Иджин отобрал у меня сигарету, затянулся сам. Сочувственно покачал головой.
— Что, никак? Ну, попробуй ещё раз.
Ароматный дым плыл к потолку, к вяло крутящимся лопастям вентилятора. Но потусторонних узоров в его изгибах не наблюдалось.
— Дэй, — вдруг протянул Иджин, — а у тебя девчонки были?
— Нет. — Вдохновения на враньё не было совершенно.
— А парни?
Я посмотрел на него как на идиота, Иджин тихо рассмеялся. И тут я понял, что его всё-таки накрыло. А меня нет. Жалость какая.
Утром о знакомстве с травой напоминала только лёгкая головная боль — будто не выспался. Иджин встал раньше, то ли не хотел показывать, что у него отходняк (а он от травы бывает?), то ли просто решил побыстрее начать рабочий день. Хотя какая разница, если прачечная всё равно до срока не откроется?
— Приветствую всех, кто уже проснулся! — сообщило мне старенькое радио на стене. — С вами Талина Эйре, и это ещё одно весеннее утро в нашем городе. А для тех, кто всё ещё не может выйти из зимней спячки — наша следующая композиция.
— Оптимистка, — пробормотал я. Весеннее утро куда больше походило на осеннее, потоки воды заливали окна нашего полуподвала. При мысли, что сейчас придётся бежать через улицу, превратившуюся в канал, в кафетерий, внутри всё сжималось. Но приниматься за работу на голодный желудок хотелось ещё меньше. Я зашнуровал кеды, натянул капюшон ветровки чуть ли не на нос и до верха застегнул молнию на кожанке. Хотя она мне велика, и за воротник будет капать. Поднялся на первый этаж, осторожно приоткрыл дверь чёрного хода. Осторожно — потому что никакого козырька над крыльцом не было, и из помещения вы попадали сразу под холодный душ. Картинка была ещё менее радостная, чем вид за окном. Я наметил себе следующую точку, газетный киоск в конце улицы — и рванул.
По пути в кафетерий пришлось сделать две остановки, у того самого киоска и на крыльце магазина женской одежды, по раннему времени ещё закрытого. Не то чтобы из-за этих перебежек я стал суше, но хоть какая-то передышка. В кафетерий всё равно вломился мокрый насквозь. Парень за стойкой, лет на пять старше меня, удивлённо поднял голову от журнала: посетителей в такую погоду он явно не ждал.
— Привет, — сказал я, копаясь в карманах в поисках монет. — Мне, пожалуйста, стакан кофе и две булочки с сыром.
— С собой? — по привычке спросил продавец, посмотрел в окно и, не дожидаясь ответа, поставил греться булочки и запустил кофейный автомат. И так понятно, что кофе, разбавленный дождевой водой, никто пить не будет.
— На небесах, кажется, забыли закрыть кран, — пожаловался я, выжимая отяжелевший от воды капюшон.
— Ну, зато, когда нет посетителей, я могу громко врубать музыку, — похвастался парень, выкручивая до упора громкость радиоприёмника. Мелодия сразу же перебила грохот ливня по крыше. Я успел расслышать финальные слова песни: "Беглецы никогда не возвращаются. Они должны были где-то появиться, но их нет ни там, ни здесь". Затем их сменил звонкий голос ведущей.
— Кому-то из нас повезло, и над головой у него крыша родного дома, кто-то едет на работу, чтобы сразу нырнуть из машины в тёплую контору. Но эта песня — для тех, кто в пути. С вами Талина Эйре, я вернусь после выпуска новостей.
— Никогда не слышал эту программу, — заметил я. Уж больно и слова, и песня отличались от обычных глуповато-бодрых утренних эфиров на радио. Доброго вам утра, дорогие жители. Ночь прошла, и у нас всё хорошо. Это утро прекрасного нового дня, встретьте его с улыбкой. С улицы неподалёку от вашего дома убрали труп бедолаги с перерезанным горлом. Полицейские сменились с ночного дежурства, и вы не увидите по дороге на работу их опухших от недосыпа лиц. О том, что правительство региона урезало расходы на сельское хозяйство, мы расскажем вам в девятичасовом выпуске новостей, который вы всё равно не услышите, потому что будете смотреть любимый сериал.
