— Все же я думаю, — рассуждал Сакас, — что с триманцами надо будет попробовать. Почему нет? Внушить им, что они сражаются против Сил Зла...
— Ты наивен, друг мой. Вся наша телепродукция, игры, фильмы, сериалы только и делает, что убеждает население, что мы сражаемся против Сил Зла. Но эффекта все равно нет — почему-то нет у нас своих гэйнов.
— Но с триманцами, может быть, что-то и получится. Можно рассматривать как еще один эксперимент. Черт возьми, да пусть они даже теряют СЭП через 2-3 года. Ты представляешь, насколько это выгодно? Если триманец будет работать хоть вполовину так хорошо, как пленный гэйн? Во-первых, дейтринов можно будет больше не брать в плен. Совсем. Разве что перебежчиков использовать. Это будет колоссально удобно для военных. Во-вторых, подростков не надо использовать, ломать им жизни...
— Да, ты прав, — согласился Киба, — это будет колоссально удобно... А ты не задумывался, что вся наша цивилизация построена так, чтобы во всем добиваться максимального удобства?
Сакас прищурился. Пожал плечами.
— Удобства? Конечно. Но разве это не логично, Ларс? В конечном итоге так построена любая цивилизация. Можно декларировать, что высшей целью является... как там в Дейтросе — спасение душ, Царствие Небесное. Или там помощь несчастным... или построение лучшего мира. Или борьба с силами зла. Но в итоге любая, абсолютно любая цивилизация построена ради того, чтобы добиться максимального удобства, комфорта, безопасности. И тот же Дейтрос — тоже. Только они менее эффективны, чем мы...
— Менее эффективны? — Киба поднял брови, — не прошло и сотни лет после полного уничтожения цивилизации, а они уже построили новую, у них нет голода, нет безработицы, все дети учатся, условия жизни улучшаются с каждым годом, да еще при этом у них очень эффективная система обороны...
Он осекся. Болван! Ты получил все, что нужно — теперь следует уходить. Причем немедленно. Но Киба не знал, как закруглить разговор так, чтобы не вызвать подозрений. И потом... это же Сакас. Он нормальный, свой человек. Киба сто лет уже не общался с нормальными людьми...
— Ладно, ладно, тут можно спорить. Но в любом случае, даже если они более эффективны, чем мы — ты не будешь отрицать, что и их цель — добиться максимального удобства и комфорта для людей.
— Для людей. Но понимаешь, я над этим долго думал...
Киба замолчал. Все это уже не надо говорить. Ни в коем случае не нужно! Но... его вдруг охватила тоска. Ведь и на Триме не поговоришь ни с кем. Там все — чужие. Никто не поймет.
— Я долго думал над этим, Руд. Может быть, конечно, сказывается возраст. Да, у меня достаточно денег, я могу дожить в свое удовольствие... Но понимаешь, по сути лозунг "все для комфорта человека" у нас нужно уточнить. Все для комфорта здорового, не старого, трудоспособного человека с неплохим образованием. Мужчины или бездетной женщины. И, положа руку на сердце, хоть мы и проклинаем готанизм — белокурого дарайца или дарайки. И это "все" — не просто так, а за счет кого-то. Чтобы этом правильному человеку было комфортно, больной старик или инвалид должен уйти в Колыбель, не имеющий образования — жить без работы, безработный — уйти на улицу, оттуда попасть в атрайд, и там все равно умереть. Но это еще не все. Чтобы этому дарайцу было комфортно, жители Лей-Вей, например, должны работать на рудниках и скважинах за оплату, обеспечивающую полуголодное существование. Они должны рваться к нам и соглашаться работать у нас дворниками и официантами за копейки, и еще считать себя счастливыми, потому что у них на родине еще хуже...
— У них и без нас было плохо. Это дикари, Ларс — со всеми вытекающими...
