Любовь и немного магии ( параллели I )

— Не беспокойтесь, мы свои, — успокоил мужика Юрий, с интересом рассматривая его обувь, состоящую из суконных онучей и лаптей. Прежде чем переместиться во времени путешественники переоделись, сменив джинсы на шерстяные брюки, а пуховики на дубленки, но все равно их одежда выглядела чужеродной и слишком изящной даже по сравнению с овчинным тулупом молодого спутника Фрола, по имени Прохор, который выглядел гораздо моложе Фрола, бороды не имел, зато на его ногах красовались кожаные сапоги.

— Знамо дело — свои. Только свои сейчас ничем не лучше чужих, — пробормотал парень, с неприязнью поглядывая на Пеенджиила. Встреча с Фролом изменила планы Митрохина. От него Юрий узнал, что сейчас Кашин осажден поляками и нет никакой возможности попасть в город. Остановиться на ночлег в одном из близлежащих к Кашину поселений путешественники тоже не решились, поскольку по утверждению Фрола все окрестности кишели рыскающими по деревням отрядами поляков и переметнувшихся на их сторону казаков. В результате Ира, Митрохин и Пеенджиил заночевали вместе со своими случайными встречными прямо в лесу, подальше от дороги.

— Прошка, боярин, правду говорит. Никто сегодня и не разберет где свои, а где чужие, — Фрол смачно сплюнул, — Король польский Сигизмунд Смоленск взял, на север шведы, Шуйскими на помощь призванные, пришли, да тока помогать и не собираются. Бояре московские на верность Владиславу, сыну польского короля, присягнули, и сидит он сейчас в Кремле дворянским и казацким войском осажденный. Все бы хорошо, да только дворяне с казаками сами власть между собой не поделили, передрались, про Владислава запамятовали и теперь окрестности грабят. Войска гетмана Сапеги, Владиславу на помощь шли, да не дошли, и тоже грабят. Поди, кто-то из них Кашин и обложил. Мало этого, так еще в Пскове новый царевич Дмитрий появился, уж третий по счету, и царем себя объявил.

— Слышь, Фрол, в народе говорят, никакой он не царевич. Говорят, узнали его. Вор это бывший. Сидоркой прозывают, — вставил свое слово Прохор, который переключил свое внимание с Пеенджиила на Иру и с неподдельным интересом рассматривал девушку.

— Вот и я про то же самое. Куда деваться? Как жить? Сам-то ты боярин, откуда будешь и почто с боярышней в Кашин собрался? — вдруг резко сменил тему Фрол.

"Странная пара. Вроде простолюдины, а держатся очень уверенно — думал Митрохин, наблюдая за мужиками — Судя по внешнему виду материальный статус Прохора должно быть выше, чем у Фрола, выглядевшего явно проще и беднее. Но при этом Прохор беспрекословно подчиняется тому. Удивительно. Неужели из-за возраста? В наше то время возраст по сравнению с материальным положением уже не имеет никакого значения".

Никто и никогда не считал Юрия доверчивым и легкомысленным, но эти два человека почему-то не вызывали у Митрохина недоверия. Он смотрел на них с восторженным умилением. Мысль о том, что он видит перед собой людей, живших пятьсот лет назад, будоражила мозг и не давала возможности сосредоточиться. Тем не менее рассказывать о себе и своих спутниках всю правду Юрий не собирался.

— Сестру вот веду к мощам княгини Анны Кашинской. Говорят, у гроба ее многие чудеса случаются и болезни излечиваются. Да вот калека с нами еще увязался, — кивнул Митрохин на Пеенджиила, — Не гнать же его прочь.

При этом Юрий предпочел не объяснять, откуда собственно он идет.

— Так вы паломники, — обрадовался Прохор и сразу пояснил причину своей радости, — А то я все дивился, вроде знатный человек, а пеший.

— Слышал я про чудеса эти. Да неужто боярышня хворает? Так и не скажешь. Щеки румяны, губки алые, взглянет, будто солнце из-за тучи выглянуло, — в словах Фрола сквозило недоверие.

"Что же ты дотошный-то такой" — с раздражением подумал Митрохин, а вслух пояснил:

— По женской части она приболела.

