Решение пришло быстро. Открыв дверь и высунувшись в коридор, я позвала Альберта. Оруженосец откликнулся на зов незамедлительно.
— Альберт, будь добр, займи господина управляющего, пока мы будем осматривать больную, — ласковым голосом произнесла я. — Заодно объясни ему, как правильно наладить безопасность в доме, в котором проживает столь важная персона. Удели особое внимание наличию окон, выходящих на север. — Я стрельнула глазами в сторону управляющего, так, словно именно он был виновен в столь опасном расположении окон. А затем, склонившись к самому уху Альберта, тихо добавила: — И постарайся, чтобы твой рассказ вышел как можно более долгим.
Оруженосец понимающе кивнул и, молодец, не растерялся.
— Пройдёмте, господин управляющий, — деловито произнёс он. — Нам с вами многое предстоит обсудить.
Альберт услужливо придержал перед управляющим открытую дверь и не менее услужливо взял его за шкирку, подталкивая на выход. Тот успел обменяться с экономкой очередным взглядом, а затем дверь захлопнулась, оставляя Кале единственным мужчиной в комнате. Я сделала лекарю едва заметный знак, давая понять, что моя роль окончена, и он может, наконец-то, спокойно приступить к работе.
Кале, уже сидевший на стуле возле графини, подбадривающе ей улыбнулся.
— Ну что же, приступим? — мягко сказал он. — Расскажите мне о ваших симптомах.
Графиня вздохнула. Скользнула по лекарю каким-то странным взглядом. В нём было много обречённости, порядочно раздражения, немного усталости и разве что совсем чуть-чуть надежды. И мне показалось, что я поняла, почему именно она восприняла наш приход без малейшего энтузиазма. Алэйне просто надоели бесконечные лекари, осмотры и лекарства. За два года её состояние так и не изменилось к лучшему, и с каждым новым врачом надежда постепенно угасала, сведясь в конечном счёте к едва заметному тлению. Появление очередного врача означало лишь повторение давно осточертевшей процедуры, бередившей старые раны, но не приносившей ровным счётом никакой пользы. Мне понравился взгляд графини. В нём чувствовался характер.
— Симптомы всё время меняются, — сказала Алэйна.
— Вот как? — нахмурился Кале. — Вы не могли бы пояснить, что именно вы имеете в виду?
Она пожала плечами.
— Пожалуйста. Бывают периоды, когда мне тяжело дышать. Настолько тяжело, что кажется: ещё чуть-чуть, и я умру. Один лекарь, совсем давно, ещё в самом начале, говорил, что такое может произойти... Но пока, как видите, без этого обходилось. Как бы тяжело ни было, приступ всегда заканчивается.
— Как долго длятся такие приступы? — спросил Кале.
— Около часа, — откликнулась графиня. Чувствовалось, что все эти вопросы ей задают не впервые.
— А каково бывает ваше состояние между приступами?
— Иногда нормальное. Иногда дышать бывает тяжеловато, но всё равно совсем не так тяжело, как во время приступа. Но, самое главное, то, что я сейчас описываю, бывает не всегда. Есть периоды, когда с дыханием никаких проблем нет.
— В эти периоды вы чувствуете себя лучше?
— Нет. — Она вымученно улыбнулась. — В эти периоды я страдаю от другого.
— От чего именно?
— Резь в животе, такая, что передвигаться можно только согнувшись пополам, — равнодушно принялась перечислять она. — Головные боли, не прекращающиеся ни днём, ни ночью. Вам ещё не надоело?
— Продолжайте, — мягко сказал Кале.
Девушка снова пожала плечами и продолжила. Суть сводилась к тому, что симптомы бывали совершенно разными и, казалось, никак не связанными друг с другом.
— Какой бывает динамика? — спросила я, в первый раз вступив в разговор. — Когда тот или иной симптом начинает проявляться. Становятся ли приступы постепенно всё более и более тяжёлыми?
