— Я не думал, что это безопасно. Мы находимся в состоянии войны. Мы работаем в тылу врага. Это никогда не бывает безопасно. Но в разведданных, которые нам дали, говорилось, что район на север до аэродрома был «относительно безопасным». Мы связались с самыми передовыми подразделениями Корпуса морской пехоты. Они ничего не видели с точки зрения наличия противника, стоявшего перед ними. Мы продвигались вперед, опираясь на наилучшую доступную информацию. Оказалось, что она была совершенно неверной.

Лишь с большим трудом я держал себя в руках. Замечание о том, что мы пропустили сеанс связи, было справедливым, но это все больше и больше напоминало испанскую инквизицию. Мои кулаки начали сжиматься от ярости.

— Почему вы продолжали ехать на север после первого столкновения? — требовательно спросил он.

— Это стандартная процедура для Следопытов — проезжать через места засад, к тому же это был единственный способ выполнить нашу миссию.

— Почему вы отправили только одно текстовое сообщение с докладом об обстановке, когда вернулись на американскую линию фронта? Вам не кажется, что штаб-квартире не помешало бы получить больше информации?

— Потому, что связист в моей машине, Трикки, стер шифрование, так как мы были окружены врагом и думали, что все вот-вот погибнем.

— Даже если так, почему вы не послали надлежащего боевого доклада с расходом боеприпасов?

Я не мог в это поверить. Это было сродни вопросу о том, почему я нарушил процедуры охраны здоровья и безопасности, когда я был убежден, что нас вот-вот прикончат.

Он доставал меня из-за того, что мы не подали отчет о том, сколько у нас осталось боеприпасов, когда мы только что вырвались из боя всей нашей жизни.

— Как ни странно, мы больше заботились о том, чтобы донести до американцев точные разведданные, чтобы они могли разбить авиаударами противника численностью в две дивизии, за что Корпус морской пехоты США был очень, очень благодарен. Как ни странно, в то время расход боеприпасов просто не казался таким уж важным.

Мне больше нечего было сказать. Я поднялся на ноги, простился и вышел из палатки.

Я отправился на долгую прогулку по ПОБ, пытаясь успокоиться. Почему на меня только что свалили все это дерьмо? Разговор без кофе после всего, через что мы прошли, и на нас навалили кучу дерьма в качестве разведданных. В чем была его гребаная проблема?

Я предположил, что в штабе, должно быть, подняли большой шум, когда миссия провалилась, и они подумали, что могут потерять целый патруль. Если бы мы добрались туда невредимыми и провели разведку аэродрома, а 1 ПДБ отправился и захватил бы его, тогда мы все были бы в шоколаде. Поскольку это было не так, штаб, должно быть, предположил, что они потеряли нас, и, следовательно, они каким-то образом пытались откреститься от нашего патруля.

Вместо этого мы вернулись из смертельной гонки из Калат-Сикара живыми и с важнейшими разведданными, которые потенциально могли переломить ход войны. Насколько я мог судить, мы выполнили важную миссию, которой мы все должны гордиться. Я только что услышал тихое «молодец» от командира бригады, когда сидел над дерьмом, так что он явно чувствовал то же самое. Я получил нечто подобное и даже лучше от командиров Корпуса морской пехоты США. Тогда еще больше жаль, что кто-то в штаб-квартире не смог разделить это чувство удовлетворения от миссии.

Пока я расхаживал по базе, в голове у меня вертелась одна мысль. Мы пошли вперед, чтобы выполнить отданные нам приказы, но если бы мы все были убиты или захвачены в плен, я задавался вопросом, были ли в штабе те, кто попытался бы дистанцироваться от отправки патруля?

Я знал, что как на заместителе командира Следопытов, окончательное бремя руководства полевыми операциями лежит на мне. Если бы мы облажались, командование бригады по праву возложило бы ответственность на меня, и, вероятно, именно это стояло за разговором без кофе, который я только что получил. Я использовал парней, нарушив планирование миссии и распределив каждому определенную зону ответственности, но это все равно была моя работа. Это был я, командовавший своим патрулем. Когда это дерьмо попало в вентилятор, я расплачивался. Но я чувствовал, что мы хорошо поработали там, и я гордился своей командой и нашей миссией.

Когда мне надоело бродить по периметру базы, я вернулся к ребятам. Я нашел Трикки отдыхающим у борта нашего фургона, наслаждающимся чашечкой кофе.

— Ты только что приготовил «джек-чай», да, приятель? — съязвил я. Приготовление «джек-чая» означало приготовление чашки чая только для себя.

— Отвали, ты был на концерте группы «Слиппер Сити».

Трикки секунду разглядывал меня.

— Как все прошло? Ты дерьмово выглядишь.

— Мне велели присесть и угостили разговором без кофе.

— Что за черт! — зашипел Трикки, наполовину расплескав свой чай. — После такого задания, как Калат Сикар, тебе устраивают это дерьмо?

