Не сумев связаться со Сталиным по телефону ночью, утром 22 июня Кузнецов сам отправился в Кремль, чтобы лично доложить обстановку в связи с нападением Германии. Однако Сталина он там тоже не застал:

"Около 10 часов утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку. Москва безмятежно отдыхала... В Кремле все выглядело как в обычный выходной день... Немного сбавив скорость, мы въехали в Кремль. Я внимательно смотрел по сторонам — ничто не говорило о тревоге ... Кругом было тихо и пустынно. "Наверное, руководство собралось где-то в другом месте,— решил я.— Но почему до сих пор официально не объявлено о войне?"

Не застав никого в Кремле, вернулся в наркомат". {67}

Что мы видим? Потолкавшись около сталинского кабинета и не найдя там ни самого Сталина, ни кого-либо из других руководителей партии и государства, Кузнецов отправился восвояси. Но это невозможно! Такого просто не могло быть! Кузнецов опять беззастенчиво говорит неправду! Записи в журнале посетителей кабинета Сталина вновь прямо уличают почтеннейшего Николая Герасимовича. Согласно журналу, в это время кабинет буквально кишел посетителями, в числе которых были Молотов, Микоян, Ворошилов и... сам Н. Г. Кузнецов! Причем в тот день он заходил к Сталину не только с 9-40 до 10 часов 20 минут — то есть в тот момент, когда он будто бы никого там не нашел, но и еще дважды: с 8-15 до 8-30 и с 15-20 до 15 часов 45 минут! Ясно, что о забывчивости тут не может быть речи. Кузнецов просто не стал говорить, что в сталинском кабинете в тот день он видел многих, но только не самого Сталина. Точнее, об этом ему не позволила сказать цензура. Но надо отдать адмиралу должное — прямо врать о том, что он якобы видел Сталина и говорил с ним, Кузнецов не стал, а выдумал небылицу про пустующий Кремль. Мол, кто захочет — тот поймет.

Но почему Сталин отсутствовал в этот момент в Кремле и на своем рабочем месте? Почему адмиралу Кузнецову не удалось 21-22 июня не только его увидеть, но и просто поговорить с ним по телефону? Ответ на это следующий. Перед самой войной, самое позднее вечером 20 июня 1941 года (почему именно этот момент — скажем чуть позже), с И.В. Сталиным случилось нечто опасное для его жизни, что полностью вывело его из строя. В течение несколько дней он физически не мог выполнять возложенные на него обязанности. Только к концу июня здоровье вождя более-менее восстановилось, и он приступил к работе. Еще через несколько дней Сталин окреп уже настолько, что 3 июля смог выступить по радио с обращением к советскому народу — это было его первое публичное выступление с начала войны.

Версия об отсутствия Сталина в Кремле накануне войны впервые была выдвинута еще в перестройку {68} и к настоящему времени в целом ее, с рядом нюансов, поддержал ряд исследователей {69} Но фактическое начало выходу этой истории к широким кругам положил Н. С Хрущев в известной речи о "культе личности" на XX съезде КПСС. Тогда Никита заявил, что в начале войны Сталин так растерялся, что долгое время не только не руководил государством, но и вообще не занимался никакими делами. После съезда речь была зачитана во всех первичных партийных организациях, а затем попала за границу.

В мемуарах Хрущев развил свою мысль. Сталин-де был настолько парализован страхом, что не мог собраться с мыслями — "впал в прострацию", как потом обобщили хрущевцы воспоминания и размышления своего идеолога по данному вопросу:

"... днем в то воскресенье выступил Молотов. Он объявил, что началась война, что Гитлер напал на Советский Союз... Сейчас-то я знаю, почему Сталин тогда не выступил. Он был совершенно парализован в своих действиях и не собрался с мыслями. Потом уже, после войны, я узнал, что, когда началась война, Сталин был в Кремле...

...когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро... Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: "Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали... Я, — говорит, — отказываюсь от руководства", — и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу ...". {70}

Хрущева поддержал другой член Политбюро ЦК ВКП(б) и одновременно его соратник по борьбе с "культом личности", А.И. Микоян:

"Сталин в подавленном состоянии находился на ближней даче в Волынском (в районе Кунцево) ". {71}

Другими словами, два члена Политбюро сообщили, что Сталин в начале войны фактически не мог работать. Причиной неработоспособности стал якобы сильнейший испуг от нападения немцев, перешедший в полную и длительную прострацию.

Можно ли здесь верить Хрущеву с Микояном? Можно, но смотря в чем. Разумеется, не только многодневная "прострация", но и просто минутная растерянность Сталина — полный бред. Поэтому, несмотря на широкое использование подобной клеветы в антисталинской пропаганде, сама эта мысль была столь нелепа, что те, кто сам был в здравом уме, вряд ли поверил в нее уже тогда.

