Записки грибника часть 3

— Чтой вы, Силантий Митрофанович, припозднились так? Василий Иванович тебя опосля заутренней ждал, а ты к обедне только приехал?

Дед недолго думал и перевел все стрелки на меня, сдал с потрохами.

— Эвон, Федька, жопу седлом потер. — Перекинув ногу через луку седла, соскочил на землю.

Стрельцы скалятся во все свои лишние зубы.

Я ж не злопамятный....

Медленно зависаю брюхом на седле и начинаю сползать вниз.

У меня память хорошая, а чтоб не забыть, еще и запишу на всякий случай.

Лошадь... этот мешок травяной, волчья пожива, возьми да и шагни вперед. Чуть не навернулся поспешно соскакивая.

Это действо вызвало кучу смешков. У-у сучьи дети.

Добрый я, вот и изгаляются надо мной. Пришлось озвучить свою доброту и план мероприятий.

Жалко мне моих стрельцов. Парни все молодые здоровые, кровь с молоком. От таких крепкое потомство будет.... Ежели на войне выживут. Чтоб повысить этот шанс, завтра, пойдем в овраг, и будет у нас первый этап пехотной подготовки — передвижение ползком под огнем противника. Как делать кожаные пули, знаю и помню. Вот и посмотрим к завтрашней вечерне, кто из нас улыбаться будет, и у кого какая походка появится.

Задумались.

Характер у меня мягкий, душа забывчивая... пришибу кого да и забуду. Или отзывчивая.... А какая разница.

— Федор, ты парней не стращай, пойдем. Опосля пугать будешь.

Силантий уже успел добраться до крыльца и рукой машет.

Хромая на обе ноги разом и широко их расставляя, побрел, матерясь вполголоса, поминая всех святых и чертей в одном флаконе.

Я тут выяснил, случайно. Застукал нашу кухарку за приношением взятки. Кому бы вы думали? Домовому. Проходя через низкую дверь гость первый поклон отдает истинному хозяину, а второй , опосля как войдет и выпрямиться, владельцу жилища. Вот так. А я все кошку высматривал... наивный.

Так что стоит задуматься, прежде чем себе на руки кольца навешивать, а то может получиться — монашка, живущая в грехе без родительского благословения, одновременно еще и вдова умершего насильственной смертью.

В комнате чадно горело пяток свечей вставленных, в залитые оплывшим воском, подсвечники.

Под низким потолком клубились сизые клубы ладанного дыма, поднимающиеся из кадила, которым размахивал здоровенный, рыжий поп, ходящий вокруг кровати и бормочущий гулким басом молитвы.

И все это амбре было замешано на густом аромате скотобойни и какого-то бомжатника, воняло мочой, кровью, фекалиями и стухшим мясом.

Священник недовольно покосился в нашу сторону, но прерываться ни стал, и нам пришлось подождать, когда он закончит.

Я невольно перекрестился (матюгнувшись про себя) когда мы с Силантием подошли ближе. От здорового, полного сил боярина, осталась бледная немочь. Восковое лицо с заострившимися чертами в бисеринках крупного пота, покрытые запекшейся коркой крови искусанные губы, темные, почти черные круги вокруг глаз с ясно видимыми красными прожилками на зрачках. Он лежал по грудь укрытый каким-то одеялом, некогда сильные руки, бессильно лежали вдоль тела и ссохшиеся пальцы нервно скребли по ткани.

Туренин посмотрел на нас и прошептал.

— Привел, пущай обождет, дай с тобой словом перемолвлюсь.

Я отошел к столу, заставленному разными склянками, кружками. За спиной чуть слышно скрипнула дверь и в комнату, неслышной тенью, просочился давешний мужик, что встречал нас у ворот.

Остановившись рядом, он перекрестился и пробормотал тихим шепотом.

— Отходит бедняга. Господи, прими душу раба твоего и даруй ему царство небесное. О-ох, горюшко то какое. — Повернулся к иконе и старательно перекрестившись, смахнул рукавом слезинку со щеки.

— А что с ним?

— Седня как две седмицы прошло с той охоты поганой. Василий Иваныч с холопьями пошли кабана добывать, оный на поле с хлебушком ходить повадился. Стрельнул яго, да подранил токмо, а у Микитки как от сглазу, фитиль росой загасило. Пока Мотька с рогатиной подоспел, звергюга окоянная, успела ступню князюшке располосовать, да издохнуть. Руду сразу уняли, да пока до дому доехали, да за знахарем послали....

Мужик прервался, судорожно вздохнул, ладонью вытер слезы, шмыгнул носом и продолжил.

