— Друг мой, это вы говорите глупости. При чем здесь Сигизмунд Ваза?
— А кто же, по-вашему, король?
— Если вы о Речи Посполитой, то да — он. Но дело в том, что сюзерен города Риги не он, а я!
Над площадью повисла просто гробовая тишина, собравшиеся сначала просто не могли поверить в действительность происходящего, но затем то один, то другой начали смеяться и наконец, скоро все собравшиеся просто закатывались от смеха над безумцем, стоящим перед ними.
— И давно вы стали нашим сюзереном?.. — тоже давясь от смеха, спросил бургомистр Николас фон Экк.
— Примерно четверть часа тому, — невозмутимо ответил я.
— Но почему вы так решили?
— Потому что рейтары, окружившие площадь, служат мне!
Между тем смех на площади сменился криками ужаса: толпу, собравшуюся в чаянии зрелища, стали со всех сторон теснить неизвестно откуда взявшиеся всадники в доспехах. Другие кавалеристы, топча людей лошадьми и раздавая удары плетями и древками копий, прорезали толпу и окружили помост, где собрались лучшие люди города. Стражники попробовали было сплотиться вокруг своих работодателей, но, увидев направленные на них стволы пистолетов, стали бросать свои алебарды и поднимать руки, показывая, что в них нет оружия.
Лишь некоторые из собравшихся, главным образом поляки из свиты воеводы и люди Отто фон Буксгевдена, обнажили свои сабли и шпаги, однако до рубки дело так и не дошло.
— Кто вы такой?! — закричал Буксгевден.
— Спросите у своего будущего зятя.
Старый барон недоуменно обернулся к мертвенно-бледному Карлу Юленшерне, так и не взявшемуся за оружие.
— Что это значит?
— Это герцог Иоганн Альбрехт Мекленбургский... — глухо проговорил тот, — это проклятый герцог Мекленбургский.
— Я тоже рад вас видеть, Карл Юхан, — улыбнулся я старинному неприятелю.
— Ты рано радуешься, проклятый ублюдок! — в бешенстве закричал шведский ярл и выскочил вперед, выхватывая пистолет. — На этот раз ты не сумеешь поглумиться надо мной!
Но прежде чем он успел спустить курок, внимательно следивший за происходящим Федор Панин вскинул лук и пустил стрелу, пробившую шведу горло.
— Хорошо стреляешь, Федя! — похвалил я парня. — Правда, я его повесить хотел, ну да что уж теперь.
— Ну так повесить и таким можно... — тихонько пробурчал Панин в ответ, накладывая на тетиву новую стрелу.
— Господа, — обратился я к взявшимся за оружие, — ей-богу, спрячьте ваши клинки в ножны. Мне совершенно не хочется портить такой прекрасный день кровопролитием, а в противном случае его не избежать.
Увидев, что люди воеводы и Буксгевдена убирают оружие, я обернулся к приговоренной к сожжению и, вынув кинжал, перерезал на ней путы.
— Вот что, девонька, шла бы ты отсюда. Как там твоего жениха зовут, Андрис? Вот садитесь в лодку да плывите куда подальше. Не дадут вам здесь жизни.
Девушка, не веря еще своему освобождению, в изнеможении присела на помост. Потом спустила с него ноги и, спрыгнув, хотела скрыться, но не тут-то было. Вдова Краузе, похоже единственная во всем городе сохранившая самообладание, пристально следила за происходящим и принялась кричать во весь голос:
— Да что же это такое! Господин герцог, как вы можете помиловать эту служительницу Сатаны, ведь она не прошла испытания водой? Да по ней костер плачет!
— Да что ты говоришь? — осклабился я. — Эй, Корнилий, ну-ка свяжите эту добрую женщину и киньте в Даугаву — сдается мне, что ей тоже не пройти это испытание.
Подчиненные Михальского недолго думая схватили визжащую мегеру и, наскоро скрутив веревками, отволокли к берегу. С интересом понаблюдав за этим действием, я обернулся к судьям, ратманам и бургомистру, и с досадой посетовал:
— Черт побери, совсем забыл!
