— Как вы его впервые увидели, Карин? — спросила матриарх.
— Просто, — ответила Чаквас. — Командир Андерсон, как это принято у старших офицеров, знакомил Шепарда с кораблём и экипажем. И я впервые увидела Шепарда тогда, когда говорила с унтер-офицером, капралом Ричардом Дженкинсом. Сейчас, Бена, я бы не хотела акцентировать внимание на том, о чём и почему я говорила именно с Дженкинсом. Я увидела Шепарда, а командир Андерсон обратился ко мне, врачу корабля, как всегда по имени. Да, это против требований устава, против очень многих формальных правил, но в разведывательных частях и подразделениях не очень чётко и полно следуют всем этим, часто мертворождённым установлениям. Потому Дэвид обратился ко мне по имени и представил Шепарда. Мне представил. Конечно, я взглянула на него... и он мне... понравился. А я, наверное, понравилась ему.
— И... — матриарх не скрывала своего стремления узнать детали и я очень хорошо поняла и почувствовала это.
— Я, врач, Бена. Прежде всего, здесь, на корабле, я — врач. И потому, конечно, я предложила Шепарду пройти в медотсек и подвергнуться медконтролю. Он согласился, его отпустил командир Андерсон.
— У вас, как у врача... — отметила матриарх.
— Да, — кивнула Чаквас. — У меня есть возможность узнать человека... и не только человека... очень близко. Окончив осмотр, я предложила ему сесть в кресло.
— В это? — азари указала на свободное кресло.
— Да, Бена. Именно здесь, в этом кресле он тогда и сидел. Мы говорили. О многом говорили и, как я теперь понимаю, этот разговор был важен, нужен и полезен нам обоим. Я, как вы, наверное, уже поняли, специализируюсь на лечении инопланетян, но также достаточно хорошо разбираюсь и в вопросах лечения людей. Я рассказала Шепарду немало о Найлусе Крайке. Он тоже не избежал моего медицинского внимания. И я говорила с Шепардом о Крайке потому, что его присутствие на нашем корабле... определяло тогда очень многое. В том числе и проблемы, с которыми столкнулись офицеры группы командования "Нормандии" и очень многие средние и младшие члены экипажа и команды корабля. Я была уверена тогда и убеждена сейчас, что этот разговор с Шепардом о Крайке был необходим. И очень рада, что мне удалось поговорить с Джоном не только о Крайке, но и о многом другом. — Я помолчала несколько секунд. — Я попросила его как можно скорее освоиться со старпомовской каютой. Хотя... корабль маленький и кают, собственно, в привычном понимании, у нас на борту нет. Скорее — выгородки с тонкими стенками. Джон согласился с необходимостью побывать в каюте и ушёл из медотсека.
— А потом... — Бенезия продолжала проявлять нетерпение.
— У меня, как у врача корабля, есть возможность и даже необходимость постоянно отслеживать показатели состояния здоровья фрегатовцев. Эти два понятия — экипаж и команда, конечно, различны по смыслу и по содержанию, но я как-то научилась их не разделять. Для меня все, кто постоянно приписан к кораблю, составляют с ним неразрывное единство. Это... в какой-то, для меня — в очень значительной степени — семья. А не просто структура пирамидальной организации подчинения и соподчинения одного уровня другому. Потому я со своей, врачебной, медицинской стороны, знаю многое о том, как произошло преображение Шепарда. Ясно, что я знаю и мне, как врачу, понятно далеко не всё, но я смогла собрать много интереснейших данных, которые ещё ждут внимательного анализа и изучения. Да, тогда Шепард постарался уединиться в одном из салонов "Нормандии". Он закрыл дверь и сделал всё, чтобы то, что с ним тогда происходило, осталось по большей части малозаметным и даже неизвестным для подавляющего большинства обитателей корабля. Мы уже находились в полёте, пусть наш рейс к Иден-Прайму только начинался, но всё равно — началась реальная, в какой-то мере, очень значительной, кстати, боевая работа и Джон не хотел, чтобы члены экипажа и команды фрегата отвлекались на слежение за ним, на помощь ему.
