Коренастые гребцы вельбота работали вёслами, как разговевшиеся после Воскресения Христова постники — ложками, отчего плашкоут, постепенно ускоряясь, левым к течению галсом всё дальше забирал в сторону будущей набережной Робеспьера. Сегодня же Набережной звалась ближняя из параллельных реке улиц, впоследствии Шпалерная, одна из петровских линий, соединивших Пушечный литейный двор со смоляным своим "коллегой", более известным как Смольный. Порядок на воде если регулировался вообще, то, вероятно, в рамках чисто русского понятия "авось". Авось не столкнутся. Небось не потопнут. Как-нибудь выкарабкаются. С Божьей помощью поживут до следующей навигации. Ну, а если — нет, так и хрен с ними, бабы ещё нарожают...
Никита, далёкий от судовождения в большей степени, чем аравийский бедуин — от племенного свиноводства, похолодел чуть ли не до абсолютного нуля, когда их транспортное средство впритирку разминулось со встречным баркасом под многозначительным названием "Голландия". Подумал даже, что сего "голландца" по количественному составу экипажа — ни единого обормота на брошенных вёслах! — смело можно отнести к разряду летучих...
Дабы сохранить и без того натянутые до предела нервы в целости, он сосредоточил внимание исключительно на берегах.
Успокоился? Ну, в какой-то мере. Во всяком случае, отвлёкся от примерки на себя лихой доли пассажира "Титаника".
Ощутил всплеск положительных эмоций от созерцания тверди земной? Если честно, то — никоим образом. Скорее, был разочарован, ибо слишком уж уныло выглядело побережье столичных предместий. Ничуть не радовали взор инфернальные дымы пороховых заводов, литейных цехов, кузниц и смолокурен. Без намёка на энтузиазм, будто в рабской покорности року бухали тяжкие молоты и сваебойные "бабы". Вдоль будущей Шпалерной тут и там расположились редкие приземистые дворцы в стиле русского барокко, с ухоженными на "аглицкий" манер парками, нисходящими к водам Невы. Но — увы! Меж их претенциозными архитектурными ансамблями лавой сочилась в реку финно-угорская дичь Ингерманландии, какая-то изначальная замшелость, девственная глушь северо-запада. Повсеместно резал глаза недострой, ни один объект не радовал высокой творческой Завершённостью. Умом Никита понимал, что муравьиное копошение рабочих среди терриконов мусора, строительных лесов, штабелей брёвен, пирамид из тёсаного камня, транспортных подвод — есть зримое свидетельство экономического и социального подъёма. Град Петров из наскоро укреплённого военного лагеря, города-верфи и города-склада первых десятилетий своего существования быстро превращался в красавицу Северную Пальмиру. Но, увы, душой в этой связи пришелец из иных времён отнюдь не ликовал. Почему не ликовал? Да потому, что терпеть не мог самого процесса превращения чего-либо во что-то новое, обязательно связанного с ломкой устоявшегося порядка вещей. Мракобес, не приемлющий Прогресса в принципе? Вовсе нет! Ретроград? Да, умеренный ретроград, на уровне благоприобретённого рефлекса чурающийся перестроек, переломов, перемен и перетрясок, как, собственно, все до единого представители его социальной прослойки — спецназа. Как же иначе, если любые колебания стабильности общества и государства чреваты для спецназовцев массовыми беспорядками, захватом заложников, фугасами на дорогах, пулями непримиримых инсургентов?! Вот и всплеск екатерининской активности во благо становления и расширения империи очень скоро приведёт к жестокой пугачёвщине. Благо ещё, Петербург, как и весь северо-запад, счастливо избежит ужасов гражданской войны...
Отогнав рукоятью плети оголодавших комаров, которые, в отличие от редкой птицы на Днепре, без особенных усилий тучами долетали до середины реки, Никита далеко не в первый раз задумался о соотношении Закономерного и Случайного в неоднозначной истории Руси. Если быть точным, вот о чём: предопределено ли было Свыше — если угодно, логикой всемирно-исторического процесса — русское "окно" в Европу именно здесь, под неласковым солнцем северных широт, или это результат некоего стечения обстоятельств? И ведь таки — да! На волюнтаристское решение Петра I Алексеевича о "проёме" для сего "окна" и месте столицы грядущей империи повлиял как минимум один сторонний фактор — недовольные стрельцы. К Петру Великому, наряду с Иосифом Величайшим, в двадцать первом веке можно относиться как Бог на душу положит, но при этом следует признать, что первый ухватил за космы чумазую деревенщину Русь — девку, кстати, несказанной красы от природы, — выстебал из неё хлёстким кнутовищем многосотлетнюю дремучесть, наскоро выкупал в полынье холодной Балтики, принарядил, подрумянил, обучил паре-тройке иноземных фраз и пинками выгнал из душного терема на манерный променад по бульварам Европы. Второй, поименованный Иосифом, пришёл на помощь, когда матушка Россия (уже мадам, а не девка), ощутив кризис среднего возраста, в один далеко не прекрасный день пустилась во все тяжкие. А поутру проснулась на обочине Истории — похмельная, голодная, раздетая, истерзанная кровожадными насильниками, преданная своими же детьми... Иосиф спас. Иосиф поднял изнахраченную матушку с колен. Иосиф разогнал неблагодарных детушек её — старую ленинскую гвардию и прочую демократическую сволочь. Многих, кстати, придушил (на взгляд Никиты, поделом!)... Саму бедняжку так отмордовал, что до смерти Его кровавой юшкой харкала. Зато вернул Руси имперское достоинство! Мало того, поднял до таких высот, что величайший из политиков Британии, сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль на исходе жизни писал об Иосифе Сталине: "Он создал и подчинил себе огромную империю. Он был человеком, который врага своего уничтожал руками своих же врагов, заставив даже нас, кого открыто называл империалистами, воевать против империалистов. Сталин был величайшим диктатором, не имеющим себе равных в мире. Он принял Россию с сохой, а оставил оснащённой атомным оружием". Но речь сейчас не об Иосифе, речь о Петре. О Петре, "окне в Европу" и географическом месте столицы империи. Причём вот в каком ракурсе: был ли шанс на то, чтобы северная столица оказалась южной?
