Величайший диктатор

— Да... Честно признаюсь, ситуация меня огорчает.

— Что вы думаете о программе коллеги Пейрефитта?

— В ней много разумного.

— Видите ли, нам бы не хотелось, чтобы возникло мнение, будто Губарев озвучивает свои безумные идеи от лица России и пользуясь общей поддержкой всех российских социал-авангардистов. Тогда бы вышло, что мы выступаем против воли российского народа, но ведь это не так — в действительности это всего лишь злая воля одного человека. Если бы такой уважаемый и заслуженный коллега как вы выступил против тирана, против его безумных сепаратных планов, и поддержал бы нашу программу, это избавило бы от многих неприятностей и нас, и вас, и Россию... Вы ведь все ещё являетесь депутатом и можете голосовать.

— Только не из этого номера.

— Конечно, мы без промедления освободим вас...

После тяжелых и мучительных раздумий я решил согласиться. Что оставалось делать? Программа Пейрефитта была, так или иначе, благом для России и всего САС. Между тем Губарев грозил втянуть нас в войну или, в лучшем случае, привести к сильнейшему экономическому кризису. У любого патриота России не было бы на моем месте иного выхода. Я не чувствовал себя предателем. Напротив, истинную измену я совершил бы, если бы выступил против интересов своей страны и народа в пользу безумных абстракций. Так я и сказал загадочному посетителю. Он пожал мне руку, и мы вместе вышли из номера. Парашютисты двигались следом.

— Сейчас мы вместе с другими трезвомыслящими коллегами выйдем из гостиницы и поедем в Конвент, — довольно произнес человек в штатском, — Думаю...

В первую секунду я решил, что он случайно споткнулся, но тут же понял свою ошибку. Спотыкающийся человек делает попытку устоять на ногах, хотя бы взмахивает руками, а не падает мешком. В растерянности я оглянулся на парашютистов — они тоже беспомощно валились на пол. Ещё через секунду я понял причину: за моей спиной стояли три человека в черной форме, державшие в руках странные пистолет-митральеры с непропорционально толстыми стволами. Этим бесшумным оружием только что были убиты мои спутники. Видимо, через секунду и мне придет конец... Но черные бойцы больше не собирались стрелять, они просто повели меня вниз, в подвал. Гостиница была полностью захвачена атакующими, а воздушные пехотинцы мертвы. В подвале собрали всех делегатов — по крайности, они были живы и здоровы.

— Кто вы такие?! Что происходит?! — сдавленно пробормотал я.

— Штурмовая группа Первого Парижского батальона Спецжандармерии. Освобождаем незаконно захваченных депутатов Конвента.

— Так Спецжандармерия за "стриктистов"?

— Понятия не имею. Мы получили приказ.

— Но у вас нет шансов. В городе полк парашютистов. Как только они обнаружат, что дело неладно, нас сметут в пять минут!

Жандарм посмотрел на часы и произнес:

— Уже не сметут. Парашютистам конец.

Следующие два часа мы сидели в подземелье и прислушивались к доносившимся сверху приглушенным звукам: выстрелам, взрывам, грохоту гусениц и гулу геликоптеров. Ситуация была решительно непонятна. Кто на кого напал? Неужели у "стриктистов" вдруг оказалась собственная армия? Какая из сторон побеждает? Наконец, пальба стихла. Жандармский командир велел нам выходить.

— Сейчас вы вернетесь в Конвент.

Город было не узнать, теперь он оказался занят целой армией. Улицы были плотно забиты войсками, танки держали все дороги под прицелом своих орудий, в небе кружили боевые геликоптеры. Кажется, в город ворвались сразу несколько бронепехотных дивизий. Но откуда? Я с удивлением смотрел на бойцов: что-то в них было не так... Обычная пятнистая форма, каски, ботинки, скорострельные карабины... Да, разве что карабины слишком большие. Новая модель? И тут я понял: солдатам было по 15-16 лет, их сержантам и аджюданам — едва на пару годов больше. Тут были представители всех рас и наций: негры, азиаты и, конечно, белые — от смуглых кудрявых средиземноморцев до славян с совершенно рязанскими лицами. Вот они, "дети Республики". Мне в очередной раз стало не по себе. Город в руках вооруженных фанатичных подростков... К счастью, кроме этого юного воинства обнаружились и взрослые солдаты-легионеры. Видимо, Иностранные Легион, ещё с довоенных времен более чем на половину состоявший из испанских жаннеристов, плохо отнесся к аресту Ла Хигуэры.

На площади у здания Конвента выстроилась рядами целая дивизия подростков. Перед ними высился стальной глыбой танк CU.52, служивший своеобразной трибуной для оратора в штатском костюме. Присмотревшись, я узнал Губарева. Речь его напоминала обличения Савонаролы.

— ...свили свое гнездо подлые бюрократы, предавшие социал-авангардизм и великого Жаннере! Мы предадим проклятый город очистительному огню! Мы отделим будущее от прошлого священным лезвием гильотины!! Из хаоса родится новый порядок!!! Сегодня мы убили парашютистов, завтра убьем всех предателей!!!!

