему под Андреевским флагом и называвшегося тогда "Паллада"... Захваченный после сдачи Порт-Артура и уже в то время считавшийся устаревшим крейсер японцы использовали как учебное судно, а недавно переделали под минный заградитель. В Гензан же "Цугару" пришел загруженный под завязку 120-мм и 76-мм снарядами. Корабль только-только стали разгружать, чтобы восполнить боезапас орудий японских миноносцев. "Аист" пронесся над палубой крейсера, едва не зацепился поплавками за мачту. Через мгновение идущая следом под водой остроносая "рыбка" дошла до борта бывшей "Паллады". Самолет Грузинова разворачивался над берегом, когда его едва не опрокинул мощный удар взрывной волны. Летчику с трудом удалось удержать аэроплан в воздухе. Несколько обломков пролетели совсем рядом, едва не смяв обтянутые полотном крылья. Большой корабль позади исчез в огромном облаке дыма, водной пыли и пара — вслед за детонацией снарядов на "Цугару" взорвались котлы. Старый крейсер разорвало на части. Вместе с ним затонули, перевернувшись вверх килем, сразу два находившихся рядом эсминца — "Сакура" и "Татибана". У стоявших чуть дальше "Мацу" и "Кири" от сотрясения сдвинулись машины и котлы, началась сильная течь через расшатанную обшивку. Оба корабля, чтобы избежать затопления, спешно отбуксировали к берегу и поставили на мелководье.

Следующей целью для русских самолетов стал старый крейсер "Асо", тоже превращенный в минный транспорт. На одном из атаковавших его "аистов" не включился механизм вращения торпеды (или же сами пилоты не решились его включать, опасаясь самоподрыва снаряда). После сброса мина сбилась с курса и ушла в сторону. Следующий самолет сбросил мину слишком далеко. Постепенно замедляя свое движение в глубине воды, она не дошла до корабля считанные метры, замерев на месте. Другие аэропланы сделали заход на четырехтрубный "Яхаги", выделявшийся своим видом среди японских кораблей. Из трех сброшенных мин лишь одна попала во флагманский корабль адмирала Ямая. Взрыв показался небольшим по своей силе, однако, как доложили адмиралу, две угольные ямы были затоплены, а скоро вода показалась и в носовом котельном отделении. Корабль получил небольшой крен на правый борт и всё более растущий дифферент на нос. Спустившиеся в бортовой коридор для поиска места пробоины матросы были отравлены взрывными газами и потеряли сознание. С "Яхаги" спустили шлюпки и стали готовиться к подведению пластыря.

К тому времени корабли в гавани прекратили погрузку и спешно снимались с якорей и бочек. На берегу не стихал треск винтовок и пулеметных очередей по кружившим вверху аэропланам. В отражение налета активно включились расчеты корабельных орудий, поднимая стволы максимально вверх. По самолетам вели огонь почти с каждого крейсера или эсминца. Шансов поразить аэроплан у обычных орудий, однако, было немного. Больше доставалось другим кораблям, по которым то и дело хлестал стальной дождь падающих сверху осколков. Потом японцы догадались организовать заградительный огонь в сторону моря, откуда приближалась следующая волна волны русских гидропланов. Это группу торпедоносцев вел на Гензан капитан 2-го ранга Николай Робертович Вирен, сын последнего командира порт-артурской эскадры, прославившийся воздушными рейдами на турецкие берега.

Обнаружив на подлете непрерывно вспухающие в небе белые облачка шрапнели, русские аэропланы набрали высоту и перелетели опасный участок. Только один самолет после близкого взрыва гранаты задымил и повернул назад. Остальные, пройдя на недоступной для обстрела высоте, развернулись и стали выходить в атаку со стороны гор, чтобы сбросить инерционные мины на стоящие у берега корабли.

Часть торпед упала, не долетев до воды. Одна сразу зарылась в землю, осыпав песком здания портовых складов. Другая пронеслась по причалу трехметровым вертящимся столбом, сметая, точно кегли, гарнизонную роту, построенную для винтовочной стрельбы по русским самолетам. Еще одна торпеда взорвалась на причальной стенке, обрушив на пришвартованный у берега эсминец "Умикадзе" град камней и обломков. Кораблю изрядно разворотило борт и палубы, смяло трубы и вентиляторы. Четвертая торпеда нырнула в воду у "Кавакадзе", прошла под килем и всплыла по другому борту эсминца. Отбомбившиеся самолеты свечкой ушли вверх, но два "аиста", не успев сбросить мины, разворачивались над бухтой для повторной атаки. Один из них, выходя из разворота, налетел на выпущенный почти в упор 120-мм снаряд и осыпался в воду грудой растерзанных обломков. Но следующий сбросил торпеду предельно точно и добился попадания. Пройдя сорок метров под водой, вращающая мина ударила в эсминец 2-го ранга "Цубаки". Маленький корабль словно хлестнуло поперек тяжелой водяной плетью. Эсминец накренился, через разорванный борт трюмы заливал настоящий водопад. Машинное отделение было затоплено, генераторы вышли из строя, помпы не работали, и вскоре "Цубаки", задирая нос, ушел до мостика под воду, коснувшись килем дна.

"Чайки", как могли, помогали торпедоносцам. Оставшиеся пулеметные магазины истребители опустошали, штурмуя вчетвером древний крейсер "Ицукусима", ныне базу подводных лодок. Одна из очередей зажигательных пуль (для расстрела привязных аэростатов) воспламенила сложенные на палубе бочки с бензином для малых субмарин. Через мгновение старый корабль вместе со стоявшими у его бортов малыми подводными лодками был полностью охвачен пожаром. Скоро языки пламени стали долетать и до стоявшей рядом второй базы подлодок — похожей на миниатюрный крейсер "Нагаура-мару". Когда "Ицукусима" взорвалась, обрушив горящие обломки на соседние причалы и постройки, "Нагаура" почти сразу повторила ее печальную судьбу. В прошлом погибшее судно называлось "Тацута", но, перейдя из торпедных канонерок в суда обеспечения, передала свое имя новому легкому крейсеру.

Танин Ямай мрачно наблюдал за воцарившимся в порту хаосом. Из воды торчали надстройки и мачты затонувших кораблей, небо застилал дым нефтяного пожара. Адмирал был готов рвать на себе волосы. Как он не предусмотрел в своем тщательно продуманном плане все возможные угрозы! Гензан как база для нацеленных на отходящий русский флот минных сил был надежно защищен береговыми батареями и минными заграждениями от ударов с моря. Но кто мог предположить воздушное нападение такого масштаба! Ямай знал, конечно, что в мировую войну итальянцы бомбили с воздуха австрийские дредноуты в Поле, а англичане — "Гебен" в Стамбуле. Но, во-первых, эти налеты были, в сущности, безрезультатны, во-вторых, совершали их тяжелые бомбардировщики с наземных аэродромов. До Гензана русским "муромцам" было не долететь, а легкие аппараты с авиатранспортов Ямай не воспринимал всерьез. Как оказалось, зря... Потеряно три корабля снабжения и шесть эсминцев. К счастью, суда с топливом и торпедами для миноносцев не пострадали, а с нехваткой снарядов при ночных атаках эсминцев на русскую эскадру можно будет как-нибудь справиться. Но ведь воздушные налеты могут повториться! Нужно как можно быстрее найти и потопить эти авиаматки. Они не могут быть слишком далеко! Ямай передал начальнику 3-й минной флотилии Яманако приказ выйти в море, найти и уничтожить вражеские авиатранспорты. Поднимая белые буруны форштевнями, большие новейшие эсминцы "Минекадзе" (флаг контр-адмирала Яманако) и"Савакадзе", лидирующие устаревшие эсминцы 2-го ранга "Каба", "Касива", "Суги", "Сакаки", "Каэде" и "Кусиноки", устремились к выходу из бухты.

В море восемь японских эсминцев разошлись для поиска русских авиаматок. Вскоре с "Суги" пришла радиограмма о замеченном перископе. Через несколько минут такое же сообщение поступило от "Каба". Контр-адмирал Яманако запросил командующего — не дежурят ли на боевых позициях рядом с бухтой японские подлодки? Ямай ответил, что они в море не выходили. Эсминцы открыли огонь. Постепенно японцы стали замечать, что перископы под обстрелом оставались неподвижными, только странно раскачивались среди водяных разрывов. Спустив шлюпки, японцы обнаружили, что вели огонь по обычным деревянным жердям, которые прикрепленный к одному из концов груз заставлял держаться в воде вертикально. Русские аэропланы при подлете к порту сбрасывали такие ложные "перископы" целыми охапками. Разобравшись с проблемой, японцы возобновили свои поиски.

Выйти на противника первым повезло "Касиве", который действовал в северо-восточном секторе. Вначале японцы заметили русский миноносец. Это был "Бодрый", который буксировал поврежденный "аист", подбитый во время налета и совершивший вынужденную посадку в море. Обнаружив за кормой вражеский эсминец, "Бодрый" бросил гидроплан, расстреляв его из орудий, и стал отходить на восток. Японский малый эсминец типа "каба" был всё же быстроходней, чем старый русский миноносец, а против двух 75-мм пушек "Бодрого" у японцев были одно 120-мм и четыре 76-мм орудия. Однако японский командир предпочел не форсировать события, надеясь, что миноносец выведет его на главные вражеские силы. Он не ошибся, и вскоре смог разглядеть впереди суда солидных размеров. Море вокруг них было усеяно точками приводнившихся аэропланов.

Контр-адмирал Дудоров на "Капитане-инженере Мациевиче" был погружен в срочные дела. Налет на Гензан прошел успешно, даже отсюда было видно поднимающийся из-за горизонта колоссальный горб черного дыма. Аэропланы один за другим садились на "зеленую воду" — защищенное от волн пространство в тени больших кораблей — авиаматок "Мациевича", "Нестерова" и канонерки "Маньчжур" (от последнего их потом буксировали к транспортам миноносцы). Вернувшиеся пилоты говорили о десяти, по крайней мере, взорванных и потопленных японских кораблях. Большего от дюжины легких "аистов" нельзя было и ожидать. Но, с другой стороны, никто не думал, что скромный корейский порт окажется так забитым вражескими кораблями. Дудоров ругнул про себя ретроградов из Генмора, привыкших смотреть на авиацию только в плане воздушной разведки. А ведь что стоило выписать из-за границы новейшие авиадвигатели, поставить их на самолеты вместо нынешних, слабосильных. Тогда бы "аисты" смогли поднять по полтонны бомб или даже настоящую торпеду вместо стокилограммовой инерционной мины. А пока получается, что большинство японских эсминцев уцелели и продолжают угрожать отходящей русской эскадре. Да и самим авиаматкам было небезопасно такое близкое соседство с крупным отрядом вражеских быстроходных кораблей. В Гензане ведь видели и крейсера. Наилучшим решением было бы скорей забрать самолеты и уходить в море.

Однако Дудоров принял решение повторить воздушный налет. Только так оставалась возможность вывести у японцев из строя максимальное количество торпедных судов. Поднятые на авиаматки самолеты заправляли бензином, закрепляли в фюзеляже новую мину и тут же спускали стрелой обратно на воду. Пилоты еле успевали размять ноги на палубе и спешно перекусить бутербродами перед тем как снова залезть в тесные кабины. Работая в бешеном темпе, на авиаматках снаряжали к вылету вернувшиеся первыми шесть торпедоносцев Грузинова. Самолеты отряда Вирена было решено заправлять на плаву, у борта, не поднимая на авиаматки. Правда, тогда их приходилось снаряжать вместо мины бомбами — старыми артиллерийскими снарядами, к которым приделали жестяные стабилизаторы. Ранее на плаву были заправлены и четыре "чайки", уже улетевшие к "Энгельсу". Тот шел сейчас вместе с линкорами где-то далеко на востоке. Взамен, по переданному Дудорову по радио приказу, ожидали прилета с "Энгельса" четырех гидропланов.

Как гром с ясного неба пришло радиосообщение с "Бодрого": на зюйд-весте замечен приближающийся японский эсминец. Обычно на случай атак вражеских кораблей авиаматки сопровождали крейсера. Дудоров пожалел, что не решился просить у Старка "Аскольда" или "Варяга". Двенадцать 6-дюймовок одного из этих старых кораблей могли бы здорово охладить пыл японских миноносцев. А сейчас приходилось надеяться только на старую канонерку "Маньчжур", уже тридцать лет служившую в Сибирской флотилии. Дудоров распорядился авиатранспортам дать ход, оставив два поднятых последними "аиста" на грузовых стрелах. Заправленные самолеты получили команду к немедленному взлету, чтобы не подставляться на воде под вражеский огонь. Неподготовленные гидропланы должны были заправляться с миноносцев, имевших аварийный запас бензина. Но чтобы поднять в воздух аэропланы требовалось не менее пятнадцати минут, а японцы приближались слишком быстро. Навстречу им двинулся, неторопливо рассекая волны таранным форштевнем, старенький "Маньчжур", когда-то ходивший под парусами чаще, чем под паром.

Контр-адмирал Сибакити Яманако собрал два своих дивизиона для удара по обнаруженным авиатранспортам. Восемь эсминцев шли в атаку, развернувшись в широкую сеть, чтобы удобней было действовать торпедами и артиллерией. Какого-то серьезного сопротивления от русских транспортов японцы не ожидали. Главное успеть захватить вражеские аэропланы на воде! "Касива" шел прямо на замеченные самолеты, не обращая внимание на стоявший рядом с ними небольшой трехмачтовый корабль, в котором опознали старую канонерку. "Маньчжур" не казался японцам опасным. Они помнили, как в давнем бою в Чемульпо, которым русские почему-то так гордятся, однотипный с "Маньчжуром" "Кореец" так ни разу не сумел добросить свои снаряды до японских крейсеров. Командир "Касивы" считал, что без проблем расстреляет противника из дальнобойного и скорострельного носового 120-мм орудия. О чем японцам не было известно — "Маньчжур" успел получить вместо прежних устаревших 8-дюймовых пушек новые 6-дюймовки, не уступавшие в дальнобойности 120-мм орудию эсминца.

Стараясь заслонять еще не взлетевшие гидросамолеты, "Маньчжур" открыл огонь, стреляя двухорудийными залпами. По "Касиве" также вел огонь из двух 75-мм пушек подошедший "Бодрый", но, впрочем, без особого успеха. Японцы отвечали и первыми поразили неповоротливую канонерку. В разбитой прямым попаданием кают-компании "Маньчжура" вспыхнул пожар. Другой японский снаряд пронизал насквозь офицерские каюты правого борта. Котельное отделение наполнило дымом, который не выходил более через разбитые вентиляторы. Но в конечном итоге сказалось более тяжелое вооружение канонерской лодки. 152-мм русский снаряд разорвался в машинном отделении "Касивы". Эсминец потерял ход, превратившись в неподвижную мишень. Новое попадание поразило ему котлы. Мощный взрыв повалил трубы и сорвал большую часть палубы. Окутанный дымом и паром корабль перевернулся и исчез под водой.

Скоротечный бой привлек внимание других японских эсминцев. Грохот 6-дюймовок заставлял относиться к "Маньчжуру" с уважением. Авиаматки "Мациевич" и "Нестеров" в это время уходили полным ходом на северо-восток, в кильватере у них держались "Грозный", "Бравый" и "Бойкий". "Бодрый" вместе с поврежденным "Маньчжуром" продолжали прикрывать взлетающие с воды аэропланы. Три первых "аиста" направились к вражескому отряду, пытаясь если не потопить, так задержать его. Как оказалось, атаковать в открытом море маневрирующие на полном ходу эсминцы было гораздо сложнее, чем стоящие на якоре в гавани. Лишь одну торпеду из трех удалось сбросить достаточно близко на пересечку курса головного "Минекадзе". Эсминец не успевал уже уклониться, однако и эту мину отбросила в сторону поднятой кораблем волной. "Аисты" один за другим поднимались в воздух, над эсминцами трещали моторами без малого десяток самолетов. Они по-прежнему не добивались успеха, хотя фонтаны от бомб несколько раз окатывали палубы эсминцев. Атаки приобретали всё более демонстративный характер. В них участвовали и "пустые" самолеты, успевшие сбросить мины и бомбы. Японцы не могли разглядеть, есть или нет боезапас внутри фюзеляжа русского гидроплана и, на всякий случай, отворачивали от каждого аэроплана.

Последний "аист", у которого оставалась торпеда, атаковал, стараясь сбросить торпеду как большую бомбу — прямо на палубу первого подвернувшегося корабля. На "Каэде" русский аэроплан заметили, только когда он вывалился из дыма над трубами переднего мателота. Сброшенная с самолета торпеда пронеслась сверкающей сигарой низко над трубами, зацепилась за грот-мачту и, перекувырнувшись, с грохотом вонзилась хвостом в палубу за кормовым мостиком. Пройдя корабль насквозь, она проткнула днище и выскочила наружу, погнув напоследок правый гребной вал. "Каэде" затрясло и стало сносить в сторону, из пробоины хлестал фонтан. Заработали помпы, борясь с затоплением, но скорость корабля упала до 10 узлов, и он отстал от остальных эсминцев.

Те постепенно собирались вокруг "Маньчжура" и "Бодрого". На этот раз у японцев было полное превосходство. Засыпанные градом фугасов два старых русских корабля почти исчезли за густым лесом водяных всплесков. Охваченный пожарами "Маньчжур" еле двигался, стравливая пар из пробитого котла. Вся носовая часть была разворочена после детонации носового погреба боеприпасов, но с кормы некоторое время еще стреляла 120-мм пушка. Когда "Маньчжур" уже не отвечал на огонь, контр-адмирал Яманако передал приказ "Кабе" подойти и добить русских. После торпедного выстрела в упор пораженная в район котельного отделения канонерская лодка продержалась на воде лишь несколько минут, всё более кренясь на правый борт. Командир "Маньчжура", капитан 2-го ранга Четвериков приказал команде спасаться по возможности, а сам до последнего оставался на мостике. Было слышно, как внутри корабля трещат под напором воды ломающиеся перегородки. Матросы муравьями лезли из люков на палубу, прыгали с борта. Очередное содрогание старого корабля, и внезапно "Маньчжур" стал быстро уходить под воду. Еще до того "Каба" пустил вторую торпеду в полузатопленный "Бодрый". Подброшенный мощным взрывом, миноносец переломился, складываясь пополам .

Пока "Каба" добивал канонерку и миноносец, наиболее быстроходные у японцев "Минекадзе" и "Савакадзе" первыми выходили на русские авиатранспорты. Дудоров понимал, что его 15-узловым авиаматкам не уйти от развивавших 36-узловой ход новейших японских эсминцев. Надо было принимать бой. Японцы догоняли "Мациевича" и "Нестерова" по правому борту, огибая дымовую завесу, выставленную идущими позади миноносцами. Яманако предполагал, в случае если русские не сдадутся после первых выстрелов, сближаться и действовать торпедами. Русским пилотам в кружащих в небе самолетах останется либо лететь в Гензан и сдаваться, либо дожечь остаток топлива и остаться один на один с Японским морем. Японцы не сомневались в скорой победе над авиатранспортами, которые, как правило, вооружали лишь парой зенитных орудий и пулеметами.

Но русские авиаматки не зря называли гидрокрейсерами. По своей артиллерийской мощи "Мациевич" и "Нестеров" не уступали вспомогательным крейсерам-рейдерам. Кроме двух 75-мм зениток, авиатранспорты имели по шесть 120-мм орудий, из которых четыре могли стрелять на каждый борт. С другой стороны, русские корабли были очень уязвимы для обстрела — высокобортные, лишенные брони, с хранившимися в надстройках запасами бензина и боеприпасов для самолетов. Обладая превосходством в скорости, эсминцы могли бы просто безнаказанно расстрелять авиаматки издалека....

— Огня не открывать! Кто выстрелит раньше приказа, шкуру спущу с сукиного сына! Передать на "Нестеров", что тоже не думали стрелять.

После приказа, который Дудоров пролаял с мостика в жестяной рупор, артиллеристы даже отошли на полшага от своих орудий, уже приготовленных к бою.

Орудийные расчеты, которым на авиаматке впервые предоставлялась возможность пострелять по настоящим целям, недовольно ворчали сквозь зубы. Командиры правобортной и левобортной батарей, обходя орудия, торопливо разъяснили смысл адмиральского приказа — ждать, пока японцы не подойдут поближе. Но как тяжело было терпеть обстрел, не отвечая огнем на огонь! Первые фонтаны от падений японских снарядов легли перед носом авиатранспорта. Японцы предлагали остановиться и капитулировать? В ответ с "Мациевича" пару раз выстрелили из зенитки, прострочил очередь пулемет. Новые всплески, совсем рядом с бортом. Несколько человек на палубе упали, срезанные залетевшими осколками, зазвенели выбитые стекла иллюминаторов. Ответный сухой треск зенитных трехдюймовок. На японских кораблях частые вспышки выстрелов. Накрытие! Авиатранспорт заволокло удушливым дымом. Разбита грузовая стрела, под ней горит жаркий огнем так и не спущенный "аист". Матросы бросаются в горящий бензин, сталкивают самолет за борт. Сквозь дым видно, как вражеские эсминцы подходят ближе... Теперь пора!

Бааах! Оглушительно рявкнуло носовое 120-мм орудие "Мациевича", следом заговорила вся правобортная батарея. Канониры торопились выплеснуть накопившуюся злость, с бешеной скоростью работая с затворами орудий, выпуская в противника снаряд за снарядом. Этот огонь нельзя было назвать метким, опытных наводчиков на авиаматках не держали, но на близкой дистанции из множества выпущенных снарядов хотя бы малая часть, но находила цель. Снаряд, ударивший под мостик "Минекадзе", разорвал в клочья командира корабля. Раненного осколками в левую ногу и бок контр-адмирал Яманака унесли в лазарет. Командование кораблем принял старший артиллерийский офицер эсминца Матомэ Угаки.

Позади "Нестеров" открыл столь же ураганный огонь по "Савакадзе", который сразу же получил несколько подводных пробоин и потерял дымовую трубу. На выручку ему пришли "Саги", "Сакаки" и "Кусиноки", ранее готовившиеся расправиться с тремя русскими миноносцами, но под шквальным огнем с гидрокрейсера малые эсминцы-"каба" смогли лишь прикрыть отход потерявшего ход "Савакадзе". "Минекадзе" продолжал бой в одиночестве. По нему теперь стреляли и "Мациевич", и "Нестеров", и даже выдвинувшиеся русские миноносцы из своих 75-мм пушек. Лейтенант Угаки взял вправо, выходя на полном ходу из боя. "Минекадзе" продолжал следовать за авиаматками на безопасном расстоянии. Контр-адмирал Яманака из лазарета одобрил тактику лейтенанта Угаки — следить за авиатранспортами, не давать русским самолеты приводняться и ждать подкрепления. О нем Яманака уже запросил по радио командующего флотом. Огрызающиеся огнем авиатранспорты были явно не по зубам оставшимся в строю пяти японским эсминцам, из которых четыре имели лишь по одному орудию серьезного калибра.

Поврежденным "Савакадзе" и "Каэде" было приказано возвращаться в Гензан. В это время "Каба" лежал в дрейфе, чтобы подобрать сампанами моряков с затонувших "Бодрого" и "Маньчжура". Внезапно над японцами, занятыми спасательной операцией, появилась четверка гидросамолетов с "Энгельса". Они добрались до места после долгого перелета над морем. Не имея никак сведений о происходящем внизу и наблюдая стоящий без хода японский эсминец, "энгельсовские" пилоты вышли в атаку, высыпав сверху на "Кабу" восемь 50-кг бомб. Хотя ни одна из них не попала в корабль, несколько разорвалось совсем рядом, едва не опрокинув эсминец. Его обшивка запестрела осколочными пробоинами, во многих местах листы были вдавлены, швы между ними разошлись, заклепки вылетели. На "Кабе" стало быстро затапливать шкиперскую, носовой кубрик, вода постепенно заливала котельное отделение. После сигнала о помощи к тонущему эсминцу спешно подошел "Суги", забрав людей. Переполненный спасенными с трех судов, небольшой и неустойчивый "Суги" потерял боеспособность и тоже был отослан в Гензан. С "Минекаде" остались лишь два малых эсминца — "Сакаки" и "Кусиноки"

Борис Дудоров понимал всю сложность ситуации, в которой он находился. Положение складывалось так, что в ближайшее время могла быть потеряна вся корабельная авиация. Ходившие вокруг японские эсминцы не давали спокойно принимать самолеты, севшие на воду. К тому же любая задержка означала сейчас увеличение риска, что авиаматки догонят новые, более сильные вражеские корабли. А, может, отказаться от спасения самолетов? Их уничтожение хотя бы на время отвлечет японцев. Авиатранспорты тем временем, возможно, смогут оторваться от врага. Ну а летчиков, даст Бог, успеют забрать миноносцы. Капитаны обоих авиатранспортов предлагали именно это. Но нетрудно было представить, как воспримут такое решение начальники летных отрядов — Вирен и Грузинов, да и остальные летчики.

Дудоров с досадой потер лоб. А сам он кто больше — летчик или моряк? Наверное, всё же, моряк. Он и в воздух-то сам поднимался лишь считанные разы. Если моряк, то должен ради спасения кораблей без лишней жалости бросить аэропланы, как в старину в шторм отправляли за борт медные пушки. Ведь самолет для моряка — всего лишь дальнобойное орудие особого рода. Не то авиатор. Для него как раз корабль-авиаматка — простой носитель крылатых машин. Если бросить сейчас "аисты", их потеря будет означать провал всей операции, поставит крест на всем дальнейшим развитием русской морской авиации. Нет! Самолеты бросать нельзя!

Дудоров распорядился поставить "Мациевич" и "Нестеров" фронтом, бортами друг к другу. Догадаются ли летчики садиться в пространство между кораблями, под защитой гидрокрейсеров? Теперь с какой бы стороны не подошел японец, его встретит огонь шести орудий — бортовой батареи одной из маток или носовых и кормовых орудий двух кораблей. Самолеты устремились на посадку. Первым между авиаматок сели на последних каплях горючего самолеты с "Энгельса". За ними последовали другие самолеты, приводняясь по очереди на отведенную им полосу моря, выруливая уже на воде поближе к транспортам. Один гидроплан не успел отойти, и в него с треском влетел садившийся следом. Оба сцепившихся воедино искалеченных аппарата начали тонуть. Неожиданно эта плавающая на воде куча перепутанных ажурных конструкций пришла в движение, будто у нее заработал непонятный подводный движитель.

— Торпеда! Торпеда! — закричал один из державшихся за останки разбитой машины летчиков.

Когда оба русских авиатранспорта остановились для приема самолетов, "Минекадзе", "Сакаки" и "Кусиноки" несколько раз пытался выйти в атаку. Русские канониры отвечали жарким огнем, поэтому рискованные маневры были чреваты для японцев новым попаданием. Так и случилось. Русский снаряд разорвался между труб "Минекадзе". Стоявшее там 120-мм орудие было сбито со своей площадки, снаряды изрешетили радиорубку, лишив, таким образом, "Минекадзе" связи. В свою очередь японцы добились двух или трех попаданий в "Мациевич". На авиаматке был пробит навылет борт в носовой части, разрушена шпилевая машина, на жилой палубе возник пожар. Артиллеристам "Кусиноки" повезло пробить котел на миноносце "Грозный", окутавшимся паром.

Снаряды на "Минекадзе" подходили к концу, и лейтенант Угаки испросил у адмирала Яманако разрешения использовать торпедное оружие. Новейший эсминец был вооружен тяжелыми 533-мм торпедами. Дистанция для них была почти предельная, но по неподвижной цели шанс попасть имелся реальный. Главное, чтобы противник не заметили пуска и не дал хода. Увлеченные артиллерийской дуэлью русские не обратили внимания, что при очередном развороте "Минекадзе" выстрелил еще и торпедами. В пущенном из развернутых веером кормовых аппаратов залпе было только четыре. Их путь к русским кораблям занял несколько долгих минут. Три торпеды прошли вдали от авиаматок, одна, миновав не замеченной, "Мациевич", и двигалась прямо на "Нестерова", пока не натолкнулась на разбитый "аист". Самоходная мина ударила в ушедший в глубину хвост аппарата, но не взорвалась от слабого удара, а, скользнув по фюзеляжу к поверхности, застряв в опорах поплавка. Обнаруживший торпеду летчик не растерялся и по стойке перебрался к торпеде, пытаясь обеими руками вытолкнуть ее в сторону. Внезапно торпеда освободилась и ушла вниз, в глубину, едва не унеся смелого авиатора с собой.

Получив радиограмму от раненого Яманако, адмирал Ямай пришел в полнейшую ярость. Восемь эсминцев не смогли справиться с двумя вооруженными пароходами! Еще два эсминца потоплены, три повреждены. За два часа Ямай потерял половину своих легких сил! Командующий приказал выходить в море начальнику 2-й минной флотилии. Контр-адмиралу Мацумуро Тацио, который держал теперь флаг на легком крейсере "Тацута", было разрешено взять с собой три новейших эсминца "моми" — "Наси", "Нире" и "Кая". Их высокая скорость не давала русским транспортом никаких шансов уйти, а мощное вооружение (по три 120-мм орудия на каждом) вместе с четырьмя 140-мм орудиями "Тацуты" обеспечивало огневое превосходство над противником.

Не успел отряд Тацио удалиться в море, как с береговых наблюдательных постов к югу от порта передали об обнаружении в море трех легких крейсеров типа "Светлана" и четырех эсминцах типа "Новик". Вражеские корабли двигались вдоль берега на север. Очевидно, что русские спешили на помощь своим авиатранспортам. Новый отряд был гораздо сильнее того, что было у Тацио и Яманако. Может, стоило вернуть их, пока противник не отрезал эсминцы от Гензана? Но вражеские авиатранспорты тогда смогут продолжать беспрепятственно выпускать свои самолеты, и, кроме того, поврежденные японские эсминцы вернуться не успевают. Надо отвлечь от них внимание русских крейсеров. Как? Нападая на авиаматки!

Ямай потер покрасневшие глаза. Минувшей ночью ему так и не удалось поспать, хоть он и провалялся два часа на койке в крохотной адмиральской каюте "Тацуты" как раз над грохочущими турбинами.

— Передать на поврежденные корабли. Следовать как можно быстро в Гензан! При обнаружении противника уходить на север, в Канко! Отряду контр-адмирала Тацио — курс прежний, норд-ост! Идти самым полным ходом и атаковать авиатранспорты транспорты до подхода русскиих крейсеров!

О бомбежке Гензана контр-адмиралу Порембскому стало известно почти сразу — из принятой на "Корнилове" радиограммы от Дудорова. Порембский недоверчиво вчитывался в строчки о потопленных и взорванных японских кораблях. Вот ведь схватил Дудоров удачу за хвост, чуть ли не вторая Чесма может получиться! Хотя наверняка ведь преувеличил, не могли его самолетики там много кораблей уничтожить.

Позже стали принимать сообщения о том, что на авиаматки напали японские корабли. Знать, не всех японцев авиацией перетопили... Пока Дудоров справлялся сам, но идти без поддержки крейсеров к вражескому порту было, конечно, авантюрой. А ведь Порембскому до Гензане сейчас всего-то несколько часов быстрого хода с крейсерами и эсминцами! Контр-адмирал Кедров, которому Порембский сообщил по радио и сигнальной связью о своем решении срочно идти на выручку Дудорову, пробовал протестовать. Мол, поврежденные дредноуты останутся тогда совсем без защиты. Но всё это — лишние страхи. Днем линкоры Кедрова, случись, и одни отобьются от японских эсминцев, даже вспомогательным калибром. Ну а к вечеру Порембский успеет обратно.

Оставив за кормой медленно бредущие на север утюги дредноутов, крейсера "Адмирал Корнилов", "Адмирал Истомин", "Адмирал Грейг" устремились на запад. Вместе с крейсерами к корейскому берегу шел дивизион балтийских "новиков" — "Капитан Белли", "Капитан Кроун", "Капитан Керн", "Капитан Конон-Зотов". Черноморские эсминцы "Левкас", "Корфу", "Занте" и "Цериго" были оставлены в охранении линейных кораблей вместе с гидрокрейсером "Штабс-капитан Энгельс".

К побережью Кореи крейсера и эсминцы вышли южнее Гензана и двинулись в виду берега на север. Как передал по радио Дудоров, к его авиаматкам двигался очередной отряд японцев — легкий крейсер типа "Тацута" во главе дивизиона эсминцев. Кроме того, вблизи гидрокрейсеров продолжал находится еще один японский большой эсминец типа "Минекадзе" .Дудоров просил о срочной поддержке. Дивизион "новиков" под командой капитана 1-го ранга Белли были высланы вперед и вскоре установили визуальный контакт с противником — тремя идущими к Гензану эсминцами (один большой, два малых). "Капитан Белли", "Керн", "Кроун" и "Конон-Зотов" резво рванули вперед, надеясь оказаться у входа в бухту раньше японцев, тем более, что противник явно не мог развить полной скорости. Очевидно, японцы сообразили, что не успеют в Гензан, и развернулись на север, намереваясь, очевидно, уйти в другой порт. Русские шли следом, постепенно, но верно сокращая дистанцию. Внезапно рядом с "новиками" стали вставать всплески от падения снарядов. Береговые батареи? Нет, огонь вели выходившие из Гензана корабли. Первым шел четырехтрубный крейсер, хорошо знакомый русским морякам. На Балтийском флоте и сейчас служили два броненосных крейсера этого типа. Еще один был потоплен в пятнадцатом году немецкой подлодкой. А четвертый корабль, вернее, он-то как раз был построен первым, вот уже пятнадцать лет ходит под японским флагом. Бывший "Баян", ныне "Асо". Выходя из зоны обстрела шестидюймовок корабля-ренегата, "новики" уклонились в море. А из гавани показывались новые корабли — еще один старый крейсер, однотрубный "Чиода" и шесть эсминцев — два больших, шесть малых.

Контр-адмирал Порембский, щурясь, вглядывался в противника покрасневшими глазами — пробитая вчера передняя дымовая труба "Корнилова" то и дело обдавала мостик гарью. Будто расшевелил осиное гнездо! Откуда у японцев такая уйма кораблей?! Уйти-то, впрочем, он всегда успеет. Но авиаматки тогда обречены, их догонят даже старые крейсера. И, кроме того, лучше сражаться с эсминцами здесь днем, а не ночью в открытом море, защищая свои линкоры. Ну, а старые крейсера... Не так уж они и страшны для русских "адмиралов". Плохо только, что потеряем время, пока "Тацута" приближается к авиаматкам. Прямо по курсу шесть японских миноносцев преследовали отходящую на восток четверку "новиков", за миноносцами дымили трубами "Баян" (японский "Асо" все упорно продолжали называть его прежним, русским именем) и "Чиода".

— Ну что, Сергей Дмитриевич! — обратился контр-адмирал Порембский к командиру "Корнилова" капитану 1-го ранга Коптеву. — Справимся с японцами?

— Справимся, Казимир Адольфович! — угрюмо усмехнулся Коптев. — Я эту "Чиоду" по Цусимскому сражению хорошо помню. Стервятники! Наводили на наши разбитые броненосцы большие крейсера, а сами, чуть что, убегали, не принимали боя. Сейчас не сбегут! Теперь скорость за нами!

— Вы про "Баян" не забывайте!

— Ничего, и с ним управимся. Главный калибр японцы с него сняли, так что вся артиллерия — десять шестидюймовок, у "Чиоды" — десять пятидюймовок. На борт каждый бьет шестью стволами, а у наших трех крейсеров по восемь стволов на борт.

— Про броню не забывайте, оба крейсера всё ж броненосные!

— Да, у "Баяна" пояс толстый, восемь дюймов против наших трех. Хотя броня старая, слабой закалки. Зато у нас пушки дальнобойнее, дальномеры лучше. Разнесем фугасами, что есть наверху, а потом добьем торпедами. Ну, а у "Чиоды" пояс четыре с половиной дюйма мягкой стали. Наши снаряды его насквозь пробьют

Два старых броненосных крейсера, по мнению адмирала Ямая, могли отогнать русских от входа в гензанскую бухту и дать возможность вернуться находящимся в море легким японским кораблям. Вице-адмирал принц Хироясу настоял, чтобы со старыми крейсерами для противодействия русским "новикам" вышли и последние оставшиеся в Гензане эсминцы — большие "Кавакадзе" и "Амацукадзе", а также однотипные 2-ранговые "Момо", "Нара", "Кува" и "Эноки", меньшего тоннажа, но хорошо вооруженные. Сам принц по-прежнему держал флаг на "Кавакадзе", куда перешел вчера с потопленного "Конго"

Вначале всё шло так, как и предполагалось. Одним своим появлением японский отряд заставил русский авангард из четырех "новиков" уклониться в море. Обгоняя старые крейсера, японские эсминцы вырвались вперед, пересекая впереди курс вражеской четверки и обрушивая на противника бортовой огонь девятнадцати 120-мм орудий. Им могли отвечать лишь четыре носовые 4-дюймовки русских кораблей. Перестрелка шла на большой дальности, и попаданий не было. Когда противники сблизились до 20 кабельтовых, русские отвернули вправо, ложась на параллельный курс с японцами, и немедленно ввели в действие всю свою артиллерию. "Новики" стреляли из шестнадцати орудий, по четыре на каждом эсминце. Минимальное преимущество японцев в количестве стволов исчезло, когда "Нара", идущий за флагманским кораблем, вышел из линии и встал на правом траверсе корабля Хироясу, заслоняя его от русских снарядов, но и перекрывая сектора стрельбы трем пушкам "Кавакадзе". Бой теперь шел полностью на равных, больший вес японских снарядов компенсировался русской скорострельностью.