Никите всегда казалось, был. Да ещё какой! Природа феномена Государства (если рассматривать государство как исторически локализованный на определённой территории субъект международных отношений) такова, что Оно во все времена стремилось к экспансии вовне, к влиянию на соседей, а то и к господству над миром. Механизм реализации подобного стремления — не обязательно война. Издревле существует множество инструментов и технологий экспансионистского воздействия: насаждение чуждой культуры и религии, идеологическая обработка масс, финансовая кабала, проникновение в экономику и сферу обороны, привязка к импорту, манипулирование властями через агентуру влияния, прямой подкуп ключевых фигур, переориентация элиты общества на собственные ценности и образ жизни, контроль над информационными потоками... и т.д., и т.п. На худой конец, угроза войны. Даже не прямая, а так, между прочим, при необходимости. По принципу "ежели что, порву, как Тузик — грелку!". К слову, опыт США показывает, что чем крепче у Тузика когти и острее зубы, тем наглее он себя ведёт, тем более нахально вмешивается во внутренние дела соседей по Земле.
Но, увы, мировое господство есть недостижимый идеал, что в своё время убедительно доказал Александр Филиппович Македонский. Через полвека в этом убедится наполеоновская Франция, позднее — нацистская Германия с присными её. Ну, а там и до Соединённых Штатов очередь дойдёт... Всё та же Германия дважды за двадцатый век продемонстрировала бесперспективность натиска сразу на нескольких фронтах. В усреднённом варианте Государство выбирает для себя один доминантный сектор экспансии, на остальных же направлениях активничает от случая к случаю, без фанатизма, с оглядкой, водя носом по ветру в ожидании благоприятных конъюнктур. Прогрессивная российская общественность издревле, со времён первых князей дома Рюрика (а то и раньше!) доминантой экспансии определила для себя Царьград — хоть в бытность греческим Константинополем, хоть турецким Стамбулом, без разницы. Суть его от эпохи к эпохе не менялась — всё тот же ненасытный паук, мало того что грызущий Отечество жвалами вроде Крымского ханства, так ещё и затянувший липкой паутиной форточку в Средиземноморье. А Средиземноморье — это о-го-го! Это вам не затрушенный север Европы на балтийских берегах. Это колыбель современного нам человечества, это древнейшие цивилизации, это прямой — кратчайший! — путь сразу к трём великим континентам. Кто владеет Средиземноморьем, тот владеет миром! Во всяком случае, важнейшей его частью.
Наиболее конкретным из прагматиков по отношению к Царьграду проявил себя киевский князь Святослав Игоревич. И пусть считался больше князем-воином, своего рода отморозком, пожирателем печёной в угольях конины, спавшим обычно на голой земле, в данном случае он проявил себя как мудрый, дальновидный, изощрённый геополитик, до которого любому Джорджу Бушу — как от Москвы пешком до украинской Жмеринки. Пользуясь благоприятной на тот момент конъюнктурой, Святослав со ратники его прогулялся на Среднюю Волгу, где по-свойски "переговорил" с булгарами. Затем, чтобы два раза не ходить одним и тем же переулком, спустился в низовья реки и под настроение разгромил Хазарский каганат. Напомнил горцам на Кавказе, who is who. Точнее, who по жизни держит фишку, ну, а who — всего лишь ху... Произвёл "мягкую зачистку" в северном Причерноморье. Но всё это — так, между делом, походя, что называется, в охотку. Типа, что себя не забывали... Истинной же целью князя, доминантным вектором его геополитики оставался византийский Царьград. И вот тут восторжествовал его стратегический гений! Святослав решил не рвать стальную паутину, затянувшую Босфор и Дарданеллы. Святослав замыслил вышвырнуть греческие гарнизоны из оккупированной Болгарии и переместить столицу собственных земель в Переяславец-на-Дунае. На Дунае! Фактически сдвинуть центр Новгородско-Киевской Руси в самое сердце Балкан и поплёвывать оттуда на макушки византийских императоров с их разнесчастными проливами, потому что из Болгарии открыты пути и в Адриатику, и в Эгейское море, и в Ионическое, то, что омывает подошву итальянского "сапога". К тому же сам Дунай — готовый автобан в центральную Европу. Жаль, не срослось! Кампания 971 года по оказанию помощи братскому болгарскому народу не принесла князю ожидаемого триумфа, а по ходу возвращения на зимние квартиры он и вовсе был убит печенежскими террористами. Печенеги, блин, — сволочи те ещё! Изловить бы пару-тройку да начистить рожи, чтобы неповадно было в следующий раз... А как было бы хорошо служить и жить в такой столице! Тёплое море. Никаких тебе морозов. Зима — два-три месяца, а не шесть-семь-восемь. Да и какая там зима?! Понты корявые! День круглый год примерно равен ночи. Наверняка меньше комаров. Овощи-фрукты. Сговорчивые брюнетки. Великолепное вино... Ух, как оно!
