Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Территория Холода


Опубликован:
28.03.2021 — 28.03.2021
Аннотация:
Школа-интернат в удаленной от цивилизации лесной глуши живет по своим законам. Здесь нет имен и нет традиции помогать новичкам обустроиться. Здесь тех, у кого нет сил, помещают в Казарму. Здесь один и тот же сон может бродить от ученика к ученику, пока не придет Холод - таинственный и зловещий хозяин территории, от прикосновения которого исчезаешь без следа. Кем ты станешь, оказавшись здесь? Сновидцем-предсказателем, героем или пропавшим, о котором быстро забудут? Захочешь ли разгадывать тайны этого места или предпочтешь закрыть на них глаза? Пришло время выбирать.
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
  Следующая глава
 
 

В этой части рассказа на губах Старшей появляется нехорошая улыбка.

— Я затаилась. Решила проверить, действительно ли мать не врет, — продолжает она. — Время шло, и со мной ничего не случалось. Трещины в стенах умолкли и Холод за мной не приходил, хотя я быстро просекла, что такое здесь случается. Стала выбираться на свои ночные дежурства. Видела тех, у кого начинался трудный период, и замечала, что за такими приходит Майор. Я боялась его поначалу, как огня. — Старшая усмехается. — Ловила его внимательные взгляды, когда проходила мимо. Он наблюдал долго, изучал меня, но не заговаривал и не пытался затолкать в Казарму. А потом поймал на одной из моих ночных вылазок, припер к стенке и расспросил. И я все рассказала. Истерика у меня была бешеная, а он помог справиться и пережить. Мы стали часто говорить об этом и даже, можно сказать, сотрудничать.

Старшая всхлипывает и небрежно утирает нос рукавом куртки. Глаза ее делаются решительными, лицо вспыхивает сопротивлением.

— Я полюбила эту жизнь, — воинственно понижает голос она. — Такую как есть, со всеми странностями. Я приняла ее и все правила этого места, потому что знаю, что будет, если я уйду.

Меня захлестывает понимающее сочувствие, и я выдерживаю ее взгляд, в котором чувствую злость на себя — негодяя, посмевшего разбередить незаживающую рану. Здесь, в этом мире без смерти и увечий, я нашел боль Старшей и вытащил ее на поверхность.

— Я очнусь калекой! — Старшая снова плачет. — Никому не нужным инвалидом, неспособным себя обслужить! И плевать, что у меня богатая мать, которая будет меня обхаживать, как капризное растение! Я буду немощной и я заранее это ненавижу!

Мне и самому сдавливает горло. Слова Старшей отрезвляют меня, и я как будто снова прохожу через все этапы: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Только молча.

— Поэтому я прошу тебя о другом, — Старшая с напором делает ко мне шаг и берет меня за руку, пробуждая от моих мыслей. — Давай останемся здесь! — Глаза ее горят жадным огнем фанатизма. — Мы можем остаться и жить полноценной жизнью. Как минимум, у нас будут ноги. — Она косится на мою правую. — Твою-то тебе, скорее всего, тоже отрезали, раз она болит.

Отдергиваю руку и шагаю назад, хмурясь.

— У нас будут ноги, — соглашаюсь надтреснуто, — но будет и риск, что в какой-то момент родители устанут поддерживать наше жизнеобеспечение. Мы будем жить, зная, что зависим от их решения отключить нас от аппаратов. — Качаю головой. — Я не знаю, кто мои родители и что случилось со мной, но у меня нет уверенности, что меня в какой-то момент не отключат.

Старшая опускает взгляд, но не неловко, а чуть ли ни с ненавистью. Ей противно каждое слово, сказанное мною, хотя она, вопреки своему обыкновению, пытается это скрыть.

— Здесь время течет иначе, а ты умеешь им управлять. Ты проживешь здесь столько, сколько захочешь. И будешь нормальным, — цедит она.

— Я и так буду нормальным, — не соглашаюсь я. — И ты тоже.