— Наверное, нормандовцы... — несмело заметила старшая Т"Сони.
— Да, Бена. Они... многие... чувствовали, что Джон... напряжён. Тогда... надо учесть то обстоятельство, что он прибыл на борт фрегата "Нормандия" прямо от станции "Арктур", на челноке вместе с Андерсоном. Такой порядок, командиру корабля предоставляют на этой станции каюту во временное пользование. Это — и кабинет, и жилая каюта. Не знаю, каждый командир решает эту пропорцию так, как считает нужным. Для Дэвида, я убеждена, это — большей частью кабинет. Он и живёт-то нормально тогда, когда находится на корабле, на "Нормандии". А на "Арктуре", пусть это и большая станция... Он, прежде всего там работает. Так вот, мы пришли к "Арктуру" через две недели после старта от "рейд-полосы", на которой размещаются корабли, которым предстоят первые в их истории полёты. Так уж произошло, что первый полёт "Нормандии" стал самым сложным полётом. Сразу стал сложным, — уточнила Чаквас. — Две недели мы добирались до "Арктура" от "рейдовой полосы" — поля, забитого и новыми, и отремонтированными кораблями. За это время всякое было на борту. И хорошее, и очень плохое. Но как-то люди притерпелись друг к другу. А вот с турианцем Крайком у них не сложились отношения. Заносчивый птицемордый по поводу и без повода "светил" своей "корочкой" СПЕКТРА, что очень раздражало многих нормандовцев. Его, этого молодого Спектра, сторонились, как только могли, но корабль-то — маленький. Особо скрыться некуда. Как-то перетерпели эти две недели, хотя за это же время очень многие нормандовцы поняли, насколько реальная ситуация на корабле во всём её многообразии и во всей её сложности не соответствует нормативам. Корабль, Бена, буквально выпихнули в полёт, формально мы даже по-нормальному не приняты в состав дивизиона, соответственно — и эскадры и флотилии разведкораблей, которой командует адмирал Михайлович. Комфлотилии, кстати, никогда не скрывал своего отрицательного отношения к самому факту пребывания "Нормандии" в составе вверенного ему подразделения. Ему многое не нравится — и то, что у нас проблемный пилот, и то, что у нас — сложная система маскировки, и то, что у нашего корабля особое ядро, слишком большое для корабля фрегат-класса. Наверное, многие нормандовцы ценили и ценят Михайловича. В том числе и за то, что он не скрывал своего негативного отношения к кораблю и к тому, что этот корабль каким-то бюрократическим экспромтом попал под его командование. Хорошо ещё, что Михайлович в большинстве случаев не переносил своё негативное отношение с корабля на членов экипажа и команды. Хотя... здесь тоже не всё гладко. Именно благодаря, в том числе, и Михайловичу, корабль отправлен был в полёт с недоукомплектованным экипажем и командой. Фактически тридцать-сорок процентов ключевых постов и должностей у нас не были замещены специалистами нужной квалификации. Всё это было сделано для того, чтобы на их места поставить военных полисменов. А их приказ был прост и прям: обеспечить охрану и защиту изымаемого с Иден-Прайма маяка.
— Карин, — матриарх посмотрела на Чаквас, сделавшую паузу в своём монологе и отвлёкшуюся на чтение очередной порции сводок медицинского характера. — Вы мне, гражданской азари, матриарху, религиозному лидеру всё вот так подробно рассказываете...
