Начальник ещё перед выходом предупреждал нас с Женькой, что до ближайшей станции топать и топать. До неё и на поезде ехать, чуть ли ни час или даже полтора. Да и Палыч вчера заикался, что рулить туда, ему не с руки. Далеко и неудобно.

— Ближе всего от нас, Рамонь расположилась. Станция маленькая, грузовая, да и на ветке, проходящей перпендикулярно вашей, стоит. Но связь у них должна быть по-любому — взяв в руки корявую открывашку, обнадёжил хозяин и с завистью посмотрев на банку, заинтересованно спросил: — Шпроты? Из Москвы везёшь?

— Нет, в ресторане дали? — сознался я и небрежно толкнул к нему жестянку.

— Открываю? — поинтересовался дядя Вася, словно ожидая неминуемый отказ.

Ели молча. Палыч налегал на дефицитные шпроты, ловко маскируя их в копчёную колбасу, а я упорно выгребал со сковороды глазунью, приготовленную обладателем десятка трудолюбивых пеструшек и на мой взгляд не идущую ни в какое сравнение с промышленными заготовками, выставленными мной на длинный стол. Потом, не торопясь, мы запивали плотный завтрак крепким чаем, с "Юбилейным" печеньем, что взял с собой дезертировавший с полдороги официант. А перед самым выходом на улицу, где уже разогревался знакомый мне автомобиль, почти полностью умяли большую шоколадку, калории на холоде всегда нужны.

— Сейчас я заскочу к Ивану и если в телефоне снова ничего, тогда, как и решили, на станцию поедем — закрывая двери дома на огромный, висячий замок, поделился Палыч своими мыслями.

Бригадирский аппарат так и продолжал молчать упорно и, как мне начало казаться, бесповоротно. Обидно, но делать было нечего и мы медленно тронулись в путь. Поселковую дорогу — узкую, с высокими, снежными бордюрами, с горем пополам расчищали хозяева обосновавшихся рядом с ней бело синих домов, выстроенных из силикатного кирпича и банального самана, а вот трассу районного масштаба, как минимум последние пару дней, скребок присутствием не радовал и она без стеснения демонстрировала местным жителям собственную бесхозность, халатность коммунальных служб и безразличие партийного руководства, надо думать, обосновавшегося очень далеко от здешних мест. С завидным постоянством, перед бампером белоснежного "жигулёнка", возникали свежие заносы, местами отвоёвывающие у крепко обледеневшего асфальта чуть ли не треть его не очень великой ширины, где не опытный водитель опускал стрелку спидометра собственного автомобиля почти под самый ноль, пытаясь либо разминуться с природным препятствием, либо тараня его прямо в лоб, если ситуация позволяла. Такая манера вождения, естественно, не могла не сказаться на скорости нашего передвижения и до ближайшего с Пчельниками населённого пункта мы благополучно добрались, но только примерно через час. Им оказался скромный хутор, с редким и достаточно оригинальным названием — Ивницы, исчезнувший за окном тихоходной машины, в незаметно пробежавшие тридцать секунд. Ещё минут пять дорога выглядела такой же неухоженной и малопригодной для передвижения, но затем её состояние, постепенно, начало улучшаться. Ближе к Берёзово, огромному, по местным меркам, селу, заносы и вовсе почти полностью исчезли, ну а в планово возникшей за ним Рамони, от них окончательно не осталось никакого следа. Недавно проехавший грейдер выполнил свою работу качественно и добросовестно, расширив проезжую часть до проектного размера. Палыч успокоился и следуя желанию наверстать упущенные ранее минуты, рискнул добавить скорости, сделав это так резво, что она буквально росла на глазах. Попетляв в таком темпе по улицам рабочего посёлка, "бешено" разогнавшийся автомобиль одним рывком ворвался, на узкий мост, обрамлённый резными, чугунными перилами и проложенный меж двух берегов одного из многочисленных рукавов речки, имеющей сходное название с великим городом — Воронеж. Мгновенно преодолев его, раздухорившийся водитель немного сбросил обороты, что позволило "Жигулям" плавно съехать вниз и вывезти нас к долгожданному, одиноко бежавшему в серую даль, железнодорожному полотну, идущему почти параллельно автомобильной дороге.