— Но это их земля. Они должны были развиваться, создавать свою науку, улучшать свое общество. Вместо этого пришли мы, разрушили все, что было, взамен не дали ни науки, ни развития, ни образования, а кинули только подачки в виде еды, лекарств и наркотиков, а за эти подачки получили все богатство Лей-Вея. И ты знаешь, сколько людей там было попросту убито? Минами, боевыми штаммами, обычным огнестрельным оружием... Мы вот критикуем Дейтрос за жестокость. А ты знаешь, что в Лей-Вее мы уничтожили более трети населения?
Сакас пожал плечами. Отодвинул пустую чашку.
— Ты ведь не куришь, Ларс? Я закурю, хорошо? — он достал сигареты, — все это верно. Ты прав, конечно. Мы порядочные свиньи. На самом деле это никто и не скрывает. Но что поделаешь? Мир лежит во зле, мир — отпечаток змеиного хвоста в жидкой грязи, как считали наши далекие предки. Мы свиньи, Дейтрос — такие же свиньи, если еще не худшие. Где искать лучшего, на Триме, что ли? Все вокруг сволочи. Но у меня есть моя семья, работа... У тебя вот с семьей не сложилось, но ведь все равно есть какая-то родня. Я не хочу, чтобы мою семью перебили дейтрины, я и терактов не хочу, я простой, мирный человек, и хочу жить комфортно, насколько это возможно. Я лично честно работаю и не считаю себя в чем-то виноватым. Разве не так? А переделать мир еще никому не удавалось.
Моя родня, подумал Киба. Отодвинул грязную чашку, стал разворачивать печенье. Он вспомнил внучатую племянницу, длинногогую студентку экономического факультета. Красивые полукруглые брови, недоуменно поднимающиеся. "Дед, по-моему, просто цепляется за жизнь". Она думала, что Кибы нет в комнате. Что он не слышит. Ну конечно — ведь если бы он перестал "цепляться", то все деньги достались бы его сестре, бабушке этой девицы, а там и ей самой, а так он еще проживет эту сумму — в свое удовольствие, видите ли, и не подумает, как тяжело родным. Ладно, это молодая дурочка, это эксцесс... но кто из родни хоть раз поинтересовался, каково ему, навестил в атрайде? Он давно стал для своей семьи отверженным.
То же произойдет и с Сакасом, как только он перестанет кормить и содержать... Возможно, это будет не так прямо, не так по-хамски, но мысль такая у детей мелькать будет, и Сакас это так или иначе поймет. Вот в чем ужас...
— Да, все сволочи, — сказал он наконец. Брякнул чашкой о столешницу, — но я спрашиваю себя, Руд, где предел сволочизму. При Готане тоже молчали и соглашались. Теперь мы проклинаем Готана и готанизм. Считаем героями тех, кто боролся. Но ведь те, кто не боролся — рассуждали так же, как ты. Мир не переделать, все одинаковы, Дейтрос еще хуже. У меня есть моя семья...
— Это нельзя сравнивать, — пыхнул сигаретой собеседник, — Готан — это несравнимо...
Киба внимательно посмотрел в светлые глаза приятеля. Опомнился. О чем это он, в самом деле?
— Может быть, Дейтрос и сволочи, — сказал он, — только вот знаешь... вот пока триманцы не вышли в Медиану, у них есть возможность так рассуждать. Что все одинаковы. А у нас — у нас такой возможности нет. Потому что есть существенная разница между нами и Дейтросом. У них есть гэйны. У нас ни один человек не способен быть гэйном. Ни один! Любой нормальный ученый должен этим заинтересоватсья. Не говори только, что тебя это никогда не интересовало. Или что ты верил в официальную версию про расовые особенности... Странным образом исчезнувшую у нас в Дарайе способность. Вот была она — и вдруг не стало. Бред же, правда?
— Я просто не думаю об этом, — угрюмо ответил Сакас, — а почему, по-твоему? Они же это объясняют так, что мы прокляты Богом.
