Паренек мелкий тоже забавный. Мишка сначала, конечно, смущался от такого обильного внимания и обожания со стороны Кирюхи, но потом как-то привык, освоился и почувствовал собственную важность и нужность. И ответственность за этого ребенка. Поэтому диким казалось теперь его предать или разочаровать. Как можно разочаровать человека, который безоглядно тобой дорожит?
Когда Подольский ночью увидел задыхающегося Кирилла, внутри что-то замерло, застыло от ужаса картины, но он тут же взял себя в руки. Нет ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Главное, желание. И Мишка во что бы то ни стало решил сделать все, чтобы ни Кирюха, ни его упрямая, своенравная тетка больше не страдали и просто радовались жизни. Как бы он до сих пор не злился на Катю, он все равно не мог ее не уважать. Она была борцом, бойцом по натуре. Закалилась, привыкла. И многое ей становилось не по силам, но упрямица, как глухой ослик, тянула на себе все свои проблемы и заботы, не принимая его, Михаила, во внимания.
Но так дела оставлять нельзя. Катя, конечно, боец по натуре, но с ее упрямством нужно что-то делать, иначе она сама себя угробит. И если единственный способ повлиять на девушку — применить силу и начать стучать кулаками по столу, что ж, придется стучать, хотя Мишке такое, честно говоря, претило. Но если надо вести себя как сегодня ночью — он будет так себя вести.
Миша аккуратно переложил Катюшкину голову со своего плеча на подушку, убрал ее руку со своей груди и потихоньку встал, стараясь ее не тревожить. У Кирилла в комнате было по-прежнему тихо, наверняка парень без сил спит после тяжелой ночи, но Подольский все равно хотел зайти и проверить его.
Натянул одежду, сунул ноги в тапки и почти на цыпочках вошел в детскую, глядя на бледного спящего ребенка. Миша до сих пор затруднился бы ответить, почему он в середине ночи рванул и приехал сюда.
Вообще, вся эта неделя без них выдалась тяжелой, мрачной и ненавистной. Он сильно злился и приходил в неистовую ярость от Катькиного поведения. Первые два дня вообще пил, причем как-то незаметно. Брал бутылку, чтобы скоротать время, а через несколько часов уже сидел пьяный в хлам. Когда злость и обида отступали, приходили безрадостные мысли сожаления, кружившие у него в голове подобно хищным стаям стервятников, ожидающих, когда он даст слабину и сдастся. От этого Мишка еще больше злился, позволяя темной волне захлестнуть его с головой. Пытался и в работе забыться, и в выпивке, но только ничего не помогало.
В эту ночь — как и в предыдущие без Кати — ему не спалось. Не мог заставить себя лечь в холодную постель с накрахмаленными простынями и уснуть. А очередная бутылка — не вариант. В конце концов, живой пример отца, по-прежнему ярко сохранившийся в памяти, покидать мужчину не собирался. Миша понимал, что бутылка — не выход. Да и, казалось бы, из-за чего так убиваться и расстраиваться. Из-за того, что оказался ненужным? Досадной помехой, от которой невозможно избавиться? Он был в тягость, Подольский не мог это не чувствовать, и сам на себя досадовал из-за того, что не мог развернуться и спокойно уйти.
А сегодняшней ночью стало тяжело, как никогда. Мишка себе места найти не мог, постоянно его что-то вынуждало выйти на улицу. Подольский никогда не был сильно верующим человеком, но уже потом, когда приехал к Кате, задумался над тем, что же все-таки это было? Предчувствие? Интуиция? Он понятия не имел. Но благодарил того или то, что заставило его приехать. Словно ноги сами сюда несли.
Кирилл зашевелился, всхлипнул во сне и перевернулся к нему лицом. Ресницы затрепетали от света, падающего на бледное лицо. Через пару минут уже проснется, понял Михаил и осторожно опустился на край кровати, отодвинув одеяло.
Мальчик сонно заморгал, зевнул, увидев Мишку, улыбнулся и потер кулачками заспанные глазки.