— Добрались — облегчённо выдохнув, сообщил мне обрадованный Палыч. — Наконец то. Ещё немного и передохнём.

Он не ошибся, станция показалась быстро и уже через несколько минут я с любопытством разглядывал её. На трёх путях мной обнаружилось не больше двух десятков разномастных грузовых вагонов, отдельностоящий локомотив, стандартная, жёлтая дрезина и три платформы, отчего то загруженные влажным, серым песком.

— Тупик, чего ты хочешь? — заметив разочарование на моём усталом, небритом лице, резюмировал Василий Палыч и немного помолчав, с сожалением в голосе, добавил: — А света, похоже и тут нет.

Мужчина, как в воду глядел. Света на станции не оказалось и связь отсутствовала, и причём точно так же, со вчерашнего дня. Точно — тупик, полный и окончательный, если охарактеризовать происходящее одним ёмким словом, без применения брани, цензурной и не очень.

— И, что мне теперь делать? Обратно, пешком возвращаться? Как говорят у нас в народе — несолоно хлебавши — глядя в усталые глаза начальника станции, спросил я у него.

— Ну почему же сразу пешком? Поедешь на дрезине. Она у нас, как раз туда идёт.

— Туда? А как же, если рельсы... — начал я, но был нахально остановлен.

— Ну не совсем туда, а рядом... — заговорил, железнодорожный командир.

— Насколько рядом? — зеркально ответил я ему. — Поясните. Может мне проще обратно, в Пчельники ехать и завтра утром к поезду от них идти. Конечно, если Василий Палыч не выгонит.

— Не выгонит — обнадёжил Палыч.

— Тебе решать — снова заговорил начальник. — Дрезина пойдёт в два сорок. До пересечения с московской веткой, ей тридцать пять минут катить. Если я всё правильно понял, то до твоего поезда, оттуда, километра три будет, максимум четыре. За час, полтора доберёшься. Да, прежде чем уедешь в опорный пункт зайди. Напиши у них заявление, не помешает. Мало ли что.

— Ладно зайду — ответил я и повернулся к двери, но почти сразу же развернулся обратно. — А если я всё же на дрезине решу поехать, мне ещё раз к вам приходить, или меня так заберут?

— Предупрежу. Возьмут.

Уже стоя в коридоре, я попытался проанализировать внутреннее состояние начальника станции. Не помешает, прежде чем принимать окончательное решение, о своём дальнейшем поведении. Дядька нервничал и судя по всему, очень сильно. Не зря же он говорил, что такое на его памяти впервые. Нет, по отдельности он всё пережил. И света не было, и телефонной связи, и связь с диспетчерами соседних станций тоже барахлила, и не раз. Но вот так, чтобы всё сразу отключили, такого он не помнит. А исчезновение двух пролётов полотна и не где нибудь, а на самой, что ни на есть центральной трассе, такое вообще ни в какие ворота не лезло. Занервничаешь тут. Не зря он всё время о валидоле думал.

— Знаешь что, дядя Вася. Я, пожалуй, на дрезине обратно поеду. К поезду всё равно надо идти, а так быстрее будет. Там люди сума сходят, так что каждая минута на счету.

— Это так, но на улице не лето и темнеет намного быстрей. А вдруг, чего случится по дороге? Ночью, на железке, в темноте...

— Успею. Тебе бы самому не опоздать. Как в темноте поедешь?

— Мне что? Тепло и свет под боком. С бензином правда...

— Да. С бензином. Хорошо, что напомнил — прервал я настоящего гражданина, великой страны. — Вот тебе двадцатка, попробуй где нибудь залить.

— Двадцатки много. Что ты. И десятки хватит.

— Бери, бери! Мне в поезде ещё дадут.

— Ну, если так. Тогда спасибо. Я возьму. У нас сам знаешь, как зимой с деньгами.

