Седьмой Принцип

— Здравствуй, Фрюж! — сказали они друг другу одновременно, и рассмеялись.

— Здравствуй — и прощай! — добавил человек, вновь став серьезным.

Он точно знал, что это стоило его визави — так долго идти, вынести все, пройти немыслимые испытания, дважды переродиться, чтобы в конце найти и обрести самого себя. Иногда для этого один раз умереть бывает мало. Но вот, случилось, и все принципы подвластны, и жизнью своей распоряжаешься и управляешь только ты, — что дальше? А дальше... Каждый из них пойдет своим путем, вот что. И тогда начнется самое трудное. Идущий знает, что очередной шаг всегда трудней предыдущего, особенно когда дорога неизвестна и преодолеваешь ее впервые.

Ведь недаром было у него это чувство, будто все произошло с ним самим. А разве не так? Ведь Фрюж, — это он сам и есть. В некотором роде. В значительной даже степени. Во всяком случае, так задумывалось, и так было всегда. Фрюж был его отражением, он не мог, да и не должен был жить без него. А теперь все изменилось. Отражение научилось обходиться самостоятельно, жить автономно, отсоединилось и исчезло. Ясное дело, ему помогли, Харон, кто же еще, завез его неведомо куда. И — нет, это не мистика. Это неумолимое волшебство жизни.

Что ж, имеет право. Но это не так просто, как кажется — не быть ничьим отражением. К тому же, а ты готов, что отражения появятся у тебя? Ты понимаешь меру своей ответственности за них?

Но сможет ли источник сохранить себя сам без отражения? — вот вопрос. Сумеет ли?

Что-то ему подсказывало, что нет, не сможет. Хоть особого зуда в плечах по этому поводу не испытывал, без отражения ему не обойтись, придется-таки творить новое. А может и не творить, а просто выбрать лучшее из имеющихся, и уже его подтягивать до своего уровня.

Фокус состоял в том, что он не хотел терять именно Фрюжа. Не улыбалась ему жизнь без него, хоть тресни. Наверное, потому, что если уйдет он, за ним неизбежно ускользнет и она. Нет, только не подавать вида, как он ему дорог, как страшно остаться без него! Без них обоих.

Однако теперь они соперники, а это совсем другие обстоятельства, другие отношения, другие установки. Каждый сам за себя, все.

Вот он и сказал то, что боялся, в чем не смел признаться себе самому. Потому что на самом деле, это форменная шизофрения — соперничать со своим отражением, своей половиной. А ведь дело обстояло именно так.

За исключением того лишь, что он — не сумасшедший.

Но, если кто узнает — именно так и станет думать. И ему никогда не доказать обратного.

Холодно, одними глазами, улыбнувшись, человек провел рукой по волосам, коснулся коричневого бархата камзола, как бы сравнивая тактильные отклики. И запоминая их, чтобы потом, при желании, повторить. Да, да, он не заметил когда, но новое началось и для него. Он сам обновился, совсем неожиданно, а ощутил это только теперь. Хороший подарок, можно сказать, к совершеннолетию. К истинному совершеннолетию. И он почему-то был уверен, что чудеса на сегодня еще не исчерпаны, — будут другие.

Оттолкнувшись от двойника взглядом, он повернулся к зеркалу спиной и вошел в зал. Если, конечно, можно было назвать залом эту обширную, окаймленную по периметру цветущими магнолиями, площадку под выпуклым куполом неба. Ту самую, что изображена на старой резной доске. По центру поляны, как и указано на схеме, были расставлены по кругу кресла, все шесть — плюс одно в центре. То, в центре, на возвышении, оказалось единственным свободным, он направился прямо к нему.

По мере приближения, в зале стихали раскатывавшиеся, как морской прибой, разговоры, смолкали голоса, которые, как он теперь понимал, все последнее время звучали в его голове. Встречая его, принципы поднялись со своих мест. Торжественно, что и говорить. Не часто встречаются они вот так, все вместе.

