Бедняга Агнаил, — пожалела я парня. Его возлюбленную оклеветали под горячую руку. Наверное, солнечный горнист утешает подругу в перерывах между звонками.

А Стопятнадцатый басил, витая мыслями в далёком далеке.

Нам с Мэлом, как прожекторам, вскрывшим нарывы и язвы на теле института, администрация решила вручить вознаграждение в виде обещанного комендантшей уголка из мягкой мебели и карнизов. И пары тумбочек. А нескольких стульев с мягкими сиденьями.

Я изумленно уставилась на декана, а потом перевела вопрошающий взгляд на Мэла. Что означают щедрые подарки? Нам предлагают взятку за молчание?

Мэл прокашлялся:

— Видите ли...

— Понимаю ваши сомнения, — согласился Стопятнадцатый, недослушав. — Поверьте, вознаграждение не преследует особого умысла. Мягкий уголок давно списан, а в общежитии нет свободных комнат достаточного размера, в которых можно поместить мебель без ущерба для свободного пространства. Так что придется выбросить диван и кресла, как полагается. Насчет прочего инвентаря можете не беспокоиться. Запасы таковы, что их хватит, чтобы укомплектовать все жилые помещения общежития и карнизами, и тумбочками, и стульями.

Я пригляделась к Генриху Генриховичу. Интуиция сообщила, что он честен с нами и не намеревается просить о молчаливом сговоре. Да и бесполезно шифроваться. Кому надо, тот давно пустил слухи, гуляющие по институту.

Совесть колебалась недолго. Сотые доли секунды. Потому как стало жалко мебель, которой забронировали место на помойке.

— Отменные пружины. Класс! — разлегся на диване Мэл, в то время как я обсиживала то одно, то другое кресло. — Иди сюда. Поваляемся.

Мы повалялись с полчаса. Мэл потянулся за футболкой, упавшей на пол.

— Не хватает штор, — показал на свежеприкрученный карниз с кольцами. — Выбирай любые.

И выберу. В тон, в цвет, в стиль. И еще кучу хозяйственных мелочей по составленному списку. Живем!

После очередного допзанятия Стопятнадцатый вручил заявление об увольнении с должности младшего помощника архивариуса, подписанное ректором, и Мэл вздохнул с непонятным облегчением. Неужели стыдится, что его девушка подрабатывала за гроши в архиве? А я не испытываю неловкости. Любая работа имеет право на уважение.

— Теперь можете увольняться, милочка. Процедура аналогична приему на работу, — объяснил декан.

Процесс проистекал при молчаливом присутствии телохранителей, следовавших за мной по пятам. Слагая с себя трудовые обязанности, я посетила отдел кадров с получением обходного листа, бухгалтерию, столовую для персонала, библиотеку и медпункт.

Картавый специалист по дебетам и кредитам насчитал к вручению шестьдесят три с половиной висора, объяснив, что больничный лист за два с половиной месяца оплачивается в половинном размере оклада, плюс мне полагается компенсация за вынужденный отпуск по вине работодателя. Поначалу я брезгливо взяла расходный ордер на выдачу мелочевки, но потом вспомнила совет Вивы: деньги на дороге не валяются. Нужно ценить каждую монетку.

Морковка заявила, что типун на языке со временем исчезнет.

— Периодическое обновление типуна — раз в полгода. К указанному времени введенный состав растворится.

Фельдшерица не забыла удалить с пятки фискальную полоску, отчитывавшую рабочее время тщательнее любого табеля.

Распрощалась я и заведующей преподавательской столовой, ни разу не побывав в изысканном общепите и не заказав индивидуальное меню. А в библиотеке произошло неожиданное спотыкание. Бабетта Самуиловна уведомила, что на мне числятся два справочника.

"Куда заныкала?" — вопрошал суровый взгляд из-за очков. — "Порвала на туалетную бумагу?"

Куда, куда? — лихорадочно вспоминала я, выискивая ответ в закоулках памяти. Книги остались в швабровке! В тумбочке!

И чтобы процедура увольнения завершилась, нужно вернуть книги.

Мэл, сам того не подозревая, облегчил мне жизнь. Вечером он принес пару пустых коробок.

— Ты теперь "мертвая душа". Завтра соберешь вещи, и сдадим твою комнату.

