Устинья, дочь боярская - 3. Венчание

— Верно все для ведьмы, Устя. Когда ведьма женщиной становится, она завсегда мужчину послабее выбрать старается, у него сил забрать, сколько можно.

— А убить его?

— Так он после этого долго и не проживет, может, год или два...

Не подходит. А наоборот?

— А ежели ведьма у мужчины первая?

— И такое быть может. Но ведьма и тогда от него подпитаться постарается, через постель легко силу тянуть, обычный человек в некоторые моменты беззащитен! Да что там! Волхвы — и те попадаются, хоть и знают о таком!

— Бабушка... ты можешь Бориса расспросить? Мне не расскажет он, смолчит, постесняется.

— О чем, внучка?

— Кто его первая женщина была.

— Тебе то зачем занадобилось?

— Бабушка, кажется мне, что это была боярыня Пронская. Ева которая... мог у нее ребеночек от Бориса остаться — али нет?

— Всяко не мог, тогда б Черную Книгу передать в другой род не получилось. И Боря у тебя не из последних, и... вот еще что, не стоит его расспрашивать, сам он точно знать не будет.

— Почему, бабушка?

— А как ты думаешь? Ведьма же, могла она ему чуточку память затуманить?

— Могла.

— То-то и оно. Не расспрашивай Бориса, на такой вопрос только Любава и Ева эта ответить могли бы правдиво, а он вряд ли запомнит. Смутишь ты его только.

— Знаю, бабушка. А надо бы знать.

— Для чего, Устя? Мертвы уж ведьмы, и колдовство их сгинуло, надобно ли мужчину смущать?

— Нет, бабушка. Просто по времени похоже... как раз Любава в палаты царские попала, когда Боря в возраст водил, могла ему свою родственницу подсунуть. А когда он с ней... аркан на него накинуть.

— Обе они мертвы уж. Так ли важно это?

— Бабушка... а когда б Борис умер?

— Боже упаси, внучка...

— Нет-нет, не о том я! Вот смотри, когда б аркан Бориса с Евой связывал? А он умер внезапно, что случилось бы?

— Ничего.

— А... что могло повлиять на ведьму, чтобы она сама аркан разорвать пожелала? Или Бориса убить?

— Хммммм... ежели так подумать, могла более сильная ведьма вмешаться, попробовать аркан на себя перекинуть. Тогда б Еве солонО пришлось, от души б нахлебалась.

— И только?

— Аркан, Устинья, о двух концах. Ежели ты думаешь, что на одном петля, а второй управляет, верно это, а только и тот, кто управляет, не всегда над собой властен. И ежели ведьма решила ребенка завести, или еще кого приворожить... мало ли случаев? А могло и так быть, что мужчина сильнее стал, аркан на себя потянул, тогда его рвать надобно как можно скорее.

— Сильнее стал?

— Скалы — и те меняются, а уж людям-то сам Род повелел вперед идти. Три года назад я тебя видела, вовсе не такой ты была...

Кому три года, кому, считай, тридцать лет... удивительно было бы, не поменяйся Устинья. Но понять она поняла.

— Бабушка... а ежели я бы не за Бориса замуж вышла? От моей любви ему бы сил прибыло?

— Да, внучка. В любом случае прибыло бы. Ты ведь его больше жизни своей любишь.

Устя кивнула.

Вот и сложилась головоломка, на место последняя деталь встала.

Ежели Ева и правда первой у Бориса была, а Устя...

Опять она виной всему получается. Боря в шестнадцать, или сколько там было ему, когда Любава ему Еву подсунула, это один Боря, робкий в чем-то, несмелый. А Боря в сорок его лет?

Тяжелых, каторжных, трудами государственными наполненных лет?

Совсем это другой мужчина, уж на что Устя сильна, а и то, управлять им не получится. Разве что чуточку что-то поправить, и то не всегда. То-то аркан хоть и старым был, да использовался редко, видимо, и использовать его было тяжко.

А ежели бы не порвала она его?

Ежели б просто рядом находилась?