Человек взошел на две ступени, сразу вознесшие его выше всех, и, положив руку на спинку кресла, оглядел собравшихся. Вот они, сотворившие его тем, кем он теперь являлся. Кем стал, преодолев их сопротивление и противодействие, и, вместе с тем, воспользовавшись их помощью и защитой. Те, кого в дальнейшем ему самому по мере сил предстоит направлять.

Шесть принципов. Он знал всех их, как самого себя.

Богиня Земли Нерта. Она есть власть и сила. Тут все понятно.

Стихия Воздуха Немиза-Шу. Разум, кто бы мог подумать! Уж ветреней ее, казалось, не найти. Но и умнее — тоже.

Огня стихия, Кагуцути. Огонь небесный, единственный обладает всей силой и полнотой страсти. Ее и нацеливает, ею обжигает, ею властвует.

Вода. Вот тоже, парадокс. Казалось бы, ее предназначенье — остужать, гасить любое пламя, но нет, ответственна она за чувства, заполнить ими готова любой сосуд. И потому ей имя Амимитль.

Вот Дух, он же Эфир — причина всяческого движения и круговорота. Дух, наполняющий все души качествами и свойствами.

И здесь же — Пустота, Непроявленная Неопределенность. Средоточие всех и всяческих потенций. Предоставляет каждому возможности воистину неограниченные, поскольку наполнится всем тем, чем сможешь ты его наполнить. Хочешь, сокровищами, хочешь — чем-то непотребным. Чем наполнишь, тем и наполнится. Помнить лишь следует, что с тем и останешься. А в конечном итоге — тем и будешь.

А кто же, в таком случае, он сам? Какова его роль в этом действе? Что делает он в месте, где желаемое становится возможным, но не сбывается, хоть тресни, где все, казалось, давно случилось, но словно не случилось ничего? Где теперь, — после всего, всего, всего — наверное, все только начинается? А, может, и нет. Как быть, кем быть ему? Как избежать ошибок старых, и при этом не наделать новых?

Вообще, вернуть хоть что-то из утраченного, это реально?

Вот, говорят — все возвращается на круги своя. А он? А любовь? Любовь, например, вернуть можно? Возродить ее реально? И что нужно, чтобы это произошло: везение, терпение или чудо?

Вот так, они ждут чуда от него, а оно требуется ему самому.

Однако все смотрят на него — не следует медлить. Он жестом пригласил присутствующих садиться, и сам занял свое место. И сразу успокоился. Ничего странного, ведь это было его место силы. Вперед выступила богиня Земли.

— Коль скоро все мы, наконец, собрались, приветствуем тебя, Человек, здесь и сейчас! — начала свою странную, полную намеков и иносказаний, речь Нерта, — Это место свято, и оно не должно пустовать! Но это зависит только от тебя — и ни от кого больше! Напоминаем, удостоверяем, и объявляем, что, сумев объединить всех нас, ты стал одним из нас, как это предопределено свыше, поскольку суть и идея Седьмого принципа состоит в способности объединить шесть предстоящих. Ты преуспел в этом.

— Да, богиня, — почтительно согласился человек, — преуспел. Зачем ты повторяешь то, что и так всем известно?

— Это моя обязанность, мой долг. Кроме того, хочу уточнить и удостовериться, что мы ничего не путаем и правильно все понимаем. А то мне в последнее время стало казаться, что у нас тут кое-кто кое о чем начал забывать. Но, позволь, я все же закончу. Итак, ты есть Человек небесный. Каждый здесь, и ниже, на Земле, является твоим отражением. Каждый! Отражений множество, как и зеркал, но в основе всего ты, как Седьмой принцип. Он, по сути своей, синтетический, он есть Любовь, и поэтому он — главный. Ты — главный. Вот примерно то, что я хотела напомнить всем нам. Как бы то ни было, раз уж так случилось, пусть все идет, как идет. Посмотрим, как оно дальше будет складываться.

— Я понял тебя, Нерта, — сказал человек, когда богиня умолкла. Ему стоило некоторого труда сохранить невозмутимость и не поморщится. Эти шестеро только на словах признавали его равным, одним из них, однако продолжали относиться свысока, как к выскочке. Он это прекрасно чувствовал, и такое отношение его раздражало. Вот и Нерта, не упустит случая прочитать хотя бы маленькую нотацию.

