Ландскнехт. Часть третья

— Так точно, господин майор. Чего неясного. Только бы вот про то, какое нынче время 'не то' — нельзя ли поподробнее? А то мне и господин полковник Палем то же самое говорил, и как раз сказал, мол, Вы мне все и разъясните.

— А вот это, сержант, ты сейчас все и узнаешь. За мной, пошли...

* * *

На совет в Филях это походило мало. Хорошо хоть не походило сильно и на совещание в рейхсканцелярии в апреле сорок пятого. Ну, то есть, оно все было где-то посередине. Как говорится, 'кампания была небольшая, но весьма представительная...'. Майор Горн, двое, кроме меня, сержантов, вида безмерно усатого и несколько престарелого, впрочем, с ухватками не писарей или там поваров, молоденький лейтенант и два капитана, причем только один из них выглядел достойно — второй был бледен и потен, как сволочь. Внешне он был грузен и плечист, но почему-то напоминал мне Кислярского из фильма 'Двенадцать стульев'. На стене небольшой комнатки, куда меня привел Горн, висел план Улле и окрестностей, на столе тоже разложены какие-то карты и бумаги. А в углу стоял карабин с подсумками на ремне, и шашка в ножнах. Все присутствующие, кстати говоря, были при оружии — и даже я, с полной выкладкой и карабином за плечом не выглядел полным дебилом — у капитана была на поясе здоровенная кобура рейтарского револьвера, а оба сержанта — так же как я с карабинами. В общем, атмосфера как-то немного нервировала. Горн жахнул стакан воды, и начал излагать ситуацию:

— Прежде всего... Пусть вам не кажется странным состав нашего совета. Если грубо сказать, то, кроме нас, на остальных офицеров и сержантов рассчитывать нечего. Да-с, господа. Все мы — единственные из состава всех рисских войск, имеющегося в Улле — очень небольшого состава, замечу! — кто имеет реальный боевой опыт... или, как капитан Макс, обязан быть в курсе всего. Остальные, да простят они мне такую оценку — штабные шаркуны и тыловые хомяки. Не стану их обвинять и хулить, большинство из них неплохо справляются со своими обязанностями в мирное время... Вот именно, в мирное! А сейчас, увы, они если и не обуза, то никак не полноценные боевые единицы! И тем более не командиры... Впрочем, нам и командовать-то особо нечем. Да, я не представил — это сержант Йохан. Со своим неполным взводом доставил с фронта секретный груз Палему... Взвод неполный, но все солдаты хоть немного, а пороху понюхали, а некоторые и вовсе можно сказать — ветераны. Сам сержант воюет с первого дня, начинал в войсках Барона... да-с!

— Судя по наградам, и у барона сержант не в тылу сидел — усмехается капитан со 'стечкиным' — Это, действительно, очень кстати...

— Да, так вот... я изложу кратко ситуацию, введя всех в курс дела, а затем — прошу высказывать свои мнения. Сержанты — без малейших условностей, сейчас ваше мнение ничуть не менее важно, чем мнение офицеров! Итак, начнем...

