Лаэр-Данвед

— Значит... ты теперь...

— Да. Я стал смертным. Это тело, — Келегорм поднял руку, — всё ещё тело эльфа. И оно может прожить столько же, сколько все наши тела. Но когда я покину его — из-за раны, недуга или по своей воле — то уйду не в Чертоги, а за пределы Арды.

— И я тоже, — добавила Лютиэн. — Не по велению нарушенной Клятвы, но по моему собственному выбору.

— Нам позволили решить самим, — объяснил Келегорм. — Или уйти каждому своей дорогой — ей в Чертоги, а мне по пути смертных. Или вместе вернуться в Арду в наших телах — а потом вместе уйти из неё, уже навсегда. И мы решили вернуться, потому что здесь у нас остались дела.

— Значит, потом... — Маэдрос говорил — словно шёл по раскалённым углям босиком. — Вы умрёте, чтобы больше не никогда не возрождаться здесь? Исчезнете из Арды до скончания времён?

— Мы исчезнем из Арды, — тихо повторила Лютиэн. — Но не умрём — просто возродимся уже не здесь. Может быть, когда закончится срок существования для всей Арды, мы встретимся снова — смертные и бессмертные. Может быть, нет. Я не знаю ответа.

Долгое время был слышен только треск огня в очаге.

— Что теперь будет? — спросил, наконец, Маэдрос. — С тобой, с нами... с Сильмариллами?

— Камень останется в Дориате, — Келегорм смотрел в огонь, и лицо его то озарялось, то темнело. — Как и я.

— Ты хочешь остаться при дворе Тингола?

— Да. Чтобы защищать Сильмарилл и его законного владельца от всех, кто попытается посягнуть на сокровище Дориата.

— Ты!.. — Маэдрос вскочил на ноги, почти упираясь пламенной головой в потолок. — Тебе мало того, что ты отдал Сильмарилл в чужие руки? Ты хочешь, чтобы он пребывал в них вечно? Что ты сделал со своей Клятвой — ясно, а как насчёт наших? На это тебе наплевать?

— Нет, Лис. Как раз потому, что мне не наплевать, я и делаю это, — Келегорм смотрел на него снизу вверх, но непостижимым образом эта разница не ощущалась — как если бы они стояли бровь в бровь. — Что тебе дороже — Сильмарилл, который ты не сможешь удержать в руках, или победа над Морготом и мир в Белерианде? Потому что ни победы, ни мира не будет, пока вы идёте по пути, которым вас ведёт Клятва.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Я видел этот путь и знаю, где он закончится. Мой выбор уже сделан — теперь ваша очередь. Вы можете следовать за Клятвой дальше и попытаться добыть Сильмарилл из Дориата, ведь это проще, чем взять приступом Ангбанд. А можете пойти тем же путём, что и я. Отринуть Клятву и заплатить своим бессмертием за всё, что мы успели натворить. Подарить покой этой земле — и обрести его самим, в том мире, куда уходят смертные души.

Маэдрос молча смотрел на него, до боли сведя брови.

— Я не могу заставить вас сделать правильный выбор, — закончил Келегорм. — Но если кто-то из вас решит, что Клятва важнее, чем жизни обитателей Дориата... если кто-то захочет повторить Альквалондэ на этом берегу, то пусть помнит, что между вами и Сильмариллом всегда будет мой щит.

Только теперь Маэдрос понял всё до конца. И медленно сел, ощутив на плечах всю тяжесть выбора, перед которым Келегорм поставил его и остальных братьев, бросив на весы свою уже не бесконечную жизнь.

Да, можно было убивать в Альквалондэ и тешить себя надеждой, что всё ещё поправимо, что когда-нибудь, в Чертогах, убитый простит убийцу, и оба возродятся к новой жизни. Теперь эта надежда исчезла: путь Клятвы преграждала жизнь брата. Жизнь смертного. И если мечи Феанорингов поднимутся над Дориатом — эта жизнь будет потеряна навсегда, до конца мира...

— Ты доволен? — шёпотом спросил Маэдрос. — Это не выбор. Это обоюдоострый меч.

Келегорм улыбнулся снова — удивительно спокойной, беззаботной какой-то улыбкой; и Лютиэн улыбнулась одновременно с ним; и это было так, словно у них теперь и улыбка стала — одна на двоих.

За чёрными елями Нан-Эльмота разгорался тусклый зимний рассвет.

Первый рассвет после самой длинной ночи года.

