"Тяжелый — это подходящее определение", — думала я, втыкая лопату в зерно и разгребая. Проросшее зерно было влажным, и наполненная им лопата весила несколько добрых фунтов. Переворачиваемое зерно было неоднородным, перемежалось темными влажными пятнами из нижних слоев. Необработанное зерно было светлее по цвету. Всего лишь несколько бледных горок оставалось в дальнем углу сарая.
Я с энтузиазмом атаковала их, осознавая в процессе, что очень стараюсь не думать об истории, которую рассказала Марсали. Я не хотела испытывать симпатию к Лаогере — и не испытывала. Но я не хотела также проявлять к ней сочувствие, а это, как выяснилось, сделать было сложней.
По-видимому, ее жизнь не была такой уж сладкой. Впрочем, как и у всех, кто жил тогда в горной Шотландии, подумала я, крякнув, отбрасывая полную зерна лопату в сторону. Быть матерью никогда и нигде не было легко, и казалось, она хорошо справилась с этой работой.
Я чихнула от зерновой пыли, остановилась протереть нос рукавом, и снова взялась за лопату.
"В конце концов, не то, чтобы она пыталась украсть у меня Джейми", — сказала я себе, борясь с сочувствием и великодушной объективностью. На самом деле, как раз наоборот — или, по крайней мере, она могла так это рассматривать.
Край лопаты тяжело заскрипел, когда я сгребала последние остатки зерна. Я перевалила его в сторону, затем плоской частью лопаты сунула перевернутое зерно в пустой угол и разгладила высокие бугорки.
Я знала обо всех причинах, по которым, как он сказал, Джейми женился на Лаогере — и я верила ему. Несмотря на это, факт оставался фактом — упоминание ее имени вызывало разнообразные картинки в голове. Начиная с момента, когда Джейми страстно целовал ее в алькове замка Леох, заканчивая мысленным образом того, как он своими теплыми руками шарит под ее ночной сорочкой в их брачную ночь, и устремляется к ее бедрам — это заставило меня фыркнуть как касатка, и почувствовать, как кровь горячо пульсирует в висках.
Мне подумалось, что, возможно, я не была таким уж великодушным человеком. Вообще-то, временами бывала довольно пошла и обидчива.
Мой приступ самокритики резко оборвался звуками голосов и движением снаружи. Я подошла к двери сарая, прищурившись от сверкания послеполуденного солнца.
Я не могла видеть их лиц, а также не могла сказать, сколько их было. Некоторые сидели верхом на лошади, некоторые стояли на земле, темные силуэты на фоне заходящего солнца. Краем глаза я заметила движение: Марсали задом продвигалась к двери сарая.
— Кто вы, господа? — сказала она, высоко подняв подбородок.
— Страдающие от жажды путешественники, мистрис, — сказала одна из темных фигур, выезжая на коне вперед остальных. — В поисках гостеприимства.
Слова были вполне учтивыми, голос — нет. Я вышла из сарая, все еще сжимая лопату.
— Добро пожаловать, — сказала я, не стремясь придать голосу гостеприимный оттенок. — Оставайтесь, где стоите, джентльмены. Мы с радостью дадим вам выпить. Марсали, можешь принести бочонок?
Неподалеку находился маленький бочонок свежего виски, как раз для таких случаев. Мое сердцебиение отдавалось в ушах, и я так крепко сжимала деревянную рукоятку лопаты, что могла чувствовать все шероховатости древесины.
Было более чем странно видеть одновременно такое большое количество странников в горах. Время от времени, мы видели группы охотников чероки — но эти люди не были индейцами.
— Не стоит беспокоиться, мистрис, — сказал другой мужчина, спешиваясь. — Я помогу ей принести бочонок. Хотя, мне кажется, нам понадобится больше, чем один.
Голос был британским, до боли знакомым. Речь человека необразованного, но с аккуратной дикцией.
— У нас только один готовый бочонок, — сказала я, медленно продвигаясь в сторону, не спуская глаз с незнакомца. Он был низкорослый и очень худой, и передвигался жесткими короткими рывками, как марионетка.
