И сладость меда на губах,
И синева цветка,
И песня иволги в кустах,
И свежесть ветерка,
И свет, и нежность с красотой,
И юные мечты,
И то, что мне дано судьбой,
Все это — только ты!
А в имени твоем звучит
Журчание ручья,
И майский дождь его твердит,
Любимая моя!
В нем белых лилий аромат,
Росинки чистота,
О нем шумит цветущий сад,
К нему зовет мечта! — Айрис!
Юноша умолк, и слушатели разразились бурными хлопками и восторженными восклицаниями. Он выступал последним, и король Айдин, пряча добрую отеческую усмешку, спросил, обращаясь к слушателям:
— Кто победил в этом состязании?
— Эдвин! Эдвин! — донеслось со всех сторон.
Даже недавние соперники юноши по состязанию выкрикивали его имя.
— Ну что ж, проси награду, — сказал король.
— Поцелуй принцессы, — смело отвечал Эдвин.
Зардевшись, Айрис встала из-за стола и вышла на середину поляны. Она ласково положила руки на плечи победителя и прикоснулась к его губам трепетным поцелуем. Рамир почувствовал, как кровь в нем закипает, он готов был прямо сейчас растерзать Эдвина на тысячи клочков, задушить его, наложить страшное проклятие. Стараясь, чтобы его голос не звенел от ярости, он тихо спросил Зуливана:
— Почему король разрешает этому человеку целовать принцессу?
— Эдвин — жених принцессы Айрис, — улыбнулся Зуливан, любуясь красивой парой.
— И когда же свадьба?
— Свадьба состоится через несколько лет, бессмертный народ не привык торопиться.
"У меня еще есть время", — подумал Рамир. Что именно означала эта мысль, он и сам бы, наверное, не смог объяснить. Но знал твердо: он будет добиваться Айрис.
После пира, когда уставшие гости разошлись по своим домам, а все обитатели дворца — по своим комнатам, Рамир, затаившись в темном углу, поджидал Айрис, которая еще гуляла со своим женихом. Наконец, послышались ее легкие шаги. Девушка, что-то весело напевая, бежала в свои покои. Рамир вышел на свет и взял ее за руку. Айрис тихо вскрикнула.
— Он может дать тебе лишь красивые слова, я же подарю весь мир! — произнес Рамир хриплым от волнения голосом, — Будь моей, и я выполню любое твое желание!
Он еще долго что-то говорил, страстно и горячо, но вдруг осекся, встретив взгляд Айрис. Наконец-то девушка посмотрела ему в глаза. Рамир выпустил ее руку и неверными шагами побежал прочь от этого взгляда, не замечая вокруг ничего, мечтая лишь забыть то, что он увидел в синих глазах девушки.
В глазах Айрис не было ничего, кроме страха и отвращения.
Глава 48.
Макс открыл глаза и встретился с лучистым, синим взглядом.
— Айрис, — блаженно улыбаясь, прошептал он, затем, увидев недоумение на склонившемся над ним девичьем лице, поправился:
— Анечка!
Он сел на кровати и обвел глазами комнату, не помня, как здесь оказался. У двери стояли Милана и Гольдштейн, Аня сидела на краю кровати. В ногах разместился Роки, настороженно поглядывая на него. Пес вскочил и принюхался, чутко водя черным носом, потом, радостно взвизгнув:
— Это ты! Ты вернулся! — бросился в объятия удивленного Макса.
— Макс очнулся! Макс очнулся! — завопила Милана, бросаясь вон из комнаты.
— По какому поводу ажиотаж? Что, вообще, происходит? — недовольно поинтересовался Макс.
— Ты демона голыми руками задушил, вот что происходит, — ответила вошедшая Виктория.
Следом за ней в комнату вбежали граф, Янош и Кшиштоф и принялись пожимать Максу руку и дружески похлопывать его по плечам.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Гольдштейн.
— Отлично! Выспался вот.
— Да уж, выспался! — хмыкнула Виктория, — Ты хоть помнишь, что было после того, как ты демона убил?
— Я и демона-то не очень помню, — покаялся Макс.