Сильнейший удар по всей этой хрущевской истории нанесла публикация в 1989 г. выписки из журнала записей лиц, принятых И.В. Сталиным в своем кабинете (далее — журнал) в июне 1941 года. В 1992-96 гг журнал, содержащий такие записи за период с 1924 по1953 годы, опубликовали полностью. Выяснилось, что все первые дни войны кабинет Сталина был заполнен с утра до вечера государственными деятелями разного калибра. Посмотрев эти записи, читатель неизбежно приходил к выводу, что хозяину кабинета не то что впадать в прострацию, а передохнуть было некогда.

Мало того, в июне 2001 года на выставке в Государственном архиве России (ГАРФ), приуроченной к 60-летию начала Великой Отечественной войны, журнал был выставлен в качестве экспоната. А фото его страниц за 21-23 июня 1941 года поместили в посвященном выставке рекламном буклете {72} Поэтому те, кому ложь Хрущева в данной истории была ненавистна, с успехом разоблачали ее, опираясь на этот журнал. В итоге к рассказу Никиты потеряли интерес и почитатели, и ненавистники Сталина. А сам журнал вошел в обиход историков как надежный и авторитетный исторический источник.

Однако уже тогда вызвало подозрение, что на такой шаг, "реабилитирующий" Сталина от грязного обвинения, пошло либерально-перестроечное окружение Горбачева и Ельцина. Мысль о том, что предавшие СССР хотели донести правду о Сталине, следует исключить. Сталина они боялись и ненавидели не меньше самого Хрущева. От такой-то публики как раз следовало ожидать, что они поддержат и разовьют мысль единомышленника о некрасивом поведении вождя советского народа в момент опасности. А между тем всех настойчиво, если не сказать — назойливо, убеждали, что со Сталиным ничего не случилось, что в канун и первые дни войны он много и напряженно работал. Зачем?

Однако вспомним, как раньше подчас делали имевшие за собой тяжкое преступление уголовники. Они дополнительно шли на какой-нибудь мелкий уголовный проступок, получали за него небольшой срок и садились в тюрьму. Казалось бы, парадокс. Но пока их искали на свободе, они "на зоне" укрывались от расплаты за тяжкое преступление. Жертвуя малым, они избавляли себя от крупных неприятностей.

Не сходным ли образом поступили подельники Горбачева и Ельцина по уничтожению СССР? К тому времени в обществе прочно утвердилась официальная версия о событиях в Кремле в начале войны, введенная через мемуары Г. К. Жукова. Хотя назвать их автором одного Жукова нельзя — вместе с ним работал целый коллектив института Военной истории под контролем и по указаниям ЦК КПСС. {73} Согласно версии, Сталин, живой и здоровый, в момент нападения находился там, где ему и полагалось быть — в Кремле на посту главы государства. Правда, как рассказал Жуков, сам момент нападения Германии он сначала проспал в прямом смысле, а затем, узнав о вторжении, ставшим для него полной неожиданностью, немного растерялся. Тем не менее, все решения принимал исключительно Сталин, и поэтому всю ответственность за неудачное начало войны несет только он один.

В плане поведения Сталина версия хоть и убогая, но устоявшаяся. Однако в перестройку, с началом гласности и относительной свободы слова, произошел всплеск интереса к его личности, и она стала устраивать далеко не всех. А тут под ногами путается Хрущев с идиотской байкой о "прострации". Слишком хорошо — тоже не хорошо: возмущенные явным попранием исторической справедливости и просто здравого смысла люди станут копать под официальную версию (на деле так и получилось). Поэтому, опровергая публикацией журнала одиозную часть хрущевского заявления, которой и так мало кто верил, перестройщики таким шагом сохраняли главную тайну — что со Сталиным в канун войны произошло что-то опасное для его жизни. Сдерживая радостные вопли противников Сталина и "бросив кость" его почитателям, они таким образом как бы мирили противников и тем снижали интерес к дальнейшему исследованию темы.

В связи с этим нам, вместо того чтобы просто отмахнуться от слов Хрущева, надо отделить в них реальную информацию от наглого вранья.

Повторюсь, мысль о том, что Сталин, несгибаемый человек огромной силы воли, отчего-то мог впасть в прострацию, так нелепа, что взятая сама по себе, отдельно, вряд ли могла придти в голову столь неглупому человеку как Хрущев. Но если Сталин перед самой войной чем-то был выбит из строя, то Никита, не удержавшись от соблазна, использовал это как повод, чтобы лишний раз пнуть ненавистную ему личность.

Разумеется, Запад активно поддержал хрущевскую клевету на Сталина. Но наряду с повтором обычных хрущевских измышлений, там иногда появлялись сведения и несколько другого плана. Некоторые зарубежные историки утверждают, что 22 июня 1941 года Сталина не было в Кремле, потому что он отдыхал на юге. {74} Причем такие сведения они получили от спецслужб. Видимо, длительное отсутствие Сталина не только не укрылось от внимания западных политиков, но и, возможно, тамошние разведслужбы пронюхали о том, что с ним случилось. Но сказать прямо это нельзя, поскольку правда здесь только укрепит авторитет Сталина. Поэтому там выдумали очередную небылицу, запустив ее через близких спецслужбам аналитиков.