— Всяко в жизни бывает. Даст бог, поляки осаду снимут, и вылечится, — заинтересованность во взглядах Прохора на Иру сменилась искренним сочувствием.

— А снимут ли? Вдруг город возьмут, — высказал сомнение Юрий.

— Коли возьмут — разграбят и сожгут дотла. Да только не волнуйся, боярин. Не возьмут поляки город. Слышал я, не первый раз они Кашин осаждают, да только не выходит у них ничего. Святая заступница на небесах город свой бережет и ворога не пускает. Ты бы прикорнул, боярин. Да и боярышне поспать надо, а мы с Прошкой за костром последим.

Фрол замолк. Спать Юрию действительно очень хотелось. После фантастических событий произошедших с ним за этот день, он чувствовал себя физически и морально опустошенным. Сил сопротивляться усталости не осталось. Еще несколько секунд Митрохин, привалившись спиной к стволу дерева, смотрел в наступившей тишине на языки пламени костра, но вскоре веки сами собой закрылись, и он погрузился в сон.

* * *

*

Проснулся Митрохин от холода, когда самые первые слабые лучи рассвета только начали с трудом пробиваться сквозь лишенные листьев плотно стоящие стволы деревьев. Прямо перед Юрием около слабо потрескивающих угольков догорающего костра дремал сидя Прохор, а чуть дальше спал на земле плотно закутавшийся в зипун Фрол. Рядом с Митрохиным свернувшись калачиком и тесно прижавшись к нему, тихо посапывала Ирина. К утру пошел редкий снег. Крупные снежинки бесшумно опускались на длинные ресницы девушки превращались в капельки воды и скатывались по щеке. Мужчина невольно улыбнулся. Ирина напоминала ему пластилинового ежика, который ощерился иглами, никого к себе не подпуская, но на деле иглы были совсем нестрашными и не острыми.

С трудом ворочая затекшей шеей, Юрий поискал глазами Пеенджиила, но нигде не увидел его. Неожиданно Митрохин почувствовал прикосновение к шее холодной стали, и услышал хриплый голос:

— Сиди тихо. Дернешься — горло перережу. И хлопца своего предупреди, пусть не ерепенится.

Чья-то рука потянулась к Ире, но за мгновение до того, как пальцы чужака сомкнулись на ее горле, Юрий толкнул девушку плечом. Ира завалилась на бок, шапка упала с ее головы и длинные светлые волосы разметались по плечам.

— Да то девка, — воскликнул обладатель хриплого голоса. Митрохин почувствовал, как прижатый к его горлу клинок дернулся и на секунду перестал давить на шею. Этой секунды хватило, чтобы резким движением бросить врага на землю и вскочить на ноги. Место ночлега окружали люди в пестрой одежде с обнаженными клинками в руках.

— Подъем! — вовсю мочь закричал Митрохин.

Разбуженный Прохор встрепенулся, но на него сразу навалилось двое, повалили, скрутили за спину руки. Фрол оказался более проворным. Чудом он умудрился моментально оказаться на ногах, и никто из нападавших не успел на это среагировать. В руках у Фрола оказался нож с длинным лезвием, которым он, не задумываясь, ударил ближайшего врага. Тот выронил оружие и, неуклюже раскинув руки, рухнул лицом вниз. В ответ нападавшие окружили Фрола, не подпуская его к себе ближе, чем на длину сабли. Дело принимало нехороший оборот, и Митрохин попытался вместе с Ирой скрыться в лесу, но девушка спросонья не понимала происходящего вокруг и висела на его руке бесчувственным грузом. Попытка кончилась тем, что Юра споткнулся, свалился на едва покрывшуюся снегом землю и выпустил руку Иры. В тот же миг кто-то схватил девушку в охапку и потащил прочь от него. Митрохин попытался встать и настигнуть похитителя, но острая боль пронзила его затылок, и он потерял сознание.