...Смысла пересказывать всю речь майора нет, а вкратце ситуация была такова. Позавчера в Улле начался мятеж части гарнизона, переросший в беспорядки. Или наоборот, беспорядки, окончившиеся мятежом. Уже неважно. Важно было другое. Войск в городе катастрофически нет. Городской полк с артиллерией и тылами, еще месяц назад отправился морем в Рюгель, чтобы там влиться в Южный фронт, нажимающий на Валаш. Союзники торопились успеть внести весомый вклад в победу, чтобы не остаться без трофеев. В победе уже не то чтобы не сомневались — Валаш сопротивлялся активно и местами наносил болезненные контрудары. Но все же в победу уже больше верили, чем сомневались. Как бы то ни было — городской полк убыл. Остался гарнизон, и немного жандармов. Да полиция — вот, собственно, и все. На счастье, взбунтовалась (или примкнула к бунтующей черни?) та часть гарнизона, что относилась, скорее, к тылам и учебке, а не артиллеристы городских укреплений. С другой стороны — по численности это было едва ли не две трети войск в городе. Ходили слухи, что солдаты взбунтовались 'не желая идти на бойню, от которой народу пользы нет, а богачам только прибыток'. Прямо родным и знакомым повеяло. Да и в целом мятеж был явно проплачен известно чьими деньгами, но лозунги были очень даже 'народные' — вне гарнизона ядро бунтовщиков составляли мастеровые с Пушзавода — одного из градообразующих предприятий в северном пригороде Улле. Само собой, требовали отмены штрафов и увольнений по причине военного времени, увеличения расценок за сверхурочную работу, улучшение условий труда и безопасности, ну и прочее подобное. Ну а в самом городе вылезли, как обычно, при любой сваре, трущобы — в том числе и речпорт, и подобные ему босяцкие долины. Там никаких политических требований не выдвигали, просто хотели как обычно немножечко пограбить под шумок. Тут еще, говорили, примешивается и вражда мафиозных кланов, и поддержка сторонников недавно отстраненного от должности (и жизни) второго секретаря горкома Алабина, пытавшегося ранее устроить провалашский переворот. Впрочем, эти тонкости были не столь важны уже. Пусть с этим потом соответствующие органы разбираются. А на сейчас имеем угрозу вооруженного захвата власти в Улле, причем по неким каналам есть сведения о намереньях кругов, близких к бывшему второму секретарю установить свою власть, инициировать выход Улле из Союза, и соответственно, из войны, ну и прочий сепаратизм, с учетом стратегического положения города, позволяющего контролировать устье Великой. Военной поддержки мятежникам ждать особо неоткуда, но вряд ли Союз рискнет вести действия против одного из своих городов, да и честно сказать — нечем, вот прямо сейчас, если все же возобладают мятежные, и возьмут укрепления городские. Придется полностью остановить наступление на Валаш с юга, и стянуть все войска Союза к Улле. И еще вопрос, не откажутся ли союзные солдаты воевать со своими же? Да и, намекнул майор, не факт, что в других городах Союза не начнутся некие центробежные процессы — противоречий на самом деле накопилось немало, а поскольку, из всех государств (известной мне части мира) Союз Городов был наиболее либеральным...

В общем, плохо все. Если еще точнее — то против нас несколько сотен более-менее обученных и оснащённых солдат, это раз. Два — это едва ли не вдвое больше мастеровых и прочего пролетариата. Уже успевших организовать на Пушечном какое-то подобие коммуны. Улльские коммунары, мать их так. И ведь, аналогии-то, похоже, во всех мирах схожие — отличительный знак у них — красная повязка нарукавная, или ленточка на головном уборе. И знамена красные... по большей части. Еще флаг Улле — у каждого города Союза, кроме общего Союзного флага — есть и свой штандарт, но с наложенным союзным гербом. Ну а у этих — 'чистый' флаг. Причем, тут нету принтеров для текстильной печати, и такие флаги за день не выткать... Впрочем, это опять же не наше сейчас дело. Итак, мастеровые. Эти вооружены по большей части всяким холодняком, ружьями и каким-то стреляющим старьем. Поговаривали, что некто купил им немало револьверов, что тоже не радовало, хотя даже в городском бою револьвер — оружие глупое. До арсенала, слава Богам, мятежники не добрались, и вот уже прямо сейчас оружие и боеприпасы оттуда перевозят в военный порт. При крайнем случае — просто утопят в море. Так что вооружение коммунаров можно было бы и не считать, если бы не неприятный момент. На то он и Пушечный, чтобы там делали пушки. И вот там-то коммунары и захватили несколько орудий — в основном полевые трехдюймовки, около дюжины. Со слов капитана Стечкина, имени которого я так и не узнал, остальные орудия можно, в общем-то, не считать — к ним нет боеприпасов. А вот к трехдюймовкам вполне достаточно — снарядное производство как раз было загружено заказом на этот калибр. Радовало только, что гранат здесь не делали — взрывчатку гнали в Ирбе, ибо уголь там, а Ирбе ее не продавал так, блюдя привилегию — вот и отправляли корпуса на снаряжение туда, а потом снаряды — обратно. Так что к пушкам у коммунаров — картечь, да шрапнели. Кроме рабочих-коммунаров во враждебные силы стоило записать и вечно недовольных 'городскими' окрестных крестьян. Эти просто поддержат мятежников, если и не открыто, то тайно. В основном, конечно, за свою выгоду — как станет ясно, что мятеж подавлен — начнут и выдавать... за награду, естественно. С прошлым мятежом так и было. Серьезной силой их считать не стоит, они и в спину пальнут, только три раза убедившись, что им ничего не будет. Ну и напоследок — босяцкие кварталы. Эти гетто, трущобы и фавелы всегда были враждебны власти, и в мирное-то время там стреляли и совали ножи в спину полицейским и солдатам, там всегда могли найти укрытие беглецы от режима, регулярно там армия и жандармы устраивали зачистки, что, понятное дело, любви к властям не добавляло. Это, на самом деле, серьезная сила — несколько тысяч человек. И не всегда неорганизованная, а местами и частями — и неплохо вооруженная. Скрашивало эту сторону дела то, что, во-первых, с этими можно не церемониться, и при нужде полковник Палем накроет эти кварталы крупнокалиберными снарядами с батарей — зажигалками и шрапнелью. А погреба на батареях большие и емкие. Во-вторых — 'из подтвержденных источников' известно, что по-настоящему серьезные люди из криминального мира, прежде всего контрабандисты — мятеж не поддерживают. По своим каким-то интересам, но, тем не менее, не помогая напрямую власти, будут блюсти строгий нейтралитет. Что выбивает из числа люмпенов наиболее организованные и, что немаловажно, наиболее вооруженные боевые группы. Это — что касается противника.

