— Да тебя, я вижу, дьявольским громом поразило, охальник!
В молельном зале прихожане поприседали от ужаса, а отец Николай заехал какому-то лысому богомольцу кадилом по уху. Богомолец был глух, вопля не слышал, а потому воспринял соприкосновение с железной чашей как особую милость.
Не желая более оскорблять божий храм нелепым выяснением отношений, отец Лаврентий взял с вешалки соломенную шляпу, коротко бросил миткэмпферам:
— За мной!
Расположились в ближайшей заплеванной подворотне, на деревянных ящиках.
Батюшка полистал свой паспорт, найденный в доме Любатовичей.
— Значит, я не ошибся,— сказал он, наконец, улыбнувшись.
Хорошего настроения святого отца никто из соратников не разделял. Особенно Геркулес Панкратьевич, который после недавно пережитого, еле держался на дрожащих ногах. Он проклинал себя на чем свет стоит, за то, что связался с этими разбойниками и оказался замешанным в страшную криминальную историю, выход из которой, конечно же, один — тюрьма.
— В чем не ошиблись?— хмуро спросил майор Пилюгин.
Отец Лаврентий охотно пояснил:
— Утром, по дороге к сему храму, мне показался знакомым один гражданин. Теперь я точно знаю, кто мне встретился.
Свинцовые тучи с лица Владимира Семеновича сдуло, словно ветром и на нем тоже заиграло что-то наподобие улыбки.
— Ja, ja, naturlich, ich kenne auch. Das war Гаврила.
Федор, Валька, профессор Вакслер и даже подавленный Запойный с интересом уставились в рот майору. Пилюгин не стал томить соратников:
— Ваше преподобие не утопил свой паспорт в болоте, как раньше думал, а выронил во время нашего вынужденного отступления под Бердановкой — может возле дома, или в лесу, не суть. Во всяком случае, Гаврила, который на поверку оказался не таким уж и идиотом, нашел документ и незамедлительно отправился в Звенигород, к Серафиме, чтобы предупредить сестру об опасности. Он ведь принял нас сначала за землемеров и сдуру поведал нам, куда она отправилась, а когда догадался, что мы ищем украденные книги, решил исправить ошибку.
— Получается, это Гаврила зарубил сестру с теткой?— поп с омерзением поднял с земли осколок разбитой бутылки, мешающийся под ногами, отшвырнул к забору.— Но зачем?
Майор хитро прищурился:
— С вашим аналитическим умом, батюшка, следовало бы работать на Лубянке, а не в церкви,— похвалил особист иерея.— Вы мигом сообразили — раз паспорт ваш здесь, то на место преступления его мог подбросить только дурак Гаврила, чтобы подозрение пало на вас. Однако вы упорно стараетесь не замечать главного и неопровержимого факта — Гаврила непросто оберегает сестру, как преданная собака, он ее подельник.
— То есть?— не понял Ваше преподобие.
— Гавриле незачем убивать Любатовичей, он в доле.
— Почему же?— возразил Валька.— Родственнички могли поругаться. Или Гаврила решил сам реализовать фолианты. Вот и пошел на смертоубийство. Чего дураку стоит?
— Нет!— помотал головой Владимир Семенович.— Не так.
— Тогда кто это сделал?— не выдержал Геркулес Панкратьевич.
Незажженная сигарета, которую Пилюгин по привычке разминал в пальцах, с хрустом переломилась. Крупинки табака посыпались на его начищенные до блеска итальянские туфли.
— Никто.
— Как?!— изумились все хором.
Проходившая мимо бабка прибавила шагу. За углом подворотни не удержалась:
— Альтруисты анабиозные! Пьянь засратая!
На бабку не обратили внимания.
— Никто,— выждав театральную паузу, повторил майор.— Геркулес Панкратьевич, снимите, пожалуйста, ботинок.
Запойный даже не стал переспрашивать зачем. Плюхнулся рядом с Федором на ящик, начал лихорадочно расшнуровывать правый башмак. Взяв туфель, Пилюгин выскреб пальцем и из-под каблука темно— красную, густую грязь.
