Ибо богиня 01-15

— Ближе, ближе... — чуть повысила голос Галина Осиповна, приманивая зверя... или уговаривая себя.

И зверь отозвался. Голос его особо громким не был — так, что-то вроде дружеского приветствия, но Блейку пришлось вытереть о куртку свои, сразу ставшие мокрыми, ладони.

"Как у Гали, у меня сейчас... А у неё всегда... Неужели она всегда живёт вот по такому градусу? И... И чего ж она ждёт-то?!"

И лев прыгнул.

Между ними было метров тридцать — этому чудищу хватило бы двух прыжков, но стрела вонзилась в вытянутую лапу ещё на первом, второй прыжок не получился, самец ещё шагнул пару раз... Но там же, в метрах пятнадцати, и свалился.

— И что теперь? — облизнул враз пересохшие губы Блейк.

— На болте — его органика. Я выдерну, срежу клок с гривы и уходим.

— Ты — туда?! Внутрь?!

— Ага, — она резко, одним движением, опять взвела арбалет, вложила новый болт, опустила ноктовизор, вгляделась... никого. — Доставай свой арбалет, прикроешь меня. И опусти ноктовизор. В случае чего, особо не меться — бей по контуру.

— А грива?! Болт не пробьёт гриву!

— Пробьёт и гриву, но это будут львицы.

Это и были львицы... Однако, они появились, когда Галина Осиповна уже запаковывала "биологический материал". И ей понравился Блейк: он подошёл к ограде, и одна самка бросилась на него. Так он удержался: не отпрыгнул, не отпрянул — устоял.

Вот же чудовища!

— Ко второму вольеру не пойдём. Чего-то перенервничала я. И словно предчувствие какое нехорошее. Возвращаемся.

И вот ещё чем Даяна лучше Гессы. Там возвращаться всегда проще — ставишь на автомат и идешь пить чай. Аватар обычно справляется. А тут...

Хотя, если честно, тут — тоже... Вот только опять же трехминутный проход по коридорам Внутреннего Комплекса нервов сжег, не меньше, чем львиный прыжок. Зато потом подъёмник комфортабельно доставил их на тропу роботов, тропа была уже опробована — ровная, небо уже чуть просветлело, так что Галина Осиповна наверху перешла на свой излюбленный темп, и через пятнадцать минут они были против отметки спуска. Ну, а спускаться по не очень крутому откосу всё же легче, чем взбираться на него — Блейк даже успел как-то даже подуспокоиться...

Он — успокоился, а она...

Она словно ещё зарядилась, и всё, что обещала ему: "Утром, утром...", вот на утро и исполнила. Кажется, он впервые заснул раньше неё.

И увидел сон, в котором его Богини плескались в соседнем ручье и мыли друг другу волосы.

14. Долги наши

Пологие валы прибоя неспешно накатывались на пляж один за другим, один за другим.... Безостановочно, неудержимо... бесполезно.

"Нет, не то слово, — лениво поправила себя Вера Игоревна. — Что океану до какой— то там пользы каким— то людишкам? — равнодушно. Океан гоняет свои волны и сегодня, и завтра... и миллион лет, и миллиард... Вот это, наверное, и ломает привычную суету мыслей, слов, чувств: наглядная несопоставимость терминов — "завтра" и "миллиард".

И она вдруг поёжилась, она вспомнила схожее ощущение — оно однажды захватило её в музее, в зале Малевича, у "Чёрного квадрата" — ощущение пристроившейся рядом вечности...

Женщина непроизвольно отвернулась от океана и... и улыбнулась: в их переносной колыбельке ребёночек во сне почмокал губами...

"Океану — четыре миллиарда лет, моему мальчику — шесть месяцев, а они... Я хорошо плаваю, а Васенька даже не ходит, но он... Может, потому что в шесть месяцев дети, как и океан — бессмертны?"

— Что — беспокоишься? — проворчал муж. — Говорил же: не надо брать! Только ребенку внутренние циклы посбиваешь!

— Дима, не надо, — попросила Вера и попыталась перевести разговор: — Купаться не будешь?

Он покачал головой на её попытку наивной манипуляции, но уступил:

— Странно... не хочу... Ты же тоже не будешь?

— Тревожно как— то...

Он сел, обнял её за плечи, она откинулась к нему, тихонько засмеялась.

— Что? — не понял мужчина.

— Спасибо тебе.

— За что?

— Что уговорил меня пойти за тебя замуж, — ответила женщина.

Он промолчал, а руки его, словно сами по себе, с её плеч поползли ниже.

— Стоп— стоп— стоп! — опять засмеялась она, — Вон они уже!

Она махнула рукой, и он разглядел три фигурки, летящие у гребня высокой волны.

— Вот же, — проворчал мужчина, — явились— не— запылились... Хозяева...— но руки опять поднял на плечи.

Гостей увидели тоже и сорвались с волны прямо напротив них, напротив них и вышли, придерживая доски, голые, в брызгах великого океана, блестящие под лучами заходящего солнца.

Мальчик (Илья, четырнадцать лет, сын от Антуана де Леже ) явно смущался своей наготы, девушка (Февронья, двадцать шесть лет, дочь от Иннокентия Браги) явно кокетничала ею, а женщине было всё равно. Но глядя именно на неё, Вере Игоревне захотелось, чтоб Васенька проснулся и запросил есть... Чтоб прямо здесь, прямо перед ней, прямо перед мужем, уставившимся на сорокапятилетнюю голую тётку, можно было выпростать грудь и начать кормить ребёнка.

""Девочка", — раздраженно подумала она, — ну какая из неё "девочка"?!"

"Какие там "сорок пять"? — тайком от жены улыбнулся Дмитрий Олегович. — Недаром у всех так легко получается обращаться к ней — "девочка!""

— Здравствуйте! — взмахом руки поприветствовала их Екатерина Одоевцева, — Танюша предупредила меня о вас, но... — и великая актриса неуклюже сыграла недоумение: — Но не думаю, что я как— то могу помочь вам...

— Ах, мои восхищения! — поднялся и теперь открыто улыбнулся капитан: — Как прекрасно разыграно плохо сыгранное!

— Не Вы. Мы. Мы поможем Вам, — не стала подниматься майор.

— М— м— м? — улыбнулась актриса.

— Скажите... — попыталась вмешаться молодая коммерсантка.

— Мы приглашаем вас в наш дом! — перехватил инициативу мальчик. Про свою наготу он словно уже забыл.

Одоевцева погладила мальчика по плечу, но он упрямо высвободился.

— Воин, — пожаловалась она. — Уже пробует защищать меня. Идёмте.

Терраса была раскрыта, с недалёкого берега фонил мерный шум океана, заходящее солнце прорисовывало алую дорожку, казалось, к самому дому, чуть пахло йодом выброшенных на берег водорослей, а вот надоедливой сырости не было... Сухой полог, наверное? Дорогой он до сумасшествия, но всем известно, что Одоевцева никогда не экономила денег. Чего ради? На детей? Надо будет — дети себе заработают. Она в них верит. Да и налог на наследство... Государство считает, что жить за счет заслуг родителей не следует, и активно на данном тезисе настаивает. Так что в удобствах великая актриса себе не отказывала. Остров, дом... небольшой такой — комнат на двадцать... Яхта на причале. Небольшая такая — с бассейном на палубе.... Личный терминал нуль— Т с полусотней адресов...

"Завидовать нехорошо" , — напомнил себе Дмитрий Олегович.

Да какой там! — он не завидовал. Завидовать Одоевцевой было невозможно. Как можно завидовать радуге? Можно только радоваться ей издалека. Или тому — что сейчас она рядом. Что, как радуга, улыбается, смеётся, что не прячется в своём знаменитом нигде.

Дома она накинула на себя широкий сарафан, но остро чувствовалось, что под ним — ничего. "Вот же мистика: голой она такой голой не казалась!"

Дочь её — Фаня, занималась чаем. От вина— пива пришлось отказаться: "мы на служебном задании, на работе...", от кофе пришлось отказаться тоже: кормящей матери Вере нельзя из— за ребёнка, а любящему супругу — из— за завидущей матери. Так что, вот, чай. Дорогущий чай со знаменитой плантации. ("Эх, вот бы — знаменитый дорогущий кофе! Или — коньяк...")

Сын остался при матери. Насторожен и собран. И видно: за мать готов умереть. Понимает, что, случись что сейчас, помочь ничем не сумеет, но это — не повод, чтобы не защитив, выжить.

"Славный мальчик... Надо будет намекнуть про него..."

"Не понимаешь? Именно поэтому, она сейчас и не вмешивается! Чтобы уже сейчас помочь будущему сына!"

"Не понимаешь? Именно этому она сейчас учит тебя: всегда помогать сыну!"

"...И вправду... Умная стерва..."

"Правда. Но сейчас не стерва. И, хоть умная, ведёт себя так, не потому . Думаешь, почему в ФВИ без ворчни согласились отдать ей Браслет Менделеевой? Вот и та Любочка, уж кем— кем, а умной не была никогда. Да и музы у древних греков, наверное, никогда не пытались спорить с Афиной Палладой".

— Вы всё обсудили? — улыбнулась им Екатерина Никаноровна.

"Умеет же... В два слова..."

В два слова великая актриса, вселенская дива стала домашней женщиной... почти какой— нибудь двоюродной тётушкой — с улыбкой наблюдающей за шашнями недавно выросших детей младшей кузины.

И сразу расслабился её бдительный сын.

И:

— Чай! — провозгласила вернувшаяся с подносиком её старшая дочь.

"Умеет же... Так подгадать мгновение..."

Что ж чай, конечно, был — на всю свою немалую цену.

А потом проснулся Васенька... Вера вопросительно огляделась — но добрая тётушка только улыбнулась:

— Не стесняйтесь... Даже моему мальчику будет полезно поглядеть, для чего на самом деле предназначена женская грудь.

Что ж, Вера Игоревна стесняться не стала.

Младенца распеленали, началось всеобщее женское сюсюканье... Дмитрий Олегович подошел к парнишке:

— Ты в самом деле хотел "встать на защиту матери"?

— Да, — сразу отсёк всю иронию мальчик.

— На плохо хотел, — уже без всякой тени насмешки сообщил ему капитан.

— Аргументируйте, — потребовал Илья, — у меня чёрный пояс по...

— Я знаю. А ты знаешь, какой дан у меня?

— Могу только предполагать...

— К тому, что ты предполагаешь — добавь ещё парочку, не ошибёшься. — улыбнулся Дмитрий Олегович, — В любом случае то, что ты нам — не соперник, предположить был должен.

— Да! — упрямо нахмурил брови парень, — И что ж тогда...

— А тогда показывать себя бойцом — красиво, но не умно. Твой единственный шанс был — внезапность. Когда пай— мальчик бьёт пренебрёгшего его существованием атакёра в спину!

— В спину?! Но...

— Ты хотел собой покрасоваться или мать защитить?

Мальчик не стал отвечать — он задумался. "Что ж, помогу ему ещё..."

— Всем известно, что охраной Одоевцевой занимается фирма "Длань".

Илюша кивнул.

— "Все красавцы удалые, все равны, как на подбор", да?

— ...Да.

"Молодец: удержался, смолчал".

— Но, очень мало кто знает, что все они — ширма. Конечно, и они многое могут, но основная их задача: уберечь покой великой актрисы от придурковатых фанатов или незатейливых психопатов. А настоящий хранитель её тела на разных сборищах, последняя линия её обороны — играющий роль референта, Тарас Смольников. Вроде бы, довольно суетливый и внешне совсем невзрачный.

Про Смольникова мальчик опять смолчал.

— А вы... не дадите мне урок? — вместо того попросил он. — Там же, — он кивнул на женщин, — хорошо, если в полчаса уложатся...

"Хорошо, если в час..."

— Спарринг?

— Да!

— Идём. В зал, на берег?

— Лучше в зал. На берегу душно.

Тренировочный зал у них был на минус первом этаже...

Женщины провозились полтора часа. Потом колыбельку с заснувшим ребёнком вынесли на раскрытый балкон, опустили внутреннее стекло: и его видно, и ему не будут мешать звуки взрослых разговоров.

Потом расселись, Дмитрий Олегович достал стержень клавитуары — словечко с Гессы, как вирус, разлетелось по всей Галактике — и запустил ролик.

И:

"— И всё— таки это несправедливо! — заявляет большая некрасивая девчонка, — Стехов сваяет свой шедевр и перейдёт к следующему, а Одоевцева — больше никто!

Насмешливая всеобщая пикировка, и мальчишка с типичной внешностью молодого гала бросает ехидную реплику:

— И всё ради чужого проекта, более того — ради проекта канала— конкурента...

— Серж! — попыталась остановить его надменная красавица.

Но он, не удержавшись, таки закончил:

— Вот что значит — гениальный режиссёр!

Таня Стехова, отбросив недозаплетённую косу, бросается к нему.

"— Эй, волосёнки— то хоть подбери! — со смехом советует та, с которой всё началось, и Танюшка поворачивается к ней...

И полторы минуты драки... Изображение застыло, когда парень, прикрывавший танину спину, аккуратно, точно ударил её в основание затылка и подхватил, падающую, на руки.

— Что скажете?

— Весело у вас там Таня время проводит, весело, — улыбнулась Одоевцева.

— Не понимаю, одни дерутся, остальные — только смотрят, только в сторону отскакивают... — недоумённо проговорил мальчик.

— Приглядись, — объяснила ему сестра: — это две группы. Дрались между собой две шайки, а остальные... Вон та девчонка попробовала, — хмыкнула юная женщина, — видишь, откачивают теперь... — рядом с Леркой, склонившись над ней, застыли два парня.

— А это не Азалина? — указала старшая женщина на бьющуюся в руках Стаса Надежду.

— Она. Фамильная внешность, правда?

— Бедный мальчик... Он же любит её... Тяжко ему теперь придётся.

— Она его любит тоже. Азалины, как вы знаете, умеют. Она — в декретном отпуске, он — с нею. У них сейчас всё хорошо. Ну... — улыбнулся наставник.

— ... насколько может быть хорошо с избалованной девицей неизбалованному пареньку. — улыбнулась избалованная актриса. — А что вы хотели показать мне? Танюшку? Так про её фамильный психоз я знаю.

Она знала. При первой встрече с молодой женой своего одноклассника, та сразу сорвалась. Но великая актриса превратила великий ужас в великое посмешище: Стехова гонялась за ней по небольшой комнате, а Катенька смеялась и уворачивалась, уворачивалась, уворачивалась... Не забывая то подсечь ноги, то дёрнуть за косу, то хлопнуть по заднице... А потом просто толкнула запыхавшуюся психопатку в объятия хихикающего мужа.

— Нет, вот эту девушку, — лазерная указка очертила Лерку. — Валерия Ингрем. Что Вы про неё можете сказать?

Одной мимолётной улыбкой добрая тётушка указала несмышлёнышам, что все их хитрые детские интриги она насквозь видит, но ответила:

— Упорная девочка. Дайте ей чайную ложку и поставьте цель — сравнять гору. Минут пять она повозится, а потом пойдёт в ближайшее село добывать кирку. Поднапряжёт случившегося у кузнеца инженера— химика, тот ей из удобрений слепит взрывчатку... Патруль, прилетевший на первый взрыв, добудет для неё из своих запасов хорошие безопасные детонаторы и пару сотен метров бикфордова шнура... Кончится тем, что гору сравняет в ходе учений по прицельному бомбометанию ближайшая воинская часть, — женщина улыбнулась и продолжила: — Она некрасивая. И знает, что некрасивая. И умеет пользоваться своим уродством, как я — своей красотой. И ненавидит в себе это. И особенно — свою внешность. Настолько, что ненавидит быть женщиной, — замолчала.