Что касалось наших сил, то все было более разнообразно, но ничуть не радужно. Часть гарнизона — в основном артиллеристы на батареях. Увы, без пехоты батареи полностью защитить город, особенно от штурма с суши — неспособны. Впрочем, Палем разумно рассудил, что нападение с моря большими силами вряд ли вероятно, и часть артиллеристов с приморских укреплений отрядил в пехоту, направив на сухопутные участки укреплений и в патрули в городе. Но и это было если не каплей в море, то иголкой в стоге сена. Жандармы — около сотни. Крепкие хваткие парни, с многозарядными карабинами-леверами под пистолетный патрон, причем у многих на коротком карабине магазин не подствольный, а торчащий вниз коробчатый. Конные, потому и палаш на боку, рубать толпу всяких протестующих — самое то. Серьезные дяди, но их мало. И если в иное время их боятся, зная о привычке кровно мстить за убитого, причем в многократном размере — то сейчас их будут стараться убить все, припоминая старые обиды. Из союзных остаются еще моряки — те самые, которых полковник Палем собирает в какую-то 'роту', хотя, по моим прикидкам, не переводя корабли в состояние беззащитных прикованных к берегу мишеней — он сможет собрать от силы полсотни, ну семьдесят человек. И боеспособность этой роты — под большим сомнением. Пограничники, или, скорее, таможенная береговая стража — тоже суровые парни, но тоже очень малочисленные в нынешних раскладах. И с них обязанности никто не снимал — все понимают, что не исключены попытки снабжения мятежников оружием и всяким прочим. Еще есть в Улле некий военно-морской кадетский корпус. Точнее — был. Не повезло местной Нахимовке располагаться на окраине недалеко от Пушзавода — восставшие коммунары взяли ее одной из первых. Курсантов по большей части перебили — к чести последних, они не сдались, а вступили в бой, орудуя палашами и кортиками, но их и было всего-то несколько десятков. Арсенал в училище разграбили, но там было в основном учебное оружие. Один из сержантов, впрочем, заметил, что на то он и завод, чтоб из учебного сделать боевое, и он таки прав. В общем, нахимовцы уцелели только те, кто был по каким-то причинам в городе — от силы пара десятков. В бой они рвутся, пылая жаждой мщения, но, во-первых толку от них не очень много, во-вторых — кто ж их пустит, будущих бомбардиров, механиков и штурманов, под дурные пули и штыки? Еще из местных оставалась полиция... Но с полицией все было и вовсе грустно. Эти ребята с ржавыми саблями и нечищеными револьверами годны кое-как поддерживать порядок, разгонять всякую пьян и ловить ворье. Немногочисленные хваткие парни среди них погоды не делали. И потому большинство из них в первые же часы или очень спешно покинули опасные районы (порой не только без оружия, но и не полностью одетыми), а кто не успел — уже распрощался с жизнью. Большинство — долго и мучительно. Как и положено коммунарам, местные парни миролюбием и добротой не страдали, как и отсутствием изобретательности. Таким образом, на полицию серьезной надежды тоже нет. Ну и последняя красная линия — это ополчение и частная охрана — купцов и знати. Увы. Даже не беря малочисленность и боевую ценность — существовали серьезные опасения 'кто за кого воевать будет'. После массовых чисток в высших эшелонах, последовавших за неудачным заговором Алабина, все было 'не так однозначно'. Потому приказом полковника Палема этой категории граждан было велено не соваться, дабы не попасть под руку, и охранять и защищать себя, свое и вверенное имущество. Сбор ополчения Палем все же объявил, но проводить его придется выборочно, и даст это человек триста к середине дня от силы. Достаточно хорошо обученных... когда-то, неплохо вооруженных (каждый резервист обязан хранить дома в исправном состоянии карабин армейской системы и два десятка патронов), но вот возраст и сохранность навыков — вызывали вопрос. Мотивация, правда, должна иметься — чем череват захват города мятежниками все понимали