— Что вы забыли, ваше королевское высочество?
— Предупредить, чтобы связали не слишком сильно, а то ведь не всплывет. Ну да ладно, утонет — значит, утонет. Я с вами вот что хотел обсудить... В вашем городе постоянно творится беззаконие. Пока он принадлежал королю Сигизмунду, мне не было до этого дела, но более терпеть это я не намерен!
— О каких беззакониях вы говорите?
— Ну как же, превышение полномочий, подлог доказательств в суде, оскорбление величества...
— О чем вы говорите, какое оскорбление?
— То есть, по-вашему, это нормально, когда жители города смеются над своим сюзереном, а его бургомистр именует русского царя герцогским титулом? Определенно это является оскорблением величества! Кстати, по всем законам за подобное полагается смертная казнь.
— Вы не являетесь законным московским царем, — вскипел венденский воевода, — единственный законный государь в Москве — королевич Владислав!
— А вы туповаты, пан Кшиштов: вы где-нибудь видите здесь Владислава с войсками? Вот и я нет, так к чему это велеречивое словесное недержание?
— О, можете издеваться теперь над нами, но очень скоро здесь будет пан Гонсевский, и я посмотрю, как вы запоете!
— Где-то я уже слышал эти слова... ах да — то же самое мне говорил смоленский воевода Глебович. Но поскольку пана литовского рефендария здесь еще нет, то давайте поговорим о более насущных делах...
Тут мои слова прервали громкие крики людей, наблюдавших за тем, как испытывают водой вдову Краузе. Оказывается, ушлая баба, хотя и не смогла до конца освободиться, но все же всплыла и, выплюнув кляп, оглашала окрестности противным визгом.
— Ты посмотри, — изумился я, — а схема-то — рабочая! Следовательно, к прочим обвинениям добавляется сотрудничество с нечистой силой, сиречь — ведьмой!
С ошарашенных лиц лучших людей города можно писать картину "Не ждали", лишь господин фон Экк, похоже, понял, куда я клоню, и уже подсчитывает в уме убытки. Улыбнувшись как можно шире, я задаю главный вопрос:
— Как жить будем дальше, болезные?
— Ваше царское величество, — важно кланяется бургомистр, — а вы действительно намерены присоединить Ригу к Московскому царству?
— Хороший вопрос, друг мой. На самом деле все зависит от вас. Если бы нам удалось уладить все недоразумения, я бы счел возможным рассмотреть возвращение Риге статуса имперского города под сюзеренитетом моего королевского высочества как великого герцога Мекленбургского. Следствием этого могло бы стать подтверждение всех старинных привилегий и свобод, которыми пользовался ваш прекрасный город в прежние времена. Кроме того, поскольку негодность польского правления очевидна, мне бы, вероятно, пришлось временно сократить налоги, с тем дабы вы имели средства исправить столь вопиющие недостатки. Впрочем, я полагаю это маловероятным, так что, скорее всего, вы будете присоединены к моему царству как завоеванная территория.
— Отчего же маловероятным, — дружно загалдели ратманы, оттирая в сторону воеводу и его людей, — мы всем сердцем готовы услужить вашему царскому величеству!
— И как именно вы собираетесь мне услужить? Пока что ваш прием не был слишком любезным.
— Ну что вы, государь, это просто, как вы сами сказали, недоразумение! И чтобы загладить его, мы готовы немедля выплатить вам известную сумму в качестве компенсации.
— Вы говорите о контрибуции?
— Мы полагаем, более уместным было бы назвать ее подношением. Озвучьте только цифру, ваше величество.
— Ну подношение так подношение. С учетом всех обстоятельств я полагаю уместной цифру в один миллион талеров.
Если бы земля разверзлась под ногами лучших людей города и прекрасная Рига погрузилась в пучину вод, вряд ли их лица выражали бы большее отчаяние.
— Ва... ваше величество, — нашел в себе силы возразить фон Экк, — но эта сумма совершенно непомерна!