Перестрелку нельзя было назвать особо ожесточенной — оба противника экономили снаряды. Прямых попаданий по-прежнему не было, хотя от близких разрывов корабли то и дело заливали водяные всплески, а осколки дырявили борта и надстройки. Наконец идущий в японском строе третьим "Кува" получил прямое попадание в корму. Снаряд ударил в румпельное отделение и заклинил руль. Корабль свалился в неуправляемую циркуляцию к русской колонне. Там решили, что японцы идут на таран. На "Куву" обрушился огонь всех четырех "новиков". Русские снаряды снесли за борт фок-мачту и мостик, изуродовали носовое орудие, вывели из строя торпедные аппараты. Вода заполняла через пробоины котельные и машинное отделения. "Кува" остановился, потеряв ход. Принц Хироясу уводил оставшиеся у него эсминцы прежним курсом, надеясь оттянуть "новики" за собой от поврежденного "Кувы", но тот уже был в досягаемости орудий подходящих с юга русских крейсеров.

"Адмирал Корнилов" бил по остановившемуся без хода японскому эсминцу орудиями правого борта, левым бортом ведя огонь по приближающемуся с запада "Баяну"-"Асо". Старые японские крейсера из всех сил спешили на помощь отставшего от своих "Кувы", но эсминец был уже обречен. За короткое время он получил от пяти до семи попаданий 130-мм снарядами и теперь представлял бесформенный горящий остов. Потеряв надежду спасти "Куву", японские крейсера стали разворачиваться к северу. Порембский догонял противника, следуя тем же курсом и продолжая вести огонь всеми левобортными орудиями.

Маленький однотрубный "Чиода" укрылся от обстрела за четырехтрубным "Асо". Дуэль с русскими крейсерами вел теперь он один. Наверное, в этот момент командир "Асо" сильно жалел, что с трофейного русского крейсера сняли носовую и кормовую башни с 8-дюймовыми орудиями. После перестройки на их месте были только защищенные щитами 6-дюймовки. Две эти пушки, хотя и новой системы, не могли заменить крупного калибра, который в прошлую войну делал "Баян" грозой для легких японских кораблей. "Корнилов", "Истомин" и "Грейг" постепенно обгоняли тихоходных японцев. "Асо", чтобы избежать обхода по носу и анфиладного обстрела, отклонялся влево, поэтому ведущие огневой бой корабли, двигаясь по большой дуге, смещаясь постепенно на запад.

— Передайте на "Грейг", — обратился Порембский к флаг-офицеру. — Пусть Дараган меняет курс на норд-ост и идет срочно выручать Дудорова. А мы с японскими старичками и вдвоем справимся.

После переданного семафором с "Корнилова" и отрепетированного "Истоминым" приказа "Адмирал Грейг" вышел из кильватерной колонны, расходясь с другими крейсерами. Однако угнаться за 33-узловой "Тацутой" "Грейгу", который и до полученных повреждений развивал менее 30 узлов, было затруднительно. Оставалось надеяться, что какое-то время авиатранспорты смогут продержаться и без его помощи. Ну а "Корнилов" с "Истоминым" продолжали расстрел "Асо".

Русские снаряды взметывали воду вокруг японского крейсера. Разлетавшиеся огненными снопами осколки решетили незащищенную броней верхнюю часть борта, звонко отскакивая от плит проходящего ниже броневого пояса. На японском крейсера были разбиты все шлюпки, зияли пробоинами дымовые трубы и вентиляторные дефлекторы. Находившиеся на палубе запасные торпеды для миноносцев из-за опасности взрыва было приказано сбросить за борт. "Асо" отвечал частой, но неприцельной стрельбой. Похоже, что японские артиллеристы действовали без целеуказаний, стреляя наугад. Им всё же удалось добиться двух попаданий. Одним был разбит прожектор на фор-марсе "Корнилова", второй снаряд угодил крейсеру в борт у самой ватерлинии. Удар от сотрясения был таким сильным, что Порембскому на мостике показалось, будто крейсер разваливается пополам, однако снаряд даже не пробил броневой пояс.

А вот русские снаряды ложились всё более точно. За считанные минуты "Асо" получил сразу три попадания. Взрыв в камбузе перекрыл обломками дымоход второй трубы. В расположенных ниже котельных задыхались кочегары, падая без сознания у топок, но не оставляли посты. Второй снаряд угодил в носовой каземат, пробил броню и разорвался на лафете орудия, положив весь расчет одной грудой рваного мяса и ломаных костей. Третий снаряд взорвался в кают-компании, его осколки через световые люки залетели в машинное отделение, выведя из строя правую машину. На жилой и батарейной палубе разгорались пожары, с которым, впрочем, японцы пока справились. Но тут на "Асо" напали с воздуха!

Над морем всё еще парили три "аиста", взлетевших последними. У них еще оставался бензин в баках, и командир воздушного отряда Николай Вирен решил не спешить с посадкой, благо подвешенные под фюзеляж бомбы всё еще не были сброшены. "Минекадзе", порядком уже исковерканный огнем гидрокрейсеров, Вирен не счел для себя достойной целью и повел самолеты на юго-восток, в сторону поднимающихся к небу дымов новых вражеских кораблей. Над кильватерной колонной из четырех эсминцев, лидируемых легким крейсером, два ведомых Вирена аэроплана сбросили десяток 20-кг бомб (3-дюймовых снарядов со стабилизаторами). Ни одна из них не попала в цель, однако атака не оказалась безрезультатной. Уклоняясь от падающих снарядов, "Наси" резко повернул и подставился под удар идущего в кильватере "Нире". Тот сам в этот момент взял в сторону, едва избежав тарана заднего "Кая", но врезался форштевнем в передний эсминец. Повреждения "Наси оказались несерьезными, однако "Нире" при столкновении с ним смял себе носовую часть. Передняя переборка с трудом держала напор воды, и корабль не мог давать больше 6 узлов хода.

Николай Вирен с трудом удержался от соблазна сбросить на сгрудившиеся японские корабли две свои 50-кг бомбы, переделанные из 152-мм снарядов, но решил, что они заслуживают более крупной цели. "Аист" полетел дальше. С высоты перед Виреном разворачивалась картина действий сразу нескольких отрядов, широко разошедшихся по морю. Вот яростно сражались, маневрируя на полной скорости пять японских и четыре русских миноносца. В стороне от них шел, оставляя за собой длинный пенистый след, одинокий русский крейсер типа "Светлана". Два других таких же крейсера вели бой с парой японских кораблей. В большем из них кавторанг Вирен с замиранием сердца узнал "Баян" — знаменитый геройский крейсер, которым командовал его отец, известный тогда всей России. Но сейчас на его мачтах вражеские бело-красные флаги! Сыновний долг — прекратить это кощунство!

Первая бомба упала у бывшего "Баяна" за кормой. Вторая угодила в корабль справа от носового мостика, прошла через гальюн, малярную, пробила броневую палубу и сдетонировала в тросовом отделении. Взрыв повредил обшивку и сдвинул броневые плиты, в трюмах началась сильная течь, вода показалась в носовых снарядных погребах. Одновременно в тросовом вспыхнул пожар, быстро перекинувшийся на соседние шкиперскую и провиантские кладовые. В трюмных помещениях шла упорная борьба и с пожаром, и с затоплением. Из-за сильного задымления никак не удавалось подобраться к очагам возгорания. Японцы пытались удушить огонь, прекратив доступ воздуха в горевшие отсеки, но из-за многочисленных пробоин в переборках воздух продолжал проникать к огню. Струящиеся из-под палубы клубы черного дыма окутывали мостик, затрудняя наблюдение, мешали наводке носовых орудий, снаряды к которым теперь приходилось носить с кормы. "Асо" заметно погрузился носом.

Тяжелое положение японского броненосного крейсера заметили на "Корнилове" и "Истомине". Успех аэроплана там приветствовали общим громким "ура!" Окутанный дымом "Асо" почти уже не стрелял. Контр-адмирал Порембский, не считая более противника опасным, распорядился начать сближение для более верного ведения огня. Теперь русские снаряды били по противнику почти в упор, нанося кораблю всё большие разрушения. Сквозь проломы в бортах можно было заметить языки пламени внутренних пожаров, дым валил и из амбразур казематов. "Асо" погружался всё глубже, вода заливалась уже через многочисленные пробоины выше бронепояса. Корабль всё более кренился на правый борт. Наконец, командир "Асо" понял, что дойти считанные мили до Гензана уже не получится. Последовало распоряжение остановить машины и подготовить корабль к затоплению.

Предоставив добивать вставший без хода горящий "Асо" заднему мателоту, "Адмирал Корнилов" устремился в погоню за устремившемуся к Гензану, под защиту береговых батарей "Чиодой". Его старые 120-мм пушки едва доставали до русских, падая с большим рассеиванием, тогда как "Корнилов", добившись после четвертого залпа накрытия, перешел на беглую и результативную стрельбу. Два первых попадания поразили "Чиоду" в полубак. Один снаряд, пробив палубу, прошел, не взорвавшись через верхние носовые отсеки, и вылетел через левый борт. Но второй вызвал сильный пожар в малярной, угрожая детонацией сложенных рядом боеприпасов. Следующее попадание пришлось в дымовую трубу. Взорвавшийся на трубе снаряд не только перекрыл дымоход рваным железом, но и накрыл веером осколков мостик. Корабль некоторое время не управлялся и стремительно терял ход. Это позволило "Корнилову" сократить дистанцию до прямого выстрела. Последовали новые попадания.

Английские конструктора когда-то снабдили "Чиоду" бронепоясом из мягкой хромистой стали, но такая броня не могла удержать современные 130-мм снаряды с бронебойными наконечниками. Они пробивали пояс насквозь и взрывались внутри корпуса. Старый крейсер лишился фок-мачты и сильно накренился. Через пробоины затоплялись всё новые трюмные отсеки. На верхней палубе всё более разгорался пожар. Тушившие его аварийные партии сметались осколками рвущихся вокруг снарядов. Была выбита практически вся артиллерия "Чиоды", прикрытая лишь легкими щитами. Эти щиты не столько защищали, сколько увеличивали опасность от осколков, которые рикошетировали от них, летя через палубу. Вступивший в командование кораблем после гибели командира старший офицер приказал выпустить торпеду из правобортного аппарата, однако "Корнилов" держался достаточно далеко, чтобы не бояться торпедной атаки. "Чиода" полностью исчез в черном дыму, пронизанном языками пламени. Артиллерия "Корнилова" продолжала вести огонь практически вслепую, ориентируясь только на две несбитые мачты, показывавшиеся среди дыма. Потом там, где предполагался японский корабль, полыхнула ярчайшая вспышка, к небу взметнулся огненный столб, превращаясь постепенно в дымное грибовидное облако. Из-за пожара или очередного попадания на "Чиоде" взорвались хранившиеся там запасные торпеды для миноносцев.

Во время этих событий "Истомин", задробив стрельбу, медленно кружил около сильно накренившегося "Асо", готовый, если броненосный крейсер не потонет сам, добить его торпедой. Сигнальщик на марсе углядел впереди по левому борту что-то похожее на перископ. До того с русских кораблей уже видели несколько ложным перископов, и знавший о хитрой выдумке русских авиаторов командир "Истомина" Александр Сергеевич Полушкин распорядился не обращать на "оглобли с грузом" внимание. Между тем перископ двигался, постепенно выходя наперерез русскому кораблю.

Лейтенант Сигиёси Мива начинал свою службу мичманом на "Асо". Наблюдая в перископ гибель крейсера, на котором он прослужил семь лет до перехода на подводный флот, Мива не мог не испытывать глубочайшей горечи и жгучего желания мести. Важно, однако, было сохранять хладнокровие. Мива командовал подлодкой S-16, построенной по образцу устаревших малых британских подлодок береговой обороны типа С. Несмотря на устарелость конструкции, 300-тонная субмарина была весьма грозным оружием. В мировую войну на счету английских подлодок типа С было несколько германских боевых кораблей, включая куда более современные подлодки, и даже взорванный виадук в Зеебрюге. Четыре субмарины типа С даже воевали в составе русского флота, потопив там пару немецких минзагов.

В Японию десять лет назад англичане поставили шесть лодок данного типа. Недавно всех их скрытно перебросили в Гензан вместе с пятью совсем уже древними американскими субмаринами фирмы "Холланд". Устаревшие подлодки могли пригодиться на тот маловероятный случай, если русские заблудятся и пойдут вдоль берега Кореи, но на практике они больше ремонтировались, чем выходили на патрулирование в прибрежных водах. Лейтенант Мива завидовал своим коллегам, кому выпало служить на современных лодках. Три больших субмарины французской фирмы "Шнейдер", две итальянские "Фиат-Лауренти" и, наконец, две английские "Виккерса" типа L, находились сейчас в открытом море. Их завеса должна была перехватить эскадру Колчака на обратном пути во Владивосток. А были ведь еще полученные по репарации немецкие подлодки— заградители U-55, U-90, U-99, U-125, UВ-125 и UВ-143. Они скрытно действовали у самых русских берегов, чтобы в нужный момент засеять подходы к вражеским портам десятками мин. И почему Миве досталась малая лодка, которая со своим бензиновым двигателем представляла больше угрозы своему экипажу? Однако судьбе было угодно, чтобы первыми в Японии среди подводного флота прославились именно лейтенант Мива и его устаревшая S-16.

Воздушный налет застал малые японские лодки у бортов своих плавучих баз "Ицукусима-Мару" и "Нагаура-Мару". На плавбазах, бывших крейсерах, располагалась и большая часть подводников — постоянно находиться на крошечных посудинах было невозможно. Из одиннадцати лодок три взорвались или сгорели вместе со своими плавбазами, еще три затонули от полученных повреждений чуть позже. Пять лодок уцелели, но на четырех технические неисправности делали невозможным скорый выход в море. Из всей подводной флотилии двинуться с места смогла одна лишь "шестнадцатая". А ведь поначалу казалось, что и она обречена. Когда "Ицукусиму" стали штурмовать русские истребители, лейтенант Мива едва успел под свинцовым дождем перевести своих людей на свою лодку, стоящую у борта крейсера. На субмарине обрубили швартовые и попыталась отойти от горящей "Ицукусимы", но упавший в воду швартовочный конец опутал винт. Тогда лодку стали буксировать гребными шлюпками, однако ее надводный корпус и рубка успели обгореть. Ожоги получили почти все участвовавшие в спасении субмарины матросы. Сам Мива смахнул с головы остатки шевелюры.

Освободив винт, на "шестнадцатой" запустили бензиновый двигатель надводного хода и двинулись к выходу из бухты. Увы, почти сразу возник пожар в машинном отделении. Мива не растерялся, приказал команде подняться наверх, плотно задраив за собой люк. Лишенный притока кислорода, пожар погас сам собой. Продолжавшие летать над бухтой русские самолеты оставили без внимания лодку, над которой висело густое облако дыма, решив, видимо, что с нею уже покончено. Японцы всё же обнаружили в верхней части корпуса несколько пулевых пробоин, которые заткнули деревянными пробками. Погружаться глубоко, однако, субмарине теперь было крайне нежелательно. Вернувшись внутрь лодки, команда вновь запустила мотор, и S-16 покинула бухту. Лодка неторопливо шла вперед, пока показавшиеся на юге дымы русского крейсерского отряда не заставили лейтенанта Миву дать команду к погружению. "Шестнадцатая" с ее восьмью узлами подводного хода, конечно, не могла присоединиться к сражению надводных кораблей, когда навстречу русским крейсерам из Гензана вышли корабли-ветераны (на "Чиоде" и "Акицусиме", кстати, сражались и оставшиеся без лодок моряки-подводники). Мива выжидал, пока его терпеливость не была вознаграждена. Вражеский легкий крейсер с тремя низкими дымовыми трубами подошел к гибнущему высокотрубному "Асо". Тот уже не имел возможности сопротивляться, и русские торжествовали, не подозревая об опасности, которая грозила им из-под воды.

"Адмирал Истомин" двигался малым ходом, когда в пяти кабельтовых слева по борту вдруг заметили воздушный пузырь, выскочивший на поверхность. Следом из-под воды появилась и верхняя часть рубки подлодки, всплывшей после пуска обеих своих торпед. Торпеды шли, расходясь в стороны и оставляя за собой белые полосы пузырьков, прямо на русский крейсер. "Шестнадцатая" погружалась, провожаемая градом спешно выпущенных снарядов. Лейтенант Мива едва успел опуститься на двадцать метров, когда лодка содрогнулась от удара близкого взрыва. Торпеда попала в цель!

"Истомина" сильно встряхнуло, на палубу обрушился водопад забортной воды, в воздухе расходилось дымное облако, резко пахло взрывчаткой. Турбины остановились, в трюмах погасло электричество. На крейсере не заметили подлодки и решили, что торпеду каким-то образом выпустили с "Асо". Русские немедленно возобновили яростный обстрел тонущего японского корабля. После нескольких новых попаданий он стал стремительно валиться набок, подминая спущенные шлюпки. Старый крейсер лег на борт, обнажив выкрашенную красным подводную часть. Трубы касались воды, дым растекался черной пеленой по волнам. На возвышавшийся над водой часть борта перебралось много людей, они кричали "банзай!" Потом корма "Асо" поднялась в воздух, сверкнув на мгновение бронзовыми лопастями винтов и разом исчезла в кружащемся водовороте.

Положение потопившего японский крейсер "Истомина" было тоже весьма тяжелым. Полушкин потребовал доклада о повреждениях. Из трюма сообщили о пробоине в отсеке турбогенераторов, шло затопление носовых кочегарок, воду заметили и в носовых снарядных погребах. Нефтяная пленка, появившаяся у подорванного борта, говорила также о повреждение топливных цистерн. Экипаж отчаянно боролся за спасение корабля. Аварийные партии действовали быстро и слаженно, локализуя затопления. К счастью, повреждения корпуса оказались меньше ожидавшихся — "шестнадцатая" стреляла устаревшими торпедами с меньшей взрывной мощностью.

Крен "Истомина" на левый борт был сбалансирован затоплением правобортных отсеков. Шла подготовка к тому, чтобы запустить турбины, остановившиеся из-за сотрясения при взрыве. Пока что крейсер представлял собой идеальную мишень для атаки подводной лодки, тем более, что рядом не осталось ни одного эсминца, который помещал бы субмарине повторить нападение. К счастью для русских, у S-16 было только два носовых торпедных аппарата. Сейчас на "шестнадцатой" японские подводники пытались перезарядить аппараты запасными торпедами, но сделать это быстро в крайне ограниченном объеме лодки у них не получалось. Однако к "Истомину" уже приближались другие японские корабли.

Вице-адмирал Хироясу с оставшимися у него пятью эсминцами продолжал маневренный бой с русским минным дивизионом капитана 1-го ранга Белли. Противники выписывали петли, пытаясь обойти друг друга и занять выгодную позицию, пока не вернулись к месту схватки крейсеров (по версии, которой принц придерживался после войны, он целенаправленно шел на помощь сражавшемуся в одиночестве "Асо"). Заметив, что русский крейсер накренился и потерял ход, Хироясу дал приказ к атаке. Рискованно подставив корму русским "новикам", японские эсминцы устремились к "Адмиралу Истомину". Они шли двумя колоннами — слева "Кавакадзе", "Момо" и "Нара", справа — "Амацукадзе", "Кува" и "Эноки". Японцы были полны решимости отомстить за гибель "Асо", "Чиоды" и своего товарища "Касивы", потопленных снарядами русских "адмиралов". Дневная атака эсминцами крейсера, пусть и поврежденного, выглядела предельно рискованной. Единственной надеждой японцев было то, что торпедированный русский крейсер не сможет эффективно обороняться

В этом японцы ошиблись. "Истомина" запустил турбины и постепенно набирал ход. Помпы, питаемые с кормовых турбогенераторов, откачивали воду из затопленных отсеков. Снаряды подавались из кормовых погребов и разносились по цепочке к орудиям. Когда японские эсминцы приблизились, огонь по ним был открыт без малейшего промедления. Первый же залп лег в ста метрах от вырвавшегося вперед "Кавакадзе". Эсминец увеличил ход и, сблизившись до 15 кабельтовых, начал разворот для пуска торпед, но в этот момент сам был поражен в кормовую часть сразу двумя снарядами. Они разорвались в машинном отделении, выведя из строя обе турбины. Эсминец остановился, окутанный паром и дымом от начавшегося пожара. Выпущенные с неуправляемого корабля четыре 533-мм торпеды не попала в цель, однако он отвлек на себя внимание артиллерийских расчетов русского крейсера, а также закрыл дымом атаку остальных японских кораблей.

Пока "Момо" и "Нара" подходили к "Кавакадзе", чтобы снять с него людей, "Амацукадзе", "Кува" и "Эноки" сблизились до 8 кабельтовых и дали залп из носовых аппаратов, выпустив шесть 457-мм торпед. Заметив идущие на корабль белые линии торпедных следов, командир крейсера Полушкин попытался увести "Истомина" от залпа. И это почти удалось, однако поврежденному кораблю чуть-чуть не хватило скорости. Одна из торпед всё же зацепила его за самый кончик кормы. Это второе торпедное попадание на мостике вначале даже не заметили. Полушкин только обнаружив, что корабль не слушается руля, и попробовал связаться с румпельным отделением. Не дождавшись ответа, командир послал на корму вестового. Матрос вернулся и доложил, что румпельное отделение отсутствует вместе с кормой. Японская торпеда оторвала "Истомину" всю кормовой часть по 120-й шпангоут, лишив рулей и центральной пары винтов.

Японские эсминцы развернулись и укрылись в дымовой завесе, готовясь к повторной атаке. Она со всей определенностью должна была завершиться потоплением русского крейсера. Но тут в ход боя вмешались подоспевшие "новики" капитана 1-го ранга Белли. Первым был добит стоящий на месте "Кавакадзе", на котором еще оставалась часть команды. Получив попадание в носовую часть, эсминец еще более осел в воду. Разрывы снарядов сметали с палубы корабля всё живое, но японцы всякий раз вновь поднимали над кораблем упавший флаг, под конец просто привязав изрешеченное полотнище к поручням мостика. На "Капитане Белли", который добивал "Кавакадзе", не оставалось торпед, чтобы быстро покончить с обреченным кораблем. Оставив полузатопленный эсминец, "Белли" бросился догонять другие "новики", которые преследовали отходящие японские эсминцы. Положение этой четверки было незавидным. На помощь "Истомину" шел "Корнилов", тесня японцев на с севера, тогда как "новики" заходили с юга. Не стихали и пушки "Истомина". Японцы оказались в огневом мешке, из которого не так-то просто было вырваться.

Контр-адмирал Мацумуру Тацио вел свой отряд на русские авиатранспорты. Выбрасывая из труб снопы искр форсированной тягой, "Тацута" разогнался до 35 узлов, так что эсминцы "Наси" и "Кая" едва поспевали за ним. Поврежденный при столкновении "Нире" остался далеко позади, ждать его не стали. Следом за японцами в любой момент могли устремиться русские крейсера и эсминцы. Надо было любой ценой успеть к авиатранспортам раньше их. Времени на уничтожение авиаматок у Тацио будет немного.

"Мациевич" и "Нестеров" уходили полным ходом на северо-восток, но шансов уклониться от боя у них уже не было. "Тацута" еще издалека открыл стрельбу из носового орудия, и, прежде чем прикрывавшие авиаматки русские миноносцы поставили дымовую завесу, японцам повезло добиться весьма удачного попадания. 140-мм снаряд разорвался на корме "Мациевича", прямо в самолетном ангаре. Там загорелись бочки с бензином и сложенные запасные деревянные детали аэропланов. Затем огонь охватил машинное отделения, прекратилось электроснабжение. Пожар быстро распространялся по кораблю и приобретал такую силу, что было понятно — "Мациевич" не спасти, тем более, что его непрерывно поражали всё новые снаряды. Контр-адмирал Дудоров распорядился вывалить за борт шлюпки.

"Тацута" продолжал вести огонь по едва различаемому через дым русскому авиатранспорту. Навстречу японскому крейсеру отважно ринулся маленький русский миноносец. Японцы перенесли свой огонь на него. Первый и второй залпы "Тацуты" легли мимо, но третий поразил цель. На миноносце была снесена фок-мачта, кораблик остановился, выпуская клубы пар из пробитых котлов. Однако на уцелевшей мачте продолжал развиваться бело-голубой Андреевский флаг, а с палубы стреляли две трехдюймовые пушки, один русский снаряд даже продырявил на "Тацуте" гребной катер. Новые попадания разрушили миноносцу мостик, снесли трубы. После десятого залпа разбитый снарядами "Грозный" перевернулся и пошел ко дну со всем экипажем.

От "Мациевича" отваливали шлюпки. Было спущено и три гидроплана. Облепленные людьми, они не могли взлететь, но плыли по воде, как глиссеры. На авиатранспорте оставались лишь расчеты двух правобортных орудий, продолжавших с горящей палубы без успеха выпускать по "Тацуте" последние снаряды. Их огонь, тем не менее, как-то сдерживал слабобронированный японский крейсер на расстоянии. Тацио не хотел больше тянуть с уничтожением авиатранспорта, и дал приказ выпустить трехторпедный залп из носового аппарата. Тяжелые торпеды "Тацуты" имели достаточную дальность хода, чтобы поразить неподвижных корабль даже издалека. Японский адмирал нетерпеливо ждал результатов, оглядываясь на силуэт русского крейсера, неуклонно приближавшегося с зюйд-веста. Наконец торпеды дошли. Почти посередине корпуса "Мациевича" беззвучно поднялся высокий водяной столб. Почти одновременно из дымовой трубы корабля вылетел вверх сноп яркого пламени. Авиатранспорт вздрогнул всем корпусом и стал медленно разламываться , задирая нос и корму. И только после этого до японцев докатился глухой гул взрыва. Потом всё заволокло плотным дымом. Когда он рассеялся, вместо корабля девятитысячного тоннажа плавали лишь горящие обломки и перевернутая шлюпка.

Пока "Тацута" разделывался с "Мациевичем", эсминцы "Наси" и "Кая" атаковали второй русский авиатранспорт. Но с "Нестеровым" у японцев пошло не так хорошо. Японские пушки на эсминцах были меньшего калибра, да и стрельба с маленьких, перегруженных тяжелым вооружением и, потому неустойчивых, корабликов не могла быть столь же меткой, как с более крупного крейсера. А, может, японцам просто не повезло здесь с "золотым" попаданием, хотя досталось "Нестерову" изрядно. На авиатранспорте был сильно разрушен мостик, повреждена рулевая система, сбита стеньга с радиоантенной. Корабль начал крениться, на верхней палубе бушевало несколько пожаров. Главная пожарная магистраль была перебита, и огонь тушили вручную, поднимая воду ведрами.

При этом сам "Нестеров" крайне удачно отстреливался от подходивших с правой раковины эскадренных миноносцев. Первым русскими залпами был накрыт "Наси". Снаряд ударил в полуют, выкосив расчеты кормового орудия и торпедного аппарата, к счастью, не взорвавшегося, и повредил осколками правую турбину. Машинное отделение стало наполняться водой через изрешеченный борт. Новое попадание сбило переднюю дымовую трубу и снесло второе орудие."Наси" быстро терял ход, выкатываясь влево. Русские перенесли огонь на " Кая". Эсминец засыпали осколки от близких разрывов, но искусное маневрирование позволяло избегать прямых попаданий. Потом "Кая" всё же был поражен под мостик. В носовом котельном отделении вспыхнул пожар, эсминец, теряя скорость, рыскнул в сторону.

"Тацута" готов был прийти на помощь своим эсминцам, но с дальномерного поста ежеминутно докладывали о приближении русского крейсера. Тацио понял, что второй русский авиатендер придется оставить недобитым. Контр-адмирал дал приказ о повороте оверштаг, навстречу идущему с юго-запада русскому "адмиралу". Поврежденные "Наси" и "Кая" отползали в сторону, надеясь, что приближающийся грозный русский крейсер не обратит на них внимания, но к "Тацуте" приближались последние боеспособные корабли 3-й минной флотилии — флагманский "Минекадзе", над которым вился вымпел контр-адмирала Яманако, маленькие эсминцы-"каба" — "Сакаки" и "Кусиноки". Тацио предложил эсминцам Яманако идти параллельным курсом и атаковать вражеский крейсер вместе с "Тацутой", стреляя торпедами перекрестно.

Капитан 1-го ранга Дмитрий Иосифович Дараган расхаживал по наспех сколоченному временному мостику своего крейсера. После вчерашнего сражения "Адмирал Грейг" выглядел неважно. Выгоревший почти вчистую настил на палубе, повсюду пробоины от снарядов и осколков, разбитые кормовая и ходовая рубки. Да, вчера "Грейгу" досталось. И если бы "Измаил" не заслонил его от вражеских линейных крейсеров, то неизвестно, стоял бы сейчас Дараган на мостике. Сам погибай, а товарища выручай! — такое главное правило на русском флоте. Вот и теперь "Грейг" изо всех сил спешит спасать гидрокрейсера. Из них, похоже, один только остался... Эх, жаль отпустили встреченного японца, отомстили бы за наш корабль! (Чуть раньше "Грейг" лишь бегло обстрелял, проходя, не задерживаясь, мимо попавшегося у него на пути эсминца "Нире" со смятым носом, разбив тому еще и рулевое управление).

Навстречу "Адмиралу Грейгу" двигался японский легкий крейсер с тремя низкими трубами. Этот противник не вызывал у Дарагана серьезного беспокойства. Вчера "Грейг" справился с куда более сильным крейсером "Кума". А нынешний, типа "Тацута", был всего лишь увеличенным эсминцем, у которого артиллерийская мощь и броневая защита принесены в жертву скорости и торпедным аппаратам. Поднимая буруны форштевнем, "Тацута" заходил на "Грейга" справа по носу. Слева были видны три японских эсминца, передний побольше, двухтрубный, следом маленькие, но четырехтрубные. То, что враг атаковал с двух сторон, при побортном расположении орудий на русском крейсере было даже выгодно — редкий случай, когда могла быть задействована вся артиллерия. Плохо только, что сильнейший у врагов крейсер заходил с правого борта, наиболее пострадавшего во вчерашнем бою — снаряды "Кумы" выбили там половину орудий. Сейчас "Грейг" мог стрелять по "Тацуте" лишь из четырех 130-мм стволов. Вернее, из трех — орудие в кормовом каземате не могло быть развернуто на идущего на крамболе противника. Попаданий, правда, ни с одной, ни с другой стороны пока замечено не было, да и велась стрельба на большой еще дистанции ради экономии снарядов не особо часто.

Потом эсминцы, набирая скорость, неожиданно бросились в атаку. Стрелять по ним сразу стали гораздо живей, но японцы продолжали упорно приближаться сквозь вырастающий вокруг лес водяных всплесков. Идущий впереди остальных "Минекадзе" развернулся и выпустил оставшиеся у него две торпеды из носового аппарата. Дараган тут же дал команду лево руля, поворачивая корабль носом к идущим торпедам. В этот момент с марса закричали, что "Тацута" справа тоже идет на сближение. Намерения японцев и тут были ясные — влепить торпедный залп в повернувшийся к ним бортом крейсер. Надо угадать, как уклониться от двух атак. "Грейг" продолжал идти на торпеды "Нары", пока они не прошли мимо стремительными дорожками пузырьков. А справа уже показались торпеды, выпущенные "Тацутой". Русский крейсер резко описал циркуляцию на 90 градусов влево, обращаясь ко второй группе торпед кормой. Две из них прошли от "Грейга" слева и справа по борту, одна была отброшена винтами. Во время опасных маневров крейсера вода вокруг него кипела от разрывов, по залитой палубе стучали осколки. "Минекадзе" выпускал последние 120-мм снаряды, остававшиеся у него в погребах; устаревшие эсминцы "каба" стреляли даже из 76-мм орудий. "Тацута", проходивший за кормой у "Грейга", обрушивал на него огонь всех своих четырех 5,5-дюймовых пушек, тогда как по японскому крейсеру в этот момент могли стрелять лишь два русских орудия кормовых казематов. 140-мм японский снаряд ударил в грот-мачту и разорвался, осыпав полуют градом осколков. Один из них потом нашли даже в свежеиспеченной буханке хлеба на камбузе. Особенно же пострадала кормовая рубка и резервный командно-дальномерный пост. Почти все, находившиеся там, получили ранения разной степени тяжести.

Справа по траверсу были видны два "кабы", которые продолжавших идти на русский крейсер. Командиры "Сакаки" и "Кусиноки" самоотверженно шли на сближение, чтобы наверняка поразить противника своими устаревшими легкими торпедами. С "Грейга" по японцам стреляли три бортовых орудия. Несмотря на короткую дистанцию, расчетам никак не удавалось поразить обращенные к ним носами маленькие узкие корабли. В 5 кабельтовых от крейсера эсминцы развернулись, чтобы выпустить по четыре торпеды каждый. И в этот момент в "Сакаки", наконец, попали. 130-мм снаряд пробил борт у грот-мачты и разорвался прямо под кормовым торпедным аппаратом. Торпеды сдетонировали. Над эсминцем мгновенно разлилось широкое огненное зарево, весь корабль окутало облако черно-желтого дыма. Сквозь дым на идущем следом "Кусиноки" успели заметить лишь задранный вверх нос "Сакаки", быстро уходящий под воду.

"Кусиноки" и сам оказался под обстрелом. Русские вели огонь почти в упор. Эсминец сразу получил пробоину в машинное отделение, разорванный паропровод лишил корабль хода, от взрыва на снарядных кранцах начался сильный пожар. Но корабль всё же успел сделать торпедный залп. Командир "Кусиноки", лежа на разбитом мостике с оторванными ногами, радостно засмеялся, при виде, как четыре белых дорожки тянутся к русскому крейсеру. "Адмирал Грейг" накренился, на пределе остойчивости поворачиваясь прямо на идущие торпеды. На полубаке крейсера утверждали, что слышали жужжание их винтов и свист сжатого воздуха, когда крейсер прошел между мчавшимися под водой всего в десяти метрах друг от друга торпедами. Ну, а потом "Грейг" на полном ходу протаранил не успевший уклониться "Кусиноки", со скрежетом врезался форштевнем между мостиком и дымовой трубой эсминца, перерубив его пополам. Носовая часть "Кусиноки" затонула сразу после удара. Позади осталась плавать лишь искореженная корма, охваченная огнем от разлившейся нефти. "Грейг" отделался смятым форштевнем и затопленным до броневой палубы форпиком.

Дав пару залпов вдогонку уходившему "Тацуте", "Адмирал Грейг" направился к месту гибели "Капитана-инженера Мациевича". Там виднелось несколько шлюпок с людьми. Туда же спешил и уцелевший "Штабс-капитан Нестеров". Миноносцы "Бойкий" и "Бравый" погнались за оказавшимся вблизи от них "Наси". Поврежденный японский эсминец мог отстреливаться только из одного бакового 120-мм орудия, но русские старались держаться по корме, ведя огонь из своих 75-мм пушек. "Наси" получил несколько пробоин, в том числе — и подводных. Его спасло прибытие на помощь "Кая", заставившего "Бойкого" и "Бравого" отступить. "Наси" и "Кая" взяли вместе курс на север, к Канко. Туда же шел и державшийся отдельно "Нире". "Адмирал Грейг" мог легко догнать и расправиться с тремя эсминцами-калеками, но капитан 1-го ранга Дараган дал команду поворачивать на юг, где продолжалось сражение крейсеров и эсминцев.

Под градом снарядов охвативших их с трех сторон русских кораблей эсминец "Амацукадзе" и четыре эсминца "момо" рвались на восток . Этот прорыв не прошел для кораблей принца Хироясу безболезненно. Особенно пострадали концевые эсминцы. У "Кувы" 130-мм снаряд снес грот-мачту, вывел из строя кормовые орудие и торпедный аппарат, выбив заодно осколками их расчеты. На "Наре" русский снаряд разорвался в радиорубке. Охвативший ее пожар был вскоре потушен, но затем эсминец получил новое попадание в машинное отделение, где пришлось останавливать левую турбину, теряя скорость. Досталось, впрочем, и преследовавшим японцев "новикам". На "Капитане Керне" близкий взрыв снаряда вывел из строя, заклинив вращение, все три кормовых орудия. Снова сказался недостаток размещения основной части артиллерийского вооружения русских эсминцев в одном месте. У "Капитана Кроуна" 120-мм снаряд разнес рубку и мостик, убив или тяжело ранив всех, кто там находился. Среди погибших оказался командир корабля Николай Александрович Гельшерт, известный своим участием в полярных экспедициях вместе с Колчаком, тогда еще не адмиралом. "Кроун" выкатился из линии, пока старший минный офицер не наладил управление из рулевого отсека. Командир дивизиона капитан 1-го ранга Владимир Белли дал с "Капитана Белли" приказ о прекращении преследования японцев и о возвращении к своим крейсерам, тем более, что их присутствия требовал и контр-адмирал Порембский.