— Что это, по-вашему?— обратился он к директору музея.
Тот захлопал глазами.
— Будто сами не знаете. Кровь. Запекшаяся.
— А почему не манна небесная, или не японское суши?
— Нельзя ли поопределеннее?— попросил Ваше преподобие.
— Ладно,— согласился Владимир Семенович.— Пироговых среди вас нет и Сеченовых тоже. Это не кровь. Обычная томатная паста, разведенная водой.
— Как же так?— удивился Запойный,— я же лично видел...
— Вы хотите сказать, господин майор,— перебил Запойного святой отец,— что Серафима Ивановна и Пульхерия Даниловна живы?
— Совершенно верно,— вернул Пилюгин директору ботинок.— И, скорее всего, пребывают сейчас в прекрасном расположении духа, оттого, что так ловко нас провели. Нужно заметить, что актеры из Любатовичей никудышные, а спектакль их можно считать провалившимся. Впрочем, Геркулес Панкратьевич до сих пор находится под впечатлением. Значит, девицы не совсем бесталанны.
— Ага, понятно,— почесал лоб батюшка.— Но уж больно сложная комбинация для провинциальных дам. А за каким чертом, вы, Пилюгин, прости господи, устроили тогда театр в божьем храме?
— Объясню все по порядку. Только для начала, Федор, не в службу, а в дружбу, сходи, приобрети немного местной бальзамирующей жидкости. Давно я не выпивал с друзьями в таких душевных подворотнях. Да, были времена... К тому же, на сегодня наша работа закончена.
Федору вызвался помочь Валька.
Вскоре друзья вернулись с четырьмя поллитровками, колбасой, хлебом и зеленым луком.
— Упьемся, — укорил приятелей Ваше преподобие, опасаясь очередного запоя.— Куда столько? Не капримовый напиток.
— Какой?— вскинул брови оживший археолог Вакслер.
— Капримовый,— охотно поддержал любимую миткэмпферам тему поп.— В советские годы, некто профессор Брехман открыл вещество, которое при добавлении в спиртное делало его целебным. Вещество он выделил из кахетинской виноградной лозы и назвал — каприм. На его основе разработали водку "Золотое руно". Решили провести эксперимент в Северо-Эвенском районе магаданской области. И что вы думаете, дети мои, за год алкоголиков среди местного населения сократилось на тридцать процентов.
— Поумирали что ли?— разливая по пластиковым стаканам обычную звенигородскую водяру, съехидничал фермер.
Батюшка выбрал кусочек колбаски " с коровий носочек". Впрочем, Валька никогда и не умел строгать закуску, просвечивающуюся на свет.
— Вылечились,— попробовал на зуб "докторскую" святой отец и остался доволен.— Результаты эксперимента отправили в Кремль, но они попали к Егору Кузьмичу Лигачеву, как известно отчаянному трезвеннику. Тот позвонил в Магаданский обком и учинил партийцам истинный Армагеддон: " В стране сухой закон, а вы экспериментируете. Все прекратить". Так и заглохло богоугодное дело. А вы говорите заряйка. И чего мы за призраками гоняемся? Давайте лучше разыщем профессора Брехмана и восстановим производство "Золотого руна".
— Странно слышать подобные речи от духовного лица,— загадочно усмехнулся майор Пилюгин.— Так вы будете слушать, зачем Любатовичи устроили нам спектакль?
Все выпили, придвинулись к Владимиру Семеновичу поближе.
Капитан стал растолковывать:
— Герасим набросился на нас с колуном неспонтанно, не под воздействием шизофренического приступа, а вполне осмысленно — чтобы внести в наши ряды смятение и выиграть время. Ему это удалось. Серафима, конечно, перепугалась сообщению братца о том, что ее разыскивают некие костоломы под предводительством господина Запойного, но не настолько, чтобы сразу же менять звенигородскую явку.
От этих слов директора музея передернуло, но Пилюгин приветливо положил ему на плечо руку.