— Дело, как всегда, в принципе? — уточнил он.

— Именно, — скрепила мысль одобрением Нерта. — И еще в свободе и силе воли. Она всегда любила растекаться мыслью по древу.

— Да уж, — согласился Человек. А что, собственно, он мог возразить? Так и было. Но углубляться в исследование вопроса причин и следствий ему не хотелось. Да и не дали бы.

— Благодарю тебя, богиня!

Нерта сурово на него посмотрела и вернулась на свое место.

'Какая красивая женщина, — неожиданно постиг достоинства Нерты Человек. — Что, вот только, она такие страшные глаза мне делает, точно напугать хочет? Чего ради? Хотя, что это я? Разве она на самом-то деле женщина... Из них всех я один более-менее человек, да и то — небесный'.

— Так, что там? Как там? — торопливо включилась в разговор Амимитль. Видно было, что она тоже едва дождалась окончания вступительного спича Нерты. — Где он? Фрюж где? Куда ты его отправил? Снова в Башню?

— Не называй его по имени! — вскричала немного истерично Пустота.

— Успокойтесь, великие, — Человек поднял руки, призывая жестом погасить страсти. Пустое! Разве могут стихии пребывать в спокойствии? — Никого Харон не привез. Он лишь вернул Базовый принцип, а похитителя — нет.

— Как так? Почему?

— Что происходит?

— Где же он? Где нам теперь искать вора? Мы же будем его искать?

Принципы были возбуждены сверх меры.

— Не понимаю, Харону-то что? Он как с этим делом связан? — пустился в расспросы Дух.

— Не знаю!

— Но он как-то же все объясняет?

— Никак не объясняет. Кивает наверх, мол, есть вопросы — обращайся в канцелярию, может, и ответят.

— Так-так-так, а это уже интересно! Неужели, САМ, вмешался?

— Вряд ли, не думаю.

— Тогда что?

— Не знаю!

— Надо было его сразу прихлопнуть! Того! Дух как всегда был категоричен. — Еще как только он прибился сюда, мальчишкой. Ведь ясно было сразу, чего от него можно ждать.

— Кому было ясно?

— Мне!

— Мальчишка же, помилуй!

— Зато теперь хлопот не имели бы!

— И, соответственно, много чего другого не имели бы тоже.

— Кто же его родители? Так и не выяснили? Может, все дело в этом?

— Возможно. Но нет, не выяснили ничего. Боюсь, тайна его происхождения так и останется нераскрытой.

— Троянский конь!

— Ты всегда его ненавидел!

— Ненависть здесь ни при чем совершенно. Я, чтоб ты знала, не ведаю, что это такое, потому что выше всех этих низменных чувств. Зато, повторюсь, я всегда отлично знал, что от этого парня ждать.

— Что же ты не настоял на своем?

— Куда уж мне! Вас же, гуманистов, большинство! Вы все на его защиту встали. Забыли? Ну, теперь не жалуйтесь. Кушать подано!

— Ты хотел знать, возможно ли что-то вернуть назад? — не стала скрывать, что ей известны мысли Человека, Нерта. — Нет, вернуть ничего не получится. Уже нельзя. Тем более что, выясняется, это зависит не от тебя, и даже не от нас всех...

— Да что там говорить! Ты же сам изменился. Ты стал другим! Я это ясно вижу. Я чувствую, чувствую, — поддержала Нерту Немиза-Шу, богиня Воздуха. Она подкрепила свое замечание продолжительным взглядом, в котором таился намек на то, что знает она гораздо больше, чем говорит. Потом повелительница стихии воздуха быстро отвела глаза и, будто в настоящем смущении, покраснела. Этот румянец на щечках ее напоминал раннюю-раннюю зарю, и был очарователен. Что невозможно было не заметить.

— Все изменилось, весь мир стал другим! — постарался отвести от себя подозрения Человек.

— И Фрюж изменился, да.

— Не называй его имени! Прошу тебя! — снова всколыхнулась Пустота.

— Но почему?