Судьба подорванного "Адмирала Истомина" вызывала у Порембского опасение, но его командир убедил адмирала в возможности спасения корабля. На "Истомине" вновь запустили носовые турбины, которые вращали уцелевшую пару внешних винтов. Крейсер смог двигаться, не смотря на полуоторванную корму, хотя его скорость не превышала 5 узлов. Однако без буксира было не обойтись. На корабль были поданы буксирные концы с эсминцев "Капитан Конона-Зотов" и "Капитан Керн". Они помогали лишившемуся рулей крейсеру в управлении. "Капитан Белли" ходил галсами в охранении вокруг поврежденного крейсера — русские стали подозревать, что "Истомина" всё же подорвала субмарина. На "Грейг" была послана радиограмма: идти вместе с отрядом авиатранспортов на соединение с остальными крейсерами.

Сообщение о приближении "Тикумы" возродило надежды у вице-адмирала Хироясу, перебравшегося с потопленного "Кавакадзе" на "Момо". Можно было снова попытаться если и не разгромить отряд противника, то, во всяком случае — не дать ему увести с собой подорванный крейсер. Однако ожидавшихся с "Тикумой" эсминцев так и не появилось. Как передал по радио контр-адмирал Тацио, 3-я минная флотилия прекратила существование, а от 2-й остались лишь те корабли, что были у самого принца Хироясу. Остальные либо потоплены, либо не могут продолжать бой из-за повреждений. Значит, у принца осталось всего три эсминца — "Амацукадзе", "Момо" и "Эноки". "Нара" с одной турбиной едва ли способна участвовать в торпедных атаках, а с замеченным в отдалении "Минекадзе" не было связи.

Несколько минут принц напряженно размышлял. "Тацута" со своим несерьезным для крейсера вооружением всё же сможет на некоторое время связать боем исправный русский крейсер. Но как в это время с тремя эсминцами атаковать его подорванного собрата, который и сам еще вполне боеспособен, да еще его прикрывают четыре сильных эсминца "новика"? Не стоит забывать и о третьем русском крейсере, который в любой момент может вернуться к двум остальным! Так что же, отступать, возвращаться в Гензан, раз русские соблаговолили отойти от входа в бухту?! Нет! Северные варвары еще пожалеют, что дерзнули приблизиться к берегам империи божественного тэнно!Фушими Хироясу собирался повторить то, что неплохо получилось у японских легких сил прошлой ночью, при первой атаке русской линейной эскадры. Тогда одна часть эсминцев оттянула корабли охранения вперед, а вторая нанесла удар по хвосту колонны и торпедировала линейный крейсер. Теперь "Тацута" должен своей атакой оттянуть на себя и крейсер, и эсминцы противника. Тогда Хироясу получает неплохой шанс подобраться к подорванному русскому кораблю.

Чтобы замаскировать свой маневр, японские эсминцы выставили дымовую завесу. Пока поврежденный "Нара" двигался южнее бредущих тихим ходом русских, продолжая выпускать дым, остальные три эсминца повернули под прикрытием завесы на юг, потом на запад, прошли почти до Гензана и вновь развернулись, приготовившись за дымом, к нападению. Для комбинированной атаки надо было дождаться сообщения от контр-адмирала Тацио. Принц Хироясу нетерпеливо покусывал ногти на крохотном мостике эсминца. А ведь только вчера под ногами вице-адмирала был мостик линейного крейсера!... Вот, наконец! Из радиорубки принесли листок бумаги. Тацио начал действовать. Хироясу должен был ждать еще полчаса, — русским надо было дать время отреагировать на атаку эсминцев

Низко, совсем низко над "Тацутой" пронеслись поплавки и широкие крылья трещащего мотором аэроплана. Русские опять подняли в воздух свои самолеты! Развернувшись, аэроплан приближался теперь с другого борта. За кормовой надстройкой развернулось, готовясь к бою, 76-мм зенитное орудие. Сделало выстрел, звонко зазвенела о палубу выброшенная гильза. Заряжающий торопливо вставлял в казенник новый снаряд, пока наводчик поднимал короткий ствол пушку, следя за быстро приближающейся воздушной целью. Между дымовых труб застучали зенитные пулеметы, но быстро заглохли из-за перекосов металлической ленты. Кто-то закричал, что самолет сбросил торпеду. Нет, он что-то тащил за собой на воде на тросе. Буксируемая мина? Но уж слишком мала... Прежде чем японцы смогли понять смысл действий вражеских пилотов, самолет снова низко прошел над "Тацутой", едва не зацепив мачты своими крыльями.

Вжиииик!

Противный металлический визг и грохот...

Груз, который самолет тащил за собой на проволоке, оказался легкой крюкастой кошкой. Она чиркнула по борту эсминца, подпрыгнула, пронеслась бешено по палубе и надстройкам, снова взмыла вверх, зацепилась за антенну и сорвала ее, оставив "Тацуту" без радиосвязи.

Когда радистам "Адмирала Корнилова" удалось, наконец, наладить связь с авиатранспортом "Штабс-капитан Нестеров", контр-адмирал Порембский потребовал срочно выслать к нему гидроаэропланы для наблюдения за подводными лодками. Вновь подниматься в воздух сразу вызвался кавторанг Вирен, лишь только с его "аиста", спущенного в последний момент на воду с тонущего "Мациевича" забрали спасенных моряков. Подлетая к "Корнилову" и "Истомину", летчик действительно обнаружил недалеко от них субмарину в подводном положении и обозначил ее сигнальными дымами — снарядов для бомбометания на самолете на этот раз не было. Однако Вирен заметил и другое.

За выставленной японцами дымовой завесой шло маневрирование их кораблей. Как можно было понять, противник готовился атаковать русский отряд с головы и хвоста. Главной целью атаку наверняка будет дважды подорванный и еде державшийся на плаву "Истомин". Вирен быстро написал донесение, вложил его в пенал и сбросил на палубу "Адмирала Корнилова". То, что крейсер буквально через пять минут изменил курс, перейдя в кильватер второго крейсера показало, что донесение адмиралом получено и принято к сведению.

Николаю Вирену хотелось сделать еще что-нибудь, чтобы досадить японцам. Но что? Может, попробовать лишить их главный корабль радиосвязи? На этот случай у Вирена в кабине было припасено незамысловатое устройство, чтобы рвать корабельные антенны. "Аист" устремился к трехтрубному японскому крейсеру. Остальное было делом техники — подцепить, пролетая, натянутую проволоку радиоантенны. Попавшись на крюк, она звонко лопнула, хлестнув порвавшимися концами по трубам и мачтам.

Контр-адмиралу Тацио не стал обращать внимание на оборванную антенну. "Тацута" шел в бой. В кильватер крейсера встал догнавшие его-таки "Минекадзе", тоже под контр-адмиральским вымпелом. Два японских корабля шли на юго-запад на тридцати с лишним узлах. Артиллерийские расчеты снова выстроились у своих орудий. Бой со вторым русским крейсером не будет легким. Первый раз "Тацуте" повезло, к тому же тогда он шел в атаку вместе с тремя миноносцами, два из которых русские потопили. А теперь рядом с "Тацутой" только один эсминец... Вражеские суда впереди уже можно было довольно хорошо различить. Два крейсера, четыре эсминца. Слева от них горизонт застилала дымная полоса. Сейчас боеспособный крейсер и эсминцы должны устремиться навстречу "Тацуте". Тогда к оставшемуся в одиночестве подорванному вражескому крейсеру из-за дымовой завесы устремятся японские эсминцы...

Проклятие! У русских вперед вышли только три "новика". Крейсера остались вместе. Принцу Хироясу с ними не справиться! Надо предупредить его, чтобы отменил атаку! Но радиосвязи нет, антенна порвана!

— Передать семафорной связью на "Минекадзе"! Дать радиограмму вице-адмиралу Хироясу на "Момо". Содержание: Отменить атаку! Поврежденный русский корабль сопровождает второй крейсер...

— Господин контр-адмирал! С "Минекадзе" отвечают. У них разрушена радиорубка. И по пять штук снарядов на ствол...

Да, со снарядами и на "Тацуте" не густо... Что же. Раз так, остается одно — как можно быстрее идти вперед, чтобы успеть встретиться с эсминцами принца около русских крейсеров. Едва ли три "новика" смогут удержать "Тацуту".

— Машинное! Самый полный! Заклепать клапана и дать максимальный ход!

Крейсер снова набирал скорость. Этот корабль был создан для максимально быстрого движения в морской стихии. Будто стремительный водяной зверь с длинным вытянутым телом скользил он по волнам. В его трюмах грозно ревели огнем десять котлов, стиснутых бок о бок в тесных котельных. Они гнали и гнали по трубам чудовищный напор перегретого пара в кормовую часть — к трем мощным турбинам, занимавшим чуть ли не половину корпуса корабля. Турбины в своих кожухах вращались с труднопредставимой скоростью 50 оборотов в секунду. Роторы, передавая вращение на трехметровые винтов, снижали эту частоту всего до 7 оборотов. Но и это хватало, чтобы стремительный "Тацута", оставляющий за собой широкий бурлящий след взбитой пены, едва не выпрыгивал из воды.

Узкий корпус корабля дрожал мелкой ритмичной дрожью. Острый форштевень рассекал воду, точно плуг, так что высокий волны почти захлестывали высокий полубак и свободно заливали низкие торпедные площадки. Это было уже не важно. "Тацута" уже выстрелил все шесть своих тяжелых торпед. У легкого крейсера оставались лишь пушки, да холодная ярость его экипажа.

Русские эсминцы впереди разворачивались, чтобы стрелять по японцам всем бортом. Но попасть в несущийся на бешеной скорости встречным курсом маленький крейсер — задача не из легких.

Окатывающие мостик "Тацуты" водяные брызги слепили дальномерщиков на их командном посту. Носовое орудие стреляло по собственному наитию своего наводчика. Один раз ему, вроде бы, повезло — задняя дымовая труба ближайшего русского эсминца превратилась в железные лохмотья, его корму заволокло дымом... Не дожидаясь, пока "Тацута" поравняется с ними, "новики" поворачивали, ложась на параллельные курсы — один по правому, другой по левому крамболю. Третий, чуть отстав, сблизился с "Минекадзе", осыпая его снарядами. Японский эсминец молчал, только маневрировал, уходя от залпов, потом вдруг резко пошел на сближение. "Новик", решив, наверное, что японцы хотят выпустить торпеды, стремительно уклонился в строну. Но торпедные аппараты "Минекадзе" были пусты, как, похоже, и у русских.

Носовые орудия "Тацуты" были развернуты на правый, кормовые — на левый борт. Крейсер вел артиллерийскую дуэль сразу с двумя противниками. Его 140-мм снаряды могли нанести более легким русским кораблям тяжелые повреждения, хотя пока попадали чаще в японский крейсер. Его броневой пояс надежно защищал от 102-мм орудий "новиков". Но бортовая броня прикрывала только центральную часть японского корабля, защищая котельные и турбинные отделения. Носовая и кормовая оконечности с погребами боеприпасов, топливными ямами и рулевым управлением, кубриками и кладовыми прикрывала лишь тонкая броневая палуба. Русские снаряды рвали "Тацуту". В разрушенный кубриках не утихали пожары. Осколки снарядов дырявили борта множеством мелких пробоин, через которые при высокой скорости крейсера хлестали в трюм настоящие фонтаны. В погребах боеприпасов работали уже по пояс в воде пополам с нефтью из пробитых цистерн. Рулевая машина вышла из строя, рули теперь перекладывались вручную, тоже рискуя захлебнуться в затапливаемом румпельном отсеке.

Но всё же "Тацута" сохранял пока высокую скорость. Он обогнал русские "новики", оставив их за кормой. Впереди теперь были русские крейсера. Один из них активно вел огонь и маневрировал, отрезая три японских эсминца от спасительной дымовой завесы. Контр-адмирал Тацио дал приказ держать курс на второй русский крейсер, если получится — имитировать торпедную атаку. Это заставит русских забыть о кораблях принца Хироясу... Командир "Тацуты" обратил внимание Тацио на расходящиеся в воздухе столбы цветного дыма, который зачем-то оставил недавно круживший здесь русский аэроплан. Внезапно крейсер сильно вздрогнул от удара, словно налетел днищем на подводную скалу. В трюм запросили о повреждениях, таковых не обнаружилось, хотя все почувствовали сильный толчок снизу, сопровождавшийся металлическим скрежетом. Между тем за кормой заметили широко расходящееся по волнам маслянистое пятно, в котором вскипали воздушные пузыри.

Внизу, в сорока пяти метрах под килем "Тацуты" погибала подводная лодка S-16. За два часа, прошедшие после успешного торпедирования "Истомина", японские подводники перезарядили оба своих торпедных аппарата. Разряжая аккумуляторы максимальным подводным ходом, лодка обогнала тихо идущие русские крейсера и встала на позиции на перископной глубине впереди их курса. Командир субмарины лейтенант Мива колебался в выборе цели: добить уже подорванный крейсер или попытаться поразить второй, идущий у него в сопровождении. Страшный удар снес "шестнадцатой" рубку, вскрыл, как консервный нож жестяную банку, обшивку корпуса. Субмарина легла на борт и быстро пошла вниз. Людей болтало, кидало безжалостно на стенки, кружило и вертело в бушующем внутри лодки потоке темной воды. Они сталкиваясь головами в стремительно убывающих воздушных пузырях, жадно глотая последние глотки воздуха, отравленного кислотными парами из залитых аккумуляторных ям, теряли сознание от растущего давления. Нескольких человек выбросило через широкую пробоину, ободрав о ее рваные края. Среди чудом спасшихся с морского дня и беспомощно барахтавшихся в бензиновой пленке оказался и лейтенант Сигэёси Мива, втянутый ловко брошенной петлей на борт эсминца "Капитан Белли".

Ровно через тридцать минут после радиограммы от контр-адмирала Тацио эсминцы "Амацукадзе", "Момо" и "Эноки" выскочили на полной скорости из-под прикрытия дымовой завесы. К тому времени русские эсминцы, буксировавшие "Адмирала Истомина" успели отдать концы и ушли вперед, навстречу идущему с северо-востока "Тацуте". Поврежденный русский крейсер, почти не способный управляться, шел самым малым ходом и едва ли сумел бы уклониться от правильно пущенных торпед. Однако это не могло слишком радовать японцев. Добираться на дистанцию результативного залпа своими устаревшими 457-мм торпедами трем эсминцам пришлось бы под огнем осененного контр-адмиральским флагом второго русского крейсера. Этот возвышавшийся над водой большой грозный корабль неожиданно оказался здесь, а не далеко впереди, ведущим бой с "Тацутой".

Русский крейсер решительно пошел на сближение, ведя огонь всей левобортной батареей. Первый же его залп лег близким перелетом по "Амацукадзе". Эсминец начал маневрировать, уходя от накрытий, но дистанция для эффектного уклонения была слишком мала, к тому же была опасность столкновения с двумя другими миноносцами. Скоро "Амацукадзе" получил попадание в районе грот-мачты. Разрыв снаряда вызвал детонацию снарядов, сложенных у двух кормовых 120-мм орудий. Оба орудия были уничтожены вместе с расчетами, на корме возник сильный пожар, грозивший взрывом уже торпедных аппаратов. Командир эсминца приказал немедленно выпустить торпеды. Тем не менее, этот неприцельный залп заставил русский крейсер выполнить противоторпедный маневр. В это время он продолжал вести огонь только из носовых орудий. Поврежденный русский крейсер тоже присоединился к бою. Подошедший русский эсминец развернул его к японцам правым бортом, и по кораблям Хироясу ударило еще восемь 130-мм стволов. Стрелял и "новик", но только из одного носового 102-мм орудия, три 4-дюймовки на корме, похоже, были выведены из строя.

Собственно, одной артиллерии поврежденного русского крейсера хватило бы, чтобы отразить атаку трех японских эсминцев. То, что русские оставили рядом с подорванным кораблем еще и полноценный крейсер, говорили об их решимости не защищаться, а разделаться с японцами. Охваченный пожаром "Амацукадзе" под перекрестным огнем терял скорость. "Нара" и "Эноки" еле уворачивались от летящих в них с двух сторон снарядов. Они повернули назад, едва не столкнувшись друг с другом, но уже не успевали уйти, оторваться за счет своей большей скорости. Срочно было нужно ставить дымовую завесу, но все химические шашки успели использовать раньше. Эсминцы выпустили торпеды из кормовых аппаратов. Шансов попасть в противника у них практически не было, оставалось надеяться, что русские снова будут уклоняться от залпа и потеряют несколько минут.

Внезапно на левом траверсе появился новый корабль — к месту сражения полным ходом шел крейсер "Тацута". Вид его был ужасен. Надстройки охвачены пожарами, передняя мачта наполовину сбита, задняя сильно накренилась, дымовые трубы и раструбы воздухозаборников пестрят множеством пробоин. Корабль погрузился так низко, что над водой возвышались лишь оконечности, а в средней части борта почти не были видны. Но четыре орудия "Тацуты" изрыгали языки пламени, посылая снаряды во все стороны — в поворачивающий на него русский крейсер, в другой, подорванный, стоящий на месте, в идущие следом и ведущие огонь вдогонку троицу "новиков". Большие русские корабли немедленно обратились против нового врага, забыв на время об эсминцах принца Хироясу.

Было ясно, что "Тацута" обречен. 130-мм снаряды русских крейсеров пробивали его корпус даже там, где броневая защита была самой сильной, а четыре японские пушки, размещенные открыто на палубе, к тому же крайне неудобно, парами "спиной друг к другу", не могли тягаться с тридцатью орудиями "адмиралов", половина из которых стояла в защищенных броней казематах. Вокруг "Тацуты" встал настоящий частокол водяных всплесков. Рухнула за борт подсеченная грот-мачта, взрыв полностью разрушил штурманскую рубку. Однако самый тяжелый удар японский крейсер получил, когда очередной залп с "Корнилова" лег с недолетом. Два снаряда, пройдя последние метры под водой, поразили борт ниже ватерлинии.

Первый снаряд проделал обширную дыру против 3-го котельного отделения, повредив один из котлов, а остальные вскоре пришлось срочно гасить, так как хлещущая из пробоины вода подходила к топкам. Если учесть, что 1-е котельное отделение было затоплено еще раньше инфильтрацией из носовых отсеков, то у "Тацуты" осталось всего четыре котла из десяти. Еще серьезней были последствия попадания в носовое машинное отделение. Там сразу вышла из строя левая турбина, а чуть позже, когда морская вода попала в магистрали, пришлось отключать и правую. Крейсер остался с одним работающим центральным винтом, что при неполадках с рулевым управлением делало его почти неуправляемым. К тому же он почти потерял ход и в любую минуту мог затонуть, если бы трюмные переборки не выдержали напора воды. Однако в этот момент кому-то из артиллеристов "Тацуты" посчастливилось сделать воистину "золотой" выстрел. В который раз проявился труднообъяснимый феномен, замеченный еще в прошлую войну, когда японские снаряды со странным постоянством поражали русские корабли в командные центры.

Командир "Адмирала Корнилова" Сергей Дмитриевич Коптев не жаловался на судьбу. В Цусимском сражении миноносец "Грозный", на котором он служил минным офицером, отбился от японских дестроеров и прорвался во Владивосток. Если бы так смогли сделать все русские корабли — Цусиму назвали бы русских победой. Тогда, пятнадцать лет назад, Коптев поклялся отомстить когда-нибудь за других, которые не дошли. Давнее обещание можно было считать выполненным, но вместо радости сердце Коптева наполняли непонятная тоска и тревога. Возможно, тому виной был дурной сон накануне. Прошлый день капитана 1-го ранга был насыщен разными яркими событиями. Сначала — жаркая перестрелка с крейсерами 3-го японского флота, потом столкновение уже в сумерках с главной японской эскадрой... Однако в те два-три часа, которые Коптеву удалось прикорнуть на диване между отражением ночных атак миноносцев, приснилось ему нечто, никак не связанное с происходившим в последние часы. Видел во сне Сергей Дмитриевич себя, лежащего в петроградской квартире, которая, в свою очередь имела немыслимо непрезентабельный вид — загаженный пол, оборванные обои, черный, закопченный потолок. В квартире пустынно, темно и мрачно. Судя по замерзшим окнам, дело происходит зимой, но комната нетопленая, поэтому Сергея Дмитривича сотрясает дрожь от пробирающего до мозга костей холода. В конце концов, он понимает, что смерть его близка. Утром Коптев постарался забыть увиденное во сне, события нового дня заставили забыть о зловещем предчувствии, но...

"Что ж, я сделал, что хотел," — успел подумать Коптев, ослепленный ярчайшей вспышкой, и полетел куда-то, не чувствуя более бренного тела...

140-мм японский снаряд взорвался на броне боевой рубки "Адмирала Корнилова", ударив в смотровую щель плотным снопом раскаленного железа. Капитан 1-го ранга Коптев погиб на месте. Контр-адмирала Порембского спасло чудо. В этот момент он стоял за тумбой штурвала, удержавшей осколки, но также получил сильнейшую контузию... Взрыв вывел из строя штурвал, машинное управление, переговорные устройства, уничтожил дальномерный пост. Не получая более указаний, корабельная артиллерия прекратила огонь, дав "Тацуте" шанс на спасение. Только через десять минут старший офицер крейсера капитан 2-го ранга Лев Михайлович фон Галлер взял на себя управление "Корниловым" из кормовой рубки.

Танин Ямай вышел из помещения портового радиотелеграфа, куда его вызвали для общения по прямому проводу с морским министром Томосабуро Като. Требовалось время, чтобы переварить услышанное от старого адмирала. Во-первых, были кое-какие хорошие новости. Нашелся линейный крейсер "Харуна", тяжело поврежденный во вчерашнем сражении. Он полностью потерял ход, но сумел продержаться ночь на плаву, хотя вода поднялась до амбразур казематов вспомогательной артиллерии. Сейчас два подошедших спасательных судна непрерывно откачивают из дредноута воду, а буксир тащит его в ближайший порт в Мацуэ. Вторая хорошая новость — в Гензан вот-вот прибудут самолеты истребители, чтобы прикрыть гавань от новых воздушных налетов. Впрочем, кого тут теперь осталось прикрывать...

Теперь первая плохая новость. Немыслимо, но, судя по сделанных открытым кодом радиосообщениям, 3-й флот вице-адмирала Сузуки сдался русским у скал Такэсимы, примерно там, где 15 лет назад капитулировали перед японцами остатки русской броненосной эскадры. Устаревшие линкоры Сузуки, конечно, незначительная потеря на фоне гибели современных дредноутов 1-го и 2-го флотов, однако чудовищным бесчестием для Империи, для всех японцев является сам факт капитуляции крупного военного соединения. Непонятно, что могло толкнуть адмирала Сузуки на такой поступок... Но главная плохая новость была всё же другой — о событиях в Цусимском проливе. Потопление старых броненосцев, новейший "Нагато", выбросившийся на прибрежные скалы, не поразили японского командующего так сильно, как известия о проходе трех русских "измаилов" в Желтое море.

Колчак всё же провёл Ямая. Целью русского адмирала было вовсе не уничтожение части японского флота. До того, несмотря на все собственные потери, Ямай мог надеяться нанести ответный удар. Даже если с "измаилами" не удалось бы разделаться ночными атаками миноносцев, на подходе к Владивостоку русский флот ждала завеса подводных лодок. А субмарины, оказывается, надо было направить к Шанхаю! И сейчас нет никакой возможности исправить эту ошибку. Колчак пожертвовал своими устаревшими линкорами, чтобы вывести мощнейшие линейные крейсера из ловушки Японского моря на океанский простор. И у Японии уже нет ничего, что могло бы противостоять "измаилам" в собственных водах, и стоит только восхититься мудрости императорской ставки, принявшей решение не спешить до нейтрализации морской мощи противника с переброской отмобилизованных частей на континент. Осторожность ставки, как оказалось, была ненапрасной. В противном случае вся японская армия могла бы оказаться сейчас отрезанной от метрополии

Война в любом случае проиграна. Без подкреплений и морского снабжения войска в Квантуне и Корее не смогут долго продержаться. Сосредоточенная в Маньчжурии русская армия раздавит их. Японцам останется только оборонять собственные острова... И во всём этом виноват один человек. Он, Танин Ямай. Если адмирал Того своими победами создал по существу великую японскую морскую державу, Ямай похоронил ее. Жить после этого значит только увеличивать меру своего позора.

Ямай задумался... Взрезать себе живот и терпеливо ждать конца? Или с него хватит выстрела из пистолета? Подбежавший офицер стал торопливо докладывать последние сообщения о том, что происходило поблизости в море. Один русский авиатранспорт потоплен, легкий крейсер дважды торпедирован, но остальные русские корабли теснят японцев. Что же... Самое время присоединиться к торжеству битвы. Смерть в бою — отличный финал долгой службы на флоте. Пусть даже сражение не закончится у него, как у Нельсона, победой.

Адмирал отослал распоряжение командиру "Яхаги" подготовить крейсер к немедленному выходу из бухты. С "Яхаги" ответили, что наложить пластырь на пробоину так и не получилось — мешал смятый взрывом боковой киль. Из-за продолжающегося поступления воды оказалось полностью затопленным носовое котельное отделение. Корабль был повернут к берегу и уперся носом в дно. Выйти в море он уже не мог.

В Гензане оставался еще один, последний боевой корабль — старый бронепалубный крейсер "Акицусима", давно уже считавшийся судном береговой обороны. Когда адмиральский катер подошел к спущенному с борта трапу, Ямай вздохнул, предаваясь на минуту воспоминаниями. "Акицусима" был первым кораблем, которым он командовал. Пусть он будет теперь и последним. Со знакомого до последней стойки мостика Ямай обратился и к стоявшим рядом офицерам, и к матросом, которые смотрели на него с палубы.

— Империя переживает тяжелые дни! Боги испытывают нас, проверяют нашу доблесть! Велика сила врага, но сильнее дух сыновей Ямато! Сотни моряков вчера и сегодня отдали свои жизни за божественного императора и, погребенные в море, вознеслись на небе, сами став божествами! Будем достойными чести присоединиться к ним! И пусть трепещут враги, когда мы выйдем в море! До встречи в храме Ясукуни, где упокоятся наши души! Тенно хенко банзай!

— Банзай! Банзай! Банзай!

Крики "банзай!" провожали уходивший в море старый крейсер и с причалов Гензана, и с глубоко погрузившегося в воду носом "Яхаги", поврежденных миноносцев и уцелевших транспортов. За кормой "Акицусимы" плескался огромный флаг с изображением Восходящего Солнца. Вверху, на грот-стеньге, был поднят флаг адмирала, командующего Объединенным флотом. Артиллерийские расчеты выстроились в полной готовности у своих орудий. При скромном водоизмещении в три с половиной тысячи тонн "Акицусима" имел очень серьезное вооружение. Даже после снятия при капитальном ремонте шесть лет назад двух 120-мм орудий, на крейсере осталось еще четыре таких пушки и, главное, четыре мощных 152-мм орудия. Конечно, маленький узкий крейсер не мог служить устойчивой платформой для такой солидной артиллерийской батареи. Но при спокойном море и умеренной дистанции ветеран трех войн мог еще показать себя. Если только не потопят до того, как заговорят его пушки... Адмирал Ямай легко расхаживал по мостику крейсера. Здесь он останется до конца. И никто не заставит его спуститься в броневую рубку. Хотя бы потому, что таковой на этом корабле просто нет!

"Акицусима" вступил в бой в самый разгар сражения. Оно постепенно смещалось на юг. "Капитан Кроун" и "Конон-Зотов" преследовали отходивших к дымовой завесе "Нару" и "Эноки", пока "Капитан Белли" кружил, расстреливая в упор вокруг уже не отвечавшего "Амацукадзе". "Капитан Керн" вел на буксире "Адмирала Истомина", который продолжал изредка стрелять правым бортом вдогонку ползущему к берегу "Тацуте", по которому главным образом бил залпами разворачивавшийся на очередной галс "Адмирал Корнилов". Адмирал Ямай ожидал, что при появлении "Акицусимы" боеспособный русский крейсер (который под контр-адмиральским вымпелом) немедленно повернет на нового противника. Однако русский флагман вёл себя странно. Он будто потерял управление, уходя в сторону от своего поврежденного товарища и почти добитого "Тацуты". Такой ситуацией нельзя было не воспользоваться.

Выжимая предельные для своих изношенных машин 20 узлов, "Акицусима" ринулся к буксируемому миноносцем русскому крейсеру. Там-то приближающийся по левому траверсу японский корабль разглядели вовремя. Сделать, правда, могли не много. На сильно накренившемся после двух торпедных попаданий "Адмирале Истомине" на левом борту могли вести огонь лишь три орудия из восьми — два на возвышенном полубаке и одно на кормовой надстройке. Остальные, расположенные ниже, почти касались стволами воды. "Капитан Керн" стал поспешно тянуть крейсер вбок, чтобы развернуть к противнику полностью боеспособным правым бортом, но японцы быстро разгадали смысл этого маневра. Рядом с "Керном" взметнулись три водяных столба, один чуть пониже прочих. "Акицусима" бил залпами из трех носовых орудий — 120-мм и двух шестидюймовок. Пятый залп по буксирующему крейсер малым ходом эсминцу лег с накрытием и попаданием. Снаряд пробил стенку фальшборта, влетел под третью трубу и перебил "Керну" главный паропровод. Окутанный паром эсминец застыл на месте. Когда турбины удалось запустить вновь, оказалось, что буксирный трос успел опутать винты.

Положение "Адмирала Истомина" оказалось даже еще хуже, чем в начале. Теперь он мог стрелять только из двух носовых орудий. Русские смогли добиться единственного попадания — снаряд пронизал насквозь, не взорвавшись, полубак "Акицусимы". В свою очередь, старый японский крейсер переключился с подбитого им эсминца на "Истомина". Проходя мимо русского корабля, "Акицусима" вел непрерывный огонь всеми шестью орудиями левого борта, причинив "Истомину" немалые разрушения. Его палубу окутала плотная пелена дыма из пробитых осколками труб, были разбиты вентиляторы, прямое попадание уничтожило зенитное орудие за носовым мостиком.

Оказавшись за кормой у русского корабля, "Акицусима" открыл прицельную стрельбу по развороченным торпедным взрывом отсекам, потом сделал полный поворот и снова пошел на сближение с "Истоминым". Была пущена торпеда из аппарата правого борта, не попавшая в цель. Однако артиллерийский огонь японцев на уменьшившейся дистанции стал гораздо результативнее. Несколько попаданий в полуоторванную корму русского корабля вызвали затопление нескольких новых отсеков. "Истомин" всё более кренился с сильным дифферентом на корму. Непрерывно поступали сообщения о пожарах, вспыхивавших в разрушенных кубриках и кладовых.. Через пробоину в борту стал затопляться лазарет, откуда спешно пришлось выносить раненых. Рухнула грудой железа на спардек среди разбитых шлюпок задняя дымовая труба, поврежденная еще во время вчерашнего сражения. Командир крейсера Александр Полушкин дал приказ покинуть заполненную дымом от горящего мостика боевую рубку. Так как кормовая рубка "Истомина" была разбита еще минувшим днем, корабль фактически лишился управления. Пожарные дивизионы самостоятельно боролись с огнем, трюмные партии крепили выгибающиеся напором воды подпорки, артиллеристы, подняв стволы орудий на максимальный угол, перезаряжали свои орудия, обжигаясь о раскаленные казенники, и тут же выпускали снаряды в проходивших в считанных кабельтовых от них японцев.

Ведущий бой на "пистолетной" дистанции "Акицусима" тоже получил несколько попаданий, в том числе — из носового 102-мм орудия "Капитана Керна". Один из русских снарядов разорвался под спонсоном левой носовой шестидюймовки, разбил пушку и уничтожил расчет, осколки дошли до орудия другого борта, где также были убитые и раненые. Другое попадание ударило осколками и взрывной волной по носовому мостику. Адмирала Ямая сбило с ног с такой силой, что он на некоторое время потерял сознание. Прийдя в себя, он дал команду поворачивать на новый заход, приготовив торпедный аппарат левого борта. Между тем на "Капитане Керне" отчаянными усилиями удалось освободить винты от намотавшегося буксирного конца. Чтобы не тратить времени на завод нового буксирного троса, эсминец отошел задним ходом, а потом стал поворачивать крейсер, уперевшись в его корпус форштевнем. "Адмирал Истомин" медленно развернулся, немедленно открыв огонь по японцам орудиями правого борта.

"Акицусима" попал под продольный обстрел, море вокруг бурлило от снарядных разрывов, которые обрушивались на старый корабль каскадами воды и градом осколков. За несколько минут было выбито большинство орудийных расчетов, потери пришлось восполнять за счет расчетов артиллерии нестреляющего правого борта, но и их хватило ненадолго. Один из русских снарядов, пронизал обе дымовые трубы "Акицусимы", пробил палубу и взорвался в угольной яме, вызвав сильный пожар, охвативший всю корму. Снова был поражен мостик. На этот раз адмирал Ямай остался на ногах, два небольших осколка ему вытащили из плеча прямо на мостике, разрезав парадный китель. Увидев, что сбит адмиральский флаг, японский командующий приказал укрепить его на обломке грот-марса. "Акицусима" получал одно попадание за другим, превращаясь в охваченную огнем железную развалину, однако броневая палуба защищала трюмные отсеки и, несмотря на серьезные повреждения надводной части, японский крейсер продолжал упорно идти на "Адмирала Истомину".

Когда до русского крейсера оставались уже считанные кабельтовые, очередное попадание — в фок-мачту "Акицусимы" — опять хлестнуло по мостику веером осколков. Один или два пробили навылет тело Танина Ямая. Он поднялся на ноги, старясь не скользить в кровавой луже, навалился, чтобы удержать равновесие на ограждение. Как-то сразу пришло понимание, что ранение смертельное и что у него осталось лишь несколько минут. Адмирал оглянулся. Все, кто находился с ним рядом, лежали вповалку без признаков жизни. Системы связи были разрушены. Но на трапе уже появились матросы.

— Пусть кто-то бежит в торпедный отсек левого борта! Торпеде пуск!

Лишившись сил, адмирал сел на палубу, показав жестом, чтобы его оставили в покое. Он хотел всё видеть сам. "Акицусима" был в считанных кабельтовых от опоясанного огненными вспышками выстрелов русского крейсера. Вот к нему стремительно уходит белый след, теряясь среди вырастающих и падающих в взбаламученное море фонтанов. Потом вражеский корабль сотрясается всем корпусом, у его борта поднимается настоящий гейзер, окутанный дымом. Ямай удовлетворенно улыбнулся и закрыл глаза.

Торпеда с "Акицусимы" попала в правый борт "Адмирала Истормина" в районе носового мостика, прямо против первого торпедного попадания в левый борт. Хотя обе поразившие крейсер торпеды были устаревшего типа, с небольшим запасом взрывчатки, это совпадение окончательно определило судьбу корабля. "Истомин" угрожающе раскачивался из стороны в сторону, всё более погружаясь в море. Все котельные отделения быстро заполнялись водой и нефтью из поврежденных цистерн. Командир корабля каперанг Полушкин отдал приказ трюмной команде подняться наверх. К "Истомину" уже подходили эсминцы, готовясь принимать членов экипажа. Некоторое время рядом был и "Адмирал Корнилов", пока кавторанг фон Геллер не решил, что с эвакуацией справятся и без него, и можно вернуться к расползающимся в разные стороны японцами."Корнилов" дал полный ход и припустился вслед за "Акицусимой". Русские моряки жаждали отомстить за своих товарищей, однако смогли довольствоваться лишь несколькими новыми попаданиями в израненный японский корабль. Водяные столбы от падения снарядов береговых батарей заставили "Корнилов" повернуть назад. Полузатопленный "Акицусима" укрылся за первым попавшим островком при входе в бухту.

"Истомин" всё более кренился на левый борт, его покинули последние члены экипажа, которые размещались на "Корнилове" или чуть опоздавшему "Грейгу". "Грейг" и добил обреченный корабль, выпустив в упор торпеду. Четвертый взрыв стал для оставленного командой "Адмирала Истомина" смертельным. Он затонул величественно и достойно, не опрокидываясь, а погружаясь кормой на ровном киле. В связи с ранением контр-адмирала Порембского командование сводным отрядом принял на себя контр-адмирал Дудоров, державший флаг на гидрокрейсере "Штабс-капитан Нестеров". Хотя сопротивление противника на море было сломлено, и оставалось еще несколько часов до наступления темноты, от новых авианалетов на Гензан Дудоров решил отказаться. В небе появились японские истребители. От кораблей их отгоняли зенитками, но без истребительного прикрытия ("чайки", наверное, уже разместились на "Энгельсе") посылать на бомбежку "аисты" было бы безрассудным. Три гидроаэроплана с потопленного "Мациевича" были подняты шлюпочными кранами на палубы "Корнилова" и "Грейга". Эсминец "Капитан Белли" взял на буксир поврежденный "Капитан Керн". Остальные корабли двигались самостоятельно. Рейд к Гензану стоил серьезных потерь, но с минными флотилиями японцев было покончено. Два эсминца, которые оставались у японцев, угрозы для русской эскадры не представляли.

Подошедший к сидевшему на мели у прибрежного островка "Акицусиме" катер увез на берег закрытое адмиральским флагом тело Танина Ямая. Он умер героем. Его последнюю битву у Гензана в Японии объявили полной победой. Противник лишился современного крейсера и гидроавиатранспорта, тогда как японцы формально не потеряли ни одного крупного боевого корабля. Старые крейсера числились судами береговой обороны или транспортами, а "Тацута", пока русские дружно бросились на выручку "Адмиралу Истомину", успел, как и "Акицусима" прорваться под защиту береговых батарей, выскочив на мелководье.