— И вот почему. В паспорте Лаврентия Петровича, скорее всего, было нечто, что говорило о его духовной принадлежности.
— В точку,— кивнул головой поп,— под обложкой была пара моих визиток.
— Das ist offenbar,— довольно покрутил носом прожженный чекист.— Визитка на имя иерея...
— Настоятеля,— поправил святой отец.
— Извините,— приложил к сердцу ладонь капитан,— настоятеля церкви Вознесения пресвятой Богородицы Ильинской обители и т.д. Визитка привела его к выводу, что мы никакие не сотрудники ФСБ.
— Никто тебя, собственно, за язык не тянул,— пробурчал несколько захмелевший Федор.
Сие замечание Владимир Семенович пропустил мимо ушей.
— В результате Любатовичи придумали план, по реализации которого не они, а мы вынуждены будем скрываться. К тому же, куда им ехать с ворованными книгами? Звенигород для их продажи очень удобное место. Семейка просчитала, что мы непременно устроим засаду Серафиме у монастыря, и сразу же заслала к обители Гаврилу. По моему умозаключению, братец там и узрел вчера господина Брусловского, оставшись при этом незамеченным. Далее... А далее все как по писанному. Сегодня утром Гаврила в очередной раз спрятался у святых стен и по его сигналу, Пульхерия Даниловна подошла к нам с Акакием Валентиновичем. Спросите зачем, отвечу. Ох, и хитры бабы! Это только рядится большинство из них в слабых, хрупких и доверчивых существ. Половая иерархия общества обязывает. А под платьями скрываются истинные сатаны. Простите, Ваше преподобие, за суетность упоминания козьемордого существа.
— Не пейте пока, договорите, — посоветовал капитану поп.
— Хорошо,— согласился особист и выпил.— Alles im Ordnung. Тетка Пульха подошла к нам для того, чтобы мы не сомневались, что книги у нее. И если бы даже на вас, дорогой вы мой гробокопатель, не напал козел, все равно графиня бы сбежала. Эта была часть задуманного преступниками плана. Родственнички знали, что установить адрес Пульхерии Даниловны нам не составит особого труда, и мы непременно нагрянем к ней на квартиру. Так и вышло. Любатовичи дождались нашего появления, инсценировали двойное злодейское убийство. Расчет прост — разыскивая их адрес, мы непременно где-нибудь засветимся. К тому же, паспорт Вашего преподобия возле трупов. Веселая семейка не сомневалась, что мы сразу же бросимся на вокзал и скроемся на необъятных просторах нашей многонациональной родины, а у них будут развязаны руки для дальнейших противоправных действий. Но я старый больной командир, меня на томатной пасте не проведешь. Я сразу определил, что на полу не кровь, а туфта. К тому же у старухи на ляжке преспокойно пульсировала тромбофлебитная жилка, а у Серафимы подергивалось веко. Не люблю разочаровывать людей, а потому и не стал прерывать их бездарный спектакль. По дороге в церковь я заметил, что Гаврила следит за нами, пришлось в святом храме немного поломать комедию.
— Позвольте узнать,— свесил длинные волосы со лба обалдевший от зубодробительной сивухи Запойный,— а топор тоже был не настоящий?
-Выясним позже, если вам так интересно,— блаженно вытянул ноги между ящиками майор.— Ответный ход за нами. А теперь в джунгли! Гуляем. До утра время есть.
По дороге батюшка потребовал немедленного посещения садово-огородного магазина и без того никак не соглашался возвращаться в пансионат. Святому отцу прямо теперь приспичило сварганить похмельный настой из семян укропа, рецепт которого недавно он вычитал в газете.
С трудом разыскали нужную торговую точку, где миткэмпферы, под удивленными взглядами обывателей, набили полные карманы пакетиками с Fructus Anethi graveolentis, а хозяйственный Федор, за каким-то чертом, прихватил еще и пятикилограммовый мешок посадочных картофельных клубней раннего урожая.