— Ты задушил его. Правой рукой. Потом он сморщился и рассыпался в прах. А ты дурным голосом провыл: "За Рамира!", — и упал. Граф с Гольдштейном и Яношем перенесли тебя сюда. Ты метался, что-то говорил на чужом языке. Граф утверждает, что вроде бы на сассийском.
— Только он какой-то странный, старинный, что ли, — добавил граф.
— Да. А потом ты затих и крепко уснул. Проспал сутки, — закончила краткий отчет Виктория.
Гольдштейн присел на кровать и осторожно спросил:
— Тебе что-нибудь снилось?
Макс подробно пересказал свой сон, умолчав лишь о видении, в котором ему явилась Айрис, и о черной фигуре, вызвавшей у него такой страх. Он и сам не знал, почему не хочет об этом говорить, чувствовал только, что должен обдумать видение сам.
— Да, ну и жук этот Рамир! — задумчиво произнес граф, — Редкостная сволочь, как сказал бы мой дядюшка, граф Добружинский.
— Граф Добружинский? — Максу показалось, что ему откуда-то знакомо это имя.
— Да, крепкий старичок. Знаменитый алхимик, между прочим, — беззаботно улыбнулся граф.
Макс никак не мог сосредоточиться, на языке крутилось множество вопросов, требовавших немедленного решения. Он посмотрел на Аню и спросил:
— А ты как?
— Хорошо, — покраснела девушка, — Я такая дура! Создала вам кучу проблем.
— Ты ни в чем не виновата, — великодушно начал Макс, но запнулся, услышав вежливый стук в дверь.
— Войдите! — крикнула Виктория, и в комнату заглянул улыбающийся хозяин:
— Герой наш очнулся! А я проведать пришел. Вот, куриного бульончика сварил. Кушайте и выздоравливайте поскорее.
Макс принял из рук хозяина большую чашку с горячим бульоном и ехидно поинтересовался:
— А как же ваше учение? Что, курица не мясо?
— Да что вы, что вы, какое учение! — замахал руками хозяин, — В беспамятстве мы все были, истинный крест, в беспамятстве.
В подтверждение своих слов он истово и размашисто осенил себя крестным знамением.
— Ну, если креститесь, значит, все в порядке, — успокоился Макс.
— А храм-то Божий уже восстанавливать начали. Батюшка Николай провел обряд очищения, освятил его заново, благословил на работу, — скороговоркой проговорил хозяин.
Виктория задумчиво взглянула на толстяка:
— И все же, откуда он взялся, этот ваш Светлый демон?
— Ох, и вспоминать-то не хочется! Полгода назад он пришел в Славный. Босой, пешком шел, в белой рубахе. В руках нес хлебцы маленькие, народ ими угощал. Кто хлебец пробовал, те шли за ним всюду, слушали его проповеди, молились ему. Потом он приказал им печь те хлебцы днем и ночью, а сам их раздавал людям. А уж когда все ему подчинились, обычный хлеб он печь запретил, а всем пекарям выдал мешки с семенами, чтобы хлебцы посыпать.
— Точно! — воскликнул Макс, — Теперь я вспомнил: мы все ели свой хлеб, а Аня попробовала эту дурацкую булочку с маком!
— Не с маком, — возразила Аня, — Она пахла какой-то травой.
— Да все равно! Вот поэтому ты и подалась в сектанты.
— Скорее всего, эти семена — или наркотик, или какая-то магическая трава, — предположил Гольдштейн.
Девушка снова покраснела, а хозяин продолжал:
— И все мы Бога нашего забыли, и зверю проклятому молиться стали! Только отец Николай отказался и ушел в монастырь. А уж вчера мы к нему пришли, да повинились, да попросили, чтобы вернулся он и грехи нам отпустил. А зверю-то мы десятину платили: каждый горожанин отдавал десятую часть своего дохода. И всех собак и лошадей нехристь приказал убить, а развести кошек, и почитать их как священных.
— Странный какой-то демон, — пожала плечами Виктория.