— Нет, — ответила графиня. — Скорее наоборот. Несколько первых приступов как правило перенести труднее всего. Следующие бывают более сносными. А под конец остаются лишь отголоски. Либо находится лекарство, которое помогает, либо приступы сами постепенно слабеют. Но стоит мне найти подходящее средство или просто научиться жить с недугом, как он отступает, а на его место приходит другой.
Лекарь нахмурился и перевёл на меня вопросительный взгляд. Я слегка склонила голову. Такая динамика была крайне странной для тяжёлой болезни.
Затем Кале перешёл к осмотру. В обычном осмотре я никак не участвовала, отлично понимая, что с лекарем мне всё равно не тягаться. Но вот когда речь зашла о магической проверке, я села рядом с Кале и, призвав к пальцам искры, тоже вытянула руку.
Результат заставлял задуматься. Никаких следов хвори магического происхождения. Хотя лёгкое магическое вмешательство всё-таки имело место. Вот только к состоянию здоровья оно отношения не имело. Повернув голову, я обратилась к экономке.
— Проводилось ли магическое воздействие на настроение графини?
— Да, — ничуть не смешавшись, ответила она. — После смерти графа госпожа так сильно горевала, что наш лекарь, Одарённый, немного облегчил её душевные страдания при помощи магии.
— Могу я поговорить с этим лекарем? — осведомилась я.
— Нет. Он уже много месяцев как уехал из города.
Я кивнула, снова отворачиваясь от экономки. Отчего-то я и не сомневалась в её ответе. Сделала вид, будто со своей стороны уже окончила осмотр. А сама снова призвала искры и потянулась к тому энергетическому каналу, по которому на графиню было совершено воздействие. След старый и очень слабенький. И выглядит вполне невинно. И внимания-то можно не обратить. Вот только если знаешь, что искать... Я не знала. Но догадывалась. И поэтому вскоре нащупала.
Теперь всё становилось понятно. И симптомы болезни, и её развитие, и, главное, это исключительное сочетание характера с бесхарактерностью.
— Ну что ж, — произнёс Кале, складывая свои инструменты обратно в сумку, — благодарю вас за ваше терпение. Случай действительно непростой. Нам требуется посовещаться и, возможно, проконсультироваться с другими нашими коллегами. Если позволите, мы приедем к вам завтра. Тогда же я привезу и те лекарства, которые мы решим вам назначить.
Мы заранее договорились о том, что он даст именно такой ответ. Это предоставляло нам возможность приехать в особняк ещё раз, предварительно обсудив результаты первого визита и определившись с дальнейшим образом действий.
— Благодарю вас, господин лекарь, — вежливо кивнула Алэйна. Впрочем, как мне показалось, в её глазах было гораздо больше обречённости, чем благодарности. — И вас. — Она повернулась ко мне.
— Пока не за что, госпожа графиня, — ответила я. — Но, надеюсь, к тому моменту, когда мы вернёмся, нам будет чем вас порадовать.
Эрл и виконт уже поджидали нас на лестнице. Альберт и Винсент также крутились неподалёку. Раймонд с Родригом снова зашли к графине, чтобы с ней проститься, мы же с Кале начали потихоньку спускаться на первый этаж.
Разговоров не заводили до тех пор, пока наша карета не выехала за ворота усадьбы.
— Что скажете, Кале? — спросил Раймонд, когда высокий каменный забор исчез из виду, сменившись чередой пушистых ёлок.
Родриг устремил на лекаря пронзительный взгляд.
— Боюсь, что не смогу быть оригинальным, — развёл руками тот. — Ни одна из известных мне болезней не может давать такую комбинацию симптомов, да ещё и в сочетании с описанной пациенткой динамикой. Да и даже если взять неизвестные болезни... Признаться, всё, что я знаю о медицинской науке, свидетельствует об одном: такого заболевания просто не может быть.
Я слушала вполуха, лишь для того, чтобы удостовериться в правильности своих предположений.
— Яды? — спросил Родриг.
