О ходе происходящего на северо-западе генерального сражения можно было только догадываться по пойманным радистами отрывочным радиограммам. Получалось, что подоспевший первым "Измаил" с оправившимся от ран Бахиревым сражается в одиночку со всем японским флотом, уничтожая один его корабль за другим. Потом поступило сообщение, что "Измаил" поврежден, но на японцев двинулись наши тихоходные линкоры, вновь собранные в эскадру адмиралом Колчаком. Кетлинский был уверен, что он может решить исход битвы, если только успеет туда до темноты. Да, в противоборстве линкоров от легких крейсеров нельзя ждать многого, но адмирал Бахирев уже показал, что может сделать в битве и один дредноут. И, видит Бог, "Афон" не уступит в славе "Измаилу"!
Первыми вражескими кораблями, встреченными ими, были легкий крейсер-разведчик и два эсминца. Один из них "Афон" накрыл первым же залпом. У оставшегося без хода подбитого двухтрубного эсминца задержался "Адмирал Нахимов". Японцы отказывались сдаться, отстреливаясь от крейсера из одного 120-мм и трех 76-мм орудий. Даже когда вся палуба "Уракадзе" была охвачена пламенем и содрогалась от взрывов, в сторону "Нахимова" с эсминца звучали выстрелы из ручного оружия. Наконец, Порембский потерял терпение и велел добить "Уракадзе" торпедой. Взрыв разорвал эсминец пополам впереди первой трубы. Кормовая часть затонула, прежде чем рассеялся дым, а облепленный людьми нос несколько минут держался на поверхности, причем остатки экипажа продолжали кричать "банзай!"
Более не задерживаясь, "Нахимов" устремился вслед за остальным отрядом, преследующим японский крейсер и оставшийся миноносец. Враги едва не попали в ловушку, когда впереди вдруг показался еще один русский крейсер — "Адмирал Грейг". Командир "Грейга" — капитан 1-го ранга Дараган прежде уже обменивался радиограммами с кораблями отряда, сообщая о происходящих событиях, в частности о действиях соединившихся русских минных дивизионов. На крейсерах на палубах и в отсеках зачитали сообщения о подрывах эсминцами японских дредноутов. Команды кричали "ура!" Но вот зажать в клещи "Тацуту" крейсерам не удалось. Пользуясь своей феноменальной быстроходностью, японцы проскользнули, как между пальцев, и вновь рванули зигзагами, уклоняясь от залпов, на северо-западом. Теперь погоню вместе с "Афоном" продолжали уже четыре легких крейсера. Беглый огонь, который они вели из своих 130-мм орудий, на такой дистанции и при слабом освещении был нерезультативен, к тому же сбивал пристрелку главному калибру "Афона". Кетлинский несколько раз просил по семафору Порембского унять своих канониров, но азарт боя был слишком велик, чтобы расчеты прекратили стрельбу
Потом впереди на фоне вечернего сумеречного неба внезапно обозначились, поднявшись из-за расплывшато серого горизонта силуэты трех японских линкоров — первый типа "Фусо", с широко разнесенными дымовыми трубами, два остальных — более современные "Исэ" и "Хьюга". Японцы медленно разворачивались на пересечку курса русского отряда. Кетлинский, не дожидаясь приказа от старшего по званию Порембского, тут же уклонился к западу и открыл огонь по головному вражескому кораблю. Тот отвечал всего из трех башен, остальные, очевидно, не действовали. Столь же редкий огонь вели и остальные два линкора, да и ход у японцев был неважный — узлов восемнадцать вместо положенных им двадцати четырех. Похоже, что вражеским кораблям крепко досталось. Однако, несмотря на все полученные повреждения, трех дредноутов с 14-дюймовой артиллерией для одного линейного крейсера с пушками в 11-дюймов казалось многовато. На помощь же легких крейсеров надежды было мало. Больше всего сейчас Кетлинский хотел бы увидеть рядом колонну "измаилов" или хотя бы своих устаревших линкоров, встать с ними в одну линию, вернуться под командование адмирала Колчака. Но пока ничего не говорило о присутствии поблизости других русских дредноутов. Может, стоит немедленно прервать бой, оторваться, пользуясь высокой скоростью? Но зачем же тогда он так спешил последние часы? Чтобы сразу бежать, лишь едва завидев неприятеля?