На прощание я отдал Палычу ресторанский коньяк. Оставлял бутылку для наведения мостов с каким нибудь начальством, а она не понадобилась. Не тащить же её обратно. Взамен получил приглашение навещать знакомый мне дом, в любое время дня и ночи, крепкое рукопожатие, и пожелание успеть до темноты. Да, иду практически в неизвестность. Вероятность, что там уже всё исправили и поезд уехал, огромна. Хотя, лично я в этом сильно сомневаюсь. Какое то нехорошее чувство, после сканирования мозга ответственного железнодорожника, проснулось во мне и усиливается с каждой минутой, ни в какую не желая принимать мои, возможно и не очень серьёзные, доводы. Неужели и в самом деле сбывается предупреждение Аркаши? Если так, то можно считать, что мне жутко не повезло. В самый решающий момент оказаться у чёрта на куличках, в поезде, без какой либо поддержки извне. Не лучший вариант, для торжественной встречи пришельцев из космоса. Чур меня чур. Всё, что угодно, только не это.

Дрезина тронулась точно по расписанию. Ехала медленно с остановками, но, как и обещали, высадили меня ровно через тридцать пять минут. Ну, может быть, чуть чуть попозже. Главное не в минутах, главное в том, что направление правильное указали, а минуты я наверстаю, всё таки знаю, куда иду.

Сил у меня достаточно, желания вагон, опыт хождения по шпалам появился. Три километра это не двенадцать, плюнуть и растереть, глазом моргнуть не успею, как покажется московский состав. Ну, а там... Встречай страна героя. Так думал я на первом километре. Немного успокоился на втором, а после третьего снова завёлся. Пошла четвёртая тысяча метров, а поезда, как не было, так и нет. Когда же встретил обрезанные рельсы, а с противоположной стороны меня встречала тишина и пустота, на смену нетерпению пришло негодование, безбрежное, как самый мощный, Тихий океан.

— Сукины дети! — сбросив первый пар, выдал я наружу понятные, всему русскому люду, слова. — Я тут, значит, глаз не смыкаю. Бегаю, вдоль и поперёк. А эти сволочи записки даже не оставили. Развели, как лоха и барахлишко с сапогами прихватили. Не-ет, со мной такие номера не проходят. Я ваш паровоз пешком догоню, куда бы вы его не загнали. А уж там не обижайтесь. Козлы! Хватит, поиграли в героев. Припомню я вам, девятнадцатый год. Бронепоезд им подавай! Собаки! Порву, как Тузик грелку!

Взглянув на часы, обнаружил на них очень страшное время. Почти половина пятого. Через двадцать, тридцать минут начнёт сгущаться темнота, завоют волки и поминай, как звали.

— Инопланетян испугался?! — мысленно усмехнулся я. — Да тут свои быстрее сожрут и не подавятся.

С надеждой посмотрел назад. Сколько тут до Рамони? Четыре пешком и километров восемь на дрезине. Итого: примерно двенадцать.

— До Пчельников не меньше, но там я хотя бы знаю к кому идти — вслух произнёс я, уже определившись с тем, куда мне топать.

Три километра пробежал, скрипя зубами и беспрерывно матерясь, по знакомой железной дороге. Ещё два в быстром темпе шёл без остановок, примерно полтора шагал — устало, а у седьмого плюнул на всё, сел на рельсы, открыл сумку и вынул из неё сардины. Устал и жрать хочу, хоть волком вой. Открыл их, хитро присобаченным к банке ключом и начал лопать, в полной темноте и одиночестве. Заморских сардин хватило лишь для того, чтобы немного успокоиться. Открыл вторую и с не меньшей скоростью употребил по назначению содержимое, накладывая мелкие рыбины на сладкие вафли, с очень тёплым названием — "Артек". Вкус получался специфический, но ел с удовольствием, вспоминая добрым словом Женьку, заставившим взять такое неописуемое добро.

— Ну, а ты, дядя Коля... — оскалился я, жемчужно белыми клыками. — Лучше мне на глаза не попадайся. Осерчаю.