— Привет, мелкий, — тепло улыбнувшись, поздоровался Подольский, краем глаза подмечая неестественную бледность и проступающие вены. — Выспался?
— Выспался, — кивнул Кирилл, продолжая также лежать. Пристально только на него глядел, как не может смотреть мальчик пяти лет. Миша почти чувствовал, как в детской головке крутятся маленькие шестеренки. — Катя спит, да?
— Спит. Не кричи особо. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
Миша озадаченно замолк, не зная, что еще сказать. Оправдываться? Объяснять что-то? Или сделать вид, что ничего такого не произошло? А ведь он и оправдываться то не умел совсем. Не перед кем было и незачем. Что говорить?
— Ты говорил, что не будешь так надолго уезжать.
Кирилл не обижался, он был даже спокоен. Теребил в руках своего Бонифация, периодически ковырял блестящие глаза-пуговки, а на него даже глаз не поднял.
Мишке стало стыдно. Щеки от прилившей крови закололо, и захотелось спрятаться от своей собственной вины. А ведь он тоже был виноват — не перед Катей. Перед Кириллом. Потому что обещал и не выполнил. Обещал так, между прочим, а оказалось, что это очень важно для них всех.
— Прости. Так получилось, — отвернувшись в сторону, через силу выдавил мужчина, которому врать, тем более ребенку, претило. Просто волновать сейчас его не хотелось. — У меня работа такая, Кирюш. Так вышло, что мне срочно пришлось уехать.
— Ты обещал.
— Я знаю. Это последний раз.
— А почему не звонил? — уже с претензией прищурился Кирилл.
Миша с облегчением вздохнул. Хоть что-то. Минуту назад Кирилл из себя Кая строил, а сейчас как будто разморозился и смягчился по отношению к нему.
— Не мог. В следующий раз буду звонить.
— Точно?
— Точно.
Кирилл живо вскочил и перебрался ему на колени, зажав между ними Бонифация.
— Я соскучился.
Подольский погладил пацаненка по спине.
— Я тоже.
— Мы тебя все ждали. Я Кате говорил, что ты скоро приедешь, — затараторил Кирюха, отстраняясь и поднимая голову. — Она не верила.
— Исключительно неверующая у тебя тетка, — хмыкнул Миша и в грубоватой ласке растрепал короткие русые волосы. — Так, ладно. У меня к тебе дело есть.
Ребенок от важности миссии гордо задрал подбородок.
— Какое?
— Ууу, — он многозначительно присвистнул. — На миллион.
— Это много?
— Очень.
— Вы чем занимаетесь? — раздался позади них хриплый спросонья, но тем не менее обеспокоенный голос Кати. — Что-то случилось?
— У Миши дело, — приложил палец к губам ребенок и поманил к себе Катю.
А она почему-то на Подольского посмотрела. Мишка успокаивающе улыбнулся и похлопал по свободному месту, перед этим подтянув Кирилла к себе поближе. Девушка нерешительно приблизилась, села, поджав под себя ноги, и вопросительно на них уставилась.
— Что за дело?
Малыш сделал большие глаза.
— Очень важное.
— Да что ты?
— Да, — подтвердил Миша. — Очень важное.
— Важные вы мои. Рассказывайте уже.
— Так, Кирюха, собираешь самые-самые нужные вещи и игрушки.
Лицо мальчишки непонимающе вытянулось. Для надежности Боню убрали подальше от Подольского.
— Зачем?
— Переезжаем мы.
Катя дотронулась до его локтя, привлекая к себе внимание.
— Ты серьезно решил?
— Серьезнее не бывает, — заверил Мишка.
— Куда? — перебил Кирилл.
— В другое место. В большой дом. Ты хочешь в большой дом, Кирюх?
Ребенок от греха подальше отполз от него к своей тетке.
— Кать, — громко зашептал он той на ухо. Катя поморщилась от щекочущего ощущения и втянула голову в плечи, — а в какой он дом собрался?
— Понятия не имею, — она переглянулась с мужчиной. — В большой, наверное.