Кале покачал головой.
— Понимая, что существует такая вероятность, я использовал свои способности, чтобы проверить эту версию. В её организме нет ядов.
— Дьявол! — выругался Родриг. — И как в таком случае прикажете это понимать? Или вы хотите сказать, что она притворяется?
— Совсем не факт, что притворяется, — поспешила высказаться я прежде, чем они начнут всерьёз мусолить эту версию. — Скажите, а вам удалось что-нибудь накопать?
— Удалось, — отозвался Раймонд, — и не так уж мало. Слуги основательно запуганы, но некоторые всё же оказались готовы разговаривать.
— И что же? — заинтересовалась я.
— Управляющий — прохиндей, каких мало. Распоряжается в особняке, практически как хозяин. Имеет право всех возможных подписей, и пользуется этим отнюдь не только на благо графского дома. Тратит деньги из наследства графини на собственные нужды. Не так давно приобрёл весьма жирное поместье на юге. Никто ничего толком не знает, но своих денег, достаточных, чтобы такое купить, у него быть не должно. При своём не низком жалованье он всё равно должен был бы их скопить лет эдак за двести.
— А экономка? — осведомилась я.
Мне госпожа Пуатон запуганной не показалась.
— Любовница управляющего, — хмыкнул Раймонд.
— Боже мой, он что, извращенец? — не удержалась от восклицания я, припомнив кислый и чопорный вид экономки.
— Брось, она лучше, чем Жоли! — отмахнулся Раймонд, для которого, кажется, этот образ навсегда остался главным мерилом извращённости.
— Жоли хотя бы хорошенькая, — не согласилась я.
— Кто хорошенький, Жоли хорошенькая??? — воззрился на меня Раймонд.
— Чёрт возьми, вам не кажется, что мы здесь для того, чтобы обсудить что-то другое?! — взорвался Родриг.
Мы с Раймондом пристыженно притихли.
— Дениза, у тебя возникли какие-то предположения? — обратился ко мне виконт.
И как он всё замечает? Наверное, ест много рыбы.
— Возникли, — кивнула я. — Но я хотела бы их додумать.
— Потом будешь додумывать, — категорично возразил виконт. — Выкладывай.
— Не могу. Мы уже приехали.
Карета действительно медленно въезжала во двор и вскоре остановилась. Обсуждать темы, подобные нашей, на лестницах и в коридорах дворца по меньшей мере неразумно. Мы прошли в покои Раймонда, расположились в его (уже почти можно сказать, нашей) спальне, и только там продолжили разговор. По дороге я успела докрутить в голове остававшиеся под сомнением детали.
— Итак, Дениза, — настойчиво произнёс виконт, — ты что-то рвалась нам всем сообщить.
— Не сообщить, а поделиться предположениями, — поправила я. Но, увидев, как гневно сверкнули глаза Родрига, решила больше его терпение не испытывать. — Я думаю, господин Кале подтвердит, что перечисленные графиней симптомы никак не связаны между собой и не могут быть результатом одной и той же болезни. — На этом месте лекарь согласно кивнул. — Однако кое-что, объединяющее эти симптомы, всё-таки есть.
— Что именно? — нахмурился Кале.
— Они проявляются у одного и того же человека, — улыбнулась я.
— Ты именно это потрясающее открытие хотела нам сообщить? — гневно спросил Родриг.
— Почти, — ответила я. — Эти симптомы связывает то, что за их появление отвечает один и тот же мозг.
— Хочешь сказать, что графиня не больна и только придумывает все эти хвори? — уточнил Раймонд.
— Она действительно не больна, — ответила я. — И хвори в некотором смысле придумывает. Но неосознанно. Хвори придумывает её собственный мозг и заставляет её испытывать соответствующие симптомы. Так что она действительно страдает. И действительно не знает, в чём причина. Хотя никаких болезней, которые можно было бы обнаружить в ходе проверки, у неё и нет.
— Нервная система? — задумчиво спросил лекарь.