* * *

*

Уже окончательно рассвело, когда Митрохин пришел в себя. Нестерпимо болела голова. Юрий осторожно потрогал затылок и почувствовал под рукой сгусток запекшейся крови. Он попытался подняться, но перед глазами сразу встала стена тьмы и к горлу подступила тошнота. Митрохин снова упал на землю, сгреб ладонью с жухлой травы снег и съел его. Он делал это снова и снова, пока не почувствовал себя в силах подняться.

Держась рукой за тонкий ствол осины, Юрий осмотрел место схватки. В метрах пяти от остатков костра Митрохин заметил Фрола, лежащего на перепачканной кровью земле. Больше никого рядом не было. Своего человека, убитого в схватке, нападавшие забрали с собой и теперь только обилие следов, которые еще не успел запорошить снег, напоминало об их недавнем присутствии.

Кое-как Юрий добрался до Фрола, опустился рядом с ним на колени и проверил пульс. Мужик оказался еще жив, хотя его глаза были закрыты, а в груди зияла глубокая рана. Неожиданно Фрол открыл глаза и посмотрел на Митрохина глубоким, все понимающим взглядом.

— Врал ты мне, боярин. Все врал, — прохрипел он, и на его губах выступила кровавая пена, — Зря я с тобой остался. Боярышню твою пожалел. Больно красива она у тебя. Думал, сумею тебя раскусить, все узнаю. Не успел. Руку дай. Спасибо Господу, хоть православный человек смерть мою увидит.

Фрол устало закрыл глаза и затих.

— Прощай, боярин. Там у меня. Забери... — продолжил он через минуту и вдруг неожиданно смолк на полуслове. Его широко открытые глаза бессмысленно смотрели в небо. Спазмы подступили к горлу Митрохина. Юре стало безмерно жалко этого совершенно незнакомого ему человека. Он опустил Фролу веки и выполнил его последнюю просьбу. Под зипуном у Фрола Митрохин обнаружил засунутый за пояс нательной рубахи свиток. Развернув его, он прочел: "...Быть нам всем, православным христианам, в любви и соединении и прежнего межусобства не чинить. Московское государство от врагов наших очищать неослабно до смерти своей, и грабежей и налогу православному христианству отнюдь не чинить. Своим произволом на Московское государство государя без совета всей земли не выбирать...". В конце обращения стояла подпись: "Писано в Нижнем Новгороде князем Дмитрием Пожарским и человеком посадским Кузьмой Мининым".

— Прости, Фрол, — прошептал Юра, — Тебе бы памятник поставить, а я тебя даже похоронить толком не смогу.

* * *

*

Ира сидела на древнем лубяном сундуке в углу клети, небольшой квадратной не отапливаемой пристройке, которая соединялась с избой через сени. Дубленку ей оставили, и поэтому холода девушка особо не чувствовала. Правда, пока ее тащили через лес, а потом словно куль уложили на круп лошади и везли неизвестно куда, Ира умудрилась потерять свои рукавички, и теперь ей приходилось отогревать замерзающие пальцы дыханием.

В этот тесный чулан девушку запихнули сразу по прибытию на место, а через некоторое время туда же втолкнули и сильно избитого Прохора. Парень до сих пор лежал, не шевелясь на полу, и стонал. Поначалу Ира пыталась Прохору помочь, но, обтерев с лица кровь и грязь, оставила свои попытки. Сострадание никогда не являлось сильной стороной характера блондинки, да и что она могла сделать в своем незавидном положении. Ире было очень страшно. Сердце девушки то совсем замирало в груди от ужаса, то начинало колотиться так, словно хотело выскочить. Митрохин, судя по всему погиб, волшебное зеркальце отобрали, и будущее не сулило ничего хорошего. С тревогой Ира прислушивалась к голосам, раздававшимся за стеной.

— ...Да чаво думать? Парня повесить и дело с концами. Пысьмо с воззванием нижегородским у няго нашли? Нашли. Чаво ишшо надо? Атаман Заруцкий таковых десятками вешает, коли поймает. Давай лучше решать, чаво с девкой делать будем, — говорил грубый мужской голос с ярко выраженным казацким говором.