— И не услышишь больше нигде. — А гордости — будто он сам придумал передачу. — Это местная радиостанция. И Талина наша, она тут выросла.
На стойке появился пластиковый поднос, на нём — одноразовая тарелка с булочками и стаканчик с кофе.
— И что за дама? — Кофе тут дрянной, в отличие от выпечки.
— О, она классная, — воодушевился парень. — Каждый День Зимнего Солнцестояния она ведёт праздничную программу, представляешь? Несколько часов подряд. Принимает звонки, ставит песни. Причём не просто спрашивает, "какую-песню-вы-хотите-заказать", — он похоже передразнил отработанные реплики радиоведущих. — Она всегда просит рассказать какую-нибудь историю, произошедшую в этом году. На весь город. Или сама вспоминает какие-то байки, сказки, истории из жизни.
— Что, весь праздник? — не поверил я. — А как же семья?
— У неё нет семьи. — Улыбка пропала с лица моего собеседника. — И знаешь, если бы мне так досталось, я бы, наверное, руки на себя наложил.
В воздухе остро запахло какой-то тайной, не то чтобы ревностно оберегаемой, но отнюдь не той, которой рады поделиться с первым встречным.
Ничего, таинственные истории от меня никогда не уходили.
Когда я вернулся, в холле нас с Иджином уже дожидались две сумки белья, которые надо было доставить. Я с тоской подумал о второй, но не последней за этот день пробежке под дождём. Одна до трамвайной остановки, потом до нужного дома... А, ладно, всё равно уже мокрый. Впрочем, мой вид тоже не вызвал у Иджина прилива энтузиазма.
— Куда едем-то?
— Северная улица, частный дом, детский сад на Генерала Сэйра, "Камелия" и ещё один дом на Старой Заводской, — хмуро перечислил белобрысый.
— Неблизко.
— Хватит грустить, молодёжь, — весело окликнула нас Хелена. — Дождевики возьмите в кладовке. До Весенней ярмарки немного осталось, там и отдохнёте, и повеселитесь.
— До какой ярмарки? — не понял я.
— До Весенней, — ответил вместо Хелены Иджин. — Ты из какой дыры родом, парень? Начало весенних полевых работ и вообще.
Спорить я не стал. Во-первых, как ни крути, а действительно дыра. А во-вторых, откуда Иджину знать, что в южных регионах вообще с земледелием туго, там всё больше торговля и рыболовство, потому праздновать начало весенних полевых работ смысла нет. О, хоть что-то из школьного курса географии в моей бестолковой голове застряло.
Интересно будет посмотреть на эту самую ярмарку.
Как выяснилось, интересно было не только мне.
— Значит, ярмарку всё-таки проведут. Круто, — сказал мне Иджин, когда мы ждали трамвай под железной крышей остановки.
— Тебе-то что? Хочешь отнести букетик в храм богине? Или решил заняться земледелием?
— Я похож на идиота? — фыркнул Иджин. — Нет. На эту самую ярмарку фермеры съедутся. Многие с семьями. Точнее — с дочками. А папаши будут заняты выбором всякого инвентаря и семян. Поэтому дадут дочерям пару бумажек на безделушки и сладости и отпустят погулять. Понял, к чему веду?
— Тебе мало той девушки, которую ты в городе нашёл? — Я рассматривал свои кеды. — Подорвёшь здоровье — не жалуйся.
— От того, что ты только что попробовал светлое пиво, тебе не перестаёт хотеться тёмного?
Мы запрыгнули в подъехавший трамвай, дребезжащий, старенький, ещё довоенный. Никак не могу привыкнуть к этому виду транспорта, но чем-то он мне определённо нравится. Правда, чтобы что-то сказать соседу, приходится кричать.
— Да она офонарела — столько адресов в день за такие деньги! — выругался Иджин, перелистывая выданные Хеленой бумаги. В третий раз за последние минут пятнадцать.
