А ведь эта гадина ещё на Светку наговаривала! Да никогда б Светка не позарилась на Машкиного парня. Они ж подружки до гроба. И даже после.
Закончив с рунами, она положила зеркало в центр гексаграммы. Вытащила из того же ящика ритуальный кинжал.
Предков жалко, конечно. Наверняка ревут и думают, что доча утонула. Ладно, может, когда они разберутся с тёмными, Машка попробует открыть портал и их навестить: наверняка с её силами это плюнуть и растереть... но вообще она не особо скучала по дому. К туалету типа сортир и допотопным умывальникам быстро привыкаешь, зато здесь было весело.
Совсем как в её любимых книжках.
Она всегда завидовала тамошним героиням, у которых ни кожи, ни рожи, а в другом мире по пачке принцев отсыпалось. Казалось бы, с чего им такое счастье? Ну ладно, с чувством юмора порядок: над их шуточками Машка всегда ухахатывалась. И мужиками зачётно вертели — правильно, так с ними и надо. Но это ж нечестно, когда в своём мире ты страшная тётка за тридцать, а там тебе нахаляву отваливают тело юной красотки! Машка вот и без всякой магии была хоть куда. Хорошо, в реале всё не так, и принцы достаются только тем, кто действительно этого заслуживает. А то если б Белоснежку тоже забросило к светлым, изменили ей внешность, дали магию... да она ж и так без вазелина везде пролезет! Опять отобрала бы у Машки и парня, и всё остальное. Они из-за Белоснежки как-то даже со Светкой поругались: та сказала, мол, нехорошо на чужих молодых людей рот разевать. А ещё заявила, что она Белоснежке просто завидует. Она, Машка. Вот этому невзрачному нечту. Было б, чему завидовать! Её просто дико раздражала несправедливость всего этого. И того, что такому чучелу достался такой красавчик, и того, что этим чучелом восхищались, несмотря на всю мерзотность его характера.
Но теперь они обе наконец заняли свои законные места, и Белоснежку ждёт смерть, а Машку — счастливый конец и свадьба с Фрайном. И, наверное, как дату назначат, так Машка его в свою спальню наконец и пустит... уже достаточно ломалась и мариновала его ожиданием. Он, конечно, пока в эту спальню не особо и рвался — даже несмотря на все её провокации соблазнительными нарядами — но, в конце концов, за триста лет научишься держать себя в руках. Это только в женских романах трёхсотлетние эльфы зачастую ведут себя, как истеричные подростки со спермотоксикозом; что Машку, кстати, раздражало, несмотря на любовь к жанру. Вот её остроухий женишок — настоящий, всамделишный эльфийский принц. Аристократ, гордый и возвышенный. Птица высокого полёта.
М, Фрааайн... какой же он всё-таки сееекси. А сколькому можно за триста лет научиться...
От предвкушения она даже облизнулась. Мечтательно улыбнувшись, уколола палец, поморщившись, прижала его к зеркалу. Ещё раз сверившись с книжкой, прочитала заклинание.
Уставилась на своё отражение, вызывая в памяти ненавистное очкастое лицо.
Говорили, это заклятие помогает увидеть тех, кого любишь. Но Машка рассудила, что любовь и ненависть — просто разные фантики одной и той же конфетки. И если ты страстно желаешь найти кого-то, то какая зеркалу разница, зачем?
Она пыталась выследить Белоснежку уже раз двадцать. Пока не получалось, правда — Кроук сказал, что горы дроу защищают от подобного... но Машка пробовала снова и снова, надеясь поймать момент, когда заклятая соперница всё-таки покажет нос на поверхность.
И теперь, когда зеркало заволоклось перламутровой дымкой, явив взгляду яркую картинку — даже не сразу осознала: наконец получилось.
Улицу Айвентирри Машка узнала сразу. Заезжала туда, когда они с Кроуком мотались убивать василисков в болотах. Ничё городок, красивый, и от Солэна всего-то час езды: земной час, не местный. Машка даже не поленилась сделать крюк на обратном пути, чтобы там заночевать.