А теперь, по свежим следам, еще раз вспомним события 20-21 июня в войсках западных округов. Частичный отвод войск 20 июня еще вполне объясним, хотя уже и вызывает некоторые вопросы. Тогда наркомат обороны под впечатлением ЧП в Перемышле и под шумок разрешенного отвода передовых подразделений отвел в некоторых местах от границы войск несколько больше и дальше, чем было согласовано с Правительством. Переусердствовали? Да, но исключительно из благих побуждений, а за это не наказывают.

Однако происшедшее днем 21 июня при здравствующем Сталине в нормальный ход событий уже совершенно не вписывается. Сталин не был дергающимся неврастеником, пугающимся каждого шороха на границе, а проводил нужную Советскому Союзу линию упорно и последовательно. В мае-июне такой линией стала подготовка Вооруженных сил СССР к отражению гитлеровского нападения. Этот процесс, несмотря даже на серьезные ошибки Генштаба в определении сил вторжения и времени нападения врага, этап за этапом неуклонно шел вплоть до 21 июня. Причем почти каждый этап специально для заграницы сопровождался пропагандистской операцией, под прикрытием которой войска выдвигались на позиции (последней из которых должны быть отвлекающие концерты для комсостава уже приведенных в боеготовность войск).

И вдруг 21 июня произошло обратное — войска стали отводить в лагеря, а в некоторых местах вообще предательски отменять готовность и даже разоружать! Днем 21 июня, когда время нападения немцев знал весь комсостав, когда все либо уже было сделано, либо запущено в действие, когда оставался последний шаг — с наступлением темноты занять передовыми подразделениями позиции на самой границе, произошел резкий сбой. Попытки отвода войск от границы, отмены боеготовности при массовом загоне командиров на концерты 21 июня — эта акция ввиду неизбежной войны была уже явно нелепой и полностью противоречила предыдущему ходу событий.

Прежде всего, режет глаз именно абсурдная картина поведения фигуры такого масштаба, такой личности, как Сталин, если считать, что все делалось по его указанию. Вечером 20 июня он дает приказ полностью привести войска в боеготовность и оповестить их о времени нападения Германии. Но утром 21 июня вдруг задергался и стал отменять готовность, только что введенную по его приказу! Однако при этом официально и сразу дать новый приказ, отменяющий старый, побоялся (интересно — кого?), а стал мешать войскам как-то исподтишка. Но и здесь тоже не слишком преуспел. Поскольку не только не смог полностью отменить боеготовность войск (как в 6-й или 26-й армиях КОВО), но и заставить отвести все войска от границы (как на СЗФ, где они в основном остались на своих позициях). Не Сталин, а какая-то рохля. Полный абсурд!

Утро 21 июня, когда резко изменилось поведение главнокомандования РККА — это тот самый поздний срок, когда со Сталиным что-то случилось. Повторю, самый поздний — то есть к утру 21 июня Сталин чем-то или кем-то уже был выбит из строя.

Если посмотреть на свидетельства участников тех событий, то бросается в глаза их полная разноголосица о событиях в Кремле в ночь на 22 июня. К примеру, в числе посетителей сталинского кабинета в тот вечер, отмеченных в журнале и оставивших воспоминания, были Молотов, Микоян, Жуков и адмирал Кузнецов.

Однако Кузнецов, как помнит читатель, сообщил, что ни в тот вечер, ни на следующий день у Сталина он не был, его не видел и не слышал.

Напротив, у Жукова, поскольку он озвучивал официальную версию ЦК КПСС, описание событий существенно ближе к записям журнала, хотя и у него имеются значительные расхождения. К примеру, 22 июня он вошел в кабинет в 4-30 утра, а согласно записям журнала, первые посетители отмечены там только в 5 часов 45 минут.

Молотов, когда рассказывал писателю Ф.Чуеву о тех событиях, уже был знаком с мемуарами Жукова, однако (или наоборот — поэтому) оговорил, что тому доверять нельзя. Почему-то он не счел нужным повторить за Жуковым, что вечером 21 июня вместе с ним был на приеме у Сталина в его кабинете. Наоборот, Молотов сообщил, что сначала члены Политбюро вместе со Сталиным часов до 11 часов вечера вообще были не в Кремле, у него на даче, и только в два часа ночи собрались в его кремлевском кабинете, куда через час прибыл и Тимошенко с Жуковым:

"Мы собрались у товарища Сталина в Кремле около двух часов ночи, официальное заседание, все члены Политбюро были вызваны. До этого, 21 июня, вечером мы были на даче у Сталина часов до одиннадцати-двенадцати. Может быть, даже кино смотрели, в свое время мы часто так делали вечером — после обеда смотрели кино. Потом разошлись, и снова нас собрали. А между двумя и тремя ночи позвонили от Шуленбурга в мой секретариат, а из моего секретариата — Поскребышеву, что немецкий посол Шуленбург хочет видеть наркома иностранных дел Молотова. Ну и тогда я пошел из кабинета Сталина наверх к себе, мы были в одном доме, на одном этаже, но на разных участках. Мой кабинет выходил углом прямо на Ивана Великого. Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошел к себе принимать Шуленбурга — это минуты две-три пройти...