— Вас только двое? — вопрос дамы прозвучал двусмысленно. Похоже, здесь ожидали компанию побольше.
— Ты права, госпожа. В округе шалят. Мы потеряли несколько чеѓловек в стычке с какими-то негодяями.
— А они... впрочем, это не важно.
Дама Герберга быстро глянула в сторону коричневой рясы, вновь выползшей на свет. Кто он? Родственник? Советник? Хозяин? Посмотрим.
В сумрачном холодном зале жилого крыла царил неуют. Ветер выл, путаясь в черных потолочных балках. В нос шибал запах старого прокисшего тростника, псины, холодной, мокрой золы — будто и не жилое. Из углов робко выглядывали обрывки прошлой жизни: вымпел на стене, резная, когда-то нарядная, а теперь изломанная скамья, разбитая прялка.
Помоги... Защити...
У Филиппа не оставалось ничего кроме надежды. А у него, Роберта? Так прикинешь собственные невзгоды к чужим и, оказывается — зря гневишь Всевышнего, вопрошая: 'За что?!'. Здоров, свободен, окружен людьми, которые тебя любят и тебе дороги. А, что зависть и подлость выбили на время из седла...
Роберт даже с шага сбился. Еще совсем недавно его мир сузился до полыхающей белой ненавистью щели. От обиды, от бессилия, что-либо изменить — кончалась жизнь графа в блестящих доспехах, побеждавшего на ристалищах и полях войны, побеждавших в любви и мчавшегося, мчавшегося, мчавшегося — догнать и ухватить нечто...
Герберга нетерпеливо крикнула слуге:
— Разожги камин, А вы, — в сторону гостей, — ждите здесь.
Пора было ее одернуть. Роберт, шагнув ближе, процедил сквозь зубы, сохраняя, впрочем, бесстрастное лицо:
— Приказы можно выполнять, можно и не выполнять. Что вы предѓпочитаете?
На лице дамы мелькнуло беспомощное выражение. Она кинула косой взгляд в сторону монаха, но быстро совладала с собой:
— Я п р о ш у обождать здесь, — прошу, выговорила, будто под язык попал острый камешек.
Странная. С одной стороны хозяйка, без труда отобравѓшая власть у Анны, с другой зависимая, пуганая и кажется не очень умная. Возможно, она чем-то обязана человеку в рясе? Или — марионетка, действующая воѓпреки собственной воле?
Роберт и Гарет остались в середине зала. По темным углам шевелилось; несло чесноком, звякало. Только возле гостей замер пыльный столб света, падающего из высокого узкого окна.
Серв у камина двигался бочком да ползком, стараясь не привлеѓкать к себе внимание ни тех, ни этих.
— Мы тут как мыши на блюде, — проворчал Гарет.
— Пошли, присядем. Вон, скамья у стены. Хорошая стена, крепкая, как раз спину прикроет.
— И то — дело.
Но посидеть, отдохнуть им не дали. Дама Герберга спустилась в зал со второго этажа, встала в середине мрачного помещения и провозгласила:
— Я говорила с сестрой. Она примет вас вечером, если будет себя хорошо чувствовать. А пока вам рыцарь, укажут комнату, а ваш слуга отправится в казарму.
— Мой вассал шевалье де Гильен останется со мной. Что же касается аудиенции: будем надеяться, что мадам Анна к вечеру поправится.
Со двора донеслись конский топот, звон и хриплые ругательства. Несомненно, отсрочка аудиенции была вызвана справедливым желанием нынешних хозяев замка, поискать по округе: не притаился ли где в лесочке отряд. Вдруг, некто собирается поддержать двух дуѓраков, сунувшихся к черту в зубы?
До вечера можно было отдыхать. Не удостоверившись в полновесной, благородной глупости гостей, их не тронут.
В провожатые им отрядили рыжего толстого детину в засаленной камизе. Отдуваясь и порыгивая — редьки поел — он повел гостей на второй этаж. Комнатка, в которую они вошли, мало разнилась с залом по запущенности. Десять на десять шагов каменная коморка скупо освещалась узким, едва ребенку протиснуться, окном. Посередине стояло ложе, забросанное старыми тряпками. Облезлое, когда-то меховое покрывало тоскливо пялилось старыми и новыми дырами. У стены пыльным надгробьем доѓмашнему уюту прилепился камин. Ни табурета, ни сундуков, ни бадьи с водой — умыться с дороги.