А вот Белоснежку узнать удалось не сразу. Сначала Машка разглядела знакомого светловолосого мужика-колдуна, потом — долго вглядывалась в девчонку, цеплявшуюся за его руку, вышагивающую рядом с ним. В отпадном платье и моднявом плащике, прятавшую лицо за какой-то голубой хренью вроде фаты.
И, оценив рост гнома, доскообразную фигуру и длинные тёмные волосёшки, поняла — таки Белоснежка.
Вот эта разнаряженная фифа. В Айвентирри, на празднике светлых.
За ручку с милым блондином.
Ах ты шлюшка мелкая! Сначала зацапала парня, который обязан был принадлежать Машке, а теперь... теперь...
Она вскочила, как ошпаренная. Сорвавшись с места, в чём была, выскочила из дома.
Чтоб она сдохла, если в этой сказке злая тёмная Белоснежка будет жить долго и счастливо. Не должна. Не заслужила. Не будет.
Не будет, не будет, не будет!..
А вскоре та, которую в этом мире называли Мэрис, уже пришпоривала свою верную Лапочку — и во весь опор мчалась по широкой дороге, светлой ленточкой вившейся среди тёмных полей.
* * *
Ночь оставила позади не один час, когда Лод привёл меня на пристань.
Айвентирри строили на реке, и сейчас она медленно несла свои воды во тьму. Ветер принёс облака, походившие на кружевную вуаль: в ажурные просветы выглядывал месяц, и его серебристые блики рыбками скользили по речной зяби.
Мы прошли по пирсу, вдоль которого покачивались лодки. Велев мне подождать в сторонке, Лод подошёл к сторожу, в одиночку распивавшему что-то из объёмной бутыли; обменялся с ним парой слов, вручил пару монет и повёл меня к одной из лодок.
Судёнышко было простым, небольшим, безо всяких изысков. Светлое дерево, пара вёсел, посредине — одна узкая доска-сидение. Ещё два сидения, уже шире, у кормы и на носу. Лод шагнул в лодку первым, потом снял меня с пирса и бережно поставил рядом с собой.
Я ожидала, что, отвязав швартовы, он сядет на вёсла — но Лод прошёл мимо. Опустился прямо на дно лодки, вытянув ноги, прислонившись спиной к сидению на корме, устроившись полулёжа.
— Садись.
Осторожно, приноравливаясь к покачиванию, я приблизилась к нему. Стоило мне расположиться рядом, бок о бок с колдуном, как тот лениво шевельнул кистью — и ведомая магией лодка, плавно развернувшись, двинулась к середине реки, рассекая лунную рябь. Замерла там, легла носом по течению, и Лод, опустив ладонь, позволил нам лечь в свободный дрейф.
Интересно, как колдун ей управляет? Ведь даже нет паруса, чтобы направить ветер... но да, логично было предположить, что грести Лод не будет.
Даже удивительно, как бойко он разобрался со швартовами для человека, никогда не имевшего дела с лодками.
— Всё-таки шум и толпа утомляют, — заложив руки за голову, Лод откинул русую макушку на сидение: так, чтобы смотреть в небо.
Сняв поднадоевший шёлковый покров вместе с серебряным обручем, я последовала его примеру. Слушала плеск воды, тихо лижущей борта лодки, и далёкие отзвуки праздника, приглушённые речной гладью. Смотрела, как движутся облака — сейчас они казались льдинами, растрескавшимися по весне, плывущими по чёрному океану, в котором мерцают отражённые звёзды.
Никогда не любила смотреть на звёзды. В какой-то момент обязательно вспоминала, что вижу раскалённые газовые шары, бесконечно долго умирающие в вакууме, посреди бескрайней пустоты космоса, мёртвой и ледяной. А следом думала, что в сравнении с ними я — меньше, чем мотылёк, чем муха-однодневка. Бактерия. Ничто. И что все мои проблемы, все мои печали, вся моя жизнь — для вселенной? Она даже не заметит, что меня уже нет, и звёзды всё так же будут светить тем, кто останется на этой земле после меня.
Они будут светить даже тогда, когда на этой земле не останется ничего.