Вечером по палубе эсминца "Минекадзе" расхаживал его временным командир — лейтенант Матоме Угаки. Несмотря на объявленную победу, настроение у лейтенанта было самое подавленное. В закончившемся только что сражении Угаки уже был готов направить свой эсминец "Минекадзе", на котором неоставалось больше ни торпед, ни снарядов, прямо в борт вражеского крейсера. Но адмирал Ямай опередил его. И теперь Матоме должен жить, зная, что погибшая гордость Японии — ее Соединенный флот — не будет отомщен. Глядя на серые волны, которые больше не освещало закатившееся за корейские горы солнце, Угаки сочинял хокку:

Битва угасла,

Над нами — лишь мрачное небо

Сезона дождей

Большую часть прошлого дня лейтенант Иванович пробыл в небе. Сначала его "морской лебедь" летал на юг в поисках японской эскадры. Потом Иванович отвозил адмирала Колчака по воздуху обратно на север, чтобы командующий мог лично руководить битвой с главным вражеским флотом. И, наконец, Колчак отправил его снова на юг — искать русские линейные крейсера и вывести их к месту генерального сражения. Последней задачи Иванович выполнить так и не сумел — наших быстроходных дредноутов там, где они должны были находится, авиатор не обнаружил. Наверное, он ошибся где-то в счислениях. Молчал и имевшийся в воздушном аппарате беспроволочный телеграф, несмотря на непрерывные запросы испуганного радиотелеграфиста. Когда пустынные волны внизу стало стремительно заливать вечерняя мгла, Иванович понял, что вернуться к эскадре засветло он уже не успеет. Оставалось приводниться и переждать ночь на плаву, благо море казалось спокойным.

Благополучно посадив самолет, пилот и радиотелеграфист поужинали последней банкой консервов и допили фляги с холодным кофе, после чего кое-как расположились на ночлег в тесной кабине "лебедя". Иванович чутко вслушивался в окружающую темноту. Где-то далеко вдали грохотала, еле слышно, канонада; в отблесках зарниц угадывались вспышки орудийных выстрелов или, возможно, горящие от попаданий корабли. Но вблизи всё было спокойно, лишь однажды, незадолго до рассвета, Иванович различил в серых сумерках силуэт проходившего неподалеку эсминца. Так как было неясно, свой ли это миноносец или японский, летчики не стали подавать никаких знаков. Эсминец прошел мимо, не заметив плавающий по воле волн аэроплан.

Когда наступил новый день, пилот и радиотелеграфист стали обдумывать план своих дальнейших действий. Иванович предложил подняться в воздух и на остатках бензина заняться поисками своих кораблей. Буде они не отыщутся, надо будет искать любую местную рыболовную джонку. Японскую, а лучше корейскую. Приводниться рядом, захватить, поднявшись на борт, а потом добираться на ней до Владивостока. В шестнадцатом году на Черном море один наш экипаж после вынужденной посадки на воду именно так вернулся в Севастополь — на трофейной турецкой парусной шхуне.

"Морской лебедь" взревел мотором, устремился вперед, подпрыгивая на волнах и вот его поплавки снова оторвались от воды. С высоты птичьего полета бескрайний морской простор казался таким же подавляюще однообразным. Аэроплан кружил в небе, постепенно увеличивая радиус своих облетов. Ни дымка, ни белого мазка паруса, только то и дело замечаемые внизу обломки и пятна разлившейся нефти,— следы вчерашнего боя, распугавшего, похоже, все окрестные рыболовные суда. Когда топлива в баке оставалось только на час полета, Иванович заметил на горизонте точку крохотного острова.

— Кажется, Лианкур! — проорал пилот телеграфисту в переговорный рукав. — Полетим туда! Там точно должны быть рыбаки. А если нет, так хижины какие-то есть рыбацкие. Может, найдем, что перекусить.

Иванович знал, что острова Лианкура необитаемы и лишены постоянных источников питьевой воды. Но, так как близлежащие воды были богаты рыбой, на островках часто останавливались для отдыха или ремонта корейские и японские суда, команды которых устраивали себе там склады и промысловые базы.

Лианкур представлял из себя два то ли маленьких островка, то ли большие скалы, окруженные многочисленными мелкими скалами и рифами. Пилот издалека заметил поднимавшийся из-за островов довольно густой столб дыма.

— Э, да там кто-то есть! — крикнул Иванович. — Может, пароход какой зашел каботажный? Как бы нам его заполучить с одним-то пулеметом. Ладно, посмотрим.

По мере приближения вид архипелага становился всё более странным. Стало видно, что значительная часть составляющих его островов имеет явно искусственное происхождение. Практически всё пространство пролива между двумя основными клочками гористой суши занимала сопоставимая с ними размерами туша гигантского дредноута. Расположение трехорудийных башен главного калибра безошибочно указывало на принадлежность этого корабля к флоту Российской империи, а впечатляющие размеры позволяли отнести его к линейным крейсерам типа "Измаил". Было видно, что дредноуту изрядно досталось, его палуба и башни пестрели оспинами попаданий и черными отметинами пожаров; носовой мостик был полностью разрушен.

Этот корабль был не единственным. За островерхим островом лежал на мелководье второй дредноут. Вернее — большая его часть, передняя треть корпуса просто отсутствовала. Иванович узнал в корабле "Петропавловск", который он уже видел в таком печальном состоянии вчера, когда летел с адмиралом Колчаком. По соседству, к скалистому мысу приткнулся сильно разрушенный легкий крейсер. Дальше у берега стоял изуродованный тяжелыми снарядами броненосный крейсер "Рюрик". С другой стороны островков стояли еще один легкий крейсер и эсминец-"новик".

Пилот понял, что к островкам, как к ближайшей суше, пришли наиболее пострадавшие в сражении русские корабли, не имевшие шансов дойти до русских берегов. Не хватало, пожалуй, одной "Полтавы", горевшей вчера как гигантский плавучий костер. Нашли, значит, своих...

Иванович стал выбирать, куда бы приводниться. Садиться далеко в море ему не хотелось, а садиться у берега — почти всё свободное от рифов пространство занято кораблями. Наконец летчик выбрал крошечную бухту, глубоко вдающуюся в восточный остров. Этот заливчик был так мал, что ни один русский корабль не смог бы там поместиться, зато там стояли несколько джонок. "Лебедь" спланировал в узкий проход между черными скалами причудливой формы, шлепнулся поплавками на гладкую воду и подплыл, подымая зеркальную волны, к каменистому пляжу. За приводнением аппарата наблюдала на берегу толпа японцев — мужчин и женщин, одетых в разное тряпьё. Потом подбежало несколько матросов, навели карабины, но, увидев андреевский крест на хвостовом оперении, опустили оружие.

— Откуда прибыли, ваше благородие?

— Не видишь, что с неба! Помоги самолет на берег вытащить. И поесть-попить чего-нибудь принеси! Кто у вас тут главный?

— Их превосходительство вице-адмирал Бахирев!

Михаилу Коронатовичу Бахиреву было не до свалившегося в буквальном смысле с неба аэроплана. Полно было других, более важных забот. . Минувшей ночью, когда горящая "Полтава", жертвуя собой, увела хищные стаи японских миноносцев от других кораблей, там, не затихая ни на минуту шла упорная борьба даже не за спасение смертельно раненых судов, а за то, чтобы растянуть их агонию хотя бы на несколько часов. Чтобы хоть как-то добраться до ближайшей земли на последних резервах живучести. Несколько уцелевших радиоприемников принимали лишь морзянку кишевших вокруг японских эсминцев. Русские корабли молчали, опасаясь открыть себя врагу.

Старое штурманское чутье не подвело Бахирева. Он вывел свой отряд прямо к Лианкуру. Или к скалам Оливуца и Менелай, как еще называли острова в русских лоциях. Пока стояла темнота, большим кораблям было рискованно приближаться к этому скалистому, изобилующему рифами берегу. В предутренних сумерках первым двинулся на разведку "Прямислав" — единственный эсминец в отряде Бахирева. У островов "Прямислав" обнаружил четыре рыболовные шхуны, а также стоявший у берега боевой корабль, если так можно назвать старый миноносец со снятым торпедным вооружением.

Эсминец "Аотака" выслали к Такэсиме (Лианкуру) для обеспечения берегового поста наблюдения. Весь вчерашний день с высокой вершины западного острова японцы рассматривали вдали дымные тучи проходивших мимо эскадр. До них доносился грохот канонады происходившего неподалеку сражения. Ночь прошла спокойно, а на рассвете совсем рядом из тумана выплыли силуэты пяти больших кораблей. Передачу, которую начал вести японский радист, прервал разорвавшийся в радиорубке снаряд. Бой "Прямислава" с "Аотакой" был недолгим. Против пяти 102-мм русских орудий у японского кораблика была только одна 57-мм пушка, успевшая сделать два выстрела. Заливаемый через пробоины миноносец ушел на дно. Русские моряки пленили выбирающихся вплавь на берег японцев и тут же отправив их в трюм одной из захваченных шхун. Однако наблюдательный пост на верхушке скалы оставался необнаруженным еще два часа. Японцы воспользовались этим, чтобы передать сообщение при помощи гелиографа на соседний Дажелет (Мацусиму), где имелась своя мощная радиостанция.

Сообщения с Такэсимы были немедленно ретранслированы японскому командованию. Начальник генерального военно-морского штаба вице-адмирал Симамура Хаяо отвлекся от мрачных размышлений о потерях императорского флота. Так! А день начинается не так уж плохо! Сначала адмирал Ямай радировал о потоплении торпедами вражеских линкора и крейсера, теперь получена информация, что целая эскадра поврежденные русских кораблей — два дредноута и три крейсера — выбросились на скалы Такэсимы. Ими следовало заняться немедленно! Соединенного японского флота, правда, уже не существовало. То, что оставалось у Ямая, — минные флотилии — шли с опустевшими торпедными трубами в Гензан. Получив там торпеды, эти эсминцы должны были потом отправиться на север, чтобы перехватывать основные силы русских у Владивостока. Едва ли стоило отвлекать часть этих сил на юг. С русскими подранками у Такэсимы можно было справиться и имеющимися резервами. Вице-адмирал Хаяо распорядился отправить в Японское море 5-ю эскадру линкоров контр-адмирала Мацукане — пять старых броненосцев, к которым должен был присоединиться и только что веденный в строй линкор "Нагато". Вместе они гарантированно добивали поврежденные русские корабли. То, что вражеские линкоры и крейсера тяжело повреждены, адмирал Хаяо не сомневался — достаточно было узнать, в каком состоянии добрались до Майдзуры "Исэ" и "Хьюга". Положение русских кораблей, очевидно, было еще тяжелей, раз они даже не смогли уйти за ночь хотя бы чуть подальше от Японии. Но, на всякий случай, приказ идти к Такэсиме был отправлен по радио и 3-му флоту вице-адмирала Сузуки, который должен был находиться как раз где-то там. Точных данных о местонахождении и боеспособности соединения Сузуки не имелось, поскольку связи с ним не было с минувшего вечера. Морской генштаб рекомендовал 3-му флоту действовать по обстоятельствам: поврежденные корабли противника уничтожить или вынудить к капитуляции, а если враг вдруг сможет оказать сильное сопротивление — дожидаться "Нагато" и броненосцев Мацукане.

Состояние сводного отряда адмирала Бахирева действительно было самым тяжелым. Линкор "Петропавловск" до Лианкура успели дотащить только невообразимым чудом. Буквально через полчаса после прибытия обрубок оторванной носовой части линкора сел на дно. Корабль еле-еле удалось приткнуть, укрыв от ветра, за косым каменным парусом западного острова. Чуть южнее у берега крохотного островка с трудом поместились посаженные на камни крейсера "Муравьев-Амурский" и "Рюрик". Остальные корабли оставались на плаву. Огромный "Измаил" надо было как-то укрыть от усиливавшегося ветра, который грозил снести дредноут на многочисленные здесь рифы. Гиганта еле-еле завели в проливчик между двух островков. Этот проливчик был отрыт для больших судов лишь с южной стороны (на севере его перегораживала цепочка рифов), имел ширину в 150 метров, а протяженность — лишь чуть больше длины самого линейного крейсера. "Измаил" таким образом полностью заполнил собой пространство между островками. Крейсер "Адмирал Лазарев" встал у внешней гряды подводных скал рядом с эсминцем "Прямислав".

Добравшись до островов, Бахирев ликвидировал всего одну, хоть и ближайшую угрозу — затонуть в открытом море. До спасения кораблей и команд было еще далеко. Лианкур представлял собой два жалких кусочка гористой суши, если мерить — меньше двадцати десятин общей площади. Западный остров — круто уходящая из воды островерхая вершина, забраться на которую можно было лишь по почти вертикальным тропкам. Восточный островок — пониже и более плоский, имелась даже впадина — старый вулканический кратер, пара бухточек и что-то вроде рыбацкого становища. Нечего было и думать разместить там три с половиной тысячи матросов и офицеров, разве что — лазарет с самыми тяжелыми ранеными. Остальным предстояло по-прежнему пребывать на открытых палубах и в незатопленных корабельных отсеках, которые еще нужно было привести хоть в сколько-нибудь божеский вид.

Самые, конечно, неоткладываемые вопросы были с едой и питьем. Большая часть запасов в корабельных кладовых погибла вчера при пожарах и затоплениях. Мука размокла почти вся, уцелевшие сухари срочно разложили для сушки. На японских шхунах нашлось немного рыбы. Сами японцы питались ею в сыром виде. Русским же надо было варить уху. Камбузы уцелели только на "Лазареве". Еще необходимей была пресная вода, На Лианкуре не было и пресной воды, только немного дождевой, скопившейся в каменных углублениях, совсем плохого качества. Приходилось давать опресненную воду, для чего на том же "Лазареве" постоянно держали пар в котлах.

Главный вопрос же был — что делать дальше? Кое-как из нескольких разбитых корабельных радиостанций сделали одну вроде бы исправную. Но связаться с другими русскими отрядами не удавалось, не хватало мощности. Лучше получилось с приемом, удалось поймать переговоры между кораблями главной эскадры Колчака. Бахирев, наконец, узнал о финале вчерашнего сражения, которое он покинул в самом разгаре. Порадовало, что при обмене ударами легких сил наши потери от ночных атак японских миноносцев оказались меньше, чем ожидал Бахирев, — подорван, но остался на плаву "Афон", затонул "Адмирал Нахимов". Впрочем, "Полтаву", скорее всего, тоже надо записать в наши потери... Но японцы всё равно потеряли больше — русские эсминцы потопили у них один крейсер-дредноут типа "Конго" и два линкора типа "Фусо". С учетом двух "конг", расстрелянных минувшим днем орудиями "Измаила", японский линейный флот можно было считать фактически уничтоженным. Менее радостным было узнать, что Колчак за ночь успел уйти почти до широты Гензана. Помощи от него, следовательно, ждать было нечего. А вот линейных крейсерах "Бородино", "Наварин" и "Кинбурн" контр-адмирал Веселкин увел зачем-то далеко к югу, почти к Цусимскому проливу. Бахирев надеялся, что когда эти новейшие дредноуты пойдут назад, с ними удастся связаться по радио.

Пока же полагаться приходилось только на самих себя. Бахирев приказал командирам кораблей дать к полудню полный отчет о том, что повреждено и что можно было бы исправить. Особое внимание — состоянию подводного корпуса, котельных и машинных отделений: заделке внешних пробоин, ремонту турбин, котлов и магистралей. Если удастся быстро подлатать хотя бы один большой корабль, можно взять всех и уходить во Владивосток. Главный инженер-механик "Петропавловска" Рашевский предложил снимать уцелевшее оборудование со своего линкора и ставить на место разбитого на "Измаил". Бахирев сразу загорелся этой идеей, и на обоих кораблях закипела жаркая работа. Всё приходилось делать вручную, электричества не было, как и пара. Топки котлов на время ремонта, связанного, в том числе, с расчисткой дымоходов, переустановкой клапанов и паровых магистралей, пришлось погасить.

На зюйде заметили далекие дымы, встающие из-за горизонта. Бахирев встрепенулся. Неужели Веселкин? Как бы мимо не прошел! Радиостанции, как на грех, опять разобрали в поисках поломки... "Прямислава" навстречу послать? Но он быстро не обернется со смятым своим форштевнем. И тут адмирал вспомнил, что докладывали недавно о севшем самолете

Лейтенант Иванович не успел закончить завтрак из двух подмокших в морской воде сухарей, как ему передали приказ: провести воздушную разведку на юг. Опять в небо!

Бензина в баке оставалось на полчаса, но с адмиралом не поспоришь. "Лебедя" столкнули на глубокую воду. Гидроплан взревел мотором и под изумленные взгляды японских рыбаков медленно поплыл к выходу из бухты. Потом двигатель прибавил обороты, самолет развернулся против ветра и, подпрыгнув пару раз на встречной волне, оторвался от воду. Скоро воздушный аппарат уже летел туда, где всё более набухала чернотой стелющаяся у горизонта дымовая туча.

Через десять минут, Иванович уже мог разглядеть идущие без всякого строя корабли. Он сразу узнал их, потому что вчера уже видел с высоты птичьего полета. Но как разительно они изменились всего за сутки! Старый японский дредноут "Сетсу" стал похож на детскую игрушку, по которой долго бил молотком упрямый ребенок. Спардек превращен в железное месиво, из дымовых труб не осталось ни одной. Носовая башня беспомощно повернута набок, в кормовой одиноко торчит единственное оставшееся орудие, левый борт разворочен черным кратером. Немногим лучше выглядели и другие большие корабли — два броненосца типа "Касима" и броненосный крейсер типа "Ибуки". Вот и всё, что осталось от 3-го японского флота, не считая тройки миноносцев.

Вице-адмирал Кантаро Сузуки внимательно изучал через с трудом раздобытый бинокль открывшуюся наконец впереди Такэсиму. В просвете между двух гористых островков просматривался силуэт большого русского дредноута. Корабль был не под парами... Очевидно, поврежден во вчерашнем бою с Соединенным флотом Ямая и выбросился на берег...

Еще ночью, когда над обломками мачт кораблей 3-го флота вновь растянули проволоку радиоантенн, адмирал Сузуки узнал масштаб потерь, понесенных Японией. Отчаиваться, впрочем, было рано. В Ютландском сражении англичане тоже потеряли больше кораблей, чем немцы. Однако стратегически битва закончился в пользу англичан. Если бы британцам удалось перехватить немцев при отходе, то их победа вообще была бы бесспорной! А ведь Колчаку вернуться сейчас на свою базу куда труднее, чем это было немецкому командующему Шееру после Ютланда.

Не удивительно, что несколько русских кораблей предпочли вместо гибели в открытом море выброситься на первые попавшиеся островки. Если честно, то и сам Сузуки первоначально направлялся к Такэсиме вовсе не в погоне за отставшими от своих вражескими судами. Его собственные корабли пострадали так, что им следовало бы избегать встречи с любым боеспособным противником. Наилучшим вариантом для "Сетцу", "Касимы", "Катори" и "Ибуки" было садиться на грунт у любого подходящего берега. Что теперь поделать, если и русские, и японские тяжелораненые корабли в поисках спасения устремились к одному и тому же архипелагу. Выбирать не приходилось. Ждать несколько часов, пока к Такэсиме подойдет 5-я эскадра, Сузуки не мог, его линкоры столько не продержатся. Едва ли сумеют они дойти и до другого ближайшего острова — Мацусимы. Значит, остается одно — сломить сопротивление русских и самим встать у спасительного берега. Кстати, почему бы русским не сдаться? Они же должны понимать, что деваться им отсюда некуда. Какое совпадение! Пятнадцать лет назад здесь, ну, чуть южнее, спустили флаги последние русские броненосцы, уцелевшие после Цусимской битвы. Если сейчас, как и в 1905 году, принудить, противника, к капитуляции, то адмирал Сузуки войдет в историю как победитель! В Японии будут помнить о сдавшихся ему русских кораблях, а не о своих потопленных дредноутах

Сузуки распорядился выслать на разведку оставшиеся у него эсминцы "Асакадзе", "Исонами" и "Уранами". Подойдя к Такэсиме на 30 кабельтовых, головной "Асакадзе" поднял сигнал с предложением о сдаче. Русские ответили орудийными выстрелами. Эсминцы поспешно повернули назад. Командир "Асакадзе" Одзава доложил, что русские корабли едва ли боеспособны. К тому же главный их дредноут фактически сам себя загнал в ловушку — находясь в тесном проливе, он может стрелять только из кормовых орудий и, притом, на очень ограниченных углах. Одзава сказал, что сам готов был бы идти в торпедную атаку, но у миноносцев не осталось торпед.

Сузуки внимательно выслушал доклад

— Приказ по эскадре! Атаковать и уничтожить врага! Закончим то, что начали накануне!

На подготовку к бою у адмирала Бахирева оставалось полтора часа. Почему Колчак вчера не добил устаревшие японские корабли? Сейчас они вполне могут увеличить безвозвратные потери русского флота на несколько крупных вымпелов! Разумеется, в исправном состоянии "Измаил" и "Петропавловск" легко разделались бы и со старым японским дредноутом, и с еще более архаичными броненосцами. Однако сейчас отряд Бахирева был сборищем почти беспомощных инвалидов. "Измаил" после всего, что выпало ему вчера, имел две действующие орудийные башни — вторую и четвертую. У первой, носовой безнадежно затопило боевые погреба, так что ремонтировать ее поврежденные механизмы не имело смысла. Третья башня, на броне которой оставили следы сразу несколько японских снарядов, теоретически могла стрелять двумя орудиями из трех, но без точного прицеливания и наводки. И с ручной доставкой боеприпасов из погребов!

В четвертой и второй башнях тоже были проблемы, но их за ночь удалось более-менее решить. Вот только вести огонь по приближающемуся с юга противнику в настоящее время могла лишь одна кормовая башня. Три ее 14-дюймовых орудия могли стрелять строго на юг. Остальное закрывали высокие каменные берега островов, между которых стоял "Измаил". Вывести же дредноут из пролива было невозможно, так как паровые магистрали к турбинам хода были разобраны, и собрать их за полтора часа не было никакой возможности."Петропавловск", при отсутствующей передней трети корабля, был, пожалуй, боеспособней "Измаила". Линкор мог свободно действовать двумя кормовыми башнями, то есть стрелять из шести 12-дюймовых орудий. У него даже сохранился резервный командно-дальномерный пост. Правда, сейчас на "Петропавловске" подходившего с юга противника просто не видели. Михаилу Беренсу-младшему, конечно, сообщали сведения с наблюдательного поста с вершины западной скалы, но вести перекидной огонь через высокий остров "Петропавловск" не мог. Не мог он и изменить позицию, ибо прочно сидел на грунте.

Таким образом, единственным кораблем с крупнокалиберной артиллерией, который мог вступить в бой с японцами, был "Рюрик", стоявший у южного берега. Вчера 14-дюймовки "Хиэя" превратили правый борт русского броненосного крейсера в грубо вскрытую консервную банку. Через многометровые пробоины было видно разрушенные, выгоревшие отсеки внутри корабля. В котельных "Рюрике" не действовали двадцать котлов из двадцати восьми; были затоплены машинное отделение и отделение динамо-машины правого борта. Найти места всех протечек не удавалось, поэтому "Рюрик" при подходе к острову поставили на мелком месте, где он через некоторое время уперся носом на грунт. Кочегарки единственного работающего 2-го отделения (8 котлов) давали пар левой динамо-машине. Это давало ток помпам, которые откачивали воду из боевых погребов. Удалось подвести электропитание и к башенным механизмам. Авральные ремонтные работы позволили вернуть к жизни большую часть корабельной артиллерии. "Рюрик" был обращен к морю неповрежденным бортом, и мог стрелять всем главным и промежуточным калибром: четырьмя 254-мм орудиями носовой и кормовой башен и четырьмя 203-мм двух бортовых. Имелось и восемь 120-мм орудий на батарейной палубе.

Командир "Рюрика" Владимир Руднев внимательно изучал через прорезь смотровой щели силуэты приближающихся вражеских кораблей. Выглядели они весьма жалко: накренившиеся, окутанные дымом, растекающимся по разрушенным надстройкам из дымоходов снесенных труб. Руднев после вчерашнего боя почти оглох, сообщения и вопросу ему писали мелом на закопченной броне резервной боевой рубки. Вот как сейчас:

Противник на ста девяносто градусах. Дистанция семьдесят кабельтовых. Пеленг двадцать восемь.

— Открыть огонь! — Руднев поморщился от головной боли.

Носовая и кормовая башни "Рюрика" выбросили из 10-дюймовых стволов языки двойного рыжего пламени. Залп через полминуты упал с небольшим недолетом. В башнях торопливо ввели поправки и повторили залп. На четвертом удалось добиться накрытия переднего японца. Теперь пристреливаться начали две меньшие бортовые башни. Когда и 8-дюймовые орудия добились близких падений, все башни перешли на беглый огонь. К стрельбе присоединились и 120-мм казематные орудия, которые с трудом, но доставая до противника частым дождем своих снарядов. Вокруг вражеских кораблей не успевали опадать водяные колонны, высокие и низкие. Вот рядом с ними вспыхнуло облачко прямого попадания. Корму головного "Сетцу" лизал огненный язычок разгорающегося пожара.

Японцы молчали. У Руднева даже зародилась радостная мысль, что у перемолотого вчера "измаилами" 3-го вражеского флота просто не осталось орудий. Сейчас они обойдут занятые русскими острова и удалятся к Дажалету... Но радость была недолгой. По силуэтам кораблей японской колонны пробежали огненные точки выстрелов. На "Рюрике" с напряженным вниманием вслушивались в свист летящего к Лианкуру первого вражеского залпа.

У Кантаро Сузуки не было другого выбора, кроме как победить — уничтожить русских и самим поставить израненные корабли на грунт у островов. Положение "Сетцу", "Касимы", "Катори" и "Ибуки" было самое критическое. Помпы не справлялись с поступавшей через пробоины и расшатанную обшивку забортной водой. Ее удавалось откачивать только из немногих действующих котельных отделений, чтобы не заливало топки. Ну и, понятно, из уцелевших погребов главного калибра. Крупнокалиберную артиллерию, оставшуюся в распоряжении адмирала Сузуки, составляли тринадцать стволов: пять 12-дюймовых орудий на "Сетцу" — две башни правого борта и одна пушка в кормовой башне; две 12-дюймовки в носовой башне "Касимы"; две 10-дюймовки в правобортных башнях "Катори"; две 12-дюймовки в носовой и две 8-дюймовки в передней правойбашнях "Ибуки". Это, если враг окажется по правому, менее битому вчера борту. Если по левому, пушек будет почти втрое меньше, а брони там, считай, уже нет...

Но, несмотря на тяжелое состояние своих кораблей, адмирал Сузуки был уверен в победе. Ее залогом было то, что японцы сохраняли маневренность, в то время как русские стояли неподвижно у берега в. Их можно было бить по одному в выгодных для себя позициях. Самый большой русский дредноут успел сделать лишь несколько выстрелов из своих грозных 14-дюймовок до того, как 3-й флот вышел из зоны обстрела. Теперь "Сетцу", "Касима", "Катори" и "Ибуки" обходили Такэсимы с юго-запада в 40 кабельтовых, сосредоточив огонь на русском броненосном крейсере. Тот горячо отвечал из восьми крупнокалиберных орудий и первым добился попадания в "Сетцу". Снаряд разорвался в районе кормового мостика, разбив стоящую там зенитную пушку. Возник пожар, усиленный взрывами сложенных у зенитки боеприпасов. Дым проникал в машинное отделение и мешал стрельбе последнему орудию кормовой башни. Через несколько минут японцы с лихвой отплатили своему противнику. Неподвижный "Рюрик" представлял для японских канониров удобную цель. Кроме того, нависший над русским кораблем высокий скалистый берег делал его положение вдвойне уязвимым. Сузуки приказал дать прицел для стрельбы с небольшим перелетом. Тогда ни один японский снаряд не пропадет впустую.

Вражеский залп пронесся над мачтами "Рюрика" и взорвался на скалах, выбив из них десятки тонн породы. Всё вокруг заволокло плотной завесой пыли. Через секунды в море и на палубу крейсера обрушилась лавина щебня, булыжников и больших глыб. Камни проламывали борта и стены надстроек, оставляли вмятины на броне. Замолчали полузасыпанные кормовые орудия. Одна массивная глыба смяла сверху донизу дымовую трубу. В кочегарках 2-го котельного отделения из топок повалил горячий удушающий дым. Погас свет, люди, задыхаясь, на ощупь, позли наверх и падали под градом летящих сверху камней. Крейсер продолжал стрелять носовыми башнями, откуда едва различали противника через пыль по вспышкам выстрелов. Частота стрельбы после пропажи тока резко упала. Восемь человек с натугой крутили маховики, вручную разворачивая орудия вслед за вражескими кораблями. Башня тяжело скрипела, перетирая краем барбета попавший туда щебень, казалось еще немного, и ее окончательно заклинит.

Неожиданно "Рюрик" потряс особенно мощный удар. Будто великанская рука схватила большой броненосный корабль за корму и подкинула в воздух. Не все японские снаряды летели с перелетом. Этот лег, как надо, вонзившись прямо в борт у задней 8-дюймовой башни. Двенадцатидюймовый снаряд пробил броневой пояс, скос броневой палубы и разорвался в артиллерийском погребе, вызвав детонацию остававшегося там боезапаса. Сорванная с основания тугой волной взрыва 400-тонная башня подскочила на несколько метров и, стволами вниз, рухнула в море. А в небо уже поднимался огненный смерч, тут же превращаясь в широко раздувшую капюшон исполинскую дымную кобру. В дыму продолжали рваться яркими вспышками подброшенные в воздух заряды и куски ленточного пороха. Через распоротый до киля борт в трюмы хлынула вода, быстро заполняя кормовые отсеки. Корпус "Рюрика" ломался, прогибаясь, терял остойчивость. Под скрежет подводных камней, выворачиваемых таранным форштевнем, крейсер стал стремительно крениться на левый борт. Трюмные механики, не дожидаясь команды, стравливали пар из оставшихся котлов, вода хлестала в кочегарки из верхних люков. Последние, кто оставался в нижних отсеках, торопливо выбирались по перекошенным трапам наверх. Окутанный дымом и паром корабль ложился левым бортом на грунт.

Владимира Руднева от верной смерти спасло, что незадолго до того он покинул кормовую рубку, чтобы командовать стрельбой носовых орудий. Командир крейсера немедленно отдал приказ покинуть судно. Шлюпки оказались разбиты, да и спускать их было уже поздно. Под градом каменной картечи люди вплавь добирались до соседних рифов. Скалистый берег был окутан дымом, его трясло, будто при извержении вулкана. Часть команды во главе с командиром осталась на корабле, перебравшись на его правый борт, который возвышался над водой. Им удалось спасти часть ручного оружия и один из пулеметов. Чуть позже, они тоже перебрались на остров.

Покончив с "Рюриком", японцы перенесли огонь на гребень скалы, чтобы обрушить камнепады в пролив, где стоял большой русский дредноут. Вскоре, однако, японские корабли заметил за скалистым мысом новую цель — "Муравьев-Амурский". Командир легкого крейсера Евгений Беренс-старший, понимая, что уничтожение его выбросившегося на берег корабля займет у противника лишь несколько минут, отдал команде приказ вынуть и выбросить за борт замки орудий, после чего выбираться на сушу. Для прикрытия эвакуации на палубе подожгли облитый маслом мусор и неубранные обломки.

Кто-то не подчинился приказу и остался на корабле, выпустив по подходившему "Сетцу" несколько 6-дюймовых снарядов. Японцы ответили грозным рыком тяжелой артиллерии. Взрываясь на мелководье, крупнокалиберные фугасы поднимали в воздух тонны донной гальки. Люди пытались укрыться за прибрежными скалами, но летевшие сверху камни поражали их и там. 12-дюймовые снаряды пробивали "Муравьева" навылет, но так как корабль уже прочно стоял килем на грунте, затонуть окончательно он не мог. Между тем пожар, который уже никто не тушил, распространился на разрушенную жилую палубу, где еще оставалось много деревянных вещей. Вскоре весь корабль горел от носа до кормы. Довольствуясь этим зрелищем, японская эскадра вновь перенесла огонь на гребень острова.

Дым от горящего "Муравьева" закрывал для японцев северную часть острова. Стоявший там на камнях "Петропавловск" остался незамеченным для авангарда японских миноносцев, которые двигались мористее больших кораблей. Командир линкора Михаил Беренс с тяжелым сердцем наблюдал с марса возвышавшейся над скалистым мысом грот-мачты за расстрелом "Муравьева". Обездвиженный линкор никак не мог помочь легкому крейсеру, которым командовал брат Михаила — Евгений Беренс. Но вот японцы стали выходить из-за скалы, и две кормовые башни "Петропавловска" хищно повели длинными стволами, ловя в прицелы вражеские корабли. Башенные командиры действовали самостоятельно. 4-я башня стреляла по "Сетцу", 3-я — "Касиме". Огонь велся с близкого расстояния, и уже на втором залпе флагманский японский корабль получил попадание в корму, причем вместе со сбитой мачтой за бортом оказался и боевой флаг, скоро, впрочем снова поднятый на обрубке. Был поражен и следующий за флагманом "Касима". Один русский снаряд заново превратил в груду разбитого железа очищенные было дымоходы, второй, попавший в боевую рубку, заклинил броненосцу штурвал.

Вице-адмирал Сузуки, оценив опасность от казалось бы совершенно беспомощно лежавшего у берега обломка русского линкора, решил не принимать бой. Превращенный в береговую батарею дредноут представлял слишком большую угрозу. Сузуки скомандовал поворот на юг, чтобы укрыться за мысом от орудий русского линкора и попробовать достать его перекидной стрельбой. Броненосец "Касима", управляемый при помощи машин, при повороте опасно приблизился к берегу и... с душераздирающим скрежетом пропарывая днище, вылетел на подводные камни. Котельные сразу оказались затоплены, трюмные команды едва успели спустить пар из котлов, спасая их от взрыва.

Сузуки подумал, что нет худа без добра и передал команде броненосца высаживаться на берег, чтобы атаковать противника с тыла. Японцы выпалили по остову "Муравьева" последние снаряды из носовой башни (боевые погреба тоже оказались под водой) и приступили к высадке на плотах, сколоченных из деревянных обломков. На острове команда неожиданно встретила отпор от расположившихся выше по склону матросов с "Муравьева" и "Рюрика". Не имея достаточно карабинов, русские сбрасывали валуны на головы карабкавшихся вверх японцев. Три остальных японских корабля хотели поддержать ведущий бой экипаж "Касимы". Но для этого было лучше развернуться к берегу правым, менее поврежденным бортом. Однако, островок был таким мал, что, совершая у его берега очередной галс, "Ибуки", "Катори" и "Сетцу" вышли за южную оконечность Такэсимы. Внезапно слева из-за скал им открылся вид на длинный низкий силуэт русского дредноута, который каким-то образом смог выползти из пролива.

Адмирал Бахирев не хотел покорно ждать, пока на запертый между островов "Измаил" сыпятся скальные обломки... Любой ценой надо было вытянуть дредноут из превратившегося в ловушку пролива. Хоть шлюпками! Хоть бурлаками тянуть громаду линейного крейсера! К счастью, на помощь пришел эсминец "Прямислав". Быстро развел пары и протиснулся с севера между рифов в пролив, прошел впритирку у борта "Измаила", бросил тросы и взял линейный крейсер на буксир, с трудом таща громадный броненосный корабль кормой вперед. Вытянул! Царапнув пару раз днищем о подводные камни, дредноут вышел из тесноты. Матросы с матерками крутили в башнях маховики, вручную разворачивая орудия туда, где дымил за скалами невидимый пока противник. Опрокинутый вверх развороченным бортом "Рюрик" взывал ко отмщению. И вот враг появился.

Первым в секторе обстрела "Измаила" появился крейсер-броненосец "Ибуки" под флагом контр-адмирала Кумадзо Сиранэ. На дистанции едва ли не пистолетного выстрела "Ибуки" получил сразу пять попаданий и все — в корпус. Крупнокалиберные снаряды вдребезги разнесли и так уже сильно поврежденный левый борт броненосца. "Ибуки" мгновенно превратился в охваченные огнем развалины. Через зиявшие, как огромные пещеры, пробоины внутрь корабля бурными потоками вливалась вода. Большой корабль стремительно кренился, волны уже захлестывали палубу. Море с шипением встречало погружающееся в него раскаленное железо. Люди спасались на мачтах и верхних надстройках, густо сыпались в воду. С грохотом взорвались котлы, вспучив спардек рвущейся изнутри клубящейся грязно-белой тучей. "Ибуки" опрокидывался на левый борт, и, наконец, затонул, оставив на поверхности лишь часть киля и лопасти винтов. За них цеплялись плавающие в воде японцев. Адмирал Сиранэ и командир корабля до последнего оставались в боевой рубке, где и нашли свою смерть.

"Ибуки" погиб всего за несколько минут, не успев сделать по "Измаилу" ни единого выстрела. Идущего следом "Катори" вообще не мог стрелять. У японского броненосца уцелели лишь две 10-дюймовки в башнях по правому борту, тогда как "Измаил" появился по курсу слева. Командир "Катори" немедленно дал в машинное отделение команду: самый полный назад! Это спасло корабль от упавших по носу русских снарядов. Но неожиданный маневр "Катори" едва не привел к столкновению с замыкавшим колонну "Сетцу". Старому дредноуту пришлось взять резко право руля, чтобы уйти от таранящего удара. Через несколько минут, двигаясь задним ходом, "Катори"с размаха выскочил кормой на мелклводье и замер, накренившись, недалеко от своего систершипа "Касимы".