— Бена... С того момента, как мы, экипаж и команда "Нормандии" атаковали Жнеца... Я сейчас не говорю — победили или одолели или усмирили. С этого момента... слишком многое изменилось, — сказала я, стараясь говорить потише. — У нас впереди — общегалактическая война, у нас впереди — противостояние с загалактическим врагом, который, если выразиться просто и кратко, уже неоднократно раз за разом уничтожал всю разумную жизнь в нашей Галактике. Уничтожал полностью, без остатка. Да, может быть, для многих учёных страшно понимать, что их представления о причинах гибели разумной жизни в исследованной части Галактики полсотни тысяч лет тому назад оказались, мягко говоря, в очередной раз крайне несостоятельными. Но факт остаётся фактом: если мы не попытаемся хотя бы организовать сопротивление этой угрозе, мы погибнем очень быстро. Все. Без малейшего исключения.
Я в очередной раз постаралась понизить громкость своего голоса:
— Подозреваю, опуская озвучивание оснований для этих подозрений, поскольку они слишком многочисленны, что Жнецы имеют однозначный приказ: ликвидировать всю разумную органическую жизнь в Галактике. В очередной раз — ликвидировать полностью. Или — в очередной раз ликвидировать — почти полностью. В данном случае неважно, поскольку потери среди разумных органиков любой ныне известной расы будут всё равно астрономические, а точнее — катастрофические. Да, потом придут, появятся, очнутся другие расы, разовьются, станут достаточно разумны, но и их в не таком уж и далёком будущем может ждать и будет ждать угроза очередной Жатвы. Не зря такой корабль раз за разом во множестве чудом сохранившихся источников называли Жнецом. Раз за разом называли. На любом из ныне понятных нам письменных и устных языков.
Я помолчала несколько секунд, собираясь с силами и с мыслями.
— Уже сейчас... очень многие люди чувствуют приближение чего-то крайне страшного, большого, неотвратимого, жестокого. По-разному люди реагируют на это чувство, на это ощущение. Я впервые увидела Шепарда, когда говорила с капралом Ричардом Дженкинсом. Он — уроженец Иден-Прайма, там у него родители и сестра... Он был очень рад, что фрегат направляется именно на Иден-Прайм. Человеку свойственно всегда надеяться на лучшее, Бенезия, — подчеркнула Карин. — И я знаю, что это свойственно не только человеку. Ричард хотел показать реально, что он — уже стал воином, стал профессионалом. Хотя реально он остался мальчишкой, который, как я понимаю, слишком слабо осознаёт, что такое быть офицером. Пусть даже — унтер-офицером, капралом. Он ещё не знает, что такое настоящий, не полигонный и не стрельбищный бой. Он полон энтузиазма, полон решимости. Но, если раньше, всего несколько часов назад, он ещё мог надеяться и рассчитывать, что всё обойдётся по варианту продолжения мирной жизни, то теперь... — я сделала трудную для себя паузу, — наверное, даже он понимает, что мирное время стремительно уходит в прошлое. Впереди — чернеет тьма реального военного времени. В котором надо ещё не просто суметь выжить. Надо суметь победить внегалактического врага. Опытного, умелого и изворотливого врага.
Я, скрывая возросшее нервное напряжение и волнение, пролистнула на экране инструментрона несколько незаполненных медицинских "форматок". Потом, конечно же, я верну пролистывание назад, но это будет позже:
— Очень многие нормандовцы постепенно свыкались и, уверена, медленно свыкаются сейчас с мыслью о том, что мирное время уходит. Очень быстро уходит. Наверное, схожим образом свыкаются с этой мыслью и иден-праймовцы. А со временем такое осознание ждёт очень многих разумных в Галактике, независимо от расы. Пока что мы, фрегатовцы, сумели сделать всё, чтобы ни грана ценной, основной информации — я сейчас не говорю об информации общего характера — её удержать невозможно в принципе — не ушло с Иден-Прайма о происшедшем. Обеспечивая это "молчание", Андерсон сделал почти невозможное и очень устал, он сейчас... очень напряжён, напряжены, как я знаю, и очень многие нормандовцы. Мы теперь силами своего фрегата фильтруем планетный информационный траффик. Пока что нам удаётся это делать без особых проблем — ссылаемся, как я знаю, на неполадки в аппаратуре, на отказы контуров и так далее. Люди... имеют богатый опыт замыливания восприятия окружающих их разумных существ... Прошло слишком мало времени и сейчас...