Да, созерцание звёзд, это чудесное романтичное занятие, для меня было сродни вглядыванию в бездну по Ницше. И обычно заставляло моё настроение падать куда-то до отметки 'безысходность'... но сейчас я видела одно лишь небо, расцвеченное облаками и сияющей пылью. Прекрасное высокое небо. И ничего более.
Неужели просто оттого, что мои пальцы касаются его пальцев?
— А зачем нужны птицы? — спросила я, спасаясь от смущающих мыслей. — Я видела, многие несли игрушечных птиц...
— А, чуть не забыл. — Лод стремительно сел, и лодка плавно качнулась на воде. — Сейчас.
Поднял расправленную ладонь, и на ней появилась птица. Не больше мизинца: словно ожившая хрустальная фигурка, сотканная из нитей пастельно-синего света. Похожая на крохотного ястреба.
Любопытно клонившая набок маленькую головку.
Она живая?..
— Это твоя, — Лод улыбнулся, и я поняла, что мой восторг проявился на лице. — Подставляй руку.
Я вывернула ладонь, внутренней стороной кверху — и, взмахнув крыльями, птичка перепорхнула на неё. Прикосновение миниатюрных лапок к коже даже не чувствовалось, светящееся чудо было не тяжелее пушинки.
— Птицы — посланники Солира, — под взглядом Лода в его руке материализовалась вторая пичужка, точная копия моей, лишь чуточку крупнее. — В Солирдаг важно обзавестись игрушечной птицей. Особенно если сделаешь её своими руками. Весь праздник ты носишь её с собой — неважно, на виду или спрятанной... а ночью, когда праздник подходит к концу, загадываешь своё самое заветное желание и сжигаешь. Можно бросить в праздничный костёр, можно и просто дома. Тогда она вознесётся к Солиру, чтобы рассказать о твоём желании ему.
— Вот как...
Любопытный обряд. И красивый, ничего не скажешь.
Не удержавшись, я погладила птицу по спинку. Осторожно, одним пальцем... но он просто прошёл сквозь сияющие крылья, не ощутив ничего.
— Это лишь воздух, не более, — Лод тихо засмеялся. — Загадывай желание.
Сожаление кольнуло душу, когда я осознала, что ночь подходит к концу. Наша ночь. Сладкий мираж, эфемерный обман, хрупкая иллюзия.
Как и эта птица.
Я задумчиво созерцала окрылённый свет, мирно ждавший на моей ладони.
Что ж... пусть всё будет хорошо. И только. Всё равно я не верю в богов.
Но если моё желание действительно кто-то услышит — думаю, его не истолкуют неправильно.
— Загадала.
В тот же миг синий свет обратился золотым, колдовские нити полыхнули огненными сполохами — а ястребы, вдруг обернувшись фениксами, расправили крылья, чтобы взмыть вверх. Мы с Лодом провожали их взглядами: две мерцающие медовые искры, кружившие по спирали, медленно тонущие во мраке, погружаясь в небесную высь навстречу звёздам и луне.
Даже потеряв их из виду, всё ещё смотрели туда, куда они улетели.
Призрачные, недолговечные создания волшебства и нашей мечты...
— Прости, — произнёс колдун потом. — Я держал тебя в неведении всё это время. А ведь ты наверняка безумно хочешь узнать, что мы собираемся делать дальше.
Ну да. В конце концов, необязательно возвращаться под горы, чтобы снова поговорить о делах. Сомневаюсь, что под днищем лодки притаились шпионы светлых; к тому же Лод наверняка позаботился о том, чтобы нас не услышали чужие уши.
А я была не прочь побыть здесь немножко дольше. Как, видимо, и он.
— Да. Хочу, — я посмотрела на колдуна. — У тебя ведь был план на случай вторжения. Не мог не быть.
— Был. И есть. — Лод так и сидел, запрокинув голову на сидение, глядя в небо. — Раз уж светлые ставят вопрос таким образом, что либо мы, либо они — я выбираю нас. Об открытом столкновении не может быть и речи: у них семьдесят тысяч бойцов, у дроу едва наберётся семь. А когда против вас маги, узкие проходы вам не помогут. Так что... для начала дроу придётся покинуть Мьёркт.
