Распахни своё сердце

— А сейчас?

— А сейчас я понимаю, что её нельзя не оберегать. Она такая нежная, добрая, а я... Оторви и брось.

— Глупышка моя, — Лёня обогнул стол и обнял племянницу. — Воробушек, ты сама не представляешь, что сделала для меня. Я ведь почти сломался, когда вся семья в мою сторону кривиться начала, а ты, совсем ещё ребёнок, приняла меня таким, какой я есть, наплевав на мнение других. Я до сих пор помню, как у тебя глазищи сверкали, когда ты матери сказала, что я лучше, чем любой из них. Мне жить захотелось, Женька. Я понял, что не один, что у меня есть ты.

— Лёнечка, как я могла отказаться от тебя? — Женя попыталась улыбнуться. Когда она была маленькой, именно дядя мазал ей разбитые колени зелёнкой и дул на ранки, чтобы не щипало. Он подарил ей первый велосипед, на котором сам же учил её ездить, он водил её по выходным в парк, катался с ней на аттракционах и покупал сладкую вату. Он всегда был рядом. Как она могла отвернуться от человека, который читал ей сказки, усадив к себе на колени и ласково называя воробушком? Да она от родителей такого внимания и ласки не получала! И когда ей сказали, что она не должна общаться с дядей, потому что он мерзкий и Бог его накажет, она готова была защищать его ото всех: от бабушки с дедушкой, от матери с отцом и от злого Бога, который хочет наказать такого хорошего Лёнечку. Никто не смог отобрать у неё его.

— Ты очень сильная, малышка, — Костенко поцеловал девушку в растрёпанную макушку. — Я знаю, что ты со всем справишься, если захочешь, поэтому и не лезу к тебе со своей опекой. Таких, как ты, нельзя душить и сковывать. Тебе летать нужно, а не в клетке сидеть.

— Ты единственный, кто всегда понимал это.

— Потому что я такой же.

— Я люблю тебя, Лёнь.

— Всё так плохо?

— С чего ты взял?

— Ты не любишь показывать свои чувства. Что случилось?

— Ерунда, — Копейкина отстранилась и, взяв бутылку, налила ещё немного коньяка в бокал.

— Да нет, что-то явно случилось, — цокнул языком мужчина, глядя, как племянница махом выпивает обжигающую жидкость. — Ты же вроде ездила куда-то на несколько дней?

— В Питер.

— Плохо отдохнула?

— Наоборот, отлично.

— Тогда в чём дело?

— Скажи, а что сильнее, любовь или гордость?

— Так вот куда тебя понесло... Воробушек, я никогда не любил. Наверное, я не имею права отвечать на такие вопросы, но всё-таки отвечу, — Лёня присел на соседний стул. — Не позволяй никому топтать свою гордость. Ты потом саму себя презирать будешь. Любовь, если это действительно любовь, не исчезнет. Не знаток я в этом, прости.

— Всё нормально. Я тоже считаю, что нельзя давать кому-то вытирать об тебя ноги.

— Ты влюбилась?

— Быть может, только показалось, — Женя снова потянулась за бутылкой, но дядя перехватил её руку.

— Если ты задаёшь мне подобные вопросы, значит, не показалось. Не те мы люди, чтобы впустую говорить об этом.

— Лёнечка, а если я потеряю себя? — "бегающие" глаза шарили по его лицу.

— Ты? Шутишь?! Женька, ты в детстве смогла пойти против всех ради того, во что верила! Ты себя никогда не потеряешь.

— Только ты в меня и веришь, — нагнувшись, Копейкина положила голову на чужие колени и зажмурилась. — Прости, что так редко прихожу.

— Главное, что ты не забываешь своего старого ворчливого дядьку.

— И не забуду.

— Расскажешь, кто тот счастливчик, на которого ты обратила внимание?

— Тебе правда интересно?

— Конечно, — Костенко гладил девушку по волосам.

— Ромкин сын.

— Олег? Неожиданно. Я бы не удивился, если бы сам Роман, а тут даже не знаю, что сказать. Хотя парень он видный.

— Угу.

— Ты совсем раскисла. У вас взаимно?

— Вроде.