— Очень большой? — уточнил Кирилл у тетки, но ответил именно Миша.
— Очень.
— Тогда почему только я должен брать самые-самые нужные игрушки? — надув губы, закончил Киря. — Почему не все? У меня мало. А дом большой.
Подольский грохнул смехом. Признаться, он начал опасаться, что встретит сопротивление именно со стороны Кирилла. Катя выглядела смирившейся и по-прежнему слегка виноватой. Мишка даже внутренне позлорадствовал, правда, самую малость. Она его месяц доставала так, что спать невозможно было. Хорошо, что вину чувствует. Глядишь, мозги на место встанут и строить из себя мать Терезу она наконец-то прекратит.
— Хорошо, давай так. Берешь все, которые сможешь унести. А за остальными мы потом приедем.
Мелкий удовлетворенно кивнул и сполз с кровати. Подбежал к своим двум коробкам, доверху наполненным игрушками, и деловито в них зарылся. Если не считать бледность, так и не скажешь, что ночью он задыхался. Во всяком случае, Кирилл, как и его тетка, был бойцом. И сдаваться — и уж тем более, показывать свою слабость — был не намерен.
Они с Катей еще пару минут молча наблюдали за хаотичным выискиванием "самых важных игрушек", и только потом девушка решила нарушить тишину.
— Дом далеко?
— Километрах в тридцати.
— Он что, действительно такой большой, как ты говоришь? — ее, казалось, вопрос серьезно волновал.
Миша глядел, как она задумчиво покусывает губу и наматывает волнистую прядь на тонкий палец.
— Побольше этого. А что?
— Этим вопросом я преследую исключительно корыстные цели.
Он притворно нахмурился и грозно расправил плечи.
— Ах так? Ты оказывается корыстная.
— Очень, — она согласно кивнула, ничуть не впечатленная его игрой. — Надо же мне представить объем работы. Это тебе не две комнаты и кухня.
— Действительно, комнат там больше.
— Миш? — Катя к нему подползла и доверчиво обняла за шею, уткнувшись губами в щеку.
Миша невозмутимо застыл памятником самому себе.
— Что?
— Не злись на меня, ладно?
Вот как на нее злиться, когда она сидит рядом, такая доверчивая, теплая, пристыженная и неимоверно родная? Успела такой стать за это время. Подольский тяжело вздохнул и затащил ее к себе на колени. Шелковая рубашка приподнялась, открывая вид на шикарные ножки.
— Посмотрю на твое поведение, — губы задрожали в улыбке, но изо всех сил пытался быть серьезным.
— Злыдень.
— Довела.
Она фыркнула, но ничего говорить не стала. Обхватила двумя руками его лицо и поцеловала, нежно, как будто старалась залечить те раны, которые сама и наносила. Он пытался по-прежнему строить из себя недосягаемую и почти невозмутимую статую, но его старания сразу же сошли на нет, стоило теплому язычку скользнуть в его рот.
Подольский безумно соскучился. И нежная, осторожная ласка подействовала на него как разряд тока. Всю неделю он злился, психовал, себя накручивал, но стоило ей коснуться его, погладить как ребенка по голове, прижаться покрепче и вся злость, до конца не испарившаяся из души, в момент исчезла, как будто ее и не было.
— Больше не буду, — между медленными, тягучими поцелуями произнесла девушка. Прислонилась к его лбу, глаза закрыла и тяжело вздохнула. — Нам очень плохо было без тебя.
— Прости.
Катя с легкой, чуть грустной улыбкой покачала головой.
— Перестань. Зачем это говоришь? Я сама все испортила. Думала, как лучше будет, но...
Он прервал ее, приложив палец к губам.
— Хватит, Кать. Это в прошлом, и я надеюсь, там же и останется. Да? — многозначительно приподнял бровь.
— Да. Там и останется. Но никогда так больше не уходи.
— Вы чего сидите? — Кирилл возмущенно упер руки в бока. — Я тут собираюсь, а вы сидите!
— Непорядок, — хохотнул Мишка и отпустил Катю, перед этим поправив ее ночнушку. Уж больно отвлекала. — Не возникай, Кирюх, мы уже собираемся.