В "Дружном" святой отец отыскал на общественной кухне трехлитровую банку из под маринованных огурцов (так значилось на этикетке), пахнущую солидолом и тухлой селедкой. Засыпал на треть семенами укропа — пахучего, залил кипятком, спрятал ее под свою раскладушку и только тогда успокоился.
К вечеру подтянулся Кушнарь. Сначала молча, и хмуро глотал водку, затем, почесав пятерней на предплечье тату, гласившую: "Я ваше горе и буду жить с вами", обнял раскачивающегося на стуле Акакия Валентиновича.
— Примите меня к себе в стаю, братки. Моих менты повязали. Народ, вижу, вы клевый, а я теперь не удел.
— Нам блатоты не надо,— высвободился из могучих объятий профессор.
— Да какой я блатной,— поцеловал в лоб ученого Кушнарь,— одно оперение. Узнаете мою биографию, прослезитесь. Уделите пять минут внимания?
— Только без фени, не люблю,— хрустнул пупыристым корнишоном майор Пилюгин.
— Для учителя русского языка и литературы, это не составит труда,— горько ухмыльнулся браток.
Ленька Кушнарев с детства любил Достоевского. "Преступление и наказание" взахлеб прочитал уже тогда, когда его сверстники еще не открывали тургеневское "Му-Му". Был без ума от Гоголя, Островского и Чехова. Пробовал писать сам, но выходило слабо, невразумительно. Во всяком случае, так утверждали редакторы многочисленных газет и журналов, куда он отправлял свои литературные произведения. Наконец, окончательно поняв, что писателя из него не выйдет, но, не желая расставаться на жизненном пути с классикой, поступил в педагогическое училище, после окончания, которого был "сослан" из столицы преподавать русский язык и литературу в Загорск.
Быстро нашел контакт и с детьми и с коллегами по работе, словом все вроде бы наладилось, но однажды в школу завезли пару компьютеров "Видеотон", подаренных спонсорами местного пивного завода. Один поставили в кабинете директора, другой в актовом зале, для всеобщего обозрения, при этом, строго настрого запретив ученикам даже близко подходить к чудо технике. Нужно заметить, что к тому времени, ходившего в женихах Леньку, жутко утомила бедность, и он не сдержался от преступления.
В одну из темных ночей выпер через окно директорского кабинета компьютер, продал кооператорам. Никто бы и не подумал на скромного преподавателя словесности, но преступления без наказания, как Кушнарев хорошо знал, не бывает. В офисе торгово-закупочного кооператива, куда Ленька снес "Видеотон", лопнула канализационная труба, и фирмачи в спешном порядке повытаскивали все свое барахло на улицу. Случайно проходивший мимо опер и узрел краденый компьютер.
Судья объявил Леньке три года общего режима и молодой почитатель русской литературной классики по этапу отправился в Туву.
Поначалу Кушнарев собирался повеситься. Уже присмотрел укромный уголок на рабзоне и подыскал гладкую веревочку. Но как-то после отбоя к нему подошел один из авторитетов, Пашка Кобзарь.
— Я, пацаненок, заочницу надыбал. Гладкая на фото, как фольга. Но писать не знаю что, а ты, говорят, Шекспира до кичи полистывал. Составь маляву, а потом и вешайся. Сам удавку мылом натру.
Ошарашенный проницательностью авторитета, Ленька согласился. Отписал маляву от души— с заковыристым, но негрубым юмором, теплотой, нежностью и даже некоторой нервной психологической откровенностью, смахивающей местами на достоевщину. Кобзарь от восторга расцеловал Леньку, сделал своим личным писарем. Иногда, по разрешению пахана, составлял грамоты и для других зэков. Через год Кушнаря уважали все лагерные осужденные. Некоторым из них Ленькин талант помог даже создать семьи. Сам он заматерел, украсил грудь, спину и плечи наколками, стал качать мускулы. А еще через полгода Кушнарева вызвал "хозяин" и сказал, что он освобождается по амнистии.
— Береги талант, — напутствовал у ворот Леньку авторитетный Пашка Кобзарь,— используй по делу и на благо. А не сможешь, вспомни про адресок, что я тебе намедни дал.