Он двигался по направлению ко мне, так же, как и остальные. Марсали уже добралась до дров и суетливо шарилась позади поленьев дуба и гикори. Я могла слышать ее тяжелое дыхание. Бочонок был спрятан между бревнами. Там же, я знала, лежал топор.
— Марсали, — окликнула я, — оставайся там. Я подойду и помогу тебе.
Топор был лучшим оружием, чем лопата. Но две женщины против... сколько там мужчин? Десять... двенадцать... больше? Я моргнула, глаза заслезились от солнца, я увидела еще нескольких, выходящих из леса. Этих я могла четко разглядеть, один улыбнулся мне, и я заставила себя не отводить взгляд. Его улыбка стала шире.
Коротышка также приближался. Я взглянула на него, и короткая вспышка узнавания пронзила меня. Кто он такой, черт возьми? Я его знала, видела его прежде — и вместе с тем, ни одно имя не всплывало в связи с этими впалыми щеками и низким лбом.
От него воняло застоявшимся потом, грязь затерлась в кожу, и от нее разило резким запахом мочи; от них всех разило, и этот запах носился в воздухе, дикий, как вонь ласки.
Он заметил, что я узнала его, тонкие губы на мгновение сжались, затем расслабились.
— Миссис Фрейзер, — сказал он, и мрачное предчувствие резко усилилось, когда я увидела взгляд его маленьких, проницательных глаз.
— Думаю, у вас есть преимущество передо мной, сэр, — сказала я, приняв, насколько могла, уверенное выражение лица. — Мы знакомы?
Ответа не последовало. Угол его рта немного раскрылся, но его внимание отвлекли двое мужчин, выступивших вперед, чтобы взять бочонок, который Марсали выкатила из укрытия. Один из них уже схватил топор, на который я положила глаз, и был готов проломить верх бочонка, когда худощавый закричал на него.
— Оставь его!
Мужчина поднял на него глаза, полные искреннего недоумения.
— Оставь его, я сказал! — отрезал худощавый, когда тот все еще озадаченно переводил взгляд с бочонка на топор и обратно. — Мы возьмем его с собой. Еще не хватало, чтобы вы все напились в стельку прямо сейчас.
Повернувшись ко мне, словно продолжая разговор, он сказал:
— А где остальное?
— Это все, что есть, — сказала Марсали, прежде чем я смогла ответить. Она хмурилась, опасалась его, но также разозлилась. — Возьмите его и проваливайте.
Внимание худощавого впервые обратилось к ней, но он одарил ее не более чем мимолетным взглядом, и тут же вернулся ко мне.
— Не пытайтесь лгать мне, миссис Фрейзер. Я отлично знаю, что есть еще, и я его получу.
— Больше нет. Отдай сюда, неотесанный болван! — Марсали ловко выхватила топор у мужчины, державшего его, и сердито взглянула на худощавого. — Так вы отплачиваете за истинное гостеприимство, да? Воруете? Хорошо, забирайте то, за чем пришли, и убирайтесь!
Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать ее примеру, хотя тревожные колокольчики звенели в голове всякий раз, когда я смотрела на худощавого коротышку.
— Она права, — сказала я. — Сами посмотрите, — я указала на сарай, бочонки для сусла и горшок стояли рядом, открытые и явно совершенно пустые. — Мы только начинаем солодить, пройдет несколько недель, прежде чем появится новая партия виски.
Ни малейшим образом не изменив выражение лица, он резко сделал шаг вперед и залепил мне тяжелую пощечину.
Удар не был настолько сильным, чтобы сбить меня с ног, но голова дернулась назад и на глазах выступили слезы. Я была скорее шокирована, чем ушиблена, хотя на губах почувствовался терпкий привкус крови, и моя губа стала вспухать.
Марсали издала громкий возглас шока и ярости, и я слышала, как несколько мужчин забормотали изумленно и заинтересованно. Они двинулись вперед, окружая нас.