— Я, это... — провожатый из-под низкого, подпертого бровями лба, уставился на Роберта, — упредить... По замку, значит, не шастайте. Тута человек рядом останется. До ветру если... проводит.
Говор выдавал уроженца нижней Шампани. В речи Герберги мелькали характерные словечки жительницы Иль де Франс. Среди воинов, с которыми махались во дворе, были и нормандцы и южане. Что собрало всех этих людей в стаю? — спросил себя Роберт, и сам себе ответил: война. Она проглотила всех, но некоторых отрыгнула. И теперь они жеваные в железной пасти, обожженные ее соками, зловонными плевками расползлись по Европе.
— Я понял, иди служивый.
Проводник пристальнее всмотрелся в глаза наглого гостя. Легко как согласился! А сам, поди, умышляет. Но в ответ получил спокойный твердый взгляд, не поймешь какого цвета глаз.
Не раздеваясь, как был в кольчуге Роберт прилег на кровать, потревожив сухую легкую пыль. Гарет, устроившись рядом, достал из сумки кусок лепешки, сыр, фляжку.
— Ешь, давай мессир.
— Чего обзываешься? Дай полежать. Сейчас вот отдохну, блох накорѓмлю, подумаю.
— В этой каменной норе жилым не пахнет. Стал-быть, блохи не воѓдятся.
— Считаешь?
— Ушли в обжитые места. Им тоже, небось, уюта хочется.
— Тогда они вовсе должны покинуть замок.
— Да уж — склеп склепом.
— Как думаешь, чего это новые господа в такой грязи сидят?
— Привычка, — Гарет грыз каменно твердый кусок сыра. Отъел, запил водой из фляги. — Да и не свое. Свое бы враз прибрали и людей поберегли. А эти — как саранча: округу позорили, крепкого вассала, само собой, извести собрались, и замок выморочили.
— Видел, в деревне скота полно? Раздали вилланам.
— А куда его девать? Раздать-то раздали, только и отберут такѓже легко. За зиму съедят.
— А растолковать деревенским?
— Не советую. За вилы схватятся. Темен народ. Гляди: раздали всем одновременно, а отбирать начнут по одной коровенке. И каждый, кого обошло, глядя на соседа, будет твердить про себя: 'Хорошо, что не моя'.
— Да прав ты конечно! Нам оттуда помощи не дождаться. — Роѓберт лежал, глядя в черный от копоти потолок. Тусклый свет дня вливался в окно, делая окружающее еще тоскливее. — Давай прореки, что с нами сегодня попытаются сделать?
— Нашел гадалку!
— Подумай.
— Что тут думать? Сначала попытают, потом зарежут.
— Легко сказать. Нас ведь еще взять надо. Разоружить, связать... Окольчуженного пытать трудно. Он сам кого угодно...
— Забыл старый фокус? Его с нами уже не раз проделывали: зелья в вино подмешают, а там: рыцарь — я вся ваша.
— С этих станется. Но если откажемся вкушать их пищу — сдохнем. Без воды сдохнем вполовину быстрее.
— Сговориться бы с кем, — уныло подытожил Гарет.
Они шептались, памятуя о страже за дверью. На воле, в своѓбодном, просторном лесу, вдали от толстых стен цитадели, все виѓделось иначе. Только запертый в грязной комнатенке, окруѓженный озверевшими изгоями, Роберт начал сознавать, что неписаный закон, по которому он жил ДО, перестал быть. В ПОСЛЕ каждый выбирал себе свой закон — какой удобнее, проще, понятнее, выгоднее. И далеко не всегда такой выбор соответствовал заповедям. На развалинах нравственности бурно полез чертополох, норовя оплести корнями, забить колючками понятия чести, справедливости, сострадания и самой любви.
— Чего примолк, мессир?
— На высокие рассуждения потянуло. Смотри, что получается: шли освобождать Гроб Господень, а выпустили дьявола.
— Ага, из себя.
— Раньше были Кодекс Чести, сила Слова, данного благородным человеком, страх нарушить обет или договор...