Вот так подумать, Борю она любила до безумия, может, и Федор-то меньше сил от нее получил вначале, нежели рассчитывали? И Боря, силы получив, рванулся? И Маринка, на Устю глядя, ребеночка захотела?

Сошлось все один к одному, Ева и поняла, что надобно аркан порвать, покамест не убила ее отдача. А как порвать-то?

Как Устя?

Так ведьмы не могут, это ж не рукой махнуть, как в сказках рассказывается, и полетели лебеди в одну сторону, соколы в другую. Это долго, и болезненно, и сил ведьма потратит много... убить всяко проще. Вот, это и произошло.

Пришла Евлалия в палату Сердоликовую... ей ведь и потайной ход был без надобности, попросту глаза отвела, мороком прикрылась, внутрь прошла, да и вышла, а стража, поди, кошку какую видела, или девку дворовую, а то и боярина какого.

Такое-то уж и Устинья может.

Вот и сложилось все, и оказалось оно печально и горестно. В чем-то и по ее вине в той жизни черной Боря погиб. Не желала она, а вот к чему безвольность да бесхарактерность приводит. Позволила другим свою дорогу выбирать, и сама погибла, и их всех погубила, и невиновных утянула...

В этой жизни покамест все иначе складывается. А только кажется Устинье, что не все еще сделано, что важное что-то случиться должно. А потому...

— Бабушка, а где сейчас боярыня Раенская?

— Раенская?

— Вот, и ты ее не помнишь, а она ведь в палатах государевых гостья частая. Варвара Раенская, царицына ближница.

Агафья только головой покачала.

— И впрямь, не помнила, покамест не сказала ты. Как глаза что застило... найти ее надобно! Обязательно найти!

* * *

Пока Устинья с бабушкой общалась, решил Борис с Божедаром переговорить. Все ж непривычно ему такое — в его Ладоге и без его приказа, без его пригляда. Понятно, когда дело делается, это хорошо, а все ж непривычно как-то!

Богатырь себя долго ждать не заставил, благо, как раз в Ладоге был, явился пред очи царские.

— Звал, государь?

— Звал, богатырь, — Борис ему в тон ответил, усмехнулся. — Ты садись, разговор у нас долгий будет.

— О чем узнать хочешь, государь?

— Начнем с пленных.

— Передал я их боярину Пущину.

— Всех?

— Всех. На кой они мне надобны, неруси?

— И то верно. Галеры тебе надобны, или казна их выкупить может?

— Выкупить, государь?

— Что с боя взято, то свято. Но тебе вроде как галеры не сильно надобны, что-то более верткое пригодится?

— Пригодится, государь. Но задешево корабли не отдам я, не поскупился Орден, хорошо рыцарей снарядил. Поди, те галеры еще лет сто прослужат, а то и поболее.

— Называй цену, я торговаться не стану.

Божедар и назвал, а чего нет, когда просят. Борис хмыкнул, но пергамент со стола взял, цифирь в него сам вписал и Божедару протянул.

— С этим в казну придешь, деньги выдадут. А галеры, будь ласков, в порт перегони.

— Хорошо, государь, — по мелочам и Божедар торговаться не собирался, тем более, что цену он запросил полуторную. Мало ли, все ж поторговаться придется, а государь вот... взял — и согласился!

— Еще один вопрос у меня. Агафья говорила, что тебе хорошо бы землю пожаловать. Скажешь, где и сколько хочешь.

Божедар на царя уже с уважением покосился. Благодарный самодержец? Сие редкость великая, пожалуй, Змея Горыныча легче встретить в наше время. Но с землей он не зарывался уже, назвал, сколько впрямь получить хотел.

Борис и тут торговаться не стал.

— Ты мне жизнь спас, это меньшее, что я сделать могу.

— Я бы, государь, и так пришел. Судьба у меня такая, с врагами Россы воевать, а то и голову сложить.

Не рисовался Божедар, говорил, что думает, и Борис это понял, кивнул.

— Когда нужда у меня явится, могу я тебя на помощь позвать?

— Запомни, государь, как со мной связаться. Да и зови, когда надобно, с дружиной к тебе на подмогу буду.