— А почему в голосе неуверенность?

— А я сейчас ни в чём не уверена, — Женя обхватила ноги дяди руками и устроилась поудобнее. — Можно я останусь у тебя?

— Это даже не обсуждается, могла бы не спрашивать. Мне скоро на работу. На случай, если я не приеду к утру, дубликат ключей в прихожей возле зеркала.

— Я помню.

— Развеяться не хочешь?

— Нет.

— Воробушек, кажется, ты по-настоящему влюбилась.

Глава 45

Киса хотела извиниться перед Женей. Она чувствовала себя по-настоящему виноватой. В порыве отчаяния и ревности она не подумала о том, что её подруга, которую только чудом ветер не сдувал, могла получить какую-нибудь травму при падении.

Когда Павел, сбиваясь и тараторя, объяснил ей, что произошло, рассказав о своей жизни, обо всех неудачах, взрастивших в нём неуверенность, она поняла поступок Копейкиной. По-другому было нельзя. Наверное, сама она никогда бы не смогла словами доказать парню, что он значит для неё больше, чем кто-либо другой. Слова порой не доходят до цели.

В ту ночь они были близки. Это казалось правильным, своевременным и необходимым. Между ними больше не было недомолвок, непонимания и сомнений. Неужели для этого требовалась такая встряска? Да, видимо, Женя лучше них самих знала, что им нужно.

Там, на катке, когда Олег, придя в себя и успокоившись, спросил, куда подевалась его девушка, они не смогли ответить ему, слишком занятые друг другом, чтобы заметить её уход. Парень заметно помрачнел, а узнав от Крюкова, чего добивалась Копейкина, и вовсе стал похож на грозовую тучу. Смирнов и без объяснений готов был закрыть глаза на увиденное, поэтому и дал себе немного времени, чтобы успокоиться и не наделать глупостей, но осознание того, что ничего, собственно, и не произошло, а он даже не подал руки Жене, когда это было нужно, раздавило его. Будто это он сам толкнул её. Поднял руку на женщину. На свою женщину.

Ирина знала от Павла, что Копейкина исправно ходит на работу, но в съёмной квартире она не появлялась и ни на чьи звонки не отвечала.

К середине второй недели после происшествия на катке Финогенова решилась поехать в офис Сизова, потому что так больше не могло продолжаться. Олег регулярно ходил к ней на занятия, как они и договаривались, выполнял все задания, внимательно слушал её, но в нём чувствовался пугающий холод, от которого становилось жутко. Когда она обсуждала с Романом оплату, мужчина напрямую спросил, что случилось на их вылазке, после которой его сын перестал быть похожим на себя. Ирина честно рассказала обо всём, и финансист долго и заковыристо матерился, после чего, конечно, извинился за свою несдержанность.

Дмитрий, готовый ради сестры своего любовника если не на всё, то на многое, отказать ей в такой малости, как пропуск, не мог, поэтому в офис она попала без проблем, тем более что в этот день дежурил сам Толик. Крюков, увидев её и поняв намерения, покачал головой, но ничего не сказал и молча проводил в свой отдел. Он и сам не раз пытался поговорить с Женей, но она лишь отмахивалась и твердила, что всё отлично.

Киса даже не сразу сообразила, что брюнетка с аккуратной короткой стрижкой, в строгих очках и в чёрном брючном костюме, сидящая возле компьютера с какой-то рыжей девушкой и тихо втолковывающая ей что-то, её подруга. И только когда Павел кивнул, прикрыв глаза и сжав губы от досады, она поняла, что видит то, что видит.

— Жень? — голос дрогнул от напряжения.

— М? — Копейкина резко обернулась. — Ира? Привет, — на тонкой руке, метнувшейся вверх в приветственном жесте, вместо привычных браслетов и фенечек красовались дорогие часы.

— Мы можем поговорить?

— Минутку. Познакомься, это Настя, — Женя представила рыжую девушку, с каким-то восторженным блеском смотрящую на Финогенову.

— Очень приятно. Ирина, — Киса выдавила улыбку.

— Здравствуйте, — Старикова подскочила с места. — И мне приятно. Очень-очень.