"Сетцу", счастливо избежав столкновения с передним мателотом, внезапно очутился в пугающей близости от "Измаила". У того было восемь русских исправных 14-дюймовых орудий, а у "Сетцу" на левый борт стреляло единственная уцелевшая 12-дюймовка в кормовой башне. Командир башни в выпавшие ему перед попаданием русского снаряда краткие мгновения жизни успел сделать верный выбор цели. Японское орудие повернулось не на "Измаил", а на тянувший тяжелый дредноут русский эсминец. Выстрел лег точно. "Прямислав" сразу стал тонуть, погружаясь окончательно оторванным носом. Команду с эсминца приняли на "Измаил", но дредноут, оставшись без буксира, вновь полностью потерял ход. 14-дюймовые орудия громили "Сетцу", сбили ему кормовую башню, разворотили временный лазарет в развалинах кают-компании. Но "Сетцу" всё же развернулся и уже уходил за остров, огрызаясь теперь из четырех 12-дюймовок правобортных башен. Еще минута, и японский флагман скрылся, заслоненный скалой от "Измаила".

Кантаро Сузуки спешно давал распоряжения с мостика своего глубоко ушедшего в воду, изуродованного до неузнаваемости линкора. "Сетцу" приходил конец, он явно был уже неспособен к дальнейшему плаванию. Два последних попадания в корпус полностью исчерпали резервы живучести. В трюмных отсеках стремительно пребывала вода, помпы не справлялись. Оставалось только выбрать мелкое место, чтобы корабль не затонул, а сел бы на грунт. Кочегары в котельных, по колено в воде, выгребали жар из топок, стравливали котлы. Последний раз развернувшись, огромный линкор на остатках пара медленно наползал на прибрежную отмель. Под днищем оглушительно скрежетали камни.

Адмирал Сузуки оставался спокойным. Его совесть была чиста. Он сделал всё, что мог. Выманил в море русскую эскадру. Отвлек на свою эскадру устаревших линкоров новейшие "измаилы", чтобы адмирал Ямай мог спокойно атаковать оставшиеся, слабейшие корабли противника. Первым вышел сегодня на разбитые остатки вражеского флота и уничтожил большой броненосный и легкий крейсер... Сейчас "Сетцу", "Касиме" и "Катори" оставалось только дожидаться прибытия обещанной помощи. Ожидание может оказаться недолгим, если "Нагато" пойдет вперед один, без старых тихоходных броненосцев. Пока же стоит заняться перекидной стрельбой по стоящими за скалами к северу и югу русским линкорам. Сузуки распорядился передать на держащиеся в море миноносцы приказ корректировать стрельбу по невидимым с больших кораблей целям. Ну, а чтобы корректировать стрельбу по невидимым за скалами русским кораблям и лишить корректировки противника, надо было сбросить русских с вершины острова. На его склонах ни на минуту не затихала стрельба. Японские моряки под огнем врага упрямо карабкались все выше, корабли поддерживали их из нескольких зениток, способных стрелять на высоких углах. Сами японские линкоры, стоявшими в считанных кабельтовых от берега, тоже попадали под пулеметный обстрел, когда пули тонко посвистывали над палубой.

Тяжелые орудия "Сетцу" изредка стреляли по носу и по корме на север и на юг, получая целеуказания о скрытых выступами острова русских линкорах от стоявших вдалеке миноносцев. Неожиданно с эсминцев стали передавать какие-то малопонятные сигналы. Не дожидаясь, пока их разберут, миноносцы, невзирая на опасность обстрела, быстро пошли к острову. Что же там усмотрели, может действительно подходит "Нагато"? С юга из-за скал действительно поднимался дым. Странно только, что не слышно канонады. "Нагато" ведь первым делом должен был бы отправить на дно оставшегося без хода "измаила". "Асакадзе", пользуясь малой осадкой, подошел к самому борту стоящего на камнях "Сетцу". Командир миноносца Дзисабура Одзава с мостика своего кораблика прокричал в рупор, обращаясь к адмиралу:

— Ваше превосходительство! Сюда движется большой русский линкор!

— Он всё же развел пары?

— Нет, но его буксирует русский крейсер, который подошел с другой стороны островов. Ваше превосходительство! Вам надо немедленно перейти на "Асакадзе". Мы можем попытаться вырваться и уйти

— Нет! Я не брошу свой корабль!

— В таком случае позвольте нам остаться и принять бой вместе с вами?

— Немедленно уходите! Попытайтесь связаться с "Нагато" или броненосцами Пятой эскадры. Передать срочно на "Исонами" и "Уранами"! Пусть уходят! Не оставайтесь здесь и минуты, это приказ! Удачи!

Сузуки проводил взглядом убегавшие полным ходом в море эсминцы, а потом стал смотреть как из-за острова выползает неимоверно длинный русский дредноут. Буксировавший его с другого борта крейсер был полностью скрыт бронированным корпусом гиганта, вверху торчали только мачты да извергавшие дым трубы... "Измаильские" пушки заглядывали, казалось, в самые глаза бездонной чернотой своих 14-дюймовых зрачков. Бортовые башни "Сетцу" тоже пришли в движение, медленно, вручную разворачиваясь на противника.

— Не стрелять! Никому не стрелять! Передайте на берег, чтобы тоже прекратили огонь. Поднять сигнал: "Терплю бедствие! Прошу оказать помощь!"

Офицеры на мостике замерли в неподвижности. Сузуки раздраженно обернулся. Вот только бунта ему не хватало.

— Исполняйте приказ! Япония и так потеряла слишком много опытных моряков, чтобы мы погибли без всякой пользы! Откроем мы сейчас огонь или нет, русским всё равно не уйти от этого острова. Скоро здесь будут "Нагато" и пятая эскадра броненосцев. Тогда русским придется сдаваться. А мы сохраним для императора не только наши жизни, но и наши корабли.

Несмотря на все отчаянные усилия, турбины "Измаила" так и не заработали. К счастью легкий крейсер "Адмирал Лазарев" снялся с якоря и, обогнув Лианкур с востока, пришвартовался борт о борт с линейным крейсером и медленно потащил его "под руку". Когда показались японские корабли, стоявшие с сильным креном у берега, Бахирев готовился уже дать команду открыть огонь, как вдруг разобрал на "Сетцу" поднятый на обломке мачты сигнал по международному коду. Терпят бедствие? Сдаются? Адмирал со всей мочи гаркнул сигнальщику на прожекторной площадке:

— А ну, передай им, пусть подтвердят, что сдаются!

Минуту спустя на всех трех японских кораблях поползли вниз боевые флаги... Всё... Триумф... Виктория... И валящая с ног усталость, сильнее даже боли в сломанной руке...

Шлюпка с "Лазарева", одна из немногих уцелевших на эскадре, доставила на "Измаил" японского адмирала. Процедуру капитуляции с неизбежной передачей и возвращением сабли Бахирев передоверил командиру "Лазарева". Самому Михаил Коронатович единственное, что хотелось сейчас — выпить стакан коньяка или, если не отыщется, спирта и забыться в тяжелом сне. Однако, как сообщил Остроградский, явившийся в кое-как прибранную адмиральскую каюту, японец решительно настаивал на личной встрече с русским командующим. Бахирев, скрепя согласился, попросив Остроградского быть переводчиком. Японец, вроде бы, хорошо говорил по-английски, но Бахирев был не в том состоянии, чтобы вести беседы на иностранных языках.

Вице-адмирал Сузуки выглядел не лучше русских офицеров — в замызганном мундире, голова перевязана серым бинтом, пропитавшимся засохшей кровью. Но держался весьма решительно, без какого-то там пессимизма и подавленности.

— Я сожалею, что мне не пришлось пасть в бою, — Остроградский негромко переводил журчащую речь японца. — Я вынужден отдать своим кораблям приказ спустить боевые флаги. Мне жаль, но я не мог больше продолжать сопротивляться вашим силам. С этой минуты, надеюсь, мы перестаем быть врагами.

— Большая честь иметь дело с таким достойным противником. Вы храбро сражались, хотя судьбе было угодно, чтобы победа оказалась за нами.

Бахирев считал нужным продемонстрировать протокольное уважение, хотя он был чертовски зол на японца за погубленный "Рюрик". Пять лет Коронат проплавал на этом броненосном крейсера. Сначала командиром, потом командующим бригады крейсеров... Адмирал ожидал, что на этом обмене дежурных любезностей всё и закончится, однако Сузуки, похоже, думал по-другому.

-Надеюсь, ваше превосходительство понимает, что о чей-то победе в данной ситуации можно говорить только условно.

— Почему это? — нахмурился Бахирев. — Разве вы не сдались?

— Мы сочли необходимым спустить боевые флаги. Мои корабли, как и ваши, насколько я понимаю, прибыли сюда, чтобы не затонуть в море. В подобных случаях обычаи войны предлагают противникам приостановить враждебные бедствия ради спасения экипажей.

Почему же вы расстреляли "Рюрик"?!

Ваш крейсер первым открыл огонь, когда мы хотели пристать к берегу.

— В любом случае теперь вы — наши пленники.

— Мы все пленники этих островов. И эти острова намного ближе к Японии, чем к русским берегам. Сегодня или завтра сюда подойдут другие японские корабли, и вам тоже придется спустить флаги.

— В этом случае мы примем бой, а напоследок взорвем корабли!

— Обрекая своих людей на гибель, — адмирал Сузуки не отрываясь смотрел Бахиреву глаза в глаза своими узенькими щелочками. — Но можно сделать по-другому. Острова Такэсима или Лианкур можно объявить местом кораблекрушения. Никто не будет иметь права на военные действия, пока оказывается помощь терпящим бедствие. Ваших людей вывезут в нейтральный порт.

— Куда? В Вэйхайвэй? И там интернируют? Тот же плен!

— За вами могут прислать транспорты из Владивостока. Мы их пропустим, если они будут под флагом Красного креста. Но вы не должны препятствовать эвакуации отсюда наших людей! И не должны преднамеренно портить свои корабли. Это будет нарушением статуса нейтралитета

-Так вам нужны наши корабли?! — рявкнул Бахирев, заставив замолчать японца и быстро переводящего за ним Остроградского. — Никакого соглашения не будет! Вы сдались нам на милость и отправитесь вместе с нами во Владивосток, когда сюда придет русский флот! К сожалению, не могу предоставить каюту, соответствующую вашему рангу. Возвращайтесь к себе на корабль и обеспечьте там порядок и дисциплину. Точно выполняйте все распоряжения офицеров, которых я к вам пошлю. Свои просьбы ко мне передавайте через них. Не смею более вас задерживать!

Несмотря на отказ русского адмирала Кантаро Сузуки не потерял расположение духа. Да, когда он вернулся на "Сетцу", вместо Восходящего Солнца на мачте развевался синий косой крест. У орудийных башен и боевых погребов стояли вооруженные матросы с надписью "Рюрик" на лентах бескозырок, а в корабельных рубках расположились вражеские офицеры. Эта комедия будет длиться недолго. Дисциплинированные японские моряки демонстрировали русским полное послушание, но в нужный момент им хватит нескольких минут, чтобы вернуть корабли под свой контроль. Вид на море заслоняла мрачная громада "Измаила", который по-прежнему не отводил от "Сетцу" жерла своих орудий. Однако когда появятся "Нагато" и броненосцы резервной эскадры, русскому сверхдредноуту придется разворачивать башни в другую сторону. Будем надеяться, что Бахиреву хватит благоразумия сдаться. Даже если нет, его "Измаил" затонет на мелком месте. После первой войны с Россией японские верфи доказали, что могут восстанавливать поднятые со дна трофейные корабли. Возможно, удастся как-то использовать даже обрубок второго русского линкора. После потери пяти дредноутов два корабля такого класса будут для Японии совсем не лишними. А ведь есть еще и крейсера.

В дальних отсеках "Сетцу" успели спрятать не только большую часть ручного оружия, но и одну из радиостанций. Самим отправлять радиограммы было опасно — русские тут же обнаружили бы близкий передатчик. Но вот слушать эфир конспирация не препятствовала. Сузуки приказал не ослаблять внимание ни на минуту, чтобы быть готовым к приходу своих. Когда на северо-западе обозначилось встающее на горизонте дымное облако, сердце японского адмирала затрепетало. Помощь из Гензана? Ведь 5-я эскадра должна прийти с юга... разве что сделали крюк. Но радисты фиксировали работу только русских радиостанций. Через полчаса и сам Сузуки разглядел в бинокль силуэты обходивших Такэсиму с запада кораблей — легкий крейсер типа "Светлана" и шесть эсминцев-"новиков". Если они и смогут защитить "Измаил", то разве что от миноносцев. "Нагато" разгонит их, как мух. Наверное, русских прислали свои эсминцы, чтобы успеть провести эвакуацию до прихода тяжелых японских кораблей. Смогут ли они вывести всех своих людей? И не прихватят ли некоторых японцев? Адмирал Сузуки не собирался отправляться во Владивосток. Если Бахирев попытается снять его с "Сетцу", придется дать сигнал к выступлению, захватить корабль и отбиваться, пока не подойдет "Нагато". Скорей всего, они все погибнут, но их смерть будет отомщена.

Однако русский легкий крейсер и эсминцы прошли, не задерживаясь, мимо островов — дальше на юг. Сузуки донесли сведения, подслушанные из разговоров между собой вражеских офицеров, находившихся на "Сетцу". Оказывается, на легком крейсере был сам адмирал Колчак. То, что их командующий не пристал к острову, один из офицеров связывал с его неприязнью к адмиралу Бахиреву. Другой офицер, впрочем, утверждал, что Колчак предлагал выслать за Бахиревым эсминец, но тот отказался, предпочитая оставаться со своими людьми. Сузуки мысленно отдал должное благородству русского адмирала. Но куда направлялся Колчак? Хорошо бы ему наткнуться в море на идущую к Такэсиме японскую эскадру. От "Нагато" русскому крейсеру не уйти.

Русские предложили свести на берег самых тяжелых раненых в устроенный на восточном островке полевой госпиталь. Сузуки вежливо отказался. От адмирала Бахирева прислали записку: не нуждаются ли японцы в медикаментах, пресной воде или продовольствии? Сузуки ответил, что благодарен за предложение, но просит только разрешить кремировать на берегу тела своих погибших моряков. Сожжение у японцев считалось гораздо почетней, чем погребение в море. Бахирев дал согласие, и скоро на скальных площадках началась подготовка к ритуалу огненных похорон. Готовилось сразу не менее двух десятков костров. Деревьев на Такэсиме не было, поэтому вместе с трупами везли уголь и канистры с нефтью. Русские разрешили забирать уголь и из бункеров разбитого снарядами "Муравьева-Амурского". Сузуки надеялся, что мертвые герои послужат родине еще раз. Дым их погребальных костров сможет стать ориентиром для 5-й эскадры. В разгар подготовки кремации вдали мимо Такэсимы прошел на юг еще один русский отряд. Сузуки разглядывал корабли в бинокль и узнал легкие крейсера "Трапезунд" и "Спиридов", с которыми его 3-й флот сражался вчера и последней ночью. Крейсера сопровождали два "новика". Куда так спешат русские? У них хватило бы кораблей вывезти с островов почти всех своих людей. Неужели они хотят остановить резервную эскадру? Но трем легким крейсерам с двумя дивизионами эсминцев не справиться с одним "Нагато". Не справиться, пожалуй, даже со старыми броненосцами!

День клонился к вечеру, а 5-я эскадра всё не приходила. Вместо нее появился третий русский отряд. Сузуки в это время был на Такэсиме, провожая на небо погибших. Глаза слезились от дыма погребальных костров, но, тем не менее, адмирал различил встающие из-за горизонта далекие черные столбы приближающихся кораблей. Сузуки проделал нелегкий путь на продуваемую ветром вершину западной скалы. Отсюда открывался превосходный вид на море. Корабли были уже близко, и не оставалось сомнений, что на этот раз они идут прямо к островам. Очевидно, спасательная экспедиция для эвакуации своих людей. Не успеете! Вот-вот здесь будет 5-я эскадра. Теперь она получит дополнительные трофеи.

Сузуки заметил, что снизу по узкой тропинке к нему пробирается его адъютант. Наверное, Бахирев узнал о приближении японского флота и передает согласие признать Такэсиму нейтральным районом. Поздно, голубчик, только капитуляция!

Вскарабкавшийся на вершину скалы адъютант был таким бледным, что Сузуки испугался, что у того раскрылась рана.

— Ваше превосходительство! Радиограмма из Фузана!

Адъютант задыхался, у него не хватало дыхания продолжить

— Ну, что передают из Фузана? Пятая эскадра задерживается? Милейший Мацуканэ Цучия заблудился в море?

— Адмирал Мацуканэ погиб. Пятая эскадра уничтожена у Цусимы. Потоплены "Асахи", "Хидзен" и "Ивами". "Микаса" и "Нагато" выбросились на берег.

— Как?!!

— У русских было три больших дредноута. Большие линейные крейсера.

Сузуки схватился за голову. "Измаилы"! Это могли быть только "измаилы". Выходит, после вчерашнего тяжелого боя, в котором практически погиб японский Соединенный флот, русские сохранили три самых сильных своих корабля. Сохранили полностью боеспособными, иначе "измаилы" не пошли бы так далеко на юг. А зачем они пошли туда? Хотят обстрелять Сасебо? И адмирал Колчак направляется туда же. Куда? Они ведь могут перебазироваться на побережье Китая, китайцы теперь союзники русских. А их китайских портов "измаилы" смогут свободно действовать на коммуникациях Японии. Три быстроходных вражеских супердредноута! И еще три легких крейсера, которые прошли следом! Что осталось для защиты своих конвоев у японского флота? Только старые крейсера, которым всем вместе не одолеть и одного "измаила". Это уже не проигрыш сражения, это — проигрыш войны. Японские войска, отрезанные от метрополии, обречены. Будет потеряно всё, что Япония приобрела за четверть века!

Сузуки вновь бросил взгляд на море. Русская эскадра была уже совсем близко. Сердце японского адмирала неприятно заныло. Он узнавал четырехтрубный силуэт передового корабля. Всего несколько лет назад Сузуки командовал им. Учебный крейсер "Сойя". Бывший русский "Варяг", поднятый со дна бухты Чемульпо, а затем проданный русским обратно. Старый корабль, плавучий памятник прошлой войны. Русский флот возвращался туда, где его сокрушили пятнадцать лет назад. Возвращался как победитель.

На фоне разразившейся катастрофы Сузуки мало волновала его собственная судьба. Но постепенно мысли возвращались к его дальнейшей участи. Притворная сдача "Сетцу", "Касимы" и "Катори" в ожидании подхода 5-й эскадры обернулась настоящей капитуляцией. Теперь ничто не помешает русским вывезти с Такэсимы во Владивосток всех пленных. И, в первую очередь, самого Сузуки. Но он даст русским насладиться его двойным позором!

Кантаро Сузуки сбежал вниз по склону к берегу и уже через несколько минут забирался по трапу на "Сетцу". Он прошел по накренившейся палубе в свою каюту, достал из тайника револьвер, приложил к виску и спустил курок.

Довольно уже поздним утром контр-адмирал Старк вежливо постучался в каюту, предоставленную на флагманском броненосном крейсере "Россия" вице-адмиралу Бахиреву. Накануне тот перенес в корабельном лазарете операцию на сломанной в бою руке и нуждался в отдыхе. Бахирев, впрочем, уже встал и предложил гостю выпить с ним коньяка. Старк дипломатично отказался, заявив, что предпочитает по утрам чай. Бахирев попросил рассказать, что произошло за время, пока он спал мертвым сном.

Старк, прежде всего, порадовал новостями, полученными по дальней радиосвязи. Все мировые телеграфные агентства сообщили о прибытии в Шанхай русской эскадры адмирала Колчака в составе трех дредноутов, трех легких крейсеров и восьми эсминцев. Как передавали, сосредоточенный в устье Янцзы китайский флот, предполагая, что прибывшая мощная эскадра могла быть только японской, готов был уже самозатопиться на речном фарватере. Когда же выяснилось, что это союзники, адмирал Са Чжэньбин выразил готовность предоставить адмиралу Колчаку любую гавань Поднебесной империи.

— Надо же! — усмехнулся Бахирев. — Что, Александра Васильвевича, наверное, как победителя уже чествуют?

— Китайский император уже наградил его орденом Двойного дракона. Ждут соответствующей награды и от государя-императора. Петроградское телеграфное агентство объявило уже о полном уничтожении японского флота. Рейтер отдает должное военному гению Колчака, но называет, впрочем, его победу пирровой. По мнению англичан, наш и японский флот фактически уничтожили друг друга. Ну, а американцы, как всегда, острят: Русский флот, дескать, смертельно ранил своего тюремщика, но и сам истекает кровью. Но траур в Японии уже официально объявили.

— Как, кстати, этот японский адмирал? Как его, Сузуки... Умер?

— Нет, выжил. Пуля, как оказалось, вдоль черепа пошла. Я думаю, надо его японцам отдать с остальными их тяжелоранеными. А, вы не знаете... Санитарный транспорт японский пришел. "Мансё-мару"

— Это "Маньчжурия" что ли наша, из артурской эскадры? Вот наглецы! Вернуть бы назад, да нельзя, раз под флагом Красного Креста... Ну, что же, пусть тяжелых раненых своих забирают. Наших-то уже погрузили?

— Да, все кто с серьезными ранениями уже на "Свири". Японцев пленных грузим на "Томск". С разбитых кораблей часть разберем по крейсерам, часть возьмут "Байкал" и "Охотск".

— На "Петропавловске" надо часть команды оставить.

— Так точно! Каперанг Беренс, Михаил который, уже отобрал охотников.

— Как с "Измаилом"?

— Мастеровые с "Шилки" заканчивают неотложный ремонт. Пойдет во Владивосток своим ходом вместе с "Россией" и "Аскольдом". В случая чего, возьмем на буксир. На "Адмирале Лазареве" тоже вчерне повреждения исправили, вполне на одной турбине до Владивостока доберется. В общем, планирую завтра отправляться назад. Здесь, у Лианкура, пока не выясним, что с "Петропавловском" можно сделать, предлагаю оставить "Громобой" с "Варягом". Ну и "Шилку" для ремонта "Петропавловска" и трофеев.

— А если японцы появятся? У них еще из старых броненосцев "Сикисима" остался, "Фудзи", "Суво", который "Победа" бывший наш, да и старых броненосных крейсеров восемь штук. Против них "Громобою" с "Аскольдом" не выстоять...

— Во-первых, Михаил Коронатович, японцы теперь навряд ли куда сунутся. Перехватят их в море "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин", и не останется у японцев последних капитальных кораблей. Ну, а, во-вторых, если всё же сунутся, против них будет три башни главного калибра "Петропавловска". Да еще, мастеровые с "Шилки" обещали несколько башен на "Сетцу" отремонтировать. Перетащим японский линкор так, чтобы он с нашим подходы на всех румбах перекрывал. Можно и береговые батареи устроить с легкими орудиями. С "Рюрика" тоже можно что-то снять.

— Так это у вас настоящая крепость получается!

— Да, я думаю, что нам надо, как советовал Сайрес Смит из жюльверновского "Таинственного острова", считать себя не потерпевшими крушение, а теми, кто прибыл осваивать остров. Пока над ним Андреевский флаг — это наша земля!

— Насколько я помню, говорил так не Сайрес Смит, а Пенкроф. Но идею вашу горячо поддерживаю. Будем отныне считать Лианкур передовой морской твердыней России!

— Хорошо было бы постоянно держать здесь авиаматку и базу подводных лодок. Ну и дивизион эсминцев. Вот еще бы островки были хоть чуть побольше...

— Ну, извините, Георгий Карлович, к чему пристал, к тому пристал, — захохотал Бахирев, одновременно морщась от боли в раненой руке. — Знал бы заранее, добирался бы до Дажелета. Большого гарнизона здесь не удержать, но для японцев и Лианкур может стать хорошей занозой.

В дверь каюты, постучавшись, протиснулся какой-то молодой лейтенант, впустив царивший снаружи тошнотворный горелый запах — японцы продолжали сжигать своих покойников. В дрожащих руках лейтенант сжимал листок бумаги. Козырнув с порога, он и растерянно оглядывался, очевидно, не зная, к какому из двух адмиралу обращаться...

— Ваше... Ваше превосходительство, радиограмма... Срочная!

— Георгий Карлович, посмотрите! — дипломатично уступил Бахирев младшему по званию.

Старк забрал у лейтенанта листок и стал разбирать написанные торопливым почерком строки, всё более по мере чтения сдвигая брови.

— Беда, Михаил Коронатович!

— Что случилось? Японцы кого потопили?

— Да нет, наши, чёрт бы их подрал... Адмирал Тимирев сообщает. Во Владивостоке революционеры мятеж подняли. И на наших линкорах, что к Владивостоку идут, беспорядки среди матросов. Вот уж беда, откуда не ждали!

— Вот что, Георгий Карлович, мне надо срочно во Владивосток. С матросами, извините, у меня получше выйдет разобраться!

Пятничный совет в резиденции приморского военного губернатора проходил в умиротворяющей спокойной обстановке. А ведь не далее как вчера тут всерьез обсуждали, как оборонять город от японского флота и десанта, если адмирал Колчак потерпит поражение. Вообще-то Владивосток объявляли сильнейшей в мире морской крепостью. Его защищали несокрушимые железобетонные укрепления с полуторасотней только крупнокалиберных орудий, гарнизон составляли более восьмидесяти тысяч штыков. На деле же кадровые гарнизонные части с началом войны перебросили на фронт, а спешно набранные запасные батальоны сейчас доделывали батареи и форты, строительство которых было заморожено в 1916 году. Так что при появлении крупных сил японцев Владивостоку было чего опасаться. К счастью, теперь были все основания говорить — прибытия вражеского флота и десанта Владивостоку можно было уже не бояться.

На совещании присутствовали военный губернатор Приморской области генерал-лейтенант Владимир Александрович Толмачев, командующий 5-м Сибирским армейским корпусом генерал-лейтенант Александр Федорович Турбин, командующий военным портом контр-адмирал Сергей Николаевич Тимирёв (одновременно — комендант крепости) и другие, меньшие чины. Все благодушно шутили, пока слово вдруг не попросил начальник владивостокской жандармской крепостной команды ротмистр Николай Васильевич Голявин.

— Ваше превосходительство! — жандарм так крутил головой, что было непонятно, к кому он конкретно обращается. — Положение наше отнюдь не так блестяще, как кажется. В ближайшие часы следует опасаться беспорядков или даже мятежа...

— Полно, Николай Васильевич! — губернатор в парадной форме наказного атамана Уссурийского казачьего войска лениво отмахнулся рукой. — Кто там у нас взбунтуется? Японцы все выселены. Китайцы? Корейцы? Их одна моя конвойная сотня разгонит, если попробуют. Да и с чего могут быть беспорядки?

Хотя в череде должностей, которые прошел нынешний губернатор за время продолжительной служебной карьеры, было и руководство Отдельным жандармским корпусом (недолгое и малоуспешное), ротмистра Голявина генерал Толмачев не жаловал, возможно потому, что тот подчинялся не губернатору, а коменданту крепости.

— Ваше превосходительство! Владивосток бурлит. Вчера в газетах только и сказали, что морское сражение состоялось, и оба флота понесли тяжелые потери. Но публика вспоминает, что точно также и о Цусиме писали в первые дни. А сегодня пришли "Самсон" и "Сокол". Всего два эсминца из всей эскадры. Сами побитые, обгорелые, на палубах матросы с затонувших кораблей, стоят плечом к плечу, ступить негде. Надо было бы адмиралу Коломейцеву сразу перед народом выступить, разъяснить...

— Николай Николаевич срочно отбыл курьерским в Петроград докладывать государю, — пояснил контр-адмирал Тимирев. — Да и не разъяснил бы он ничего, ибо находился, увы, в полном аффекте...

— Нельзя всё равно было медлить! — нетерпеливо продолжил Голявин. — Известить следовало население о тяжелой, но полной нашей победе. Парад устроить! Фейерверки! Молебны благодарственные отслужить! А что вместо этого? В "Саду Италия" сегодня неизвестные студенты заставили замолчать духовой оркестр. Начали с того, что попросили почтить погибших русских моряков, а кончили вот чем.

Голявин достал из кармана сложенную бумажку, развернул и стал читать вслух:

"Это не только военное поражение, а полный военных крах, смертный приговор царскому правительству! Революция приведет этот приговор в исполнение! Долой самодержавие!"

— Безобразие! — вскричал губернатор. — Куда смотрит полицейское управление?!

— На нашу полицию, ваше превосходительство, я бы не полагался! — криво усмехнулся Голявин. — Как я уже имел честь докладывать, владивостокский полицмейстер полковник Баринов и начальник сыскной полиции Мажников практически открыто покровительствуют торговле опиумом. Во Владивостоке набирают к себе в полицию отъявленных рецидивистов, бывших каторжан, так что население боится городовых больше открытых грабителей. Установлена связь Баринова и Мажникова с китайскими преступными сообществами. В том числе — с пресловутым "Гунвэй Туан". Это "Общество нерушимой охраны" сотрудничало еще с германцами, устраивало нам диверсии на КВЖД и в Сибири. А сейчас "Туан" кормят японцы. Так что шпионов еле успеваем ловить. И все с отличными документами от нашей полиции. Ну а с революционным подпольем у господ Баринова и Мажникова вообще самые теплые финансовые отношения. Но там уже английские и североамериканские деньги, хотя Британская корона и Соединенные Штаты, вроде, нам как бы пока союзники...

— Владимир Александрович! — обратился к губернатору генерал Турбин. — Простите великодушно, но ведь гнать надо этого Баринова. Я тоже о нем много чего наслышан.

— Поверьте, не могу, Александр Федорович! — развел руками генерал Толмачев. — Это креатура приамурского генерал-губернатора. Жаловался я не раз в Хабаровск, требовал отставки полицмейстера, но всё без толку. А в Петроград обращаться, так там у Гондатти куда больше покровителей, чем у меня.

— Мда... — Турбин задумчиво посмотрел на Голявина. — Но, всё же, с полицией у нас в России такие проблемы повсеместны, а бунтов особо не наблюдается. Не преувеличиваете ли вы опасность, ротмистр?

— Ваше превосходительство! Здесь ситуация особая. Город наш в прошлую, германскую войну единственный оставался свободным для ввоза на всю страну. Заграничные грузы только через нас в Россию шли. Владивостоку из этого кое-что перепадало, попривыкли к сытой жизни. А сейчас ровно наоборот. Порт в блокаде, да и железная дорога для военных нужд. Подвоза нет, вывоза нет, значит, заводы встают один за другим. Безработица, дороговизна. Продовольствия мало, карточки. Что еще нужно для подрывной агитации? Сейчас чуть ли не у половины обывателей революция в мозгах, а среди рабочих, считай, поголовно! В городе у эсеров и эсдеков с анархистами не только подпольные кружки, а несколько тысяч боевиков в дружинах, и вооружены они не одними револьверами и бомбами-самоделками. Сюда в мировую войну столько оружия завезли, что Бог знает, сколько со складов по рукам разошлось. И, дай Бог, если только карабины, а не пушки с пулеметами. У нас на Каторжанке и бронепоезд при желании спрятать можно...

— И всё же, ротмистр, — прервал Турбин. — Против нескольких тысяч революционеров у нас здесь целый армейский корпус. Это не считая четырех крепостных артиллерийских полков, морской бригады, казаков... Разве господа большевики и максималисты самоубийцы?

— Боюсь, ваше превосходительство, армейские части неблагонадежны. Основная масса солдат — недавние местные призывники. Портовые рабочие, сучанские шахтеры, деклассированные элементы. Крестьян мало, да и то, что есть — нельзя назвать верноподданным. Старожильческое население отсутствует, а в переселенческих деревнях — одни бунтари. К тому же солдаты сейчас заняты на фортификации, на тяжелых земляных работах. Много недовольных. Революционерам достаточно лишь придать этому недовольству организованную форму. По моим сведениям, практически во всех частях действуют тайные антиправительственные группы. Есть, разумеется, и центральная военная организация... Возможно, в ней участвуют и офицеры...

— Бросьте, ротмистр, это уже паранойя, — крикнул с места молодцеватый подполковник Луцкий, начальник контрразведки 5-го Сибирского корпуса. — Будь ваша воля, вы бы всех отправили под арест!

— Попрошу без оскорблений! — огрызнулся Голявин. — Опасность мятежа мною никоим образом не преувеличена! Насколько я могу судить по агентурным, весьма, к сожалению, скупым данным, господа революционеры готовят выступление в подходящий для них момент. И это время как раз сейчас, пока общество обескуражено слухами о якобы наших военных неудачах. Если революционеры хотя бы чуть промедлят, они опоздают, упустят свой момент...

— Ну, и слава Богу! — перекрестился Луцкий.

— Однако несколько следующих часов мы будем находиться в крайней опасности. Если революционеры и ударят, то сейчас, до того, как известие о победе русского флота распространится по Владивостоку. До того, как все поверят в нашу победу!

— Хорошо! — губернатор Толмачёв начал подниматься из кресла, чтобы подытожить совещание. — Вот завтра с утра этим и займемся. Совместим, так сказать, приятное с полезным. И народу сообщим о торжестве русского оружия, и заговорщикам отобьем охоту бунтовать. Надо еще обдумать, как флот наш встречать... Жаль, что Александра Васильевича не будет. Кого прикажите как триумфатора чествовать? Порембского? Кедрова? Вас, Сергей Николаевич?

— Увольте, Владимир Александрович! — вымученно улыбнулся контр-адмирал Тимирев. — Не надо бы особых чествований. Эскадра возвращается в таком состоянии, что вид ее едва ли вызовет радостные чувства у обывателей.

— Может тогда задержать прибытие эскадры? — задумчиво проговорил Луцкий. — Подержать ее в какой-нибудь бухте по соседству. Пока у нас тут всё не уляжется. А то ведь на кораблях тоже революционеры, как бы они с нашими, городскими, не столковались...

— Бог с вами! — Тимирёв с укоризной посмотрел на Луцкого. — Может, матросики наши раньше к революционерам и прислушивались, но теперь, после того, как они японцев побили, товарищей столько потеряли. От безделья матросы бунтуют, а не от труда и не от подвига ратного!

— Так-то это так, да ведь чужая душа потемки! — Луцкий явно не намерен был отступать. — Николай Васильевич подтвердит, сколько было донесений о революционных группах среди моряков. Да Вы сами говорили о тяжелом состоянии эскадры. Придет завтра во Владивосток половина кораблей, да и те с тяжелыми повреждениями. Это может вызвать сомнения у обывателей, что мы действительно японцев победили. Пусть лучше отремонтируются, приведут себя в порядок. А там, будем надеяться, и другие, отставшие корабли успеют подойти. Может, сам адмирал Колчак вернется. Тогда уже можно будет флот торжественно встречать...

— Так-то это так, но ремонтировать корабли лучше во Владивостоке! — Тимирёв явно не желал откладывать возвращение флота.

— Ели мы задержим прибытие кораблей в порт, это может озлобить команды, — поддержал коменданта Галявин. — Матросы ждут не дождутся, когда их отпустят на берег. А вы после всех тягот кровавого боевого похода отправляете их вместо портового города на какой-то дикий берег. Тут и святые взбунтуются!

— Выходит, они у вас всё же бунтовать готовы?! — немедленно отреагировал Луцкий.

Губернатор был явно недоволен, что военный совет затянулся. Но, прежде чем он предложил перенести обсуждение на следующий день, в дискуссию вмешался генерал Турбин. Ему-то, собственно, не было дела, вернется ли эскадра завтра или нет. Генералу просто не нравился контр-адмирал Тимирев. По давней традиции должность коменданта Владивостокской крепости занимал командующий армейским корпусом. Но адмирал Колчак, явившись перед войной во Владивосток с дредноутным флотом, заставил Турбина уступить пост коменданта начальнику военного порта Тимиреву. Получалось, что генерал-лейтенант Турбин должен был подчиняться младшему по званию контр-адмиралу. Скандально известному мужу колчаковской любовницы! Пока во Владивостоке всем распоряжался Колчак, Турбин терпел. Но теперь, при отсутствии знаменитого флотоводц, генерал решил встать на сторону начальника своей контрразведки, лишь бы щелкнуть по носу портового командира.

— Думаю, прибытие эскадры следует отложить! Направить пока корабли, например, в Славянскую бухту.

— Лучше в Америку, ваше превосходительство! — встрял Луцкий.

Турбин понял, что подразумевается один из здешних заливов.

— Славянская опасно близка с корейской границе, — разъяснил Луцкий. -Америка для эскадры и поближе будет. К тому же, при необходимости, прямо там можно грузить уголь с ближайших сучанских приисков.

— Решительно возражаю! — нахмурился Тимирёв.

Почти минуту в комнате царило напряженное молчание.

— Сергей Николаевич! — заговорил, наконец, Толмачёв. — Думаю, Александр Федорович прав. С прибытием эскадры надо подождать. Пусть пока постоит в Америке. Порт там, конечно, своеобразный, но гавань удобная.

Губернатор знал, что прошедший огонь и кровь мировой войны генерал Турбин относится к нему, прослужившему всю жизнь на административных должностях, без должного уважения. Толмачев тоже не испытывал к командиру корпуса особых симпатий. Но в данный момент должна была сработать солидарность сухопутных военачальников против этого адмирала, пролезшего в коменданты крепости.