— Да неужели! А вы не забыли, любезнейший, что я только что взял ваш город на шпагу и что большинство его жителей находится сейчас здесь в окружении моих людей. И только природное человеколюбие не позволяет мне решить вопрос кардинально.
— Сто тысяч талеров!
— Что, простите?..
— Двести тысяч талеров!
— Право, мне даже неудобно выслушивать подобные предложения. Похоже, в вашем городе меня совсем не уважают.
Отчаянный торг продолжался еще некоторое время. Окончательная сумма была определена в полмиллиона талеров, причем половина должна была быть выплачена немедленно звонкой монетой или серебряными изделиями по весу. На остальную часть суммы магистрат выпишет мне вексель в Фуггеровском банке. Срок погашения — год. Кроме того, в мою собственность переходил весь арсенал города Риги, а окрестные бароны должны были снабдить мою армию продовольствием. Городская стража была немедля разоружена, и все укрепления заняты моими солдатами. Комендантом города я назначил фон Гершова. Жители получили три дня на сбор средств, а я с небольшим отрядом решил все-таки навестить курляндскую родню.
Когда войска Ивана Грозного поставили жирную точку в существовании Ливонского ордена, его последний магистр Герхард Кетлер сумел подсуетиться и сохранить хотя бы часть своей прежней власти. Девятый сын захудалого вестфальского дворянина, очевидно, с детства умел приспосабливаться к жизни — иначе как бы он смог достигнуть своего положения? Объявив себя главою новоиспеченного герцогства Курляндского и Семигальского, он присягнул Великому княжеству Литовскому и щедро наделил своих бывших рыцарей землей и крепостными. Утвердившись на троне, он женился на дочери моего прадеда Альбрехта Красивого, Анне. Так что два его сына, Фридрих и Вильгельм, разделившие по-братски наследство своего покойного батюшки, приходятся двоюродными братьями моему покойному родителю и, соответственно, двоюродными дядями мне. Впрочем, этим наше родство не исчерпывается. Герцог Семигальский Фридрих женат на двоюродной сестре моей матушки Елизавете Магдалене Померанской. Так что хотя мы родственники, может, и не слишком близкие, но и седьмой водой на киселе нас точно не назовешь. Всю эту подноготную меня, еще в бытность в Дарлове, заставила заучить майне либе муттер[56] — герцогиня Клара Мария. Досконально я все, разумеется, не запомнил, но кое-что, включая некоторые даты, в голове осталось. Вся эта поездка с самого начала была сплошной авантюрой, которыми, впрочем, я и прославился.
Как я и рассчитывал, утром четырнадцатого июня мой маленький отряд торжественно вступил в Митаву. Восемьсот всадников, конечно, не бог весть какая армия, но для здешних мест величина немалая. К тому же собравшиеся отпраздновать день рождения своей герцогини бароны ничего подобного не ожидали; таким образом, все, что успели сделать потомки крестоносцев, это запереться в герцогском замке и с тревогой наблюдать за происходящим. Впрочем, пока ничего ужасного вокруг не происходило. Неизвестное войско, заняв город, не торопилось предавать его огню и мечу, а жителей подвергать грабежам и насилию, чем вводило во все большее недоумение герцогскую чету и толпящихся вокруг них баронов.
Наконец, к воротам замка подъехали несколько кавалеристов, и над притихшим замком разнесся звук горна.
— Кто вы такие и что вам здесь нужно? — нашелся наконец один из охранников, когда молчание стало совсем уж неприличным.
— Русский кайзер, великий князь Московский и великий герцог Мекленбурга Иоганн Альбрехт, — начал перечислять по-немецки мои титулы посланный мною парламентер, — прибыл поздравить с днем рождения свою тетушку, светлейшую герцогиню Елизавету Магдалену, а также засвидетельствовать уважение своему любезному дяде герцогу Фридриху Кетлеру!