— Я в Бога не верю. Всегда есть рациональное объяснение. И оно, Руд, здесь не такое уж сложное. Способность к творчеству — аномалия, оно иррационально. Мы уничтожаем все аномалии, потому что они привносят дискомфорт и мешают жить. Мы в буквально смысле уничтожаем всех сколько-нибудь аномальных людей, детей, мы делаем их нормальными в нашем понимании, или отправляем в Колыбель. Не насильно, но ты же понимаешь, что такое наша свобода выбора... Ты знаешь, что примерно половина детей, которых в Дейтросе отбирают в квенсены — на грани физической или психической инвалидности? Одаренность и аномальное развитие часто сцеплены. Это можно видеть и на наших подростках, работающих в Лиарах — часть из них диагностированные аутисты, но и почти все страдают какими-нибудь отклонениями, все с детства наблюдаются у психиатров. И ты знаешь, что с ними происходит после потери СЭП. Кстати, стремление к переустройству общества, к справедливости, к гуманизму в отношении всех, а не избранных — это такая же аномалия, это иррационально, носители этого — люди, готовые разрушить собственную жизнь во имя идеалов. И это мы тоже уничтожаем или вводим в очень узкие рамки. Религиозные стремления и идеалы — туда же. Мы стали рациональными до оскомины. Наше общество логично и совершенно до предела. Оно потеряло способность меняться.
— Гм, а гипотеза интересная, — Сакас затушил свой окурок, бросил в замусоренную уже пепельницу, — проведем биологическую аналогию, с наследственностью и изменчивостью. Мутации — неустойчивы, чаще всего летальны, их носители больны или погибают. Мутации могут показаться злом, но среди миллиона мутаций может найтись одна полезная, и она даст возможность виду развиваться дальше. И возможно, обеспечит выживание. Если взять социальную эволюцию, то здесь мутанты — это перечисленные тобой люди с аномальной психикой; и на тысячу случаев шизофрении, биполярных расстройств, аутического спектра и пограничных состояний — может встретиться один гений... или даже просто талант. И нередко он тоже будет страдать каким-либо пограничным состоянием или даже заболеванием. И этот гений создаст картину, построит замок, напишет великий роман, в конце концов, замутит какое-нибудь восстание. Или скажем, теорию переустройства общества, которая вдруг заработает. Да, что-то в этом есть, Ларс... — он неожиданно улыбнулся.
— Именно. Я всегда подозревал, что творчество социальное — и творчество художественное не так уж отличаются. Все революции сопровождаются выделением мощной творческой энергии масс... с точки зрения нормального обывателя — это не более, чем ужас и кровопролитие. Но все, в ком есть хоть искра этой необычности, иррациональности — во время революций и больших перемен обычно бывают счастливы. Мы обезопасили наше общество, потому что гасим необычность уже в зародыше. Мы застыли. Твоя биологическая аналогия верна — наше общество стало невероятно консервативным, у нас все кончилось, мы больше не способны мутировать.
Ученые посмотрели друг другу в глаза. Киба вдруг ощутил, что он счастлив. На короткий миг — но он был счастлив. Он впервые высказал то, что мучило его последние месяцы. Он высказал — и его поняли.
Сакас потряс пепельницей, аккуратно высыпал серый порошок в мусорную корзину под ногами.
— В общем, теория у тебя достаточно безумная, чтобы быть интересной. Кстати, интересно, как сюда подверстать творчество научное... И насколько научная гениальность — не талант, не простая одаренность, а именно гениальность, способность открывать совершенно новые горизонты, мыслить по-иному — связана со всем этим. Кстати, последний гений, прогремевший на весь мир, родился еще до Готана... Я имею в виду Тори. Мы до сих пор всего лишь работаем в его русле. И это физики. О нас же, биологах, биофизиках, вообще трудно что-либо сказать, мы ведь просто экспериментируем, какие у нас новые горизонты... Даже вот наш излучатель — вроде бы революция, но на самом деле гениальности для его изобретения не нужно, нужны знания смежных специальностей и техническая смекалка.