— Без ног?! — вскидывается Старшая.

— С этим можно жить, — качаю головой я. — Наверное, тяжелее, чем многим другим, но это уж точно лучше, чем быть замкнутым в петле одного года и полностью зависеть от чужого решения.

Старшая со злостью сдвигает брови.

— И кому ты будешь нужен, когда вернешься?! Даже простой неудачник в бизнесе может оказаться на краю, потому что его не приняли! А если уж ты неполноценный… — Она обрывается на полуслове и протестующе мотает головой. — Нет. Я отказываюсь! Лучше умереть здесь от прикосновения Холода, чем жить никому ненужной обузой!

Хватаю ее за руку, чувствуя, что иначе она сбежит.

— Ты мне нужна, Старшая! У тебя я есть. Я знаю тебя и хочу быть с тобой, даже если придется искать тебя на другом конце земного шара и учиться говорить на твоем языке! — Невольно улыбаюсь. — И ты не станешь для меня обузой. Я докажу тебе, что ты неправа.

Она буравит меня глазами, и в них столько насмешливой снисходительности, что этот яд отравляет мои слова.

— Если вспомнишь, — произносит она, и в моей реальности появляется прореха.

Мое лицо вытягивается, я недоверчиво хмурюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— А ты сам подумай, — нарочито елейно говорит она. — Все, кто прибыл сюда, ничего не помнят о прошлом. За редким исключением. И, будучи этим самым исключением, скажу следующее: в реальности нет кучи рассказов о том, что происходит в коме. Скорее всего, люди просто забывают то, что там произошло, как здесь забывают о своей реальной жизни. А если ты очнешься, и рядом с тобой будут друзья и любимая девушка, — она морщится на этих словах, — тебе и вспоминать не захочется свой коматозный роман!

— Старшая, зачем ты так? — съеживаюсь я.

— Когда проснешься, перестанешь быть Спасателем и станешь собой настоящим, тебе все еще будет нужна неизвестная калека, которая, возможно, по счастливой случайности тебя отыщет и расскажет про кому? Ты гарантируешь, что поверишь ей?

На лице Старшей маска холодности. Ее слова делают больно и заставляют испугаться. Боль и страх вынуждают меня молчать, и я медлю те самые несколько секунд, в течение которых Старшая делает для себя окончательные выводы на мой счет и сводит к нулю все мои слова.

— Я так и думала, — ядовито усмехается она, разворачивается и уходит в темноту перелеска.

Я не решаюсь ее удержать.

Правда об интернате разбила меня на части, и теперь я понятия не имею, как буду жить дальше.

Глава 42. Плач болотницы

СПАСАТЕЛЬ

Есть события, способные расколоть жизнь на «до» и «после».

Разговор со Старшей в объятиях ночной поляны переворачивает с ног на голову всё сущее и действительно раскалывает мою жизнь. С одной стороны у меня остается все, что было до… вот только никакого «после» у меня нет.

Я не возвращаюсь в тридцать шестую. Просто не могу туда вернуться — моя перемена будет слишком заметна, я не смогу скрыть всего, что узнал от Старшей. Не решаясь подвергнуть психику своих соседей напряжению, которое испытал сам, я добровольно обрекаю себя на судьбу бездомного в интернате.

Возвращаюсь в ученический корпус я уже под утро. Горгона меня игнорирует, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы заглянуть ей в книжку. Обложка настолько потрепанная, что названия уже не разглядеть. Интересно, внутри хотя бы есть текст? А в радиоприемнике Катамарана есть что-нибудь, кроме призраков его любимых песен? Наверняка помехи возникают в тех местах, где он попросту не помнит слова.

Теперь все воспринимается иначе. Насколько глубокая кома у Горгоны и Катамарана? Должно быть, достаточно глубокая, с малой мозговой активностью. Я ведь даже ни разу не слышал, чтобы они разговаривали.

— Извините! — громко обращаюсь к Горгоне, вплотную подходя к ее столу. — А есть свободные комнаты на пятом этаже? Хочу переехать.