— Чем дружинников твоих наградить?

— Я им сам долю от добычи отдам, государь.

— Те, кто погиб — им помощь какая требуется?

— Справимся. Поможем детей поднять, семьям пропасть не дадим, у меня в дружине так принято. Когда б я голову сложил, и мою жену с детьми не бросили бы, помогли на ноги поставить.

— Понятно, что привыкли вы так. Но... вот еще лист, тоже в казначейство.

— Хорошо, государь, отказываться не стану.

Борис и не поскупился.

— Когда я тебе чем помочь смогу, скажешь. Не люблю я в долгу оставаться.

— Скажу, государь. Но пока ты нас и так обласкал выше меры, не загордиться бы.

Борис только рукой махнул, какая уж тут гордыня, одно дело делаем. Обговорил с Божедаром еще несколько вопросов, да и отпустил его. Мужчины друг друга хорошо поняли. Может, и поссорились бы они, и поспорили, да только делить им было нечего.

Одному на троне сидеть и править, второму воевать, сколько Род отведет, а вместе они сильнее вдесятеро. Так оно впредь и будет, так и правильно.

* * *

Не успела Устя с бабушкой поговорить — Илья пришел. Не усидел он в Роще, в город приехал, хоть и тяжко ему на коне было, и рука дергала, а все одно...

— Илюшенька!

— Внучек пожаловал! Что ж ты неосторожно так подставился-то?

Илья на руку перевязанную посмотрел.

Есть такое, вроде и вскользь пришлось, а все одно, распахали чуть не до кости, чудом сухожилия не пострадали. В горячке боя оно и незаметно было, а потом как вылезло! Лекарь при казармах его промыл, перевязал, а в Роще, куда его Божедар со всеми людьми своими увез, еще Добряна ругаться взялась, мазью намазала какой-то. Зато рана и не болела почти, и Добряна уверила, что заживет почти без шрамов. А это вдвойне хорошо, Маша увидит, расстроится, плакать будет — нет, такое не надобно! Ни к чему супругу огорчать, особливо когда она в тягости.

— Прости, бабушка. Получилось так...

— Получилось у него! Неслух!

Илья только рукой махнул. Не просто так он пришел, у него тоже дело есть.

— Бабушка, а с Аськой что? Может, домой ее забрать?

Сразу Агафья ссутулилась, на обычную старушку похожа стала, ровно весь возраст прожитый ей на плечи лег. Илье ж и не сказал про Аксинью никто, не до него было.

— Неладно с Аськой, Илюша. Боюсь я, что нет ее в живых.

— Бабушка?! Как?! Кто?!

— То-то и оно, Илюша, пропала она из своих покоев, а кто и как... не знаю я, только убили ее этой ночью. Не найдем мы ее живой, и думать нечего.

Не слишком-то Илья Аксинью любил, к Устинье он куда как больше был привязан, а все ж родная сестрица, кровь — не водица.

— Бабушка, что ж делать-то? Как быть?

— Не знаю я, Илюша, кто и что с ней сделал. А только посидели, подумали мы с Устей, надобно бы нам боярыню Раенскую сыскать.

— Так чего искать ее? На подворье она, поди?

— Нет ее там, это мы в первую очередь проверили, — Устя рукой махнула.

— А в охотничьем домике не искали? — Илья прищурился хитрО.

— Где?!

— Тут такое дело...

Илья в сторону покосился, понял, что все равно из него все вытянут, и рассказал. Когда ты на часах стоишь, али сопровождаешь кого, на тебя внимания-то особо и не обращают. Вот, как на мебель какую, или коня верного. А только стрелец — не конь, он и запомнить может при нем сказанное, и потом передать.

Сам-то Илья Раенского не сопровождал, не случилось так. А вот друг его, Прошка, тот пару раз с боярином ездил, да не просто так.

Боярин Раенский, хоть и в возрасте был, а погуливать не переставал. А только жену он любил и по-своему берег, ценил, уважал. То есть — на своем подворье никогда и никого он не валял, к себе не приглашал, ни на одну холопку не польстился.

А естество требует!

А где?