Киба пожал плечами.
— А ты знаешь... у меня был один молоденький аспирант. Предложил очень нестандартное решение уравнения Лера. Ты не в теме, так что объяснять не буду, но в общем, я тогда совершенно с катушек слетел. Потом на этом пять диссертаций защитили, насколько я знаю, и наверное, продолжают защищать. Так вот, он и аспирантуру не закончил — оказался в атрайде. Кажется, у него в самом деле какие-то серьезные нарушения... не шизофрения, но какая-то серьезная психопатия.
— Змей, но ведь это же бред какой-то! — воскликнул Сакас, — что мы с тобой несем? Получается, что все, кто способен на что-то серьезное — психи? Больные люди?
— Может быть, не все, — сказал Киба, — и уж конечно, не все они буквально больны. Нет. Но некая иррациональность есть у любого из них. Пойми, Руд, ты не обижайся, но ведь целеполагание нормального, рационального человека сводится по сути к удовлетворению животных потребностей: еда, отдых, безопасность, секс, а также все это же самое для его семьи — но и семья ведь потребность биологическая, дети — наше продолжение. И только иррациональность обусловливает необъяснимую биологически тягу к творчеству, к идеалам, к философии, к сложным абстрактным удовольствиям. Игры разума! Все это — не более, чем игры. Какой-нибудь суровый гэйн-убийца, дейтрийский патриот, на самом деле имеет одну лишь мотивацию — вдоволь наиграться в Медиане, насладиться игрой. Они ведь очень часто просто играют, понимаешь? Не оружие создают, а что-нибудь совсем никому не нужное — для себя. Играющий взрослый человек — это аномалия. Конфликт между глубинной иррациональной мотивацией поведения — и необходимостью существовать в рациональном и логичном по сути мире — вызывает психические отклонения. Но в Дейтросе они допустимы, это мир, построенный на психических отклонениях и конфликтах, допускающий их, даже поощряющий... А мы запретили их. Декларируя свободу личности, мы на самом деле оставили свободу лишь, как я уже говорил, белокурому дарайцу не пожилого возраста, здоровому, образованному и трудоспособному. И что немаловажно — полностью рационально и логично мыслящему и лишенному каких бы то ни было отклонений. Такие люди у нас, пожалуй что, счастливы... Это наше представление о счастье.
Сакас хмыкнул.
— А вот то, что мы тут с тобой сейчас рассуждаем — это рационально или... уже не очень?
— Наверное, уже не очень, — признал Киба, — но наше общество пока еще допускает такие разговоры. Пусть не публично. Но у нас пока еще нет всеобщей слежки...
Он замолчал и едва сдержался, чтобы не дернуться всем телом. Его словно душем окатило холодным потом. Какой же ты все-таки идиот, Киба...
А почему ты уверен, что здесь не стоит камера, и все разговоры не пишутся?
Он сидел, не в состоянии вымолвить ни слова. Только заговори — задрожит голос, выдаст твой страх, даже не страх, панический ужас.
Причем совершенно логичный и рациональный.
— Да уж, — сказал Сакас, — давно я так ни с кем не общался... Интересные вещи ты говоришь. И это к таким выводам тебя привела работа над СЭП?
— Примерно, — буркнул наконец Киба, с трудом овладев собой.
— Надо подумать над этим. Но все-таки это чистая теория. Ты преувеличиваешь, Ларс. Увлекаешься, как это тебе свойственно. Ты всегда отличался богатой фантазией. Наверняка на самом деле все куда проще.
— Ты уж лучше не думай об этом, — Киба встал, — знаешь... думать об этом опасно. Может завести в такие дебри... А у тебя семья, ты сам сказал. Ну ладно, спасибо за беседу. Было очень любопытно.
— Да, и о семье надо думать. Ну пойдем, я провожу тебя... Не исчезай совсем, пиши хотя бы. Звони. Я уж думал, куда ты делся...