Японцы начали добиваться накрытий. Под огнем линейных кораблей русским крейсерам приходилось явно несладко. "Адмирал Корнилов" получил попадание в переднюю трубу, окутанный дымом и паром из поврежденных котлов. По приказу Поремского все четыре легких крейсера повернули в сторону от противника. На "Афон" было просигналено указание прикрыть их отход, а потом отступать самому. Но Кетлинский уже решил для себя, что его корабль скорее взорвется, чем побежит от японцев.
Пятидесятиметровые всплески вставали по оба борта "Афону", обрушивали на палубу тонны воды. Линейный крейсер был под плотным накрытием. Первое попадание пришлось в верхнюю палубу между передними башнями. Снаряд пробил палубную броню и взорвался в расположенной ниже столовой. Теперь там среди обломков и исковерканных переборок полыхал жаркий костер. Затем два снаряда почти одновременно ударили в носовую часть впереди первой башни, вырвав огромный кусок из правого борта. Вода, захлестывавшая на ходу через пробоину, стала растекаться по отсекам, вызывая всё больший дифферент на нос. Потом последовало попадание против фок-мачты, чуть ниже ватерлинии. "Афон" сильно вздрогнул, но броня главного пояса выдержала удар, и повреждения корпуса оказались незначительными. Следующим попаданием борт всё же был пробит. Через развороченные бронебойным снарядом плиты пояса и обшивку вода хлынула в бортовой коридор, заливая и один из снарядных погребов средней артиллерии. Потом разорвавшийся между дымовых труб снаряд уничтожил и основную, и запасную радиостанции. При падении следующих залпов произошли взрывы казематов среднекалиберных орудий рядом с боевой рубкой, вспыхнули обширные пожары, заполняя отсеки густыми клубами дыма. Кетлинский перенес управление кораблем в резервную кормовую рубку. Новый страшный удар потряс носовую башню. Ее броня не была пробита, но правое орудие вышло из строя, кроме того башенные погреба боеприпасов всё более заливало водой, которую не успевали откачивать. Через несколько минут близкий разрыв на палубе перебил кабели, питавшие 4-ю башню, полностью обесточив и обездвижив ее.
— Попадание в головного японца!
Это сообщение было последним, переданным с фор-марса. Наблюдатели, коптившиеся там заживо в дыму бушующих вокруг фок-мачты пожаров, наконец, оставили свои дальномеры и с трудом, но спустились вниз. Расчеты уцелевших башенных орудий "Афона" уже сами вели огонь по хорошо видимому вражескому дредноуту, пылающему в темноте, как огромный костер.
После нескольких попаданий, не причинивших "Ямасиро" заметных повреждений, очередной русский снаряд поразил головной линкор в 4-ю башню. Броня была пробита, и башня лопнула в огненном пузыре взрыва. Снарядные погреба сразу же затопили, но вспыхнувший после взрыва пожар охватил всю середину корабля — от передней дымовой трубы до грот-мачты. Похоже, что возгорание охватило батарейную палубу, было хорошо видно огненные языки, вырывавшиеся из амбразур казематов средней артиллерии. Котельные и машинные отделения "Ямасиро", тем не менее, продолжали действовать, и дредноут сохранял ход, продолжая стрелять по "Афону" из тяжелых орудий 2-й и 3-й башен, хотя и к последней уже подбиралось пламя пожара.
Контр-адмирал Ёсиоки, стоя на мостике "Ямасиро", молил духов предков лишь об одном. Пусть командующий Ямай еще десять минут не дает сигнала к повороту и позволит добить хотя бы один русский дредноут! А то ведь и "Измаил", и "Николай" так и были оставлены державшимися на плаву. Проходивший в полусотне кабельтовых на левой траверсе "Афон", бывший "Гебен", горел не хуже, чем сам "Ямасиро". И нос его глубоко ушел в воду, а продолжали стрелять лишь три башни из пяти. На такой дистанции даже лучшая немецкая броня не может защищать от града 14-дюймовых снарядов. Лишь бы с "Исэ" не отдали сигнала к повороту. Ёсиоки подумал, что надо приказать сигнальщикам не видеть такой приказ. Или он их не услышит. Увлеченный наблюдениями всё новых попаданий в горящий "Афон", японский контр-адмирал не сразу уяснил, кто хочет сказать ему флаг-офицер
— Неизвестные корабли справа по курсу!