Я прикрыла окровавленную губу тыльной стороной ладони и рассеянно заметила, что она дрожит. Мой разум, однако, удалился вглубь на безопасное расстояние, придумывая и отбрасывая предположения так быстро, словно перетасовывал колоду игральных карт.
Кто были эти люди? Насколько они опасны? Что они намереваются сделать? Солнце садилось — сколько времени пройдет, пока отсутствие меня и Марсали заметят, и кто-нибудь пойдет на поиски? Это будет Фергюс, или Джейми? Даже Джейми, если он придет один...
У меня не было никаких сомнений, что это были те самые люди, которые сожгли дом Тиджа О'Брайана, а также несли ответственность за нападения за Линией Договора. Значит, злодеи — но промышляющие в основном грабежом.
Во рту чувствовался вкус меди: металлический привкус крови и страха. Не более секунды прошло в этих размышлениях, но пока я опускала руку, я решила, что будет лучше дать им то, что они хотят, и надеяться, что, получив виски, они исчезнут.
Однако мне не представился шанс это сказать. Худощавый схватил меня за кисть руки и жестоко вывернул ее, я почувствовала дикую боль, когда кости сместились и треснули, и опустилась на колени в листву, не в состоянии издать ничего, кроме слабого сдавленного звука.
Марсали закричала громче и дернулась, как атакующая змея. Она замахнулась топором от плеча со всей силой своего тела, и лезвие глубоко вонзилось в плечо мужчины, стоявшего рядом с ней. Она свободно вырвала его, и теплая кровь брызнула на мое лицо, застучав, как дождь, капающий на листья.
Она заверещала, тонко и высоко, мужчина также завопил, и вся поляна пришла в движение, мужчины с ревом хлынули внутрь, как разбивающийся прибой. Я бросилась вперед, ухватив худощавого за колени, сильно боднув его головой в пах. Он издал удушливый хрип и упал на меня, пригвоздив к земле.
Я изворачивалась, пытаясь вылезти из-под его оцепеневшего тела, зная только, что нужно добраться до Марсали, встать между ней и мужчинами, но те уже добрались до нее. Крик приглушился звуками ударов кулаков о плоть и глухим стуком, когда тела падали на стенку сарая солодовни.
Глиняный котел на огне был на расстоянии вытянутой руки. Я схватила его, не обращая внимания на обжигающий жар, и запустила прямо в группу мужчин. Он тяжело ударил в спину одного из них и разбился, разбрасывая кругом горящие угли. Мужчины закричали, отпрыгивая назад, и я увидела Марсали, прислонившуюся к сараю, шея скошена набок, глаза закатились, превратившись в белые пятна на лице, ноги широко растопырены, а сорочка порвана от шеи вниз, выставляя наружу обнаженные груди, лежавшие на выпуклости ее живота.
Затем кто-то ударил меня по голове, я отлетела в сторону, скользя по листьям, и приземлилась, распластавшись на земле, не в состоянии встать, пошевелиться, говорить и даже думать.
Великое спокойствие нашло на меня, и мое поле зрения сузилось, казалось, очень медленно — закрытием радужной оболочки глаза, превратившись в спиралевидную линию. Перед собой я увидела на земле гнездо, прямо перед носом, ловко и искусно переплетенные веточки, зеленоватые яйца, округлые и хрупкие, совершенные в своей форме. Затем каблук раздавил яйца, и зрачки полностью закрылись.
* * *
ЗАПАХ ПОЖАРА ПРОБУДИЛ МЕНЯ. Скорее всего, я была без сознания несколько мгновений: кучка сухой травы у моего лица едва начала дымиться. Горячий уголек сверкал в купе древесного угля, выстреливая искрами. Накалившиеся волокна попали на сухие травинки, и куча травы вспыхнула огнем, в этот же момент чьи-то руки схватили меня за плечи и подняли с земли.
Все еще в полубессознательном состоянии, я ударила своего похитителя, когда он поднимал меня, но он бесцеремонно подтолкнул меня к одной из лошадей, поднял и взвалил на седло с такой силой, что у меня перехватило дыхание. Мне едва хватило соображения уцепиться за кожаное стремя, как кто-то ударил лошадь по крупу, и мы рысью пустились в путь, с причиняющими боль скачками.