— Напротив, все логично, — возразил Гольдштейн, почесывая за ухом разомлевшего Роки, — Лошади и собаки лучше других животных чувствуют нечисть и пытаются предупредить своих хозяев. Лошади шарахались бы от него, а собаки пытались бы напасть. Это могло выдать демона, и он позаботился о своей безопасности.
— Собаченька, милая, да прости ж ты меня, неразумного! — умилился хозяин, робко протягивая руку к Роки.
Пес великодушно позволил погладить себя по спинке и даже несколько раз вильнул коротеньким хвостом.
— Все понятно, а что за церемония венчания? И куда пропадали девушки после первой брачной ночи? — спросил Макс.
— Да, девок много загубил проклятый! — перекрестился хозяин, — Человек сто, наверное. Тело наутро родителям отдавал, для похорон, а душа, говорил, в Свет ушла. Мы и верили, а родители еще и радовались. Вот кому горе-то сейчас!
— Он их убивал, что ли?
— Видишь ли, — деликатно вмешалась Виктория, — Я, конечно, могу только предполагать. Но мне кажется, что физиология демонов несколько...кхм...отличается от человеческой. Поэтому, я думаю, девушки просто умирали после так называемой брачной ночи. Вернее, из-за нее.
— Ой, бедная Анечка, — запричитала Милана.
Хозяин смутился и стыдливо проговорил:
— Ну, я пойду. Спасибо вам за все. Выздоравливайте.
Макс был уверен, что толстяк побежал по знакомым, чтобы поделиться с ними услышанным.
— Вроде бы, все разъяснилось, — сказал граф, — Кроме одного: как пан Макс сумел задушить демона?
— А пан Макс и не душил, — грустно усмехнулся Гольдштейн.
— Да помилуйте, я же своими глазами видел!
— Скажем так, это была худшая половина нашего почтенного пана Макса. Его, так сказать, темная сторона.
— Ладно, если вопросов больше нет, то пойдемте ужинать. Надеюсь, в трактире уже появилась нормальная еда. А завтра с утра выступаем. До Старограда остались какие-нибудь сутки пути, — сказала Виктория.
Макс встал и направился к двери. Он чувствовал сильный голод. Куриного бульона ему явно не хватило.
— Ты ничего не забыл? -улыбнулась Виктория.
— А что?
— Сними наконец белый балахон! Ты похож в нем на сумасшедшего!
Глава 49.
Рано утром отряд выехал из Славного и двинулся на север, к столице. День выдался прохладный. Максу подумалось, что за всеми приключениями, переживаниями и битвами он не успел даже заметить, как пришла осень. По обеим сторонам дороги стояли редкие деревья, листья которых уже наполовину пожелтели и теперь медленно облетали, падая в дорожную пыль. Все всадники нарядились в теплые плащи, граф щеголял камзолом на меху, а его слуги надели что-то типа армяков. И лишь один Роки зябко ежился в своем мешке, который насквозь продувался холодным ветром.
— Бедный ты мой! Как же я о тебе не подумал! — сказал Макс, закутывая пса в шерстяную куртку от нового костюма и засовывая обратно в мешок, — Ну ничего, в Старограде закажу для тебя меховой комбинезон у самого лучшего портного.
— Только не забудь, и пусть еще капюшон сделает, — обиженно проскулил Роки.
— Тогда уж и мне теплую попону, — потребовал Малыш.
Отряд двигался быстро, лишь ненадолго остановившись на обед в придорожном трактире. Все понимали, что и так потеряли много времени, застревая в каждом городе на несколько суток, и решили остановиться на ночлег как можно позже, чтобы сократить завтрашний остаток пути. Поэтому ночь застала всадников в дороге.
— Еще немного, и разобьем лагерь, — сказала Виктория, — Надо только найти подходящее место.
Редколесье закончилось, и теперь вдоль дороги простиралась равнина, покрытая низкой травой. Изредка на ней попадались небольшие холмики. Из-за сгущающейся темноты нельзя было рассмотреть их подробно, но Макс почему-то вдруг ощутил смутное беспокойство. Он присмотрелся к странному рельефу и увидел, что холмы перемежаются с ямами, выкопанными, очевидно, совсем недавно, потому что кучи земли вокруг них еще не успели осесть. Продолжая оглядываться по сторонам, он заметил на некоторых холмах деревянные кресты.