Если бы разверзлись и упали на землю небеса, то вряд ли бы это произвело большее впечатление на собравшихся. Однако вскоре вслед за немой сценой ворота раскрылись, и мое величество, сопровождаемое богато разодетой свитой, торжественно вступило в цитадель Кетлеров. Хотя фанфар и пушечных залпов не было, церемония получилась достаточно пышной. Блестящие мекленбургские кирасиры с одной стороны и бородатые рейтары Вельяминова — с другой, составляли яркий контраст, привлекавший к себе внимание многоцветьем красок и богатством вооружения. Идущие впереди в белых кафтанах и горлатных шапках рынды с поддатнями сверкали серебряными топориками. А следующие за моей спиной слуги с подарками разжигали воображение зрителей. Сам я, впрочем, разряжаться в пух и прах не стал, рассудив, что почти тысяча вооруженных кавалеристов сама по себе неплохое украшение. Лишь вышитая на шляпе корона и золотые знаки орденов Меча и Слона ясно указывали на мой статус.
— Ваш неожиданный визит — большая честь для нас, — напряженно выговорил герцог Фридрих, явно не знающий, как себя вести в этой ситуации.
— Ну не мог же я пропустить день рождения тетушки, — начал я с улыбкой, но, видя, что никто не улыбается в ответ, продолжил серьезнее: — Тем более что совершенно случайно оказался неподалеку. В Риге.
— В Риге?
— Да, у меня там кое-какие дела.
— Вот уж не ожидала, что вы, ваше величество, такой ревнитель родственных уз, — с некоторой долей ехидства вступила в разговор Елизавета Магдалена.
Я внимательно посмотрел на свою двоюродную тетку и еще раз улыбнулся. Сегодня ей исполнилось тридцать три года — возраст Христа. Довольно красивая еще женщина с умным и властным лицом, белизну которого оттеняет гофрированный воротник. Нарядное платье из небесно-голубого цвета тафты, обильно затканное серебряными нитями, сидело на ней как на молоденькой девушке, подчеркивая стройность фигуры. Последнее, впрочем, неудивительно, ибо их брак с Фридрихом бесплоден. Обернувшись вполоборота к слугам, киваю — и перед герцогской четой расстилаются, искря и переливаясь, чудесные меха. Над толпой придворных пролетает стон, дядюшкино лицо меняет выражение с опасливого на довольное, и только прекрасная как статуя герцогиня взирает на меня по-прежнему холодно.
— Милая тетушка, обо мне действительно много чего говорят, и не все эти слухи — ложь, но моя матушка всегда отзывалась о вас как о своей любимой сестре и передала это отношение мне. Прошу вас принять этот скромный дар и сменить гнев на милость.
Какая женщина сможет остаться равнодушной к груде прекрасного меха? Маленькая ладошка скользит по мягкому ворсу, перебирая его пальчиками, и льдинки в глазах постепенно тают.
— Я видела вас лишь единожды, когда ваша матушка навещала Щецин, вы были чудесным ребенком...
— Вы ничуть не изменились, с тех пор.
— Боже, какой вы неуклюжий льстец!
— Ничуть, ваша светлость, мне нет нужды прибегать к лести.
— Ваше величество, — подает голос дядя, — мы рады приветствовать вас в Семигалии и Курляндии! Надеюсь, ваша дорога была приятной?
— Чрезвычайно приятной, дядюшка, настолько приятной, что я даже не слишком проголодался.
Услышав меня, герцог едва не подавился, а тетушка прикрыла рот ладошкой, скрывая смех. Впрочем, хозяева быстро сориентировались и приказали накрывать на стол. Похоже, что к прибытию такого количества гостей герцогская кухня оказалась не слишком готовой, но, так или иначе, умереть с голоду нам не дали. А если учесть, что по распоряжению любезного дядюшки накормили и моих солдат с лошадьми, то Кетлеры проявили настоящую щедрость. Во время торжественного обеда Фридрих попытался осторожно выяснить истинную цель моего визита, но я лишь нахваливал искусство его поваров, не слишком, впрочем, заслуженно.