В Иноземном квартале?

Так сплетни, опять же, поползут, а зачем Платону Раенскому сплетни? Дойдет до Варвары, обидится она, расстроится, а жену-то он любит!

Устя про себя еще добавила, что в иноземном квартале ведьма жила, а Платону и от нее подальше держаться надо было. Дружба-то у них дружба, а интересы врозь! Опять же, в кровати мужчины болтливы становятся, а кого там ему иноземцы подсунут, что узнают али нашепчут...

Нет-нет, Платону такого не надобно было.

— Вот, а потому выбирал он себе подругу из вдовушек, но домой-то к ней не наездишься, опять сплетни пойдут. Потому посылал он за зазнобой своей возок али карету, что там лучше было, главное, закрытые. Договаривался с конюшим, платил ему кой-чего...

— Ага, — сообразила Устя. — Приехала карета закрытая, уехала... куда, что, как — сплетничать можно, а точно узнать нельзя.

— Все верно. Не по чину боярину уж было самому в ночи по чужим дворам лазить, а вот так, приказать привезти — можно. Порадовались, боярин к себе отправился, вдовушка обратно, к себе.

— И куда ездил он? — Тут уж и Агафья заинтересовалась.

— Могу даже сказать, кто возил его.

Две волхвы переглянулись хищно, глазами блеснули.

— Говори.

— А вы туда потом одни и поедете? Нет, не пойдет так!

— Илюшка!

— И меня мало будет, случись что, из меня сейчас боец плохой. Берете с собой сопровождение?

— Илюшшшша!

Агафья, как более взрослая и опытная, только головой кивнула.

— Берем. Распорядись там, мы через десять минут готовы будем.

— Устя, а тебя муж-то отпустит?

— Вот на то мне десять минут и надобны, — Устя только вздохнула. — Уговаривать.

Когда муж тебя любит, на сердце радостно. А только свободы все равно меньше становится, уж не сорвешься с места, как раньше, сама его тревожить не захочешь.

Ничего, с бабушкой да братом Боря ее отпустит покататься, развеяться чуток, еще и с сопровождением. А где она кататься будет...

А нечего мужа лишний раз волновать!

* * *

Устя и сама удивилась, как легко у нее все прошло. А Борису просто ни до кого было, ему как раз Пауля Данаэльса доставили.

И царь предвкушал...

А почему нет?

Значит, покушаться на него можно, а ответ получить не желаете, мейры иноземцы?

Ну-ну...

И Борис улыбнулся совершенно людоедской ухмылочкой.

Пауль Данаэльс задрожал, как заячий хвост. Чего уж там, грешен. И даже частично пойман, потому как сын...

Фриц Данаэльс, увы, домой не вернулся. Привезли. На телеге. Сгрузили и сообщили, что убит сей юноша при попытке бунта. А КАК это еще назвать прикажете?

Покушение на государя?

Объявление войны?

Тогда и правда воевать придется, а Борис пока еще не определился, как и с кем. С Орденом?

Чести много для магистра Родаля, чтобы Росса с ним персонально воевала. Опять же, война коровы с оводом, она частенько не в пользу коровы. Умаешься, пока прибьешь мелочь пакостную, сил много затратишь, а на место одного овода еще десяток налетит. Цапнуть-то тебя всяко успеют.

Невыгодно получится.

И волхв, опять же...

Раньше не поверил бы Борис, что один волхв с целым Орденом справиться может, а сейчас подождать чуток решил. Понаблюдать.

Борис на своих ошибках хорошо учился, и аркана ему хватило. Подождет он чуточку. А потому — попытка бунта. Подстрекателями иноземцев выставить... оправдываться будут?

Ну-ну, попробуйте. Палачи у нас хорошие, опытные, вы мне во всем признаетесь, даже в том, о чем и не задумывались. Так что была у Данаэльса причина дрожать.

— Г-государь...

— Все верно, мейр Данаэльс. Государь Россы, на землях которой ты живешь, и законы которой нарушаешь.

Данаэльс как стоял, так на колени и рухнул. Понимал, хорошо, если пыточным подвалом обойдется.