"Ну, как же, — ответил шоферишка, — я сам читал в 'Огоньке'! Здесь в те годы угробили несколько миллионов зеков. Больше всего полегло их на строительстве Колымской трассы..."

"Ясно, — сказал Василий Иваныч. — А теперь слушай внимательно. Чтобы где-то угробить миллионы людей, нужно чтобы они там были. Ну хотя бы короткое время — иначе гробить будет некого. Так или нет?"

"Логично" — сказал колымский комсомолец.

"А теперь, логик, слушай еще внимательнее, — сказал Василий Иваныч и, повернувшись к напарнику, который звенел ключами под откинутым капотом 'Магируса', заговорил:

— Семен, мы с тобой точно знаем, а наш логик наверно, догадывается, что сейчас на Колыме народу живет много больше, чем в сталинские времена. Но насколько больше? А? Как смекаешь?"

"Думаю, что раза в три, а, пожалуй, и в четыре!" — ответил тот, не поднимая головы.

"Так! — сказал Василий Иваныч, и, повернулся к шоферишке. — По последнему статистическому отчету (они ежемесячно печатаются в "Магаданской правде"), сейчас на Колыме (вместе с Чукоткой) проживает около полумиллиона человек. Значит, в сталинские времена здесь проживало, самое большее, около 150 тысяч душ... Как тебе эта новость?"

"Здорово! — сказал молодой человек. — Никогда бы не подумал, что такой солидный журнал может так паскудно врать..."

"Ну так знай, — назидательно сказал Василий Иваныч, — что в этой редакции трудятся такие ушлые ребята, которые запросто делают из мухи слона. И начинают торговать слоновой костью. Берут недорого — только уши развесь шире..."

'Но Солженицын-то врать не будет?'

'Обоснуй...'

'Ну вот, Александр Исаевич приводит пример, что в декабре 1928 года на Красной Горке (Карелия) заключенных в наказание (не выполнили урок) оставили ночевать в лесу и 150 человек замерзли насмерть. Это обычный соловецкий прием, тут не усумнишься. Труднее поверить другому рассказу, что на Кемь-Ухтинском тракте близ местечка Кут в феврале 1929 году роту заключенных, около 100 человек, за невыполнение нормы загнали на костер, и они сгорели"

Василий Иванович дёрнул своего напарника за штанину из чертовой кожи...

По прежнему не поднимая головы, тот резюмировал :'Параша!.. Да нет!.. Чистый свист!'

Парнишка, судя по всему, ничего не понял...

'Первое— это просто фольклор... а второе— преднамеренное вранье! Но, Сема, вот лопушок, не нюхавший лагерной жизни, спросит, почему свист. Разве в Соловецких лагерях такого не могло быть?'

Семён, с досадой бросил загремевшие ключи, и спрыгнул с бампера. Его лицо, покрытое шрамами от старых обморожений, словно от ожогов, было сурово и мрачно:'Дело не в том, Соловецкий это лагерь или Колымский. А в том, что огня боятся не только дикие звери, но и человек.

Ведь сколько было случаев, когда при пожаре люди выпрыгивали из верхних этажей дома и разбивались насмерть, лишь бы не сгореть заживо.

А тут я должен поверить, что несколько паршивых вертухаев сумели загнать в костер сотню зеков?!

Да самый зачуханный зек-доходяга, предпочтет быть застреленным, но в огонь не прыгнет.

Да что говорить!

Если бы вертухаи, со своими пятизарядными пукалками (ведь автоматов тогда не было), затеяли с зеками игру с прыжками в костер, то сами бы в костре и оказались. Короче, этот "жареный факт" — фуфловая мастырка Солженицына.

Теперь о "мороженом факте". Здесь непонятно, что значит "оставили в лесу"? Что, вот так прямо и сказали— оставайтесь в лесу , мужики— и охрана ушла ночевать в казарму?..

Так это же голубая мечта всех зеков! Особенно блатных — они бы моментально оказались в ближайшем поселке. И так стали бы "замерзать", что жителям поселка небо с овчинку показалось.