Сдать столицу врагу? Без боя?
Ладно, положим, это не ново — но зачем?
— Видишь ли, все туннели снаружи приводят туда, — конечно, колдун расслышал мой немой вопрос. — Мы оставим Мьёркт. Уйдём в другой город дроу, если ты помнишь, их всего три. Дождёмся, пока светлые проникнут под горы. Многие погибнут в наших ловушках, но они это сделают — и займут опустевший город. Чтобы двинуться дальше, они обязаны пройти через него, так что... в какой-то момент вся их армия окажется там.
Он замолчал.
Какое-то время мы просто сидели рядом, в нашем маленьком мирке над тёмной водой.
— И что случится тогда? — всё-таки тихо спросила я.
Лод не шелохнулся. Всё ещё смотрел вслед улетевшим птицам; и я вдруг поняла, что боюсь тех слов, которые он сейчас произнесёт.
А потом ответил, прямо и просто:
— И тогда я обрушу на них гору, под которой стоит город. И уничтожу их. Все семьдесят тысяч.
Да. Этого ответа я и боялась. Ведь это правда было страшно: столь же страшно, сколь логично.
Я не нашлась, что сказать.
— Конечно, это будет чудовищно сложно. Один я ни за что не справлюсь, это бы даже Навиния не смогла. Даже Ильхт. Прервать читку заклятия и восстановить силы невозможно, и у меня не хватит кристаллов, чтобы запасти необходимое количество энергии впрок... но несколько дроу великодушно решили пожертвовать собой, дабы помочь мне довести это нелёгкое дело до конца. Эмер Айкатт, отец Лу и покойного Артэйза, один из них. — Лод равнодушно пощипывал двумя пальцами щетинистый подбородок. — Они будут рядом, когда я примусь творить заклинание, и отдадут мне свою энергию. Поскольку в тот момент мне будет немного не до того, чтобы разбираться, сколько энергии и откуда я беру — я просто выпью до дна всех, кто окажется поблизости. Весь их ореол силы. Они умрут, но я сотворю заклятие, и Мьёркт будет погребён вместе со всей армией светлых. — Эмоций в голосе колдуна было не больше, чем в плеске воды под нами. — Начнётся землетрясение, с соседних гор сойдут лавины, какие-то туннели наверняка обрушатся, но два других города дроу не должны пострадать. Я наложу защиту, чтобы никому не навредило то, что посыплется с потолка пещер... только, как ты понимаешь, о мире со светлыми после этого можно будет забыть.
— Да, — я сжала в пальцах шуршащую ткань юбки. — Понимаю.
И достаточно хорошо знала Лода, чтобы понимать, что прячется за этой безэмоциональной маской.
— Проще будет пойти до конца, — продолжил он. — Выйти из-под гор. В конце концов, большинство боеспособных светлых погибнет под горой, а дроу превосходные воины... если привлечь ещё и иллюранди, думаю, мы сумеем захватить Риджию. По крайней мере, королевства людей и эльфов. Если скажем лепреконам, что ничего против них не имеем — не думаю, что они будут нам препятствовать. Правда, наши светлые принцы и принцессы вряд ли отнесутся ко всему этому с пониманием, так что придётся либо снова надеть на них ошейники, либо убить. Последнее, пожалуй, будет милосерднее первого. Но Дети Луны наконец вернутся под небо, из-под которого их когда-то изгнали.
Он сидел рядом со мной. Смотрел на звёзды рассеянным взглядом. Наследник Ильхта, правая рука наследника Тэйранта... и я понимала: если ему не оставят выбора — он сделаетто, о чём говорит. Окунётся в кровь с головой. Поможет Алье довершить дело их прадедов. Спасёт свой народ, возвеличит его — и уничтожит всех, кто встанет у него на пути, и светлые сами обрекут себя на гибель, собственной рукой подписав свой смертный приговор.
И тогда одним хорошим человеком в этом мире станет меньше.
Как и многими хорошими дроу.
— Но это ведь не единственный план, — сглотнув, смочив пересохшее горло, проговорила я. — Я видела, ты работаешь над какой-то формулой...