Тимиреву оставалось, скрепя сердце, согласиться. Адмирал Колчак, наверное, не побоялся бы выступить против двух генералов, но Тимирёв, увы, был не таким. Может быть, слишком долго он командовал придворными яхтами, где главным было искусство уступать. К тому же, возможно, Турбин не так уж и не прав. Японцев разбили, значит и флот теперь особенно во Владивостоке не нужен. А без него действительно как-то поспокойней...

Выйдя из резиденции губернатора, подполковник Луцкий вежливо отказался от предложения генерала Турбина подвезти его на своем автомобиле и пошел пешком. Вечерний маршрут начальника контрразведки не мог вызвать никакого подозрения. Подполковник прошел по переполненным гуляющей публикой тротуарам Светланской до Алеутской и скрылся в ресторане "Золотой Рог". Там в отдельном кабинете его уже ждали два молодых офицера и штатский в дорогом пиджаке. Штатский — недавно прибывший из Соединенных Штатов Абрахам Тобинсон — был председателем рабочих союзов Владивостока; офицеры — штабс-капитан Лазо и поручик Сибирцев — возглавляли военных организаций эсеров и эсдеков. Вместе они составляли чрезвычайный военно-революционный комитет, в который входил и подполковник Луцкий. Обменявшись рукопожатиями со ждавшими его революционерами, Луцкий немедленно взял слово:

— Медлить нельзя! Восстание начинаем завтра. Действуем по разработанному плану. Берем город и провозглашаем Дальневосточную Республику. Даже если по России нас сразу не поддержат, при имеющихся в крепости запасах сможем продержаться хоть полгода. А за это время вся страна запылает...

— Постой, Алексей! — вмешался Лазо. — Почему именно завтра?

— Потому, Сергей, что если завтра утром не случится восстания, то вечером весь город зайдется в верноподданническом восторге, приветствуя победу царских флотоводцев. Патриотическая волна загасит революционный подъем...

— Вы не на митинге, товарищ Луцкий! — оборвал подполковника штатский, блеснув очками в тонкой золотой оправе. — Вы понимаете, чем мы рискуем, начиная выступление...

— Так точно, товарищ Тобельсон!

— Краснощеков! Краснощеков Александр Михайлович, прошу запомнить!

— Виноват, товарищ Краснощеков! Риск есть, но, если не начнем сейчас, то потом точно проиграем. Другого шанса у нас не будет. Нам и так сильно повезло, что власти придержали на день новости о разгроме японцев.

— Да, подвели нас японцы. На флоте, наверное, вся пропагандистская работа теперь пойдет насмарку.

— Может, и нет. Эскадра вместо Владивостока направлена в залив Америка. Матросы после боя ждут увольнительных на берег, гулянки в портовых кабаках, а их везут в захолустье. Думаю, товарищи из флотской организации сумеют поднять массы. Для поддержки предлагаю направить к эскадре товарища Никифорова. Человек надежный, бывший матрос, политкаторжанин. Участник кронштадтского восстания шестого года...

— Короче! — Луцкий развернул на столе карту города. — Распределим окончательно задачи. Товарищ Лазо поднимает военные части на севере, товарищ Сибирцев — на востоке. За мной — центр. Товарищ Краснощеков координирует действие командиров дружин. Товарищу Бородавкину с рабочими железнодорожных мастерских выделяется северный сектор, товарищу Авраменко с рабочими порта — восточный, товарищам Гульбинович и Башидзе с рабочими судоремонтного завода — центральный. Главное — обеспечить одновременность выступления во всех секторах, в первую очередь захватить командные центры, арсеналы, транспорт и связь.

Уточнив последние детали, Лазо и Сибирцев по очереди покинули кабинет. Краснощеков задержал уже собиравшегося выходить следом Луцкого.

— Товарищ Луцкий, насчет нашего флота.

— Внимательно слушаю.

— На случай, если у товарища Никифорова не получится... Допустим, дредноуты не присоединятся к восстанию. Нельзя, чтобы хотя бы один из них остался в руках контрреволюционеров. Они ведь сюда его приведут. Что могут натворить — страшно представить! Поэтому... У вас есть прямой выход на японцев? Могу и я сам, через американских товарищей, но это займет время, а нужно срочно. Необходимо буквально в течение ближайших двух часов передать японцам сведения о том, что русская эскадра будет в заливе Америка. Ведь какие-то ведь морские силы у японцев остались. Катера там торпедные или подводные лодки... Пусть идут к Америке. Там заграждений нет, охрана слабая. Пусть топят все корабли, если на них не будет красного флага!

— Но, товарищ Краснощеков, зачем же так? Это же наши корабли, наши люди! Сегодня не восстали, завтра восстанут.

Нам для революции не линкоры в море нужны, а матросы на суше. А как еще лучше их из теплых кубриков для революционной борьбы вытрясти? Выплывут, берег близко! У офицеров потери больше будут, станут в благородство играть, не уходить с кораблей до последнего. И еще... Надо японцев как-то поддержать, чтобы они, не дай бог, мира не попросили. Тогда все военные части с фронта сюда, против нас двинут. Поэтому, товарищ Луцкий, связывайтесь с японцами! Лучше с резидентом морской разведкой. Их армейская может флот и не предупредить.

Субботние номера владивостокских газет ожидались с подробными статьями о победе русского оружия в морском сражении. Однако забастовка типографских рабочих оставила город без свежей прессы. Зато за ночь в типографиях отпечатали огромное количество листовок, расклеенных к утру по городу: "Русский флот погублен царскими адмиралами! Спасение Владивостока возлагает на себя исполнительный комитет совета рабочих, солдатских и матросских депутатов!" Утренний рёв гудков ознаменовал начало всеобщей забастовки. Прекратились работы в порту и на судоремонтном заводе. Встали паровозы Уссурийской железной дороги и трамваи городских линий. Остались закрытыми магазины, рынки, кафе. Несмотря на субботний день улицы Владивостока оставались пустынными, пока ближе к полдню на них не хлынули толпы демонстрантов.

Несмотря на приказ военного командования оставить солдат в казармах, многие всё же получили в субботний день увольнительные либо покинули казармы самовольно. К ним обращались выступавшие на митингах ораторы:

— Товарищи! Вас все время держат в неволе! Не позволяют курить на улицах и в общественных местах! Не пускают в рестораны и сады! Запрещают съезжать на берег! Заставляют надрываться на тяжелой, никому не нужной работе! Кормят негодной пищей! Поминутно бьют, всячески унижают ваше человеческое достоинство! И это будет продолжаться, пока существует проклятое самодержавие! Чего вы смотрите? Чего ждете? Только свергнув царя, вы добьетесь равноправия, откроете путь к социализму, равенству, братству и свободе! Долой самодержавие! Долой офицеров! Только в борьбе обретете вы право свое!

Солдаты возвращались в казармы, где шло глухое бурление разговоров, что скоро всё переменится.

В три часа дня к воротам штаба 3-й Сибирской стрелковой дивизии подъехал начальник контрразведки штаба корпуса подполковник Луцкий. Он попросил офицеров "собраться на десять минут" для сообщения о сложившейся в городе ситуации. В это время в ближайших Шефнеровских казармах солдаты из эсеровских и эсдековских групп, проникнув в оружейные, разбирали винтовки. Вооружившись, они взяли в кольцо здание штаба и ворвались на офицерское собрание. Торжествующему Луцкому осталось объявить:

— Господа офицеры! Вы арестованы! Да здравствует революция!

Командир дивизии генерал-майор Круглевский пытался убедить офицеров оказать сопротивление мятежу и был убит на месте. Офицеров обезоружили и отправили на гауптвахту.

На сторону восставших перешел располагавшийся в Шефнеровских казармах 12-й Сибирский стрелковый полк Его Императорского Высочества наследника цесаревича Алексея Николаевича, впрочем, не целиком. Многие солдаты отказывались присоединяться к восставшим и оставались в казармах либо уходили в город. На стороне революционеров оказалось и некоторое количество офицеров, в основном из местных, производства военного времени. Неожиданно о своей решимости бороться с самодержавием заявил начальник штаба дивизии генерал-майор Балтийский. Луцкой тут же решил сделать его формальным главой "Дальневосточной республики", о создании которой известили консульства иностранных держав.

В городе между тем разгорались уличные бои. Полиции и гражданских властей не было видно, а военные первое время пребывали в полной растерянности. Телефонная связь не действовала, посланных вестовых перехватывали по дороге. Контакты с внешним миром поддерживали только через радиостанцию на Русском острове, с которым наладили эстафетную сигнальную связь.

Губернатор Толмачев, объявив город на осадном положении, спешно покинул свой особняк, вскоре обложенный революционерами. Губернаторский дом обороняли уссурийские казаки конвойной полусотни и жандармы крепостной команды. После жестокого боя они были вынуждены сдаться. Ожесточенные сопротивлением дружинники расстреляли их во дворе резиденции. В числе погибших был ротмистр Голявин. Восставшими были заняты Морское собрание, военно-окружной суд, полицейское управление. Между тем губернатор Толмачев сумел прорваться на вокзал, взятый под охрану железнодорожным батальоном. Губернатор заявил, что отбывает в Никольск, чтобы откуда продолжать в спокойной обстановке управлять областью, состоявшей, разумеется, не из одного Владивостока. Однако поезда уже не ходили. Тогда Толмачев потребовал предоставить ему эсминец. Для эвакуации губернатора и семей высших чинов был выделен старый миноносец "Тревожный". В его крошечной кают-компании неожиданно оказались бок о бок Софья Федоровна Колчак и Анна Васильевна Тимирева, вынужденные терпеть совместное, к счастью недолгое путешествие.

На тот же миноносец поднялся и генерал-лейтенант Турбин. Теперь он был даже рад, что не исполняет должности коменданта крепости, а только командующего 5-м Сибирским корпусом. Поскольку две из трех дивизий корпуса находились вне Владивостока, охраняя побережье залива Петра Великого, а с 3-й Сибирской дивизией происходило что-то непонятное, то Турбину, естественно, надлежало выехать туда, где он смог бы наладить управление оставшимися у него войсками. Затем, как объяснил Турбин штабным офицерам, 1-я и 2-я дивизия двинутся усмирять мятежников с севера — от Раздольной и Шкотова через полуостров Муравьева. "Тревожный" переправил обоих генералов вместе с остальными беженцами через Амурский залив в Славянскую бухту, откуда они отправились на автомобилях в Никольск.

Во Владивостоке командование всеми правительственными силами перешло таким образом к коменданту крепости контр-адмиралу Тимиреву. У него, при штабе крепости, было под рукой всего две дежурные полуроты 12-го Сибирского полка, рота морских стрелков, конвойная сотня уссурийских казаков и солдаты железнодорожного батальона. Однако по-настоящему Тимирев мог рассчитывать только на матросов военной флотилии. Еще недавно бухты Владивостока были переполнены кораблями, но сейчас здесь остались лишь слабовооруженные суда минно-тральных отрядов, буксиры, катера, несколько транспортов, да дивизион подлодок АГ. Самыми сильными кораблями были два 1200-тонных эсминца, которые первыми вернулись из боя — "Сокол" и "Самсон".

Сил у Тимирева было немного, но он всё же решил перейти к наступательным действиям. Его войска медленно, но упорно продвигались от штаба крепости по Светланской и Пушкинским улицам, а также по набережной Золотого Рога. Революционеры пытались задержать это наступление, перегораживая улицы баррикадами. И тут по восставшим ударили морские пушки. Эсминцы "Сокол" и "Самсон", а также несколько старых миноносцев поддержали правительственные войска артиллерийским огнем. Корабли ходили малым ходом по акватории бухты и по указаниям, передаваемым с берега сигнальной связью, гвоздили орудий по опорным пунктам восставших. Кроме миноносцев в обстреле приняли участие и две подлодки АГ, но огонь их 47-мм пушек был малоэффективен, тогда как 4-х и 3-дюймовые снаряды эсминцев разбивали в щепки баррикады, а шрапнель выбивали искры из брусчатки и дырявила кровли домов. Обыватели, до того просто державшиеся в дальних от улиц комнатах, поспешили теперь укрыться по погребам и подвалам. Революционеров удалось оттеснить почти до самой Экипажной слободы

Если в центре города успех в уличных боях постепенно склонялся в сторону правительственных войск, то совсем по-другому складывались дела на северных и восточных окраинах. На севере Владивостока, в районе Первой речки дружинники и солдаты-социалисты легко захватили казармы 11-го Сибирского стрелкового полка, 1-го и 4-го полков крепостной артиллерии. Эти казармы располагались в гуще рабочих слободок железнодорожных мастерских, керосинового, кирпичного и винокуренного заводов, мыловаренной и кофетно-макаронной фабрик. Самым же большим успехом штабс-капитана Лазо, командовавшего революционными силами на севере, был захват Седьмого форта, официально именовавшегося фортом Наследника Цесаревича Алексея. Этот единственный полностью достроенный укрепленный пункт новой северной крепостной линии держал под огнем артиллерии и пулеметов железную дорогу и шоссе, связывавшие город с внешним миром. Пока практически неприступный форт Цесаревича был в руках у восставших, правительственные войска не могли получить подкрепление по суше.

Сходным образом развивались события и на востоке — в Гнилом углу, в рабочих слободах судоремонтных мастерских и портовых докеров. Здесь восставшие также без проблем заняли казармы 10-го Сибирского стрелкового полка, арестовав офицеров и перетянув на свою сторону большинство солдат. Правда затем революционерам здесь пришлось сражаться на два фронта — и против наступавшего с запада Тимирёва, и против появившегося на северо-востоке 9-го Сибирского полка, единственного полка 3-й Сибирской стрелковой дивизии, оставшегося верным присяге. Солдаты там были заняты на работах на недостроенных фортах северной линии и их в меньшей степени задело революционной агитацией. Получив переданные через радиостанцию Русского острова сведения о восстании, командир 9-го полка полковник Крежиминский поставил свои части под ружье и двинулся походным маршем в сторону города. Он дошел до старых фортов Суворова и Линевича, уже занятых восставшими, и даже отбил их назад, пока революционеры там не успели укрепиться, но далее, встреченный плотным обстрелом из Красных казарм, наступать уже не мог.

Луцкий и Башидзе, теснимые Тимиревым в центре города, запросил помощь от северный и восточных дружин. Ситуация в городе вновь стала меняться. Наступление правительственных войск в приморской части города было остановлена, а с севера, с фланг войскам продвигались по Алеутской и Китайской улицам дружинники и революционные солдаты. Их поддерживали пулеметным огнем наскоро забронированные железными листами и мешками с пешком грузовые автомобили и даже трамваи.

Миноносцы продолжали вести прицельный огонь по замеченным группам восставших. Внезапно среди кораблей встали шипящие водяные столбы. С противоположного, южного берега бухты заговорили 6-дюймовые пушки батареи на мысе Чуркина. Южные портовые слободы перешли под контроль дружинников Гульбновича и солдат саперного батальона. Они-то и раздобыли боеприпасы к стоящим на Чуркинской батареи нескольким старым, но, как оказалось, всё еще боеспособных орудий. Их снаряды ложились неточно, некоторые даже разрывались в саду Морского собрания. Однако для легких миноносцев оказаться под обстрелом береговой артиллерии было слишком опасно. "Сокол" и "Самсон" развернулись и полным ходом устремились к выходу из бухты. Туда же потянулись и старые миноносцы "Беспощадный", "Точный" "Твердый", "Скорый", "Сердитый", "Смелый". Подлодки АГ-25 и АГ-26 быстро погрузились под воду. Но "Статный", "Инженер механик Анастасов" и "Лейтенант Малеев" отделились от флотилии и направились вглубь бухты, к Гнилому углу. На их мачтах трепетали красные флажки. Красный флаг появился и над военным транспортом "Печенга", миноносцы напротив, отошли вглубь бухты, к Гнилому углу и подняли на мачтах красные флаги.

К шести часам вечера северные и восточные колонны восставших соединились и продолжили свое наступление к Вокзальной площади. Тимирев запросил поддержки у артиллеристов береговых батарей, которые могли развернуть орудия и стрелять в сторону города. Адмирал до последнего оттягивал ввод в действие береговой артиллерии, но медлить было нельзя — пули уже залетали в окна верхних этажей штаба крепости. Оставалось надеяться, что крупнокалиберные орудия образумят мятежников. Но надеждам этим не суждено было сбыться.

Первыми, получив приказ по радио, начали стрельбу дальние батареи на берегу Уссурийского залива. С оглушительным грохотом стреляли 11-дюймовые мортиры из бухты Горностай и только что построенная башенная 12-дюймовая батарея в Тихой бухте. Они вели огонь по рабочим районам Первой речки. Из-за сопок встало несколько дымных столбов. Однако ближайшие к штабу крепости батареи на побережье Амурского залива молчали, не отвечая на передаваемые сигнальной связью приказы.

Неожиданно на флагштоке над Тигровой горой, возвышавшейся над центром города, пополз вниз крепостной гюйс, а вместо него взмыло однотонно-красное полотнище. Следом за батареей Тигровой горы к восстанию присоединились соседняя Безымянная батарея, а потом Иннокентьевская, Саперная и Токаревская на полуострове Шкота. Красный флаг появился и на мысе Голдобина у входа в Золотой Рог. Древние тяжелые мортиры береговых батарей стреляли в сторону Уссурийского залива. От близких выстрелов тяжелых орудий зазвенели стекла в штабе крепости. 9-дюймовые и 12-дюймовые бомбы пролетали над городом и разрывались где-то в долине речки Объяснений, на позициях правительственных войск. Несколько попаданий было отмечено вблизи фортов Суворова и Линевича, что заставило солдат там отступить в бетонированные укрытия. Похожая на раскаты грома канонада заглушила винтовочную трескотню, к которой во Владивостоке успели привыкнуть. Владивостокцы в своих подвалах с ужасом прислушивались к звуку проносящихся над ними в разные стороны "чемоданов".

Правительственные войска были прижаты к вокзальной площади. Попытки Тимирева отбить назад хотя бы ближайшие береговые батареи кончились неудачей. Стрелковые цепи, наступавшие вверх по склонам Тигровой горы, попав под обстрел, отошли назад. Между тем охваченное паникой население Владивостока спешило как можно быстрее покинуть город. Горожане вместе с семьями уходили в сопки. В штаб крепости прибыла депутация городской думы, призвавшая Тимирева не допустить разрушения города. Ради спасения имущества и жизни мирных граждан адмирал был вынужден вступить в переговоры с восставшими — мертвенно-бледным растерянным генералом Бальтийским и оживленно-хищными Луцким, Лазо и Сибирцевым. Единственное, что мог выторговать себе Тимирев — свободный пропуск всех, кто того пожелает, на корабли и уход их из города. Солдаты разбежались, бросив оружие. Небольшая группа офицеров и матросов промаршировали между стоявших на тротуарах толп революционеров до Адмиральской пристани, где поднялись на борт эсминцев и катеров. Под дулами пушек с батарей полуострова Шкота и мыса Голдобина маленькая флотилия покинула Золотой Рог.

Тимирев был предупрежден, что при попытке пристать к Русскому острову его суда будут потоплены. Из отделяющего остров пролива Восточный Босфор корабли повернули на запад, в Амурский залив. Однако затем, вместо того чтобы идти в Посьет или в Славянскую гавань, Тимирев приказал следовать в бухту Рында на западном берегу Русского острова. К счастью для адмирала, у офицеров размещенных на острове 2-го и 3-го полков крепостной артиллерии оказалось достаточно времени, чтобы нейтрализовать революционных агитаторов. Артиллеристы оказалась верны присяге, поэтому у Тимирева оставались шансы удержать хотя бы южный, островной отдел Владивостокской крепости. Немедленно были приняты меры, чтобы предотвратить высадку на остров мятежников. Восставшие действительно уже готовили десант на Русский, заняв перед этим бухты Диомида и Улисса. В их руки попали.

Когда первые катера и лодки с дружинниками и восставшими солдатами стали переправляться на Русский через Босфор Восточный, офицеры на островных Поспеловской и Ларионовской батареях сумели выкатить в противодесантные капониры у берега несколько 3-дюймовых полевых орудий. Несколько их выстрелов отразили первый приступ. Но потом заговорили Назимовская и Петропавловские береговые батареи из бухты Улисса, метавшая через пролив 9— и 11-дюймовые бомбы. Солдаты на Поспеловской и Ларионовской батареях подняли белые, а затем и красные флаги, позволив, впрочем, своим офицерам бежать. Революционеры переправились на остров, но смогли занять лишь северную его часть до разрезавший Русский длинной бухты Новик, где попали под обстрел с форта Иоанна Грозного на господствующей над островом высоте. Батареи форта могли держать огнем всю площадь острова, а бетонные укрепления выдерживали попадание даже 16-дюймового снаряда.

Полный бурных событий день клонился к закату. Во Владивостокском восстании наступило равновесие сил. Провозглашенная революционерами Дальневосточная республика простиралась от реки Седанки на севере до Русского острова на юге. Она охватывала целиком город Владивосток и его ближайшие окраины. Правительственные силы удерживались только в крепостных укреплениях на юге — острове Русском и на востоке — у побережья Уссурийского залива. Уже в сумерках Луцкий, Лазо и Сибирцев хотели, было, развивая успех, захватить крайне важные Басаргинскую и Назимовскую батареи в бухте Патрокл, прикрывающие проход из Уссурийского залива в Босфор Восточный. Однако в сумерках по наступающим цепями революционерам внезапно ударили в упор скрытые башенные орудия батареи с бухты Тихой. Две башни, снятые с взорвавшегося в Севастополе линкора "Императрица Мария", по три длинноствольных 12-дюймовок в каждой, стреляли холостыми залпами — одними пороховыми зарядами, без снарядов. Тем не менее, шквал огня, хлестнувший из орудийных стволов, и мощная ударная волна настолько деморализовали восставших, что они полностью потеряли боевой дух. Стрельбу одними зарядами использовала и вторая башенная батарея — на острове Русском, не дав революционерам пройти по перешейку мимо бухты Новик.

Боевые действия затихли, лишь изредка обменивались снарядами батареи враждующих сторон. Тимирев понимал, что он может разрушить Владивосток огнем береговых орудий, но освободить город от мятежников сил его не хватит. Оставалось надеяться на помощь извне. Новости между тем были неутешительные. Генерал Турбин сообщал по радио, что, прежде чем идти на Владивосток, ему следует разобраться с собственными войсками. 3-й и 4-й Сибирские стрелковые полки в Шкотово замитинговали, были опасения, что они присоединятся к восстанию. Вызывал сомнения и 6-й Сибирский полк в Раздольном. Возможно, придется перебрасывать надежные казачьи части с фронта, а это означало приостановку наступления на японцев. Еще более тревожные сообщения приходили о положении на Тихоокеанской эскадре.

Ночь с четверга на пятницу на бредущих по Японскому морю дредноутах "Николай I", "Александр III", "Севастополь", "Гангут" и "Афон" прошла в тревожном ожидании минных атак. Корабли в нынешнем своем состоянии едва ли смогли бы отразить нападение большого числа миноносцев, а собственных эсминцев для прикрытия, после ухода контр-адмирала Порембского в рейд к Гензану, оставалось всего четыре. Ночь, однако, прошла спокойно, а днем медленно идущую колонну нагнал Порембский. Четыре эсминца-"новика" дивизиона капитана Белли вновь шли рядом с дивизионом капитана Вилькицкого, а гидрокрейсер "Нестеров" под флагом контр-адмирала Дудоров присоединился к авиаматке "Энгельс".

Но вот из трех легких крейсеров, ушедших с Порембским к Гензану, вернулось всего два — "Корнилов" и "Грейг". Третий, "Истомин" упокоился на дне морском у корейских берегов вместе с авиатранспортом "Нестеров". Зато и японцы потеряли все свои эсминцы, если не потопленными, то поврежденными. Атак вражеских минных флотилий можно было уже не бояться. Соединение эскадры, новости о разгроме вражеских легких сил и, главное, близость родных берегов, заметно подняли упавший было дух команд. Все надеялись скоро встать на якорь во Владивостоке.

В ночь на субботу эскадра прошла 42-ю широту и была уже практически на входе в залив Петра Великого. Внезапно пришла радиограмма от начальника порта контр-адмирала Тимирева — следовать в залив Америка. На "Корнилове" поднятый с койки контр-адмирал Порембский с недоумением изучал приказ. Почему Владовосток не хочет принимать у себя победоносный флот, отсылая в какой-то медвежий угол! Однако медлить было нельзя. Корабли в ночной темноте осторожно меняли курс с норда на вест-норд-вест. Большинство офицеров узнали новость только за завтраком, и сдерженно ворчали сквозь зубы. Матросы... Матросов никто не ставил в известность. Они продолжали думать, что идут во Владивосток, жадно вглядываясь в проглядывавшую сквозь плотный утренний туман полоску земли, показавшуюся на горизонте.

Амурский и Уссурийский залив регулярно чистили от мин дивизионы тральщиков, поэтому ночные действия на подходах к Владивостоку японских заградителей (с базой в Расине) не представляли серьезной угрозы для судоходства. Японцы сами лишились на русских минах заградителя "Кацурики", а "Асидзаки" "Куросаки" были потоплены патрульными русскими кораблями прежде, чем поставили мины. Еще менее успешно действовали вражеские подводные заградители, полученные Японией как контрибуция из Германии, но так и не освоенные японскими экипажами. Из трех лодок-заградителей две, малого тоннажа, вообще не смогли дойти до российских вод, а единственная дошедшая субмарина океанского класса U-125 сбилась с курса, пройдя мимо Владивостока и, в завершении, потеряв ход из-за поломки двигателей, была уничтожена русскими миноносцами "Сердитым" и "Скорым". Тем не менее, до этого U-125 всё же выставила свои 60 мин у русского побережья, правда, не там, где следовало. Не у Владивостока, а в ста милях восточней — у залива Америка.

Несколькими днями ранее у входа в бухту подорвался и затонул пароход "Эльдорадо", трижды в неделю курсировавший между Владивостоком и Америкой. Поскольку сложно было представить, что японцы выставили минное заграждение у такого малозначительного пункта, причиной гибели парохода сочли придрейфовавшую издалека сорванную мину. Поскольку больше пароходов, ходивших в Америку не было, минное заграждение так и осталось необнаруженным.

Линейный крейсер "Афон" в колонне дредноутов шел первым. Эта случайность оказалась для русских счастливой. Немецкие судостроители наделили свой корабль достаточно эффективной системой подводной защиты. Взорвись японская мина не под бывшим "Гебеном", а под одним из линкоров отечественной постройки, дело могло бы кончиться совсем плохо.

"Афон" шел 10-узловым ходом, когда вдруг сильный удар в днище подбросил огромный корабль вверх. У правого борта против башни море лопнуло грозно рокочущим пузырем, выбросив наружу облако желтоватого дыма. Дредноут покачнулся, заваливаясь на левый борт. На залитой водой палубе раздались испуганные крики, но паники не было. Сыграли водяную тревогу, трюмные расчеты кинулись искать пробоину. Повреждения оказались не очень серьезными, несколько бортовых отсеков было затоплено, но защитная противоторпедная перегородка выдержала удар. Инженер-механик торопливо распоряжался контрзатоплением левобортных отсеков, выправляя крен. Артиллеристы, решив, что линейный крейсер атаковала подлодка, расчехлили орудия, наведя их на гладь моря. Командир корабля капитан 1-го ранга Кетлинский, впрочем, уже определил по низкой высоте взметнувшейся при взрыве воды, что "Афон" попал на мину. Кетлинский немедленно приказал дать стоп машинам и известить о минах идущие следом корабли. Те отчаянно тормозили, пустив винты на обратный ход. Под водой вокруг было замечено еще несколько зловещих черных шаров, но либо русским отчаянно везло не задеть больше ни одной мины, либо старые немецкие мины не срабатывали. Подрывов больше не было.

Порембский радировал во Владивосток, чтобы выслали тральщики, но внятного ответа оттуда получено не было — в городе уже разгоралось восстание, и было не до того. Отчаявшись дождаться тралящий караван, эскадра взялась тралить собственными силами, благо три сопровождавших авиаматки старых миноносца Сибирской флотилии — "Грозный", "Бравый" и "Бойкий" — имели траловое оборудование. Наконец по расчищенному фарватеру эскадра стала медленно втягиваться на рейд обширного залива Америка. Линкоры и транспорты встали на якоря ближе к берегу. Дредноут "Севостополь", лишившийся в бою и носовых, и кормовых клюзов, встал на импровизированные якоря из связанных стволов разбитых противоминных орудий. С моря большие корабли на всякий случай прикрывали крейсера и эсминцы. Матросы с палуб разочаровано оглядывали открывшееся перед ними вместо большого города пустынное побережье, замкнутое высокими сопками. На огромном пространстве располагалось три или четыре хутора. Возле отгороженной мысом от залива бухты Находка стояла деревня побольше — Американка, с парой улиц бревенчатых изб, окруженной огородами, и со строениями таможенного поста по соседству. Там же виднелся маленький рыбоконсервный заводик. На другом конце залива, в устье Сучана, был маленький порт с пакгаузами и зданием пароходства. Вот и всё! Особенно не повеселишься...

Местные жители столпились кучками на берегу, разглядывая заполнившие бухту огромные корабли. Контр-адмирал Порембский съехал на катере и попытался связаться по телеграфу и телефону с начальником Владивостокского порта. Однако связь отсутствовала из-за забастовки телеграфных служащих. Сами они, впрочем, уже известили военно-революционный комитет Владивостока о появлении эскадры. В заливе Америка действовал и собственный революционный совет, который составляли сельский староста Быконя, представитель из Владивостока Никифоров, прибывший накануне из на катере с рабочей дружиной, и командир отряда сучанских шахтеров Аллилуев. Всего набралась пара сотен стволов, но эти силы эти казались ничтожными в виду стоящих в заливе дредноутов. Поэтому Никифоров, как наиболее опытный, распорядился убрать оружие подальше и сосредоточиться на пропаганде. Любыми способами революционеры должны были попасть на линкоры и поднять матросов на восстание. Агитаторы получили пачки листовок, пахнущих свежей краской, и, в качестве вспомогательного средства для установления контакта с моряками, бутыли самогона, выставленного запасливым Быконей.

Еще в море командиры дредноутов стали докладывать о нехватке угля — в ходе сражения многие бункера были повреждены и затоплены. В заливе Америка имелся значительный угольный запас, который доставили по шоссе и речными баржами по Сучану, но не успели вывезти во Владивосток. Командовавший сводной бригадой линкоров контр-адмирал Кедров дал приказ заняться угольной погрузкой. Эта тяжелая и грязная работа стала еще более трудной, так как большинство грузовых стрел на кораблях было разбито, а шахты для ссыпки угля исковерканы. Мешки с углем приходилось поднимать на борт с подходивших от берега кунгасов вручную, а потом тащить через весь корабль через лабиринт руин отсеков. Матросы, получившие после кровавого боевого похода не отдых на берегу, а работу грузчиками, были озлоблены до крайности. Особенно негодовали экипажи с потопленных эсминцев. На новых миноносцах давно уже перешли на нефтяное отопление и забыли уже о таком тягостном деле, как угольные погрузки. Но теперь размещенные на дредноутах матросы с "Автоила", "Керчи" и "Гаджибея" вместе с остальными горбатились под четырехпудовыми мешками и задыхались в угольной пыли.

Вместе с матросами уголь грузили сбросившие кителя немногочисленные офицеры, но их сторонились, советуя "вашблагородиям" держаться подальше, а то "случаем зашибут". Гораздо охотней матросы перебрасывались шуточками с подъезжавшими на кунгасах местными грузчикам. Когда настало время обеда, они вместе рассаживались перекусить, благо рабочие с берега охотно делились принесенными собой в узелках сальцем, зеленым луком, угощали махоркой, а украдкой доставали и бутыли самогона, завернутые в бумаги с прокламациями. Бутыли пускали по кругу, одновременно читая листовки и обсуждая матросское бесправие. От местных матросы узнали, что во Владивостоке восстание, начальство, генералов с офицерами там погнали, и народу теперь будет воля, если только флот не поведут город громить.

На эскадре тем временем удалось наконец связаться по радио со штабом Владивостокской крепости и прояснить ситуацию. Комендант контр-адмирал Тимирев сообщил о мятеже, охватившем и часть гарнизона, включая береговую артиллерию, и настоятельно просил о поддержке. Хоть какой-нибудь, но немедленно. Контр-адмирал Поремский запросил командиров кораблей о готовности к выходу во Владивосток. Как доложил контр-адмирал Кедров, его линкоры смогут поднять якоря лишь через несколько часов, закончив приемку угля и самый неотложный ремонт. Впрочем, Кедров высказал сомнения в способностях кораблей в их нынешнем состоянии выдержать дуэль с крепостными батареями. Как говаривал Нельсон, пушка на берегу стоит целого корабля в море...

Исходя из состояния кораблей, Порембский отдал приказ быть готовыми идти во Владивосток легким крейсерам "Адмирал Корнилов" (флагман) и "Адмирал Грейг", авиаматке "Энгельс" и эсминцы "Левкас", "Занте", "Цериго", "Капитан Конон-Зотов", миноносцы-тральщики "Бравый" и "Бойкий". Остальные корабли должны были продолжать возможно скоро ремонт, чтобы в ближайшее время вернуть себе боеготовность. Уже под вечер "Корнилов", "Грейг" в сопровождении "Энгельса" и четырех эсминцев взяли курс на Уссурийский залив. Около семи часов флотилия была уже к востоку от острова Русский, где укрепились верные войска. К отряду присоединились эсминцы "Самсон", "Сокол", миноносцы "Беспощадный", "Точный" "Твердый", "Скорый", "Сердитый" и "Смелый".

Тимирев, прибыв на катере на борт "Корнилова", обсудил с Порембским совместные действия. Атаковать легкими кораблями береговые батареи мятежников или, тем более, пытаться прорваться во внутреннюю бухту Золотой Рог — было сочтено абсолютно невозможным. Адмиралы пришли к выводу, что с имеющимися силами наилучшим было бы поддержать наступающие на Владивосток правительственные войска. Для этого отряд вновь разделили. "Грейг", "Энгельс", эсминцы "Капитан Конон-Зотов", "Самсон" и "Сокол" отправились на север Уссурийского залива — к Шкотово. О срочном направлении туда боевых кораблей особенно настаивал командующий 5-м Сибирским корпусом генерал-лейтенант Турбин. Дислоцированные в Шкотово 3-й и 4-й Сибирские полки под воздействием революционной агитации начали митинговать, но появление поблизости хотя бы нескольких эсминцев могло качнуть настроение солдат в другую сторону.

"Адмирал Корнилов", эсминцы "Левкас", "Занте" и "Цериго" пошли на север Амурского залива, где продвигался вдоль железной дороги от Раздольной 6-й Сибирский полк. Проходя полным ходом мимо Владивостока, Порембский не отказал себе в удовольствии сделать огневой налет на береговые укрепления, над которыми вились красные флаги. Батареи на побережье Амурского залива были устаревшего открытого типа. Дальнобойности 5-дюймовых и 4-дюймовых орудий "Корнилова" и эсминцев-новиков хватало, чтобы достать до батарей на таком расстоянии, на которых их тяжелые нескорострельные орудия не могли попасть по быстроходным целям, а легкие 57-мм противодесантные пушки были неэффективны. Когда на открытых позициях батарей стали густо рваться снаряды, расчетам оставалось лишь поспешно покинуть свои орудия и укрыться в бетонированных казематах. Таким образом, по мере прохождения правительственной флотилии последовательно подавлялись Токаревская, Иннокентьевская, Саперная, Тигровая, Безымянная, Лагерная батареи. Ущерб, причиненный обстрелом, был невелик — от фугасов среднего калибра старые тяжелые орудия получили лишь несколько осколочных царапин. Но произведенный моральный эффект был велик. Стало ясно, что даже несколько легких кораблей смогут загнать в казематы обслугу мощных береговых орудий.

В ночь на воскресенье в бухту Золотого Рога вошли в надводном положении субмарины АГ-25 и АГ-26 и торпедировали присоединившиеся к восстанию миноносцы "Статный", "Инженер механик Анастасов" и "Лейтенант Малеев". Потопив их, подлодки спокойно ушли обратно в бухту Рында. Новость об уничтожении своей флотилии сильно обеспокоила членов ВРК. Сами по себе старые миноносцы-тральщики не имели большого военного значения, но в случае неудачи восстания его руководители собирались покинуть город именно на миноносцах. Теперь были даны указания подготовить на всякий случай несколько китайских джонок в Семеновском ковше, однако шанс ускользнуть на них из Владивостока был не велик — с утра Амурский залив начали бороздить эсминцы под Андреевскими флагами. Да и попасть к Семеновскому ковшу стало затруднительно.