— Это у вас каждый встречный — поперечный себя или царем или атаманом считает и никто ему не указ, — отвечал ему бархатный баритон, судя по акценту, принадлежавший иностранцу, — А у нас в стране порядок. У нас король Сигизмунд правит, поэтому все по закону. Лазутчика надо к гетману доставить. Пусть гетман его сначала под пытками расспросит, а уже потом можно вешать. Панночка же, как и найденные при ней вещи по закону принадлежат представителям польского короля, коим на данный момент являюсь я.

— А морда у тя с твоим королем не треснет стольки себе захапать? Вот чаво вы, шляхтичи так до женского пола разохочи? Пошто тебе боярышня сдалась? Все одно наиграишси и бросишь. Я хоть какую ни какую пользу с нее получу.

— Какую же такую пользу ты от панночки получишь?

— Выкуп с батюшки ее агромедный возьму, а нет, так ишшо можно крымскому хану в гарем продать. Я свово не упушшу. Так што давай по-братски делиться. Либо зеркальце с каменьями мини, либо боярышня.

Дослушать спор до конца и узнать, как могла бы обернуться ее судьба, Ире было не дано. Хлопнула входная дверь, разговор смолк, а через секунду тишину разорвал дикий вопль, в котором смешались в одно страх и невыносимая боль.

* * *

*

Превозмогая тошноту и головокружение, Митрохин шел по следам людей, похитивших Иру. При этом в первую очередь им руководил страх за судьбу девушки и желание спасти ее, но где-то в глубине мозга маленьким нехорошим червячком его точила и другая мысль. Какая судьба ждет его, жителя двадцать первого века, если он так и не найдет девушку, а значит не найдет и машину времени? Как он сможет жить в начале семнадцатого века? Кому здесь нужно его высшее юридическое образование, его золотая кредитная карта или его умение водить автомобиль? Не обречен ли в это жестокое время изнеженный пришелец из будущего на неминуемую гибель?Довольно бодро Митрохин добрался до места, где похитители Ирины пересели на лошадей, что сильно поколебало веру Юры в свои силы и конечный успех. С каждым последующимшагом этой веры становилось все меньше и меньше. Лесная прогалина с ясно видимыми следами лошадиных копыт вывела Митрохина на проезжую дорогу, представляющую собой замершее месиво грязи, на которой уже ничего нельзя было разобрать, и тогда Юрия охватила настоящая паника. След потерялся и ему уже никогда не найти ни девушку ни машину времени. Не надеясь больше на удачу, Митрохин обреченно побрел по дороге наугад, не выбирая направления.

Стало смеркаться, когда дорога привела Юру к небольшой деревушке. Окно крайней избы было освещено, а к покосившемуся палисаду привязано несколько лошадей. Подобравшись ближе, он увидел дремавшего на ступеньки низкого крыльца часового, на котором оказалась надета привычная для польского гусара литая кираса и шапка с пером. Неожиданно Митрохина охватила безудержная ненависть к этому человеку. В его фигуре сконцентрировалась вся вина за произошедшее: и за похищение Иры и за смерть Флора и за собственный страх и отчаянье. Ярость была столь велика, что Юра в два прыжка преодолел расстояние до часового и ударил того ребром ладони по открытому участку шеи. Поскольку он неплохо владел приемами рукопашного боя, поляк сразу обмяк и повалился на крыльцо.

— Вот так. Знай наших, — удовлетворенно прошептал Митрохин, но в этот миг из-за угла избы появился еще один часовой. Заметив Юру, он выругался и бросился к нему, вытаскивая на ходу из ножен саблю. Митрохину ничего не оставалось, как воспользоваться саблей своей жертвы, но фехтовальщик из него был никудышный. Первый выпад противника он кое-как сумел отбить, но оказать достойное сопротивление не сумел. Вскоре оружие из рук Митрохина выбили, а сам он оказался на земле. С ужасом Юрий смотрел, как поляк поднимает саблю для последнего, решающего удара, но неожиданно оружие выпало из его рук, а сам он рухнул рядом со своей предполагаемой жертвой. Из спины поляка торчало насаженное на длинное древко, искривленное наподобие полумесяца лезвие бердыша, а перед глазами Митрохина предстал Пеенджиил. Резким движением гоблин вытащил свое оружие из тела врага, и бердыш вновь взметнулся вверх.