— Да где было-то? — Гарет прищурив единственный глаз, воззрился на Роберта. — У тебя? Не спорю. Еще у некоторых, таких как ты. Вы законы блюли, нарушителей карали. Вам короли были не указка, папа — не авторитет. А остальные? Кивали, соглашались, обряды исполняли — тянулись. Чтобы все — как заведено, как порядок требует. Так то в мире было. А походом Крестовым, как ножом постромки обрубило. И кто за вами тянулся, остались без помочей. Нет теперь на них закона ни снизу, ни сверху. Беззаконные. А тебе что? Твой кодекс при тебе остался. Таких как ты хоть в щелоке купай.
Вот тебе и Гарет! Старый слуга, — заскорузлый, грубый, вечно заняѓтый то починкой, то готовкой, головы не поднимавший от своих дел, — разглядел нечто, что Роберт, может, смутно и чувствовал, но понять, осмысѓлить не смог. Не до того было, отвлекали сначала великие цели, а потом крушение собственного мирка.
Что же остается? Либо строить новый мир/мирок по своим законам, либо приспосабливаться к сквознякам, к летящей на голову крупным хлопьям сажы, к сытой отрыжке конвоира, к прихоти живого мертвеца с рыжей патлатой головой, на которой тускло светится корона.
— Роберт, — окликнул вассал, глубоко задумавшегося синьора. — Ты часом не разобрал, кого вешать-то собрались?
— Если подумать, кандидатура на роль ведьмы в округе одна.
— Катла?
— Во-первых, она из свободных, да еще и знахарничала. Во вторых, в одночасье оказалась на положении рабы: что с дочерью не знает; боится. Вполне могла озлиться и что-нибудь такое выкинуть. Девчонка, помнишь, говорила: в замке сейчас за лишнее слово наказывают. Болтнула, не сдержалась, а ее в назидание остальным вздернут.
— Жаль. Весточку отправить не с кем будет.
— Погоди печалиться. Это же одни предположения. До вечера отѓдыхаем. Вечером выберемся из нашего заточения, узнаем новости и — по обстоятельствам.
Чутко, в полглаза подремав на ворохе старья и успев продѓрогнуть, они разом пробудились от грохота шагов. Даѓвешний провожатый успел принять. Его пористый, устрашающих размеров нос, из сизого стал красным. Когда стражник воздвигся на пороге, оба рыцаря уже были на ногах. Роберт стоял у ложа, готовый, при необходимости перемахнуть к стене. Гарет встал у камина в простеночке.
— Иди за мной, благородный. А ты, — кивок в сторону Гарета, — вассал. Ха-ха! Здесь останешься.
Роберт не озаботился ответом, вытянул из ножен меч и, держа его на отлете, пошел на вестника.
Приказывать мне явился?! Бхелхета коснулась плаща. На ткани появился аккуратный надрез. Пьяный заворчал, зарычал, подхватил испорченный край одежды, зачем-то глянул на просвет, потом на Роберта. Взгляд отливал мутным, белесым.
— Ты меня??? Да я тебя... Да я таких как ты...
Ну, очень долго говорил. От великой ненависти он никак не мог вытаѓщить из ножен фальчион, а когда вытащил оказалось — поздно. Роберт кончиком своего меча подсек завязки на куртке горе воителя, попутѓно оцарапал шаловливую ручонку. А потом одним движением перерезал толстый, подбитый кожей пояс, ни мало не заботясь, что рассек кожу на животе. Пояс с ножнами звякнули об пол, куда чуть раньше упал фальчион. Детина же, вместо того чтобы поднять оружие и заняться местью, кинулся из коморы, зажимая обеими руками рану.
Теперь и Роберт отступил за угол камина. Еще бы огня и — совсем идиллия: стоят два усталых рыцаря, греются. А что мечи наголо, так — неспокойно в округе.
Дама Герберга ворвалась в комнату первой. За ней вбежали еще двое. Все готовы к бою. Лицо у женщины полыхало, глаза блестели. Ощутимо потянуло винными парами. Похоже, дама вкушала хмельной напиток вместе со своими воинами. В руке она сжимала не женский кинжальчик, а легкий меч. Тускло посверкивала полоска заточки. Чувствовалось, женщина принесла его не для того, чтобы просто попугать. Укороченный меч ладно сидел в ладони. Еще один камешек лег в мозаику — переодетая в мужское дама, про которую говорила Тисса. Вряд ли на всю здешнюю округу найдется еще одна столь заметная особа.