В ответ из пятнистых рядов доносились исступленные выкрики:

— Смерть предателям! Отдай их нам, командир!!!

Под конец Губарев напутствовал юных фанатиков такими словами:

— Сейчас идите и хватайте всех бюрократов, но не убивайте их сразу! Мы устроим суд у подножия Великого Монумента, и там враги Республики познают гуманнизм смерти!

После этого диктатор слез с танка и подошел к нам. Глаза его горели огнем безумия. Однако к нам он обратился спокойным голосом:

— Забавно: в последние дни все события крутятся вокруг этого зала. Давайте уже проголосуем и положим конец спектаклю.

Зал был плон вооруженными подростками. Теперь уже депутаты-"арьегардисты" оказались под прицелом карабинов и имели очень бледный вид. Пейрефитт пытался сохранять спокойствие.

— Ещё не поздно остановиться. Отзовите своих янычар! — потребовал он у Губарева.

— Эти юные патриоты лишь восстанавливают законность. К тому же, они не мои, а коллеги Мальро.

Мальро?.. Я едва вспомнил этого скромного депутата-нейтрала. Действительно, сейчас он сидел вместе с вожаками "стриктистов". Но откуда у него взялась целая армия? Тот же вопрос пришел в голову и Пейрефитту.

— Откуда у вас войска?! Это же незаконные формирования...

— Коллега Жаннере был мастером создания тайных армий. Вы сделали ту же ошибку, что и германский кайзер когда-то.

— Все равно, ваша тактика бесперспективна. Неужели вы думаете, что вам так просто дадут захватить столицу Союза и диктовать свои условия? Скоро здесь будут наши войска...

— Ваши? Вы переоцениваете свой авторитет в армии! — произнес Мальро, — Не следовало связываться с парашютистами, теперь порядочные офицеры вряд ли захотят с вами разговаривать. В любом случае, у нас есть самодвижущиеся орудия калибра 220-мм и атомные снаряды к ним. Мы уничтожим любые войска, которые попытаются приблизиться с враждебными намерениями.

— Вы не посмеете стрелять по французской армии!

— Она и не станет вступать в конфликт. Для этого нет нкаких оснований. Только что правительственные войска пресекли попытку военного переворота, осуществленную подонками-парашютистами в сговоре с некоторыми опустившимися политиками. Законность восстановлена, Конвент продолжает работу. Конечно, если у предателей остались сообщники в военных и политических кругах, они могут попытаться нанести новый удар... Но на злодейские убийства детей Республики и союзных депутатов мы будем вынуждены дать самый жесткий ответ. Наши "Эспадроны" достанут любого врага! Ну, любого врага на 400 км.

— Боже, у вас и "Эспадроны" есть...

— Именно. Так что давайте перестанем обсуждать гипотетические битвы и вернемся, наконец, к голосованию. У нашей фракции маленькие изменения: теперь на пост директора Постоянного Комитета выдвигается коллега Мальро. Коллеги Ла Хигуэра, Губарев, Перрьян и Гегенцоллерн-Зигмаринген идут вице-директорами. Программа наша прежняя. На сто процентов голосов мы не расчитываем, хватит и восьмидесяти. Голосуем, коллеги!

Так погибло движение реформистов и восторжествовал самый оголтелый и жестокий стриктизм. Началась трехлетняя кровавая вакханалия, эпоха безумных проектов, подорвавшая самые основы порядка и благополучия и едва не погубившая весь Союз. Так бы, вероятно, и случилось, если бы авантюриста Мальро и пару кровавых фанатиков — Губарева и Ла Хигуэру — не сдерживали по мере возможностей трезвомыслящие Перрьян и Михай. И все же мы оказались на самом краю пропасти и уже занесли одну ногу над бездной в момент, когда Господь явил свою милость, послав спасительную аэрокатастрофу, разом уничтожившую злодейскую Директорию. Лишь после этого новое добродетельное руководство смогло отречься от стриктизма и медленно и осторожно начать возвращение к реформистским идеям. Что касается меня, то в этой истории я больше не играл роли. Через неделю после возвращения в Москву я был вынужден оставить Комитет преемнику и выйти на пенсию. До дня гибели тиранов я жил фактически под домашним арестом и пребывал в постоянном страхе. Многие заслуженные люди расстались в те черные дни с жизнью или рассудком. Каждый день я ждал прихода жандармов. Стоило Губареву узнать о моем решении сотрудничать с Пейрефиттом в роковой день последнего заседания... По счастью, бесшумный карабин уничтожил свидетелей моего отступничества. И все же, я вздохнул спокойно лишь узнав, что пережил диктатора.

Времена меняются к лучшему, но мои записи по-прежнему невозможно опубликовать в России или любой другой стране САС. Однако когда-нибудь, верю, день истины настанет. Я стар и могу не дожить, поэтому завещаю хранить эти бумаги для будущих поколений.