Ёсиоки вздернул к глазам бинокль, стараясь рассмотреть в темноте впереди неясные, но угрожающе большие силуэты. Три дредноута! Неужели, наконец, "измаилы"? Но почему они идут с севера? Нет, это устаревшие русские дредноуты, с которыми, как думал, младший японский флагман, они уже простились. Случайно или нет, но русские недобитки сделали классический кроссинг, выйдя пересекающимся курсом прямо впереди японской колонны, когда их общему бортовому залпу могла противостоять лишь единственная носовая башня "Ямасиро". Ёсиоки передал приказ к повороту на левый борт и переводе на правый для стрельбы по новым целям 2-й и 3-й башен. Сначала разделаемся со старыми линкорами русских, потом снова возьмемся за их линейный крейсер!
Неожиданное появление на левом крамболе трех японских дредноутов стало для адмирала Колчака, пожалуй, самым неприятным сюрпризом в этот день, сплошь наполненном неприятностями. Русские линкоры стали практически небоеспособны. На "Севастополе" сейчас могла вести огонь только кормовая башня, на "Гангуте" — носовая, а у "Императора Николая I" из строя вышли все башни. У всех троих не действовали часть котлов, были обширные затопления трюмных отсеков. Они плохо слушались рулей и ползли черепашьим ходом. Из подкреплений впереди был виден один "Афон", но, судя по его состоянию, скорее он должен был рассчитывать на помощь эскадры. "Измаилы" же рядом не наблюдались. Оставалось только отвлечь японцев минной атакой и отходить в надежде скрыться в сгущающейся темноте.
— Поворот на норд-вост! Эсминцам атаковать противника!
Обойдя спереди разворачивающийся "Севастополь", вперед вновь устремились уже не раз ходившие сегодня в атаки "Беспокойный", "Лейтенант Ломбард", "Лейтенант Дубасов", "Лейтенант Ильин". Они полным ходом шли к озаряемому пожаром "Ямасиро", закрываемому на время лишь всплесками падающих вокруг снарядов. По развернувшемуся на юг японскому дредноуту теперь били и "Афон" с левого борта, и "Севастополь" с "Гангутом" с правого. Японцам это было только на руку — русские сбивали друг другу пристрелку, отличить падение 12-дюймовых снарядов с линкоров от 11-дюймовых "афонских" было бы сложно и при дневном свете. А вот "Ямасиро" удалось почти сразу накрыть "Севастополь", пока идущие позади "Хьюга" и "Исэ" продолжали обстреливать "Афон". Миноносцы на "Ямасиро" разглядели только в 20 кабельтовых. На противоминной батарее правого борта еще оставалось несколько орудий, и те открыли жаркую стрельбу по приближающимся эсминцам.
Больше всего досталось идущему впереди "Беспокойному". Первое же попадание в носовую часть вызвало затопление кладовых и кубрика. Снаряды продолжали ложиться вокруг корабля и командир эсминца капитан 2-го ранга Максим Лазарев дал команду к повороту и пуску всех торпед. Однако вставший лагом корабль тут же поймал полный бортовой залп батареи "Ямасиро". Эсминец будто прошила очередь 6-дюймовых снарядов. Они взрывались один за другим в ходовой рубке, на передней дымовой трубе, в радиорубке, на камбузе, в буфетной, кормовом кубрике. Один из снарядов ударил в грот-мачту, воспламенив снаряды, сложенные у 2-го орудия, на палубе вспыхнул пожар. Расчеты кормовых торпедных аппаратов успели выпустить часть торпед, пока их не смел смерчь огнея и осколков. Самым же опасным оказалось попадание в левое машинное отделение. На "Беспокойном" отключилось электричество, не действовало рулевое управление, эсминец быстро терял ход, на горящей палубе продолжали взрываться разбросанные у орудий снаряды. Однако уцелевшая команда не теряла духа. Пока одни боролись наверху с пожаром, другие перекрывали разорванную магистраль, из которой в машинное отделение был перегретый пар, проверяли работу котлов, заделывали пробоины. Беглый огонь вели носовое икормовое орудия. "Беспокойный" принял на себя основной огонь японцев, у трех остальных русских эсминцев были лишь осколочные пробоины от близких разрывов. "Ломбард", "Дубасов" и "Ильин" выпустили все торпеды, остававшиеся у них в кормовых аппаратах и, развернувшись, закрыли себя и линкоры Колчака дымовой завесой, после чего поспешили на помощь "Беспокойному".