Я сделал все возможное, чтобы отмахнуться от этого.

— Не беспокойся об этом. Они просто делали свою работу.

Я не хотел раздувать из этого шумиху, чтобы среди парней росло негодование и обострялись проблемы.

Большую часть того утра мы провели, подремывая в тени у машин. Я чувствовал себя демотивированным и озлобленным, но мой гнев был умерен тем, что командир бригады сказал мне в гальюне. Я знал, что он меня похвалил, даже если были другие, кто этого не сделал.

По мере того как день шел к концу, мое негодование остывало. Я полагал, что именно это и должно было произойти: на этом этапе войны британские боевые потери были незначительными, если вообще были. Вероятно, старшие офицеры и политики подняли шумиху, когда стало ясно, что целый патруль Следопытов пропал без вести в тылу врага.

Весьма вероятно, что были люди выше по звену, чем бригада, которые болтали о «британском сбитом «Черном ястребе»», печально известном инциденте 1993 года, в ходе которого десятки элитных американских солдат были пойманы в ловушку, расстреляны, захвачены в плен и подвергнуты пыткам сомалийскими боевиками в Могадишо. Я прокрутил этот сценарий в уме добрых несколько раз, и мне стало немного легче после того разговора без кофе. Я был уверен, что у них были на то свои причины.

В Следопытах операции развиваются стремительно, и вскоре мы приступим к нашей следующей миссии, в этом я не сомневался. Если этот разговор привел к извлечению уроков, которые улучшат будущие операции и спасут жизни парней, то, возможно, это было достаточно справедливо. Но все же это оставило у меня плохое послевкусие.

Весь тот день парни из других патрулей ПФ продолжали подходить поболтать. Они слышали о нашей миссии и не могли понять, как мы выбрались оттуда живыми. Они были приглашены присоединиться к вечеринке: я тоже понятия не имел, как нам это удалось.

Если и была какая-то положительная вещь, которая вышла из всего этого, так это коллективное осознание того, насколько бесполезной была предоставленная нам информация. Районы, которые считались незанятыми или безопасными, были далеки от этого, и иракцы были более чем готовы дать бой. От командира бригады поступил приказ: все патрули Следопытов теперь должны быть увеличены до четырех машин. Таким образом, мы удвоили бы нашу огневую мощь.

На следующее утро мы выдвинулись с бригадой на северо-восток, в сторону Басры. Мы промчались через открытую пустыню, чтобы соединиться с Королевской морской пехотой, которая в первые часы войны нанесла воздушный удар по южному Ираку и захватила полуостров Эль-Фау. Оказавшись там, мы направились в заброшенный лагерь иракской армии, которому предстояло стать нашей базой на несколько недель. Мы нашли старый ангар, где могли бы разбить лагерь вместе с нашими любимыми машинами. До этого момента мы дрыхли на открытом воздухе, так что это была сущая роскошь.

Лагерь представлял собой большое старое сооружение, состоящее из группы голых бетонных конструкций, которые, казалось, были заброшены в течение некоторого времени. Но ключевым моментом было то, что у него было большое прочное здание, в котором штаб бригады мог разместить свою оперативную комнату и ячейки планирования. У них был сложный и чувствительный компьютер и оборудование связи, и они были чертовски заняты миллионом и одной движущейся деталью, относящейся к военным действиям, включая выполняемые воздушные миссии. Они могли работать в палатках в пустыне только до тех пор, пока не найдут что-то получше.

Саперы бригады натянули по периметру комплекса колючую проволоку и соорудили сангары из мешков с песком на въезде и выезде. Вскоре у нас появились команды парней, которые сновали туда-сюда за приказами, включая группу парней из SAS. Они собрались, чтобы проинформировать командира бригады о том, чем они занимаются в этом районе, и для обмена информацией. Пара парней из SAS были бывшими Следопытами, и они забрели в наш ангар поболтать.

Парни из SAS были одеты в гражданское, и они ездили на джипах типа «Тойота», четыре на четыре. Они проводили операции в Басре и ее окрестностях, и хотя им нравилось то, что они делали, в их глазах можно было увидеть лишь намек на зависть, когда они услышали об операции в Калат-Сикаре. Они знали, что у них мало шансов проникнуть вглубь Ирака или быть отправленными на задание проехать сотни километров в тылу врага.

Херефорд гораздо более крупное подразделение, чем Следопыты. Это менее личное, и вы могли бы годами не видеться с другими бойцами вашего эскадрона. Неизбежно вы бы отчасти утратили то чувство единения, которое было у нас в Следопытах, а также близость и братство. Была фраза, которую мы часто использовали в Следопытах: «Хватай перемены за руку, пока они не схватили тебя за горло». Многие парней, покинувшие Следопытов, поняли, что они потеряли, только когда они ушли.