Знаю, что злость, не самое лучшее качество в характере любого человека, а тем более считающего себя настоящим мужчиной, но именно благодаря ей я добрался до знакомого перекрёстка. Не будь её, точно присел бы у какого нибудь, очередного столба и покемарил там минут сорок, пятьдесят, под ветер, на морозце. А чем бы это закончилось, только всевышнему известно. Но стерпел, не поддался соблазну. Дотопал.

Пчельники встретили полутёмными окнами домов, плотным дымом над заснеженными трубами и беспричинным лаем, привязанных к будкам, собак, что на них было совсем не похоже.

— И с чего это их так растащило? — подумал я и тут же, вспомнив про число, обрадованно встрепенулся. — С праздником вас, гражданин Алёхин. Сегодня же Новый год. А в селе сейчас старый провожают, вот собаки дополнительный паёк и отрабатывают. Им, наверняка, с праздничного стола, чего то перепало.

— Да — выдохнул я тяжело. — Один я, как пёс бездомный, вдоль чужих заборов болтаюсь. Нет, не так я думал встретить, свой первый Новый год. Совсем не так.

У дяди Васи тоже два окна светились, небось коньяк армянский пробовать решил. Прошёл в калитку, собаку он не держит. Быстро добежал до дома. Стучу. И тут же слышу, как кричат в ответ:

— Заходи! Открыто!

Открываю двери, захожу. В сенях темно, но свет из горницы, хотя и тусклый, дал направление. Иду за ним.

— Вот это номер — заметив, кто припёрся, сказал мне Палыч и приветственно махнул рукой.

— Не прогонишь? — вытирая нос замёрзшей ладонью, в ответ ему, тихо говорю.

— Ну, не скажу, что ждал тебя. И врать, что сильно рад, очередному появлению, тоже не хочу. Но раз ты здесь, то значит там, у вас, совсем хреново?

— Там — я пальцем ткнул, себе за спину. — Нету никого. Пришёл на место, а состав того... Тютю.

— Это ж, что? Пока мы тут старались, бегали, искали... Дорогу сделали и он...

— Нет. Там всё без изменений. Как и раньше. Рельсов нет, рабочих тоже. Ну, а поезд. Даже не пойму. Похоже он сюда, в обратку дёрнул. Ты, кстати, как? Не видел, он у вас не проходил?

— Когда? Я дома час, не больше. Мне знаешь тоже там, помучиться пришлось.

— Что, поломался?

— Нет. В кювет слетел. Сам виноват. Ну, а чего ж... Я асс теперь. Педаль под пол, ну и... Короче, трактором обратно доставали.

Пока я раздевался, Палыч без умолку матерился. Он вспомнил всех: железную дорогу, машинистов, того дебила, что меня сюда послал, всех святых, их матерей и прочих персонажей русского эпоса. Закончив с ними, плавно перешёл к автомобильной дороге, которую сегодня почти целый день преодолевал. Разошёлся не на шутку, но его остановил сосед, такой же, как и дядя Вася, одинокий. Его он ждал, когда на мой стук кричал: — "Открыто".

Ни радио, ни телевизор в доме, само собой, не работали. Пришлось мне выступать в роли курантов и отсчитывать последние десять секунд уходящего года. Ровно в двенадцать выпили, по старой русской традиции и не какого то там бутылочного коньяка, а обычного, домашнего самогона. Потом плотно закусили, поздравили друг друга, ещё выпили, поговорили про жизнь, снова выпили, ещё закусили. После пятой рюмки я окончательно оттаял душой и телом, поблагодарил двух друзей за компанию и после того, как получил дозволение у хозяина, полез на ещё вчера освоенное мной, самое тёплое место, в этом гостепреимном жилище. На сегодня с меня хватит, ничего больше не хочу: ни поездок, ни пеших прогулок, ни выяснений, когда и, что дадут. Даже есть больше не хочу. Нажрался. Всего и по самое горло. Не лезет больше.

Встали поздно, когда я проснулся Василий Палыч ещё спал, хотя за короткими, белыми занавесками, уже вовсю светило яркое, зимнее солнце. Посмотрел на часы, вот уже который день, круглосуточно болтающиеся у меня на руке и удивился.