Ну а если охрана осталась, то она, конечно, развела бы костры для собственного обогрева...

И тут такое "кино" получается: в лесу горит несколько костров, образуя большой круг. У каждого круга полторы сотни здоровенных мужиков с топорами и пилами в руках спокойно и молча замерзают. Насмерть замерзают! Здорово, да?!

Поверить в такое "кино" может только придурок из КВЧ , никогда не видевший не только зеков— лесорубов, но и обыкновенного леса.

Согласимся, что оба этих "жареных факта", по сути своей, — бред сивой кобылы...и потом— ведь любой лагпункт — это не только место, где зеки "тянут срок", а еще и хозяйственная единица со своим планом работ.

Лагпункт, чтоб ты, салага, знал— — это производственный объект, где зеки — работники, а начальство — управляющие производством. И если где-то "горит план", то лагерное начальство может иногда удлинить рабочий день зеков. Такое нарушение режима ГУЛАГа часто и случалось, в рот им пароход.

Но чтобы своих работников уничтожать ротами — это дурь, за которую само начальство непременно было бы жестоко наказано. Вплоть до расстрела. Ведь в сталинские времена дисциплину спрашивали не только с рядовых каторжан, с начальства спрос был еще строже!'

'Но Сема, Сема— какой же будет твой вывод? '

'А резолюция моя будет такая...Сука он позорная, ваш Солженицын. Больше мне нечего сказать..."

И хозяйственный мужик, раздосадованный тем, что его оторвали от увлекательного дела ради такого пустого базара, вновь полез на свой любимый грузовик...

21 августа 1991 года. Восемнадцать часов пятьдесят пять минут. Борт пассажирского самолёта 'Ту-154Б', выполняющего рейс СУ— 416, Киев (Борисполь)— Москва (Домодедово). Отправление — восемнадцать часов пятьдесят минут. Расчетное время прибытия — двадцать один час по московскому времени. Время в полёте— два часа.(примечание Автора. Я знаю! Но... Я просто взял старое расписание и дословно переписал, всё что там было....Ну вот так оно и написано! )

Взлетели , несмотря ни на какие политические пертурбации, строго по расписанию.

Строго по форме одетая элегантная стюардесса, 'надёжная как весь Гражданский Флот'(с) уже разнесла по салону поднос с леденцами 'Взлетная', в таких желтеньких фантиках, на которых был изображен нестареющий 'Ту-104', и до сю пору челноком мотающийся между Ленинградом и Москвой, если верить Жене Лукашину— каждые сорок пять минут...

На переборке пассажирского салона уже погасли красные транспаранты 'Не курить! Пристегнуть привязные ремни!'.

Седоватый грузин , сидевший в крайнем, у овального окна, кресле, откинул чуть назад, поудобнее, спинку, опустил откидной столик, достал из внутреннего кармана пиджака построенную на секретном заводе по совершенно секретной технологии плоскую фляжечку из нержавейки , отвинтил колпачок и вежливо предложил соседу :'Не угодно ли?'

Тот с готовностью кивнул, поднялся на ноги, снял, открыв крышку на багажной полке, потёртый, видавший виды 'дипломат' и достал оттуда шмат розового, восхитительно пахнущего чесноком сала...

Увидевшее это безусловно запрещенное в период антиалкогольной компании , когда даже 'Иронию судьбы' в Новый Год не показывали, действо — стюардесса машинально поморщилась, но тут же заговощицки подмигнула пассажирам и немедленно принесла им пару пластиковых чашечек...

Нет , поганый Горбачёв! Жива Русь Святая, чьё веселие — есть пити...

'Ну, товарищ, по глоточку...'

'Т-а-а, щоб шлях як та скатэрть...'

'В командировку?'

'О тож... толкачом!'

'Понятно... Минобщемаш?'

'Южмаш...'

'А что же через Киев? У вас же есть рейс прямой...'

'Та думав, що у рэспубликанских щось добудемо ... куда там! Усё в Москве...'

'Ну, это понятно... вздрогнем?'

'Немедленно! Ишьте сало, добродий ... не покупное! Жинка солила!'