Вот, собственно, и все, что было в Улле 'своего'. И — мы. Ограниченный контингент рисских войск. А если точнее — то, по сути, лишь обеспечение рисской военной миссии. Всего около сотни солдат и офицеров, считая и наш взвод. И, по словам Горна, боеспособных с учетом моих парней наберется едва на полный взвод, может, самую чуть больше. Все остальные — не вояки вовсе. И помощи ждать неоткуда — нашему пароходу удалось проскочить одним из последних — а сейчас мятежники уже выставили батарею в самом устье реки, и в речпорту снаряжаются какие-то лайбы — вряд ли они сошли с ума, чтобы сунуться под огонь укреплений, а вот перекрыть судоходство — смогут вполне. Речных флотилий на Великой нет издавна, ибо статус у реки пограничный, и потому, еще лет сто пятьдесят назад решено было никому на ней военных кораблей не заводить. Морские охотники, конечно, могли бы сунуться туда и разогнать эту сволочь — но, с одной стороны — тот самый договор нарушать не следует, с другой — сесть на мель, да под огнем полевой батареи — не самое верное решение. Да и главное — некому прийти на помощь. То, что Вайм снимет с фронта серьезные силы ради решения внутренних проблем Союза — не верилось. Союзу, как уже говорилось, тоже никак быстро не отреагировать. В Свирре сидит Верген, ему ближе всех и у него могут найтись свободные войска — в войне он уже не то чтобы не участвует — но, так сказать, ограниченными силами. Потому что свое он уже взял, а за чужое воевать большого интереса нет, только выполняя договор. Барон, пожалуй, мог бы и помочь, достаточно быстро и серьезными силами. Если бы захотел. А с чего бы ему хотеть просто так? А не просто так... Все видели пример Ирбе, которого только чудо в виде войны и захвата Свирре избавило от ненавязчивого присутствия барона со своим войском. Ирбенцы пяткой в грудь крестились, наверное, провожая барона на новое место жительства, так горевали, что, поди, все баяны порвали. Как говорится, 'Как жаль, что вы наконец-то уходите!'. Так что барона звать на помощь решатся только в самом крайнем случае. Княжество же Лурре, с которым граничил на севере тут Союз, и которое отделяло его от Рисса, сохраняло строгий нейтралитет во-первых, во-вторых же — если честно говорить, то Лурре тоже было бы крайне выгодно иметь на границе неких сепаратистов из Союза — ведь наверняка это означало бы более выгодные договоры по поводу пошлин и торговли... Луррских денег в мятеже, вроде бы, не просматривалось, нейтралитет они держали по-честному — но и помощи от них ждать не стоило. Им был выгоден, в общем-то, любой вариант развития событий. Итого рассчитывать мы могли на пять-шесть сотен пехоты, от силы сотню кавалеристов, и полное отсутствие полевой артиллерии с нашей стороны. При примерно вдвое-втрое большей численности пехоты с несколькими пушками у противника.