— Не ной. — Мне тоже влом было тащиться на другой конец города, да ещё под дождём, но Иджину за его зудёж над ухом очень хотелось уронить на голову одну из тяжеленных сумок с бельём. — Неужели тебе не интересно, кто это такой особенный, что ему бельишко на дом возят?
— Носят, — угрюмо пробурчал Иджин, но на этом заткнулся.
Когда мы добрались до последнего пункта в списке заказчиков, дождь закончился, оставив после себя заметно посвежевший воздух. Нужная остановка оказалась конечной. Трамвай привёз нас на окраину, застроенную небольшими коттеджами. Всё-таки чем дальше на север, тем меньше примет войны. Побережье нещадно бомбили, но вглубь страны вражеским самолётам пробиться не удавалось. Или островные лётчики идиотами не были — попробуй, растяни горючее на такой перелёт. Я рос среди развалин и остовов техники, а тут домики-садики, как на открытках. Но я знаю другое. Пока юг бессонно вглядывался в небо зенитками, север в три смены пахал на заводах. Да и не мне возмущаться. Я-то под бомбёжкой не лежал и товарищей из-под завалов не выкапывал. Меня тогда и в проекте не было.
— Нам сюда. — Иджин сверился с адресом. В глубине запущенного сада угадывался коттедж из красного кирпича, к которому вела песчаная дорожка.
Я пристроил сумку на крыльцо и вдавил кнопку звонка.
— Доставка из прачечной! — крикнул Иджин, постучав в оконное стекло. — Дома, что ли, никого нет? Тогда пошли отсюда...
Он не успел договорить — дверь распахнулась. Я мог бы поклясться, что не слышал за ней шагов.
Поначалу мы не сообразили опустить взгляды вниз, и несколько секунд пялились в пустоту на высоте лица взрослого человека.
Смотреть надо было ниже.
В первый момент показалось, что в инвалидной коляске перед нами сидит ребёнок, хорошенькая девочка, закутанная в плед. Но наваждение схлынуло, и я вдруг ясно увидел морщинки у глаз и несколько серебристых прядей, почти незаметных в укрывшей плечи пепельной массе волос.
— Доставка, — выдавил я, потому что надо было что-то сказать.
— Вижу, — улыбнулась женщина, вдруг враз затмив всех виденных до этого красавиц. — Проходите.
С коляской она управлялась легко, без проблем развернулась в узком коридоре и двинулась вперёд, показывая нам, куда идти.
Первое, что бросилось в глаза в её комнате — шкафы. Низкие, чтобы прикованный к инвалидному креслу человек сам смог достать одежду или взять с полки книгу.
— Поставьте сумку тут, — она кивнула в сторону бельевого шкафа. — Я потом разберу. Обычно вещи из прачечной забирает Анайя из социальной службы, но сегодня у неё заболел ребёнок. Спасибо, что привезли.
Она развернула коляску к письменному столу, чтобы отсчитать деньги.
— Ну что вы, это наша работа, — гордо заявил Иджин, окончательно став похожим на парня с рекламного плаката. Я протянул папку с квитанцией, чтобы женщина могла расписаться, и против воли взглянул вниз. Плед свисал почти до пола, но ног под ним не было. Угадывались бёдра, колени, а дальше шли пустые складки.
Я перевёл взгляд на полку с виниловыми пластинками. Одна мысль наконец-то догнала другую.
— Радио. Утренний эфир. Талина Эйре.
— Узнал, — молодо рассмеялась женщина, окончательно развеяв все сомнения.
— У нас радио в прачечной только на ночь выключают, — почему-то смутился я. На самом деле вряд ли догадался бы, просто передачу услышал утром того же дня.
Большего несоответствия между голосом и его обладателем я ещё не встречал. Талина Эйре должна была быть совсем молоденькой девушкой. Стриженой блондинкой, постоянно сдувающей со лба длинную чёлку и предпочитающей всем платьям джинсы, футболки и кеды. Именно такой я представлял себе типичную журналистку — ей ведь нужно везде успеть, всегда оказываться в гуще событий. Может, она и была такой, вдруг с ужасом осознал я. До того, что с ней случилось.