— Успокойся, а то Ирка подумает, что ты больная, — Копейкина засмеялась. — Ириш, подожди пару минут, мне нужно показать Насте новую программу.

— Конечно, — Ира кивнула. Вытащив Крюкова в коридор, она прошипела: — Что это?

— Это Евгения, — хмуро ответил блондин. — Лучший сотрудник моего отдела, исполнительный, внимательный, вежливый, пунктуальный, дисциплинированный. В общем, это больше не Женька.

— И давно?

— Почти сразу после того... Я просто не хотел тебя расстраивать. Знала бы ты, как мне не хватает её ругани с Настей и вечного зависания в курилке!

— Она винит нас?

— Нет. По крайней мере, она ни разу не дала мне почувствовать это. Просто в ней появилась какая-то сдержанность, которой не было раньше, и это меня пугает, потому что я не узнаю прежнюю Копейкину. Такое ощущение, что у неё внутри что-то оборвалось.

— И Олег такой же.

— Мы не можем оставить это так. Я понимаю, что вмешиваться в чужие отношения нельзя, но ведь Женька помогла нам! Я не хочу видеть её такой! — парень ударил кулаком по стене. — Она потухла, и я чувствую, что поспособствовал этому.

— Не ты один. Мы оба причастны.

— Прошу прощения, — Женя вышла в коридор, — нужно было закончить. О чём ты хотела поговорить, Ир?

— Паш, оставь нас.

— Конечно, — Крюков вернулся в отдел, бросив на свою девушку короткий просящий взгляд.

— Курить хочу, не составишь мне компанию? — Копейкина улыбнулась уголками губ.

— Пойдём. Отлично выглядишь, кстати, — Киса скосила глаза на подругу, отмечая, что та в кои-то веки обула туфли на высокой шпильке. В любое другое время она бы порадовалась, но не сейчас.

— Спасибо. Захотелось перемен.

На удивление, в курилке никого не было, или Женя специально подобрала время, когда вероятность присутствия там большого количества народа будет мала. Устроившись на лавке, она закурила, щурясь от удовольствия.

— Как дела? — Финогенова села рядом, нервно теребя пальцами рукав вязаной кофты.

— Нормально, а у тебя?

— А у меня плохо.

— Почему?

— Потому что меня игнорирует лучшая подруга? Потому что я чувствую свою вину перед ней? Потому что я не могу смотреть, как два человека отгораживаются друг от друга из-за моей слепоты? — Ирина как бы спрашивала, но эти вопросы и были ответами.

— По-моему, ты излишне драматизируешь, — Копейкина устало вздохнула и посмотрела на Кису. — Тогда, на катке, ты не могла поступить иначе. Я отреагировала бы так же, как ты. И я не игнорирую тебя, просто у меня много работы.

— И поэтому ты не ночуешь дома?

— А у меня есть дом? — девушка усмехнулась. — Я снимаю угол, чтобы было куда прийти, если переночевать негде.

— Значит, сейчас тебе есть, где ночевать?

— Именно. А вы с Пашкой наслаждайтесь уединением. Думаю, вам это нужно.

— Ты слишком много думаешь о других, но забываешь о себе! — Ира вскочила и заходила из угла в угол. — Хватит! Ты уже помогла нам, и что из этого вышло?

— А что вышло? — Женя глубоко затянулась и выпустила несколько серых колец дыма в воздух.

— На кого ты похожа?!

— На сотрудника солидной компании, разве нет?

— На механическую куклу, — Киса остановилась напротив подруги. — Женька, перестань, пожалуйста. Не отдаляйся!

— Ир, всё хорошо, правда. Не знаю, чего ты там напридумывала себе, но у меня всё отлично. Выберусь из завала, и мы обязательно вместе сходим куда-нибудь, обещаю, — затушив окурок, Копейкина поднялась и направилась к выходу. Обернувшись через плечо, она виновато произнесла: — Прости, у меня ещё много работы.

— Я понимаю.

— Я провожу тебя, — толкнув дверь, Женя замерла на секунду и тут же попятилась назад.

— А я тебя искал, — Роман вошёл в курилку. Бросив взгляд на Финогенову, он кивнул: — Приветствую. Можно мне наедине поговорить с Евгенией?