'Спасибо, ем... ну что скажете про текущие события?'

Собеседник набряк лицом и от волнения перешёл на чисто русский язык, забыв ридну мову, которую, честно говоря, почти и не знал :'Отчего мы раз за разом отдаем голоса за алчных, бездарных и безнравственных оборотней-хамелеонов?

Проголосуем, а потом на протяжении немногого времени 'галасуем': 'Геть!', 'Достали!', 'Так жить нельзя!' И к кому обращены эти голоса? К власти, которую сами же и избрали?'

'Для начала давайте , дорогой товарищ, уразумеем, чего ждем или хотим от выборов. Какова наша цель? Поменять шило на мыло, социализм на капитализм?'

'От! 'Частная собственность превращает людей в нелюдей' — правильно Маркс сказал, это не пустые слова.

Ее спутники — безработица и конкуренция.

Первую многие уже испытали на собственной шкуре. Потеря работы — тяжкая утрата. Порой человеку собственная смерть покажется благом по сравнению с безработицей.

Конкуренция не менее страшна. Это же не соревнование за звание ударника социалистического труда. Здесь борьба идет не на жизнь, а на смерть.

Конкуренция — это же устранение соперника. И тут в ход идут любые средства и методы. Известны факты, когда предприниматель подсыпал отраву в пищу, приготовляемую в конкурирующем заведении — был случай, когда пострадали дети в детсаду...

Да и любой из нас с вами может стать жертвой погони за прибылью, например купив просроченных продуктов питания или поддельных лекарств.

Конкуренция — это взрывы и пожары в магазинах, на рынках, складах. Это разборки с убийствами. Уже начались!

Помню, у нас в Запорожье многие заранее радовались: вот придет частник, наведет порядок, половину сотрудников выгонит, зарплаты увеличатся вдвое (и невдомек было этим оптимистам, что и они могут пополнить ряды уволенных).

Повысится, мол, качество обслуживания, конкуренция заставит производить больше продукции (и лучшего качества), соответственно понизятся цены. И что?

Улучшились у нас бытовое или медицинское обслуживание?

Зарплата стала ли вдвое больше? Кое-где — возможно. Но за счет чего и кого? За счет уволенных и роста интенсивности труда. Рабского. А как жить оставшимся без работы?'

'Да, гримасы капитализма...Советская власть обеспечивала нам пусть не шикарную, но добротную и достойную жизнь — всем, гарантируя три важнейших условия человеческого бытия: трудоустройство, бесплатные медицинское обслуживание, уж какое было, и образование -высококачественное!. Капитализм дает лишь право на них... '

'Ага, а мы смотрели телевизор и не верили... изобретали себе молочные реки с кисельными берегами, и помещали их отчего-то в Канаду. Вот она, Канада— сама к нам приходит!'

'Ну, а как у вас по поводу самоопределения Украины думают?'

'Развал СССР — стал бы трагедией для всех народов. Народов, но не властей! Республики по вине своих руководителей чуть ли не стали врагами.

Как можно, будучи в здравом уме, назвать развал Советского Союза — благом?! Жили мы всегда одной великой, дружной семьей. А распад семьи — всегда трагедия, беда для всех ее членов.

Скажите, разве каждая республика в составе СССР (в семье!) не ощущала заботу и помощь всей огромной страны? Как в нормальной человеческой семье.

Да, случались и промахи, ошибки, были и недостатки, и неурядицы. А в какой семье, особенно большой, их не бывает? Но ведь мы заботились, помогали друг другу! Неизвестно, достигли бы таких больших успехов республики Закавказья и Средней Азии, не войди они в СССР.'

'Да, чего там неизвестного... жили бы там как в Иране или в Афганистане...'

'Я кажу так— в большую и дружную советскую семью старшей сестрой входит моя Батьківщина — УССР.

'Живи, Україно, прекрасна і сильна! В Радянськім Союзі ти щастя знайшла!'. Как слышу это — плечи расправляются, душа наполняется гордостью.