Я растерялась. Конечно, рано или поздно швабровка перекочевала бы в фонд незанятого общежитского жилья. Но "рано" наступило неожиданно быстро. Захудалая комнатушка оставалась для меня пятнышком личного пространства в противовес совместным просторам на четвертом этаже. Секретным запасным аэродромом.

— Мало? — показал Мэл на коробки, по-своему истолковав замешательство.

— Достаточно, — отозвалась я невразумительно.

И складывать-то нечего. Основная часть вещей активно обживалась наверху, в квартирке, а в швабровке осталась завалящая мелочевка.

Назавтра после занятий Мэл проводил меня на первый этаж. Сам он намеревался отлучиться к знакомому автомеханику, чтобы показать машину. Мэл вообразил, что в салоне поскрипывает при быстрой езде. Меня вообще не волновало, скрипит или пищит — лишь бы не глохло на перекрестке, а заботливый хозяин "Турбы" извелся, вычисляя источник звука.

— Слышишь? Нет? А теперь? — спрашивал у меня.

Мэл допускал три звуковых состояния в салоне любимого автомобиля. Тишину, музыку и... голосовое озвучивание нашего интимного уединения. Стон, к примеру, или выжатое как лимон: "Мэ-эл..." или лихорадочно-требовательное: "Не останавливайся". Хоть убей, не помню такого. А Мэл сообщил буднично, между делом, роясь с недовольным видом в бардачке, куда недавно засунул диск с песнями.

Перед тем, как поцеловать на прощание, он дал инструкции:

— Я скоро вернусь. Дождись меня. Коробки не поднимай и не передвигай тяжести. При малейшем подозрении вызывай дэпов*. Никому не открывай и ни с кем не разговаривай.

Столько запретов! Проще поселить меня на необитаемом острове.

— Даже с Аффой?

— С ней можно, — разрешил Мэл, не заметив иронии в вопросе. Хорошо, что не повелел общаться с девушкой через закрытую дверь.

Швабровка, швабровка, швабровка моя!

Родные и милые сердцу края,

Которые скоро покину.

Отправлюся на чужбину.

О, да я могу составить конкуренцию Стопятнадцатому в части стихотворчества!

Вещей оказалось не так уж много. Кое-то из одежды, остатки былого бардака в тумбочке и загроможденный подоконник, на который Мэл второпях скинул всё, чем был завален стол перед банкетом у близнецов.

Уж если съезжать, то съезжать. Что-то выбросить, а что-то оставить. Заберу полюбившийся коврик-циновку, купленный по дешевке в районе невидящих. И плафончик заберу, повешу на кухне. Пусть он смешной и простенький, но мне нравится. Только бы снять, не рухнув с шаткого стула. Я бы забрала и голубое страшнючее дерево, усыплявшее меня не хуже снотворного. Выломала бы кусок стены и утащила наверх художественный шедевр братьев Чеманцевых, но соседки вряд ли скажут спасибо за сквозную дыру в их комнату. Попрошу Мэла сфотографировать раскидистые ветви на память, пока по этажу не прошелся ураган перепланировки.

В тумбочке среди хлама отыскались забытые библиотечные справочники. Книги легли в коробку поверх сложенной одежды — чтобы потом быстро отыскать их, не перерывая содержимое.

Телефонная трель отвлекла от раскладывания вещей на нужные и ненужные кучки. Звонил Петя Рябушкин. Что ему понадобилось? Мы периодически сталкивались в институте, и каждый раз чемпион активно пожимал руку Мэлу. Даже чересчур активно. И со мной здоровался преувеличенно громко, отчего мне делалось неловко.

— Здравствуй, Эва. Я сейчас поблизости от института, могу занести фотографии с приема. Помнишь, нас снимали на "Лицах года"? Ты где?

Энергичность Пети дезориентировала меня. Мэл велел никому не открывать и ни с кем не разговаривать в одиночку. Может, сказать, что у меня не прибрано, или попросить спортсмена зайти попозже, когда вернется Мэл? Очень гостеприимно. Человек проходит мимо института и предлагает занести фотки, а я советую ему поторчать где-нибудь в окрестностях, пока Мэл занимается ремонтом машины.