— Что ушло, то прошло, что сбылось — забылось. Имеет смысл только то, что впереди, что грядет. Она быстро взглянула на Человека, взгляд ее — такая редкость — мелькнул и пропал, как свет маяка над морской пучиной.

— Не стоит множить правила, дорогая. Их уже столько, что невозможно упомнить.

— Нет, ты, конечно, можешь пытаться удержать что-то, даже вернуть обратно, но... — Нерта пожала плечами. — Это все уже не имеет значения. Время ушло.

— Время нам не подвластно, ты и сам это знаешь.

— Даже при всей нашей настойчивости...

— Выбор, однако, невелик: либо пытаться удерживать ситуацию и дальше, либо допустить изменения и предаться им, — размышляла вслух, справившись с неведомым волнением, Немиза-Шу.

— А мне кажется, я так думаю, что мы должны вора разыскать. Во что бы то ни стало! Найти и доставить сюда. Судить и наказать примерно! — Кагуцути искрился яростью.

— Глупая затея! — не согласилась с ним Амимитль. — Глупая и жестокая!

— Аутодафе! — стоял на своем Огонь.

— Остынь, дорогой. В прошлом нет ничего, кроме того, что уже было, и ничем иным оно не грозит. Прибереги свой жар для сущего. Немиза-Шу раскрыла веер и взмахнула им — невероятно грациозно. Все тут же почувствовали прохладу.

— Прошлое в прошлом, пусть там и остается. Это очевидно. Зато в будущем возможно все, я это ясно вижу, не будь я Эфир. Склоняюсь, однако, также к тому, что вора следовало бы схватить и предать суду. И наказать! Еще лучше — казнить!

— Аутодафе, аутодафе!

— Кстати, а где Вальтер? — всполошился Человек. — Кагуцути? Малец, помнится, был на твоем попечении?

— Мы все за ним присматриваем, — поспешил подставить плечо товарищу Эфир. — Понемногу. Со скидкой на занятость.

— Да никуда он не денется. Я дал ему задание — в порядке обучения.

— Обучения? Чему, ради всего святого, ты его учишь?

— А, по-твоему, чему еще я могу его научить? Он будет брандмейстером! А что? Хорошая работа, вполне достойная должность. С перспективой на будущее, что важно. Наш старый пожарный вот-вот отправится на покой, так что...

— Где же он?

— В мастерской... Перешедшей к нему по наследству, не будем говорить от кого.

— В чем же заключается твое задание?

— Он там достраивает ложе. Я так думаю.

— Из дерева гофер.

— Ложе?! Значит, он столяр краснодеревщик, а вовсе не... Как ты его назвал? Брандмейстер?

— Сын за отца...

— Ну, это вряд ли.

— Тут все сложней.

— И проще.

Вдруг богиня Нерта вскинула руку, указывая куда-то, закричала:

— Пожар! Пожар! Смотрите!

Общество, все в едином порыве повскакивали со своих мест — будто ждали именно чего-то подобного — и, обратившись в указанную сторону, увидели, как пробивается сквозь тьму тусклое оранжевое пламя — будто зажгли керосиновую лампу, и фитиль в ней не столько горит и светит, сколько нещадно коптит. Однако вскоре огонь вспыхнул ярко и разгорелся в полную силу — ей-ей, точно кто-то старательный раздул его и накрыл стеклянным абажуром.

— В последний раз я видел такой огонь на верхней площадке Фаросской башни, — мечтательно поделился воспоминаньями Кагуцути. — Давно это было...

— Что там горит?

— Так это же таксон Фрюжа! Прости, Пустота, но из песни слова не выкинешь. Смотрите? Горит его дом, его мастерская!

— Не знаю, как брандмейстером, будет или нет, а поджигателем, сдается мне, парень уже стал.

— Все, теперь и концы в воду!

— В каком смысле?

— В прямом и окончательном.

— Меня только, пожалуйста, не приплетайте! Я тут совершенно ни при чем! — Амимитль, управительница водной стихии, отчего-то раскраснелась, разволновалась. Отвернув лицо, она спряталась за широким рукавом платья.