Горгона поднимает на меня скучающий, сонный взгляд. Несколько секунд она медлит, затем кивает. Молча. Я скашиваю взгляд на лежащий на ее столе журнал и страдальчески морщусь, обнаруживая там совершенно невнятные каракули, непохожие ни на один язык мира. Горгона, похоже, сама не понимает, что никого не записывает, а бездумно водит ручкой по бумаге.

— Спасибо, — подавленно бросаю я и поднимаюсь наверх.

Пятый этаж похож на карантинную зону: часть длинного коридора — как в фильмах ужасов, нарочито мрачного и грязного — отделена от своей второй половины большим завалом стульев. Несколько комнат перед завалом тоже пустуют. Что ж, это достаточно уединенный уголок, чтобы провести здесь некоторое время и подумать.

Я отодвигаю несколько стульев и прохожу к дальней двери. Она приглашающе приоткрывается передо мной, и я оказываюсь в самой обычной, только очень старой комнате с такими же кроватями, как в тридцать шестой. Стены здесь осыпаются штукатуркой, а потолок змеится трещинами, часть из которых задрапирована паутиной. Окно — мутный замыленный глаз с едва заметными разводами, следами рук прежних обитательниц. Обои, как старое морщинистое лицо, которое уже не омолодишь косметикой. В этой комнате ничто толком не намекает на девчачий дух, хотя крыло все еще женское.

— Привет, проклятая комната, — кисло здороваюсь я, садясь на ближайшую кровать. Пружины в ответ долго изливают мне, как у них дела, словно изголодавшиеся по участливости старики. Я выслушиваю и осторожно поднимаюсь, прохаживаясь по комнате. Теперь обитель болотницы — мой дом до того момента, пока я не решу, как мне быть дальше.

Дело за малым: поверить, что я действительно могу влиять на это место и добывать себе все, что угодно, толком не выходя из комнаты.

Я оборачиваюсь, решая проверить свои способности на кровати. Могу я ее застелить силой мысли?

Та, на которой я только что сидел, и вправду в один миг оказывается застеленной. И я вдруг понимаю, что делать дальше и кем я буду ближайшие несколько дней.

В ответ на эти мысли мой взгляд привлекает небольшая старая тетрадь, дожидающаяся меня на соседней, пустующей кровати. Я уверен, что секунду назад ее здесь не было. Неплохо бы еще ручку, но ее я наверняка найду на полу или еще где-нибудь.

Что ж, значит, повторим легенду о болотнице и о ее незваном госте.

Я открываю тетрадь и делаю первую запись: «Изоляция — один из лучших способов разобраться в себе».


* * *

День 1

У меня в голове полная каша после того, что произошло. Я не уверен, что по-настоящему принял все, что рассказала мне Старшая. Где-то глубоко внутри для меня это до сих пор фантастическая история, сказка или плохой розыгрыш. Но результат налицо: я действительно могу менять пространство, почти не задумываясь, а это говорит о том, что Старшая не врала.

Я не знаю, что мне делать. Не знаю, как быть дальше.

Просыпаться в реальном мире? Я даже не помню, куда попаду. Почему я впал в кому? Кто мои родители? Судя по тому, что я слышал в кабинете директора, они меня любят и ждут, но это вовсе не помогает вспомнить, какие они.

А еще… есть ли у меня друзья? Счастливо ли я живу?

У меня нет ответов на эти вопросы.

Как нет, пожалуй, и выбора, хотя мне упрямо хочется его видеть.

Даже не знаю, почему, как только я узнал правду об интернате, мне так жадно захотелось ухватиться за него! Я ведь постоянно был чем-то здесь недоволен, что-то казалось мне диким, что-то жутким. Оценить все прелести этого места и понять, что я все-таки был здесь счастлив, я смог, только когда потерял все это. Что за дурацкая черта — ценить по-настоящему, когда уже поздно?