— Ужо к вечере нога опухла, как бревно стала, а опосля пальцы чернеть начали. Лекарь молвил — антонов огонь и что ногу имать надобно иначе помереть можно. А Василий Иванович....

— Отказался — Перебил я своего собеседника.

— А что за лекарь был? Наш, русский?

— Не с аптекорского приказу, немец, Ивашкой кличут. Он с князем дружкой, как прознал сразу и приехал.

Мази и настойки с собой привез, от они, на поставце в корчажках стоят, да только не помогли они.

Я взял одну склянку открыл и понюхал содержимое. Пахнуло каким-то прогорклым жиром.

— Что это? — Сунул пузырек мужику под нос. Тот отстранился и, тряхнув копной коротко стриженых волос, ответил.

— Не ведаю

Я проверил остальные, везде одно и то же. Густая масса явно животного происхождения, жирная на ощупь с неприятным запахом. Пробовать на вкус не стал, побоялся.

Посмотрел на кровать с больным, тихо переговаривающегося с Силантием. Бл.... Надо что-то делать и как можно быстрей, боюсь чтоб не было поздно. Я не врач и тем боле не хирург, но оказать первую помощь могу. Так уж случилось, что на гражданке и в армии пришлось пройти курсы оказания первой медицинской помощи, да еще и зачеты сдавать по этому делу. Знания скажем на уровне взводного санинструктора. Всю жизнь мечтал наложить жгут на шею при кровотечении из носа, думаете шутка? Можно и даже пациент жив останется. Надо спасать дядьку....

Твою ж дивизию полковую мать!

— Силантий. Подойди на минуточку. — Позвал сотника. Тот отмахнулся.

— Погодь Федор не до тебя.

— Да чего ты с этим трусом разговариваешь, айда домой, меня девки заждались.— Если бы я подошел и попробовал влезть разговор, мне не дали бы и рта раскрыть, а так из-за угла потявкать, глядишь и услышат. Прокукарекал и, зажмурив глаза, втянул голову в плечи — что сейчас будет?

Если мне не кажется, то это мыши в подполе осанну поют....

Полная тишина продержалась секунд десять, но потом.... Я могу гордиться собой, уподобился Иисусу Христу, он тоже поднимал мертвых.

Хорошо что у Силантия только одна рука, не то бы шею свернул, когда к ложу подтаскивал за воротник.

Тресь.... Хрясь....

Вот сволочь, кажется, князь этот, только прикидывается полудохлым, больно бьет... гад.

— Э — эй, отпусти черт старый, ворот оборвешь.— Я полузадушено хрипел, безуспешно пытаясь вырваться. Бесполезно, больше полвека силовых упражнений с длинными клинками сделали из кисти, клещи неимоверной силы. Меня слегка приподняли, легонечко, так что только зубы клацнули, тряхнули и опустили на грешную землю.

Пока меня трясли словно нашкодившего кутенка, на вопли этих двух старперов сбежалась половина усадьбы. В комнату набилась толпа народа. Да ещё и в дверь заглядывают, лица у всех добрые, ласковые, и в глазах мечта светиться — получить мою тушку. Они там нарочно стояли и ждали?

А вот хрен вам всем по толстым мордам, а по сусалам куском сала.

— Силантий — я намеренно не обращался к князю — ему предлагали отрезать, а он не хочет. Желает сдохнуть, туда ему и дорога.

— Князь, дай гляну что у тебя там — мне, наконец, удалось вырваться из цепкой лапы. Я повернулся к стоящим людям.

— Пошли все вон отсюда и так дышать нечем.

— Василий Иванович,— я склонился над больным, — ляхи войском на Москву идут, а ты решил сбечь с поля сечи, оставить отчизну в опасности, кто ж ты как не трус. А ногу тебе новую сделаю, заместо старой, железную, будешь ей кирпичи ломать — Заговаривая зубы, откинул одеяло в сторону. Сморщился от смрадного запаха и стал разматывать заскорузлое тряпье, намотанное на ступню.

— Силантий, пошли кого за Милкой, да пусть молвят, чтоб большую аптечку с собой взяла, она знает что это такое.