— Мать моя, так это же кладбище! — воскликнул он.
В свете последних событий этому известию никто не порадовался, и всадники принялись погонять коней, чтобы как можно скорее миновать опасное место. Вокруг стояла леденящая тишина, в которой гулко отдавался топот копыт. Вдруг Роки глухо и угрожающе зарычал, заставив Макса вздрогнуть от неожиданности.
— Тихо, не возмущайся! — попытался он успокоить пса.
Но тот упорно продолжал перекатывать в горле сердитые звуки. Малыш шарахнулся назад, испугавшись какой-то тени, быстро скользнувшей перед его копытами. Тревожно заржали остальные лошади, Роки зарычал громче, теперь в его голосе звучали визгливые нотки. Макс всматривался в темноту, пытаясь определить, что напугало животных. Между двух могильных холмов что-то шевелилось.
— Трупоеды! — закричал Кшиштоф и пустил своего коня вскачь.
По обе стороны дороги сбивались в кучи уродливые твари, уже виденные Максом в Торговом городе. Худые и гибкие, будто у них совсем не было костей, бледные и желтоглазые, они осторожно подползали ближе к дороге, жадно глядя на людей и издавая омерзительное шипение.
— Бежим, — заорала Виктория, — Они голодные!
Но тут несколько трупоедов кинулись наперерез всадникам и загородили дорогу, остальные подбежали сзади, отрезая пути к отступлению. Они протягивали длинные руки, пытаясь стащить людей на землю, хватали за ноги лошадей, повисали на стременах. Макс выхватил меч и, размахнувшись, раскроил череп одной из тварей. Трое из ее товарок тут же кинулись к трупу и разорвали его в клочья, жадно пожирая еще дымящуюся плоть. Их тонкогубые пасти окрасились кровью. Справа от Макса граф размахивал своей саблей, слева Виктория и Янош отбивались от стаи трупоедов. Макс, расчищая себе дорогу мечом, двинулся вперед, туда, где застыли в ужасе Аня и Милана. Со всех сторон, шипя, к ним подбирались мерзкие чудовища.
— Держитесь! — крикнул он девушкам, поднимая Малыша на дыбы, чтобы скинуть двоих трупоедов, пытавшихся вцепиться в шею коня.
Верный конь блестяще исполнил этот трюк, затоптав парочку копытами. Макс с размаху врубился в стаю, осаждавшую девушек, вскоре к нему присоединился граф. Вдвоем они отбили атаку, и повернулись, чтобы помочь Яношу и Виктории. Макс заметил сзади клубок бледных тел, крутящийся вокруг Гольдштейна. Лев Исаакович, единственным оружием которого был кинжал, не успевал обороняться от них, и трупоеды торжествующе шипели, предвкушая его скорое поражение. Макс пробился к нему, и принялся рубить тварей, которые, падая, тут же становились добычей себе подобных. Вскоре земля под копытами коней окрасилась кровью, и Макс не уставал благодарить бога за то, что это кровь не его и не его товарищей. Несмотря на героические усилия всадников, трупоедов не становилось меньше: с кладбища выползали все новые и новые твари. Вскоре стало понятно, что эта битва обречена на поражение, и вчетвером против такого полчища голодной нежити им долго не устоять. У Макса ныла правая рука, уставшая рубить, Виктория, Янош и граф тоже выглядели не лучшим образом. Трупоеды все прибывали и прибывали, скоро уже вся дорога была покрыта ковром извивающихся бледных тел. Отовсюду сверкали огромные глаза, карауля каждое движение людей, ожидая удобного момента для последней атаки. Макса охватило отчаяние. Погибнуть, став ужином для нежити, было очень уж противно и бессмысленно.
— Сюда! Пробивайтесь сюда! — раздался громкий крик.
Дорога впереди осветилась ярким пламенем, выхватывающим из темноты клубки омерзительных тварей. Там появился Кшиштоф, в одной руке его был меч, которым он неистово рубил трупоедов, другая рука сжимала большую еловую ветку, на конце которой пылал огонь.