А самое обидное, что зыбкое ощущение счастья, которое у меня здесь все-таки было (несмотря на Холод и прочие странности), мне вернуть не удастся, как бы я ни старался. Потому что влиять надо не на место, а на себя самого. Таких возможностей у меня нет.

<>

По событиям в этот день все тихо, хотя я жду визита Старшей. Мне очень хочется, чтобы она пришла. Но она — не элемент этого места, поэтому заставить ее явиться я не могу. А жаль!

То, что она описывала мне как волшебную способность, кажется мне бесполезной игрушкой, которая быстро надоедает, когда некому демонстрировать ее возможности.

<>

Понял, что Старшая точно не придет. Сижу и реву, как идиот. И стыдно, и хочется. Но меня никто не видит, и я позволяю себе выть в свое удовольствие. Слышу за дверью какой-то шум: не удивлюсь, если все женское крыло пятого этажа решило разбежаться отсюда прочь, ведь мой погребальный плач по собственной счастливой жизни звучит из комнаты болотницы.

Мне было бы почти забавно, если б не было так погано.


* * *

День 2

Тяжеловато анализировать себя, когда не знаешь ответов на ключевые вопросы своей жизни.

Кто я? Кто я? Кто я…

Сколько еще раз я это напишу, прежде чем до меня дойдет: ответа не будет?

Здесь я — Спасатель, и мне суждено остаться им до победного конца. Если я очнусь, то я буду кем-то совсем другим. Единственное, что я о себе знаю, это то, что я курю. Спрашивается, почему? Для крутости или не от хорошей жизни? Уточнений мне никто не дал, а как ни силюсь вспомнить, ничего путного у меня не выходит.

Наверное, надо подумать еще об одном…

Правая нога. Я не знаю, отрезана она или просто изувечена.

Не понимаю, почему, даже когда я об этом думаю, перспектива остаться калекой не начинает пугать меня. Похоже, я искренне считаю, что с этим можно жить. Куда больше меня занимает вопрос, который задала Старшая. Могу ли я гарантировать, что вспомню ее? Что действительно захочу быть с ней там, в мире, где мы оба — инвалиды, а интернат и его волшебная территория — просто призрачное воспоминание?

Старшая… неужели ты правда со мной не проснешься? Почему ты такая зараза? Зачем тогда было вообще все это начинать?

Я не знаю. Думаю, она тоже много чего не знает. Хочется, чтоб знала, потому что так удобнее и меньше рисков. Ну и в таком случае я мог бы на нее злиться, а получается, что не могу: мы ведь в одинаковом положении. Может, я — даже в лучшем, чем она. Могу ли я винить ее за страхи?

Если б у меня только была уверенность, что я ее вспомню! Но если она будет такой, какой я узнал ее в первый день, привяжусь ли я к ней? Другая жизнь, другая ситуация… Я ни черта не знаю!


* * *

День 3

Ночью выбирался на обход территории. Хотел прийти в Казарму, но не решился. Проторчал у болота несколько часов, повспоминал Пуделя, помянул его материализованной из воздуха интернатской бормотухой и вернулся в ученический корпус на пятый.

Почему-то сейчас Пудель кажется мне едва ли не потерянным лучшим другом, хотя, если разобраться, мы вовсе не были дружны. Я просто чувствую, что виноват перед ним… за что-то. Сам не знаю, за что. За непонимание, наверное? А ведь он ко мне понимание проявил. Такое, какого, пожалуй, я больше здесь не встречал.

Настроение омерзительное.

Мне плохо и одиноко. Очень хочется пойти и навязаться кому-то случайному, но только так, чтобы «случайный» сам этого захотел. Будет лучше, если это окажется кто-то малознакомый или вообще новичок. Ему, как исповеднику, можно вылить все свои переживания, снискать преувеличенное сочувствие и больше никогда не появляться.

Но в реальности я выливаю все это сюда, в дневник. Перечитываю: выглядит жалко. А внутри ощущается драма на уровне Шекспира. Удивительная вещь — восприятие.

Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
  Следующая глава



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх