Беззвучно плакавшая от растерянности Штлинарат вновь не смогла отвести взгляда. Принц действительно осушил своими губами её слезы, и всё закончилось уже обоюдным поцелуем.
Вернувшись к пирующим, принц склонился перед царицей Арлиссой и объявил:
— Великий царь и ваш лучший друг, твой деверь и мой отец Ашинатогл велел мне укрепить как можно сильнее узы между нашими странами и наш царский род в предвидении больших событий. Я решил сделать первой женой и в будущем царицей, которая будет сидеть на троне рядом со мною, чистую девушку рода моего отца, которая достойна высших почестей по всем своим данным: благонравие, ум, талант, воспитание, красота, родовитость. Эта девушка должна знать старкскую культуру и обычаи, чтобы всемерно споспешествовать крепкой дружбе наших народов. Штлинарат, невеста моя, поклонись царице и попроси её разрешить тебя от помолвки с пропретором Таррисанем-младшим.
— Такой брак, действительно, сильно укрепит отношения между нашими народами и нашу дружбу, — проговорила Арлисса. — Шаньасса, высокородная должна знать свой долг.
Девушка, которая ещё чуть-чуть колебалась, упала на колени и, плача, тихо сказала: "Я согласна выйти замуж за Тлирангогашта ради счастья наших народов. Я прошу расторгнуть мою помолвку".
Все были шокированы таким внезапным поворотом судьбы. А Тлирангогашт внутри себя отмечал, как точно он рассчитал: ведь в душе у Штлинарат было незаурядное честолюбие, ехала она в Лиговайю, намереваясь стать царицей. И это чувство он сумел пробудить в решающий момент, конечно же, подкрепив его умением обращаться с женщинами. Царевич был уверен, что отец и царь Атар его одобрят. А до какого-то Таррисаня ему дела не было: всегда можно будет после того, как этот отставной жених немного остынет, задобрить его богатыми пожалованиями и почестями.
На следующее утро царевич с невестой отправились в Дилосар. Царь Атар утвердил расторжение помолвки, и после прощального пира Тлирангогашт отплыл в Агаш, увозя с собой двух невест: для себя и для сводного брата. Арс Таррисань был полностью выбит из колеи. Отец забрал его в свое поместье, где пытался отвлечь сына вином, рабынями и гетерами. На женщин сын не хотел смотреть:
— Все они — ехидны подколодные, все подлючки и стервы! Никогда не женюсь!
На заседания Сената и на народные собрания сын аккуратно ездил: не пристало высокородному знаменитому старку убегать от позора, нужно самого себя наказать. У него несколько дней в мозгу вертелась идея: вызвать Тлирангогашта на поединок. Но, конечно же, это был бы идиотизм. Арсу везде чудились насмешки, он не хотел замечать, что почти все ему сочувствуют и отнюдь не считают его опозоренным. Тем более что в народе ходила версия, что царь с царицей из высших государственных соображений приказали Шаньассе выйти замуж за царевича. За это их осуждали, но не слишком: ведь царская семья и сейчас как на войне, а в сражениях приходится жертвовать многим.
Через пару недель сын хотя бы обнял служанку. Отец приказал ему выбрать себе невесту в лагере, пока ещё не всех лучших разобрали. Примчавшись в лагерь, Арс с удивлением обнаружил, что практически все девушки смотрят на него с большим сочувствием и готовы пойти на первый его зов. Так что у женщин его репутация стала намного выше, что Арс мог бы заметить ещё раньше, если бы смотрел на гетер, а не отворачивался от них. И окрутила Арса, как можно было предсказать, Клулисса, "подружка" его бывшей невесты.
* * *
После истории с Штлинарат невесты царского рода уже не пытались очаровать парней-охранников. Происшедшее ясно показало им, что нужно будет вступать в брак по расчёту. Первым выбрал себе невесту из числа дочерей Ашинатогла сам царь Атар (по рекомендации своей жены). Пухленькая рыжеволосая Оклансса Агашита смотрела на Арлиссу как на богиню и не верила своему счастью. Она немножко поплакала, вспоминая ухаживавшего за ней парня, но это было скорее ритуалом расставания с девичеством. Её перевезли во дворец, ежедневно приставляли к ней провожатого из дежурных граждан, чтобы она не заблудилась и не попала в какую-то историю в городе. Она должна была присутствовать на официальных приёмах, каждый вечер Арлисса задавала ей "уроки" работы и учёбы на завтра, а в остальном она привыкала к жизни свободной гражданки. Окланссе было очень комфортно, потому что не приходилось думать, чем занять себя: каждый день обязанности и задания от царицы. И время есть погулять по городу, посмотреть представления в недавно построенном театре, поторговаться на базаре. Ох, как ей это нравилось! Особенно с агашскими купцами: они вначале просто столбенели и сдавались, когда она неожиданно для них переходила на мужской повелительный залог агашского. Скоро купцы уже знали этот её прием, но делали вид, что столбенеют (это было так приятно царской невесте) и под шумок сбагривали ей товар по вдвое большей, чем настоящая, цене. Словом, брак по расчёту и положение подчинённой (зато в царской семье!) вполне устраивали рыжеволосую симпатичную пухлянку.
Через три дня, немного освоившись, Оклансса удивила царицу просьбой: поставить ей в соседней комнате станок для тканья ковров. Оказывается, она ещё в гареме полюбила это ремесло, единственное, кроме вышивания, считавшееся достойным благородных агашских женщин. Хорошего станка не нашлось, но Арлисса, улыбнувшись, заверила свою подопечную, что она попросит во время визита лучший ковроткацкий станок в подарок от Ашинатогла. После такого пожелания невесты царица ещё больше уверилась в правильности сделанного выбора.
Вторым выбрал себе невесту наследник Лассор. В принципе ему ещё раньше приглянулась смуглая невысокая черноглазая брюнеточка Уклирисса Агашита. Да и ей наследник был отнюдь не противен. Так что здесь брак был почти что по любви.
Третьим и четвёртым выбирали невест шурья царя. Старший, Канчусс, пользуясь своим правом, сразу спикировал на степнячку Гулириссу Испуники. Недовольный Кансир, который сам уже заглядывался на дочь пуникского хана, ещё раз попытался попросить право выбрать степнячку или горянку, но затем, вздохнув, выбрал двоюродную сестру агашского царя Калитоссу Агашита. Та сначала пыталась что-то возразить, но, столкнувшись с повелительным взглядом принца, неожиданно смирилась и покорилась воле мужчины. А прекрасная Гулирисса, шатенка, высокая, гибкая, с миндалевидными карими глазами и румяными щёками, была довольна выбором Канчусса.
Подошла очередь Однорукого. Быкообразный богатырь выбрал в жёны также агашку, беловолосую белокожую хрупкую Кашиссу Агашита. Та со страхом посмотрела на мощного будущего мужа (она-то представляла себе молодого гибкого старкского парня, а тут матёрый мужчина несколько мужиковатового вида и без кисти руки).
— Не бойся, я царевен не ем! — засмеялся Урс, и невеста тоже улыбнулась.
Но в глазах её были слёзы: она слышала о роковой любви Урса к Киссе и уже видела эту знаменитую красавицу. Такая соперница куда опаснее второй жены.
Генерал Асретин взял оставшуюся принцессу. Действительно, самую невзрачную: пепельноволосую, сероглазую, среднего роста, с маленькой грудью, робкой несколько испуганной улыбкой. Та тихо плакала, но возражать не решалась. Она тоже прослышала о любви генерала к степнячке. И на самом деле внутри неё одновременно с горем зрела решимость: "Я богатыря приручу и заставлю полюбить себя. А наглую тораканку низведу практически до служанки".
После этого началась "оргия" свободного выбора. Певунья Лилинисса (Лильнинуртат) была объектом соперничества шести молодых старков. Но она, неожиданно для всех, посмотрев на бывшего царя Чона Ихиларинга, выбрала сурового мужчину, который не осмеливался даже за ней ухаживать, а просто смотрел на неё влюблёнными глазами. Только когда Лилинисса улыбнулась и спросила:
— Герой, ты язык, что ли, проглотил? Наверно, в битвах ты никогда так не робел, как перед девушками! — Чона прорвало:
— И перед девушками я тоже не робел раньше! Я лишь перед тобою робею, но ведь не стыдно робеть перед той чистой девушкой, которую любишь, уважаешь, и которая всё равно не согласится стать твоей женой!
После такого признания всё сладилось за несколько минут.
Царь Атар был чуть-чуть раздосадован: он уже сговорил Чону старкскую невесту, но своевременно ему об этом не сказал, так что упрекать нового гражданина было не в чем.
Кяризинь, сопровождавший в поездке Однорукого, был весьма доволен, что Асретин женится на агашке. "Значит, всё в порядке. Мой жадный и хитрый батыр хотел породниться с генералом, но куда ему до знаменитого героя! Тот взял невесту из рода, достойного его. А я сейчас заслужу славу и почёт на службе у Лазанца, и вернусь в степи батыром, а не жалким нукером. Как хорошо всё оборачивается! Немного жалко, что не могу прямо сейчас поскакать утешить Тюниру. Но, когда вернусь, сразу женюсь на ней!"
После неспешных переговоров, за время которых канрайские послы успели получить от Первосвященника письмо с требованием почти любой ценой заключить мир и союз и кучу дополнительных подарков, процесс неожиданно убыстрился. Искушённый в политике эн-Надир связал это с визитом Тлирангогашта. Последнюю свою уступку, которая должна была просто ошеломить этого хитрюгу Атара и его Сенат, посол приберёг для аудиенции перед вынесением договора в Сенат. Там уже никому тянуть было нельзя: эта аудиенция должна была быть вечером перед заседанием Сената.
Будучи, наконец-то, вызванным во дворец, посол со свитой, которая везла на ослах подарки, прошествовал краткий путь до малого зала дворца. В малый зал свиту, естественно, не пустили. Посол вошёл с парой приближенных и, как ему было велено, глубоко, но не до земли, поклонился, подойдя к трону. Ему милостиво указали на низенькую скамеечку, покрытую ковром.
— Мои повелители вновь передают тебе наилучшие пожелания и рады, что ты, великий царь, твоё семейство, твой народ и твое царство благополучны.
— Передай им мои наилучшие пожелания: здоровья, процветания, а, главное, мира, — чуть ехидно, но предельно вежливо, ответил царь.
После обмена ритуальными фразам царь, окинув взглядом дары, заметил:
— Вот теперь они достойны посольства двух великих владык к нашему народу. Завтра ты преподнесёшь их Сенату.
У посла вновь пробежали мурашки по спине: царь отказывается лично принять дары! Что это значит? А это было просто создание прецедента на будущее: дары правителю принадлежат всему народу, и он, в лице Сената, решает, что по достоинству выделить правителю, а что пустить на общие нужды.
— Я доволен тем, как ты потрудился вместе с представителями нашего державного народа. Но будь готов, что сенаторы завтра, а народ послезавтра тебе зададут множество вопросов и, может быть, мы внесём некоторые уточнения.
Услышав это, посол решил реваншироваться за подарки: самое важное про уступки владык он скажет завтра Сенату. И остаток приёма прошел в приятной беседе без каких-то острых вопросов.