Наверняка примерно так думал и Пётр Великий. Во всяком случае, первый боевой поход его — в бытность даже не самодержавным царём, но соправителем, делившим престол с братом Иоанном — имел генеральную дирекцию на турецкую крепость Азов. И первый созданный им флот предназначался для действий отнюдь не на Балтике — в бассейне Чёрного и Азовского морей. И тот факт, что молодой царь в составе Великого Посольства перво-наперво посетил Восточную Пруссию, Голландию и Англию, вовсе не говорит о перемене вектора экспансии с юга на северо-запад, отнюдь. Как не свидетельствует и о том, что Пётр Алексеевич считал артиллеристов Кёнигсберга и корабелов амстердамских верфей в чём-то выше классом по сравнению, скажем, с итальянскими коллегами. Просто Турция к тому времени уже по минимуму схлопотала по мозгам, и срочно требовалось, во-первых, заручиться поддержкой авторитетных корон, дабы не допустить её сепаратного союза с Австрией, а во-вторых, одновременно занять денег, переманить военных специалистов, подыскать союзников в противовес поползновениям шведов. Точнее, в помощь поползновениям Петра на шведов...
Как бы то ни было, из Англии молодой государь через Австрию направился в Венецию. По натуре человеком он был увлекающимся, не по-англо-саксонски страстным, резким в суждениях и поступках, темпераментным, можно сказать, типичным южанином, и наверняка ему понравилось бы там намного больше, чем в странах пудинга, сосисок и марихуаны. Случись такое, и "окно" в Европу, может, не столь быстро и с куда большими потерями, но точно было прорублено в балканской "стене", с видом на Средиземноморье, и экспедиция временщиков-спецназовцев переправлялась бы сейчас через тёплый Дунай, а не студёную Неву. На месте же нынешнего Питера со временем вырос бы мощный военный форпост и крупный коммерческий центр вроде современного Владивостока, но, увы, без какой-либо столичной перспективы. Однако Пётр тупо не успел добраться до города храмов, дворцов и каналов. Вмешался сторонний фактор — очередной стрелецкий бунт на родине. Порывистый царь, с детства таивший страх и злобу на стрельцов, только завершив переговоры в Вене, ангелом мщения полетел домой, где пролил реки повстанческой крови. В результате европейские прожекты государя-реформатора позднее были реализованы в северное "окно" отчасти ещё и потому, что "зодчий" не успел проникнуться очарованием юга Европы...
Дилетантски размышляя о геополитике Петра Великого, Никита отчётливо понимал, что сейчас хоть и в мыслях, но брюзжит. Наверняка причиной тому внутреннее напряжение. За месяц подготовки невозможно превратить актёра средних творческих способностей в мастера такого уровня, чтобы он сумел убедительно сыграть человека из иной эпохи. Причём не в мимолётном эпизоде. Причём убедительно не для малоискушённого зрителя, нет, — для современников означенного предка. Причём без возможности дубля-другого, без перспективы переснять сомнительный момент. Причём когда в труппе наметился раздрай. Причём... Ой, много кой чего ещё причём! Не зря бытует мудрость: тяжело в учении — легко в сражении. Призывника несложно обучить более или менее уверенной стрельбе из автомата за одно занятие. Считать его в этой связи солдатом? Да, безусловно! Солдатом, пригодным для строевых упражнений, наряда по роте, обслуживания техники, управления лопатой и метлой, постройки генеральской дачи, самовольной отлучки... Но вот бойцом (от слова "бой") он сделается лишь после того, как оружие станет частью его подсознания, а точная стрельба в любых условиях — действием столь же рефлекторным, как эрекция при виде обнажённого женского тела. На это требуется не один день. И даже не месяц, предоставленный Никите со товарищи для подготовки куда более сложной миссии, чем банальная перестрелка. И, надо признать, время у них было, ибо Время в руках демонов податливо, как пластилин. Тренируйся хоть год, хоть два, хоть целое десятилетие — без разницы. Но это всё равно, что ожидание расстрела в камере смертников! Короче, тяжело. Ощущение полнейшей безнадёги. Депрессия. Желание плюнуть на всё и удалиться в нирвану... Да ещё комары, мать их, заедают!