Надеюсь, по моему лицу ничего нельзя прочитать. Я отвернулся и стал разглядывать пластинки. Названия групп и рисунки на конвертах были незнакомыми. Впрочем, в музыке я разбирался не очень хорошо. Никогда не покупал кассеты, не ходил на концерты. Шанс услышать что-то интересное был только по радио, но в большинстве своём там крутили какие-то до невозможности сладкие шлягеры. Если попадалось что-то интересное, то, как правило, с середины, когда водитель бестолково переключал каналы, и узнать имя исполнителя было невозможно. Интересно, есть ли среди десятков песен, записанных на толстые виниловые кругляши, та самая — о беглецах, которые никогда не возвращаются?
— Вы воевали?! — потрясённо выдал Иджин у меня за спиной. Оказывается, пока я рассматривал яркие конверты пластинок, он углядел фотографию на письменном столе. Из деревянной рамки смотрели молодые лица — форма и чёрно-белое фото уравняли этих людей, сделав похожими на тысячи других солдат и офицеров с военных снимков. Несколько парней выстроились у обломка кирпичной стены, на корточках сидели ещё двое или трое. Талина была в этой компании единственной девушкой — тяжёлые вьющиеся волосы, стянутые в хвост, армейская форменная рубашка.
— Нет, — серые глаза потемнели, — я была военным корреспондентом.
— Но пострелять-то вам довелось?
Я дёрнул Иджина за рукав куртки:
— Идём, Хелена нас заждалась.
— Да погоди ты...
— Идём.
Подхватив сумки и попрощавшись, мы вывалились на улицу.
— Ты что, нарываешься, мелкий? — Иджин сразу перешёл в наступление. — С какого перепою ты мне указываешь?
— А ты тупой или слепой? — психанул я. — Она ноги на войне оставила, а ты пострелять, пострелять.
Иджин сощурился.
— С чего ты взял, что на войне? Может, она в аварию попала. Или её трамваем переехало. Или гангрена началась.
— Заткнись, а?
— Мой батя парочку осколков с войны принёс, но рассказывать всё равно любил. Как они тот дот гранатой подорвали, как...
— Стоп, он же у тебя лётчик? — мстительно напомнил я.
Ответа не последовало, и до прачечной мы добрались в молчании.
Вопреки прогнозам погоды, в день Весенней ярмарки выглянуло солнце. Теплее, правда, не стало, ветер оставался почти ледяным, но хотя бы не так сыро. Хелена неожиданно расщедрилась и дала нам выходной. К моему удивлению, Иджин действительно готовился к празднику. За день до открытия ярмарки он успел заскочить в парикмахерскую и подстричься, а, одеваясь утром, достал из рюкзака новую чёрную футболку. Было бы что брить, тщательно бы побрился. В принципе, я его понимал. Тоже никогда не позволял себе опускаться. Таскал в рюкзаке щётку и зубную пасту. При первой же возможности лез отмываться.
Основной проблемой была одежда. Как и положено подростку, я рос довольно быстро. Иногда люди, к которым я устраивался подработать, отдавали мне вещи своих повзрослевших детей. Иногда они даже подходили. К счастью, незаношенные шмотки без проблем принимали в магазинах подержанного барахла. Там же я обычно и закупался. Много нужно человеку? Джинсы, пара футболок, тёплый свитер. А ещё аккуратно одетый подросток вызывает доверие и у работодателя, и у чересчур любопытного полицейского.
— Чистишь пёрышки? — Иджину вполне по силам отметелить меня до реанимации, но не подначивать его я просто не могу. А ему, как и любому актёру, нужен зритель.
— Девчонки, они чистеньких любят. Крутых, но чистеньких. Иначе бы так на военных не вешались. Форма им, видишь ли, нравится.
— Ты же не военный.
— Батя мой офицер. Знаешь, когда его в другой город перевели, провинциальных дамочек можно было тепленькими брать. Плавились, как масло на теплотрассе, стоило ему мимо пройти. Гражданские просто на слюну со злости исходили, а что они ему сделают? В суд с жалобой на измену жены не пойдёшь, морду набить — кишка тонка. Терпели, куда они денутся.