На следующий день на восходе солнца началось заседание Сената. После вступительного слова царя посол преподнёс богатейшие дары (изумруд, жемчуг, десять прекрасных жеребцов канрайской породы и к ним двадцать кобыл, парчу, ковры, атлас и много другого, не говоря уже о золоте и платине). Затем он, как ему и было сказано, кратко, за одни песочные часы, рассказал о содержании договора, который был уже вчера вырезан на досках и с него приготовлены ксилографы. И вдруг посол произнёс:
— Рассмотрев предложения вашего великого царя и будучи довольны тем, как к нашим единоверцам относятся в Лиговайе, мои владыки соизволили, в соответствии с правилами взаимодействия двух светлых религий, согласиться на открытие нашего посада возле Дилосара и ваших посадов возле Кунатала и Ломканрая. Более того, чтобы укрепить дружество между нашими народами, наши владыки решили, что отныне лиговайские купцы будут обложены теми же пошлинами, что и правоверные, поскольку вашим купцам необходимо будет не только отстроить посады, но и укрепить их, а затем нанять гарнизоны. Во всех трёх посадах могут быть построены храмы соответствующей веры, и даже слова проповеди могут звучать на их территории, но не в дни празднеств жителей принимающей страны. Наши владыки великодушно отказываются от права укрепления своего посада под Дилосаром, если ваши купцы возьмут на себя обязательство самим оборонять свои посады в случае нашествия врагов. В этих посадах будут отстроены за счет страны пребывания дворцы для посольств. Наши владыки хотели бы, чтобы доверенные послы могли быстро разрешать возможные недоразумения.
Это была неслыханная уступка и новое слово в отношениях между религиями. До сих пор принцип: "Исповедовать, но не проповедовать" был непререкаемым при попадании людей одной веры на каноническую территорию другой.
Но настроение послу чуть-чуть подпортил старый законник граф Таррисань, который, внося эти предложения в текст договора, прибавил: "Право проповеди вступает в силу после того, как два лиговайских посада будут полностью укреплены и нанята охрана". Тем самым затаённое желание канрайцев: опередить в праве проповеди соперников и хотя бы в этом получить преимущество — было сорвано. Но, самое главное, договор был единогласно рекомендован Сенатом для принятия державным народом.
На народном собрании противники того, чтобы разрешить Единобожникам проповедь хотя бы в принципе, собрали сто человек и внесли поправку о том, что право проповеди вступает в силу после благословения высшего иерарха в соответствующем государстве и должно возобновляться каждые пять лет. Но эта поправка не прошла.
Четверо ихлан и названный молочный брат гражданина Суя Хирристрина Дин Хирристрин из младших были приняты на этом собрании в граждане. Все они выступали в стиле простых вояк, как на великом народном собрании Шон Скинторан, но поскольку каждый из них говорил о себе, а не по шаблону, и отпускал свои собственные солёные солдатские шуточки, собрание было довольно. Больше всего понравилось народу выступление Дина.
"Ну я, прямо скажу, воевал против вас. Не так что счастливо нам пришлось драться, но кое кого из ваших союзников убили. Но наших гибло больше, так что фигово было. Убили моего друга Джаридзе, я пошёл передавать весть его семье. И вляпался. По уши. В его вдову. Хотел жениться, но её свёкор, старый козёл, сам желал к ней в постель залезть. Отказал мне, вонючий козлина. Ну я же настоящий джигит был, меня не удержишь. Стал к ней потихоньку наведываться. А тут принц Лассор подоспел, а у него мудрые птицы были. Выследили меня, думали, что воевать пришёл, и молодой Хирристрин встретил меня ночью на узенькой дорожке. Побил как следует. И кинжал мне не помог. Плакал я от позора и стыда, что мальчишка меня скрутил".
Хотя про сов уже многие знали, но было принято про этих уникальных птиц говорит обиняком: "мудрые птицы".
"Меня раздели, связали и пытать собирались. Всё по понятиям. Но тут забежала моя Каринэ, я тогда ещё старком не был и не знал, как у вас строго, и своё копьё поднял. Все рассмеялись, сразу всё поняли, обвенчали нас. Козла заставили отдать Каринэ всё положенное и с лихвой за козлизм".