Ночью во Владивостоке, как в любом городе, охваченном революционной стихией, начались погромы. Если на русских обеспеченных улицах экспроприации происходили практически беспрепятственно, лишь изредка встречая сопротивление отдельных озлобленных эксплуататоров, то в многолюдном китайском квартале Миллионка, что располагался как раз поблизости от Семеновского ковша, революционеры после нескольких успешных погромов лавок встретили жесткий и организованный отпор. Поддерживавшие порядок на Миллионке триады быстро сообразили, что имеют дело не с законным, а самовольным насилием, борьба с которым никоем образом не будет поставлена в вину после наведения порядка. Вооруженные холодным и огнестрельным оружием китайцы уничтожили несколько небольших групп, проникших в лабиринт их ночлежек и опиумокурилен, а от крупных отрядов успешно отбивались на границах своего квартала, простиравшегося от скотобоен на севере до Светланской улицы на юге и Алеутской на востоке. Таким образом и без того небольшая территория "Дальневосточной республики" сократилась на изрядный кусок северо-западной части Владивостока

Подавить внутренний мятеж китайских "миллионщиков" у революционеров не было никакой возможности. Все имевшиеся силы были брошены на борьбу с контрреволюцией на внешних фронтах. Командир 5-го Сибирского стрелкового корпуса генерал-лейтенант Турбин начал наконец наступление на Владивосток. 1-я бригада 1-й Сибирской стрелковой дивизии (1-й и 2-й Сибирские полки), усиленная 6-м Сибирским полком 1-й Сибирской дивизии, казачьими частями и броневым отрядом, наступала от Раздольного вдоль железной дороги. Разведывательные конные отряды подавляли отдельные очаги сопротивления, за ними шли уже военные эшелоны правительственных войск. После занятия станций Тигровая, Узловая и Океанская 1-я бригада установила связь по шоссе со Шкотово, где действовала 2-я бригада 1-й Сибирской дивизии (3-й и 4-й Сибирские полки). Командир дивизии генерал-лейтенант Подгурский доложил командующему корпусом о том, что фронт протянулся от Амурского до Уссурийского залива, полностью замкнув мятежников на полуострове Муравьева. По мере продвижения к Владивостоку сопротивление революционеров усиливалось. Им удалось, собрав все силы, остановить правительственные войска на реке Седанке, где позиции прикрывал форт цесаревича Алексея. Форт и прилегающая местность усиленно обстреливался корабельной артиллерией, было сделано и несколько налетов гидропланов с "Энгельса", но мощным железобетонным укреплениям были нипочем и 130-мм и 104-мм снаряды, и 10-кг авиабомбы. Тогда генерал Погурский направил в обход седанковских позиций свои подвижные части. Автомобильные, мотоциклетные и самокатные роты части вместе со всей кавалерией ускоренным маршем прошли по приморскому шоссе вдоль побережья Уссурийского залива, где соединились с 9-м Сибирским полком полковника Крежиминского.

Получив подкрепление, правительственные войска при поддержке огня береговых батарей и корабельной артиллерии возобновили наступление на Владивосток. Спустившись от фортов Линевича и Суворова в долину реки Объяснений, солдаты взяли штурмом Красные казармы и прорвались к Гнилому углу, отрезав южные рабочие слободки. Вновь завязались бои на улицах городских предместий. Восставшие, особенно из рабочих дружин, отчаянно сопротивлялись, но не могли противостоять многочисленным войскам, которых, к тому же, поддерживало несколько бронеавтомобилей.

В схватке за баррикады на Теребиловке был убит один из руководителей восстания Гульбинович. Генерал Подгурский развивал успех. Войска продвигались, зачищая узлы обороны, через к Матросскую слободу к центру Владивостока. На южной стороне бухты Золотой Рог жарко горели деревянные причалы на мысе Чуркина. Шли бои за Уссурийскую батареи у бухты Улисса. На очереди была бухта Диомида и батареи на мысе Голдобина. С потерей их мятежники были бы замкнуты в нескольких внутренних районах Владивостока. На срочном совещании Военно-революционного комитета Краснощеков, Луцкой, Лазо и Сибирцев пришли к общему мнению, что лишь немедленное выступление экипажей Тихоокеанской эскадры может спасти восстание. Каким-то чудом революционные телеграфисты поддерживали связь с заливом Америка. Туда удалось послать телеграмму Никифорову с категорическим требованием срочно захватить линкоры и вести их к Владивостоку.

Никифоров в Американке и без телеграммы принимал все меры, чтобы поднять матросов на восстание. Ему удалось установить контакты с судовыми революционными организациями и вместе с ними широко развернуть агитацию на борту кораблей и среди расквартированных на берегу. Авральные работы окончательно вымотали моряков, и было достаточно малейшего повода, чтобы грянул взрыв. Таким поводом стала история с лейтенантом Федором Ильиным (товарищем Раскольниковым). Его с экипажем потопленного "Автроила" приняли на линкор "Император Николай I". Матросы с эсминца успели рассказать о том, как молодой офицер взял на себя в ходе боя командование "Авторилом" и торпедировал дредноут "Хиэй". Это подняло авторитет Ильина среди "николаевской" команды, чем лейтенант, один из руководителей флотских революционеров, умело воспользовался, активно ведя агитацию.

Ильин-Раскольников убеждал, что "командиры-изменники" специально отослали непонятно куда "храброго адмирала Колчака", чтобы наверняка погубить оставшиеся русские корабли. На флоте были наслышаны о разгоравшемся в Польше антирусском восстании и к офицерам-полякам стали относиться с некоторым недоверием, как раньше к немцам. Зная об этом, Раскольников упирал на польское происхождение Казимира Порембского и приводил в качестве доказательств измены потопление по приказу контр-адмирала трех русских эсминцев, а также привод эскадры в залив Америка, где она едва не погибла целиком на минах.

Командир "Императора Николая I" капитан 1-го ранга Дмитриев, узнав об агитации, проводимой на его корабле молодым лейтенантом с "Авторила", предположил у того нервический приступ и приказал доставить силой в лазарет. Однако, когда санитары в сопровождении конвойных повели Ильина для врачебного освидетельствования, среди матросов прокатилась весть, что "враги героев вяжут!" Палуба наполнилась моряками, которые подступали к мостику, требуя освободить Ильина. Дмитриев счел за лучшее выпустить задержанного из лазарета, выдав ему лавровишневых капель. Матросы приветствовали освобожденного лейтенанта дружными криками. Воспользовавшись моментом, Раскольников со своими единомышленниками тут же организовал на полубаке митинг с выборами судового комитета, а затем от его имени выдвинул требования отстранить от командования и взять под арест "изменников-поляков".

Державший флаг на "Императоре Николае" контр-адмирал Михаил Александрович Кедров перед лицом разгорающегося мятежа проявил полную растерянность. Как и пять лет назад, во время волнений на линкоре "Гангут", где Кедров был тогда командиром, он, по существу, самоустранился от участия в событиях, закрывшись в своей каюте. Что касается капитана 1-го ранга Дмитриева, то тот вместо решительных действий вступил в переговоры с Раскольниковым, убеждая того успокоиться и отдохнуть от перенесенных в сражении потрясений. При нерешительности командования революционеры в скорое время захватили корабль. На мачте был поднят красный флаг, а сигнальщики передали весть о восстании остальной эскадре.

Следом за "Императором Николаем" беспорядки вспыхнули на "Афоне", приняв там кровавый характер. Командир линейного крейсера капитан 1-го ранга Кетлинский был особо ненавистен революционерам. В 1916 году по приказу Кетлинского, тогда командовавшим крейсером "Аскольд" на Средиземном море, в Тулоне было казнено несколько матросов, которых обвиняли в подготовке диверсии. За это объединенная центральная флотская организация РСДРП(б) и ПСР(л) во главе с Дыбенко заочно приговорила Кетлинского к смерти. После сообщений, переданных с "Императора Николая", на палубу "Афона" высыпали матросы, крича: "Бей поляков!" и "Верните адмирала Колчака!" Кетлинский смело двинулся с мостика в самую гущу толпы, требуя выдать зачинщиков, но был поражен насмерть двумя револьверными выстрелами. Погибло и несколько других офицеров, подвернувшихся под горячую руку, а остальных разоружили и закрыли по отсекам.

Через короткое время революционеры приступили к захвату линкоров "Императора Александра III", "Севастополя", "Гангута" и гидрокрейсера "Штабс-капитан Нестеров". Красные флаги взвились и на эсминцах "Капитан Керн", "Капитан Кроун", "Капитан Белли", "Корфу" и старом "Грозном". Офицеры, в большинстве своем занятые поодиночке среди матросов на ремонтных работах, не могли оказать никакого сопротивления. Только на "Севатополе" командир линкора Владиславлев с несколькими офицерами отстреливался, отступив к радиорубке, а потом, когда радиограмма о мятеже была отправлена, пробились к борту и бросились в воду, пытаясь вплавь добраться до берега. Раненый Владиславлев утонул, а те из офицеров, кто всё же доплыл, были схвачены на берегу дружинниками. Их отряды тоже уже выступили открыто, заняв таможенный пост и администрацию порта, где устроили импровизированную тюрьму для свозимых с кораблей офицеров, которые в подавляющем большинстве отказались присоединиться к восстанию. Избежать ареста удалось лишь раненым офицерам на госпитальном судне "Уссури", в том числе — начальнику воздушных сил контр-адмиралу Дудорову. Лейтенант Ильин-Раскольников объявил себя "командующим флотом", но вынужден был подчиняться приказам Никифорова, представившему мандат ЦК РСДРП(б). Судовые комитеты получили распоряжение немедленно готовить корабли к переходу во Владивосток. Те линкоры, которые не могли идти своим ходом, решено было везти на буксире.

Узнав из радиограммы Владиславлева о восстании на эскадре, контр-адмирал Порембский немедленно собрал свой отряд у острова Русский. Контр-адмирал Тимирев и командование сухопутных войск предлагали не пороть горячку. К заливу Америки уже двигался по шоссе снятый с владивостокского фронта 4-й Сибирский полк вместе с двумя дивизионами 1-й Сибирской артиллерийской бригады. А если мятежники всё же попробуют сами подойти к Владивостоку, их будут ждать батареи на побережье Уссурийского залива, в том числе две новейшие, башенные, с шестью 305-мм орудиями на каждой. По сравнению с ними 130-мм орудия "Адмирала Корнилова" и "Адмирала Грейга" казались детскими игрушками, идти с которыми на захваченных мятежниками бронированных гигантов казалось чистым безумием. Не могли помочь крейсерам и эсминцы со своими пустыми торпедными аппаратами. Перезарядить их было невозможно — минно-торпедная станция в бухте Диомида была еще в руках у восставших. Но Казимир Порембский не собирался затягивать с ликвидацией мятежа, который лег темным позорным пятном на славу победоносного флота. Мятеж должен был подавлен немедленно, будто его и не было! В понедельник два легких крейсера, шесть эсминцев и авиаматка двинулись на зюйд-ост. Они прошли мимо Аскольда и скоро уже были уже на траверзе Поворотного мыса, встав на пути готовых выйти в море дредноутов.

Капитан 2-го ранга Такаги Такео внимательно рассматривал в перископ русские боевые корабли. Вчерашней ночью его лодка получила радиограмму — вражеский флот находится в заливе Америка. Это открывало хорошие возможности для японских подводников. Проникнуть в залив Америки было гораздо легче, чем в хорошо защищенный Владивосток. Всего в растянувшейся у русских берегов завесе находилось девять крейсерских подлодок (включая два трофейные немецкие), однако более-менее боеспособной из них оказалась только две лодки освоенного уже на японском флоте французского типа: S-14 и S-15 капитана Такео. Остальные, полученные перед самой войной, хорошо если просто сумели вернуться из похода на базу. Но экипаж S-15 рассчитывал на большее.

Лодка проскользнула под водой у мыса Среднего и встала на позиции рядом с островом Лисий. Перед ней, как на ладони, лежал вход в залив Америка. Такаги Такео задумчиво почесал заросший щетиной подбородок. Слева по борту, у выхода из бухты стояли два легких крейсера и шесть эсминцев под бело-синими Андреевскими флагами. Справа, из глубины залива навстречу им медленно шла колонна линкоров. На их мачтах трепетали большие красные знамена. В телеграмме сообщалось, что у русских начались политические волнения, и красный флаг означает, что корабль перешел на сторону восставших. Что ж, нарушение присяги своему императору, конечно, отвратительно, но раз это происходит на вражеских кораблях, то тем хуже для русских!

Командование предписывало топить корабли под правительственными, бело-синими флагами, и не трогать мятежников под красными. Однако у Такаги Такео было всего восемь торпед (четыре в аппаратах, четыре запасные), поэтому тратить их надо было очень разборчиво. А дредноут в качестве цели был во много раз предпочтительнее легкого крейсера или эсминца. И в конце концов, под каким бы флагом дредноут не шел, он всё равно оставался русским! Совсем недавно эти линкоры стреляли по кораблям Соединенного флота, так неужели их стоит сейчас щадить из-за поднятой на мачте красной тряпки. S-15, загудев моторами, двинулась под перископом наперерез головному пятибашенному линейному крейсеру и, приблизившись на пять кабельтовых дала залп из обоих носовых аппаратов.

Многострадальный "Афон" вздрогнул от сильного взрыва. На корабле успели заметить потянувшиеся к нему из-под воды два торпедных следа, но уклониться от них едва державший ход дредноут никак не мог. К счастью, из двух торпед попала только одна, и была она 18-дюймовая, не слишком опасная для хорошо защищенного линейного крейсера. Тем не менее, "Афон" сильно накренился на пораженный левый борт, в трюмных отсеках погасло электричество. Без арестованных офицеров на дредноуте началась паника, матросы терялись, не зная, как спасать корабль. В уверенности, что "Афон" атаковала правительственная субмарина, все слали проклятья "изменнику" Порембскому. Орудийные расчеты попытались развернуть свои орудия на "Корнилова" и "Грейга", но выполнить это в обесточенных башнях вручную было нелегким делом. Наконец "Афон" стал разворачиваться, чтобы идти к берегу — к ближайшей бухте Врангеля. Этим он перекрывал путь остальным дредноутам, которые и без сложных маневров с трудом держали строй. Линкоры задним ходом уползали обратно. Раскольников дал команду с "Императора Николая I" эсминцам выдвинуться вперед! "Белли", "Керн", "Кроун", "Корфу" стали огибать длинные туши линкоров. Команды решили не открывать огня, надеясь, что моряки на правительственных кораблях тоже не станут стрелять по своим и, напротив, примкнут к восстанию. Однако когда, проходя остров Лисий, эсминцы заметили маневрирующую на малой глубине подлодку (Такаги Такео разворачивался, чтобы дать залп из кормовых аппаратов), то сразу ринулись в атаку. Форштевень "Керна" снес S-15 верх рубки, после чего гибнущая субмарина стала бурно извергать пузыри и обломки. Воздушным потоком наверх выбросили и несколько человек, которых подобрали на "Кроун" и "Корф".

— Японцы! Японцы! — что есть силы орали моряки с эсминцев. — Японская лодка!

Новость, что атаковавшая "Афон" субмарина была японская, прокатилась по эскадре. Внешний враг, о котором успели забыть, вновь напомнил о себе. А если где-то рядом, в морской глубине, скрываются японские подлодки, как идти против своих, с которыми только что сражался бок о бок против тех же японцев? Революционный порыв стал быстро угасать. Эсминцы просто спустили красные флаги и вместе с эсминцами Порембского занялись поисками других вражеских лодок. Вместе летали и гидросамолеты с "Энгельса" и "Нестерова". Две торпеды, которые успела выпустить S-15 по "Афону", поразили не дредноут, они разрушили идею восстания. В бухте Врангеля торпедированный "Афон" поднял сигнал с просьбой о помощи. К нему сразу подошел катер с "Адмирала Корнилова". Порембский, поднявшись на мостик линейного крейсера, взял на себя руководство спасательными работами. Никто даже и не заметил, как пополз вниз с мачты революционный флаг.

Раскольников всё же не растерялся и дал сигнал об отходе. Четыре оставшихся дредноута забились в бухту Находку. На палубах закипели митинги. Революционеры стращали матросов карами за восстание, предлагали вновь попытаться выйти в море, а, если не получится, прорываться во Владивосток по суше. "Кому сдаваться хотите? — раскатисто кричал Раскольников с башни "Императора Николая". — Адмиралу Порембскому? Поляку? Вот сейчас другой поляк, генерал Подгурский, жжет рабочие слободы во Владивостоке! Не щадит ни женщин, ни детей! Зачем им, полякам, русских людей щадить! Думаете, ваш Порембский лучше Подгурского будет?" Кое-как революционерам удалось поднять боевой дух матросов. Они, вроде бы, готовы были защищаться, если правительственные корабли попытаются войти в бухту.

Контр-адмирал Порембский в это время был занят спасением "Афона", выравнивая опасный крен контрзатоплениями отсеков. Теперь дредноут глубоко ушел в воду, но держался на ровном киле. После атаки японской подводной лодки были приняты срочные меры по наблюдению за морем. Из Владивостока срочно вызвали сетевые заградители (слава Богу, что они не примкнули к мятежу), которые огородили широкий проход в залив. Крейсера "Корнилов" и "Грейг" встали на якоре в бухте Врангеля, рядом с "Афоном". Видя, что четырех восставших линкоров отказались от выхода в море, Порембский решил не предпринимать пока против них активных действий, чтобы революционеры, не дай бог, не вздумали затопить корабли. Ведь хватит у них на это ума со страху!

Уже в сумерках заметили подходившие с моря корабли. На эскадре пробили тревогу, вдруг японцы! Но высланные навстречу эсминцы отсигналили — идут свои. По протраленному фарватеру к заливу Америка подходили исковерканный вражескими снарядами "Измаил", старые крейсера "Россия" и "Аскольд". Над темным морем и скалистыми берегами прокатилось дружное раскатистое "ура!"

Вице-адмирал Бахирев, не слушая возражений Порембского, сразу отправился на катере в Находку. Сам, один, всего лишь на пару с флаг-офицером. Когда подошедший к борту "Императора Николая" катер осветили, и с палубы узнали в человеке с забинтованными головой и рукой любимого среди матросов адмирала, на мятежных кораблях тоже стали кричать "ура!" Немедленно самостийно собрали новый митинг, куда явились моряки и с других линкоров. Раскольникова и членов судовых комитетов отодвинули на задний план.

Бахирев поднялся на крышу носовой башни, обозрел исподлобья собравшуюся внизу толпу и гулко рявкнул

— Ну, чего взбунтовались? Чего хотите?

Матросы загудели. Потом один, самый смелый крикнул:

— Начальникам своим мы не верим! Михаил Коронатович! Давайте мы вас своим начальником выберем!

— А вы мне доверяете?

— Доверяем! Доверяем! — прокатилось от борта до борта

— А я вам не доверяю! До чего довели, адмирал Колчак от вас отрекся, с моей бригадой в Шанхай ушел...

Бахирев спустился вниз, прошел через раздавшуюся перед ним толпу на корму, в адмиральскую каюту, где строго выговорил лежавшему на диване с компрессом на голове контр-адмиралу Кедрову. У дверей адмиральского салона уже ждала делегация матросов. Команды, посудачив, решили вновь просить Бахирева заступиться за них перед государем императором, выражая готовность делом искупить вину.

Поняв, что дело проиграно, Раскольников и другие революционеры поспешно съехали на берег. Утром над линкорами были подняты, как обычно, Андреевские флаги. Тем временем к Американке подошли, проделав долгий марш, правительственные войска. Дружинники, не успевшие отойти в сопки, отстреливались, засев в избах и в здание таможенного поста. Дредноуты открыли огонь по берегу из вспомогательной артиллерии, мгновенно превратив деревню в груду развалин. Никифоров и Раскольников успели скрыться с отступившем вверх по Сучану шахтерским отрядом Алексея Аллилуева. Главного местного активиста Афанасия Быконю, плененного с оружием в руках, расстреляли на руинах его деревни по приговору военно-полевого суда.

Во Владивостоке три дня "Дальневосточной республики" привели к полному расстройству городской жизни. Магазины всё это время оставались закрытыми, запасы продовольствия у обывателей подходили к концу, многие дома были разрушены, повсюду орудовали мародеры. Революционным силам было не до поддержания порядка, все их усилия сосредотачивались на обороне от правительственных войск. В воскресенье Военно-революционный комитет сумел перегруппировать свои отряды и вытеснить самокатчиков 1-й Сибирской стрелковой дивизии из восточных пригородов. Сергей Лазо во главе отборных боевиков-добровольцев нанес внезапный удар через сопки в верховьях Первой речки, выйдя во фланг ударной группы генерала Подгурского. Упорные бои разгорелись за недостроенный Третий форт на горе Попова. Если бы восставшие закрепили бы свой успех взятием еще Второго и Первого фортов, вся восточная группировка правительственных войск была бы отрезана и прижата к морю. Однако генерал Подгурский срочно перебросил через Уссурийский залив резервы и перешел к контрнаступление. Понеся большие потери, боевики Лазо откатились к городским окраинам. Понедельник прошел в вялых перестрелках, агитация революционеров среди солдат уже не встречала прежней поддержки. Стали глухо роптать и рабочие, которым надоели жалобы их голодных семей.

Во вторник, когда над Амурским заливом стал рассеиваться утренний туман, в вершины горы Торопова, на которой располагался Седьмой форт, обнаружили стоящий в море у острова Скребцова, более известного среди местных жителей как Коврижка, огромный четырехбашенный корабль. На приземистом сером силуэте вдруг вспыхнули огоньки, сразу окутывавшиеся коричневатой дымкой. А через полминуты с нарастающим воем на берег упали первые 14-дюймовые снаряды "Измаила". Теоретически бетонные казематы форта Цесаревича Алексея могли выдержать разовое попадание и 17-дюймового калибра, но защитники революционной крепости решили не испытывать судьбу, и уже на десятой минуте обстрела подняли белые флаги. "Измаил" перенес огонь на укрепленные линии вдоль Седанки и Второй речки. Огромные фонтаны выброшенного грунта разом разрушали и засыпали землей десятки метров окопов. Под чудовищной мощью обстрела артиллерией сверхдредноута восставшие бросали позиции и разбегались кто куда. Северный фронт "Дальневосточной республики" рухнул.

Правительственные войска быстро продвигались вперед вдоль железной дороги. Мятежные солдаты сотнями бросали оружие, рабочие дружинники срывали с одежды красные ленточки и прятались по домам. "Измаил", "Адмирал Корнилов" и "Адмирал Грейг" поддерживали наступление средним калибром, подавив из 130-мм орудий береговые батареи на мысе Фирсова. Сопротивление восставших перестало быть организованным. К полудню 1-й Сибирский стрелковый полк был уже в северных предместьях Владивостока. С моря на брошенные позиции береговых батарей высаживались десанты моряков, по железной дороге катил бронепоезд, весело свистя паровозным гудком, по брусчатке улиц грохотали колеса бронеавтомобилей.

Формальный глава "Дальневосточной республики" генерал-майор Балтийский понял, что пришла пора действовать. Обещав полную амнистию охранявшему его конвою из роты солдат 12-го Сибирского полка, Балтийский повел их к зданию ресторана "Золотой Рог", где располагался военно-революционный комитет. Захватив после короткого боя руководящий центр восстания, Балтийский немедленно приказал расстрелять Луцкого, Лазо и Сибирцева, которые могли бы рассказать лишнее о роли генерала в событиях последних дней. Краснощекову, впрочем, удалось ускользнуть и тайно покинуть Владивосток. В трем часам дня восстание было окончательно подавлено. Военные части возвращались в казармы. Делегации рабочих обещали, что начнут работу уже со следующего дня. Обыватели встречали марширующие правительственные войска цветами и хлебом с солью. В городе убирали трупы с улиц, начинали разбирать завалы. Над поверхностью бухты Золотой Рог торчали мачты потопленных кораблей.

* * *

Контр-адмирал сэр Уолтер Коуэн вглядывался в окружающую темноту, раздраженно потирая руки. Заметив нервность своего командующего, офицеры на мостике "Виндиктива" осторожно жались поодаль, боясь вызвать очередную вспышку бешенного гнева, которыми славился этот маленький сухонький человек, готовый придраться к любой мелочи.

Три года прошло, как окончилась Великая война, а корабли Королевского флота по-прежнему несли боевую службу по всему миру, защищая интересы величайшей в истории Империи. Здесь, на краю мира, было, пожалуй, труднее всего. В дальневосточных водах британское военно-морское присутствие обычно было очень скромным. Это казалось нормальным — за поддержанием порядка тут следили младшие союзники японцы. Но те не оправдали доверия, позволив русским разгромить себя. Японские линкоры и крейсера отправились на дно или в длительный ремонт. Нельзя сказать, чтобы англичане были особенно этим расстроены. Япония давно была себе на уме, стремясь в альянсе с британским львом лишь к собственной выгоде. В прошлой мировой войне японцы ограничились захватом ближайших немецких колоний, но и не думали отправлять свои войска и флот в Европу. А ведь окажись у адмирала Битти в Ютландском сражении лучшие на тот момент японские дредноуты, мировая война могла пойти совсем по-другому. И закончиться победой Британской, а не Российской империи.

Так что поделом японцам, поделом! Вот только исправлять ситуацию должны были теперь сами англичане. В дополнение к 5-я эскадре легких крейсеров вице-адмирала Даффа, постоянно базирующейся в китайских портах, Адмиралтейство срочно направило на Дальний Восток мощное соединение вице-адмирала Кейса. Его составляли: 1-я эскадра линейных крейсеров, 1-я и 6-я легкие крейсерские эскадры, 4-я и 13-я флотилии эсминцев. Официально их целью было обеспечение прав британских подданных и свободы торговли. Фактически же британские корабли должны были взять на себя защиту морских коммуникаций побитого союзника, и, по возможности, сковывать действия русских сил.

Легким крейсерам и эсминцам с их небольшой дальностью и посредственной мореходностью было поручено прикрывать японские военные перевозки в Желтом море. До поры до времени, получалось неплохо. Русские пытались блокировать морское сообщение своими эсминцами типа "Новик" и легкими крейсерами типа "Светлана". Однако новейшие британские эсминцы типов V и W были посильнее русских "новиков" (уступая им, разве что, в числе торпедных труб, что в данных условиях было не самым важным), а крейсера типа С и D английских эскадр были не слабее куда более крупных "светлан". Пять или шесть 152-мм орудий английского крейсера могли достойно ответить на восемь 130-мм бортового залпа "светланы" при преимуществе в скорости у британца. Так что, если бы с русскими дошло бы до настоящего дела, а не обычных демонстраций, то игра пошла бы не в их пользу! А, кроме того, у англичан был новейший быстроходный "Хокинс" со 190-мм орудиями, который недавно произвел такое сильное впечатление во время визита в Японию. "Хокинс" мог догнать и уничтожить любой легкий корабль русского флота. Конечно, чудовищный русский "Измаил" потопил бы "Хокинс" парой залпов, но за тройкой "измаилов" Колчака постоянно ходили тенями четыре линейных крейсера сэра Роджера Кейса, да и появляться русские исполины предпочитали не в мелководном, небезопасном в отношении мин Желтом море, а на океанских коммуникациях к югу и юго-востоку от Японии.

Однако потом русские устроили на Лианкуре, крохотных островках в Японском море недалеко от Цусимского пролива, передовой порт для своей авиации и подводных лодок. Сделать что-то против этой базы под самым носом у японцев было невозможно. После июльского сражения на тамошние скалы выбросилось несколько поврежденных линкоров, и русские смогли сохранить боеспособность части их крупнокалиберной артиллерии. Такие своеобразные береговые батареи обеспечивали несокрушимую оборону от любого нападения с моря. Потеряв десяток еще остававшихся у них миноносцев, японцы прекратили свои атаки на Лианкур, предоставив русским полную свободу рук. Отныне никакое судно, идущее в западные японские порты, не могло чувствовать себя в безопасности от рыскавших повсюду субмарин. Русские аэропланы научились наводить их на военные конвои, а сами охотились даже за рыбачьими джонками. Ситуация стала совсем безнадежной, когда к русским подошла их Вторая Тихоокеанская эскадра из устаревших линкоров. Эти бронированные калоши ходили по Японскому и Желтому морю, как у себя дома, — из Владивостока в Порт-Артур и обратно, пользуясь Лианкуром как промежуточной маневровой базой.

В районе Цусимского пролива действовали крейсера 6-й легкой эскадры контр-адмирала Александера-Синклера, которые поддерживали хотя бы тоненький ручеек сообщения между Японией и континентом. Прямо нападать на британские корабли, сопровождавшие транспорты под британским торговым флагом, русские пока не решались. Тем не менее, транспорты то и дело подрывались на минах, их торпедировали подводные лодки. Потери были и среди военных кораблей и самая серьезная среди них — гибель "Кассандры", оправдавшей свое пророчески— зловещее имя. Этот крейсер подорвался на русской, а, может, и японской мине при подходе к Фузану. "Кассандра" после подрыва стала стремительно уходить под воду, но к нему бросился эсминец "Вендетта" и стал забирать моряков с палубы тонущего корабля, хотя корабли сильно бились бортами. Когда переполненная спасенными "Вендетта" отошла, у борта "Кассандры" ее тут же сменил "Вестминстер", продолжая принимать моряков. Всего через 20 минут крейсер пошел на дно, но 440 членов его экипажа были спасены. Погибло только 17 человек. Позднее также подорвался на мине и затонул эсминец "Верулам". Два британских эсминца получили серьезные повреждения, столкнувшись друг с другом, а крейсер "Калипсо" налетел на затонувший у Цусимы японский броненосец и разорвал себе днище.

У Александера-Синклера осталось три крейсера из пяти, экипажи были предельно вымотаны непрерывными боевыми вахтами, поэтому было решено заменить 6-ю эскадру легких крейсеров на свежую 1-ю, которой командовал сэр Уолтер Коуэн. Он отнесся к новому назначению, как к должному. История повторялась. Четыре года назад, в Ютландском сражении Коуэн, тогда командир линейного крейсера "Принцесса Ройял", пришел на помощь Александеру-Синклеру, который первым вступил в бой, командуя той же 6-й эскадрой крейсеров. Дебют 1-й легкой эскадры в Цусимском проливе оказался не очень удачным. Флагман Коуэна крейсер "Кюросао" подорвался на мине и, хотя удержался на плаву, потерял винты и руль, и был с трудом отбуксирован до Нагасаки. После этого инцидента Коуэн убедился, что прежняя оборонительная тактика не имеет смысла. Надо было нанести по русским решительный и уничтожающий удар. Прямо по их опорному пункту здесь — по Лианкуру! Но как сделать это без поддержки дредноутов сэра Роджер Кейса? Вице-адмирал прислал категорический отказ, заявив, что его линейные крейсера не могут отвлекаться от сопровождения "измаилов" в период, когда в любой момент может начаться настоящая война с Россией. Если упустить три этих лучших русских дредноута, то позорная для Королевского флота история с "Гебеном", ускользнувшим от английских линейных крейсеров на Средиземном море , на этом фоне покажется старой доброй шуткой! Вице-адмирал Кейс предложил провести против Лианкура диверсионный рейд, как он планировал в мировую войну против Остенде, — послать специальный брандер с командой добровольцев.

Сэр Коуэн обдумывал такой вариант и признал его нереализуемым. Но упоминание о старой операции против Остенде неожиданно подтолкнуло мысль в нужном направлении! Остенде должен был заблокировать брандер, переоборудованный из старого крейсера "Виндиктив". Но в эскадре сэра Кейса был новый корабль с таким же названием. И он отлично подходил для задуманной сэром Коуэном операции против русской базы на Лианкуре. Новейший крейсер был заложен в конце мировой войны по тому же проекту, что и "Хокинс" и должен был носить имя "Кавендиш". Однако, уже после спуска на воду, его решили перестроить по-новому, дав ему новое имя — "Виндиктив". Он получил особое оружие — не мощную артиллерию и не многочисленные торпедные аппараты, а отряд боевых самолетов, причем не гидросамолетов, которыми уже оснащались медлительные авиатендеры, а колесных аэропланов, способных взлетать прямо во время движения быстроходного корабля.

"Виндиктив" обзавелся двумя открытыми просторными палубами — носовой, для взлета аэропланов, и кормовой — для посадки. Из семи 190-мм орудий на корабле осталось четыре, что вполне хватало отбить атаку эсминца и даже легкого крейсера, а от более серьезного противника "Виндиктив" мог оторваться, благодаря своей скорости. В его ангарах находилась дюжина крылатых машин, способных обрушить с неба настоящий бомбовый дождь. Однако грозным аэропланам в будущей акции против Лианкура отводилась вспомогательная роль. Первую скрипку в разрушительном оркестре для русской базы должны будут сыграть другое оружие британской короны — быстроходные торпедные катера! "Виндиктив" служил носителем для восьми таких катеров 55-футового типа, способных разгоняться до 42-х узлов и нести две 18-дюймоые торпеды.

Путь крейсера-авианосца-катероносца до Цусимы оказался не прост. При подходе к Мозампо "Виндиктив" сел на мель и для его снятия потребовалась целая неделя. Обшивка корпуса получила повреждение, команда вымоталась на работах по снятию с мели, когда для облегчения корабля с него сняли, а потом снова погрузили более двух тысяч тонн грузов, боеприпасов, демонтировали и монтировали назад орудия. Командир крейсера-носителя говорил, что нужно возвращаться для ремонта и отдыха экипажа, но контр-адмирал Коуэн настоял на продолжении операции. С наступлением темноты "Виндиктив" в сопровождении легких крейсеров "Дели", "Даная", "Драгон", "Даунтлесс"и нескольких эсминцев на огромной скорости устремился в Японское море, чтобы, описав огромную петлю, подойти к Лианкуру с севера. Первыми с легшего в дрейф корабля были спущены при помощи кранов маленькие торпедные катера. Им потребуется несколько часов, чтобы дойти до Лианкура и атаковать в предутренних сумерках. Чуть раньше с воздуха, на русскую базу нападут взлетевшие чуть позже, но опередившие катера самолеты.

Экипажи торпедных катеров составили японские добровольцы и британские инструктора под общим командованием коммодора Добсона. Коуэн не рискнул полностью доверить новый тип судов союзникам. Оставляя за собой белые буруны, катера растаяли в ночи. На "Виндиктиве" приступили к подготовке аэропланов. Их по одному поднимали краном из ангара и устанавливали на палубу. На плоскостях аппаратов были нанесены вместо трехцветных британских эмблем японские красные круги. В пилотских кабинах также сидели японские летчики, готовившиеся для службы на недостроенном авианосце "Хошо". Первыми взлетели семь маленьких "Сопвичей-страттеров", каждый из которых нес по четыре 65-фунтовые бомбы (ок. 30 кг). Потом — были подняты более крупные "Сопвичи-гриффины", которым перед запуском нужно было раскладывать сложенные в ангаре крылья. Каждый "Гриффин" был загружен четырьмя 112-футовыми (51 кг) бомбами.

Воздушный налет стал для Лианкура полной неожиданностью. Аэропланы с японских береговых аэродромов до острова не долетали, а авиаматок с гидропланами у японцев, как полагали, не осталось вовсе. Зенитки на кораблях открыли огонь с большим опозданием, когда первые группы самолетов успели уже благополучно отбомбиться по сооруженному на островах временному порту. Взрывы бомб вызвали пожар на портовых складах, загорелся и пораженный прямым попаданием танкер "Татьяна". После разрыва за кормой стоявшего в дозоре эсминца "Левкас" от гидравлического удара вышли из строя все три кормовых орудия. Это был единственный военный корабль, ставший жертвой воздушной бомбардировки. Авиабомбой еще были разбиты баржа и трап у борта плавбазы подводных лодок "Двина", но судьбу этого судна решила не авиация. Повреждения осколками разорвавшихся рядом бомб получили еще один транспорт, буксир, плавучий кран и катер. На берегу сгорело несколько построек, 11 человек было убито, 12 ранено. Нападавшие на Лианкур самолеты дерзко спускались, едва не задевая корабельный рангоут. Этим летчики надеялись отвлечь внимание от подходивших у Лианкуру катерам. Огнем с земли удалось сбить лишь один "страттер", упавший в воду недалеко от острова. Остальные самолеты повернули назад, где их поджидал "Виндиктив".

Посадка на кормовую палубу из-за воздушных вихрей, создаваемых дымовыми трубами, была практически невозможно. Собственно, наилучшим образом для операции по нанесению воздушного удара подходил бы авианосец "Аргус" со сплошной палубой. "Аргус" доставил в Сингапур часть авиагруппы для "Виндиктива" и мог бы отправиться в поход вместо него, но Кейс и Коуэн решили, что быстроходный, хотя и малопригодный для приема самолетов в море "Виндиктив" подходит для рискованного рейда в Японское море лучше, чем тихоходный "утюг" "Аргус". Вернувшимся после налета на Лианкур самолетам предстояло садиться на воду. Специальные гуттаперчевые воздушные мешки в фюзеляжах позволяли аппаратам некоторое время продержаться на поверхности. За это время аэропланы должны были отбуксировать к кораблю-матке и поднять деррик-кранами. Сначала всё шло, как и задумывалось. "Виндиктив" лег в дрейф, а вокруг него в море стали опускаться, ложась крыльями на воду, белые птицы самолетов. Однако поднять их на палубу авианесущего крейсера спокойно не получилось.