Это вам не бандеровская 'Ще не вмерла...' — мне лично от этих слов становится как-то не по себе: и моторошно, и страшно (а что будет завтра), и надвигается такая тоска и безысходность, что свет не мил.

Украинская ССР сегодня входит в десятку самых развитых стран мира (ничего себе 'московская колония'!), в 1945-м вместе с Белорусской ССР стала одним из государств — основателей ООН. Оце — моя Україна!

А её хотят сделать западэнским придатком! Прицепить слона к моське...'

'Вот! Первый украинский космонавт , Павел Попович, полетел в космос менее чем через полтора года после Гагарина... а когда полетел бы в космос первый самостийный космонавт?'

'Да, полетел бы он — разве, в качестве подопытного кролика, на американской ракете, вместо американского шимпанзе... потому как был бы дешевле. Причём в разы!'

'Давай еще накатим...'

'Будьмо! А ты не думал, с чего всё началось?'

'Немало думал, почему мы неначе подуріли, як Шевченко пысав.. И вдруг пришло 'прозрение'. Майданыкуем: 'Так жить нельзя!'

А как — можно?! Или, вернее, — как хотелось бы?!'

'Слухайте, товарищ... Серго? Как Орджоникидзе, да? А меня — Михайло Северин... Я тебе вот що кажу...

В советские годы родилось такое выражение: 'все вокруг колхозное — и все вокруг мое'.

Великий смысл заложен в нем, показала наша жизнь того времени и наша человеческая сущность — 'мое'. Колхозное ('наше!') — это хорошо, а 'мое' — все же лучше, ближе. Вот и тянули (не воровали!) не только с колхозных полей, но и с фабрик, строек, заводов, шахт — кто где работал. Кто по мелочам, кто по-крупному. В зависимости от должности, от возможностей. Несли все, что плохо лежало, а порой — и то, что хорошо.

Нас так и называли: несуны. Кто возил машинами, тем таких кличек не давали: начальство! Стали появляться богачи, куркули.

Хорошие добротные дома с заборами и предостережениями: 'Во дворе — злая собака!' Но таких особняков было обмаль, да и не очень они выделялись на общем фоне 'рабочих построек'. Большого разрыва в богатстве не существовало, все 'жили — не тужили'.

Теперь же... 'мое!' стало смыслом жизни многих из нас. Вспомним, как вокруг больших и малых городов росли словно грибы после дождя 'бедняцкие хутора' за трехметровыми сплошными — ни щелочки — заборами, кое-где — настоящие дворцы с табличками: 'Частная собственность! Вход воспрещен' или чаще 'Объект под охраной'. Так оно на глазах разрасталось, пускало корни — 'мое'.

Если в большой аудитории спросить: 'Кто не хочет быть богатым?', никто, вероятней всего, не откликнется.

Не знаю, кто сказал: чтобы быть богатым, надо убить в себе совесть. Согласись — это аксиома.

Честно трудясь, очень богатым не станешь. Там, где большое богатство, зачастую оно завязано на преступлении.

Многим известно и другое изречение: стыдно жить богато, когда вокруг нищие. Действительно, нормальному человеку стыдно станет есть, кусок у него в горле застрянет, если на него смотрят голодные глаза. Обязательно поделится, коли есть в нем хоть капля милосердия.

Вот этого 'стыдно' у эгоиста, быть не может.'

'Да уж... В словаре Даля в статье 'эгоизм' сказано: 'Самотник говорит: было бы мне хорошо, а там — хоть волк траву ешь'.

Так мы зачастую и живем!

Если мне хорошо — значит, справедливо. Своя рубашка ближе к телу. Перетягивая одеяло на себя, не задумываемся: а не зябнет ли кто рядом?

Из той же оперы: хочешь жить — умей вертеться; моя хата с краю.'

'Испаскудились мы... и молодёжь паскудим! Сейчас молодежь — за редким исключением — на общий 'котел' пахать или 'на дядю' работать не желает. Парни мечтают открыть хоть какое-нибудь, но свое дело, девушки — удачно выйти замуж за 'крутого'. Хорошо хоть, не в бандиты и не в проститутки стремятся... '