На "Ямасиро" успели разглядеть на темной воде сразу несколько белых следов, идущих прямо на корабль. Поворачивать было поздно. Прозвучали лишь предостерегающие крики. Громыхнул взрыв, потом еще, их звук показался не очень сильным, но корпус дернулся, словно корабль чуть выпрыгнул из воды. Кто-то упал, не устояв на ногах. На палубе и в отсеках настала тоскливая тишина. У правого борта дредноута опадали высокие водяные столбы, корму заволокло клубами едкого дыма. На мостик поступили донесения — вода быстро затапливает машинные отделения, турбины вот-вот встанут. "Ямасиро" терял скорость, одновременно заваливаясь на борт. Сами по себе два попадания 450-мм торпед не могли вызвать быструю гибель огромного корабля. Но две подводные пробоины у японского дредноута были сегодня далеко не первыми повреждениями. Резервы плавучести линкора были исчерпаны. Крен "Ямасиро" достигал уже 45 градусов. Контр-адмирал Ёсиока отдал приказ команде покинуть корабль. Люди начали прыгать в воду. Для спасения экипажа к гибнущему "Ямасиро" уже спешили эсминцы "Амацукадзе" и "Хамакадзе", подходил и успевший догнать эскадру крейсер "Тацута". Однако через две минуты "Ямасиро" начал вдруг быстро опрокидываться через правый борт, а потом почти мгновенно затонул вперед кормой. В поднятой тонущим гигантом высокой бурлящей волне мелькнул темный форштевень. Потом на поверхности остался водоворот, поглощающий темные точки голов спасающихся людей. Эсминцы подняли лишь несколько матросов. Более тысячи из бывших на "Ямасиро" человек во главе с контр-адмиралом Ёсиока отправились вместе с дредноутом на дно Японского моря.
Адмирал Ямай, не отрываясь, смотрел на пустое пространство, где только что был 30-тысячетонный боевой корабль. Третий японский дредноут гибнет у него на глазах. Еще два затонули раньше за горизонтом. И не понятно, что стало с пропавшим "Харуной". Весь Соединенный флот теперь — израненные "Исэ" и "Хьюга". Сумерки сменились темнотой, японским дредноутам делать здесь было больше нечего. Стрелять по врагу вслепую — значит попусту расшвыривать остатки боезапаса. Ночь — время миноносцев. Если повезет, они разделаются с устаревшими русскими линкорами. А если повезет очень сильно — смогут перехватить и "измаилов". Соединенный флот уже сделал всё, что мог. Надо спасать, что осталось — два последних дредноута. Ничего, Япония построит новые, еще более мощные линейные корабли, взамен потерянных. И они еще отомстят за своих погибших предшественников!
Плотная темнота окончательно скрыла друг от друга русскую и японскую эскадры, вернее — то, что от них осталось. Отходивший на восток Объединенный флот Ямая теперь состоял всего из двух дредноутов — "Исэ" и "Хьюга", на которых е было живого места от попаданий русских снарядов. После страшного многочасового напряжения в дневном бою офицеры и матросы впадали в странное оцепенение, некоторые просто ложились и засыпали прямо у еще не остывших орудий. Но расслабляться было рано. Наступившая ночь означала окончание сражения линкоров, однако теперь наступал черед для легких минных сил, для которые темнота являлась лучшим временем. На случай появления русских "новиков" адмирал Ямай распорядился расставить дежурные расчеты на наблюдательных постах и артиллерийских батареях. Впрочем, едва ли огонь нескольких оставшихся на "Исэ" и "Хьюга" скорострельных орудий спасет от торпедных атак.