До Катерины, казалось, только сейчас дошло, что им предстоит настоящий переезд. Навсегда. В другое место. Подольский был как никогда решительно настроен и давать слабину не собирался. Тем более, он надеялся, что, начав жить в его доме, — теперь уже их — Катя успокоиться и расслабиться. Возможно, даже доверять станет больше. А то Мишка себя уже стал неуютно чувствовать, когда приходилось каждый вечер к себе за вещами заезжать.
— Миша, — голубые глаза потрясенно расширились, — как мы все повезем? Подожди, прямо сейчас все собирать? Вот так сразу?
— Да. Ты думала, я пошутил? — она медленно покачала головой, все также задумчиво уставившись в одну точку. — Бери самое необходимое — остальное мы купим.
— А еда?
— Какая еда, Кать? Я вас голодом морить не собираюсь.
— Так пропадет же! Надо ведь...свет отключить, воду перекрыть и еще...
Миша встряхнул ее слегка, прерывая бессвязный лепет.
— Или собирай вещи. Нужные! — с нажимом повторил. — Никаких одеял, продуктов, мебели...Только одежда, лекарства и какие-то свои штуки. Все. Поняла?
— Но еда!
— Много там? — страдальчески закатив глаза, сдался Миша.
— Ну так.
— Я сам посмотрю.
— Мы приедем голодные, а мне некогда будет готовить, — пригрозила Катя, убегая в зал. Дверь шкафа стукнулась об стенку. — Помни об этом.
— Пиццу закажем, — Подольский перевел взгляд на ребенка, с серьезным выражением лица перебирающего машинки. Не то сказал. — Ладно, возьми. Но только то, что мы все есть будем. Остальное отдай. Вон, Куцовой давай отнесу.
— Ее нет.
Миша заинтересованно выглянул из детской.
— А где она?
— Уехала. Со своим...как его...Артуром...
— Артемом.
— Точно. Миш?
— Что?
— А диски с плеером брать?
— Диски возьми, а плеер оставь.
— Совсем?
— Катя! — прогрохотал Подольский. — Не трепи мне нервы! Я еще злой.
Как оказалось переезд, пусть и налегке, — дело исключительно выматывающее и нервотрепительное. Они за неполные три часа успели переругаться, столько же раз перемириться, разбить хрустальную салатницу (салатница осталась на его совести) и чуть не сломать телевизор. Телевизор — уже Катина заслуга.
Налегке тоже переехать не удалось. Подольский честно думал, что получится уехать, прихватив с собой только одежду, кое-какие лекарства ну и некоторые мелочи. Все остальное у него вроде как было, да и докупить при необходимости можно. Но Катя, как запасливый, прижимистый и старый ворчливый хомяк расставалась с вещами очень неохотно. За каждый предмет обихода Мишке приходилось буквально воевать.
Лучше всего было Кириллу. Он утащил к себе старые альбомы Катькиной семьи и сидел рассматривал фотки. Его игрушки давно были собраны.
Наконец, когда Миша понял, что просто так девушка не сдастся и попробует-таки увезти все, пришлось применять тяжелую артиллерию. Кирилла с его игрушками — подмышку, Катю — в охапку, и быстрее, пока оба не опомнились. Стоит сказать, что ребенок воспринимал все как игру и развлечение, радостно повизгивал и похихикивал, наблюдая, как Миша с Катей спорят из-за огромного одеяла.
Через сорок минут они подъехали к его дому.
Первым из машины выбежал Кирилл, сразу приближаясь к воротам. Катя с задумчивым интересом рассматривала витые кованые ворота, двухэтажный коттедж из красного кирпича и серебристую черепицу.
— Это твой дом?
Миша не сдержал усмешки.
— Нет, чужой. Конечно мой, Кать.
— Красивый, — признала девушка и обернулась к нему, одновременно расстегивая ремень безопасности. — Слушай, а зачем ты тогда у нас все время оставался ночевать, если у тебя такой дом классный?