Когда вы покидаете Следопытов, вам дарят статуэтку оператора, совершающего прыжок HALO. Взамен один из парней дал Следопытам кое-что для Комнаты по интересам. Это была статуэтка парня из SAS, пробиравшегося в непогоду через Пен-И-Фан. Внизу была надпись: «Следопытам: наслаждайтесь этим, пока это длится».

Но, по правде говоря, когда мы обменивались историями о войне, было немного зависти с обеих сторон. Парни из SAS были на пике своей игры, и они неустанно выполняли свою острую, подлую работу. В последний раз мы видели их в Херефорде, когда они пьянствовали после похорон, когда еще один бывший оператор Следопытов был убит во время операции. В той работе, которой мы занимались, был высокий уровень смертности, и никто из нас никогда не знал, чьи похороны могут быть следующими.

Наш ангар на самом деле был старым сельскохозяйственным сараем с кирпичными стенами и крышей из гофрированного железа. Он прекрасно подходил для наших целей и был похож по размерам на наши ангары в Великобритании. Все шесть машин были доставлены внутрь для столь необходимого технического обслуживания и ремонта. Теперь мы точно знали, что иракцы собирались сражаться, вместо того, чтобы сдаваться толпами, и нам нужны были Пинки в отличном состоянии.

Мы проигнорировали множество пулевых отверстий, проделанных в легкосплавном кузове. Они не представляли угрозы для текущих операций. Самые худшие мы заклеили скотчем цвета хаки, и они были готовы к работе. Пара топливопроводов была повреждена и нуждалась в замене, и, к счастью, у нас были запасные части для этого. Удивительно, но блок предохранителей в нашем фургоне все еще почти работал. Мы заменили сломанные предохранители и заклеили его скотчем, после чего решили, что он вполне может продержаться до конца нашей войны в Ираке.

Работая с машинами, мы узнали о том, чем занимались другие патрули Следопытов, пока мы были заняты миссией в Калат-Сикаре. Они наблюдали за дорожными развязками и другими важными объектами, а некоторые наводили авиаудары по позициям противника.

Но шуточки, которые разлетались, были в основном о нашей собственной операции, в Калат-Сикар. Это было совершенно в другой лиге, и другим патрулям не терпелось вцепиться зубами во что-нибудь столь же мясистое. Конфликт продолжался всего неделю, так что у них были все шансы на это, и мы были взволнованы тем, как могут развиваться события в ближайшие несколько дней и недель.

Калат-Сикар изменил ситуацию лично для меня. Это была самая наглая операция, о которой кто-либо здесь когда-либо слышал, включая старых и смелых. В результате сварливые типы, ненавидящие офицеров, теперь казались намного теплее. Я не предпринимал никаких штыковых атак в одиночку, чтобы спасти своих людей, но я командовал патрулем, который, несмотря ни на что, вышел более или менее невредимым. Меня не сочли балластом, и это не осталось незамеченным.

Был здесь и еще один фактор. Разнесся слух о моей стычке со старшим офицером. Я не сказал Трикки ничего, кроме нескольких слов, но, казалось, все знали. Я не пытался поставить кого-то еще на линию огня или обвинить кого-то другого. Я один нес ответственность, и в каком-то смысле они уважали меня за это.

Через день или два после нашего прибытия на нашу новую базу я отправился навестить здание штаба бригады, расположенное примерно в 100 метрах от нашего ангара. Я привык к суете этого места. Люди работали не покладая рук, но все равно всегда были какие-то шуточки. На этот раз я вошел, и атмосфера была подобна смерти. В воздухе чувствовалась какая-то ужасная резкость, и люди повсюду дергались. Я заметил Джоша, одного из моих давних приятелей по Сандхерсту.

Я схватил его за руку.

— Приятель, что случилось?

— Американский самолет только что совершил отбомбился по одной из машин лейб-гвардии Конного полка, — сказал он мне. — Мы думаем, что они все мертвы.

Он поспешил дальше, к стойке с радиостанциями. Я взглянул на авиационную ячейку, где горстке парней из Королевских ВВС было поручено координировать наземные и воздушные миссии. Над этими парнями висела ужасная атмосфера, и один, в частности, выглядел пепельно-серым и в шоке. Если бы авиационная ячейка не смогла передать правильные предупреждения американским военным самолетам, это могло бы объяснить это «синие по синим», но, скорее всего, это был просто туман войны.

Я больше ничего не мог сделать, поэтому вернулся в ангар. Всего пару недель назад, в Кувейте, я сидел и курил сигарету с парнями из лейб-гвардии Конного полка. Мы вместе участвовали в тренировке, в ходе которой отрабатывали движение в тандеме с их легкими танками «Скимитар». У них, как и у нас, были маяки «свой-чужой», а также панели распознавания дружественных сил, так что же, черт возьми, могло пойти не так на этот раз?