При налете на Лианкур британцы просмотрели самую важную для себя цель — базу русской гидроавиации. Русские летчики не успели взлететь во время бомбардировки, но вскоре после ее окончания в воздух поднялись четыре "аиста" и две "чайки". Проведя поиск в направлении, в котором удалились вражеские самолеты, русские гидропланы довольно быстро обнаружили английскую эскадру и устремились на авиаматку. "Виндиктив" сразу дал ход, бросив свои приводнившиеся самолеты и стал маневрировать, уходя от воздушных атак. Со спардека вели беглый огонь шрапнелью четыре зенитных 3-дюймовых орудия, строчили четыре пулемета. С палубы взлетели два последних остававшихся на борту крейсера аэроплана — истребители "Сопвич-Пап". Они закружили в карусели боя с "чайками", но необычные характеристики легких русских гидроистребителей не дали возможности английским асам продемонстрировать свое мастерство. "Аисты" же продолжали атаки на "Виндиктив". Из двадцати сброшенных авиабомб русские добились двух или трех попаданий. Для защищенного толстой броневой палубой крейсера небольшие бомбы, переделанные из 3-дюймовых снарядов не представляли серьезной угрозы, однако всё же часть настила летной палубы оказалась повреждена, а на корме возник пожар. Главное же, Коуэну пришлось бросить свои приводнившиеся самолеты и на максимальной скорости уходить, пока русские гидропланы не навели на его эскадру подводные лодки. Поднимать из воды летчиков остались лишь два эсминца — "Уэссекс" и "Виктория", которые также должны были встречать в условленном районе вернувшиеся из рейда торпедные катера. Однако из восьми отправившихся катеров в точку рандеву прибыла только половина...

Катера подходили к Лианкуру с севера. Их задачей было проникнуть за линию выставленных русскими вокруг островов боновых и сетевых ограждений и, оказавшись в мертвой зоне стоявших у берега линкоров, уничтожить их торпедами. Другой целью катеров были русские подводные лодки, которые следовало атаковать у их плавбазы. В ту ночь с севера подходы к Лианкуру охранял старый крейсер "Олег". Команда корабля, прибывшего на Дальний Восток вместе со 2-й Тихоокеанской эскадрой, еще не имела должного боевого опыта, а предыдущие спокойные недели усыпили бдительность. Головной катер номер 86, заметив "Олег", сумел подобраться к нему на малом ходу незамеченным, а потом резко форсировал ход, выпустил с близкого расстояния торпеду, и сразу же отвернул прочь от крейсера. На "Олеге" заметили уходящий катер и пробили тревогу. По 86-му, принятому за рубку подводной лодки, немедленно открыли огонь из 130-мм орудий и пулеметов, но катер, двигаясь зигзагами, избежал прямых попаданий. Потом по левому борту крейсера прогремел мощный взрыв, вскинувший вверх огромный водяной пузырь с огненной начинкой. Получив пробоину в котельное отделение, "Олег" сразу стал крениться. Люки в переборках из-за летней жары оставались открытыми, и отсеки быстро затапливались один за другим. Видя безнадежное состояние корабля, была дана команда спасаться по способностям. Через 12 минут после подрыва крейсер лег левым бортом на воду и затонул. Торпедировавший "Олег" 86-й всё же получил при отходе несколько осколочных попаданий, из-за чего у него вскоре заглохли оба мотора.

"Олег" успел передать сообщение о своем подрыве, но указал в нем, что был торпедирован удалившейся подводной лодкой, поэтому на Лианкуре оставались в неведении о приближении катеров. Звук их двигателей маскировался гулом моторов круживших над островами аэропланов, а малые размеры и темнота затрудняли зрительное обнаружение двигавшихся в кильватерной колонне катеров. Подойдя к заградительному периметру катера номер 79 и 31 (флагманский) притопили сети, после того, как остальные прошли через заграждения, они тоже двинулись вперед. Экипажи катеров ориентировались на фотоснимки, полученные в результате съемки с японского дирижабля SS-33. Каждый катер должен был атаковать предназначавшийся ему корабль. Катер номер 88 шел к линкору "Петропавловск", когда попал под пулеметный огонь с противодесантной батареи. Командир катера был убит у штурвала, но второй офицер успел перехватить управление и дал сигнал выпустить торпеды. Из-за неточности наведения они прошли мимо "Петропавловска" и взорвались при ударе о рифы, на катера, впрочем, были убеждены, что цель поражена. Катер номер 24 атаковал эсминец "Левкас", стоявший в охранении в проходе вдоль берега, но также промахнулся двумя торпедами. Эсминец, на котором в этот момент действовало лишь одно носовое орудие, сумел потопить 24-й первым же выстрелом. Одновременно "Левкас" стрелял из зенитного орудия и пулеметов по продолжавшим бомбежку аэропланам.

Катер номер 72, который должен был поразить "Касиму", обнаружил неисправность в торпедных аппаратах, что делало невозможным пуск торпед. Катер ограничился пулеметным обстрелом броненосца, после чего вышел за пределы заградительного периметра. Катер номер 79 удачно выпустил торпеды по плавбазе подводных лодок "Двина" (бывший старый броненосный крейсер "Память Азова"). Обе торпеды попали в цель, "Двина" затонула с сильным креном на левый борт. Впрочем, целью атаки была не столько старое судно обеспечения, сколько стоявшие у его борта подводные лодки, но субмарины с началом авианалета были переведены во внутреннюю гавань и не пострадали. При отходе 79-й столкнулся с катером номер 62, идущим в атаку на "Сетцу". 79-й получил пробоину и затонул. Серьезно поврежден был и 62-й, на который перешла команда погибшего катера. 62-й шел медленным ходом, когда был атакован подоспевшим эсминцем "Левкас". С катера по эсминцу открыли пулеметный огонь и успели выпустить свои торпеды, но промахнулись. Русские стреляли более метко, и скоро 62-й затонул, разбитый прямым попаданием из носовой 4-дюймовки эсминца.

Катер номер 31 смог проникнуть во внутреннюю гавань и выпустил две торпеды в стоявший там линкор "Андрей Первозванный". Одна из торпед попала в носовую часть этого устаревшего додредноута, прибывшего со 2-й Тихоокеанской эскадрой. Через пробоину на линкоре были затоплены цепной ящик, носовые провизионные помещения, ледниковое помещение с ледниковыми машинами, носовой кубрик. Однако носовая переборка была вовремя подкреплена и выдержала давление воды. "Андрей Первозванный" остался на плаву, хотя и с сильным дифферентом на нос. Командир корабля строжайше запретил открывать огонь по катерам, проникшим во внутренний бассейн, опасаясь поразить стоявший рядом минный транспорт "Нарова" с полным запасом мин. Катер номер 31 благополучно вышел из бассейна северным проходом. Последний катер номер 4, не заходя во внутренний бассейн, выпустил туда свои торпеды наугад (они взорвались на прибрежных рифах без всякого вредя для русских). После этого 4-й попытался заняться спасением экипажей потопленных катеров, остовы которых были хорошо видны благодаря горевшему на воде бензину, но был отогнан огнем "Левкаса", который сам спустил шлюпки и поднял уцелевших, среди которых оказалось и несколько англичан.

Катера номер 31-й, 88-й, 4-й и 72-й, буксирующий потерявшего ход 86-го, уходили в открытое море, когда их осветили прожектора, а вокруг стали вырастать огромные всплески от падения 12-дюймовых снарядов "Петропавловска" (несколько снарядов выпустил и "Андрей Первозванный" сбивая пристрелку дредноуту). Катера укрылись за дымовой завесой и стали идти зигзагами, уклоняясь от накрытий. С 86-го был снят экипаж, после чего катер бросили. Оставшиеся четыре катера на максимальной скорости уходили на север, но вместо эскадры контр-адмирала Коуэна и своего носителя "Виндиктива" встретили в назначенном месте только два британских эсминца, которые должны были буксировать их дальше. Потеря половины катеров и всех корабельных аэропланов "Виндиктива" сильно разочаровывала англичан. К тому же посланные вслед уходившему катерному отряды залпы говорили, что цель операции не достигнута — у русских на Лианкуре остались корабли с крупнокалиберными орудиями, обеспечивающими оборону базы. Но чаща испытаний британского флота не была еще испита до конца.

Подводная лодка АГ-16, получив целеуказания от гидропланов, шла в надводном положении к месту предполагаемого нахождения английской эскадры. У командира лодки лейтенанта Бахтина не было сомнений, топить или не топить корабли под флагом страны, формально не ведущей с Россией войны. Ночной налет на Лианкур англичан (а взятые пленные не оставляли сомнений в их причастности к нападению), гибель "Олега" и "Двины" означали, что пакостившие до этого по мелочам британцы стали отныне открытыми врагами, объявлена война или нет.

При приближении к заданному району АГ-16 погрузилась и двигалась уже под перископом. Вскоре Бахтин заметил два стоявших неподвижно корабля с характерными силуэтами новейших британских эсминцев ("Уэссекс" и "Виктория" готовились к буксировке торпедных катеров). На 16-й переустановили торпеды, подготовленные для стрельбы по крейсерам, на меньшую глубину. Достаточно сильное волнение грозило вытолкнуть лодку на поверхность, но оно же скрывало движение перископа. АГ вышла в атаку на ближайший эсминец и с дистанции 4-5 кабельтовых выпустила одну за другой два торпеды из носовых аппаратов. Немедленно после пуска, увидев в перископ воздушные пузыри от вышедших торпед, Бахтин дал команду на погружение. Для быстроты были заполнены носовые цистерны, а команда перебежала в носовой отсек. Получив дифферент на нос, АГ резко ушла вниз. В этот момент наверху прогрохотал мощный взрыв. Одна из торпед, похоже, подорвала на "Виттории" погреб боеприпасов. Переломившийся пополам эсминец стремительно затонул. С набравшего ход "Уэссекса" открыли стрельбу по воде ныряющими снарядами, однако русская подлодка смогла беспрепятственно уйти. Когда через час Бахтин снова всплыл под перископ, море было пустынным. Отказавшись от буксировки катеров, "Уэссекс" затопил их, сняв команды, после чего спешно пошел на соединение со своей эскадрой.

1-я легкая крейсерская эскадра Королевского флота — авианосный крейсер, четыре легких крейсера и пять эсминцев — укрылась в корейских шхерах недалеко от Гэйсуя. Контр-адмирал Коуэн пребывал в бешенстве, но внешне каким-то чудом сохранял полное спокойствие, любезно объясняя собранным в адмиральской каюте "Виндиктива" командирам необходимость нового рейда на Лианкур.

— Нечего страшного, джентльмены! Думаю, мы неплохо пощипали этих северных дикарей. Новые катера достать будет трудно, но мы возьмем у япошек торпедоносцы "куки", которые мы сами им и предоставили. Я уже выслал требование японским властям на Цусиме. Пойдем туда и заберем самолеты. Летчики на этот раз будут наши. Один удачный налет, и русские потеряют последние капитальные корабли на Лианкуре! Что останется, добьем артиллерией крейсеров! Высадим десант японцев, пусть они там прикончат всех, кого найдут.

— Но, сэр! — попытался возразить командир "Виндиктива". — Для русских наше второе появление уже не будет неожиданным. Они наверняка выставили на боевые позиции свои подводные лодки. И теперь русские уже будут атаковать нас без всяких предупреждений. Боюсь, наше поведение в последней акции было небезукоризненным...

— Молчать! — взорвался Коуэн. — Я отстраняя вас от командования кораблем! Мы снова пойдем к Лианкуру и доделаем то, что не смогли сделать с первого раза. По вашей, любезные господа, вине! Всем подготовиться к выходу в море! Я никого больше не задерживаю!

Спустя считанные минуты на кораблях зазвучали резкие команды, началась суетливая беготня, обычная перед снятием с якоря. Однако вскоре можно было заметить, что не всё идет, как надо. Вместо того, чтобы бежать, выполняя приказы офицеров, матросы собирались кучками, горячо обсуждая что-то между собой. После рискованного похода с воздушными бомбежками и потерями, команды надеялись сойти на берег и отдохнуть. Перспектива немедленного нового похода вызвала ропот, который становился всё громче и громче. Когда растерянный старший офицер "Виндиктива" рискнул побеспокоить контр-адмирала Коуэна, на летной палубе авианосца собралось четыре сотни гудящих матросов. Подобная же картина наблюдалась на стоявших рядом крейсеров — "Дели", "Дантлессе", "Драгоне" — их поалубы тоже переполняли взбунтовавшиеся команды.

Маленький разъяренный адмирал, двинулся прямо на толпу, заставив попятится первые ряды рослых матросов. Но тут ему почтительно перегородил дорогу немолодой матрос 1-го класса:

— Сэр! Мы готовы выполнить ваш приказ и немедленно выйти в море, хоть ребята и падают с ног от усталости. Но только если мы пойдем отсюда, прочь из пасти русского медведя. Мы не хотим делать сиротами наши семьи ради джапов. Мы согласны работать, как черти, лишь бы скорее убраться отсюда! Команды просит вас не вести корабли на верную гибель!

Коуэн оглядел толпу, играя желваками на лице, потом с усилием выдавил из себя:

— Хорошо! Будь по вашему!

По прибытии 1-й легкой крейсерской эскадры в Гонконг ее командующий немедленно приказал арестовать и отдать под суд 14 зачинщиков беспорядков.

После получения сообщения от сэра Уолтера Коуэн о его малоудачном рейде на Лианкур командующему британскими военно-морскими силами на Дальнем Востоке вице-адмиралу сэру Роджеру Кейсу стало ясно: если война с Россией и начнется — то в самое ближайшее время. Нет, он не винил в этом сэра Коуна... События развивались в полной закономерности. Излишняя горячность сэра Уолтера лишь подтолкнули их. Британия не могла больше безропотно терпеть усиление России, проглотившей добрый кусок бывшей Австро-Венгрии, а еще Черноморские Проливы и Восточную Анатолию, не говоря уже о полной русской гегемонии на Балканах. Да еще вот возросшая активность на Дальнем Востоке.

Пора было вновь сооружать между варварами и цивилизацией лимес — защитный вал, только не из камня и песка, а из новых подконтрольных государств — лимитрофов. И, если даже сами англичане предоставляли какую-то самостоятельность ирландцам, то от русских вполне справедливо было требовать независимости для Польши и Финляндии, широкой автономии для Эстляндии, Лифляндии, Джорджии и далее по списку (пусть политики разбираются в континентальной географии). И, конечно, переход Проливов под международный, то есть британский контроль. Не зря же пять лет назад он, Роджер Кейс, штурмовал Дарданелы. И, конечно, британцы взяли бы тогда и Дарданеллы, и Босфор, если бы не побрезговали использовать ядовитые газы, как применил их через два года адмирал Колчак!

Если Россия воспротивится справедливым требованиям дать свободу угнетенным народам — тем лучше! Союзников у русских в Европе больше не было. Они не могли рассчитывать на поддержку Франции, раз взяли проигравших немцев под защиту от жестких французских требований. Ну а самой Германии, конечно, не до новой войны. Британия, в общем-то, тоже. Англичане совсем не жаждут тяжелых сухопутных сражений с сотнями тысяч погибших, новой Соммы (недаром и мятежным ирландцам дарят свободу, вместо того, чтобы додавить до конца). Но ничего подобного и не будет! Стремительные удары нанесут две мощные эскадры Королевского флота — одна из них сосредоточена в Копенгагене, вторая — на Мальте. Сверхдредноуты и тяжелые мониторы с 15-дюймовыми орудиями. Ни на Балтике, ни на Средиземном море русским сейчас нечего им противопоставить. Война кончится за две недели на руинах Свеаборга, Константинополя, Севастополя и Кронштадта! В крайнем случае — в устье Невы будет высажен десант из поляков и финнов.

А вот на Тихом океане ситуация посложней. Во-первых, русские стянули сюда практически весь свой боеспособный флот. Во-вторых, тут Россия, в принципе, могла рассчитывать на поддержку северо-американцев, поскольку имела с ними здесь общего врага — Японию. А вот недавно еще весьма сильный флот Японии, связанной с Британией союзным договором, в расчет уже не принимался. Так что Кейс мог рассчитывать только на то, что привел с собой. Подкреплений ему не обещали, Метрополию тоже надо было прикрыть на случай визита Атлантического флота САСШ.

С одной стороны, Кейсу было грех жаловаться. Ему предоставили новый, только что вступивший в строй "Худ", который справедливо считался сильнейшим боевым кораблем в мире. Линейный крейсер с великолепными ходовыми данными. 46-тысячетонный корабль активные зубчаторедукторые турбины разгоняли до 30 узлов. Разнесенное бронирование было рассчитано на защиту от попаданий 15-дюймовых снарядов. Восемь 381-мм орудий главного калибра и дюжина скорострельных 140-мм орудий калибра вспомогательного. Нет, не зря его называли "Могучий Худ"!

Правда, то, что флагманский корабль эскадры сэра Кейса был самый что ни на есть новейший, было не только достоинством, но и некоторым недостатком. Как проявят себя в реальном бою многочисленные технические новшества "Худа", будет ли достаточно надежной броня — всё это оставалось неизвестным. Так что, если честно, сэр Кейс больше рассчитывал на второй линейный крейсер, с которым отправился в дальний поход. Ветеран прошлой войны, дважды обращавший в бегство хваленые линейные крейсера адмирала Хиппера, — линейный крейсер "Тайгер". Восемь 343-мм орудий главного калибра, дюжина 152-мм. Вполне приличная 29-узловая скорость. Сильный, испытанный боец! Хотя 13,5-дюймовый калибр казался уже слабоватым, да и 9-дюймовая броня уже не всегда защищала от вражеского огня. Но, по крайней мере, за этот линейный крейсер адмирал Кейс был спокоен. Однако остальные...

Уже в Сингапуре к "Худу" и "Тайгеру" присоединились еще два линейных крейсера. Одним был "Ринаун", на котором в этот момент совершал очередное путешествие по заморским владениям Британии принц Уэльский Эдуард. "Ринаун" вообще был странный корабль, с самого начала вызывавший к себе много вопросов. Хорошая 30-узловая скорость (на испытаниях выжал даже 32 узла). Достойное вооружение главного калибра — шесть 381-мм орудий. Но всё же не восемь, как у "Худа", одну башню из четырех сняли ради скорости, и по огневой мощи "Ринаун" стал примерно равен "Тайгеру". Зато 15-дюймовые орудия были даже еще более дальнобойные, чем у "Худа". Но, при этом, — слабый калибр вспомогательной артиллерии — семнадцать 102-мм орудий, что могло нежелательно сказаться при обороне от атак легких минных сил.

Но всё это были мелочи по сравнению с главным недостатком "Ринауна" — совершенно недостаточным бронированием. Огромный корпус защищал лишь узкий броневой пояс в 6 дюймов толщиной. По нынешним меркам, можно было говорить, что броневой защиты у "Ринауна" вовсе не было. Вот оно — наследие политики бывшего первого морского лорда Фишера, любившего говорить: "Лучшая защита — скорость!" Но высокая скорость не спасала при Ютланде слабобронированные британские линейные крейсера. Три из них под градом немецких крупнокалиберных снарядов взорвались и отправились прямиком на дно. Не случайно именно в данный момент систершип "Ринауна" — "Рипалс" проходил в метрополии реконструкцию по кардинальному усилению бронезащиты. А вот "Ринаун" вместо необходимой перестройки приспособили под яхту для вояжей принца Уэльского — демонтировали для прогулочной палубы задние установки 102-мм орудий, полностью лишив корабль защиты противоминной артиллерии с кормовых углов, оборудовали площадку для игр, кинозал, дополнительные помещения для свиты. Уже само наличие на борту наследника британского престола делало невозможным участие "Ринаунда" в сражении. Сэр Кейс настаивал, чтобы принц Эдуард немедленно отправился домой и был готов выделить для этого один из легких крейсеров, но принц Уэльский всё откладывал и откладывал свой отъезд.

Последним линейным крейсером в эскадре вице-адмирала Кейса была "Австралия", флагман Королевского флота этого доминиона. Абсолютно устаревший корабль с восемью 305-мм орудиями, скоростью в 25 узлов и 6-дюймовой бортовой броней. Два таких же однотипных корабля погибли в Ютланском сражении, с легкостью расстрелянные не самыми сильными немецкими дредноутами. Особой проблемой была ненадежность команды. Австралийцы, обеспокоенные усилением близкой к ним Японии, открыто заявляли, что не собираются воевать в защиту ее интересов, при этом с симпатией отзывались о американцам, с которыми имели тесные экономические связи. К русским, как к врагам японцев, австралийцы тоже относились скорее сочувственно.

Итак, если оценивать здраво. Основным оппонентом со стороны русских у эскадры линейных крейсеров сэра Кейса будут три новых линейных крейсера типа "Измаил": "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин". Хорошо еще, что четвертый систершип, собственно "Измаил" японцы, всё-таки, вывели из строя, да и три остальных, наверное, утратили после сражения с японцами часть боеспособности. Против трех русских у сэра Кейса будет четыре линейных крейсера. Но из них только "Худ" однозначно сильнее "измаила" (по крайней мере, так хочется думать). "Тайгер" так же однозначно слабее русского крейсера-дредноута, достаточно вспомнить, как одиночный "Измаил" потопил два японских крейсера типа "Конго", сходных по конструкции с "Тайгером". "Ринаун" мало того, что слабее "Измаила", еще и крайне уязвим для русских 14-дюймовых орудий. Так же уязвима для них и "Австралия". К тому же, если английские линейные крейсера могут надеяться при превосходстве в скорости в 3 узла уйти от "измаилов", то "Австралию" русские догонят. Австралийский корабль с самого начала списывался в расход. Толку лишь, что русские потратят на нег часть боезапаса. С тремя остальными можно было попробовать при превосходстве в скорости навязать противнику в бою дистанцию в 150-170 кабельтовых, на которой 15-дюймовые орудия "Худа" и "Ринауна" будут доставать до русских, а 14-дюймовые снаряды "измаилов" до англичан не долетят. После чего останется надеяться на хорошую погоду с й видимость до горизонта и верить в совершенство британских систем управления огнем, которые должны будут стрелять на таком фантастическом расстоянии. Если русские подойдут ближе 15 миль, то, хотя в бой смогут вступить и восемь орудий "Тайгера", у "Ринауна", по крайней мере — у него, возникает перспектива быстрой гибели.

Два дня назад сэру Кейсу доложили, что три русских линейных крейсера типа "Измаил" под флагом адмирала Колчака покинули свою временную базу в районе Ханьчжоу и пошли полным ходом к южным берегам Японии. Вторая русская эскадра, базировавшая во взятом недавно китайцами Циндао, также вышла в море, но двигалась в сторону Кореи, очевидно, — для поддержки продолжавших там наступление русской сухопутной армии. Эту вторую эскадру из четырех додредноутов и четырех устаревших дредноутов (два трофейных австрийских типа "Вирибус", трофейный немецкий типа "Нассау" и восстановленная после взрыва "Императрица Мария") сэр Кейси не воспринимал всерьез. Максимум, на что годились эти старые корабли — обстреливать берег тяжелым калибром. А вот "измаилы" требовали пристального внимания. За ними с самого начала неотступно следовали легкие крейсера "Карлайл" и "Керлью", постоянно сообщая о местонахождении и курсе русских кораблей. Сегодня с утра эскадра сэра Кейси, крейсировавшая у Ликейских островов, перехватила линейные крейсера Колчака южнее Сикоку.

"Худ", "Рипалс", "Тайгер" и "Австралия" двигались с русскими параллельным курсом на 20 узлах мористее, не сближаясь до прямой видимости. Визуальный контакт поддерживал легкий крейсера "Каледон", державшийся между двух эскадр. Однотипный "Коломбо" шел чуть впереди русских, "Керлью" и "Карлайл" по-прежнему "пасли" русскую эскадру сзади. Сверху над русскими завис запущенный с платформы на кормовой башне "Тайгера" аэроплан-наблюдатель. Два легких русских крейсера типа "Светлана" попытались приблизиться для разведки основных сил британского флота, но дорогу им недвусмысленно преградил вызванный "Каледоном" для поддержки "Хоккинс", который заставил "светлан" повернуть назад. Колчак по-прежнему держал курс на восток, следуя вдоль побережья Японии. По всей видимости, русские намеривались атаковать какой-то важный приморский объект. Возможно, даже, попытаться прорваться в Токийский залив, чтобы принудить японцев к капитуляции! В этом случае сэру Кейсу придется предъявить Колчаку прямой ультиматум. Как, в свое время, при приближении русских войск к турецкой столице в восемьсот семьдесят восьмом году. Тогда первый же русский снаряд, упавший на Константинополь, означал войну с Британской империей, сегодня единственный выстрел в сторону Токио будет рассматриваться как casus belli!

Предупреждения о недопустимости атаки Токийского залива, как важного международного порта, были переданы на русский флагман сигнальной связью с приблизившегося на 50 кабельтовых "Каледона". Адмирал Колчак просигналил подтверждение, но по-прежнему двигался на восток. Эскадры были уже на долготе Осаки. Внезапно русские повернули на норд-ост, теперь их курс точно лежал к Иокосуке и входу в Токийскую бухту. Сэр Кейси распорядился передать на корабли распоряжение быть готовыми к бою. Свободным вахтам было приказано обедать и переодеться в чистое. Сэр Роджер Кейс поднялся размять ноги на верхний мостик "Худа". Он задумчиво взглянул на север. Вдали можно было разглядеть черточку дозорного легкого крейсера русских. О присутствии больших кораблей Колчака говорило лишь длинное облако дыма, встающее из-за горизонта.

К адмиралу подбежал флаг-офицер:

— Сэр! Наш летчик-разведчик, который отправился на аэродром в Хамамацу, передал, что видел в двухстах милях от нас прямо по курсу большую группу неизвестных кораблей. Идут сюда с северо-востока!

Проклятье! Неужели у русских здесь еще одна эскадра? Но откуда? Если только из Владивостока. Сумели как-то отремонтировать несколько своих дредноутов? А потом незаметно вывели их в Тихий океан Сангарским проливом или проливом Лаперуза. А ведь японцы убеждали, что русские дредноуты во Владивостоке не войдут в строй еще несколько лет! Наглые лжецы! Не могут даже контролировать свои собственные проливы! Значит, впереди могут быть четыре устаревших 12-дюймовых дредноута-линкора и два линейных крейсера — старый 11-дюймовый трофейный "Гебен" и новый 14-дюймовый "Измаил". Нужно не дать русским эскадрам соединиться! Опередить Колчака и ударить по владивостокским линкорам. Даже отремонтированные, они едва ли вернули себе полную боеготовность. Скорее русские их собираются бросить как пушечное мясо на прорыв через огонь береговых батарей Токийского залива.

— Передать по эскадры! Полный вперед! Самый полный ход!

Палуба под ногами ощутимо задрожала от работы огромных корабельных машин, набирающих мощность. "Худ" рванул вперед, разрезая волны своим острым клиперским фортштевнем. Брызги воды окатывали носовую палубу, а корму просто заливало водой. Следом так же стремительно шел "Ринаун". "Тайгер" изо всех сил старался не отставать. Густой черный дым, поваливший из его труб, свидетельствовал о том, что в кочегарках к углю стали обильно добавлять нефть, форсируя ход. Тем не менее, "Тайгер" мало по малу начинал отставать от своих более молодых товарищей. Ну а "Австралия" безнадежно осталась позади. Отставали и малые легкие крейсера, который неуверенно держались на океанской волне. Вместе с дредноутами несся один только "Хоккинс", занявший место передового дозорного крейсера взамен не выдержавшего гонки "Коломбо".

Впереди показались дымы идущей навстречу неизвестной эскадры. Сэр Кейс решил, не тратя время на разведку, сразу идти на сближение. Адмирал поднялся на резервный порт управления огнем на фор-марсе, чтобы самому увидеть вероятного противника. Подняв к глазам бинокль, Кейс стал разглядывать далекие корабли, двигавшееся в длинной кильватерной колонне. Увиденное удивило британского командующего, но не очень сильно. Он было готов к этому. Вместо русской владивостокской эскадры у берегов Японии обнаружился весь Тихоокеанский флот Северо-Американских Соединенных Штатов.

Он был здесь в полном боевом составе. Девять дредноутов, названных в честь составлявших Северо-американскую федерацию штатов. Кейс с легкостью распознавал характерные силуэты американских линкоров.

Впереди шли новейшие "Нью-Мексика", "Миссисипи" и "Айдахо". Защищенные толстой 13-дюймовой броней эти корабли были вооружены дюжиной 356-мм орудий в четырех трехорудийных башнях. Следом шли однотипные "Нью-Йорк" и "Техас", с чуть менее толстой 12-дюймовой броней и всего десятью 14-дюймовыми орудиями в пятью двухорудийных башнях. Характерной особенностью этих кораблей были используемые в качестве двигателей паровые машины, а не обычные для дредноутов турбины. За ними двигались "Вайоминг" и "Арканзас", предшественники дредноутов типа "Нью-Йорк", с шестью, но двухорудийными башнями с 305-мм орудиями. Броневой пояс полегче — 11 дюймов толщиной. И, наконец, замыкали строй два первенца дредноутного флота САСШ, — "Саут Каролина" и "Мичиган", внешне похожие на обычные броненосцы, но вооруженные восемью 12-дюймовыми орудиями. Эскадру сопровождало несколько казавшихся на таком расстоянии совсем крошечными четырехтрубных миноносцев. Крейсеров не было. Вообще, как известно, в американском флоте нет ни единого хоть сколько-нибудь современного крейсера — не только что линейного, но даже легкого.

Кейс вспомнил, как он писал когда-то своему другу, бывшему первому лорду Адмиралтейства Черчиллю: " Если американский флот, настоящий или будущий, возьмется силой отстоять свою торговлю и свободу морей для нейтралов, я молю Господа, чтобы у правительства тех дней достало выдержки отвергнуть их притязания и позволить британскому флоту решить эту проблему. Ничто в мире не доставит мне большего удовольствия, чем командовать этой операцией". Да, мечты сбываются. Несколько лет назад в газетах много шумели по поводу того, что американский линейный флот может сравняться и даже превзойти британский. Знающие люди отвечали на это, что превосходство в количестве еще не значит превосходства в качестве.

Британские дредноуты имели лучшую конструкцию корпусов и лучшие ходовые качества, лучшие орудия и лучшие системы управления огнем, лучшую подготовку команд с гораздо большим боевым опытом. Американские дредноуты могли похвастаться разве что лучшей приспособленностью к дальним океанским переходом. Даже осторожный адмирал Джеллико говорил, что для ведения успешной морской войны против Северо-американских Штатов Британии будет достаточно иметь линейный флот в количестве 70 процентов от числа линкоров в составе флота США.

Однако сейчас у Кейса всего четыре линейных крейсера против девяти американских линкоров. Девять линкоров, хотя из них только пять сверхдредноутов с 14-дюймовой артиллерией главного калибра. Впрочем, следует учесть, что эта мощная артиллерия бьет не дальше 130 кабельтовых из-за недостаточного угла возвышения стволов орудий (15 градусов — вдвое меньшего, чем у англичан). Значит, "Худ" и "Ринаун" смогут безнаказанно посылать свои снаряды в американцев уже с 13 миль. Даже "Тайгер" способен принять участие в этом расстреле. Скорость у противника небольшая — 21 узел, а у "Каролины" и "Мичигана" так всего 18 узлов. Англичане спокойно смогут держаться на удобной для себя дистанции. С другой стороны, американцы достаточно хорошо бронированы, чтобы выдержать попадания 381-мм снарядов. Возиться с ними придется долго, а тем временем сзади подоспеют "измаилы" Колчака

Что, если русские и американцы действуют согласованно, заранее подстроив ловушку для британской эскадры. Быстроходные дредноуты Колчака способны стеснить Кейсу свободу маневров, загнать его под огонь своих американских союзников. А под перекрестным обстрелом двух сильнейших вражеских эскадр не очень хорошо защищенным кораблям Кейса несдобровать. Значит, надо как можно быстрее менять курс. Уходить на юг, в океан, где большая быстроходность британцев еще скажет свое слово!

— Поворот последовательно на зюйд! Прибавить хода! Держать скорость в тридцать два узла!

Им надо успеть вырваться из захлопывающейся ловушки!

Впереди по-прежнему шел "Хоккинс". Внезапно крейсер совершил несколько резких галсов, с него замигали быстро прожектором. Прежде чем сэр Кейси смог расшифровать сигнал, флаг-офицер уже торопливо говорил содержание переданного

Сэр! На "Хокинсе", кажется, видели перископ...

Ну, конечно! Чтобы ловушка была идеальной, надо поставить в горловине, куда устремятся уходящие из огневого охвата британцы, подводные лодки...

— Эскадре выполнять противолодочный маневр! Кораблям лечь на курс два два три и двигаться зигзагообразным курсом две мили. По окончании маневра "Худ" следует курсом два пять четыре, "Ринаун" — один девять два! "Тайгеру" и "Австралии" действовать аналогично!

Огромные корабли стали совершать на полном ходу последовательные повороты, кренясь то на один, то на другой борт. Морская вода, шипя, перетекала по палубе, не успевая уходить в шпигаты. Люди цеплялись за леера и стойки, чтобы удержаться на ногах.

Через полчаса, когда сэр Кейс посчитал, что вероятная позиция стоящих в засаде подлодок благополучно пройдена (не было замечено ни единого следа торпед), на "Ринаун" был передан сигнал вступить в кильватер флагману, а затем вместе с ним лечь на курс сто восемьдесят градусов.

Как выяснилось потом, командир "Ринауна" был убежден, что "Худ" уже следует курсом в сто восемьдесят, тогда как на самом деле он еще шел курсом двести пятьдесят четыре.

Кейс с мостика "Худа" заметил странности в том, как задний мателот выполняет положенный ему маневр, приблизившись уже на семь кабельтовых.

— Передать на "Ринаун"! Строй кильватер! Курс два пять четыре! Сбавить ход! Сбавить ход!

К тому времени на "Ринауне" тоже поняли опасность положения. Его командир отдал приказ застопорить машины и положить руль право на борт. Однако огромная сила инерции линейного крейсера продолжала нести его вперед. Счет шел на секунды. В двух кабельтовых от "Худа" на "Ринауне" успели пустить машины на полный назад. "Худ" также энергично пытался уйти из-под удара. Флагманский крейсер сначала склонился влево, а затем, когда "Ринаун" был уже совсем близко, на "Худе" положили руль вправо и дали максимально полный ход вперед. Умелые эволюции, которые синхронно проводили командиры кораблей, всё же не смогли предотвратить столкновения, хотя и ослабили его силу. Двигаясь на 2-узловом ходе, "Ринаун" скользяще ударил в правый борт против возвышенной кормовой башни, смяв "Худу" обшивку и край палубы.

Сэр Кейс перевел дух. Повреждения флагманского корабля не казались серьезными. Но "Ринаун" с разбитым форштевнем продолжал движение к корме "Худа", и тот вдруг вздрогнул от нового удара. На этот раз на мостике сразу поняли, что дело плохо. Огромный линейный крейсер забился в сильной вибрации, его понесло куда-то влево. "Ринаун" снёс правый винт "Худа" и погнул гребной вал...

Чтобы держать курс, вслед за правой пришлось остановить и левую турбину. "Худ" шел теперь на двух центральных винтах, но мог развивать лишь половину положенной скорости. С "Ринауна" доложили о сильной течи в носовых отсеках. Ах, если бы слабый корпус корабля укрепили бы подводными булями, как делают это сейчас с однотипным "Рипалсом"! А так и второй корабль уже не мог развить максимальный ход. Два главных английских быстрохода одновременно охромели! Сами по себе полученные кораблями повреждения не были особенно тяжелыми, но в данных обстоятельствах положение складывалось катастрофическое. На 15 узлах "Худа" догонят даже небыстрые американские дредноуты, не говоря о русских "измаилах". Главным оружием британской эскадры была ее скорость. И вот это оружие внезапно выбито из рук!

Первым делом сэр Кейс приказал "Хокинсу" подойти к "Ринауну", снять принца Эдуарда, после чего следовать в Гонконг. Жизнь наследника престола должна была быть в безопасности. С остальными кораблями надо было готовиться принимать бой. Отходить в океан теперь не было смысла. Попытаемся прорваться в ближайший японский порт. Если повезет, укроемся под защитой береговой артиллерии. Но куда? На северо-запад, мимо русских, — в Осаку, или на северо-восток, мимо американцев, — в Иокогаму? С одной стороны — три "измаила", тридцать шесть 14-дюймовых орудий, с другой — девять линкоров-"штатов", пятьдесят шесть 14-дюймовых и сорок 12-дюймовых орудий. Против тридцати орудий главного калибра англичан — четырнадцати 15-дюймовых, восьми 13,5-дюймовых и восьми 12-дюймовых...

— Приказ по эскадре! Курс норд-ост! С нами Святой Георгий! Боже, храни короля!

Сэр Кейс знал, что немцы, которые сами в прошлую войну пристреливались лучше англичане, отмечали высокую меткость огня русских кораблей. Да и недавний разгром японской эскадры подтверждал, что со времен Цусимы русский флот сильно переменился. А вот что касается американцев, участие которых в германской войне свелось к присылке отряда дредноутов в состав Гранд Флита, то после учебных стрельб адмирал Битти заметил: "Их артиллерийская подготовка и сигнальная система находятся в плачевном состоянии и производят удручающее впечатление". К боевых походах новых союзников решили тогда не использовать. Так что прорываться лучше мимо американского флота. В конце концов, двадцать лет назад у Сантьяго-де-Куба это едва не удалось даже испанцам!

Неестественно медленным, 15-узловым ходом "Худ", "Ринаун", "Тайгер" и "Австралия" шли на северо-восток. Зрительным ориентиром им служила встающая из-за горизонта белая шапка Фудзиямы. На левом крамболе был четко виден идущий наперерез курсу британской эскадры линный кильватерный строй американских дредноутов — нелепые ажурные мачты над нескладными силуэтами. На английских кораблях пробили колокола боевой тревоги. На дальномерных станциях непрерывно считали сокращающуюся дистанцию. Противник был уже в пределах досягаемости 15-дюймовых орудий, но сэр Кейс пока не давал приказа открыть огонь

.

СХЕМАТИЗМЫ