Между головокружением и тряской, все, что я видела, было фрагментировано, словно в разбитом зеркале — но я смогла бросить последний взгляд на Марсали, которая вяло лежала, как тряпичная кукла среди дюжины маленьких огней, и разбросанные угли вокруг хватались огнем и начинали гореть.
Я издала приглушенный звук, пытаясь позвать ее, но он затерялся в стуке сбруи и голосах мужчин, тревожно разговаривающих рядом со мной.
— Ты с ума сошел, Ходж? Ты не хочешь эту женщину. Верни ее обратно!
— И не подумаю, — голос коротышки был раздраженным, но уверенным, где-то возле меня. — Она покажет нам, где виски.
— Виски нам не понадобится, если мы умрем, Ходж! Это же жена Джейми Фрейзера, черт тебя побери!
— Я знаю кто она такая. Давай, шевели копытами!
— Но он... Ты не знаешь, что это за человек, Ходж! Я однажды видел его...
— Избавь меня от своих воспоминаний. Двигай, я сказал!
Последнее было акцентировано внезапным злым стуком и изумленным возгласом боли. "Рукоятка пистолета, — подумала я. — Прямо по лицу", — добавила я мысленно, сглотнув, когда услышала мокрые, хриплые вздохи человека с разбитым носом.
Рука схватила меня за волосы и больно дернула голову. Лицо худощавого уставилось на меня сверху, глаза оценивающе сузились. Казалось, он хотел лишь убедиться, что я все еще жива, так как, не сказав ни слова, отбросил мою голову снова, безучастно, словно это была просто сосновая шишка, которую он поднял на дороге.
Кто-то вел лошадь, на которой я была; несколько мужчин также шли пешком. Я слышала, как они переговаривались друг с другом, передвигаясь полубегом, грохоча и кряхтя, как свиньи в подлеске, чтобы успеть за лошадьми, которые уже начали подъем.
Я не могла дышать, лишь делала краткие вдохи, и меня немилосердно трясло при каждом шаге, но я не собиралась тратить время на физический дискомфорт. Марсали была мертва? Она, безусловно, выглядела мертвой, но я не видела крови, и уцепилась за этот маленький факт для скудного — и временного — утешения.
Даже если она еще не мертва, она скоро может умереть. Будь то от травмы, шока или внезапного выкидыша — о, Боже... Боже... бедный маленький Monsieur L'Oeuf...
Мои руки беспомощно, в отчаянии сжали кожаные стремена. Кто может найти ее — и когда?
Я пришла в солодовню чуть более чем за час до времени ужина. Как поздно уже было сейчас? Я краем глаза видела землю, дрожащую внизу, но мои волосы распускались и падали на лицо всякий раз, когда я пыталась поднять голову. В воздухе становилось прохладно, а раз по-прежнему все освещалось, то я решила, что солнце уже на горизонте. Через несколько минут свет начнет угасать.
А дальше что? Сколько времени пройдет, пока начнутся поиски? Фергюс заметит отсутствие Марсали, когда она не вернется, чтобы готовить ужин — но пойдет ли он искать ее, когда дома две маленькие девочки? Нет, он пошлет Германа. Это заставило мое сердце сжаться, и комок застрял в горле. Когда пятилетний мальчик найдет свою мать...
Я все еще могла чувствовать запах пожара. Я принюхалась один раз, второй, третий, в надежде, что это лишь мое воображение. Но над запахом пыли и пота лошади, привкуса кожаных стремян, и слабой струйки свежестоптанной травы, я отчетливо чуяла сильный неприятный запах дыма. Поляна, сарай — или все вместе, уже хорошо и основательно занялись огнем. Кто-нибудь увидит дым и придет. Но успеет ли?
Я крепко закрыла глаза, стараясь перестать думать, выискивая любую возможность отвлечься от мысленно предстающей перед глазами картины того, что происходит позади меня.