Я энергично кивнула.
— Отчего задыхается человек, не страдающий от астмы? В чём причина болей в животе, если пациент не отравлен и не болен? Мозг способен воспроизвести любые симптомы. И мучиться человек от них будет в полной мере.
— Но с какой стати чей бы то ни было мозг станет выкидывать такие шутки? — нахмурился Раймонд.
— Ну, во-первых, просто мозг человека со слабой нервной системой, — пожала плечами я, оглядываясь за подтверждением на лекаря. — Или... — я умышленно сделала небольшую паузу, — мозг человека, которого убедили в том, что он болен.
— А вот отсюда давай поподробнее, — распорядился Раймонд.
— В сущности я уже всё сказала. Графине внушили, что она тяжело больна. Не знаю, с чего это началось, зато знаю, когда: после того, как умер её отец. Возможно, от горя у неё действительно случилось нервное расстройство, а домашние поспешили услужливо записать его проявление в признак серьёзной болезни. А может быть, на первых порах они слегка "помогли" ей, подпаивая какими-нибудь средствами, от которых, к примеру, у неё начиналась резь в животе. А дальше всё это стало не нужно. Любой человек, если как следует убедить его в собственной тяжёлой болезни, почувствует себя плохо. Ну, а добавьте к этому соответствующий образ жизни: постоянное пребывание в четырёх стенах, без свежего воздуха и солнечного света, нехватку общения, полное отсутствие физических нагрузок, наверняка ещё какую-нибудь идиотскую диету, навязанную заботливыми домашними якобы с подачи врачей. От всего этого человек не умирает, но вот самочувствие его хорошим быть не может. А ведь господину управляющему с его обворожительной сожительницей больше ничего и не нужно. Убивать графиню не в их интересах. Уж не знаю, кто станет её наследником, но этот человек наверняка приведёт с собой собственных слуг, таким образом согнав управляющего с насиженного места. А новый управляющий ещё и проведёт проверку, которая быстро покажет нечистоплотность предшественника. Нет, этот человек заинтересован в том, чтобы графиня оставалась жива и формально продолжала управлять своими владениями. Но при этом пребывала в таком физическом и душевном состоянии, чтобы ей просто-напросто было не до решения финансовых и прочих деловых вопросов. Нервное расстройство подходит для этих целей идеально. С этим недугом человек может жить очень долго и при этом мучиться от него всю жизнь.
— Вынужден признать, что о таком варианте я не подумал, — заметил Кале. — Но это неплохо объяснило бы динамику. Тот факт, что приступы бывают наиболее тяжёлыми в самом начале, а потом постепенно слабеют. Да и переменчивость симптомов тоже.
— Но как они могли быть уверены, что графине станет настолько плохо? — с сомнением спросил Раймонд. — Ну, сказали ей, что она больна. Привели лекаря, который это подтвердил — допустим. Но, в конце концов, последующие лекари не могли определить болезнь, а стало быть, и утверждать, что она опасна. Графиня могла просто прийти в себя, перестать принимать лекарей и в конечном счёте забыть о том, что когда-то якобы болела.
— А вот тут, — охотно кивнула я, — в дело вступает магия. Вскоре после смерти её отца с психологическим состоянием графини поработал Одарённый.
— На состояние её здоровья он не воздействовал, — напомнил Кале.
— Конечно, — согласилась я. — Ведь это могли бы обнаружить! Зато что плохого в том, что обладающий даром лекарь слегка улучшил девушке настроение? А заодно подправил кое-что ещё.
— Что он сделал? — спросил Родриг.
— Повысил степень её внушаемости, — ответила я. — Всего-то навсего. Небольшое воздействие на характер, никак не касающееся физического состояния. Но это воздействие позволило сработать всей остальной схеме. Внушить женщине, что она тяжело больна, стало легче лёгкого. А дальше, как я уже говорила, мозг стал работать сам, невольно давая подтверждение словам злоумышленников.