— Мы находимся на перепутье, ведь ещё неизвестно, что делать с этим кораблём. Он... не уничтожен, — тихо сказала Бенезия.
Я кивнула, соглашаясь с мнением собеседницы:
— Вы правы. Мы оказались где-то посередине в поле развития ситуации теперь у нас есть неопределённость, есть выбор. Не только у нас, нормандовцев. Но и у него, Жнеца. Мы готовимся и знаем, что Жнец тоже готовится. Да, внешне он тих и недвижен, но это, как нормандовцы понимают, и, думаю, так или иначе, понимают иден-праймовцы — обманчивая тишина и обманчивая неподвижность.
— Шепард и Андерсон... — сказала матриарх.
— Да. Они — выпускники одной и той же Академии "Эн-Семь". Элитного, закрытого учебного заведения спецназа Альянса Систем. В большинстве случаев почти вся информация об этом учреждении относится к категории совершенно секретной, потому вовне — известно немногое. Но известно, например, совершенно точно, что Дэвид — один из первых слушателей тогда ещё не Академии "Эн-Семь", а Программы "Эн-Семь". Один из слушателей, получивших совершенно заслуженно высший квалификационный ранг-уровень — те самые "Эн-Семь". Таких спецов у нас, землян, очень мало и их подготовка — крайне сложна и затратна. Зато на выходе человечество получает воинов уникального уровня.
— Два таких воина на борту одного корабля...— отметила старшая Т'Сони.
— Нет, Бенезия, это — не случайность, — возразила я. — Корабль — проблемный в полном смысле этого слова. А при всём нашем очевидном постоянном беспределе в системе комплектования кадров ВКС Альянса, всё же остатки здравого смысла и необходимость подчиняться логике никто из людей не в состоянии отменить и перестать использовать. — Чаквас несколько секунд молчала. Бенезия не торопила собеседницу, понимая её настроение и состояние. — Дэвид... долгое время оставался не у дел. Я сейчас не хочу говорить вслух о деталях его жизни в этот период, но отмечу лишь, что он без вопросов принял командование и руководство кораблём и экипажем. Да, да, "Нормандией", — подчеркнула Карин. — И в этом списке возможных руководителей он, кстати, был далеко не первым, может быть — где-то восьмым или даже девятым. Я знаю, например, о том, что все предшественники из этого списка, узнав, с каким проблемным и неоднозначно воспринимаемым кораблём им придётся иметь дело... отказывались. Раз за разом отказывались, хотя и понимали, и знали, и разумели, что отказываются от действительно пионерной работы, которая могла сулить большие выгоды, в том числе — внеочередные звания, награды, продвижения по службе и прочие блага. Отказывались, — повторила врач. — Может быть, потому, что не хотели рисковать, может быть потому, что боялись. — Чаквас помолчала несколько секунд. — Дэвид... Он не отступил, он принял руководство кораблём. Можно сказать, снял его с "линии ожидания". Уже, как я теперь знаю, были готовы пакеты документов, необходимые для начала процедуры демонтажа корабля. Достаточно будет, думаю, сказать, что очень долгое время у "Нормандии" не было пилота. Точнее — шеф-пилота, реально способного делать всё, что может потребоваться от пилота столь необычного корабля. Эта многогранная сложная необычность "Нормандии" не только намертво отсекала, она сильно пугала очень многих весьма высококлассных специалистов. Потому пришлось и Джефа Моро делать пилотом в ходе весьма специфической процедуры. Формально он вообще не должен летать: у него — редкое заболевание, делающее по всем стандартам его допуск к реальным полётам невозможным. Но он... некоторым образом... я о деталях сейчас умолчу, смог доказать Андерсону... и не только ему, что может творить за штурвалом "Нормандии" настоящие чудеса. А в разведке чудеса иногда бывают очень востребованы.