Петя не способен на подлость. Он добрый и благородный. Спас меня из-под рухнувшей люстры и безвозмездно аннулировал долг, купленный когда-то у Мэла. Чемпион не продаст меня за сто или пятьсот висов.

— Конечно, заходи. Я в общаге, на первом этаже. Собираю вещи.

— Не волнуйся, я ненадолго. Занесу и побегу дальше.

Всё-таки нужно предупредить Мэла о визите спортсмена.

Похоже, Петя слукавил. Он пробегал не поблизости от института, а прогуливался гораздо ближе, например, по общежитскому коридорчику. Не успела я выбрать номер Мэла из списка, как в дверь постучали.

Дезориентация, начавшаяся при разговоре с Петей по телефону, продолжилась с приходом парня. Я привыкла к скромному домашнему мальчику с коротким русым чубчиком, в шапочке с помпоном-какашкой. Прежний Петя был насквозь понятным — искренним и бесхитростным, хотя и местами топорно прямолинейным. Теперешний Петя стал другим. Уверенным, солидным. Приобрел лоск, возмужал. Иначе одевался. Конечно, с прежней старательностью и аккуратностью, но теперь под ветровкой виднелся элегантный пуловер, а не мамин вязаный свитер. А еще спортсмен периодически вскидывал руку, приглаживая волосы, потому что каждую секунду помнил: на голове стильная стрижка с укладкой, а не беспородный газон из-под машинки.

— Привет. Генеральная уборка? — оглядел Петя швабровку.

— Она самая.

— Вот, держи, — протянул фотографии.

Неплохие вышли снимки, профессиональные. Три штуки. С микроскопическими отличиями, если внимательно и долго разглядывать. Крупный план, удачное освещение. Рубля в центре — громоздкий, бесформенный. С одного боку — воздушная принцесса в синем облаке, с другой стороны — тот, прежний Петя, широкоплечий юноша со сдержанной улыбкой.

— Еще дали фотографию с иллюзией. Я маме отдал, — признался чемпион. — Не обидишься?

— Забирай, конечно, — закивала я. Мне не жалко. Солить их, что ли?

— Спасибо. Ну-у... — парень, видно, хотел сказать "я пошел", но замялся. — Разве Егор не с тобой?

— Нет. Но скоро придет. У него дела.

— Понятно.

Спортсмен прогулялся по комнатушке, обогнув хлипкий стул с коробкой.

— Я ведь тогда и не разглядел толком, как ты живешь... жила, — поправился он, напомнив о визите в общежитие после гибели Радика. — Наверное, до сих пор не простила меня.

— Простила, Петь. Помоги снять плафон, пожалуйста.

Парень убрал коробку, освобождая стул.

— Ого, — пролистал справочник, лежавший на сложенной одежде. — Почитываешь перед сном?

— И по утрам вместо завтрака, — ответила я с улыбкой, и, забрав у чемпиона книгу, положила оба справочника на дно другой коробки. Надо же так глупо спалиться! — заколотилась паническая мысль. Заметил Петя библиотечный штамп или нет? Сейчас начнет задавать вопросы, как мне удалось миновать Монтеморта — грозного стража, охраняющего казенное добро.

Петя промолчал. Балансируя на шатающемся стуле, снял бумажный плафон с прорезанными фигурками и протянул мне.

Символично. Когда-то спортсмен, выполняя мою просьбу, попросил однокурсника создать шедевр из обычного ватмана.

— Спасибо, — поблагодарила я, испытав немалое облегчение, оттого что Петя не придал значение книгам, тайно вынесенным из института. Страшно представить последствия, вздумай чемпион засвидетельствовать нарушение кодекса о преступлениях — в ректорате или в кабинете куратора от первого отдела или перед телекамерами журналистов. Статья "Хищение висорической литературы с целью контрабанды"... Всенародная огласка... Скандал... И тогда прости-прощай Мэл и воздушная принцесса в синем облаке. Здравствуй, позор и тюремная роба.

— Не за что. Знаешь, Эва, я часто думаю, почему у нас не получилось...

Что-что? Мои уши, наверное, давно не мылись. Мерещится всякое.

— У нас могло выйти что-то путное, будь я умнее. А на деле бросил тебя в "Вулкано"... Потерял свой шанс...