Не размениваясь на выяснения, женщина заорала:
— Что ты себе позволяешь, бродяга?! Я прикажу, тебя и твоего васѓсала изрежут на куски. А куски развешают по стенам замка, чтобы... — она запнулась, кончился воздух. Новую порцию Герберга всосала с боѓлезненным всхлипом, -...если кто сунется — знали, что с ними будет.
— Прикажи, — издевательски спокойно предложил Роберт. Ему вдруг захотелось довести эту тварь до белого каления, до предела, за которым злоба ослепляет, и человек безоглядно кидается на обидчика. В такие моменты может открыться настоящее лицо. Нутро видно, как говорит Гарет.
Забаву попортила Коричневая ряса. Монах ворвался в, ставший уже несколько тесноватым, альков, обогнул Гербергу и застыл скорбной тенью без лица. Загадка! Будет увещевать, ругаться, стращать?
Но слова оказались не нужны. Уже само его появление остудило пыл Герберги. Она отступила. Лицо скривиѓлось, даже сморщилось, сразу сделавшись некрасивым и старым. Рука с оруѓжием повисла. Кончик меча цокнул по плитам пола.
Ряса, наконец, подала голос, но так тихо, что Роберт не разобѓрал слов. Зато дама, стоявшая вплотную, все услышала и поняѓла. Развернувшись на пятках, она кинулась за порог. Вслед за ней исчезли оружные. Монах-призрак молча удалился последним.
— Чего это они, — одними губами спросил Гарет.
— Перепились.
— Ну и что? Я так понял, тут каждый день гуляют.
— Но мы-то с тобой только сегодня прибыло. Считай — свежие зрители.
— Да пропади они все пропадом! — Гарет ловил кончиком меча устье ножен. Постояли прислушиваясь. За толстой дощатой дверью — ни шороха, ни скрипа. Мечи аккуратно легли по своим местам: высоко коротко взинькнула спата, Табан вошел в ножны, причмокнув гардой. Снизу из зала начали пробиваться звуки. Там ругались, звенело, падало, орало и взвизгивало.
Стража за дверью слышно не было.
— Заснул он там что ли? — едва слышно проговорил Гарет.
Роберт вместо ответа широко распахнул дверь, придержав на самом размахе, чтобы не бухнула в стену. Справа коридор до самой лестѓницы пустовал. Слева, как это ни странно, тоже. Толи по недосмотру хозяйки, толи по самоличному решению охранника, ушедшего пропустить вместе с остальными стаканчик, гости замка Барн остались без присмотра.
— Нарываться не будем? — спросил Роберт. — Или будем?
— Рано.
— Если поймают, скажем, до ветру пошли. Осмотреться надо.
— Ох, не дадут.
— Может, останемся?
— Ладно тебе над стариком-то смеяться. Пусти, первым пойду.
Они двинулись тихо, насколько позволяла оковка сапог и, навешанное от макушки до пяток, железо. Там впереди, где на поверхности стены плясали отсветы огня, в сторону большого зала открыѓвался целый балкон.
Коридор отделяли от зала каменные перила в высоту до пояса. По верху шла невнятная резьба. Замок, за короткое время подновленный и достроенный Филиппом, вообще-то устраивался не только и не столько как цитадель. Барон возводил удобное жилище, но с отделкой не успел. Роберт вспомнил свое собственное родовое гнездо. Оно так и стояло недостроѓенным после смерти отца. Его жена ничего не предпринимала сама, а наследнику было не до того.
Почему-то больше всего было жаль легкой светлой, плывущей как мираж в вечерних сумерках, церкви.
Мысль тотчас развернулась, хлестнув по нервам: в его доме хозяйничает чужой. Там чужие, здесь чужие...
Пока он устанавливал свою справедливость в ТОМ мире, здешний встал с ног на голову. И кто сейчас поручится, что восѓстановить нормальный порядок вещей удастся хотя бы в одном, единственном, затерянном среди лесов замке?