— Да, конечно, — Ирина протиснулась мимо него, выходя. Что ж, возможно, этот человек сможет повлиять на её подругу.

— Долго ты ещё будешь бегать от меня? — Смирнов пристально смотрел на девушку.

— Кто это бегает? Тебе показалось. Извини, у меня работы полно, — она попыталась выйти, но финансист, схватив её за руку, не позволил.

Плотно закрыв дверь, он оттолкнул Копейкину к стене и, подойдя совсем близко, навис над ней, упираясь руками в бетонную шероховатую поверхность по обе стороны от её головы:

— Думаешь, я совсем идиот? Каждый раз, когда я хочу поговорить, ты находишь миллион причин, чтобы отказаться! Ты даже в столовую ходить перестала, а сюда прибегаешь на пару минут, когда точно знаешь, что не останешься со мной наедине или вообще не столкнёшься!

— У тебя больная фантазия, Ром.

— Я звонил тебе вчера вечером.

— Наверное, я была в душе и не услышала.

— Почему не перезвонила?

— Забыла.

— Ты стала слишком забывчивой, как я погляжу.

— У меня очень много работы! Ты сам знаешь, что это такое. Дай пройти, — Женя попыталась отпихнуть от себя шатена, но он даже не шелохнулся.

— Скажи, куда делась моя девочка-зажигалка? — Роман провёл пальцами по её щеке. — Что ты с собой сделала? Это не ты, Женька. Это кто-то другой, чужой и непонятный. Вернись, я прошу тебя.

— Да что вы все прицепились ко мне? — Копейкина повысила голос. — Не трогайте меня! Оставьте в покое! Я что, так много прошу?

— Очень много. Жень, у Олега соревнования весной, а он, по словам тренера, думает явно не о них.

— Так вот в чём дело? Сними своему сыночку шлюху, пусть пацан напряжение сбросит!

— Думаешь, меня волнует только это? — тёмно-зелёные глаза вспыхнули гневом.

— А что ещё? Мальчик стал давать плохие результаты... — хлёсткая пощёчина обожгла щёку, не позволив Жене продолжить.

— Иногда ты не замечаешь, как больно делаешь словами людям, которые любят тебя, — Смирнов посмотрел на неё с сожалением и быстро вышел, оставив ошеломлённую девушку в одиночестве.

Потерев горящую щёку, Копейкина закрыла глаза и сползла по стене на пол, обхватив колени руками. Больно. Ей тоже больно. Очень больно.

Она всю жизнь старалась быть сильной, жить вопреки, идти наперекор и не сдаваться, а сейчас впервые убегала и пряталась от проблем. Лучшая защита — нападение. Эта стратегия поколений только что образовала пропасть между ней и её другом. Другом, который за короткое время стал ближе, чем многие за долгие годы. А как ей оставаться спокойной, если глядя на него, она видит другого человека и тут же вспоминает пустой взгляд карих глаз, брошенный на неё с равнодушием и толикой брезгливости? Мы видим то, что хотим видеть, и Женя не стала исключением. Все эти дни она накручивала себя и изводила, находясь на грани срыва. Пружина внутри неё сжалась до предела и только ждала момента, чтобы выпрямиться одним мощным толчком.

Спрятавшись ото всех у Лёни, она, коротая вечера с пачкой сигарет и бокалом коньяка, думала о своей жизни, в которой пора было что-то менять. Нет, она ни капли не жалела о прошлом, она просто хотела сделать что-то, способное избавить её от нахлынувших бурным потоком чувств и эмоций, которые были ей чужды. Перемены были резкими даже для неё самой, и она ещё какое-то время пугалась отражения в зеркале. За несколько дней она превратилось в то, кем была теперь — робот с запрограммированным набором действий. Так казалось проще. Проще, когда не подпускаешь никого слишком близко. Со всем можно справиться, пока в твою душу не ломятся. Только вот Роману было плевать на это, и он разворошил её эмоции, как мальчишка-сорванец — улей. Он срывал с неё все защитные слои, проникая под кожу, и она, обороняясь, жалила его словами. Ужалив, пчела умирает.