Петины откровения валили с ног. Минуту назад мы разговаривали как добрые друзья, и вдруг чемпион решил усложнить дружеские отношения непонятным раскаянием. А как же дочка второго замминистра финансов?

— Петя, что было, то прошло. Хватит винить себя. Ты предложил долг, я приняла. Всё честно. И в отделении отсидел. Разве недостаточно?

— Отсидел... — повторил парень. — Заслуженно. Другие хвастают приводами и сравнивают, у кого больше, а мне одного хватило на всю жизнь... Эвочка, помоги! Привод — как бельмо на глазу. Никакими медалями и чемпионскими титулами не замазать. А я... Мне нельзя... Нужно, чтобы чистое досье... С приводом и надеяться не на что!

Эмоциональная бессвязность Пети ошарашила меня. Он метил высоко, может быть, под крылышко к дочке замминистра финансов. А идеальная биография оказалась запачканной случайным арестом. Таких не берут в высшую лигу.

— Один дурацкий привод, и всё насмарку, — жаловался парень. — Тебе ведь нетрудно. Твой отец или отец Егора... Он же твой, ну... почти родственник. Им достаточно щелкнуть пальцами...

Я опешила. Попросить папеньку или Мелёшина-старшего, чтобы из личного дела Пети Рябушкина вымарали строчку о приводе в отделение? Вот так, невзначай попросить об услуге в разговоре за чашечкой воскресного кофе. Если учесть, что ни с отцом, ни с Мелёшиным-старшим я и парой слов не обмолвилась, то просьба чемпиона невыполнима. Абсолютно.

— А других способов нет? — спросила неуверенно.

— Какие могут быть способы? Это клеймо. На всю жизнь, — понурился Петя. — Неужели тебе трудно? С меня причитается.

Ох, Петя, знал бы ты правду о родственных связях в запутанном клубке Мелёшиных-Влашеков, не заглядывал бы с надеждой в глаза.

— Мне не трудно, но...

— Значит, поможешь? — обрадовался парень.

Из патовой ситуации вырвал стук в дверь. На пороге стоял Капа с чайником в руках.

— О, привет! Услышал голоса, дай, думаю, загляну. А Мэл где?

— По делам уехал. Скоро будет. Это Петя Рябушкин, учится на внутреннем факультете, — представила я чемпиона. — А это Капитолий Чеманцев, мой однокурсник и сосед.

Парни пожали друг другу руки.

— Помню, — сказал Капа. — Ты приходил как-то. И перед "Лицами года" приезжал.

— Петя принес фотографии с приема. Хочешь взглянуть?

— Валяй. — Капа протопал в швабровку как к себе домой. — Осторожно, горячий! — заставил чемпиона посторониться и водрузил чайник на стол. — Решила прибраться?

— Съезжаю. Вот, манатки собираю.

— Ну, и добра у тебя, — присвистнул сосед, оглядывая беспорядок. — Барахольщица. Чаю хотите?

— С удовольствием, — кивнула я.

— Спасибо, но мне некогда. Опаздываю на тренировку, — сказал воспитанный спортсмен. — До свидания, Эва.

— До свидания, Петя. Спасибо за фотографии.

И парень, бросив на меня отчаянно-многозначительный взгляд, ушел.

— Не знал, что он высокий, — Капа ткнул пальцем в премьер-министра с фотографии. — Метра два или около того.

— Наверное, — ответила я машинально. От облегчения, что сосед нагрянул вовремя, чуть не бросилась к нему на шею со словами благодарности. — А где Сима?

— Они с Афкой в кино ушли. Погоди, сейчас кружки принесу.

Пока Капа организовывал чай с сахарной плиткой, я в задумчивости покачивалась на кровати. После разговора с чемпионом остался осадок. Неприятный, липкий. Не знаю, почему. Может, потому что Мэл предрекал, что ко мне повалят за помощью? И, к полнейшей неожиданности, в числе первых оказался Петя. Его просьба обрушилась как снег на голову. Парень искренне считал, что для меня плевое дело — замолвить словечко перед родителем или начальником дэпов*. И воспринял бы отказ в помощи как гордыню и зазнайство. А ведь Мэл предупреждал об издержках популярности.