Мы с Агрппиной, когда обсуждали что должно входить в набор, по пять раз на дню лаялись как две собаки. Каждая травка, кулечек, сверточек, ремешок. Да что там ремешок, длина, форма и из какой кожи должно быть сделано и как запаковано.... Крови она из меня выпила.... Бр-р. Литра два. Видимо черт меня дернул, рассказать о всяких разных хирургических зажимах, скальпелях, фигальфелях, рисунки нарисовать... с размерами. Кузнец наш мне чуть морду не набил, а моего знакомого златокузнеца, ювелира местного, до трясучки довела, пока он ей иглы для шитья изготовил и пинцетов разнокалиберных штук двадцать. Как он сделал, Милка стала терроризировать меня, чтоб показал — как надо вязать узел, а я без понятия. Видел по телевизору — что так можно, но сам, ни разу не пробовал, ни к чему мне такое знание. На курсах открытым текстом было сказано — ваше дело жгут наложить, шину и сдать больного врачам. Зато получилось, загляденье. Размером с небольшой чемоданчик, раскрываешь, а там все что нужно. И кровь остановить и присыпки и мази и отрезать и зашить. А ежели что, пилой для ампутации несговорчивых пужать можно, все красивое, блестящее.

Докопался.... Прости господи.... С роду матом не ругался....

— Б.... Какой .... Вы тут совсем о.... что ли? Чурки стоеросовые с глазами . да вас бл.... на месте кастрировать надо уроды косорылые, какой мудак повязку накладывал?

— Эй, Федька, ты чего разорался, словно баба базарная?— Рука Силантия легла на мое плечо и слега его сжала.

— Митрофаныч ты только глянь — И показал ему — они из простой раны гангрену устроили.

— Чего? Тьфу ты Федька, молви по нашенски.

— До антонова огня утянули, тут и резать ненадобно через пару дней само отвалиться.

Эй, мужик — позвал давешнего собеседника.

Услышав за спиной многозначительное покашливание, обернулся — Василий Иванович, ты уж извини меня отрока глупого, дозволь чуток твоими людишками покомандовать.

А князь ничего так выглядит, вон щечки порозовели малость. Злость крутая штука, она говорят, города берет. Эндоморфин, адреналин, а проще говоря — злость. От малой дозы еще никто не умирал.

Вспомнилось в тему, и решил записать. Вторая мировая, ленинградский фронт. По обочине дороги в тыл бредет солдат.

Одна рука прижата к левой половине груди, вторая охватывает живот. Мимо едут машины, но им не по пути, они спешат к фронту, везут боеприпасы. Вот послышался заунывный звук полуторки ползущей по дороге. Проехав мимо солдата, она вдруг останавливается из неё выходит офицер.

И окликает солдата.

Но тот его не слышит, деревянной походкой идет мимо.

Офицер заступает дорогу.

Солдат остановился перед ним, смотрит вперед и не видит ничего, сухими губами шепчет только одно слово — дойду.

Офицер распахивает на солдате шинель и отступает на шаг назад. Вся гимнастерка залита кровью.

Позвал шофера и с его помощью уложили раненого в кузов и отвезли в медсанбат.

Через два или три дня оказавшись опять в этих местах, офицер нашел врача и узнал от него историю солдата. Услышанное потрясло. Раненому зашили левое предсердие и миокард, удалили два ребра, кусок печени и полметра порванных кишок из пробитого осколками живота, добавьте сюда еще контузию.

Этот человек должен был умереть еще в окопе. Его подобрали в километре от медсанбата и десяти от линии фронта.

Так вот откат может грозить всякими последствиями, и надо постараться не переборщить, но поддержать князя в тонусе. Не то радость моя за такие шутки, самому устроит адреналинованое кровопускание, когда дела касается больных, милку лучше обходить стороной и желательно по границе будущего мкада. Поверьте, узнает, доброхоты всегда найдутся.... Силантий первым же сдаст на помин души.

Пристальный взгляд карих глаз из под насупленных бровей, сменился осторожным кивком.

Я глянул на мужика.

— Как звать?

Этот управдом, сначала посмотрел на кровать и, уловив вялое разрешающее движение руки, согнулся в поклоне.

— Осипом кличут.

Я шагнул к нему, взял под локоток и повел к дверям, выдавая на ходу ценные указания:

— Молви бабам, надобно полотна беленого чистого десяток аршин, свечей дюжины две, и не сальных давай, а восковых, жаровню с углем вздутым и котелок, чтоб на неё поставить.

С поварни горячей воды принесть....

Я задумался, что еще надобно. Махнул рукой, а .... Все равно слона едят по кусочкам. Будем решать проблемы по мере поступления.

— Осип — позвал во след уходящего управдома, — одна нога здесь другая там. И будь рядышком, вдруг понадобишься.

Огляделся по сторонам, заметил выглядывающего из-за угла пацаненка.— Эй ты, иди сюда. — Махнул ему рукой.